Прокляни! Укрепись! И Возрадуйся!

   

        Хороших людей Бог не всегда забирает на небеса мгновенно. Хорошие люди тоже небезгрешны и плата за отпущение грехов порой чрезмерно растягивается во времени. Это про таких говорено: «Рад бы в рай да грехи не пускают». Пётр Багратион уходил из жизни семнадцать дней и ночей.         
          Этот срок ничтожно мал в сравнении с количеством дней и ночей, проведённых генералом в полутораста сражениях за тридцать лет службы российскому императорскому престолу. Но он достаточно долог для пребывания в чистилище, чтобы перед отправлением в рай или ад можно было окинуть мысленным взором всю свою сорокасемилетнюю жизнь. Где-то там, в её начале зыбко вырисовывались дагестанский Кизляр, полковой плац, мальчишеские ружейные забавы, первые боевые вылазки…      
            Секунд-майор российской армии Иван Багратион дал сыну Пете только и всего, что княжеский титул, неважнецкое образование кизлярской гарнизонной школы да наследственное стремление стать искусным ратником. Другого, какого-либо серьёзного, материально ощутимого наследства у представителей побочной ветви царского рода грузинских Багратидов попросту не имелось. Иессею, прадеду Петра ради восхождения на картлийский трон пришлось омусульманиться, и не чуждые зависти прочие претенденты на то же место потихоньку выдавили его прямую родню из Грузии. Перед высокородными грузинскими переселенцами распахнул свои крепостные ворота Кизляр – форпост имперской геополитики и русского воинства на Кавказе.
         Российская геополитика не прогадала, обретя в лице Петра Багратиона, - уроженца то ли ещё Тифлиса, то ли уже Кизляра / версии на этот счёт разнятся /, - своего верного проводника и выдающегося столпа русского воинства на стыке восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Военную службу Пётр начал простым рядовым солдатом в Астраханском пехотном полку. Но как известно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Боевым или же паркетным – решать только солдату: кто-то готов в битвах проливать свою кровь, а кому-то грезится бескровный марш-бросок к верхотуре служебной лестницы под призором всесильного покровителя.
           Князь Багратион выбрал первый вариант и первую кровь ему пустили чеченцы шейха Мансура на заре разгоравшейся войны кавказских горцев с пришлым московским людом. Юного сержанта Багратиона ранили, пленили, затем подлечили и в полном несоответствии с туземными законами военного времени без всякого выкупа возвратили противной стороне, - в знак благодарности за когда-то оказанную отцом пленника дружескую услугу.               
            Услуга услугой, но война войной. Кунаком чеченцам Багратион так и не стал. Вольные сыны гор были врагами империи, а значит и его личными врагами. Хорошим абреком считался неживой абрек, и сколько их предстало в изменённом качестве за четыре боевых похода с участием Багратиона – известно одному Аллаху. Но даже он наверняка сбился со счёта после взятия Очакова. В эту дотоле неприступную турецкую крепость подпоручик Багратион ворвался одним из первых русских воинов. Храбрость его постепенно входила в легенду. Конечно, сегодня некоторые примеры проявления багратионовской храбрости покажутся предосудительными. Но сделаем скидку на конкретику исторических обстоятельств и верность нашего героя воинской присяге.
            В подавлении восстания Тадеуша Костюшко, ныне стыдливо именуемого Польской кампанией 1794 года, принимал участие не вроде бы обязанный сочувствовать свободолюбивым повстанцам отпрыск древнегрузинской царской фамилии, а, в первую очередь, майор-кавалерист императорской армии Пётр Багратион, уделом которого было без обсуждения исполнять приказ командования. Приказал командир штурмовать Варшаву – и подчинённые славного российского воителя, а в данном случае – екатерининского экзекутора Александра Суворова опрокинули неприятельскую конницу в полноводную Вислу. Через год остатки Речи Посполитой окончательно разделили между собой Россия, Австрия и Пруссия.               
