1242. Завершение Великого Западного похода

   1242 г. от Р.Х.
6750 г. от С.М, 639-640 (с 30.6) г.х., год Барса (6.2.42-21.1.43)


   Е К Е   М О Н Г О Л   У Л У С

   ЮАНЬ ШИ. цз.2. Тай-цзун (Угедей) [1.1, с.493].
   Весной года жэнь-инь императрица Лю, из рода май-мачжэньуш, начала регентствовать. Осенью.
   В 7-й луне, Чжан Жоу от устья реки Ухэ переправился через Хуай[хэ] и напал на округа Сун — Ян[чжоу], Чу[чжоу] и Хэ[чжоу].

   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.34. О Туракине-хатун [1.7, с.165-168].
   Когда был исполнен указ Всемогущего Господа и Монарх Мира, Хатым Века, Каан, скончался, его старший сын, Гуюк еще не вернулся из похода против кифчаков, и поэтому, как уже случалось ранее, приказы отдавались и собрания людей происходили у дверей орды, или дворца, его жены Могэ-хатун, которая, согласно монгольскому обычаю, перешла к нему от его отца Чингисхана. Но поскольку Туракина-хатун была матерью его старшего сына и быта гораздо мудрее и дальновиднее, чем Могэ-хатун, она отправила послания царевичам, т.е. братьям и племянникам Каана, и, сообщив им о том, что произошло, и о смерти Каана, и сказала, что пока с всеобщего согласия не будет избран новый хан, кто-то должен быть правителем и вождем, чтобы управление державой е пострадало от небрежения и не случилось путаницы в государственных делах; а также, чтобы армия и двор находились в повиновении и защищались интересы народа.
   Чагатай и другие царевичи послали уполномоченных сказать, что Туракина-хатун была матерью царевичей, имеющих право на ханство, поэтому до проведения курилтая именно она должна руководить делами государства и при дворе должны оставаться прежние министры, чтобы ни в старых, ни в новых ясах не было отступлений от закона.
   А Туракина-хатун была очень мудрой и умной женщиной и ее положение значительно упрочилось в результате того согласия и единства. И когда вскоре после этого Мога-хатун отправилась вслед за Кааном, она, благодаря своей хитрости и ловкости, взяла в свои руки все дела государства и завоевала расположение своей родни всевозможными милостями добротой, и подарками. И в своем большинстве родственники и чужие, семья и армия стали на ее сторону, и подчинились послушно и с радостью ее приказам и запретам и покорились се власти. Пророк (благословение и мир ему!) сказал: «Человеческое сердце устроено так, что любит тех, кто делает ему добро, и ненавидит тех, кто причинят зло".
   И самые разные люди направили к ней свои стопы; а Чинкай и другие министры Каана продолжали исполнять свои обязанности, как и прежде, и правители повсюду остались на своих местах. А при жизни Каана в ее душе накопилась ненависть к некоторым придворным, и рана эта стала глубока. Когда ей были доверены государственные дела и положение ее упрочилось, и никто не решался с ней ссориться или спорить, она решила действовать незамедлительно и, не теряя времени и не упуская возможности, в соответствии с полустишьем:
   Торопись, ибо время есть острый меч, -
   облегчить свое сердце, отомстив каждому из этих людей.
   Для этого она послала людей к китаям за министром Ялавачи а также пыталась нанести удар эмиру Чинкаю. Но Чинкай, отличавшийся проницательным умом, почувствовал, что она замыслила недоброе; и до того, как она успела осуществить свой план, он устремил свое лицо к дороге и тронулся в путь. И он поспешил искать защиты у сына ее, Котяна, и так, бежав, спас свою жизнь. Что до Яловачи, то, когда посыльные прибыли к нему, он принял их с достоинством и почестями. И каждый день он оказывал им новые знаки внимания и уважения, и так прошло два или три дня. И все это время он готовился к побегу, сбирая лошадей и т.д. Наконец на третью ночь, которая в действительности стала для него днем удачи, он усыпил посыльных и несколькими всадниками отправился к Котяну, и так спасся…
   И когда оба вельможи явились к Котяну, и попросили у него убежища, и сделали его порог своим приютом, они были осыпаны милостями. Туракина-хатун отправила посыльного с требованием вернуть их, но Котян ответил: «Ястреб, укрывшийся в зарослях от когтей сокола, избежал его ярости. Эти люди искали у нас убежища и коснулись платья нашей власти. Отправить их назад – значило бы нарушить закон благородства и великодушия и было бы противно понятиям о доброте и милосердии, я не нашел бы оправдания ни близ ких, ни у далеких, ни у тюрков, ни у таджиков. Вскорости будет проведен курилтай, пусть же их преступления и проступки будут вынесены на суд семьи эмиров и пусть они получат то наказание, которое заслужили. Она посылала гонцов еще несколько раз, но Котян каждый раз отвечал теми же словами. Когда она поняла, что вернуть их невозможно, она предприняла попытку убедить эмира Хотана Имад аль-Мульк Мухаммеда, который был министром Каана используя близость с ними в прежние времена, выступить против них с ложными обвинениями, чтобы у нее была возможность поло жить камень у них на пути и под этим предлогом их: наказали бы на курилтае. Но поскольку преданность и великодушие. которые входят в число неотъемлемых и самых прекрасных качеств великих людей, которые так же трудно встретить в наши дни, как симурга или философский камень, взяли верх в его душе, он отказался опозорить и унизить себя клеветой и злословием и сделал свое тело заложником свободной воли, пока Всемогущий Господь, видя чистоту его веры, не освободил его из этого ужасающего водоворота и от других подобных невзгод, и при Дворе Гуюк-хана он получил даже большую власть, чем при предыдущем монархе.
   И Масуд-бек, увидев, как повернулось дело, тоже счет неразумным оставаться в собственной земле и поспешил ко Двору Бату.
   И Кара-огуль и жены Чагатая отправили Кур-бага Ельчи вместе с эмиром Аргуном схватить Коргуза.
   А в те времена жила женщина по имени Фатима, которая приобрела большое влияние, находясь на службе у Туракины-хатун, и на чьи советы и мудрость та полагалась во всех государственных делах. Она возвысила Абдуррахмана и отправила его в земли китаев вместо Махмуда. Об этой женщине будет рассказано особо в соответствующей главе.
И когда эмир Аргун доставил Коргуза к Туракине-хатун, та заточила его в тюрьму по причине давней ненависти и послала вместо него в Хорасан эмира Аргуна.
   И всякий отправлял послов во все края и объявлял о наборе войска и новых назначениях, и во всех землях они примыкали к определённым сторонникам и следовали их указаниям – все, за исключением Соркотани-беки и её сыновей, которые ни на волос не отступили от ясы и от законов и обычаев.
   Что до Туракины-хатун, она направила послов в страны Востока и Запада, Севера и Юга, чтобы призвать султанов и эмиров, вельмож н правителей на курилтай.
   А Гуюк тем временем все не возвращался, и его место оставалось свободным. Согласно поговорке "Сильный всегда прав, а сила свободного человека в его умеренности", Отегин задумал захватить ханство силой. С этим намерением он отправился в орду Каана. Когда он приблизился, ему навстречу вышел Менгли-огуль, внук [Чингисхана], со своей свитой и войском, и заставил его пожалеть раскаяться в задуманном. Сделав вид, что сокрушается из-за какого-то несчастья, он под этим предлогом удалился. Тем временем прошел слух о том, что Гуюк прибыл в свою орду, которая располагалась на берегу Эмиля; и тогда его раскаяние еще более усилилось.
   И когда Гуюк явился к своей матери, он не принял никакого участия в государственных делах, и Туракина-хатун продолжала управлять империей, хотя титул хана был возложен на ее сына. Но когда прошло два или три месяца, и сын несколько отдалился от матери, причиной чему была Фатима, указ Господа Могущественного и Славного был исполнен, и Туракина умерла.

   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.35. О Фатиме-хатун [1.7, с.168-171].
   Когда был захвачен город, в котором находится Священная Гробница Али ар-Ризы (да снизойдет на него высочайшее блаженство и благословение!), она попала в плен. И так случилось, что она оказалась в Каракоруме, где стала сводней на рынке, и она была так умна и коварна, что этому искусству могла бы поучиться и хитрая Далила. Во время правления Каана она имела беспрепятственный доступ в орду Туранкины-хатун, и когда времена изменились и Чинкай покинул сцену, она попала в ещё большую милость, и её влияние стало безграничным, так что ей стали доверять самые глубокие тайны и строжайшие секреты, и министры были отстранены от своих дел, и она была вольна давать разрешения и вводить запреты. И во всех краях вельможи искали у неё защиты, особенно вельможи Хорасана. И пришли к ней также несколько себидов Священной Гробницы, поскольку она утверждала, что происходит из рода великих сейидов.
   Когда Гуюк унаследовал ханство, один житель Самарканда, о котором говорили, что он Алид, некий Шира, виночерпий Кадака, намекнул, что Фатима, околдовала Котяна, и это стало причиной его тяжёлой болезни Когда Котян вернулся, мучивший его недуг ещё более усилился и он оправил посыльного к своему брату Гуюку, с сообщением о том, что эта болезнь напала на него вследствие колдовства Фатимы, и чтобы, если с ним что то случится, Гуюк воздал бы за это. Вслед за этим посланием пришло известие о смерти Котяна. Чинкай, который теперь стал влиятельной персоной, напомнил Гуюку о том послании, и тот послал к своей матери людей, чтобы схватить Фатиму. Его мать отказалась ее выдать, сказав, что доставит ее сама. Несколько раз он посылал к ней гонцов, и каждый раз она отказывала ему под разными предлогами. Вследствие этого его отношения с матерью значительно ухудшились, и он послал того человека из Самарканда с приказанием доставить Фатиму силой, если его мать будет продолжать откладывать ее выдачу или найдет какой-либо повод отказаться это сделать. Так как она не могла долее отговариваться, она согласилась выдать Фатиму; а вскоре после этого она умерла. Фатима предстала перед лицом Гуюка, и ее держали обнаженной, в цепях, и не давали ей есть и пить много дней и ночей: она была подвергнута всякого рода насилию, суровым пыткам, жестокостям и унижению; и в конце концов она призналась в своих клеветнических измышлениях и наветах открыто призналась во лжи. Ей отрубили руки и ноги, завернули в кусок войлока и бросили в реку
   Ты возносишь человека и даешь ему царство,
   а потом бросаешь его в море на съеденье рыбам.
   И каждый, кто был с ней связан, также погиб. И были посланы гонцы, чтобы доставить всех, кто пришёл от Гробницы и заявлял, что связан с ней, и они перенесли многие невзгоды.
   Это был год, в который Гуюк-хан отправился чтобы встретиться со своим отцом, и это было тогда, когда Али Ходжа из Эмиля объявил Ширу в том же преступлении, а именно в том, что он околдовал Ходжу. Он был закован в цепи и оковы и оставался в заточении почти два года и за это время, из-за разных допросов и наказаний, он отчаялся и простился с радостями жизни. И когда он уверился и осознал, что это было наказание, о котором сказано: «Вот товар наш нам возвращён», он смирился со смертью и отдал своё тело воле Судьбы и Провидения, признался в преступлении, которого не совершал. И он был брошн в реку, а его жёны и дети преданы мечу.
   Он убил своего отца, но и сам не остался здесь и мир не услышал его воззвания.
   Когда в том же году, в счастливый и добрый час ханство было возложено на Менгу-каана, он поставил Бурилгетея над областью Бешбалыка. И когда доставили к Каану Ходжу, был послан гонец к Али-Ходже, который был одним из его придворных. И один человек обвинил в том же его, и Менгу-каан приказал бить его слева и справа, пока все его кости не были переломаны; и так он умер. А его жены и дети были ввергнуты в мерзость рабства, и опозорены, и унижены.
   Не желай другому того, чего не желаешь себе.
   И раздался голос Провидения, говорящего: «Твои руки заключали в оковы, а слова твои наносили удар».
   Если это шелковая ткань, ты сам соткал ее, и если это ворох колючек, ты сам посеял их.
И истинно сказал Господь Пророков (высочайшее блаженство и мир им!)-. "Тыубил и будешь убит; и убийца твой будет убит». И как говорили в старые времена:
   Нет над этим другой руки, кроме руки Всевышнего, и нет тирана, которого бы не мучил еще больший тиран.

