XI

Вот уже неделю Альфа находилась на испытательном полигоне МЧС рядом с Антоном Себерецким по прозвищу Чус. На полигоне условия были суровые, почти спартанские, но Альфу это не смущало.
«Надо, значит надо!» — думала она про себя:
А приходилось тяжко, очень тяжко. Альфа видела это по состоянию других собак, которые проходили то же, что и она. Каждый день кого-то отчисляли. Один пёс, по кличке Ункас, до кости стёр себе лапу и его отправили домой вместе с хозяином Альбертом Викторовым.
«Жаль его, — размышляла Альфа. — Хороший был кобелёк, смекалистый, далеко бы пошёл, если бы меня слушался. Впрочем, каждому своё, не для него видно эта каторга. Не для него, а для меня. Что ж, значит, судьба такая, а с ней, как известно, не поспоришь!»
Так Альфа нередко размышляла перед сном. Так было и в тот день, когда отчислили Ункаса с его молодым и вечно улыбающимся хозяином. Каждый день кто-то уходил, пока не остались действительно лучшие бойцы, подготовленные для поиска и спасения. Альфа с честью выдержала экзамен на звание спасателя.
— Альфа, однако, ты далеко пойдёшь! — говорил ей Антон, нежно трепля собаку по холке. Голоса судьбы в те дни она не слышала. Пространство внутри неё молчало. Словно готовясь к чему-то, Альфа прекрасно помнила день, когда Антон ввёл её в свой дом.
— Вот здесь, Альфуша, я и обитаю. Прошу любить и жаловать!
При слове Альфуша к её горлу тут же подкатил комок, а перед глазами сама собой возникла картина: зима, дорога в лесу, Альфа бежит впереди, то и дело оглядывается: не пропала ли куда Виктория. Но нет, вон она мелькает среди деревьев на лыжне ярко синей точкой спортивного костюма. Заметив её среди деревьев, Альфа неторопливо усаживается под одним из них, где терпеливо ждет хозяйку.
— Опять обошла! — кричит издали Вика, заметив под деревом свою питомицу, — Сколько это будет продолжаться, Альфушка, a!
Но Альфа знает, ее вряд ли будут ругать. Это видно по смеющимся глазам хозяйки и по задорному румянцу, выступившему на щеках.
— Вот погоди, Альфушка, в следующий раз, уж точно, я буду первая!
Но следующего раза уже не будет. Виктория исчезнет из жизни Альфы, уступив место судьбе.
«Как же давно это было, там, в другой жизни», — с грустью сказала себе Альфа, закрывая глаза.
Меж тем время шло, и через несколько дней Антону Себерецкому пришла телеграмма из Москвы от родителей.
«Что-то случилось, не иначе», — подумал он.
Антон вырос в семье обеспеченной, с достатком, но без любви. Причиной того стала суета, из за которой и матери, и отцу было вечно некогда заниматься своим сыном. Отец постоянно торчал на нефтеперегонном заводе, где был зам директора. Мать тоже должного внимания сыну не уделяла. Уходила рано утром, а приходила за полночь. B таких условиях главными друзьями Антона стали книги, чуть позже — улица, где он первый раз познакомился с собакой, избавив её от смерти:
Вышло это следующим образом. Как-то возвращаясь из школы, около дома Антон увидел стоящую «живодёрню». Невдалеке от машины шла ожесточенная возня. Два здоровых мужика, на вид лет пятидесяти, шныряли по округе с большой сетью для ловли бродячих собак. Присмотревшись, Антон увидел объект их охоты. Это был маленький светло-рыжий щенок с большими рыжими подпалинами по бокам. Малыш был так измучен, что казался на последнем издыхании.
«Убейте меня или отпустите, не мучьте только!» — примерно такие мысли читались в его взгляде.
Этот последний умоляющий взгляд и встретился со взглядом Антона. Не говоря ни слова, Антон подбежал и взял бедолагу щенка на руки. B его голове в тот момент крутилась только одна мысль:
«У тебя в глазах тоска и одиночество, так идём ко мне, будем вместе!»
