Будьте безумны. Часть V

Часть V.

                «Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы  [на] [себе] греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».
                Евангелие от Иоанна (9:41)

      1. Пещера дохнула мне навстречу приятной прохладой. Я шёл за группой, постепенно укорачивая шаги и отставая. Голос экскурсовода всё неразборчивее бубнил что-то, уходя и затихая в глубине пещеры. Звуки отскакивали от изломов каменных стен, путались и превращались в затухающие, неразборчивые отголоски и бормотание. Небольшой поворот вывел к развилке, где в стороны уходили две узкие щели. Поперёк одной из них болталась верёвка с наполовину оторванной табличкой: «Опасно! Не входить!». Но мне нужно было именно туда.  Чёрный ход как будто приглашал в себя. Группа уже скрылась за поворотом. Последний, самый любопытный экскурсант что-то поковырял ногтем в стене и, покачивая головой, исчез вслед за остальными. Я приподнял верёвку с табличкой и вступил в запретную зону. Темнота двинулась навстречу, быстро растворив в себе последние клочки света. Ещё несколько шагов, на ощупь, держась за стены.  Я ждал, когда глаза привыкнут к темноте, но этого не происходило. Я чувствовал рядом стены пещеры и на правую даже опирался рукой, но стало вдруг возникать странное ощущениё бесконечности окружающего пространства, ему не было конца и вверх, и вниз, и в стороны. Я словно шагнул в бесконечность и погрузился в полумрак. Окружая меня со всех сторон, он тёк и зыбился, а потом, как сквозь слёзы, я увидел, как в него врезаются сверху золотистые искры света. Их становилось всё больше, и, разгоняя темноту, они стали сливаться в тонкую и светлую фигуру человека. И раньше, чем она приобрела конечную форму, я понял, что это мой дед. Я невольно охнул и протёр глаза, стараясь убедить себя в реальности происходящего. Наверное, закричи я сейчас от страха, дед тут же исчез бы за границей тонкого мира. На мгновение я различил в золотистом сиянии крутой изгиб носа и приподнятую бровь, но это продолжалось только миг, на который хватило моего внутреннего усилия. Но внутри этого мига, произошёл наш молчаливый, бессловесный диалог. Это не было телепатией, потому что я воспринимал деда сразу несколькими чувствами и даже такими, о которых никогда раньше не догадывался. Я чувствовал его тепло, но так, словно сквозь абсолютный ноль космической тени ко мне проник солнечный ветер тропиков. Меня стала бить лёгкая дрожь, все клетки тела резонировали с дедовым камертоном, воспроизводя непрерывное «ля» и создавая ощущение покоя и вечности. И покой был, потому что была вечность с её устоявшейся преемственностью, с её непрерывающимся существованием. И ничто не способно было это изменить, ибо законы Бога не таковы, чтобы их можно было нарушить. Всё происходит по воле Его, и если ты думаешь, что погибаешь зря, это не так. Просто твоя гибель есть следствие действия другого, неизвестного тебе закона, и обеспечивающее достижение неизвестной тебе цели. И ещё я понял, что знал это всегда.
          А потом дед исчез, и темнота стала полной, вязкой и страшной. В ней могла прятаться любая опасность. Но страх был нужен, чтобы держаться начеку, и я знал, что справлюсь. Я кое-как утвердился ногами на неровном полу и пошёл вперёд, выставив перед собой руки. Щель вела влево и вниз. Под ногами скрипели камни, трещины норовили стащить с ног туфли и рёбра боковых стен больно били по локтям. Пальцы натыкались на камень, холод и скользкую сырость. Я сразу стал спотыкаться и скоро угодил ногой в какую-то яму, едва не вывихнув голень. Проход сужался, и стены поменяли наклон. Дальше пришлось идти боком, опираясь на стену руками и пробуя пол ногой. Уклон становился круче, и камни, о которые я спотыкался, стали скатываться вперёд и вниз. Я слышал их шорох и тихое постукивание, потом звуки пропадали, и наползала со всех сторон ватная тишина. Воображение играло со мной неприятные шутки. В темноте, как это бывает при закрытых глазах, поплыли цветные круги. Они переплетались, образуя какие-то сложные фигуры, в которых скрывалась непонятная угроза. Под ногами то и дело что-то шуршало. Потом возникло чувство, будто я иду по краю пропасти над пустотой, готовой в любое мгновение ожить и сожрать меня. Я продолжал идти, пока не наткнулся на исходящий из глубины пещеры тихий, почти неслышный гул. Он
 возник, как удар гонга, как последнее предупреждение. И он не замирал, как утихает гонг, а продолжал звенеть, повышаясь в частоте. Я сел, где стоял, и спрятал голову в коленях, укрыв сверху руками. Определить тональность или окраску звука было трудно, потому что главным в нём было не само звучание, а влитая в него вибрация, заставляющая пространство раскрываться и менять свои качества, и то, что сам я при этом оставался в неизменном виде, казалось, отделяло меня от состояний этого нового качества. И тут, не меняя тона, звук этот образовал мысль. Она прозвучала у меня в голове как-то непонятно – ни на одном из знакомых мне языков, но смысл я уловил.
«Ты попал в трудное положение. Я могу помочь».
Это странным образом успокоило меня и даже наполнило какой-то задорной бодростью.
         - Спасибо. Мне не нужна помощь. Только убери этот звук.
         «Хорошо, - звук пропал, - но, если ты не нуждаешься в помощи, почему же ты здесь, в пещере, преследуемый вооружёнными людьми?»
         - А ты сам не знаешь?
