Мессар Акше. Хроника правления Серафима IV. 7

     Мария торопливо поднялась, и уже хотела покинуть комнату, которая так странно обошлась с ней, но вдруг, в самом конце комнаты, у дальней стены, она увидела того, к кому только что обращалась. Ей стало страшно, даже больше того, она остолбенела, тело ее словно приросло к полу, а взгляд – туда, за доспехи, откуда она чувствовала притяжение встречного взгляда. Он звал ее, точнее нет, тянул, и бороться с этим притяжением у Марии сил не было…. И она пошла. Медленно, оставляя за собой мокрый след. Нет, не от слез, организм ее на какой-то момент перестал подчиняться ей, и она обмочилась. Это была страшная картина, если конечно, был бы кто-то, кто видел ее со стороны. Безумные глаза, волосы, словно взбитые порывом ветра и такими оставленные, ногти, впившиеся в ладони и дрожащее крупной дрожью тело. Мария и в благостном состоянии не была очень красивой, а вот так, сейчас – она была ведьмой. Самой настоящей ведьмой, одной из тех самых, которых ее далекие предки топили в реках, а позднее, просто сжигали на кострах.

- Господи, прости. Господи, спаси… Господи прости, господи, спаси…, - еще что-то совсем неразличимое шептали ее губы, пока ее тело медленно двигалось в сторону того, кто был там, за доспехами, прямо…

     Однако дойти до страшного места Мария не смогла, ей оставался, наверное, добрый десяток шагов, когда силы ее, и физические, и душевные иссякли. Ноги подломились, Мария тяжело рухнула на пол и лишилась чувств…

15.

     Серафим IV спал. Будь Король молод и обладай он крепким здоровьем, окружающие, просто переглянулись бы, да и пожелали Королю приятных сновидений. Однако, Серафим IV давно уже не обладал ни первым, ни вторым. Поэтому Первый министр, когда выяснилось, что вечернего доклада не будет, естественно поинтересовался, почему именно, он отменяется, а после ответа, первым делом, вызвал Королевского лекаря и приказал ему аккуратно осмотреть Короля, не позволяя однако его будить…

- Господин, Первый министр, - удивленно посмотрел на него Королевский лекарь, - а что я могу рассмотреть, если Король спит?

     Первый министр подошел вплотную и тихо произнес:
- Прежде всего, я хочу быть уверенным, что это просто сон. Это можно выяснить?
- Да, - кивнул господин Таго, но при этом пожал плечами. Впрочем, ничего добавлять не стал, а просто отправился выполнять поручение.

     Он подошел к постели, на которой спал Король, прислушался к дыханию спящего, коснулся рукой лба, потом аккуратно взял за руку и проверил пульс…. Мигель Майер ждал за пределами покоев, стоял у окна и изредка поглядывал на входную дверь – должен был подойти…. Но первым вышел лекарь:

- Все в порядке. Это просто сон. Вы же сами говорили, что он провел бессонную ночь. А, кроме того, если учесть, что спит он в постели этой бабы, то, скорее всего, она просто утомила его. Вот и все.
- То есть, когда он проснется, все будет в порядке?
- Совершенно верно.
- Послушайте, господин Таго, может быть, стоит удалить от Короля эту его, как ее там…, бабенку. Как Вы думаете, - почему-то же шепотом предложил Первый министр.
- Но насколько я знаю, у нашего Короля нет другой. А постельные забавы просто необходимы для нормальной работы органов, особенно в таком возрасте…
- Ну, можно поискать что-нибудь более подходящее, - предложил господин Майер.
- Послушайте, я не очень понимаю, чем Вы недовольны. Здоровая, крепкая баба. Чистоплотная, а главное, глуповатая. А представьте себе – появится какая-нибудь молодая дура. Начнет давить на Короля, требовать привилегий для родственников или для себя самой. Будет лезть в политику… Понимаете, о чем я говорю?
- То есть, Вы считаете, что это нормально, что Король спит с простой горожанкой?
- Я Вас умоляю, господин Майер, его отец валял малолетних крестьянок…
- То есть, ничего страшного.
- Абсолютно. А если быть точным – здесь одна сплошная польза.