Щенок видимо почувствовал, что ему хотят помочь, и эти руки мальчишки-подростка, не сделают ему ничего плохого.
«Ну, вот видишь, дурачок, а ты боялся!» — говорил про себя Антон, лаская и прижимая к себя новоиспечённого друга.
Спустя некоторое время к Антону подошли двое с живодёрни и, увидев того, за кем так долго и безуспешно охотились, остановились в некотором отдалении и стали переговариваться.
— Слышь, шкет, твоя собака?
Один всё же подошёл к Антону очень близко. И человек, хотя и очень маленький, почувствовал, как часто-часто застучало сердце щенка. Вслед за этим Антон ощутил на себе пронзительный взгляд небольших, но очень выразительных глаз Рекса. Почему-то он сразу решил, что назовёт щенка именно Рексом. Собачник между тем не унимался. Видя, что его первый вопрос пропустили мимо ушей, живодёр разозлился и принялся орать благим матом:
— Ты, что же, пацан, молчишь, когда с тобой старшие разговаривают, не уважаешь, стало быть?
На этот раз отвечать пришлось, что Антон и сделал с неожиданной для себя злобой.
— Тебя, козёл, я не уважаю, а его, — Антон указал взглядом на щенка, — ты и пальцем не тронешь!
Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не второй собачник.
— Поехали, Колян, и так много времени потеряли, было бы из-за чего разоряться.
Вняв совету старшего, Колян смачно и с удовольствием выругался, а потом, плюнув себе под ноги и махнув рукой, последовал к машине, которая сразу же уехала. A Антон Себерецкий ещё долго стоял на улице перед домом, держа в руках мирно спавшего щенка, у которого теперь была собственная кличка — Рекс.
Антон не знал, почему вдруг вспомнил свое знакомство с Рексом, да и с собаками вообще.
«Наверное, это телеграмма, — подумалось ему. — Или всё-таки тут что-то другое...»
Он развернул телеграмму. Там стояло: «Согласна на любые условия, люблю, жду, очень одиноко. Мама»
«Вот даже как! — присвистнул Антон, скомкав телеграмму в белый бумажный шарик, — «На любые условия... Очень одиноко...» Раньше ей не было так одиноко, потому что был отец. Суета и тряпки, а на сына времени, как всегда, не было. Растёт сам по себе, ну и ладно. А тут надо же, вспомнила. Одиноко ей. Когда отца не стало, вспомнила!»
Антон с детства ненавидел время, ибо с утра до вечера был предоставлен сам себе. И дело было не только в еде, питье, одежде и прочих бытовых мелочах, а во внимании. Его-то как раз и не было, особенно со стороны матери. Внимания и любви не было, а учился Антон Себерецкий неплохо. Нет, конечно, некоторые предметы не давались, но Антон не сдавался. Зубрил, отвечал, получал отлично и тут же забывал выученное после уроков. Среди школьных товарищей со всеми держался ровно, но друзей не имел. Почему, этого Антон и сам не знал. Может, потому что был Рекс, а может быть, ещё почему-то.
Да, Рекса оставили. Так приказал отец, и мама не посмела нарушить этот приказ, но к Рексу относилась равнодушно и брезгливо. Такой уж характер. Антон понимал, что матери было нелегко привыкнуть к кому-то, кроме собственного сына, а уж тем более к щенку неизвестной породы да ещё рыже-лимонного окраса. Тем не менее мать молчала, ибо слово отца в их доме было почти законом. Леокадия Дмитриевна — матушка Антона — боялась перечить мужу во всём.
Как только Рекс оклемался от выпавшего на его долю несчастья и окреп, Антон, отвёз его в ближайшую подмосковную деревню, где и отдал за символическую плату в десять рублей в добрые руки Фёдора Семёновича Лугина. Фёдор Семёнович подрабатывал сторожем местного сада. Его собака Ветка умерла от старости.
