Шубка из козлика

Так  это и значилось в журнале мод. Меховое изделие густо-синего цвета «шубка из козлика». Я смотрела на него несколько секунд, прежде чем закрыть глаза и покачать головой, склонившись над журналом. Козлик. Не «козёл», не «коза». Маленький освежёванный и выкрашенный фабричной краской козлик. Полушубок выглядел так отвратительно, что с первого взгляда становилось ясно – животное погибло ни за грош.

Мне двадцать шесть. Всё, что у меня есть – это двенадцать квадратов холодной съёмной комнаты, старая чёрная крыса с тесной клетке, две мамины традесканции, и проездной на метро. Впереди – долгие километры жизни. В кошельке - полторы тысячи до зарплаты. Две сигареты, одиноко перекатывавшиеся пачке и пустота в каждом прожитом дне. И всё, что заставляет меня заплакать – козлик, забитый на безвкусную шубу.

Хуже одной нелюбимой работы могут быть только две. Тот, кто дни просиживает над чертёжной доской, а ночью, так же сгорбившись, рисует проекты для лодырей-студентов, гарантированно начнёт ненавидеть карандаш. Его графитную пыль на пальцах. Хруст стружки, тянущейся из точилки. Сухой древесный запах. Твёрдые шестигранные бока. Я вычерчиваю линии на миллиметровке, упираясь грифелем в железную линейку, и методично  штрихую тени на бумажных конусах, нарисованных на куске ватмана. Независимо от того, что именно я создаю, это не является творческим процессом. Здесь, как и на заводском конвейере, есть  своя система производства. Метки для пропорций – контур – тень и полутень. Ни малейшей фантазии. Заказы превращают её в план. План требует чёткого пошагового выполнения. Его реализация приносит мне доход. Я не люблю свою работу. Может, чуть благодарна ей за то, что она не даёт мне умереть с голоду, но не более.

Идя под мерцающими огнями светофоров по хрустящему покрову зимы, перемещаюсь с одной работы на другую. Дома старая крыса, щурясь на стоваттную лампочку, высунет нос из сена. Угасающий нюх не сразу позволит ей заметить кусочки моркови и яблока. Медленно, словно поражённый остеохондрозом старик, она неуклюже выбирается из своего гнёздышка, и тянется к крышке от банки, в которой лежит лакомство. Куда неторопливей, чем в молодости, крыса жуёт морковь, с укором глядя на меня. Должно быть, тоже осуждает такую жизнь. Словно говорит, мол, пора уже поменять что-то. Одежду, цвет волос, работу, привычки, жизнь. Набрызгайся,  наконец, духами из того дорогого высокого флакона, который ждёт «особого случая», переверни листок в календаре, стряхни с одежды катышки от ластика. «Начни жить» - говорит мне старая крыса. «Я за свою жизнь повидала уже три комнаты, которые куда больше меня, так что свой жизненный план по путешествиям выполнила. Ведь для крысы пробежать вдоль плинтуса по всему периметру – это целое путешествие. А ты много видела за свою жизнь?»

А я разглядываю пожёванную временем потолочную плитку, пожелтевшую от табачного дыма, и думаю о перекроенном в синюю шубу козлике.

«Вот так и не заметишь, как тебя вытряхнут из тела, накрасят розовой пудрой и выставят на просмотр перед тем, как убрать в специальный тёмный шкаф». Если задуматься, то моя жизнь мало чем отличалась от  существования полушубка из крашеного синего козлика.

***

На следующий день я отправилась в салон кожи и меха. Бывшие животные висели на втором этаже, безмолвно взирая на меня с пластиковых вешалок. Вдохнув глубже обычного, иду по широкому коридору, аллеей разбивавшему зал пополам.  Если закрыть глаза, можно ощутить запах звериной шерсти. Норки, еноты, соболи, песцы, кролики и овечки провожали меня взглядами. Зоопарк душ, окруживших меня, ждал, что кто-нибудь из них снова сможет пригодиться человеку. Но я не могла найти то, что искала. Остановившись перед зеркалом в конце зала, оглядываю себя, словно ища помощи. Кто ищет, тот всегда найдёт.

Помощь появляется слева от меня в обличье молоденькой консультантки. Выслушав её приветствие и стандартный вопрос, выкладываю свою проблему. Поблёскивая золотой цепочкой с изящным кулончиком, она предлагает мне следовать за ней. Мы пробираемся через ряды невостребованных шкур. Они с негодованием и обидой демонстративно выставляют напоказ свои блестящие пуговицы и надутые пышные воротники.