     Королевский лекарь, решив, что ответил на все вопросы Первого министра, собрался выйти, но собеседник поторопился остановить его.
- Есть еще один вопрос.
- Задавайте.
- Наш Король уже не молод. А наследника у него нет. Как вы думаете, мы дождемся этого?
- Насколько мне известно, - Королевский лекарь, который отлично понимал, что разговор, который он сейчас ведет с Первым министром является секретным, подошел вплотную и так же перешел на шепот, - насколько мне известно, Король в этом смысле в полном порядке.
- Тогда почему эта корова никак не может забеременеть?
- Это серьезный медицинский вопрос. Но я могу утверждать, что дело не в Короле – он здоров.

- Тогда, дело в ней?
- Послушайте, Вы что хотите, чтобы у Короля был наследник от этой дуры? Надо же думать, что Вы говорите.
- Подождите, но другой бабы у Короля все равно нет.
- Насколько я знаю, последнее время, Король охладевает к ней. Еще немного времени, а оно у нас есть, Король выгонит ее из своей спальни, и тогда Вы сможете со спокойной совестью завести с ним разговор о нормальном браке. А найдете подходящую пару, можно будет говорить и о наследнике.
- Вы уверены, что поздно не будет.
- Для кого?
- Как для кого, для Короля.
- Что Вы мне голову морочите? Я пользую Королевское семейство очень давно, главное, чтобы не было поздно для жены…
- Вы имеете в виду…
- Да, - раздраженно буркнул Королевский лекарь и покинул Первого министра.

     Первый министр проводил взглядом собеседника и снова вернулся к окну. Что-то, пока еще не совсем понятное, вызванное словами Королевского лекаря, поселилось в нем. Ему было просто необходимо вернуться в свой кабинет, и уже в спокойной обстановке…

     В дверь аккуратно постучали. Чтобы не кричать, Первый министр подошел к двери и открыл ее на пороге стоял человек. 
- А, это ты, зайди, - коротко пригласил Первый министр.
- Что-нибудь случилось?
- Послушай, - Первый министр не счел нужным ответить на вопрос, - я хочу, если вдруг, вечернего Королевского прохода не состоится, что бы твои крикуны рассказали о том, какую замечательную постельную победу одержал наш Король. Понятно?
- А проход может не состояться?
- Очень может быть. Король спит.
- Здесь?
- Да, за этой дверью, - подтвердил Первый министр.
- Понятно.
- Вот и хорошо, можешь идти.
- Господин  Первый министр, а может начать уже сейчас?
- А если Король проснется?
- Ну и что, лишний раз подтвердит, что он крепок телом. И в бою победил, и на государственные дела силы остались…
- Ты так думаешь?
- Нет, если Вы думаете иначе…
- Нет-нет, пусть будет, как предлагаешь ты…
- Я могу идти?
- Да…

16.

     Мария приходила в чувство, но как-то неправильно, по частям. Сначала дрогнули пальцы рук, изменили положение ноги – дрогнули и поджались к животу, потом раздался слабый стон. И только после этого женщина начала чувствовать себя. При чем, чувствовать себя не очень хорошо, скорее даже плохо, плохо до болезненного. Но виной тому был всего лишь холодный пол и ужасные сквозняки дворца – она просто озябла.

     В конце концов, она смогла сесть, передвинуться ближе к какому-то странному предмету мебели, и, опираясь на него, подняться на ноги. Несколько осторожных шагов и тело пронзили множество иголочек. Мария присела, на это раз в кресло и какое-то время приходила в себя, растирала ноги, руки, грудь и, даже лицо. Несколько минут, и ей стало лучше, настолько, что она почувствовала, что готова идти. Правда, теперь у нее появилось сразу несколько вопросов. Что она делала в этой комнате? Что с ней случилось такого, отчего она лишилась чувств? И сколько же времени, она провела вот так, на полу, в беспамятстве?

