Затишье
Сидишь, куришь вместе с Вельто, — уж так завелось, где офицерство, там и трубки, — и думаешь: «На черта полез? ..». Часто жизнь с шахматами сравнивают. Говорят, что там тоже сначала сходишь, а потом думаешь, зачем туда пошел… Только это игра, там проигрыш ничего не сделает. Разве что самооценку уронит. А тут проигрыш жизнь отнимет.
Вельто молчит, понурив голову. Вспоминает что-то, шевеля губами. Наверное, родную Италию. Мне б тоже в Пруссию съездить… Давно не бывал. Уже десять лет, если не изменяет память. А Вельто… Молод он для генерала, рано ему. Ему б вообще не на военную службу идти. Из него военный, как из меня дипломат.
Сизый дымок струится от трубки. Табак горький, не очень хороший. Зато хоть какой-то, это радует. Фермье, молодой врач, совсем недавно прибывший, ругается на нас. Как заметит с трубкой, сразу начинает лекции читать. Юнец совсем. Тут без этого вообще никак. Поневоле закуришь.
Откуда-то издалека слышатся залпы орудий. Вздрагиваешь, вскидываешь голову, ищешь глазами свою часть, а только потом вспоминаешь, что мы уже отступили и теперь в тылу. И на душе становится противно. Там, за пролеском, люди гибнут. А за что сейчас гибнут? А черт знает. Да и он, наверное, не разберется во всем этом.
— Безумство, — помимо воли срывается с губ.
— Политика, — хмуро отзывается Леблан.
Славный человек. К солдатам строг, но в меру. Хороший генерал, всегда все взвешивает. Взял бы он, что ли, под шефство нашего Вельто. Чему полезному поучил бы. А то он, как любой итальянец, с горячей кровью. Рвется в бой, когда не надо. Сколько раз ему говорил, что голова не только для ношения треуголки… Куда там. Да и кто капитана будет слушать?
Да и слава Богу, что я капитан, за своей ротой-то не всегда могу уследить. И понимаю их далеко не всегда. Совсем ведь тоже молодые, только обучились. Видать, старею. Ладно, черт с этим. Куда им, таким зеленым, на войну-то?
Вечор принесло Виктора. Зачем приехал — а кто его знает? Один разве что Бог может сказать. А он ни капли не изменился. Все тот же язвительный, тот же эгоистичный… впрочем, кое-что в нем поменялось Если бы не знал его, в первые минуты общения подумал бы: «Приятный человек!». Ну, быть может. А вообще, он черт знает что такое. Ни то, ни се сейчас… Он стал осмотрительнее, сам не лезет на рожон, в разговоре со мной резкие слова старается не употреблять. Помнит… Ну и на том спасибо.
Внешне он тоже мало изменился. Даже волосы у него не потемнели сильно, все тот же русый оттенок. А меня не сразу признал. Да и признаешь сейчас во мне того Франсуа, с которым он виделся в Фонтенбло. Осунувшийся, бледный, с выступающими скулами, с прической «черт меня побери», чумазый и небритый… Повязку с глаза потерял, а новую где теперь найдешь? Да и сюртук уж скоро колом будет стоять. Повернешься и зашибешь кого-нибудь. Подолом. Конечно, не признал.
А когда признал, удивлению предела не было. А чего тут удивляться? Это в штабе тихо и спокойно. Тут полным ходом крутится механизм войны. Добро пожаловать, Виктор. Символично ты на своем светло-сером, бледном коне приехал. У нас уже и рыжий конь Линде есть, и вороной мой, и белый Вельто. Тебя не хватало. Вот приехал. Можно теперь всем верхом сесть и отправиться назад, к крепости. Португальцы — народ набожный, напугаются и сдадутся.
Есть чего пугаться. На нас взглянешь сейчас, волосы дыбом встанут. В разорванных мундирах и сюртуках, все раненные-перераненные… Невольно вспомнил мать. Аж поперхнулся дымом, закашлявшись. До чего живой образ возник перед глазами… А ведь не видел ее уже двадцать пять, если не больше, лет. И отец тоже всплыл перед глазами…
Прочь, прочь эти видения! Вот этого сейчас не хватало, и так настроение отвратительнейшее, незачем это примешивать!
— Месье Тео, — слышу за спиной знакомый немного робкий голос.
— Что Вам, Фермье? — оборачиваюсь.
До чего ж наш доктор порой смешон. С растрепанными волосами, видно причесаться времени нет, в пенсне… Наивный до невозможности. И глаза голубые, как у ребенка. А ведь хороший доктор. Не раз с того света солдата вытаскивал. Но все слишком близко к сердцу принимает. Молод еще. Тоже, куда его на войну отправили? ..
— Вы бы спать шли, месье Тео, — говорит, а сам на меня не смотрит. Сам бы спать шел, юноша. Лица на тебе нет.
— Дождусь Линде, лягу.
Чуть щурится. Не верит, похоже. А я сам не верю. Не лягу, конечно. Уже третью ночь не могу уснуть. Нервы шалят. Закрываю глаза, только-только задремлю и вздрагиваю, просыпаюсь. Только еще сильнее утомляюсь.
Из пролеска на взмыленной лошади вылетает Линде. Давно тебя ждем, голубчик. Что там у нас творится? .. А, все так же? .. Ну, иди, отдохни, а то сейчас с седла свалишься.
Адъютант отъезжает, зевая. Провожаю его взглядом. Счастливый ты человек, Линде. У тебя есть семья и те, кто ждет. Меня вряд ли ждет дома кто-то, кроме пыли на полках, старой слепой кошки да Пьетро. Зато никто не станет особо печалиться, если… Да ну, к черту. Жить все равно буду. Назло этим португальцам.
Стихли глухие удары копыт лошади Линде. Снова все погрузилось в тишину. Опять лишь всхрапывает у меня за спиной мой вороной Дьявол, трещит догорающий костер и от трубки поднимается сизый дымок к светлеющему небу. Ненавижу тишину на войне. И войну тоже ненавижу.
Свидетельство о публикации №215102702317