— Да ты не сумневайся, парень, — говорил Фёдор. — Ему у нас с моей бабкой Лукерьей хорошо будет!
Антон тогда всё смотрел в глаза старика, пытаясь понять, не врут ли, и убеждался: нет, не врут. Лишь смотрят на окружающий мир каждый раз с лёгкой хитринкой. Так и остался Рекс жить в одной из деревень.
После истории с Рексом Антон осознал: что-то его интересует в жизни. Этим «что-то» оказались собаки. Он понял, что собаки никогда не предадут своих хозяев. Себерецкий решил, что вся его дальнейшая жизнь, так или иначе, но будет связана с собаками.
После школы Антон год работал на заводе подсобником: «Подай это да принеси то». И он делал и то, и это, и ещё много чего, что наверняка выветрилось из его памяти, но вера в себя осталась.
После года работы на заводе у отца Антона призвали в армию. B армию ему не очень хотелось, но Антон пошёл. Попал служить на границу, на южные рубежи Советского Союза. Рядом Афганистан. После учебки выбрал собаку. Назвал её почему-то Кира, скорее всего для краткости, и отправился служить на маленькую горную заставу со своей подопечной.
Во время службы Кира вела себя молодцом. Ходила в наряды по охране границы, где пару раз задержала опасных нарушителей. Ими оказались наркокурьеры. Короче, Антон был доволен и службой, и собакой, и собой.
Трагедия, как всегда бывает, произошла неожиданно в самом конце службы, когда её меньше всего ждали. Произошло это так. За неделю до того, как уйти на гражданку, Антон вместе с Кирой в последний раз заступил в наряд по охране границы СССР. Был тёплый вечер, на перевале с той стороны, видимо, не было ветра, а если и был, то совсем-совсем тихий:
«Тихо, красиво, но как-то тревожно на душе,— отметил про себя Антон и почему-то подмигнул своей любимице Кире. — Трудяга редкая, каких поискать, если вообще найдёшь»,— подумал он, глядя на собаку.
«Кира, рядом!» — хотел уже дать команду Себерецкий, но в этот самый момент с той стороны прозвучала короткая автоматная очередь. От нерезкого звука Антон обернулся. Верной Киры не было рядом. Сперва Антон думал, что собака поотстала и скоро догонит его. Но потом вдруг понял, что произошло непоправимое, и его любимица никогда уже не выйдет из чахлого кустарника, не притулится рядом, не посмотрит в глаза, не даст лапу, когда прозвучит команда. Да и, вообще, Киры больше не будет... A через несколько дней и Антону предстояло попрощаться с границей.
Чем он будет заниматься, Себерецкий уже знал: пойдёт в спасатели, может, опять собаку дадут. Вот и дружок Конрад Хан советует: «Без приключений не останешься, и собаку точно дадут». Ещё Хан говорил, что платят, правда, мало, но это ничего, зато приключений хватает. Сам Хан в спасатели идти не собирался, его это не увлекало. Престижная работа и любимая жена рядом да чтоб обязательно красавица была. Вот что ему, Конраду Хану, от жизни надо. Себерецкий не знал, шутит Конрад или говорит серьёзно. Однако приятеля всегда поддерживал:
— Верно мыслишь, Хан, одному — это не жизнь!
Конрад же и придумал Антону Себерецкому кличку — Чус . Что она означала, Хан и сам не знал, просто прикольно, и всё. Так за Антоном она и закрепилась. Он не обижался, когда её слышал, и скоро кличка для Антона стала, словно вторая кожа.
После армии пути Хана и Себерецкого разошлись. Конрад стал работать в аэропорту на таможенном досмотре, попутно мечтая об идеале женской красоты — Кристине Вайтер. Антон же, как и хотел, пошёл в МЧС на должность спасателя-проводника, правда, пока без собаки. Но через два дня нашлась и собака — восьмимесячный кобель-переросток без клички и нормальной родословной. От него все отказывались, считая этого пса расходным материалом без дальнейшей перспективы. Вот это-то собачье «чудо» и досталось Антону.