Я немного отстаю, но всё же догоняю консультантку, радостно улыбающуюся возле сине-зелёной шубы. Забыв обо всём, останавливаюсь перед вешалкой и внимательно оглядываю её. Звезда журнальных страниц. Маленький зверёныш, превращенный в тренд наступающего года.  Осторожно и бережно прикасаюсь к рукаву, словно обмениваясь рукопожатиями. Чуть взъерошенный мех скользит под пальцами. Кажется, мне в жизни не доводилось гладить живого козлика. На животе зверушки пришиты блестящие крючки-застёжки; с затылка устало свисает петелька-цепочка.

- Это очень хороший мех, - вдруг говорит девушка и ещё раз ослепительно улыбается, столкнувшись  со мной взглядом. Мы с козликом сдержали обиду. Такое милое животное – и зовётся просто «мех». Я подтянула его к себе, рассматривая повнимательнее, и держа так, чтобы у консультантки не появилось желания тоже дотронуться до синей шерсти. Держать на руках шубу проще простого. Держать козлика, из которого сделали модный полушубок куда сложнее. Я переминала пальцами короткий ворс, глядя на тёмные шерстинки изумрудного цвета, резкими штрихами выделявшиеся на синем фоне. Подо что хотели перекрасить  это животное? Под сапфиры с малахитом? Под цвет морской волны, потемневшей в предчувствии шквалистого ветра?

Терпеливо вздохнув, выпускаю козлика из рук. Он выпрямляется на своей вешалке, виляя ценником. После своего перерождения козлик стал стоить во сто крат дороже, чем при жизни. Будто бы смерть, вошедшая в него, имела ценность. Я отступила на шаг назад и, ещё раз окинув его взглядом, с лаконичной благодарностью отпустила консультантку. Грациозно развернувшись на своих каблучках, она одарила меня на прощание своей подогретой улыбкой.

***

Выйдя из такси, я поправила шарф и поспешила поскорее убраться от брызжущей грязью дороги. Взревев, мотор приказал колёсам жёлтой машины перемешать лужи и пройтись по ним, разбивая воду на два берега. Влажный холод улицы больно колол лицо. Но вскоре его сменило ароматное тепло кофейни. Размотав шарф, беру для себя капучино с коричной присыпкой на плотной пенке и занимаю место у окна. На соседнем стуле примостился козлик, любовно завёрнутый в большой белый пластиковый пакет с эмблемой мехового салона. Уютно свернувшись, точь-в-точь как старая крыса в клочке сена, полушубок выставляет свой чёрный стёганый подклад. Отхлёбывая кофе, изучаю взглядом пакет. Понятия не имею, ради чего были потрачены все сбережения на машину, мирно ждавшие своего часа на кредитной карте. Знаю лишь, что козлик был мне необходим. А ощущения траты так и не пришло – электронные деньги очень похожи на приветливые улыбки молодых консультанток. В них есть что-то обязывающее и бездушное, словно подогретый вчерашний ужин.

Минуло две недели с тех пор, как я принесла домой изумрудно-синего козлика. Он то висел в шкафу, то снова сворачивался клубочком в белом пакете – вешалка напоминала о том времени, когда он пребывал в магазине, ожидая своего нового человека. Я не знала, что с ним делать. У меня не было и мысли о том, чтобы носить полушубок вместо своей старой лыжной куртки. И всё-таки козлик был мне необходим. В этом со мной была солидарна старая крыса. Когда она почуяла нового жильца в первый вечер, она вылезла из сена куда проворней и, словно надевая очки, коротко умыла мордочку передними лапками. Поводила в воздухе носиком, топорща измятые усы. Несколько раз кивнула шкафу, приютившему козлика, и наградила меня взглядом, полным одобрения. «Ну вот, в доме запахло чем-то новым. И, могу спорить на свой голый хвост, это перемены».

***

Март кричал о себе звонкой капелью по карнизу. Прибежавший за ним апрель – вкусной свежестью полотенец, которые сохли на застеклённом балконе. Утыкаясь по утрам лицом в их хрустящую жестковатую зыбь, я верила, что мы с козликом уже перезимовали. Холода ушли, оставив за собой мокрые следы. Когда ветер стал уже не таким резким и колючим, мы с крысой навестили знакомого ветеринара. Зачем-то я прихватила объёмистый белый пакет. Зато запирая съёмную комнату, можно было с удовлетворением отметить, что она пуста, а все её обитатели держатся вместе.