         «У тебя много целей. Я мог бы их узнать, но не хочу трогать твоё сознание… без твоего разрешения. Ты ведь не разрешаешь?»
         - Не разрешаю и не допущу.
         «Я уважаю твои права. Но не наблюдать за тобой со стороны я не мог и кое-что понял. Мне кажется, кроме пирамид, и даже более, чем пирамиды, тебя интересуют люди. Я могу много рассказать тебе о людях, ибо знаю их очень давно».
        - Ибо давно, - я усмехнулся, - С каких пор давность знания определяет его истинность?
         Я встал и пошёл дальше над бездной, которой не признавал, спотыкался о камни, ища опору ногами и скользя ладонями по стенам. Глаза ли привыкли к темноте или мой собеседник подпустил света, но я стал различать узкие, острые изломы стен, ямы и выступы под ногами и своды, где две скалы круто врезались друг в друга.
        «Мы можем поговорить об этом в другой обстановке».
        - А чем тебя не устраивает эта?
        Но идти было трудно. Я ушиб локоть и ссадил руку, скользнув ладонью по острому краю камня. Демон двигался где-то рядом. Это была одна из тварей низших слоёв Астрала, как его называют люди, - скорее всего – рефаим – вредная бактерия тонкого мира. Но рефаимы были глазами и ушами тёмной силы, а через этого со мной, похоже, говорил кто-то выше рангом. С этим приходилось считаться.
       «Как изволишь, - шипел рефаим. – Я хотел только рассказать и показать тебе, интересующемуся, как прекрасны люди в своём несовершенстве. Нет порока, который в той или иной форме не проявлялся или не дремал бы в любом из них. И винить их в этом нельзя. Они такими созданы. Любой психолог скажет тебе, что подавленное чувство, будь то гнев, страх, вина или любовь, всегда найдут выход в психике или физике человека. Поэтому люди предпочитают жить страстями, это им нравится…
         На Земле всё происходит так, как должно происходить. История людей идёт своим путём. Людям не нужен Радужный поток и вся ваша космическая Система. Им хорошо и весело. Они превратили в балаган пирамиды в Гизе, теперь добрались до Крымских. А скоро балаганом станет и весь Крым, и не только».
         - Вот как? А почему это Крым станет балаганом?
         «Балаганом я называю всякое устройство, при котором одни играют роли, навязанные другими, которые в свою очередь выполняют волю стоящих над ними. Родился уже и правит тот, кто исполнит пророчество Библии о том, что брат пойдёт на брата, потому что агрессивность – один из основных инстинктов, определяющих направленность и смысл человеческого существования. Люди всегда ищут врагов, а не найдя, выдумывают их. Это объективный процесс. И чем скорее Земля отделится от Системы, тем быстрее здесь наступит Золотой век человечества, которое избавится от ненужных знаний».
          - Золотой век? Ты накормишь всех голодных и напоишь жаждущих?
          «Чтобы каждый получил то, что он хочет, не обязательно изобилие. Достаточно сократить объекты хотения и снизить потребности».
          - Животное существование? В идеале – стадо свиней?
         «Это грубо, посланец. Людям нужна еда, но не обязательно устрицы и мраморное мясо. Для большинства подходит фастфуд. Это и дёшево и сытно, и быстро. Людям хорошо в моём мире. Они находят усладу в лени, которая давно перестала считаться пороком. Ей легко найти оправдание, и она так сладко затягивает…  Любой грех оправдан в моём мире. «- Не укради»?! – это просто смешно, когда воруют все – от Президента до нищего. Люди начинают понимать это с самого детства. «- Не прелюбодействуй»?! – и вовсе анахронизм – понятие «прелюбодеяние» давно сменилось добропорядочным и вполне безгрешным определением – «секс». Люди идут вперёд и от остальных заповедей. Даже «не убий» перестала быть такой уж незыблемой истиной. И её находятся оправдатели, которым люди с удовольствием верят.  Люди довольны, зачем им мешать? Они движутся и развиваются, они не приемлют догмы, не важно – научной или духовной… Они не хотят жить в клетке, придуманной святошами. Не нужно вмешиваться в их дела. Вмешательство может породить явления, которые выпадают из алгоритма развития земной жизни».
        - Развитие, - усмехнулся я. – Выражайся точнее – деградация. И вообще, зачем ты мне всё это рассказываешь? Я думаю, тебе известно, что моя цель сейчас – наблюдение. Люди затронули одну из ретрансляционных составляющих Системы, и я должен проверить – насколько это опасно. Вмешиваться в духовность людей я не собираюсь.
         «Не собираешься, но вмешиваешься», -  в голосе демона появились угрожающие интонации. Мало того – он стал приобретать форму. Передо мной сгустилась ещё более тёмная, чем темень пещеры тень. Она дрожала и вспухала, словно раздуваясь изнутри.
         «Что за гуманистические эксперименты с вампиром? А исцеление алкоголика? Это уже не наблюдение, посланец. Это именно вмешательство в мои дела и поэтому я имею право делать ответные ходы».
       - Делай, что хочешь. Мне всё равно. Ты мне не противник, асур.
Асурами на Востоке называли демонов преисподней, презираемых за злобу и глупость. Позорная кличка прозвучала, как пароль. Она как будто сразу расставила всё по своим местам, сделала не нужными условности, дипломатию и вежливость.
«Не забывай, где ты находишься… И не смей называть меня асуром!»
- Разве не так называют тебя люди?
«- Это одно из гнуснейших прозвищ, придуманное теми…»
- Кто тебя хорошо знает!
«Всегда найдутся консерваторы и схоласты…».