            На излёте восемнадцатого столетия переделом лакомых кусков Европы не занимались разве лишь самые ленивые страны. Явно не принадлежавшая к ним Франция вознамерилась оприходовать в одиночку весь европейский пирог. Помешав ей докушать Италию, антифранцузская коалиция в составе пары вышеупомянутых государств с примкнувшей к ним Англией потребовала от Франции прекратить затянувшееся сладкое пиршество, утереть рот, свернуть скатёрку и удалиться восвояси за пределы Аппенинского полуострова. Франция ухом не повела и заработала крепкий двойной удар именно в эту уязвимую часть своей не в меру гордо поднятой головы.
            Ударную мощь объединённого русско-австрийского войска под предводительством фельдмаршала Суворова наряду со сводными батальонами бравых гренадеров и донских казаков составляли егерские соединения его любимца, князя Багратиона. К тому времени / 1799 год / суворовскую «Науку побеждать» Пётр Иванович выучил назубок. Быстрота, натиск, манёвр. «Пуля – дура, штык – молодец» -  главную заповедь великого  русского полководца с предполагаемыми  армянскими корнями в материнском роде Мануковых багратионовские солдаты строго соблюдали в ближнем бою. До перехода в плотное соприкосновение с противником они, конечно же, молились богу войны – артиллерии, и  абсолютно во всех сверхтрудных походно-боевых ситуациях уповали ещё на одного бога. С лёгкой руки Гавриила Державина звали его  Бог – рати – он. Простим поэту грамматическое отклонение от нормы ради достижения  омонимического эффекта в известном стихотворном посвящении князю Багратиону. Зато какой выразительный каламбур получился!
            Русские солдаты боготворили своего командира. Багратион ел с ними кашу из одного котла, делился табачком и не забывал представить к награде каждого мало-мальски отличившегося в сражении воина. Сражений хватало с лихвой, а воинов становилось всё меньше. Из итальянского и швейцарского походов русская армия вернулась более чем в уполовиненном числе. Суворовский переход через швейцарские Альпы победоносно выглядит только лишь на картине Василия Сурикова. Давно, в школьном отрочестве, стоя у этого полотна в ленинградском Русском музее, я поинтересовался, копия перед нами или оригинал, и почему нигде не видно Петра Багратиона? Пожилая смотрительница резко отреагировала: «Обижаете…» и тут же миролюбиво улыбнулась: «Багратион дерётся в арьергарде».
            Улыбнулся и я. Мы поняли друг друга. Суриков запечатлел итоговый эпизод исторической военной кампании: спуск суворовских передовых частей с альпийских вершин. Арьергардный отряд Багратиона обеспечивал им безопасное тыловое спокойствие, а несколькими днями раннее авангард генерала хитрым обходным манёвром сокрушил французов на крутом горном перевале Сен-Готард и в жестоком бою у небезызвестного Чёртова моста.               
            Кто знает, вдохновила бы художника Сурикова избранная тема, кабы Пётр Иванович Багратион не чувствовал себя одинаков комфортно в любых боевых порядках, - будь то авангард или арьергард?! Он надёжно прикрыл изрядно поредевшую армию Суворова, помог выйти из глухой западни, полунамеренно устроенной вероломными союзниками, и с горсткой уцелевших однополчан сумел вырваться сам. Искреннюю признательность Багратиону генералиссимус выразил лично – подарил свою шпагу, а признания его заслуг государством  испросил в донесении императору Павлу: «Князя Багратиона, яко отличнейшего генерала и достойного высших степеней, наиболее долг имею повергнуть в Высочайшее благоволение».
            Благоволение не заставило себя долго ждать. То, что произошло далее, прозорливо изречено Грибоедовым в строчках касательно отношений властолюбивых господ и господских подневольников: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Самодержец есть самодержец: что хочу, то и ворочу. Расстроенный результатами военных походов император Павел не повысил Багратиона в чине и запретил появляться на похоронах Суворова. Высочайший гнев неожиданно сменился той самой скользкой барской милостью. Монарху взбрело в голову  обвенчать тридцатипятилетнего холостяка Багратиона с восемнадцатилетней графиней Екатериной Скавронской. Молодая ветреная супруга очень быстро добавила рано поседевшему генералу свежую порцию седых волос. Под одной крышей они жили недолго. Устав от внимания многочисленных местных поклонников, ветреница перебралась в Европу и по ходу новых великосветских альковных приключений обольстила австрийского канцлера Меттерниха.               