Проигнорировав потепление и разогревшиеся солнечные лучи, чёрная крыса высказала своим видом откровенное неудовольствие погодой. То и дело встряхивая замёрзшими ушами, она пожимала плечиками и беспрестанно умывалась. Доверив ей свободу действий, я пока коротко рассказала ветеринару о её самочувствии зимой. Погладив старушку двумя пальцами по лысеющему боку, доктор улыбнулся в ответ на её поднявшийся кверху любопытный носик. Как и всегда, нас ждал курс витаминов и диета. Крысы, по словам ветеринара, обычно не живут слишком долго. Моя старушка очень гордилась тем, что за её сгорбленной спинкой остались три года. По её самонадеянному виду было ясно, что меньше, чем ещё пять, она не согласна.

- А сколько лет может протянуть козлик? – спросила я. Белый пакет под смотровым столом как бы невзначай привалился к моей ноге. Постучав пальцами по столу, ветеринар ответил, что порядка пятнадцати. Но, если он ангорской породы – той, что так любят разводить на шерсть, - то около восьми-девяти. Значит, примерно столько же, сколько хочет прожить моя самоуверенная крыса. Что ж, восемь лет – это долгое время. Я не знаю что буду делать даже через месяц, когда единственная работа, поддерживающая меня на плаву, перерубит связывающий нас канат и бросит мне в лицо на счастье бутылку шампанского. Значит, у нашей компании ещё есть достаточно времени. Прямоугольник солнечного света, растекавшийся по столу, загнал пофыркивавшую крысу в переноску.  Она стала совсем капризной. Возраст, что тут ещё сказать. Попрощавшись с доктором, я вышла из клиники, держа пакет с козликом в одной руке и переноску для грызунов в другой. У самого края дороги, среди оттаявшей в клумбе земли, потянулся после сна первый зелёный росточек.

***

Оглушительный запах июля ворвался в открытое окно. Вытерев чёрные полосы пыли между тяжёлыми рамами тряпкой, откидываю волосы со лба. Уже сейчас мне чудится запах соли в горячечном воздухе. Билет, вложенный меж страниц записной книжки, не просто грел душу. Это была моя путёвка в новую жизнь. Приводя в порядок свою комнату перед тем, как вернуть хозяевам ключи, я тщательно проверяю, не осталось ли здесь моих вещей. Металлическая квадратная фоторамка, появившаяся не так давно, была завёрнута в льняную салфетку и надёжно обнимала вложенный в неё кадр. Моя зубная щётка то стояла в стаканчике в обнимку с чужой, то снова в одиночку, пока, наконец, не перебралась в другой дом раньше меня. Мой кошелёк был худ, но зато полон парных билетов в кино на последний ряд. Я всё чаще слушала музыку лишь одним ухом, а второй наушник пел другому человеку.  Но чем больше я отдавала, тем глубже могла вдохнуть восхитительный, непередаваемый запах мечтаний и перемен. Обмахнув тряпкой пустующую переноску, ловлю себя на мысли, что от былой тоски не осталось и следа. Теперь, когда я верю сама в себя, мне легко. Когда человека учат ходить, опираясь на костыли, наступает время постепенно убирать их – сперва один, затем другой. И сейчас, уверенно стоя на ногах, я благодарна своим «костыликам». Наши пути расходятся, но мы не будем плакать друг по другу, а проводим друг друга с лучшими пожеланиями.

***

В аэропорт мы прибыли заранее. Оставив вещи на попечение другого, мы с козликом выходим обратно на улицу. Шагать по заасфальтованной парковке было легко.  Казалось, дорога пружинит под моими шагами. Свернув с асфальта, я спускаюсь в кювет. Осторожно перебирая ногами по крутому склону, прижимаю к груди белый полиэтиленовый свёрток. Козлик больше не лежит в нём покорным клубком – кое-как сжавшись, он терпит дорогу, лелея в себе предвкушение свободы.

Поле разлилось широким зеленеющим морем, по которому иногда пробегали волны, игравшие в догонялки с ветром. Казалось, шагать вперёд можно бесконечно. Обернувшись, я с удивлением замечаю, что здание аэропорта отсюда выглядит не больше спичечного коробка. Дальше идти уже не нужно. Опустившись на колени, разворачиваю пакет и вынимаю из него козлика. Оказавшись на моих вытянутых руках над зеленеющим морем, он поперхнулся ветром и взъерошил свою сине-зелёную шёрстку. Я бережно опускаю его на траву, расправляя каждую складочку. Ошейник с указанием цены давно снят, а ты всё ещё боишься сделать первый шаг. На моих губах играет улыбка, когда я глажу на прощание этот модный полушубок, в одночасье снова обретший душу.