     Память возвращалась так же, как Мария приходила в себя – частями. Кусками и не по порядку приходили ответы. Самым последним, вернулось воспоминание о страшном взгляде. Правда, в этот раз Мария не почувствовала прежнего страха. Точнее, она вообще ничего не почувствовала. Ей даже стало неловко, а потом и вовсе смешно. Она зажгла несколько свечей и преодолела ранее непроходимые метры и заглянула в угол – там ничего не было. Просто стояла прислоненная к стене картина, которая даже и не была портретом, был там изображен какой-то деревенский пейзаж, впрочем, весьма хорошо нарисованный. Почти настоящие, только маленькие, паслись коровы, под надзором молоденького пастуха и пастушки. Две пестрые собаки расположились по разные стороны маленького стада, а где-то, на заднем фоне, в глубине картины, был широкий ручей, которому, до того, чтобы стать рекой, не хватало совсем чуть-чуть.

- Вот ведь какая бестолочь бывает с людьми, - пробормотала Мария, рассматривая картину, словно пытаясь вызнать что-то у нарисованных людей.

     Однако, пастух с пастушкой, как замерли в вечном интересе друг к другу, так больше ничего и никого другого не замечали. Женщина оставила парочку в покое, а сама, все-таки, решила произвести осмотр, который прервался столь неожиданно и болезненно.

     Зала, в которую пришла Мария, была хранилищем оружия. Только было это очень-очень давно, позже, оно стало местом, куда его просто стаскивали за ненужностью. А тогда, давно, когда в комнате его было немного, слуга, отвечавший за порядок, расставлял его, смазывал, точил и натирал до блеска. С одной стороны, вдоль стены, в специально сделанных стойках – копья, напротив, у другой стены – мечи, дальше шли доспехи, которые слуга-затейник ставил в позы, воссоздавая по кусочкам ратное прошлое. Так было очень давно, когда здесь было чисто и просторно, а у известных лиц, это вызывало интерес, сюда заходили просто поглазеть. Защищающийся рыцарь, рыцарь нападающий, рыцарь, салютующий мечом. Сейчас же, это смотрелось как кусок времени, которого никогда не было. И если время пощадило металл, то на тех, которых этот металл был призван защищать, оно отыгралось. Оно выело их из доспехов. Выело начисто, оставив в металлических фигурах некое подобие трухи…

     А потом наступили времена, когда уже некому было ухаживать за оружием. Его сюда, просто стаскивали и бросали. Когда на столы, кресла, бюро, царапая дорогую полировку, а когда места не осталось, то просто на пол, даже не заботясь о том, будет ли удобно ходить…

     Именно на полу, Мария присмотрела некий предмет, который сначала очень заинтересовал ее, а потом, и того больше – заворожил. Она не удержалась и подняла его с пола. Это был тонкий, длинный стилет, на гарду которого кто-то повязал длинную, плетеную ленту, да так и забыл ее снять…

     Мария ни в коем случае не была ни знатоком, ни любителем оружия. А если быть откровенным, она вовсе в нем не разбиралась, и даже побаивалась, всех этих широких, заточенных лезвий, боевых топоров с зазубренными лезвиями, копий, острия которых не просто пробивали человеческое тело, но и еще норовили вырвать из того же несчастного тела, часть внутренностей. Да, именно так и было, но потом были книги, и женщина, неожиданно для самой себя, на какое-то время увлеклась батальными сценами. И вот этот предмет стал, похоже, вершиной ее интереса к оружию. Мария аккуратно удерживала предмет, восхищаясь и тонкой работой, и удобству, с которым оружие удерживалось в руке, и тому необыкновенному чувству, которое порождал этот предмет в ее душе. Она словно приобщалась к некому тайному знанию. Чему-то значительному и весомому, без чего ее жизнь, словно бы, была неполной.

     Стилет словно живой укладывался в руку то для прямого удара, то для секущего секретного, то обратного, сверху вниз. Мария чувствовала, что этот предмет был не просто удобен и красив, он, буквально, был необходим ей…. Она так и не решилась отпустить его далеко от себя, то есть, она попросту, взяла его с собой, закрепив на поясе и тщательно прикрыв складками пышной юбки.