2. Он говорил что-то ещё, но я не слушал. Слева открылось ответвление пещеры, и слабый ток воздуха указал невидимый пока выход. Постепенно темнота сменилась сумерками и впереди обозначилась светлое пятно прохода. Стены уже не сдавливали с боков, а проклятия асура стихли до едва слышного шипения. Ещё несколько шагов и я вышел к вертикальной щели, скрытой снаружи ломаным гребнем скалы.  Солнце уже село на верхушки деревьев, окружавших склон, но до вечера было ещё далеко. После мрака и ватной тишины пещеры, которую нарушало только шипение рефаима, я с удовольствием принимал тёплый свет осеннего вечера, стрёкот кузнечиков и щебетание птиц. И словно ожидавшие меня у выхода, прозвучали мысли Координатора:
«На Земле развивается процесс, который можно определить, как кризис человечности. Свойственная человеческой природе агрессия сублимируется в людях из общего недовольства своим существованием, которое у большинства присутствует всегда.
Агрессивность в коллективном сознании людей возникает обычно при появлении лидера с психически ненормальным отношением к человеческим жизням. Такой лидер в подходящий период с помощью пропаганды направляет недовольство народа на внешнего врага. Это могут быть коммунисты, евреи, террористы, бендеровцы…». (;)
Я не совсем понимал, почему Координатор счёл эту информацию актуальной, но знал, что каждый раз он говорил о главном.
Склон горы, покрытый мелкими кустами, полого уходил вниз к дороге. Я осмотрелся и, оскальзываясь на оползнях мелких камней, стал спускаться. Беседа с демоном осталась, как осадок, как предчувствие её продолжения. И это продолжение приближалась из-за левого поворота дороги – я хорошо это чувствовал – оттуда уже слышалось ворчание сильных моторов. Но это не была опасность в близком её проявлении. Структура взаимодействий показывала новый контакт, желательный и нежелательный одновременно, в зависимости от развития событий.
Два солидных седана тёмно-вишнёвого цвета, не спеша выехали к осыпи, сдвинулись на обочину и остановились как раз напротив моего спуска.  Из первой вышел спортивного вида старик с сенаторской гривой седых волос и в элегантном, не по сезону тёмном костюме. Из второй машины никто не вышел, и тонированные стекла на её дверях остались закрытыми. Старик рассеянно огляделся и, делая вид, что не видит меня, стал справлять малую нужду на куст шиповника. Делал он это достаточно долго, пока я не спустился на дорогу в нескольких метрах от него. Слово «старик» соответствовало содержанию этого человека, но не совсем подходило к форме. В мужчине классически проявлялось сочетание наклонностей к экспериментам нездорового образа жизни и попыток исправить их последствия с помощью оздоровительных приёмов и косметических процедур. У него хватило вкуса нарастить себе платиново-белую шевелюру. Всякий другой, более молодой цвет волос никак не сочетался бы с обрюзглой, ноздреватой кожей серого цвета. В результате неоднократных подтяжек и косметических процедур нормальные возрастные изменения лица превратились в малоподвижную маску без возраста. Морщинки от крыльев носа несимметрично расползались в стороны, рот растянулся в нитку, и между тонких губ поблескивали неправдоподобно белые зубы. Когда он пытался улыбнуться, его оскал не имел ничего общего с понятием «улыбка», просто углы губ раздвигались в стороны, демонстрируя сахарные импланты. Брови были неестественно приподняты, придавая лицу удивлённое выражение, что не соответствовало узким прорезям растянутых к вискам глаз. В целом весь этот камуфляж в сочетании с греческим носом и квадратным подбородком производил гнетущее впечатление. Но не исключено, что именно такого эффекта старик и ожидал от своей внешности.
Он очень похоже передёрнулся, обозначая конец процедуры, застегнул брюки и пошёл к машине. Уже открывая дверцу, он, словно что-то вспомнив, поднял глаза и, наконец, обратил на меня внимание. Всё правильно. Случайная, по нужде, остановка, случайная встреча на обочине, естественное предложение подвезти…
- Подвезти? – безразлично спросил он.
- До Севастополя? – уточнил я.
- Точно. Мы тоже туда, - с приятной улыбкой соврал старик. – Садитесь.
- Вот, спасибо! Надеюсь, я вас не стесню.
- Да, бросьте…
Обычный обмен любезностями. Как будто. Но уже в машине я понял, что шоу идёт к концу. На заднем сидении расположился толстый, мрачный тип в затемнённых очках. Всё в нём было зажато, как пальцы в кулаке боксёра в момент удара. Но этот боец отчаянно трусил. Очки, были нужны ему, чтобы скрыть испуганные глаза. Толстяк боялся, потому что не понимал… Я определил смещение его биоритмов и особый запах зеленоватого оттенка. На моё приветствие он только качнул головой, боясь потерять концентрацию. Машина мягко тронулась, двигатель работал почти не слышно, и плеер на панели неназойливо бормотал какой-то речитатив. Старик на переднем сидении заговорил. В Симферополь по делам? Такое жаркое лето стоит в этом году. Нужно будет заправиться за Симеизом, там качественный бензин, а то ведь знаете, как бывает… Он казался разговорчивым малым. Я, как мог, подыгрывал: отвечал, поддакивал, улыбался в нужном месте. Толстяк по-прежнему сосредоточенно молчал, но уже через минуту езды я ощутил осторожное прощупывание и поставил блок. Его эманации усилились, двинулись вдоль блока, заметались, поднялись к своему пределу. Он продолжал сидеть неподвижно, незряче глядя перед собой, и только подрагивание пальцев выдавало крайнее напряжение. Пойти вокруг его блоков оказалось неожиданно просто. Сквозь напластование бытовых проблем: обещанный за работу транш, какая-то Лола из «Кораллового грота», невыплаченный кредит…, я двинулся вглубь и увидел интересное. Вкрадчивый голос невидимого шефа: «Я должен исключить неожиданности…», и сотни файлов информации: конгломерат…, замкнутая самодостаточная финансово-информационная система…, зоны влияния…»
Мрачный экстрасенс, похоже, находился на последней стадии напряжения, хотя его атаки напоминали бомбардировку бетонной стены теннисными шариками.