            Как ни странно, этот очередной адюльтер княгини Багратион вскорости приумножил военную славу её законного мужа. Большая политика делается и на любовном ложе. Авторитетные историки предполагают, что именно Кити Багратион-Скавронская уговорила Меттерниха включиться  в третий антинаполеоновский альянс и единым австро-российским фронтом выступить против непобедимого корсиканца. Победить его не удалось и в этот раз. Поначалу опростоволосились австрийцы. Едва придя им на помощь, под натиском Бонапарта вынуждена была искать пути к отступлению и русская армия Михаила Кутузова. Спасать её вновь пришлось Багратиону.
            Пятитысячный арьергардный отряд генерала отдали на заклание в шесть раз превосходившим его по численности дивизиям маршала Мюрата. Треть багратионовского войска полегла на поле боя у австрийской деревни Шёнграбен; Мюрат не нагнал русскую армию; Кутузов благодарно расцеловал князя Петра, счастливо вышедщего из, казалось бы, безнадёжного положения, что дало повод Льву Николаевичу Толстому полвека спустя несколько страниц «Войны и мира» посвятить  авторско-философской детализации Шёнграбенской битвы и описанию званого обеда в честь её триумфатора. Великий писатель земли русской не преминул заметить, что в лице Багратиона «отдавалась честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату».
            «Боевому.., простому.., русскому солдату» - это действительно так! А вот интриги и связи были. Как у любого военного человека с генеральскими эполетами на плечах. Но Пётр Иванович повинился перед Барклаем-де-Толли за свои прежние подозрения в его измене государеву престолу, а что касается связей, то они не всегда шли Багратиону во благо: к примеру, романтическая связь с младшей сестрой царя, великой княжной Екатериной Павловной вопреки вероятным розовым ожиданиям обернулась очередным отдалением от императорского двора. Поговаривали, что Александр сам имел определённые виды на сестрицу и посему даже отказал просившему её руки Наполеону. При дворе тихо высказывалось и другое мнение: императора страшила горькая участь венценосных предков. А ну как родная сестра на манер бабушки Екатерины вздумала бы воцариться с помощью очарованного ей князя Багратиона?! Нет, пусть уж лучше он расширяет территориальные владения Российской империи в новых войнах. И Багратион со своими чудо-богатырями расширял. Побили шведов – приросли Финляндией. Всыпали туркам – присоединили Бессарабию.
            Но, слава Богу, Пётр Иванович никогда не имел никакого отношения к ползучей колонизации его малой родины – Грузии. Кто имел, так это Павел Цицианов, покоритель Закавказья. И память о нём в нашем городе ограничена всего лишь стародавним названием дорожного подъёма к авлабарскому взгорью. А Багратиону поставили памятник! И не только в Тбилиси. В Москве, в Петербурге…  Российский Багратионовск на сегодня – единственный во всём мире город, названный в честь этнического грузина. Когда-то он был прусским Прёйсиш-Эйлау, - здесь князь Пётр в арьергардных схватках с французами опять таки уберёг русскую армию от полного разгрома. Наполеон отзывался о нём коротко и ясно: «У русских нет хороших генералов, кроме Багратиона». Истинность этого откровения подтвердила их последняя встреча сентябрьским днём 1812 года.
            Солнце над Бородинским полем не стало для Бонапарта солнцем Аустерлица. Генерал от инфантерии Пётр Багратион приложил к тому немало усилий. В яростной контратаке осколком ядра ему раздробило берцовую кость левой ноги. Доктора сочли рану малоопасной, врачевали неверно и не предупредили начавшуюся гангрену. Предсмертные мучения длились семнадцать суток. Никто никогда не узнает, была ли это ответная Божья кара за тысячи человеческих жизней, не без деятельного участия генерала Багратиона испепелённых огнём справедливых и несправедливых войн?! Путь настоящего воина он выбрал сам. И погиб как воин. Настоящему воину без разницы, куда, в какой последний поход Всевышний снарядит его после смерти – в ад или рай. Приказы не обсуждаются.   


Рецензии