   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.36. О восшествии на трон Гуюк-хана [1.7, с.171-180].
   В тот год, когда Каану было суждено проститься с радостями жизни и отречься от удовольствий этого низкого мира он послал за Гуюком, приказав тому направить свои стопы к дому и устремить свою волю и желания к тому, чтобы поскорее предстать пред ним. Получив этот приказ, Гуюк ударил шпорами торопливости и ослабил узду скорости; но когда уже близок был тот момент, когда от близости родных тревога, вызванная дальностью расстояния, должна была исчезнуть, а завеса изгнания приподняться, неотвратимый приговор Судьбы был исполнен, и тем, кто томился жаждой в пустыне разлуки, не было дано отсрочки чтобы утолить свою жажду каплей прозрачной воды воссоединения или отцу и сыну усладить свои глаза созерцанием друг друга. Когда Гуюк получил известие об этом непоправимой несчастье, он счел необходимым еще больше поторопиться, и горе оттого, что произошло, не давало ему остановиться, пока он не достиг Эмиля. И там он также не задержался, поскольку стало известно о приближении Отчигина, но продолжил путь к отцовской орде, и надежды жаждущих власти были развеяны его приездом, и эту местность он сделал своим местопребыванием.
   Государственные заботы все еще были возложены на его мать, Туракина-хатун, и нити от всех дел находились в ее руках, и Гуюк не вмешивался в них, и не следил за исполнением ясы или законов, и не спорил с ней об этом.

   РАД. События [предшествовавшие восшествию Гуюк-хана на престол] [1.2, т.2, с.114-117].
   Когда Угедей-каан скончался, его старший сын Гуюк-хан еще не воротился из похода в [Дашт-и Кипчак], вскоре умерла и Мука-хатун. И Туракина-хатун, которая была матерью старших сыновей, ловкостью и хитростью, без совещания с родичами, по собственной воле захватила власть в государстве, она пленила различными дарами и подношениями сердца родных и эмиров, все склонились на ее сторону и вошли в ее подчинение. Чинкай и другие наибы и везиры каана были по-прежнему при [своем] деле, и наместники окраин [остались] на прежнем основании. Так как во времена каана [Туракина-хатун] была сердита на некоторых и в душе ненавидела [их], то теперь, когда она сделалась полновластной правительницей дел, она захотела воздать каждому по заслугам. Она имела одну приближенную по имени Фатима, которую увели полонянкой из Мешхеда Тусского во время завоевания Хорасана. Она была очень ловкой и способной и являлась доверенным лицом и хранительницей тайн своей госпожи. Вельможи окраин [государства] устраивали через ее посредство [все] важные дела. По совету этой наперсницы [Туракина-хатун] смещала эмиров и вельмож государства, которые при каане были определены к большим делам, и на их места назначала людей невежественных. Они замыслили захватить Чинкая, который был великим везиром каана; он [об этом] узнал, бежал и отправился к Кудэну и прибегнул к его покровительству.
   Фатима имела старую вражду с Махмудом Ялавачем, которого каан изволил назначить на должность сахиб-дивана. Улучив удобный случай, [Туракина-хатун] вместо него назначила некоего Абд-ар-рахмана и вместе с ним отправила в должности посланника оружейника Кала, чтобы они захватили Ялавача с нукерами и привели [их]. Когда послы прибыли, Ялавач вышел [к ним] веселым и цветущим и выполнил обряды учтивости и чинопочитания. Два дня он их удерживал ласковым вниманием и пышным почитанием и говорил: «Сегодня выпьем хмельного, а [завтра] утром выслушаем повеление ярлыка».
   А [сам] втайне подготавливался к бегству. Оружейник Кал приказал схватить и заковать его нукеров. Ялавач подучил их: «Кричите на меня и подымите вопль, что мы-де доказчики на Ялавача, нас-то вы за какую вину схватили и заковали? Мы с мольбой просили у бога такого счастья».
   На третью ночь Ялавач втянул их в питье вина, совершенно напоил их и свалил с ног. А [сам] с несколькими всадниками бежал к Кудэну и обрел покой от их злобы. Чинкай и Ялавач обеспечили [себе] приют у Кудэна и пользовались его благосклонностью. На другой день, когда оружейнику Калу стало известно о бегстве Ялавача, он освободил его нукеров из заточения и отправился по следам Ялавача. Когда он прибыл к Кудэну, то доложил [ему] повеление матери схватить и привести Ялавача. Следом прибыл и другой гонец с той же целью, с тем же советом. Кудэн ответил: «Скажите моей матери, что когда воробей укрывается в терновнике от когтей сокола, то он находит [там] спасение от ярости противника, так же и они; так как они прибегли под нашу защиту, то отослать их будет далеко не великодушно, в скором времени будет курилтай, я их приведу туда вместе с собой, и их вина будет расследована в присутствии родичей [наших] и эмиров, и они получат за нее достойное наказание и кару».
   Несколько раз посылали гонцов, а Кудэн приводил все те же доводы. А когда эмир Масуд-бек, который был хакимом Туркестана и Мавераннахра, увидел такие дела, то не счел за благо оставаться в своей области и отдал предпочтение его величеству Бату. А Кара-Огул и жены Чагатая Эргэнэ-хатун и другие послали в Хорасан Куртака-ильчи вместе с эмиром Аргун-ака захватить Куркуза. Когда эмир Аргун привел и казнил Куркуза, то его послали в Хорасан заменить Куркуза.
   Во время этого междуцарствия и этой смуты каждый отправлял во все стороны гонцов и рассылал от себя бераты и ассигновки, каждый искал сближения с одной из сторон и опирался на ее покровительство любыми средствами; [все], за исключением Соркуктани-беги и ее сыновей, которые всегда [шли] стезей закона и на волос не преступили великого закона. А Туракина-хатун разослала в восточные и западные страны света гонцов с приглашением царевичей и потомков Чагатая, эмиров правого и левого крыла войска, султанов, меликов, вельмож и садров, и звала их на курилтай. Во время этих событий, так как арена состязания еще была свободна и Гуюк-хан еще не успел прибыть, то брат Чингиз-хана – Отчигин-нойон – захотел военной силой и смелостью захватить престол. С этой целью он направился с большой ратью к ставкам каана.
   По этому случаю [все войско и улус] пришли в волнение. Туракина-хатун послала [к нему] гонца: «Я-де твоя невестка и на тебя уповаю; что означает это выступление с войском, с запасом провизии и снаряжения? Все войско и улус встревожены».
   И отослала обратно к Отчигину его сына Отая, который постоянно находился при каане, вместе с Менгли-Огулом, внуком ..., со [всеми] родичами и домочадцами, которых он имел. Отчигин раскаялся в своем замысле, ухватившись и уцепившись за предлог устройства поминок [в связи] с происшедшей [чьей-то] смертью, распростерся в извинениях. В это время пришло известие о прибытии из похода Гуюк-хана в свою ставку на берегу реки Имиль. Сожаление Отчигина о содеянном стало сильнее, и он вернулся в свои места, в свой юрт. В общем, около трех лет ханский престол находился под властью и охраной Туракина-хатун. От нее исходили приказы по государству, она сместила всех вельмож. Все это было по причине отсутствия курилтая, так как съезд и прибытие царевичей не состоялись. И когда Гуюк-хан прибыл к матери, он совершенно не приступал к управлению делами государства. По-прежнему Туракина-хатун осуществляла правление до тех пор, пока ханский [престол] не утвердился за ее сыном. Спустя два-три месяца Туракина-хатун скончалась.
   Какой-то самаркандец, последователь Али, по имени Шира, пьяница и негодяй, оклеветал Фатиму-хатун в том, что она околдовала Кудэна, так что тот занемог. Так как болезнь Кудэна усилилась, то он послал гонца к своему брату Гуюк-хану [передать], что приступ болезни есть следствие колдовства Фатимы-хатун и что если что-нибудь случится, чтобы он взыскал с нее. Вслед за этим прибыло известие о смерти Кудэна. А Чинкай снова обрел и возобновил те речи и поручение [Кудэна]. Когда Гуюк-хан вступил на престол, то первым делом учинили допрос Фатиме, и после того как она под палками и под пыткой созналась, зашили верхние и нижние отверстия ее [тела] и, завернув ее в кошму, бросили в воду. Ее приближенные оказались на краю гибели. После смерти Гуюк-хана Али Ходжа Имиль оклеветал упомянутого последователя Али Ширу в такой же вине и сказал, что он наводит колдовство на Ходжа-Огула. Шира тоже попал в заточение и от пытки и разных непосильных требований отчаялся в жизни. Он тоже сознался в несодеянном преступлении, его точно так же бросили в воду, а его жен и детей предали мечу. После того как престол ханского достоинства сподобился восшествия в благополучии и под счастливой звездой Менгу-каана и после того как привели Бурунгтая, который был посажен на границе Бишбалыка, послали гонца потребовать Али Ходжу, который стал его приближенным. Кто-то другой обвинил его в таком же преступлении. Менгу-каан приказал бить его слева и справа, пока все его тело не оказалось искрошено на мелкие куски. Он пал в таких мучениях, а его жены и дети впали в унижение рабства.