- Не надо, Диксон, - сказал я, - всё равно не получится. Не будем экспериментировать.
- Что вы сказали? – живо отозвался старик. Он быстро взглянул на меня через плечо и в левом глазу его на мгновение полыхнул синий огонь. За его спиной я не столько увидел, сколько ощутил мощную тёмную энергию. Не отрывая взгляда, старик коснулся рукой панели и вместе с креслом повернулся ко мне. Машина была прекрасно спроектирована для комфортных переговоров. А может быть и для других целей. Я не удивился бы узнав, что в багажнике имеется надёжный контейнер для уютной перевозки неугодных. Старик вопросительно посмотрел на толстяка. Тот сокрушённо пожал плечами. Видимо, игра в прятки заканчивалась. Это как-то сразу стало понятно всем присутствующим.
- Ну, вот и прекрасно, - сказал старик. – Значит, с Диксоном вы уже познакомились. Давайте знакомиться дальше. Этот парень за рулём – Иванов. Он шофёр и телохранитель. В беседах обычно не участвует, но незаменим, если требуется кого-нибудь… защитить. А меня называйте Аблер. А там, откуда вы прибыли, вас, вероятно, называли не Михаилом Астаховым, не так ли?
- Вероятно, - согласился я. – А почему это вас интересует?
- Нас интересует всё, что происходит в мире. Особенно, если это явления необычные, космического масштаба, не так ли?
Он постоянно вставлял этот риторический подвопросик, совершенно не ожидая никаких подтверждений. Я не совсем понимал, за кого он меня принимает, но структура взаимодействий на ближнее будущее показывала спокойные перспективы. А дальше будет видно. Из информации, полученной от Диксона, мне было известно, с чем я имею дело, и анализ структуры взаимодействия показывал разветвляющиеся возможности этого контакта. Аблер, по-прежнему не отводя глаз, смотрел на меня с каким-то весёлым нахальством. Диксон сидел, отодвинувшись подальше, к самой двери машины, и смотрел в окно. Теперь, ощущая свою беспомощность, он боялся ещё сильнее.
- Вы уверены, что ничего не путаете? – спросил я на всякий случай. В неопределённой ситуации всегда предпочтительнее задавать вопросы, чтобы иметь материал для анализа. Но Аблер не принял моё замечание даже как гипотезу. Он только отрицательно качнул головой и повернул кресло, снова оказавшись ко мне спиной.
– Нет, я ничего не путаю… Между прочим, у вас снова идёт кровь. Нужно перевязать. Диксон!
Я хотел отказаться, но голова не переставала беспокоить резкими толчками боли, а теперь ещё кровь снова стала сочиться из-под бейсболки.
- Ударился в пещере, - сказал я и как-то сразу понял, что ложь сейчас не к чему, что если эти люди здесь из-за меня, то принять от них помощь целесообразно, тем более, что я её уже принял, садясь в машину.
Диксон полез за спинку своего сидения, повозился там и вытащил плоскую коробку с красным крестиком. Он достаточно умело обработал мне рану и наложил повязку. Это у него получалось лучше, чем копаться в чужих мыслях.
- Огнестрельное, - сказал он.
- Естественно, - не оборачиваясь, сказал Аблер.
- И на плече…
- Конечно.
Он, видимо, нажал какую-то кнопку, потому что из пола между сидениями выдвинулся небольшой чёрный куб. Верхняя грань его с мелодичным скрипом раздвинулась, продемонстрировав несколько разноцветных бутылок и бокалов.
- Не хотите ли выпить?! – предложил Аблер, снова поворачиваясь вместе с креслом. – После сегодняшних гонок у вас наверняка пересохло во рту. Виски, коньяк? Может быть кофе?
Я налил себе минеральной воды и бросил в бокал кубик льда.
- Угощайтесь, доктор, - разрешил Аблер забившемуся в угол экстрасенсу. – Не каждый день доводится соревноваться с таким противником. Он ведь старался, не так ли, э-э-э… Михаил?
Я молча пожал плечами. Диксон поспешно наполнил бокал коньяком и снова забился в свой угол. Аблер рассмеялся.
- Вы, Михаил, прекрасный собеседник, - сказал он. – Ну, что ж. Тогда так. Согласно законов гостеприимства… Знаете, когда я готовился к этой встрече, я прикидывал всякие варианты. Ну, сами понимаете – первый контакт, восторг, торжество, «Добро пожаловать» и так далее. Но ваши предшественники, или я не знаю кто, на своих тарелках и шарах постоянно уклонялись и продолжают уклоняться от официальных контактов. Поэтому я решил, что мнение о людях у них весьма негативное и ни о каких взаимных восторгах не может быть речи. Поэтому, буду просто констатировать факты. Наши приборы засекли приближение к Земле энергетического сгустка неизвестной науке, нашей науке, природы. Пока учёные и военные хлопали ушами, он вошёл в атмосферу в районе Чёрного моря и растворился где-то в восточной части Крыма. Одновременно с этим поступила информация о появлении в Керчи личности, обладающей повышенной энергетикой. Михаил Астахов, геофизик из Москвы, получивший тяжёлую контузию в автокатастрофе, такой энергетикой не обладал. Сам факт его моментального выздоровления после такой контузии вызывает много вопросов, естественно у тех, кого это интересует. Дальнейшие наблюдения за вами: сеансы связи, пирамиды, незаконные нотариальные операции, вампир, побег из сумасшедшего дома, гонки от милиции…
- Мне нравится, что вы пропускаете нападение в ресторане, незаконное задержание…
- Это не мы, - быстро сказал Аблер. – Это был естественный ход событий. Мы только наблюдали. Если все эти мелочи доставили вам неприятности, прошу нас извинить. Но, мне кажется, вы легко справились с этими проблемами, не так ли?
