Мечта

   
  (По мотивам романа М. М. Пришвина «Жень-шень», в котором выведен образ прекрасной ланки пятнистого оленя по имени Хуа-Лу, что значит Олень-цветок).

«Охотник, охотник! Зачем ты тогда не схватил её за копытца?»
 Схвати ты её, и, может быть, удержал бы свою мечту. Но  прекрасно лишь то, что не знает неволи рук.
И я смотрел, смотрел в глаза женщины, красивые, как глаза олень-цветка. Но она прошла, не  подарив ни словом, ни взглядом,  не сказав даже «прости». Исчезла, как нежная бабочка в прозрачном дрожании воздуха. Лишь след от взмаха крыла остался в моей душе.
Лети! Я не смог тебя удержать. Ты переменишь множество образов, явившись кому-то прекрасным цветком, - пусть сдует с тебя чёрный бархат и выжмет сок солнца;  другому - дикой ланью, собравшей в глазах краски и запахи цветка. И скажет он: «Ах, зачем я тогда не схватил её за копытца?»…
Любовь вернулась ко мне во сне.
Мы стояли у двери моей старой московской квартиры. Она тянулась ко мне. И я целовал её и говорил то, что давно хотел сказать. И это было, как бывает во сне, и не было в жизни.
Потом мы лежали рядом, и сладость любви затопила меня. Тело её было тело моё. И мне не надо было больше ничего. И с сердцем было как на большой высоте. Волна подняла его на гребень, плавно донесла до берега и отхлынула. И мы остались одни в мягком голубом свете: всё кругом цвело, и цвело в нас.
И мы плыли, прижавшись щекой к щеке, по волшебной дороге любви.
Моя рука гладила сквозь ткань платья тело любимой, губы мои касались её лица, но вдруг голос лежавшей рядом женщины сказал: «нельзя». И я затих. Ведь мы ещё не были мужем и женой.
Свадьбы большой не было, лишь с её и моими родными. А перед свадьбой была помолвка.
И пусть она избалована и по духу очень обыкновенная женщина, я люблю её и волнующий блеск её глаз. Так думал я, глядя на неё, утомлённую ласками. Синева возле глаз, синь медового месяца - тень неба в солнечном свете.
…Тяжелевшее, стало сердце. Я проснулся, но остался весь в паутине сна и повёл свой сон. Он жмурился в свете дня и смежал утомлённые веки.
«Я впрягусь в работу, как вол, лишь бы руки твои не бледнели, не старились, лишь глаза бы твои не меркли», - бежали во мне слова.
И ожил старый образ в памяти: молодая пара, так сильно занятая друг другом, что ничего вокруг не замечала. Они ходили, обнявшись, ворковали, как голубь и голубка. А теперь я вижу их спокойными, с достоинством в лицах - это значит голубь и голубка устали и, может быть, наскучили друг другу…
И сон мой кончился, и реальность подчинила своему движению, но образ любви моей не поблёк, он во мне. И значит, правда, любил я её такой любовью, что через неё раскрылся мне весь мир и в нём увидел я отражение моей любви. И всё, что мне пришло во сне, могло прийти и в жизни или ещё придёт, сбудется?
Когда она проходит мимо, глядя на меня с пробудившимся ко мне интересом, может быть, с ожиданием, я равнодушен, устало равнодушен к ней, как к песне, много раз пропетой и потерявшей волшебную прелесть. Ничто не пробуждается во мне из прежних чувств, как будто нет передо мной царицы грёз моих и сон был лишь прилив случайный.
Любовь умерла, и из пепла её родился покой. Но, верно, было же что-то в моём чувстве, потому что через столько лет эта женщина находит меня, недоуменно и странно. И может быть, даже придёт та заблудившаяся половина любви, хотя Альдонсе я непонятен и чужд. Дульсинея ушла, пропала, как синяя дымка поутру под горячим солнцем.
И если придёт  другая, так похожая на царицу грёз моих, я скажу ей: «Здравствуй! Я хотел бы полюбить тебя».
А пока молчит душа моя, пленённая покровом глухоты, молчит, в стылое безмолвие погружена. Тонкие и хрупкие алмазы высекать из неё.
Прошла любовь, и счастье тоже будто прошло.
Невольник видит везде волю, ворон - мясо, а ребёнок - ничего. Счастье для нас - воля раба, мясо ворона, и неведенье ребёнка. И если не страдать, не петь о страданиях, значит счастья в нас, как воды в море, в котором скользит рыба.
Чувствуют ли люди, как с каждым шагом… раз… два… от них уходит что-то? И это непонятно и страшно.
И однажды, когда любовь приблизится ко мне, я посмотрю на неё внимательно, как в первый раз, только другими глазами, и, может быть, не узнаю.