   ГАН МУ. Жинь-инь, 2-е лето [2.2].
   Монголы снова произвели нападение на Шу. Мын-гун, расставивши войска, остановил их.
   Монгольские Ихэ-ноинь и Елюй-чжугэ из Цзин-чжао взяли дорогу чрез Шан-чжеу и Фан-чжеу на Сань-чуань. После сего осадили Лу-чжеу. Мын-гун послал одну дивизию в Цзян-лин и Ин-чжеу, дивизию в Ша-ши, дивизию чрез Цзян-лин в Сян-ян, для присоединения к прочим войскам. Еще послал одну дивизию в Фэу-чжеу. Он предписал, чтобы военные начальники, коих охранению вверены места, не смели терять и одного дюйма земли.
   Осенью, в 7-й месяц, Монгольские войска, переправившись чрез Хуай, вошли в города: Ян-чжеу, Чу-чжеу и Хо-чжеу.
   Зимою, в 10-й месяц, Монголы взяли город Тхун-чжеу и вырубили жителей.
   Объяснение. Увы! бедствия от иноземцев достигли в сие время высочайшей степени. Дом Сун по беспечности допустил, что левополые сокрушили Китай, и подвергли народ всем родам бедствий. Как скоро взяли Тхун-чжеу, то и довольно: но согнать жителей целого города и предать острию меча, - это может сделать только наибесчеловечнейший из смертных: почему Ган-му прямо написала: изрубили, и сим выказала жестокость их.


   У Л У С   Ч А Г А Т А Я

   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.41. О Чагатае [1.7, с.27-28].
   Когда умер Каан, Двор Чагатая стал местом собрания всего человечества, и люди из дальних и ближних стран приходили чтобы выразить ему почтение. Но через некоторое время им овладела тяжелая болезнь, и никакое лечение не могло победить ее причину. У него был везир, тюрк по имени Худжир, который возвысился к концу его правления и взял в свои руки управление делами Царства. Вместе с лекарем Маджид ад-Дином этот человек делал все возможное, чтобы излечить болезнь Чагатая, и проявлял великую доброту и сострадание. Однако, когда Чагатай умер, Есулун, его старшая жена, приказала убить их обоих вместе с их детьми.

   РАД. О Чагатае, сыне Чингиз-хана [1.2, т.2, с.96].
   Те страны, которые во времена Чингиз-хана [еще] не были покорены, в эпоху Угедей-каана все покорились, и царствование дома Чингиз-хана и положение его войск укрепилось. Поскольку Чагатай так жил с кааном, то каан назначил состоять при нем одного из своих сыновей, Гуюк-хана, и поставил его на должность «кезика», и [Гуюк-хан] ему служил. Величие Чагатая достигло такой степени, что он правил улусом и войском, которые ему дал Чингиз-хан, и был в Бишбалыке полновластным на царском престоле своего государства. Каан посылал гонцов и совещался с Чагатаем о всех значительных делах и не начинал их без его совета и одобрения. А тот тоже во всех отношениях шел путем согласия и содействия и рассказывал обо всем, что у него происходило, о каждом событии, и всегда, когда случалось какое-нибудь важное, большое дело, являлся на курилтай к каану. Все царевичи и эмиры выезжали ему навстречу, он являлся к его величеству каану и, совершив «тикшимиши», шел во внутренние покои. И в течение тринадцати лет, что [Угедей-каан] пребывал на царском престоле своего государства, двенадцать лет [из них] Чагатай таким образом проявлял к нему дружбу и оказывал помощь. И меньше чем через год после смерти каана в 640 г.х. [1.7.1242–22.5.1243] скончался.

   РАД. Летопись монгольских эмиров в Хорасане [1.2, т.2, с.48].
А Куркуз избрал местом своего пребывания город Тус и начал там благоустройство. Он захватил Шараф-ад-дина Хорезми и заковал его, а должность везира дал Асил-ад-дину …, Он послал Тимура к каану с уведомлением о деле Шараф-ад-дина, а сам тоже поехал вслед [за ним]. Когда он возвращался, у него в Мавераннахре произошел спор о каких-то деньгах с [одним] из эмиров Чагатая по имени Кудживар. Тот эмир сказал: «А если я о тебе доложу?». Куркуз ответил: «Кому ты обо мне доложишь?». Чагатай же незадолго до этого умер. Тот эмир пожаловался его жене, что Куркуз сказал так-то. Жена [Чагатая] послала к каану и доложила, что Чагатай умер, а такой-сякой карачу Куркуз говорит такие заносчивые речи. Каан приказал схватить его и набить рот землей так, чтобы он умер. Он [Куркуз] уже прибыл в Хорасан. Гонцы той жены Чагатая привезли сыну Кул-Пулада ярлык, чтобы он схватил Куркуза и выдал им. Куркуз бежал в крепость Туса. После трехдневного сражения его вывели и, волоча в цепях, выдали им. Они его увели и умертвили, набив рот землей.

   РАД. Летопись халифов [1.2, т.2, с.123]
   В Багдаде в начале упомянутого времени халифом из рода Аббаса был ал-Мустансир-биллах. По приказу Байджу-нойона монгольское войско отдельными отрядами совершало набеги на границы Багдада; они осадили Арбелу и взяли ее с бою; жители города заперлись в крепости и упорно сражались. А так как в крепости не было воды, то много людей погибло, столь [много], что хоронить было негде и [трупы] сжигали на огне.
   Монголы, подняв на стену камнеметы, разрушили город. Когда халиф получил известие [об этом], он послал им в помощь Шамс-ад-дина Арслан-Тегина с тремя тысячами всадников. Монголы узнали об их прибытии; они внезапно снялись и ушли. А халиф требовал от факихов разъяснений, что достойнее – паломничество в Мекку или объявление священной войны. Единогласно вынесли решение [о том], что объявление священной войны [лучше].
   [Халиф] приказал в этом году не отправляться в хадж. Улемы, факихи, знатные и простолюдины, местные люди и иноземцы, – [все] занялись изучением правил обращения с оружием и стрельбой из лука. [Халиф] приказал отстроить ров и крепостную стену Багдада. На крепостной стене установили камнеметы. Монголы еще раз устремились на Арбелу. Тамошние жители встревожились. Эмир Арслан-Тегин стоял с регулярным войском за городом, ожидая их [монголов] прихода. Когда монголы [об этом] узнали, они повернули оттуда и направились в сторону районов и округов Багдада, учинили [там] убийства и грабежи и увели полон. Хатиб Шараф-ад-дин Икбал-и-Ширази побуждал людей джихаду до тех пор, пока они не выступили. Джамал-ад-дин Куш-Тимур был начальником войска, и в Джабал-и-хамрин [оба] войска сошлись. Халиф Мустансир выступил из города Багдада, вызвал знать и простой народ и обратился к людям с проповедью: «Со всех сторон и направлений на нашу страну устремились враги, покусители на веру, а я, для того чтобы отразить их, кроме сего меча, [ничего] не имею и на том стою, чтобы самолично пойти на бой с ними».
   Мелики и эмиры сказали: «Халифу не должно себя утруждать. Мы, рабы [твои], пойдем». И все они отправились и сражались с большой доблестью. Монголы обратились в бегство и отступили из Джабал-и хамрин. Турки и гулямы халифа шли следом за ними, убили множество монголов и отобрали полон Ирбиля и уездов.
   А в пятницу десятого [числа] месяца джумада II 640 г.х. [26.12.1242] эмир правоверный Ал-Мустансир-биллахи отошел [в иной мир], и на его место на [престол] халифата воссел сын его Ал-Муста`сим-биллахи.

   РАД. Летопись меликов и атабеков [1.2, т.2, с.125]
   А в Диарбекре и Сирии 638 г.х. [12.6.1241–2.6.1242] Сейида Тадж-ад-дина Мухаммеда Салайя назначили хакимом Ирбиля.
   И в том же году Баракат-хан, сын Довлетшаха, [один] из эмиров султана Джелал-ад-дина, бывший правителем бежавших остатков войск Хорезма, сватал дочь мелика Адиля, которая была матерью владетеля Халеба. Он [мелик Адил] приказал нанести послу бесчестие. Баракат-хан собрал войско и пошел в их область. Войско Халеба вышло [навстречу] и в Минбадже дало [им] бой. Хорезмийцы разбили халебийцев, учинили убийства и грабежи и захватили полон. После этого владетель Халеба и владетель Химса в союзе воевали с хорезмийцами. Ни одна из сторон не потерпела поражения. И в эти же годы часть хорезмийцев, которые были в Кермане, соединилась с другими хорезмийцами... Сын Баракат-хана прибыл в Багдад к халифу и присоединился к друзьям Муджахид-ад-дина Эйбека даватдара.

   КИРАКОС. гл.34. О разорении Феодосиополя [4.1]
   Итак, с наступлением 691 (1242) года армянского летосчисления пришла грамота хакана к войскам и военачальникам, [находящимся] на Востоке, о назначении военачальником и предводителем вместо онемевшего Чармагуна одного из полководцев, по имени Бачу-хурчи: ему выпала доля быть предводителем, поскольку [татары] руководствовались указаниями волхователей.
   Когда [Бачу-хурчи] получил власть, он тотчас же собрал войско из всех подчиненных ему народов и пошел на Армению, подвластную ромейскому султану. Дойдя до Карийского гавара, он обложил Феодосиополь, называемый нынче городом Карином, и, начав осаду, отправил в город послов с предложением покориться ему. Но они не захотели подчиниться, а с презрением отослали посланцев и, поднявшись на [городскую] стену, стали ругать их.
   А [татары], видя, что мир не принят, разделили всю городскую стену между начальниками, дабы те разрушили ее целиком. Те с особым рвением [взялись за дело], поставили множество пиликванов, разрушили стену и, войдя в город, беспощадно предали,всех мечу, [потом], разграбив имущество и скарб [горожан], сожгли город. Город в ту пору был весьма многолюден, он был полон христиан и мусульман; кроме того, там собралось население всего гавара.
   Было там неисчислимое множество книг Священного писания, как больших, так и малых. Иноплеменники, захватив их, продавали, часто за бесценок, христианам, служившим в войске. А те с радостью покупали, распространяли по всему гавару, даря церквам и монастырям. Было выкуплено также много людей из плена — мужчин, женщин и детей, епископов, священников и дьяконов; [выкупили их] в соответствии со своими возможностями князья-христиане Аваг и Шахиншах, сын Ваграма Ахбуга и сын Допа, богобоязненный Григор Ха-ченеци, [а также] и воины их. Да воздаст им Христос за это. Всех их, [выкупив из плена], отпустили на свободу, предоставив им самим решать, куда идти.
   [Татары] разрушили не только город Карин, но также и многие гавары, подвластные ромейскому султану. И султан ничего не мог поделать, а от страха скрывался где-то; говорили даже, будто он умер. Войска же татарские, совершив это, воротились с большой добычей и ликованием в страну Агванк на зимнее стойбище свое — в плодородную и плодоносную равнину, называемую Муганью. И там перезимовали.

   ВАРДАН ВЕЛИКИЙ. Всеобщая история [4.5]
   В 691 году армянского летосчисления (1242) Бачу нуин сменил Чармахана и взял город Карин, изгнав оттуда мужа знаменитого, богатого, благочестивого: Умека с его сродниками, сыновей барона Иоанна, Стефана с пятью его братьями…


   У Л У С   Д Ж У Ч И

   РАД. Летопись царевичей Кипчакской степи [1.2, т.2, с.45-46].
   В год барса, соответствующий 639 г.х., кипчаки в большом числе пошли войною на Кутана и на Сонкура, сына Джучи, [которые], дав сражение, разбили кипчаков. Осенью [монголы] опять направились обратно, прошли через пределы Тимур-кахалка и местные горы и, дав войско Илавдуру, отправили его в поход. Он двинулся и захватил кипчаков, которые, бежав, ушли в ту сторону. Они покорили страну урунгутов и страну бададжей и привели их послов. Тот год закончился [у них] в тех краях.