- Ну, хорошо. Предположим. И что дальше?
- Согласитесь, мы не могли оставить без внимания ваше прибытие.
- А кто это – «мы»? Вы это всё время повторяете.
- Ну, скажем так: мы – это те, кто представляет реальную власть, - ответил Аблер. Сквозь небрежность тона явно проступала гордость за себя и свою принадлежность к этой самой власти. Он сделал длинную паузу, потягивая через соломинку какую-то бурую смесь. Ему очень хотелось произвести на меня ошеломляющее впечатление. Я смотрел в окно, позвякивая льдинкой в своём бокале. Машина шла быстро, плавно срезая повороты и почти не тормозя. Обошла несколько ползущих легковушек и автобусов. Встречные машины почему-то не попадались. Не было и милицейских кордонов и заграждений. Гаишник на посту у какого-то посёлка проводил нас сонным взглядом и отвернулся.
- Вы хотите, чтобы я со страхом спросил: неужели Мировое правительство?
 Аблер вежливо показал свои вставные зубы.
- Мировое правительство – один из мифов, которые так любит наше население. Виртуальный тиран, сатрап и деспот, которого ненавидят и боятся, в то же время не веря всерьёз в его существование. На самом деле всё проще и всё сложнее.
Как умелый дипломат он интриговал и не торопился открывать главные козыри. Но я тоже не торопился. Аблер был хорошо подготовлен к встрече. В его сознании я обнаружил умело внедрённые лабиринты с блоками разного оттенка. Они вводили в тупики, в области плоской ментальности с явно привнесёнными картинами счастливого досуга и быта, или оканчивались бессмысленными наборами слов, въедающимися в память поговорками и песенками. Чтобы найти в этом хаосе нужную информацию требовалось время. Сведения, которыми располагал Аблер, были отрывочны и не всегда верны. Он знал, например, что меня интересует повреждение восточной пирамиды, но относительно назначения и структуры Крымского комплекса я обнаружил только предположения. Каких-то внятных планов в отношении меня у него не было, однако мысли его шли на общем фоне нежелания моего присутствия. Судя по всему пресловутые «мы» неплохо устроились в этом социуме, продолжают устраиваться всё лучше, и не нуждаются в посторонней помощи, мало того, любое вмешательство в их дела не желательно. «Им» не требовалось помощи в научной области, не нужен был обмен опытом и знаниями, достижениями искусства и особенно не нуждались они в подсказках в области духовно-психического совершенствования. По всем этим позициям «они» имели свои твёрдые установки, которые жёстко оберегались от любой корректировки.
- Я слушаю, Аблер. Вы сказали: «На самом деле всё проще и всё сложнее». Продолжайте!
- Однако, позвольте и мне поинтересоваться некоторыми моментами, которые вызывают у нас вопросы.
- Вы же знаете, что у меня чисто техническая задача. Что же вам ещё?
- Нас интересуют ваши планы относительно официального контакта.
- Никаких полномочий относительно официального контакта я не имею.
- Ваше посещение может иметь отрицательные последствия для нас?
- Смотря что вы считаете отрицательными последствиями.
- Ну, например какие-то санкции за повреждение западной пирамиды?
- Этот вопрос ещё не обсуждался, но я не думаю...
- Имейте в виду, мы готовы оказать вам любую помощь, которую вы сочтёте нужной.
- И что вы хотите взамен?
- Видите ли, контакты такого рода для нас в новинку. Поэтому в данный момент мы ничего не просим, однако рассчитываем, что наше сотрудничество будет взаимовыгодным.
- А если я попрошу остановить машину и оставить меня в покое?
- Ну, что такое покой в наше беспокойное время?! Машину мы, конечно, остановим и предоставим вам полную возможность поступать, как изволите, но вот оставить вас без внимания никак не получится. Вы всё-таки гость, и можете в незнакомой обстановке попасть в трудное положение, как сегодня, например. К тому же, если вы откажетесь пойти на контакт, то нам, извините за любопытство, интересно будет хотя бы издалека понаблюдать ваши возможности. Естественно, мешать вам мы не будем.
- А какого рода помощь вы можете мне предоставить?
- Наши возможности неограниченны, в определённых пространственных пределах, разумеется. Мы можем отремонтировать или вообще уничтожить Крымские пирамиды, можем сделать их центром внимания всей Земли или предать полному забвению, или сделать любое, что вы попросите.
- Кстати, во второй машине у вас видимо секретарша и личный массажист?
- Исполнительная группа, - охотно ответил Аблер. – Вы не представляете, как трудно сейчас путешествовать по Крыму.

3. Справа от машины убегал назад крутой, местами отвесный, склон горы. Редкие деревья и кустарники цепко держались корнями в каменных трещинах. Вялыми пучками торчала засохшая трава. Мы подъезжали к Байдарским воротам, и слева всё шире открывалось огромное пространство неба и моря. Но, как и в прошлом году, когда я проезжал здесь с друзьями, перевал был закрыт облаками. Поднимаясь по извилистой дороге, машина как-то сразу оказывалась в призрачном, свинцового цвета тумане. Он густел, наливался непроницаемостью, превращаясь в облако. Нужно было ехать особенно осторожно, потому что в нём, плавали ещё более плотные сгустки, которые, неожиданно окружив машину, полностью закрывали обзор.
