Молодожёны

В день накануне Ильи Пророка, после обеда как-то совсем неожиданно пошёл дождь. Сначала - несколько раскатов грома, потом забарабанило. По крыше, по забору, по листьям. Земля взахлёб пила живительную влагу. А дождь шёл всё сильней и сильней. После месяца палящего солнца, когда температура доходила до сорока градусов, это был настоящий праздник. Дождь лил минут сорок, а потом прошел также неожиданно, как и начался, оставив после себя лужи, которые земля была уже не в состоянии поглотить.
К ночи на востоке, куда ушёл дождь, разбухшее от влаги небо низко нависло над землёй. Мокро-серое, угрожающе-тёмное, властное и грозное, но оно всё-таки несло жизнь.
Наступила ночь. Холодный воздух ворвался в высушенный солнцем зной. Он рвал и метал всё, что попадалось на пути. Виноградная лоза билась по ветру, натягивала стебли в сторону от удерживающей её арки, словно лошадь поводья. Казалось: в любую минуту она готова галопом пуститься по ветру.
Свежий воздух, как осколок разыгравшейся бури, медленно затекал в открытое окно, разбавляя парной воздух нагретых солнцем комнат. Хотелось жить, дышать, не спать всю ночь и просто слушать ветер, как он летит, бьёт, мечется.
Занавески на окнах раскачивались словно паруса корабля, зовущего в далёкие, неизведанные страны, в таинственный путь. Романтика...Не выдержав потрясений, на землю с дерева шмякнулась груша. То-то утром осы расстроятся, когда увидят: во что превратилась облюбованная ими красавица. Спёкшаяся на солнце, да ещё после сочного приземления, она теперь не представляла собой что-то объёмнее лепёшки.
Было уже глубоко за полночь, а Ксения всё думала, думала, думала. Мысли толпились и толкались в её голове, отпихивая друг друга каждая пыталась выбраться на первый план, отчего не было никакого порядка, а была одна сплошная неразбериха. «Стирать занавески или не стирать?» Вопрос вовсе не лёгкий, как может показаться. И дело было даже не в занавесках. А в том, что уж если их стирать, то тогда надо и окна вымыть, а заодно и покрасить. Иначе вид будет совсем не тот, какой бы хотелось, даже при выстиранных занавесках.   И дело было даже не в том, что некогда или неохота. А в том, что мимо этих окон каждый день ходит Семён. И до занавесок ему, конечно, нужды нет. Но ведь до чего-то есть, раз он ходит. Ходит, смотрит, и вот вроде бы ничего и нет, а по соседям уже пересуды пошли. И пошли они как-то сами собой, безо всякой помощи, и в совсем пренеприятном направлении. А если она разом постирает, помоет, да ещё и покрасит - слухи по всему хутору такие пойдут, что будут Ксенькины щёки гореть с утра до ночи как советский флаг. И Ксения решила не стирать: «Ну их к лешему, пусть пылятся!»
А то, что Семён ходит мимо её окон часто и не с проста, она бы сама никогда не заметила. Да разве добрые люди дадут не заметить?! Верка её толк под бок: «Смотри, Семён пошёл».
- Ну, пошёл.
- Да ты не «Ну», а смотри.
- Куда?
- Туда.
- И что?
- Сюда он смотрит. Понимаешь?
- Так туда или сюда?
- Туда. Нет, сюда. Ты меня совсем запутала.
- Да ты сама путаешься. Туда, сюда. Определись как-то.
- Нравишься ты ему.
- Кому?
- Семёну.
- Да ладно.
- Что – ладно? Я-то вижу.
- А я, по-твоему, слепая?
- Может, и не слепая. Да только то, что надо не видишь?
- А что же это я должна видеть?
- А то, что видный он парень. Машка с Ленкой по нему уж сколько времени сохнут.
- А ты сходи, полей. А то завянут. Жалко будет.
- Себя пожалей. Поди, не восемнадцать. Замуж давно пора.
- А ты мои годы не считай. Самой-то хорошо замужем?
Верка молчит, сказать-то нечего. Весь хутор знает: бьёт её Мишка. Пьёт и бьёт. Верка в девках боялась засидеться, замуж выскочила рано, теперь не знает: как обратно заскочить. А ведь не заскочишь – двое детей, как ни как. И третий, кажется, на подходе.
Ксения покосилась на Веркин живот. Точно, на подходе.
А все эти Веркины слова надо понимать так: мне житья нет, и вам пусть будет нерадостно. Ксения всё понимала, и про Верку, и про замуж, только спорить-то к чему? Стряхнув с подола на земь шелуху от семечек, Ксения встала и посмотрела в поле.
- Засиделись мы с тобой. Пора за работу приниматься. Вон и наши возвращаются с покоса.
- Да ну.
- Да ты не «Ну», а смотри.
- Куда?
- Туда.
Верка уже было хотела обидеться (у Ксении такой язык, что не съязвит – не скажет), да быстро спохватилась, что некогда уже обижаться и заторопилась домой.
«Опять своему мужику ничего не приготовила. Всё утро просидела на лавочке, а борща сварить времени так и не нашла, - подумала Ксения, глядя сестре вслед. - Всё-таки хорошо, что она с животом – беременную Мишка бить не будет».