   РАД. Об обстоятельствах его [Батыя, жизни] во время [его] царствования [1.2, т.2, с.80].
   В начале 639 г.х. [июль 1241], когда скончался Угедей-каан, Бату, вследствие преклонного возраста, почувствовал упадок сил, и когда его потребовали на курилтай, то он под [предлогом] болезни уклонился от участия [в нем].

   РОГЕРИЙ. Гл.38. Об избранной татарами для переправы через Дунай хитрости [6.3, с.55]
   Поскольку Эстергом в Венгрии господствует над всеми городами вообще и по отдельности, татары более всего думали о том, как перейти Дунай и там разбить свои вежи. И вот зимой внезапно случилось такое изобилие снега и льда, что Дунай, чего не происходило за многие прошедшие годы, замерз. Но венгры со своей стороны каждый день ломали лед и охраняли Дунай, так что пешие воины постоянно сражались на реке. Однако, когда появился крепкий лед и Дунай полностью замерз, татары все равно с лошадьми никоим образом не пытались перейти реку. Смотрите, как они поступили. Они привели множество коней и прочих животных на берег Дуная и в течение трех дней никого не отправляли для их защиты, так что животные казались беззащитными, и никто из татар рядом с ними не появлялся. Тогда венгры, считая, что татары ушли, внезапно переправились и всех тех животных перевели на свой берег. Заметив это, татары посчитали, что они смогут свободно перейти по льду на лошадях. Что и было сделано. И столь многие разом перешли реку, что на том берегу Дуная переполнили лик земли. Король же Кадан устремился за королем Венгрии, который, не имея ниоткуда помощи, мешкал, оставаясь в Славонии. Узнав об этом, король обратился в бегство и затем, не желая оставаться в приморских замках, перебрался на острова. Так что до ухода татар он постоянно был на островах. Король же Кадан, видя, что он не сможет захватить короля, разорил Боснию, королевство Рашку и оттуда ушел в Булгарию.

   РОГЕРИЙ. Гл.39. Каким образом татары разрушили Эстергом [6.3, с.55-57]
   Другая же часть татарского войска держала свой путь к уже упомянутому городу Эстергом. Приблизившись к нему в самом небольшом количестве, они, оставаясь на расстоянии, не покладая рук готовили 30 осадных машин. Жители же Эстергома сильно укрепились изнутри рвами, валами и деревянными башнями. И был в том городе народ бесчисленный, богатейшие горожане, знатные воины и дамы, которые тут собрались, чтобы найти защиту; и столь велико было их высокомерие, что они полагали, будто смогут противиться всему свету. И вот однажды татары окружили город, а бывшие с ними пленники принесли так много вязанок хвороста, что быстро соорудили из них в одном месте поверх края рва еще один вал и тотчас же за тем валом установили упомянутые 30 машин. Так они смогли днем и ночью метать камни в город и в деревянные башни. И от того в городе начался такой беспорядок, и так тем бедствием горожане были напуганы, что совершенно оставили всякую мысль защищаться и трепетали словно слепцы и глупцы. Когда же татары разрушили деревянные укрепления, чтобы засыпать рвы, они принялись метать в них машинами мешки с землей. И воистину, никто из венгров и прочих людей из-за камней и стрел не отваживался находиться на краю рва. Венгры же и франконцы, а также ломбардцы, которые, как кажется, были господами в городе, заметив, что они не в состоянии защитить себя, сожгли предместья и деревянные дома, которые во множестве находились у городских дворцов. Сожгли они в домах ткани, а также бесчисленные одежды, перебили коней, зарыли в землю золото и серебро, спрятали все добро, каким владели, и, чтобы защищаться, укрылись в тех дворцах. Но татары, видя, что все, чем они надеялись обогатиться, сожжено, сильно озлобившись на горожан, внезапно со всех сторон окружили город частоколом, так чтобы никто не смог из него выйти без того, чтобы не быть пронзенным мечами, и в гневе принялись брать дворцы приступом. Когда же вскоре все они были схвачены, как я полагаю, из всего города не уцелело и 15 человек, кто не был бы внутри или снаружи преступно убит. Там татары напоили свои мечи кровью и в пламени, которое развели, живых людей жарили, как свиней.

   РОГЕРИЙ. Гл.40. Каким образом татары, после того как ими была разорена почти вся Венгрия, ушли восвояси [6.3, с.57-60]
   Знатные же дамы, одевшись как можно более нарядно, собрались в одном из дворцов. Поскольку их неминуемо должны были схватить и убить, они принялись взывать к благосклонности государя татар. Таким образом все они, почти триста человек, были выведены из города и доставлены к государю, как милости прося, чтобы тот, приняв их под свою власть, сохранил им жизнь. Он же, будучи в гневе, оттого что в городе ничего не было захвачено, повелел, чтобы, когда у всех пленных будет отобрана одежда, все они были перебиты. Это незамедлительно и было сделано. Замок же Эстергома не был ими захвачен - там был комит Шимон Испанец, который мужественно защищался вместе со многочисленными баллистариями. И когда татары подошли к Фехервару, то и его они не смогли захватить, поскольку город был окружен болотами, а снег и лед уже таяли. Когда же татары осаждали замок святого Мартина Паннонского, где мужественно защищался аббат, они были внезапно отозваны; так что только эти три места и остались незахваченными в тех краях. Они захватили земли как за Дунаем, так и на этом берегу реки, но на этой стороне земля не была ими столь сильно опустошена, ибо здесь татары не разбивали свои вежи, а разоряли ее мимоходом. Когда же пошли слухи, что татары отказались завоевывать Тевтонию, я очень сильно огорчился, ибо надеялся там избавиться от своих мучителей, и в то же время был я немало обрадован, ибо была предотвращена гибель христиан. По повелению старших королей мы стали по обезлюженной земле возвращаться с повозками, нагруженными добычей и снаряжением, со стадами скота и вьючных животных, шаг за шагом отыскивая укромные и потаенные места в лесах, дабы то, что не было найдено при вступлении в Венгрию, было бы обнаружено при уходе. И так, понемногу отступая, мы вышли по ту сторону леса, где еще уцелело множество людей и где после прихода татар многие замки оставались нетронутыми.
   Что же дальше? После того, как некоторые из этих замков были захвачены, ту землю они полностью заняли и после своего ухода оставили пустой и обезлюженной. Пройдя Венгрию, они вступили в Команию. Теперь татары уже не допускали, чтобы, как прежде, для пленников зверей истребляли без разбора, а отдавались им лишь их внутренности, ноги и головы. Тогда нам стало казаться, и прочие сообщали о том же, что если мы покинем Венгрию, то все неизбежно окажемся в водовороте мечей. Когда у меня уже не было никакой надежды на сохранение жизни и страшная жестокая смерть стояла в дверях, я посчитал за лучшее умереть здесь, чем постоянно быть мучимым угрозой смерти. Итак, оставив главную дорогу и изображая, что пошел по природной надобности, с единственным прислужником я поспешил в лесную чащу, где, пробравшись в некий овраг, я принялся заваливать себя ветвями и листьями. Мой прислужник спрятался дальше, дабы злополучное обнаружение одного не послужило бы причиной к захвату другого. И так, словно в могилах, не поднимая головы, мы пролежали двое суток, слыша ужасные голоса татар, проходивших поблизости через лес в поисках потерявшего дорогу скота, часто окликая прятавшихся пленников. Не желая больше сдерживать самое справедливое влечение голода и мучительное желание пищи, мы подняли головы и как пресмыкающиеся, действуя руками и ногами, поползли по земле. Наконец мы встретились и голосом слабым и тихим принялись попеременно издавать грустные жалобы несносного голода, стонами и рыданиями говоря, что гибель от меча была бы легче, чем прекращение единства членов и соединения души и тела от голода. И когда мы вели такие благочестивые разговоры, показался человек, к которому, опасаясь отвести свой взгляд, мы боязливо побежали, стараясь понять: он ли укажет нам дорогу или же сам последует за нами. Но мы заметили, что его поведение изменилось; воистину, он полагал, что наша славная доблесть тайно готовит ему козни.
   Когда Всевидящий Господь устроил и сделал так, что бежавшие увидели убегающего и что ни у кого из них не было оружия, мы остановились и поочередно жестами и знаками постарались привлечь его внимание. Познакомившись, ведя продолжительные беседы и благочестивые рассуждения, мы стали думать, как нам следовало поступить дальше. Но мы мучились двойной тревогой: распространявшихся слухов и страха смерти; так что со стороны казались лишенными зрения. Ибо мы не могли есть относящееся к лесным травам или же, как это делают звери, жевать сами травы. Хотя нас угнетал сильнщй голод и приближалось жало неминуемой смерти, но верэ служила нам опорой для выживания, а храбрость давала надежду на избавление. Итак, с возросшей верой в Господа мы, проникшись любовью, подошли к краю леса и, взобравшись на стоящее дерево, заметили землю, свободную от татар, которую они, проходя, не разорили. О печаль! Мы принялись осматривать разоренную ими пустую и обезлюдевшую землю. Друг за другом в нашей страшной дороге нас направляли колокольни базилик, а дороги и тропы были приведены в негодность и заросли терновником и виковой чечевицей. Порей, лук и все другое, найденное в деревенских садах, отдавались мне как лучшее кушание, другие же ели мальву и корни цикут. Мы наполнили ими голодные животы и вернули животворный дух в бескровные тела. Усталым не было покоя, ибо мы ночевали вдали от крова и не имея ночной порой, чем покрыть наши головы. Наконец, только лишь на восьмой день после выхода из леса, мы подошли к городу Дюлафехервар, в котором не было ничего, кроме костей и голов погибших, разбитых и подкопанных стен дворцов и базилик, которые кровопролитие запятнало лужами христианской крови. И хотя земля до капли впитала и скрыла невинную кровь, находились камни, настолько алой кровью окрашенные в пурпур, что мимо них нельзя было пройти без непрерывных стонов и горьких вздохов.
   В 10 милях от леса там находилось поселение, которое в просторечии называется Фратра, а за лесом в 4 милях - чудная и высокая гора, на вершине которой были странные камень и скала. Там спаслось великое множество людей, которые нас со слезами охотно приняли и начали расспрашивать о наших мытарствах, о чем мы им в немногих словах рассказать не могли. Наконец нам предложили черный хлеб из муки и истолченной коры дубов, но нам его сладость показалась большей, чем у чего-либо иного, когда прежде достававшегося кому-то из моих спутников. Там мы оставались в течение месяца и, не желая расходиться, постоянно посылали соглядатаев из людей проворных увидеть и разузнать, остался ли до сих пор кто-нибудь из татар в Венгрии и не вернулся ли кто, чтобы обманным образом, как и прежде, схватить уцелевших и бегством от них спасшихся. Хотя более всего мы были озабочены поиском мест, обильных пищей, однако наше наблюдение [за татарами] никогда не прекращалось, пока король Бела из приморских краев, с помощью крестоносцев с острова Родос и господ Франгапанов, с многочисленными отрядами воинов, заверенный венграми в уходе татар, не вернулся в Венгрию. Написал же я это вам без примеси лжи, чтобы отсюда вы, зная о переменчивости моего благополучия, ведали бы и об этих бедствиях и мытарствах. Будьте здоровы, отче.