Мы проехали под аркой Байдарских ворот, мимо небольшого асфальтового пятачка, превращённого в рынок. Здесь Аблер остановил машины. Нужно немного размяться и перекусить, не так ли?
Площадка за Байдарскими воротами была превращена в рынок,  богатый и тесный. Здесь, кроме вин и сувениров, торговали кепками, издалека похожими на бейсболки, раскрашенными футболками, носками ручной вязки, мёдом в сотах. Проезжие путешественники закусывали тут же на воздухе у ларьков с шаурмой и растворимым кофе.
Мы поднялись в маленький ресторан и заняли столик у окна с видом на море. Вид на море был главным достоинством ресторана. Он открывался с любого места для посетителей, потому что стена, обращённая на юг, от пола до потолка была одним сплошным окном. Но сейчас из-за тумана моря было не видно, оно только угадывалось, как продолжение огромного пространства от вершины перевала до невидимой в тумане линии горизонта.
- Меня утомляют долгие поездки, - говорил Аблер, усаживаясь в кресло. – Поясница начинает ныть и всё такое. Ну что, продолжим нашу беседу?
Я откинулся на спинку кресла, вытянул под столом ноги и только теперь почувствовал отвратительную до тошноты измотанность. Как-то сразу заболели раны на голове и плече, словно опомнившись, стали противно ныть и саднить полученные в пещере ушибы. Я закрыл глаза.
- А… Вы в порядке? – спросил Аблер.
- Нет, не в порядке, - сказал я, - но это не ваше дело.
- Как угодно…, - Аблер поднял руки ладонями вперёд. Он как будто сдавался, принимал все условия моей игры, но было очевидно, что так будет не долго. Сейчас структура взаимодействий была вполне благоприятной и, несмотря на лабиринты, устроенные в голове Аблера, я понемногу начинал разбираться в его мыслях. Организация, которую он представлял, напоминала конгломерат мощных влияний, прибравший к рукам все нити банковской системы и вместе с ними реальную власть. Составляющие его элитарии, не имея других конкурентов в официальном социуме, находились в постоянном конфликте между собой, устраивали друг другу гадости, в результате которых возникали кризисы, беспорядки и революции. Понятий честности и гуманизма в этих играх не было и быть не могло, и никаких правил в них не существовало. Убийство конкурента любым способом считалось удачным ходом, использование террористов, психотропные воздействия, страдания и смерть тысяч людей в искусственно созданных «революциях» были обычными составляющими этих игр.
Над всем этим нечётко просматривалась власть тонких энергий, некой сущности. Точного представления об этой сущности и её имени в голове Аблера не было, но, постепенно вникая в структуры реального мироустройства, я чувствовал присутствие инфернальной силы. Именно она держала в руках нити, на концах которых, сами того не подозревая, кривлялись и гримасничали элитарии.
Аблер долго морщился над карточкой меню, наконец, что-то выбрал и показал официанту. Я, почти не глядя, заказал какое-то мясо и салат из овощей. Аблер уронил меню на стол и обмяк в своём кресле. Из какого-то внутреннего кармана он привычным движением извлёк маленькую капсулу и бросил её в рот.
- Итак, о простоте отношений, - заговорил он, причмокивая губами. – Думаю, вы не станете возражать тому, что существуют не нами придуманные, неизменные законы природы, не так ли? Мы классифицируем их как законы физики, химии, математики, экономики, психологии, общественного развития.
- Кажется, вы свалили всё в одну кучу?
- Может быть в каком-то смысле. Но это не имеет значения. Главный критерий законов природы один – их объективность. Они существуют, хотим мы этого или нет. И экономические, и социальные, и психические законы так же объективны, как и законы, например, физики или математики. Прошу извинить, если мой вопрос покажется вам бестактным. Вы располагаете всеми знаниями Михаила Астахова, не так ли? Прекрасно! В таком случае, мне незачем рассказывать вам об учении Маркса. Несмотря на то, что открытые им законы подвергаются критике, опровергнуть их никто не смог. И не сможет, ибо они объективны. Что можно возразить, например, против закона прибавочной стоимости?! А законы экономики, как известно, неизбежно диктуют условия социального устройства. Это ещё один закон, не так ли?!
Объективными условиями существования любого социума, наряду с так называемыми «положительными» свойствами, являются также свойства «отрицательные». Это социальное неравенство, коррупция, преступность, различного рода извращения и многое другое. Бороться с ними также бесполезно, как, например, с проституцией или употреблением спиртного. А то, с чем невозможно бороться, следует брать под контроль и использовать. В результате возникает модель гармоничного общества, где у каждого явления есть своё место, где каждая социальная группа имеет свои задачи, интересы и проблемы. Например, у политиков своя социальная ниша, у проституток – своя.
Аблер со значением поднял палец. Я невольно обратил внимание на его старческую кисть, которую не могли спасти от времени никакие шлифовки и притирания.
- Далее, - продолжал он. - Задачей любого правительства является с учётом объективных законов издавать законы, так сказать, субъективные, направленные на удовлетворение потребностей населения и сохранение стабильности в этом удовлетворении. Первое достигается двумя путями: развитием производства и регулированием уровня потребностей населения.
- Это интересно! Вот о втором пути, пожалуйста, поподробнее, - попросил я.