Он быстро понял, что Фагот, так Антон окрестил своего подопечного, требует особого подхода и огромного терпения. Всем этим Антон располагал в полной мере и примрно через полгода эти свойства его характера принесли свои результаты. Фагот из недомерка и недотёпы превратился в дисциплинированного и уважающего себя пса. Антон, глядя на своего питомца, невольно думал:
«Вот ведь как получается: другие не замечали, a я разглядел и вот, пожалуйста!»
Он гордо усмехнулся про себя и позвал Фагота:
— Ах ты, увалень, дурачок, иди ко мне!
Фагот летел на зов хозяина стрелой, тёрся о шершавый носок ботинка, иногда даже прикусывая. Но пёс кусал не больно, понимая, что это хозяин и с ним надо быть осторожным. Игра игрой, но палку перегибать не следует. Дружба человека и собаки держалась на взаимодоверии. Каждый из них, и Антон, и Фагот, выполняли команды друг друга именно потому, что доверяли один другому безгранично.  Доверие это день ото дня лишь крепло и разрушить его, казалось, не может никто и ничто, кроме времени и судьбы.
Время брало своё. Фагот матерел, и Себерецкий был уверен, что его пёс ещё скажет своё слово. Антон работал с Фаготом при обвалах, пожарах и прочих бедствиях. Пожалуй, самым трудным для этой пары было искать людей под завалами, как, например, в районе Нефтегорска, когда из-под завалов удалось извлечь только четверть пострадавших. Антон и Фагот улетали с Сахалина с тяжёлым чувством невыполненного долга.
B самолёте Антон, наконец, забылся тяжким и тревожным сном. Он видел какую-то тень. Она, колыхаясь, надвигалась на него, а он стоял у двери, которую был не в силах открыть, хотя и знал, что за ней спасение. Он не мог сделать даже нескольких шагов к двери, его не пускал собственный страх. Антон, как завороженный, смотрел на себя со стороны, ощущая таинственную пляску собственного страха, пока не проснулся. Самолёт шёл на посадку. Это было в 95-ом году.
Потом Антон привык к таким вот экстренным сборам и перелётам в различные точки, где что-то случалось и где он, Себерецкий, обязательно должен был быть. Фагот, видимо, так не считал. Для него работа была чем-то обычным, у него не было идеалов в отличие от хозяина. Фагот был всего лишь псом-работягой, и своя собственная судьба его не интересовала, он не слышал её голоса. Фагот жил лишь одним моментом своей жизни.
Антон и сам понимал, что привыкнуть к трагедии и смерти невозможно, что это противоречит самой человеческой природе. Тем не менее он привык, если не к смерти, то к разрушению, в том числе и души. И такие души Себерецкий с Фаготом видели довольно часто. На людей с отрешённым и пустым взглядом, равнодушных ко всему, в том числе и к самому себе, Антон нагляделся достаточно. Он знал, чем им можно помочь.
A потом... Потом произошло непоправимое: погиб Фагот. B одной из стран Латинской Америки недалеко от столицы случилось разрушительное землетрясение огромной силы. B тот день все газеты только и делали, что трубили об этой трагедии. МИД России выразил официальные соболезнования народу и предложил помощь. Страна приняла предложение с благодарностью. Себерецкого и Фагота эта трагедия никак бы не коснулась, если бы не телефонный звонок среди ночи.
— Да... A мы с Фаготом тут при чём?.. Пусть Тимоха Соболев и едет... У него опыта больше, и Астра лучше подготовлена, чем мой Фагот!.. Так он тоже едет? Тогда ладно, ничего не поделаешь. Собираюсь!
Антон положил трубку, стряхивая остатки сна, подозвал к себе Фагота, спавшего в углу на мягком коврике, и, пристально глядя ему в глаза, сказал:
— Собирайся, Фагот, родина ждёт!
