Возвращение

Здоровых людей – нет.
Есть только недообследованные.

Приехав из Москвы в Сланцы, я вдруг заметил с удивлением, что ряды моих знакомцев поредели. По улице можно стало свободно ходить, не отвлекаясь на контакты. Если раньше по городу нельзя было 100 м продефилировать, чтобы с кем-то не поздороваться, то теперь «здравствуй» и «прощай», относящиеся ко мне, звучит значительно реже. Многие ровесники, особенно те, кто заранее поставил на себе крест, переселились на дальний погост, который сегодня уже трудно обойти за день.
Когда я еще работал в кладбищенском кооперативе, я как бы, между прочим, сделал хронологические выписки о числе захоронений на кладбище, считая со дня его основания. Эти выписки оказались единственными в своем роде, – весьма характерными. Никто этой статистикой, видимо, в нашем городе нигде не заморачивался. Надо при случае ее разыскать. – Дело еще и в том, что кладбищенский учет, представлявший в свое время несколько антикварных бухов, благополучно сгорел в одну прекрасную ночь.
Пожар был заказным. В нем были заинтересованы «черные риэлторы». – Они устроили в Сосновке «кладбище безродных», на котором до сих пор кое-где болтаются номерные бирки. – Больше ничего в отношении выселенных с Питера «безродных» сегодня практически не найти. Грязная эпопея окончилась бесславно. – За ней стояли большие деньги, на которые в Сланцах в свое время были сколочены капиталы.
Это была своего рода «зачистка» северной столицы от асоциального элемента, – «стерилизация» великого мегаполиса, четвертого по числу жителей в Европе.
Городское кладбище в Сосновке стало поселением, которое вместило в себя значительно больше народу, чем отринутый цивилизацией город. Там сегодня находятся уже десятки тысяч бывших наших сограждан.
Мой город сегодня стал много иным и менталитет его изменился. Здесь дефилирует уже «племя младое незнакомое», и хрен бы с ним. По Киров-стрит можно гулять теперь никем неузнанным, и можно в одиночестве пить пиво на том же базаре. – Никто в этом деле мешать уже не будет. – В прошлые ж времена в ларьке у бани собиралось до двух сотен страждуще-жаждущих. – То были «сильные духом». Я хорошо помню пивные баталии, поскольку сам был их участником. На эту тему у меня был писан пространный очерк, который частично гуляет сегодня в инете. Называется он – «Питие в Сланцах». В нем есть всякого рода цифры и отступления, впрочем, сегодня это уже неактуально. – Я бросил пить, поскольку канистра моя давно уже выпита. Аминь, и я не завидую Омар Хайяму. Меня его лавры не прельщают.
Для очерка я использовал бардовскую песню особого моего проекта. – В свое время я дал серию текстов для гитары, и в самом начале конца т.н. «перестройки» благополучно окончил похабную тему, поскольку она сулила всего лишь сценическую суету и развал семьи. – Мне это в принципе не было нужно.

В ларьке у бани пиво наливают.
В ларьке номенклатура не бывает.
Там пьют дешевое гнилье,
Дерутся словно воронье…
 
Я пью стаканом и из кружки,
Ну, что ж, и я не Саша Пушкин,
Не быть мне Бальмонтом и Блоком,
И мне стихи выходят боком…
 
Опять к заутрени пришел, –
Хлебнул чуть-чуть, – бодун прошел…
Сияй копеечный хрусталь, –
И мне минувшего не жаль…
 
Друзей не вижу я вокруг.
Давно ушел последний друг,
Давно прошли все поезда…
О, где же, где моя звезда?