   ФОМА СПЛИТСКИЙ. Гл.XXXVIII. О бегстве венгров [6.1, с.116-117]
   По прошествии января зимняя стужа лютовала более обыкновенного, и все русла рек, покрывшись от холода льдом, открыли прямой путь врагам. Тогда кровожадный вождь Кайдан с частью войска выступил в погоню за королем. А наступал он огромными полчищами, сметая все на своем пути. Так, спалив вначале Будалию, он подошел к Эстергому и начал всеми силами атаковать это селение и, захватив его без особого труда, поджег и всех находившихся в нем истребил мечом; добычи же ему досталось немного, так как венгры все свое имущество свезли в горное укрепление. Пройдя оттуда напрямик к городу Альбе, он сразу же сжег дотла все жилые дома предместья; осаждая город в течение нескольких дней, он постоянно штурмовал его, чтобы завладеть им, но так как место это было достаточно защищено множеством разлитых вокруг болот и обороняли его отборные отряды латинян с помощью установленных со всех сторон машин, то нечестивый предводитель, обманутый в своих надеждах, после тщетных попыток отступил. Он спешил настичь короля, поэтому на своем пути он не мог производить значительных опустошений, и, как от летнего града, пострадали только те места, через которые они прошли.
   Но прежде чем они переправились через воды реки Дравы, король, предчувствуя их появление, со всей своей свитой спустился к морю, покинув стоянки в загребских землях. Тогда разные люди в поисках отдаленных убежищ рассеялись по всем приморским городам, которые казались им наиболее надежными укрытиями. Король же и весь цвет оставшейся части венгров прибыли в сплитские земли. В королевской свите состояли многие церковные прелаты, многочисленные вельможи и бароны, а количество прочего простого народа обоего пола и всякого возраста почти не поддавалось исчислению. Когда господин король приблизился к воротам города, весь клир и народ, выйдя процессией, приняли его с должным почетом и покорностью, предоставив ему столько места для размещения внутри стен, сколько он пожелал. С ним пришли следующие магнаты: епископ Загребский Стефан и другой Стефан — Вацкий, поставленный архиепископом Эстергомским; Бенедикт, препозит альбский, канцлер королевского двора, избраный на калочскую кафедру; Варфоломей, епископ Пяти церквей, и некоторые другие епископы. Кроме того, прибыли: Хугрин, препозит чазменский, препозит Ахилл, препозит Винценций, препозит Фома и такое множество других прелатов, что перечислять их мы полагаем излишним. Были также следующие первые лица курии: бан Дионисий, комит курии Владислав, магистр-казначей Матвей, магистр-конюший Орланд, Димитрий, Маврикий и много других знатных мужей, все со своими семьями и домочадцами. А подеста Гарган, выказывая преданность и старательность в удовлетворении королевских желаний, ревностно пекся о том, чтобы и граждане обнаруживали готовность в исполнении королевских распоряжений и чтобы королевская милость согревала всех граждан благосклонным вниманием и расположением.
   Сплитчане сделали все, чтобы угодить королю, за исключением лишь того, что не смогли подготовить для него одну галею так быстро, как настоятельно требовал король, убегая от ярости татар. Королевское сердце перенесло это обстоятельство недостаточно спокойно. Король не пожелал оставаться в Сплите, но, отбыв с женой и со всеми своими сокровищами, задержался в Трогире, полагая, что там, благодаря близости островов, он получит более надежную защиту от натиска врагов. И со всем своим двором он нашел пристанище на близлежащем острове.

   ФОМА СПЛИТСКИЙ. Гл.XXXIX. О жестокости татар [6.1, с.117-120]
   А нечестивый предводитель, не желая ничего оставлять в целости, увлекаемый впавшим в безумие войском, кинулся вслед за королем. Желая лишь только королевской крови, он со всей яростью стремился уничтожить короля. Но он смог истребить немногих славян, поскольку люди прятались в горах и лесах. Он продвигался вперед, словно шел не по земле, а летел по воздуху, преодолевая непроходимые места и самые крутые горы, где никогда не проходило войско. Ведь он нетерпеливо спешил вперед, полагая настичь короля прежде, чем тот спустится к морю. Но после того как он узнал, что король уже находится в безопасности, в приморских краях, то замедлил шаг. И когда все войско подошло к воде, называемой Сирбий, он сделал здесь короткую остановку. И тут жестокий истязатель приказал собрать вместе всех пленных, которых он привел из Венгрии, — великое множество мужчин, женщин, мальчиков и девочек — и распорядился всех их согнать на одну равнину. И когда все они были согнаны, как стадо овец, он, послав палачей, повелел всем им отрубить головы. Тогда раздались страшные крики и рыдания и, казалось, вся земля содрогнулась от вопля умирающих. Все они остались лежать на этой равнине, как валяются обычно разбросанные по полю снопы. И чтобы кому-нибудь не показалось, что эта лютая резня была совершена из жадности к добыче, они не сняли с них одежд, и все полчище смертоносного народа, разместившись в палатках, стало в соседстве с убитыми в бурном веселье пировать, водить хороводы и с громким хохотом резвиться, будто они совершили какое-то благое дело.
   Снявшись отсюда, они возобновили поход по хорватским землям. И хотя они уже были рядом, сплитчанам все еще казалось это невероятным. Но когда одна их часть сошла с горы, тут-то некоторые из них внезапно появились под стенами города. Сплитчане же, поначалу не признав их и полагая, что это — хорваты, не пожелали с оружием в руках выступить против них. А венгры при виде их знамен оцепенели, и их охватил такой страх, что все они бросились к церкви и с великим трепетом приняли святое причастие, не надеясь больше увидеть света этой жизни. Некоторые плакали, кидаясь в объятья жен и детей и, в горести раздирая грудь, со страшными рыданиями восклицали: «О мы несчастные, что толку было так терзать себя бегством, зачем преодолевать такие пространства, если мы не смогли избежать меча преследователей, если здесь нас ждала погибель?» Тогда бежавшие под защиту городских стен создали у всех ворот города сильную давку. Они бросали лошадей, скот, одежду и домашнюю утварь; не дожидаясь даже своих детей, гонимые страхом смерти, они бежали в более безопасные места. Сплитчане же оказывали им гостеприимство, проявляя к ним большое расположение и человеколюбие и, как могли, облегчали их участь. Но бежавших было так много, что их не вмещали дома и они оставались на улицах и дорогах. Даже благородные матроны лежали у церковных оград под открытым небом. Одни прятались под мрачными сводами, другие — в освобожденных от мусора проходах и гротах, третьи устраивались где только было возможно, даже в палатках.
   Татары же, разя мечом всех, кого могли найти в открытом поле, не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков, ни немощных; они находили удовольствие в том, чтобы с варварской жестокостью лишить жизни даже съедаемых проказою. Однажды один их отряд, подойдя к стенам и осмотрев с разных сторон весь город, в тот же день удалился. Сплитчане стали готовить машины и устанавливать их в нужных местах. И вот спустя несколько дней пришел Кайдан с небольшой частью своего войска, так как для всей конницы не было в достаточном количестве травы — ведь было начало марта, когда свирепствовали сильные холода. Татары, полагая, что король расположился в крепости Клис, начали со всех сторон штурмовать ее, пуская стрелы и меча копья. Но поскольку это место было укреплено природой, они не смогли причинить значительного ущерба. Тогда татары, спешившись, стали ползком с помощью рук карабкаться наверх. Люди же, находившиеся в крепости, сталкивая на них огромные камни, нескольких из них убили. Еще более рассвирепев из-за этой неудачи, они, ведя рукопашный бой, подступили вплотную к высоким скалам, грабя дома и унося немалую добычу. Но когда они узнали, что короля там нет, то перестали осаждать крепость и, оседлав коней, поскакали к Трогиру. К Сплиту же свернули немногие из них.
   И тогда граждане, находясь в замешательстве не столько от собственного страха, сколько от вида охваченных паническим ужасом венгров, задумали оставить город и со всем добром и домочадцами уйти под защиту островов. Они стали распускать пустые слухи, сочиняя разные напрасные сплетни. Одни говорили, что татары делают огромные машины и множество военных орудий, с помощью которых они попытаются разрушить города. Другие утверждали, что они насыпают кучи земли и камней с горы величиной и, оказываясь таким образом выше городов, легко ими завладевают.
   Однако отряды татар вместе с нечестивым предводителем расположились на трогирском берегу. Король, видя, что войско татар спустилось напротив его убежища, и полагая, что ему будет небезопасно оставаться на близлежащих островах, переправил государыню со своим потомством и со всеми сокровищами на нанятые им корабли, сам же, сев на одно судно, поплыл на веслах, осматривая вражеские порядки и выжидая исхода событий. А предводитель Кайдан, исследуя все окрестности этого места, выяснял, не может ли он подойти к стенам города на конях. Но когда он узнал, что водное пространство, которое отделяет город от материка, непреодолимо из-за глубокого слоя ила, ушел оттуда и, вернувшись к своим, послал к городу гонца, сказав ему, какие слова он должен произнести. Подойдя к мосту, тот громко закричал по-славянски: «Говорит вам это господин Кайдан, начальник непобедимого войска. Не принимайте у себя виновного в чужой крови, но выдайте врагов в наши руки, чтобы не оказаться случайно подвергнутыми наказанию и не погибнуть понапрасну». Но стражи городских стен не отважились дать ответ на эти слова, поскольку король наказал, чтобы они не откликались ни единым словом. Тогда все их полчище, поднявшись, ушло оттуда той же дорогой, какой и пришло. Оставаясь почти весь март в пределах Хорватии и Далмации, татары вот так пять или шесть раз спускались к городам, а затем возвращались в свой лагерь.
   А покинув земли Хорватии, они прошли по дукату Боснийской провинции. Уйдя оттуда, они прошли через королевство Сербия, которое зовется Рашкой, и подступили к приморским городам Верхней Далмации. Миновав Рагузу, которой они смогли причинить лишь незначительный ущерб, они подошли к городу Котору и, предав его огню, проследовали дальше. Дойдя до городов Свач и Дривост, они разорили их мечом, не оставив в них ни одного мочащегося к стене. Пройдя затем еще раз через всю Сербию, они пришли в Болгарию, потому что там оба предводителя, Бат и Кайдан, условились провести смотр своим военным отрядам. Итак, сойдясь там, они возвестили о заседании курии. И, сделав вид, что они выказывают расположение пленным, приказали объявить устами глашатая по всему войску, что всякий, кто следовал за ними, доброволец или пленный, который пожелал бы вернуться на родину, должен знать, что по милости вождей он имеет на то полное право. Тогда огромное множество венгров, славян и других народов, преисполненные великой радостью, в назначенный день покинули войско. И когда все они двух- или трехтысячной толпой выступили в путь, тотчас высланные боевые отряды всадников набросились на них и, изрубив всех мечами, уложили на этой самой равнине.
   А король Бела, после того как определенно узнал от высланных лазутчиков, что нечестивый народ уже покинул королевство, немедленно отправился в Венгрию. Королева же с королевским сыном осталась в крепости Клис и пребывала там до сентября. А две ее дочери — девушки-девицы умерли, и они с почестями были похоронены в церкви блаженного Домния.
   И хотя все Венгерское королевство было истощено ненасытным мечом варварского неистовства, последовавший сразу же гибельный голод довел в конце концов несчастный народ до полного истощения. Ведь из-за угрозы татарского безумия несчастные крестьяне не могли ни засеять поля, ни подобрать плодов прежнего урожая. Так что при отсутствии съестных, припасов несчастные люди падали, сраженные мечом голода. По полям и дорогам лежали бесчисленные трупы людей, и полагают, что жестокое бедствие голода принесло венгерскому народу не меньшее опустошение, чем гибельная свирепость татар. А после этого словно из дьявольского логова появилось множество бешеных волков, только и жаждавших человеческой крови. Уже не тайком, а в открытую они забегали в дома и вырывали младенцев у матерей; но не только младенцев, а даже и вооруженных мужчин они раздирали своими страшными зубами, нападая на них стаями.
   И так все Венгерское королевство, беспрестанно мучимое в течение трех лет тремя названными бедами — оружием, голодом, зверьми, по приговору Божьего суда сурово поплатилось за свои грехи.