Умный Фагот выслушал хозяина с вниманием, два раза вильнул хвостом, что на его языке, означало:
«Понятно, хозяин. Когда едем? Чем смогу, помогу!»
Вот и всё. Да, пёс по кличке Фагот не имел такого воображения, какое было у Альфы, но у него было огромное, почти вселенское чувство долга. Фагот мог не знать голоса собственной судьбы, ибо никогда его не слышал, но в нём жила одна простая и ясная, как день, мысль: «Кто, если не я!»
До Мехико долетели нормально. И Фагот, и Антон сразу же, как только очутились в салоне «Ила-76», словно по команде, уснули. Снов не видели ни тот, ни другой, поскольку здоровый сон должен быть, как положено, без сновидений. И проснулись оба сразу, когда «Ил-76» заходил на посадку в аэропорту города Мехико.
Фагот, проснувшись, заворчал. Антон, потянувшись до хруста в костях и сладко зевнув,  обратился не то к Фаготу, не то к самому себе:
— Всё, прибыли!
Фагот и так знал, что краткий миг отдыха закончился, и пришла пора действовать. Потом была долгая утомительная дорога до мексикано-либийской границы. Трясясь в старом, видавшем виды автобусе, Антон Себерецкий мучительно пытался вспомнить хоть что-нибудь об этой богом забытой стране — Либии. Сколько ни старался он припомнить школьный курс географии, всё было напрасно. Себерецкий закрыл глаза и попытался вновь задремать, но тщетно. В голове его крутились обрывки каких-то мыслей, и сон не шёл. Разум был полон какой-то неясной тревоги. Со временем она перешла в предчувствие неотвратимой беды. Он старался не думать о плохом, гнал мысли прочь, но всё равно, через какое-то время они возвращались, и всё начиналось сначала. Антона охватывал неведомый, почти животный страх. Фагот же спал рядом под сидением, каких-либо снов не видел и потому не знал, что его ожидает.
Трагедия произошла на третий день пребывания Себерецкого в Либии. И было это так. Столица Либии — Сидония — крупнейший город. Именно здесь жил каждый второй житель страны и здесь были не только расположены правительственные учреждения, но и размещались высотные башни корпусов медной империи, принадлежащая Энрико Фернану. B стране его называли просто «Медный король». Видимо, небеса сильно прогневались на «Медного короля», ибо стихия не пощадила никого и ничего из его империи. Удар стихии смял и разрушил почти всё, что когда-то принадлежало Фернану. Прибыв на место и увидев разрушения, Антон подумал:
«Да, обстановочка! Хуже атомной войны!»
Эти мысли вихрем пронеслись в его мозгу и так же быстро растворились в пучине подсознания. Рядом с Антоном трудился, не покладая рук, Тимофей Соболев с Астрой.
«Тоже кого-то ищут?» — усмехнулся Антон.
Вдруг Фагот остановился, потоптaлся на одном месте и встал, как вкопанный. Антон по опыту знал, что если Фагот топчется на одном месте, то он что-то обнаружил.
— Разгребай завалы, Фагот встал, — прокричал Антон ближайшему человеку с лопатой.
Через мгновение то же повторилось в направлении, где вела поиск пара Астра — Соболев. Разбор начался сразу в двух местах и очень скоро увенчался успехом. Из-под завалов были извлечены двое живых людей. Один из них был полуголый мальчишка лет семи с глазами полными недоумения, удивления и страха. Взгляд мальчишки говорил:
«Почему свет, откуда столько света?!»
С другой стороны группа извлекла старушку в платье с крупными цветами. Первая мыслью спасённой была о своём внуке Хуане. По её словам, они с внуком пошли в магазин за покупками, там их и застал удар стихии. Увидев внука живого и невредимого, старуха радостно заголосила на своём, как показалось Антону, тарабарском языке.
«Вот и хорошо! Для этих двоих всё закончилось более или менее благополучно», — подумал он.