     Мария огляделась вокруг – вокруг нее было огромное количество оружия.
- Боже мой, да этим можно вооружить целую армию, - удивилась она.

     Ей очень не хотелось покидать эту залу. Она делала круг за кругом, находя все новые и новые предметы для восхищения…. А потом вдруг поняла, что там, за пределами оружейной комнаты уже ближе к полуночи, и заспешила к выходу, но перед тем как потушить свечи и закрыть дверь, она пообещала себе:
- Я вернусь, я обязательно вернусь, - после чего поторопилась в свои покои…

     Серафим IV, по-прежнему, спал в ее постели. А вот служанка сбилась с ног, разыскивая хозяйку, и когда та, наконец, появилась, позволила себе даже упрекнуть ее:
- Господи, хозяйка, я думала, что с Вами что-то случилось, - торопливо зашептала она, увидев входящую в покои Марию.
- Ты что, головой ударилась. Что может случиться со мной во дворце?!
- Да мало ли что, - невнятно пробормотала та.

     Мария фыркнула и медленно проследовала мимо бестолковой служанки. Наверное, она так бы и скрылась в купальне, но вдруг услышала удивленный шепот:
- Хозяйка, у Вас на платье пятно, словно Вы…
- Что, - Мария то ли не поняла, что говорит ей служанка, то ли требовала уточнить, что это не понравилось служанке в ее костюме.
- Пятно, говорю у Вас, - повторила служанка и позволила себе фыркнуть, - словно Вы до уборной не успели добежать…
- Дура ты деревенская, - порозовела Мария, вспоминая недавние события, - дура!
- А откуда тогда пятно, - продолжила наивно допытываться последняя.
- Не твое дело, - огрызнулась Мария.
- Ладно, - покорно согласилась служанка, - только не пойму, опять будете платье менять, или так и будете ходить, с пятном.
- Трижды дура – конечно буду. Неси свежее, да потише ходи, корова…, - заругалась Мария и прошла в купальню.
- Ну, дура – не дура, - совсем тихо заметила служанка, - а вот под себя еще не хожу…

17.

     Ну, вот и дождались мы радости, какой не ждали! Только это присказка, а так, ну какие могут у нас быть радостные вести? Приехал староста. Весь какой-то иссохший, злой и глаза блестят…

     Мы с соседом первые его увидели. Мы-то с ним, ну, то есть, с соседом возвращались с охоты – из леса, который принадлежит нашему старосте – развелось, понимаешь, в этом году огромное количество оленей. И старых, матерых, но особенно много молодняка. А что может быть приятнее, как отведать молодой оленины? Вот мы с соседом и решили слегка порадовать себя, да семейство. Нам для охоты ни породистых скакунов, ни собак ловчих не надо – мы к этому не привыкшие. Заметили выводок, приметили тропинку, в нужном месте петельку выложили… ну и все, остается только сидеть тихонько, да ждать…. А уж ножом орудовать каждый крестьянин умеет.

     Срубили, мы значит березку тонкую, подвязали олененка за ноги и бредем потихоньку, от тропинок подалее, потому как соседи, хоть и сами любители полакомиться на дармовщинку, но и шепнуть старосте тоже не откажутся, ежели чего вдруг. Так вот, бредем мы тихохонько, лесочком, примеряемся, как бы нам речку нашу перейти, чтобы никто нас не заметил, а тут топот. Мы присели, схоронились, глядим – староста наш, а с ним какой-то чужак, раньше мы такой гнусной рожи в здешних местах не видали…. А уж потому, как эти двое коней своих нахлестывают, понимаем – дело плохо…. С другой, конечно, стороны, нам особого дела нет – нам-то что, землю пахать, да за скотиной присматривать. А вот с той, то есть, обратной стороны, у нас, конечно, и свой интерес в жизни имеется…