Верка хоть крупная да покатая, но безобидная и безответная. Только голову руками прикроет, когда Мишка бьёт, и даже не кричит. Потом в угол забьется и тихо там поскуливает. А утром - опять на лавочку сплетни собирать. И хоть бы что ей, знай себе – семечки щёлкает. Такая вот у неё акция протеста: хоть убей, а по-твоему всё равно не будет. И Мишка это понимает и злится ещё сильней. И пьёт он от того же, что с женой сладить не может. Такая у них семейная идиллия.
Отец глубоко зачёрпывает ложкой щи и косо поглядывает на Ксению. «Не к добру!»
- А что это Семён зачастил мимо нашего двора?
Ксения почувствовала, что щёки начинают наливаться жаром. Ну вот! Только этого ещё не хватало!
- Ты, смотри мне, хвостом не крути. Если у вас что серьёзно, то пусть сватов засылает.
- Да каких это ещё сватов? Я только его и знаю, что по имени. А вы меня уже чуть ли не под венец.
- Ну, положим, с этим тебя никто не торопит. Но ты послушай, что отец говорит. Семён парень видный, работящий. И семья у них хорошая. Каждая была бы рада.
Мать хоть и мягче, но в ту же степь. И что им неймётся? По принципу: баба с воза – кобыле легче? Лишь бы за кого-нибудь? Без Верки здесь, точно, не обошлось. В этот раз Ксения отмолчалась. Но эти разговоры стали повторяться, и чем дальше, тем чаще.
«Агрессоры! – думала Ксения, отчаянно дёргая траву в огороде. – Ишь, чего придумали! Да я скорее утоплюсь, чем за какого-то Семёна пойду!»
Сумерки. За изгородью надрываются лягушки. Лёша настраивает гармошку. Он к ней и так, и сяк, да никак не может пристроиться. И вот всё у него в руках так же не ладится. Бригадир уже не знает: к какой его работе приспособить, что ему не поручишь – всё сделает не так или вообще не сделает. А жалко парня. Сирота. И здоровье слабое. Маленький, щупленький. В чём душа только держится? Он и в детстве всё больше с девочками дружил потому, что мальчишки его били. Свой он, как подружка.
«Нет уж, лучше утоплюсь. Или вот за Лёшку замуж пойду, что почти одно и то же».
- Лёш, а давай поженимся.
- Как это?
- Да вот так. Возьмём и поженимся.
- Ты же за Семёна замуж выходишь.
- Это кто ж так решил? Не ты ли?
- Говорят.
- Ну и пусть говорят. А мы возьмём и поженимся.
- Ты это серьёзно? Или шутишь?
Он смотрит на неё и даже не обижается от возможности того, что она над ним смеётся.
«Покладистый, - подумала Ксения. – В семейной жизни пригодится».
…
- Лёш, там гусь не подгорел?
Ксения Петровна раскладывает передо мной фотографии на столе.
- Вот это мы в Крыму. А вот – в Сочи. Видишь? Вот эта курносенькая - это я. Лёш, ну что там гусь?
Алексей Павлович ласково улыбается жене.
- Да цел твой гусь. Не улетел.
- Ой, всё ты шутишь.
- А ты всё сердишься. Она у меня такая ворчунья (подмигивает мне).
Сегодня у них золотая свадьба. Дочка должна из Москвы прилететь. И сын - из Минска. А ещё кумовья из Краснодара. И ещё кто-то и откуда-то. Много у них родственников, друзей, знакомых. С утра все звонят, поздравляют. К вечеру будут гости. Сейчас только обед, но Ксения Петровна уже как на иголках.
- Лёш, там дверь от шкафа на кухне с петель сошла.
- Да сделал уже, сделал. Не переживай.
- У него руки золотые (это она уже мне).
- Это потому, что ты мне об этом каждый день говоришь.
Он обнимет жену, а она продолжает раскладывать фотографии. Выцветшие, пожелтевшие, но такие дорогие её сердцу и памяти.
- Здесь мне двадцать один. Мы только поженились. Видишь, какая я была. Худенькая, маленькая, хорошенькая, не то, что сейчас.
- Да ты у меня и сейчас красавица.
- Да ну, тебя.
Ксения Петровна отмахивается от мужа, но видно, что его слова ей приятны.
- Да, какими мы были! Молодые… Но забитые! (смеётся) Вот вы сейчас образованные. Компьютеры, техника всякая. А мы ничего не знали. Лёш, помнишь: как мне пальто выбирали? С норкой?
- А как же не помнить? Целый час её искали.
- Это он за норку. Вот смех был! Как-то к нам в сельпо пальто привезли. И так мне одно понравилось! И размер мой, и цвет, и мех такой красивый-красивый. Я когда его мерила, к нам продавщица подошла, похвалить решила, говорит: «Смотрите, оно с норкой». И отошла. А мы стоим и думаем: с какой такой норкой? Она-то воротник имела ввиду. А мы подумали, что это какая-то дырка. Стоим и смотрим друг на друга. Я ему говорю: «Ты слышал? Здесь какая-то норка есть». Всё пальто просмотрели, и подкладку, и карманы. Ну, нигде никакой норки нет. Он мне говорит: «Давай возьмём. Ведь хорошее пальто». А я ему: «Ну, какое же оно хорошее? Ты же слышал: продавщица сказала, что оно с дыркой.  А ей, всё-таки, виднее. Она свой товар знает». Так и не купили.