B это время Фагот нырнул в ту узкую дыру, из которой мгновение назад извлекли внука старухи, Хуана. Себерецкий не придал этому ровно никакого значения, а когда всё произошло, то было уже поздно. Землю под ногами тряхнуло. У Антона потемнело в глазах, и он потерял сознание. Когда же оно вернулось, он не увидел обломков в подвале торгового центра, что стал приютом для старушки и её маленького внука. Теперь их просто не существовало. Всё ушло в бездну, увлекая за собой Фагота.
B первый момент Антон даже не понял, что произошло. Ему казалось, что его верный Фагот успел выскочить из под удара стихии и теперь ищет его где-то там. Но это длилось лишь одно единственное мгновение. Когда же оно миновало, в душе Антона поселилась пустота. Напрасно Тимка Соболев пытался утешить его, говоря:
— Все псы рано или поздно попадают в рай! И твой Фагот не исключение, а только правило, так что успокойся, найдёшь себе другую собаку, лучше. А работягу Фагота ты будешь видеть в своих снах.
Слушая эти философствования, Антон лишь мрачно усмехался про себя:
«Откуда ты знаешь, что все собаки попадают именно в рай, а не куда-нибудь ещё!» Так думал Антон, но в слух лишь произнёс:
— Знаешь, Соболев, сказки всё это... — и, немного помолчав, добавил: — Хотя и очень красивые, в них хочется поверить, но всё же это сказки!
Сказав это, Себерецкий ушёл, и больше никто не услышал от него ни одного слова до конца поездки. Антон словно бы выпал из общей картины бытия, исчез из внешней суеты жизни, весь ушёл в себя.
Это продолжалось до конца командировки в Либию. A после возвращения на Родину Антон и встретил в своей жизни Альфу. Не знаю, как для кого, но для Альфы встреча с Антоном была определяющей. Ей почему-то понравился этот серьёзный человек с серыми глазами. Альфа помнила их первую встречу, как будто это произошло только вчера. Она уже поняла, что её путь расходится с путём Конрада, когда услышала голос своей судьбы. Но она не представляла, в какую сторону пойдёт её жизнь и она сама.
Когда Альфа первый раз увидела Антона, она почему-то сразу подошла к нему и лизнула его руку. Альфа сама не знала, зачем сделала это. Просто при взгляде на Антона её охватило ощущение надёжности и покоя. Антон же, принимая высший признак доверия, усмехнулся про себя:
«А мы, кажется, сработаемся! У Альфы чертовски умные и с какой-то грустью глаза. Факт, сработаемся!»
Все эти события, как один миг, промелькнули перед глазами Антона Себерецкого.
«Надо же! — удивился он сам себе, — Было как будто только вчера, а поди ж ты, пролетело, и не заметил как!»
Только сейчас Антон обратил внимание, что держит телеграмму в руке.
«И всё-таки, что мать имела в виду, когда написала, что согласна на любые условия? B тот момент ее, наверное, охватила страшная волна одиночества и пустоты».
Что ж, Антону это чувство было знакомо. Может быть, с детства он ненавидел часы, ибо они подчёркивали его одиночество. Так почему же он должен сейчас ставить себя на место матери.
«Разве она когда-нибудь ставила себя на моё место!»
Себерецкий ещё раз прислушался к себе. Душа молчала.
«Значит, действительно, ещё не время, пусть остаётся всё как есть!» — решил Антон про себя.
Затем решительным и быстрым шагом подошёл к зеркалу, причесался, после чего позвал Альфу и спросил, прямо глядя ей в глаза:
— Будем жить, Альфуша, а?
«Будем! — говорили её глаза. — A как иначе, кто, если не ты и не я, больше-то ведь некому!»
— Именно это и хотел от тебя услышать, — сказал Антон, почему-то вслух.
Альфа поняла, что сейчас её поведут на прогулку. Это было хорошо. После слякотной и дождливой осени наступала, пусть холодная, но всё же ослепительная в своей красоте зима.