     Так вот, переглянулись мы, кивнули друг другу и решили, что не стоит с олениной в деревне появляться, очень даже не стоит. Это, правда, дело обычное, добычу мы свою к деревцу подвязали и вздернули вверх, предварительно обмотав тряпицей, чтобы ни волки, ни птица на добычу нашу не покусились. А сами бегом в деревню – думаем, что если приехал староста наш в расстройстве, то всем нам лучше быть на месте, потому как, наверняка, он, первым делом, соберет нас. Он всегда так делает, когда у него настроение плохое, или там что другое, дурное случилось – да, первым делом собрание и нашего брата костерить. А нам что – ничего – мы народ терпеливый и обученный. А от слов худо не бывает, главное, чтобы он драться не начал, а уж слова, мы, как-нибудь, да перетерпим…

     Так вот, прибежали мы, осмотрелись – а кругом тишина и покой. Ну, думаем, успели вовремя. Староста никого еще не собирал. А потому, как время было самое подходящее, отправились мы сразу в корчму, сели в сторонке, а там уже наши, деревенские подтягиваются, потому как, самое время. А мы сидим, заказали по кружке пенного и смотрим по сторонам, ждем, когда придет староста. Одну кружку выпили, потом вторую – никого. Мы с соседом переглядываемся, потому как, непонятное дело получается. Потом, когда уже все наши собрались, и тоже, по одной приняли, а потому, в корчме, естественно шум и гвалт стоит, что не слышно, о чем за соседним столом говорят. Так вот, подсаживается, значит ко мне сосед, и по-тихому, интересуется:

- Что-то не пойму я, - говорит он мне почти в самое ухо, - может, мы не старосту видели. Может, какой чужой был.

     У меня самого уже такая мысль мелькала, поэтому я тоже тихо так отвечаю:
- Дурак ты, сиволапый, что же ты думаешь, мы родного старосту не узнаем, да еще на его кобыле. Одно дело, если бы ночью, а так, белым днем…
- Это верно, - соглашается сосед, - но тогда, где же он? Не может быть ведь такого, чтобы он с города приехал, а нас не собрал.

     Это сосед верно заметил, даром что дурак круглый. Тут ему и возразить нечего. Не было в нашей деревне еще такого…
- Это ты, верно, говоришь, - отвечаю, - не спорю. Хотя, может, он устал с дороги или приболел там. Может же быть такое?
- Может, - соглашается сосед, - только, он наверняка бы, старшего своего прислал. Верно?
- Верно, - киваю, - прислал бы…
- Вот, а его нету, старшенького-то.

     Мы с соседом корчму еще раз оглядели, но Якоба так и не приметили.
- А ведь и то верно – нету. К чему бы это?

     Ну, дурак, он и есть дурак. Чего спрашивать, если и так все понятно.
- Дубина, - говорю ему, - что спрашиваешь-то? Если наш староста в таком виде прискакал, то это может означать только одно – вести из города из рук вон плохи. А может и еще хуже. Так что, готовься. А старший, небось, при нем, так что, точно говорю – дела городские совсем плохи.
- И к чему же готовиться?
- Что значит – к чему. К самому, что ни на есть худшему. Или налог увеличат, или про долги старые вспомнят. Ну, или война…
- Тогда уж лучше бы война. От нее хоть в лес убежать можно…
- Это точно – война это дело солдатское, а вот долги с налогами, это самое наше. За это нас завсегда и секли, да на галеры слали…

     Если бы тогда знали мы, с какими вестями вернулся староста, вот ей Богу, я бы наверное, согласился бы горшок свой заветный достать из погреба и самому снести в Королевскую казну…. Ну, вслух, я про горшок-то свой, говорить не стал. Так, поддакнул просто и все дела. Ну, посидели мы еще, выпили еще по кружке, и как только зазвонил вечерний звон, отправились восвояси. Я, первым делом, свою на спину опрокинул, помял, душу отвел. Ну и когда она размякла и уснула, пошел к соседу. Староста старостой, а у нас оленина пропасть может – ее ведь надо в погреб, в холод…