   ПИСЬМО Ивана Нарбонского архиепископу Бордоскому [6.2]
   В те же дни следующее послание, переданное архиепископу Бордоскому и разосланное многим христианским государям, во многом созвучное посланию императора об ужасном разорении, причиненном) бесчеловечным народом, который называется тартарами (но в нем [послании. — B.М.] таттарами или татарами именуется), многих, даже невозмутимых людей повергло в великий страх.
"Гиральда, милостью божией архиепскопа Бордоского, приветствует Ивон, рекомый Нарбоннским, некогда [один] из недостойнейших его служителей... [В начале послания Ивон кается в своих грехах, истолковывая татарское нашествие как божественную кару.]
   Я потому сказал об этом, что некое племя огромное, люди бесчеловечные, закон которых — беззаконие, гнев — ярость, бич гнева господня, безграничные земли проходя, жестоко [их] разоряет, яростно снося все преграды огнем и мечом. Этим именно летом сей упомянутый народ, называемый таттарами, вступив в Паннонию, которую захватил без сопротивления, бесчисленным войском жестоко осадил тот город, в котором мне тогда случилось быть. И было в нем из многих воинов всего пятьдесят человек, которых с двадцатью арбалетчиками герцог оставил для охраны. Все они, завидев войско с одного возвышенного [укрепления], содрогнулись перед нечеловеческой жестокостью спутников Антихриста, и слышался им возносящийся к богу христианскому горестный плач [всех тех], которые без разницы положения, состояния, пола и возраста равно погибли разною смертью, врасплох застигнутые в прилегающей [к городу] местности. Их трупами вожди со своими и прочими лотофагами, словно хлебом питались, [и] оставили они коршунам одни кости. Но что удивительно - голодные и ненасытные коршуны побрезговали тем, чтобы доесть случайно оставшиеся куски плоти. А женщин старых и безобразных они отдавали, как дневной паек, на съедение так называемым людоедам; красивых не поедали, но громко вопящих и кричащих толпами до смерти насиловали. Девушек тоже замучивали до смерти, а потом, отрезав им груди, которые оставляли как лакомство для военачальников, сами с удовольствием поедали их тела. И когда лазутчики увидели с вершины одного горного отрога герцога австрийского с королем Богемии, патриархом Аквилейским, герцогом Каринтии и, как говорили, маркграфом Баденским и с огромными силами соседних держав и уже построенными в боевой порядок, все это нечестивое войско тут же исчезло и все эти всадники вернулись в несчастную. Венгрию. Они отступили так [же] стремительно, как и нагрянули; вот почему они внушили тем больший страх всем, видевшим это. Из числа бежавших правитель Далмации захватил восьмерых, один из которых, как узнал герцог австрийский, был англичанин, из-за какого-то преступления осужденный на вечное изгнание из Англии. Он от лица презреннейшего короля таттарского дважды приходил к королю Венгрии [как] посол и толмач и угрожал, предварительно приведя достаточно примеров, злодеяниями, которые они учинят, если он не отдаст себя и королевство свое в рабство таттарам. Когда же его наши государи заставили говорить правду о таттарах, он, как кажется, ничего не утаил, но приводил такие сведения, что можно было поверить и в самого дьявола. [Далее следует рассказ англичанина о его злоключениях после изгнания из Англии.]
   Его же, захваченного лазутчиками, таттары увели с собой; и после того, как они получили ответ, что обретут господство надо всем миром, склонили [его] на верность и служение себе многими дарами по той причине, что нуждались в толмачах. [Говоря] о нравах их и верованиях, о телосложении их и росте, о родине и о том, как они сражаются, он клятвенно заверил, что они превосходят всех людей жадностью, злобой, хитростью и бессердечием; но из-за строгости наказания и жестокости кар, назначаемых их властителями, они удерживаются от ссор и от взаимных злодеяний и лжи. Родоначальников своих племен они называют богами и в установленное время устраивают торжественные празднества в их честь; и многие [из празднеств] местные, но лишь четыре общих. И они убеждены, что только ради них одних все было создано. Проявление жестокости по отношению к оказывающим сопротивление они вовсе не считают грехом. А грудь у них крепкая и могучая, лица худые и бледные, плечи твердые и прямые, носы расплющенные и короткие, подбородки острые и выдающиеся вперед, верхняя челюсть маленькая и глубоко сидящая, зубы длинные и редкие, разрез глаз идет от висков до самой переносицы, зрачки бегающие и черные, взгляд косой и угрюмый, конечности костистые и жилистые, голени же толсты, но, [хотя] берцовые кости короче, [чем у нас], все же они одинакового с нами роста, ибо то, чего недостает в берцовых костях, восполняется в верхних частях тела. Родина их, земля некогда пустынная и огромной протяженности, [лежит] далеко за всеми халдеями, откуда они львов, медведей и прочих хищников изгнали при помощи луков и другого оружия. Из их кож они изготовляют себе, хотя и легкие, но все же непробиваемые доспехи. Они привычны не к очень рослым, но очень выносливым коням, довольствующимся небольшим количеством корма, на которых сидят, крепко к ним привязавшись; они без устали и храбро сражаются копьями, палицами, секирами и мечами, но предпочтение отдают лукам и метко, с большим искусством из них стреляют. Поскольку со спины они защищены хуже, чтобы не обращаться в бегство, то отступают под ударом лишь тогда, когда увидят, что знамя их вождя движется вспять. В случае поражения они не молят о пощаде, а побежденных не щадят. Они все, как один человек, настойчиво стремятся и жаждут подчинить весь мир своему господству. Их, однако, насчитывается не более тысячи тысяч. Приспешники же [их] числом шестьсот тысяч, когда они [их] посылают с целью подготовки места для привала войска, мчась верхом на скакунах, за одну ночь покрывают расстояние трех дневных переходов. Внезапно рассеиваясь по всем землям, захватывая всех людей, невооруженных, беззащитных и разобщенных, они производят такое разрушение, что король или вождь захваченной земли не найдет, кого собрать и выслать против них. Они вероломно нападают в мирное время на народы и вождей [этих] стран по причине, которая вовсе не является причиной. Они измышляют, что покидают родину то для того, чтобы перенести к себе царей-волхвов чьими мощами славится Кёльн; то, чтобы положить предел жадности и гордыне римлян, которые в древности их угнетали; то, чтобы покорить только варварские и гиперборейские народы; то из страха перед тевтонами, дабы смирить их; то, чтобы научиться у галлов военному делу; то, чтобы захватить плодородные земли, которые могут прокормить их множество; то из-за паломничества к святому Якову, конечный пункт которого — Галисия. Из-за этих вымыслов некоторые из доверчивых королей, заключив с ними союз, разрешали им свободно проходить по своим землям, но все равно погибли, так как они союзы не соблюдают.

   ПИСЬМО венгерского короля Белы IV Римскому Папе от 19.I.1242 [6.3, с.195-198]
   Святейшему во Христе отцу и господину, божественным провидением святой римской церкви верховному понтифику, Б[ела], той же милостью король Венгрии, Далмации, Хорватии, Рамы, Сербии, Галиции и Комании изъявляет свое сыновнее, насколько должное, настолько и благочестивое во всем почтение.
   Мудрость Всевышнего Отца, быстро распространяющаяся из конца в конец и все устраивающая к лучшему, свою непорочную и не изборожденную морщинами невесту церковь, выкупленную драгоценной кровью, которую он пролил на кресте, для которой он хотел воздвигнуть прочный камень, дабы довлеющие над ней врата преисподней не сделали ее своей прислужницей, поручила управлению одного лишь Петра и его наследников, чтобы все называющие себя подлинными сыновьями его церкви повиновались ему, как члены тела повинуются голове, и чтобы тем увереннее в должные времена они получали утешение. Впоследствии, когда Божье Провидение, которое в своих распоряжениях никогда не обманывается, вознесло вас на вершину церковных почестей, зная всех своих предков и себя самих в прошлом и в настоящем как послушных и всецело преданных сыновей церкви, устремляя свой взор на вас как на якорь надежды, угнетенные множеством язычников, которые теперь называют себя татарами, не имея возможности самим и своими силами, без помощи церкви и католических государей, противиться их напору, с Божьей помощью, мы отправили к апостольскому престолу почтенного отца вацского епископа с донесениями о терзаниях Венгрии и о разрушении находившихся в ней Христовых церквей. Затем мы отправили препозита дьерской церкви Луку и архидиакона Иштвана, которые, как мы полагаем, утонули в морских волнах. И вот уже в третий раз, по их собственной воле и по благословению прелатов, с сообщением о роисходящем мы отправили к вам, отче, наилюбезнейших нам братьев-проповедников. Мы вопрошаем вас, отче, до каких пор к сердцу вашего святейшества будут возноситься стенания узников, рыдания честных вдов, сирот и воспитанников? И чтобы ревность церкви, чья молодая поросль в Венгрии не была бы жалким образом искоренена, пусть быстрее идут в Венгрию воины, дабы вместе с нами и нашими людьми, которых до сих пор благодаря божественному Провидению уцелело немалое множество, воспринять знание, желание и возможность стать стеной в защиту дома Господня. Если же татары перейдут через реку Дунай," чему до сих пор препятствовал всемогущий Господь, память имени Христа и слава нашей короны, которую мы и наши отцы получили от благословенной римской церкви и которой мы сейчас обладаем, отныне погибнет, а им будет открыт еще более свободный доступ в другие земли.
   Ибо упомянутые хулители имени Христова, если это им позволить, не удовлетворившись нашими пределами, готовятся с лютой неистовой жестокостью напасть на все христианские королевства и разрушить Божьи церкви. Мы же просим ваше святейшество, дабы венецианцам, которые своими баллистариями были бы весьма полезны нам для защиты переправы через вышеназванную реку, а также прочим уже принявшим крест государям католических королевств, вы бы более настойчиво подали весть, что существует самая непосредственная угроза поношения Христова имени, побуждая их и присовокупляя к этому отпущение грехов, чтобы все они, единодушно заботясь об общей пользе церкви и о своих собственных делах, вооружившись и подняв знамение спасительного креста, не преминули к середине Великого поста прийти в Венгрию.
   Мы же твердо уверены, что если бы ваше святейшество позаботилось об этом с самого начала, то с Божьей помощью уже давно узнало бы о триумфе победы над этими язычниками. К этому, отче, мы через наших любезнейших братьев присоединяем донесение о делах некоторых разрушенных церквей, а именно: эстергомской, калочской и дьёрской, и надеемся, что более подробно обо всем и с пользой для себя вы удостоите выслушать от них самих.
   Дано возле Чазмы, в XIV февральские календы.