- Пожалуйста, - с готовностью продолжал Аблер. – Итак – регулирование уровня потребностей. Возьмём пример. Попроще, попримитивней, так сказать. Домашние собаки некоторых пород отличаются прожорливостью и любовью к сладкому. И то и другое для собаки вредно. Если предоставить ей возможность есть вдоволь и неограниченно лакомиться, например, шоколадом, животное очень быстро заболеет и издохнет. Поэтому хороший хозяин ограничивает собаку в еде, подбирает ей правильный рацион, из которого исключает сладкое и другие вредные компоненты. Не так ли?! Поэтому и мы стараемся обустроить жизнь человечества таким образом, чтобы каждый имел то, что ему требуется для нормального процесса метаболизма.
- Наверно, это относится не только к обмену веществ, но и ко всему образу жизни?
- Естественно!
- Вот как?! А кто же определяет эту норму?
- Я понимаю. Вы намекаете на то, что это мы навязываем людям свои нормы. Отнюдь! Эти нормы люди устанавливают себе сами. Наша задача обеспечить их исполнение. Вам известно понятие «общественное мнение». Обычно оно применяется к выражению воли большинства относительно каких-то социальных процессов. Неисполнение, так сказать, своей воли массы воспринимают особенно болезненно. Поэтому волю масс правительство должно учитывать и направлять.
- Направлять волю?
- Естественно! Как хороший пастырь направляет своё стадо на лучшее пастбище. Иначе пасомые могут забрести в пустыню и погибнуть, не так ли?
- Пасомые, - повторил я. – Это круто. Но мы, кажется, говорим о людях, не так ли? Это такие, знаете, существа, которые имеют душу, совесть, умеют думать и любить, хотят быть независимыми и свободными?
- Конечно! – Аблер сказал это с интонацией, не допускающей никаких сомнений. – Мы говорим о людях, которые в первую очередь хотят быть сытыми, хорошо одетыми, жить в тёплых домах и не ломать себе головы посторонними, не касающимися их вопросами. И не лезть в драку с тем, чего не миновать. Люди в своей массе нуждаются в руководстве, в лидерах, в кумирах. Толпа нуждается в лидере, как стадо нуждается в пастухе. Если вы изучали психологию, то должны знать, что у толпы людей неизбежно возникает так называемое коллективное сознание. Это состояние, при котором отдельные мнения сливаются в нечто общее. Впрочем, это слишком сложно. Поверьте мне на слово, что толпа всегда требует властелина, жаждет его, а потом начинает его боготворить. Поэтому очень важно, чтобы люди не ошиблись в своём выборе. Иначе появляются Робеспьеры, Гитлеры, Кастро.
Нам близки идеи коммунизма, социализма, маоизма, фашизма и многих других «измов» о превалирующей роли общественного сознания. Все они предполагают доведение сознание каждого индивида до уровня коллективного сознания массы. Подчёркиваю слова: «доведение» (а подъём ли это или спуск – не важно), «доведение индивидуального» до «коллективного» – и никак не наоборот. Да и сам индивид подсознательно стремится к коллективу. «Человек – животное коллективное»! А где коллектив, там подчинение. Коллектив, возглавляемый лидером, быстро избавляет психику отдельного человека от таких тяжёлых регуляторов и сдерживающих факторов, как ответственность и совесть. Известно, что в массе люди часто совершают поступки, которые любой из них самостоятельно не совершил бы, да порой и не додумался бы, не имея перед собой примера других.
Нам принесли еду, и я невольно подивился, как в эти несколько минут Аблер умудрился прочитать мне целую лекцию.
- Общественное сознание, как вам известно, формируется с помощью информационных систем и сохраняется в нужных рамках с помощью систем развлекательных, - снова заговорил Аблер. – Это просто психологическая диверсификации, которую разрабатывают специально подготовленные политтехнологи. В результате личность постепенно вытесняется и человек становится просто частью толпы.
Мне было уже не интересно слушать Аблера. Его сентенции были просто интерпретацией и в какой-то степени продолжением философствований асура. Я демонстративно зевнул, но Аблер этого как будто не заметил. С ним, видимо случился приступ болтливости, и он продолжал говорить, временами забывая есть и подтверждая свои слова поднятием вилки с куском мяса на конце.
- Вам известно такое понятие – «американская мечта»: дом, семья, машина, счёт в банке, ну, и так далее, в зависимости от аппетитов. К этой норме американцы, а за ними весь мир, пришли сами. А задача правительства – обеспечить воплощение этой мечты…
Я жевал, наблюдая, как официант меняет скатерть на соседнем столе.
- Мы направляем свободу воли, - говорил Аблер, - создаём идеальное общество, в котором все будут счастливы в зависимости от индивидуального понимания счастья каждым. Мало того – в зависимости от понимания счастья каждым в конкретный момент его существования…
Законы Аблера для меня не нуждались в комментариях. При всей видимости логики он просто поплёвывал сверху вниз с цинизмом сверхчеловека. Ничего нового в этом не было. Интересна была полная отстраненность его личности от остального человечества, словно это он был пришельцем из иного мира, наблюдающим за людьми, как за подопытными животными или – скорее – насекомыми .
И ещё я понял, что относительно меня какое-то решение уже принято, иначе Аблер не стал бы со мной так откровенничать. Его хозяин рассчитывал, что, возможно, эти правила, донесённые до меня красноречием Аблера, хотя бы частично получат желательный отклик. Тогда можно было бы продолжать переговоры. В противном случае меня ждала, как минимум, изоляция.