   ПИСЬМО анонимного клирика из Фехервара Римскому Папе от 2.II.1242 [6.3, с.202-207]
   Святейшему во Христе отцу и господину .. божественным провидением святой римской церкви верховному понтифику капитул церквей Фехервара, Эстергома, Буды, Весприма, Печа, орденов цистерцианцев, премонстрантов, святого Августина и святого Бенедикта аббаты, приоры и братья, а также братья проповедники, минориты, госпитальеры, тамплиеры и других орденов братья, комиты, рыцари, горожане, обитатели замков и все прочие люди обоих полов в упомянутых городах, замках, комитатах и прочих укрепленных местах, собранные из венгерского королевства, спасшиеся от татар, желают поцеловать землю у ваших святых ног.
   Поскольку святая римская церковь является матерью и наставницей всех церквей, к ней одной, после Бога, словно к материнскому лону, осталось обращать свой взор другим церквам, сильно угнетенным и не знающим, как им должно поступить. И потому от вашей, святой отец, божественной кротости вселенской церкви должна быть забота, чтобы вы по примеру милосердного и сострадательного Господа, чье место вы занимаете на земле, являли милосердие для всех, особенно в отношении тех, кто в обиду имени Распятого на Кресте жалким образом был унижен, считая среди них и церковь венгерского королевства, изнуренную многими и различными опасностями и обращенную без малого почти в ничто. К вам, как в особое после Бога убежище, она подняла из глубины мучений свой затуманенный из-за слез взор, здраво полагая и твердо рассчитывая, что, если ей послужит лекарством апостольское благочестие, она вскоре поправится, чтобы снова восстать. Итак, пусть вашему святейшеству будет известно, что называемые «татарами» недруги того, Кто был распят, как мы полагаем - во искупление наших грехов, внезапно и словно из ниоткуда вторглись в Венгрию и сильно опустошили это королевство до самой реки Дунай. Они перебили епископов, аббатов, монахов, братьев проповедников, миноритов, тамплиеров, госпитальеров, препозитов, архидиаконов, каноников, священников, клириков, комитов, рыцарей, находящихся в утробе матерей младенцев и бесчисленное множество прочих людей обоего пола, кого, пока те легкомысленно были порознь, они смогли отыскать. Но и юношей с девушками, и грудного младенца со старцем сжег ненасытный огонь, и не осталось даже плачущих вдов, как сказано у пророков: стоял плач от множества убиваемых, безутешно горько стенающих. Кто одевался в цвета шафрана, точно так же уходили в неволю, как и нищие. И что более всего достойно сожаления и бесчеловечно - в Божьем святилище они сжигали мирян и священников, мощи святых и само тело Господа, умножая свою вину, попирали ногами, церкви превращали в притоны, а могилы святых в стойло для своего скота. В эту же ночь бедствия, восклицая одновременно сердцем и устами, мы с самой усердной мольбой обращаемся к вашему святейшеству, да придут перед взор вашего милосердия стенания узников, чтобы была явлена кара за кровь рабов Божьих, за поругание имени того, кто был распят. Чтобы были осуждены человекоубийцы, святотатцы и хулящие
за множество злобы своей, познав того, кого они предвкушали пронзить. Но и мы, выше наших сил сопротивляясь у переправ через Дунай врагам имени Христова, ожидали помощи от матери церкви, и не было ее. Когда же Дунай замерз, у татар появилась возможность свободно в любом месте переправиться на наш берег. После чего, перейдя реку, исполненные враждебными замыслами, они снуют туда-сюда по землям королевства, стремясь в своей злобе исполнить задуманное. Мы же, в большом числе и надлежащим образом вооружившись, держимся в замках Фехервара, Эстергома, Веспрема, Тихани, Дьёра, Святой Горы Венгрии, Мошона,г Шопрона, Вашвара, Неметуйвара, Залы, Леуки' и в прочих замках и укрепленных местах возле
Дуная, на другом же берегу в Пожони, Нитре, Комаруме, Фюлеке, Белом Новограде, а также в прочих замках и укрепленных местах, помимо Божьего милосердия, ожидая помощи от вашего святейшества и Божьей церкви. Твердо надеясь, что если, сочувствуя нам, вы захотите вскоре прийти нам на выручку и помочь сопротивляться нашим врагам, да будет вам известно, что мы часто терпели ущерб от их коварства, в котором и заключается их главная сила.
   Поэтому сокрушенным сердцем и жалобным голосом мы умоляем ваше святейшество милостиво выслушать наилюбезнейшего нам во Христе фехерварского каноника и препозита церкви святого Николая Фехерварского магистра Шаламона и его товарищей, очевидцев произошедшего и специальных наших посланников, которым мы повелеваем пасть к ногам вашего благочестия ради помощи венгерской церкви. Ради Бога удостойте их ласкового внимания и, поскольку промедление для нас опасно, к Божьей и вашей славе, как можно скорее, беспрепятственно отошлите их к нам обратно. Но поскольку мерзость нашего запустения велика и из-за ее бесконечности ее невозможно описать, и да не повредит пространность изложения вашего изысканного слуха, отнеситесь с самым полным доверием ко всему, что наши посланники должны поведать вашему святейшеству о происходящем в наших пределах.
   Дано в Фехерваре в день очищения славной девы.

   ПОСЛАНИЕ Генриха Распе, ландграфа тюрингенского герцогу Брабантскому о татарах. 1242 [6.2]
   Светлейшего мужа, славного и благородного, наделенного необычайными добродетелями и увенчанного процветанием, по замыслу божьему, Й., божьей милостью герцога Брабанта и Бононии, Н., божьей милостью ландграф тюрингенский и палатин саксонский, приветствует и [желает] избежать угрозы, [нависшей над] христианской верой.
   Внемлите острова и все народы христианской веры, крест господень исповедующие, в пепле и рубище, посте и рыдании, и плачем возрыдайте, исторгните потоки слез, ибо грядет и [пропуск в рукописи] снова грядет день господень, великий и горький чрезмерно, когда явится неслыханное гонение на крест Христа с севера и от моря, когда смятутся умы и опечалятся сердца, лица омоются слезами, а души отягчатся вздохами, [лишь] временами обретая покой. В меру своих возможностей мы сообщаем вам, что бесчисленные племена, ненавидимые прочими людьми, по необузданной злобе землю: с ревом попирая, от востока до самых границ нашего владения подвергли всю землю полному разорению, города, крепости и даже муниципии разрушая, не только христиан, но даже язычников и иудеев, никого не щадя, всех равно без сострадания предавая смерти, за исключением одних лишь младенцев, которым царь их, величаемый Цингитоном, ставит клейма на лбу. Людей они не поедают, но прямо пожирают. Едят они и лягушек [и] змей и, дабы быть кратким, не различают никакой пищи [чистой от нечистой]; и как при виде льва бегут все животные, так при виде этого племени все народы христианские обращаются в бегство. Даже команы, люди воинственные, не смогли в земле своей выстоять против них, но 20.000 команов бежали к христианам и вступили в союз с христианами; и готовы они сражаться против каждого народа, кроме вышеупомянутого. Что удивительного? Ведь у них страшное тело, яростные лица, гневные глаза, цепкие руки, окровавленные зубы, а пасти их в любое время готовы поедать человечье мясо и впивать человечью кровь; и таково количество их, что полчище их тянется на двадцать дневных переходов в длину и пятнадцать — в ширину.
   И чтобы немногими словами выразить многое, [скажем, что], поскольку упомянутые люди, называемые тартарами, всю Руссию и Польшу вплоть до границ Богемского королевства и половину Венгерского королевства подвергли полному разорению и как бы неожиданно врывались в города и вешали правителей [их] в центре города, полагаем мы, что они — меч гнева господня на прегрешения народа христианского, чему свидетель - блаженный Методий, который называет этих тартар из-маильтянами и дикими ослами, лесными ослами и т.д. Мы же, уповая на доброту и сострадание всевышнего судии, смиренно [умоляем] святых мужей проповедников и миноритов, дабы они призвали весь народ христианский, идущий за крестом, молиться, скорбеть и поститься. Предлагаем также, обратив помыслы к небесам, взять щит и меч. Ибо мы предпочитаем погибнуть в войне, чем видеть беды народа нашего и [осквернение] святынь. Если щит наш, на который придется первый удар, сокрушится, если наша стена занялась и земля разорена, [то и] соседние стены и соседние провинции подвергнутся опасности. Прощай. Я услышал от брата Роберта из Фелеса, что без колебания тартары эти разорили семь монастырей братьев его.

   ПОСЛАНИЕ аббата монастыря Святой Марии в Венгрии [6.2]
   К священнослужителям и всем верным святой матери церкви, которые увидят или услышат сие послание, [обращаются] Ф., милостью божией смиренный аббат монастыря Святой Марии, и все здешнее братство Ордена святого Бенедикта, находящееся в Венгрии. Да пошлет нам дух святой утешение, спасение, которое принес вам святой Венедикт, и вечную славу.
   Подателей сего братьев-священнослужителей В. и Й., монахов храма нашего, которых мы посылаем из монастыря Святой Марии в Русции в Гибернию для пребывания [там], мы вверяем вашей милости. И это мы вынуждены были сделать из-за неожиданного нашествия тартар, о которых говорят, что они измаильтяне, о горе! Увы, мать церковь, стенающая и горюющая о детях [своих], преданных богу, которых разметало среди разных народов из-за тартар, [которые], неожиданно нагрянув, мощным ударом вторглись в восточные пределы и огромную часть людей, живших там, предали смерти. Кроме того, богатства церкви нашей и доходы братьев, идущие на их содержание, они совершенно разграбили; и, говорят, что прошло сорок два года с тех пор, как сошли они с гор, [в которых] находились в заключении. Они, идя из проклятых, как мы думаем, мест, дабы жестоко разорить провинции Азии, четырех царей с князьями этой земли бесчеловечно умертвили. Ведь весьма могущественного короля Каппадокии, царя персов с его приближенными, равно как 25 могущественнейших князей в Русции, блаженной памяти князя Г[енриха] Польского уничтожили с 40.000 людей за один день, как за одно мгновение.
   Кроме того, они обратили в бегство славного короля венгерского, Белой величаемого, трех архиепископов и четырех епископов и шестьдесят пять тысяч человек. И в этой битве король Коломан, брат упомянутого короля, был смертельно ранен, так что спустя недолгое время скончался. Затем, продвигаясь к границам благородного герцога Австрии, Штирии, Тревизского маркграфства, Мораннии и Богемии, когда на Рождество господне Дунай сковался льдом, с великой силой они переправились на другой берег реки; разоряя земли упомянутых властителей и все жестоко уничтожая на пути, не щадя ни мужчин, ни женщин, они с бесстыдством совершают то, что невозможно выразить словами. Они спят в церквях с женами своими, а из других мест, богом освященных, о горе! делают стойла для коней. Их дерзость, благодаря гневу божьему, настолько возросла, что прелаты, а именно архиепископы, епископы, аббаты, правители и народ в смятении бегут пред разнузданными варварскими вождями, не ожидая ничего иного, кроме смерти; убитые монахи, монахини, проповедники, принявшие горестную смерть, ставшие мучениками во имя Христа, приобщаются, как мы думаем, к вечному блаженству. Вот почему мы смиренно взываем к вашей милости, чтобы им, явившимся к вам, насколько это возможно, было бы с состраданием предоставлено убежище. Писано в Вене, в год благодати 1242, в канун январских нон.
   И в эти времена из-за этих ужасных слухов часто произносились такие стихи, возвещающие приход Антихриста:
"Когда минует год тысяча двести
Пятидесятый после рождества Девы благой.
Будет Антихрист рожден, преисполненный демонической силой".

   ПОСЛАНИЕ Иордана, провинциального викария францисканцев в Польше. 10.IV.1242 [6.2]
   Всех любезнейших христиан, к которым дойдет сие послание, приветствует брат Иордан ордена братьев-миноритов, викарий провинции Польши, Пинского [Пражского — ?] монастыря, [вместе] с другими братьями.
   Из-за греховных деяний людей [и] приумножения в мире плевел настигло нас давно предвиденное и предреченное, но словно нежданное негаданное возмездие. Изгнаны братья-проповедники и наши и прочие правоверные племенем тартариев, возникшим из Тартара, — из наших писем вы увидите, что они [совершили] со злодейством, о котором уже некогда говорилось в Писании (ибо они, уничтожив многие неведомые народы, разорили также известную нам Руссию, в которой, говорят, было семь князей), и вот, о горе! они вторглись в пределы [нашей] церкви и стремительно миновав бурные реки и непроходимые леса, они непостижимым образом заняли большую часть могущественного Венгерского королевства, о чем со всей точностью из-за расстояния сообщить не можем, однако то, что совершено в нашей провинции, достоверно опишем; ибо уже почти вся Польша этим варварским народом жестоко разорена; они не щадят людей, невзирая на возраст, на положение, на пол, но всех предают мечу, а места, освященные богом, оскверняют, и уже стоят они на пороге Алеманнии и Богемии, чтобы сотворить то же самое, что с нами и прочими христианами, если не вмешается бог; тем более что христианский мир, отягченный междоусобными войнами и расколами, как кажется, менее стремится ко всеобщему благу и миру республики [Христа], чем надлежит; встревоженные такими опасностями, мы требуем, чтобы вы возносили молитвы, и к этому побуждаем всех праведных спасительными увещаниями.
   Знайте же, что уже пять монастырей проповедников и две кустодии братьев наших целиком уничтожены, а принадлежало им на севере большее земельное пространство, чем Тоскане и Ломбардии; враги беснуются, ибо три кустодии выстояли, а одна кустодия, даже почти две, остались нетронутыми. Из третьей же, которая Богемией зовется, навстречу вышел король с бесчисленным множеством войска; но уповаем на бога.
   Дано в Пинске [Праге — ?], в год от Рождества 1242, в 4-й день апрельских ид.

   ПОСЛАНИЕ доминиканского и францисканского монахов о татарах. 1242 г. [6.2]
   Всех братьев приветствуют брат Р. из ордена проповедников и Й. из ордена миноритов. Вы слышали разные слухи от разных [людей] о проклятых тартарах. Знайте же, что то, о чем мы вам пишем, в высшей степени правдиво (о, если бы это было ложно!). Они - люди сильные и воинственные. Они многочисленны и достаточно хорошо вооружены. Они разорили многие земли и знайте, что в их числе — большую часть Русции, разрушили город Риону и крепость, которая в нем была, [и] многих убили. Рассказали нам беженцы из земли той, главным образом в Саксонии, что землю ту с крепостями они атаковали с помощью тридцати двух осадных устройств. И с русценами они боролись [в течение] двадцати лет. А в нынешнем году, придя перед Пасхой в Польшу, они заняли богатые города, убив многих [жителей]; и когда с ними столкнулся герцог Генрих Польский со своим войском, они убили его и, как говорят, почти десять тысяч его [воинов]. Продвигаясь от Польши, они достигли границ Тевтонии; затем, повернув в Моравию и разорив эту богатую землю, они встретились с другим войском, идущим через Венгрию; и, говорят, что, имея перевес на своей стороне, они только что захватили плодороднейшую часть Венгрии, изгнав ее короля. И только что мы услышали, что снова шесть войск тартарских сошлись и, как полагают, для того, чтобы мощным натиском вторгнуться в Тевтонию, зная, что жители ее воинственны. Вот почему вся Тевтония готовится к сражению, взяв крест; и они старательно укрепляют города и крепости; а особенно необходимо во имя процветания церкви горячо молиться. Ибо если тевтоны, не дай боже, будут побеждены, мы не думаем, что кто-либо из христиан сможет противостоять им. Король Тевтонии и сын императора предполагают в приближающийся праздник святого Якова выступить против них с огромным войском и, хотя те называются тартарами, много в их войске лжехристиан и команов, которых по-тевтонски мы называем вальвами. И собрались они в городе Мерзебурге [и] там услышали, что король Венгрии написал королю Богемии, что он желает выступить [им] навстречу, собрав людей снарядив огромное войско. Однако он не дерзнул выступить из-за великой силы тартар, но сказал, что желает удалиться в какое-нибудь укрепленное место близ моря. Прощайте.

   ПОСЛАНИЕ от Г., главы францисканцев (?) в Кёльне, включающее послание от Иордана и от главы в Пинске (?) о татарах. 1242 г. [6.2]
   Всех, кому предстоит ознакомиться с этими посланиями, брат Г. из Кёльна, гардиан недостойный, приветствует. Да будет известно вашей милости, что я получил послания, направленные братьями нашими герцогу Брабантскому, в такой форме:
   Светлейшему господину [Генриху], герцогу Брабантскому, брат Иордан, вице-министр братьев-миноритов королевства Богемии и Польши, и брат А., кустод пинский и гардиан этого места, вместе с обителью, [возносят] смиренные и преданные молитвы.
Поскольку исключительное величие вашего благородства на радость нашему ордену не гнушается проявлять свою благосклонность, вы милостиво одобрите совершенное. И вот, конечно, понимая, что вы являетесь ревнителем бога и республики [Христа], вашей светлости направляем сие [послание], дабы поведать, как некие варвары, коих мы обыкновенно называем тартарами, из-за раздоров и легко мыслил представителей светской и церковной власти дерзко нахлынув, многих христиан и могущественное Венгерское королевство и пять герцогств польских предали мечу. А изгнав упомянутого венгерского короля и убив главного герцога польского со многими воинами, которых они застигли врасплох, за короткое время они не только в упомянутых землях, но даже и в марках, в большинстве своем, к королевству Богемии принадлежащих, произвели великое побоище, одерживая победу скорее коварством, нежели силой; ибо когда они знают, что на них движется войско противника, часто, даже — всегда, они делают вид, что бегут и отступают, [но] спустя короткое время, возвращаясь, с еще большей яростью нападают и сражаются, не щадя никого, [невзирая на] пол, возраст или положение; они оскверняют места, освященные богом, [и] спят в них с женами, а к гробницам святых привязывают коней своих; и мощи святых отдают на съедение зверям земным и птицам небесным; многих обращает в бегство ужас, [внушенный] только именем их. Ибо поскольку из-за гнева божьего процветает коварство в руках их, а численность их день ото дня возрастает, а мирных людей, которых побеждают и подчиняют себе как союзников, а именно великое множество язычников, еретиков и лжехристиан, превращают в своих воинов, возникает опасение, как бы все христианство не подверглось уничтожению; только если смилостивится бог и объединит праведных узами мира, только тогда будет отведен гнев господень, которым тартары, спутники дьявола, искореняют живое с земли. Потому вам можно [пропуск?] великие опасности, мы, однако, решили кратко обратиться с увещанием к вашей светлости; только когда вы и прочие правители и прелаты и все православные и веры христианской ревнители поспешите навстречу этим неминуемым несчастьям с молитвами и постами, а также готовя воинов и вооружение, дабы укрепились духовным и светским оружием во избежание угрожающей бури, свобода христианская вздохнет полной грудью. Они, называемые тартарами, разорили уже Индию, Великую и Малую, да еще Персидское царство, а в Русции они прошли через 72 княжества, затем — [через] Венгрию, Польшу, и самого правителя земли этой и множество народа убили. А перед [днем] Вознесения господня они вторглись в Моравию, где пребывают [ныне]. Кроме того, женщины их вооружены и скачут верхом и никого не щадят. И та, которая лучше сражается, пользуется наибольшим успехом, как у нас та, что умеет лучше ткать или шить или более красива, [считается] наиболее желанной для брака. Прощай.

   НОВГОРДСКАЯ 1-я ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.3, с.54].
   В лето 6750… Того же лета князь Ярослав Всевлодич позван царем Татарским Батыем, идее к нему в орду.

   ГУСТИНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.2, с.339-340]
   В лето 6750… В то же лето Татаре возвратившася з Угров през Лядзкую землю, паки безчиленное людей забравши в плен поведоша, и огнем много пожгоша. В то же лето возвратися в Русскую землю и Данило Романович. И Василко брат его, и Лев сын Данилов, и Михаил Всеволодич Киевский. Со Ростиславом сыном своим. И Ростислав Владимирич: и начастася сии князи между собой вадити и о пустую землю брани творити. И еже Татаре не поплениша, они сами погубиша свою землю.


Продолжение: 1243. Регентство Туракенэ http://www.proza.ru/2015/10/31/68
Введение и источники http://www.proza.ru/2015/08/05/1755

Последнее редактирование: 15.11.2017