Я сидел, рассеянно глядя на Аблера и вертел в ладонях чашку кофе. Она была гладкая и тёплая, и на донышке оставалась ещё пара вкусных глотков. И в кофейный запах приятно вплетался аромат корицы.  Я не собирался гипнотизировать Аблера или ещё как-то воздействовать на его психику. Аблер был уже настолько пронизан цинизмом, что исправлять его было, пожалуй, поздно. Хотя… Я заметил, что под моим взглядом Аблер начинает сбиваться в своих сентенциях, несколько раз возникали паузы, которые он с трудом преодолевал.
- Вы напрасно пытаетесь меня обмануть, Аблер? Вы прекрасно сознаёте, что сами вы обмануты давно, понимаете, что вовлечены в большую и грязную ложь. Не такими задуманы люди и не таким создан этот мир. Таким его делаете вы и те, кто над вами. И это неправильно.
Я перебил Аблера, и он словно поперхнулся очередным непроизнесённым словом, но быстро справился с собой.
- Бросьте, Михаил. Моя логика апробирована веками, и создавал её не я, а лучшие умы человечества, - тихо сказал он.
Но, несмотря на включившуюся инерцию, выработанную годами подлости, в голосе Аблера уже не было прежнего апломба и вальяжности хозяина жизни.
-  Кстати, - задумчиво продолжал Аблер, - этот прекрасный край скоро станет пасынком Империи. Нужно, чтобы мир состоял из многих разрозненных кусков – не враждебных, но и не дружественных между собой. Вечный принцип – Divide et impera!
- Кому – нужно? – спросил я.
Аблер улыбнулся углом рта и не ответил.
Всю дорогу до Севастополя он был немногословен и всякий раз, встречаясь со мной глазами, отводил взгляд. Впервые в своей взрослой жизни Аблер ощущал прикосновение к Радужному потоку. Через меня. И это прикосновение пробуждало в нём что-то забытое, загнанное в подсознание, какое-то светлое ощущение счастья, которое – он теперь это с болью понимал – потеряно для него навсегда.

4. Дождь не доставал до лоджии моего номера. В метре от перил я видел искристую занавесь водяных струй. Она закрывала и прятала в себе пространство, размывая даже луч маяка.
Вернувшись в гостиную, я с удовольствием растянулся на сухом широком диване. Было тихо и пусто – тысячи километров пространства отделяли меня от прежних тревог. Но проблемы продолжали оставаться, и даже, пожалуй, углублялись. Откровения Аблера, как бы разъедая постепенно мою бестолковость, проникали внутрь сознания… Мало знать ментальность людей, нужно понять, как она формируется, кто и как её направляет. А разве не об этом говорил мне дядя Коля, потом асур и теперь вот, Аблер. Другое дело, что мне самому было по-человечески страшно забираться в эти дебри…
 Я бездумно поиграл кнопками на пульте, вызывая на экране ненужные изображения беспорядков, катастроф, кровавых кинодрак и убийств, перемешанных с развесёлой попсой. И тут серая тень шевельнулась в углу, а за спиной в дверях спальни кто-то прошёл. Я подскочил и заглянул в спальню. Серая тень растаяла в воздухе с началом моего движения, и в спальне было пусто. Он будет следить за мной и пугать. Люди боятся неизвестного, но если осветить тёмную комнату, увидишь, что бояться нечего. Мои это мысли или Координатора?! Или асура? Я прошёлся по номеру из конца в конец, заглядывая во все углы, и постарался уверить себя, что всё это игра усталого воображения, ошибка восприятия - в шуме дождя, в незнакомой обстановке, в непривычном преломлении света. Я старался успокоиться, подумать о хорошем – о тёте, Инге, но тревога, понимание происходящего и нежелание этого настоящего таким, как оно есть, только отступали на время в сторону, чтобы потом вернуться и тяжеловесно занять своё место. Это ощущение просачивалась в комнату сквозь дождевую завесу, с экрана телевизора и, особенно, из назойливых коридорных шумов, означавших чужую, незнакомую жизнь…
Выйдя в длинный коридор, почему-то наводивший на мысль о подводной лодке, я спустился в бар. Расположенный  на одном этаже с ресторанным залом, он был отделён от просторного холла чёрным резным заборчиком высотой в человеческий рост с низкими дверцами, как в салунах из ковбойских вестернов. Заборчик отделял зону приглушённого света в холле от полумрака бара. Единственным его освещением были красноватые пятна настольных ламп, не дававших света дальше окружности столов, отчего у сидящих вокруг них высвечивались только маски лиц. Мистическую атмосферу дополняло подсвеченное снизу лицо диджея в углу, откуда истекала минором тихая музыка.
За стойкой было немого светлей, и там был Аблер. Он сидел, мягко обнимая пальцами бокал, и смотрел в пустоту. Я сел в стороне и залюбовался его отсутствующим лицом. Нечто подобное уловил Пикассо в своей «Любительнице абсента», но Аблер гораздо превосходил картину своей отрешённостью от внешнего и глубиной внутреннего скитания. Я сразу понял, что он принял что-то тяжёлое, похлеще абсента.
Ждать пришлось долго, но, наконец, он тихо вздохнул и наклонился к своему бокалу.
- Добрый вечер, Аблер. Медитируете?
Он с неохотой повернулся и кивнул. Но сквозь эту неохоту я почувствовал его облегчение, как будто своим приходом вызвал последний скачёк мысли, позволивший принять решение о чём-то неизбежном. И это неизбежное было ему и желаемо и страшно.
- Это вы, пришелец?! Ну, что ж, следовало ожидать.
- Надеюсь, не помешал? Поболтать захотелось.
- Конечно, помешали, но что поделаешь. Что будете пить?
- Наверное, бурбон.
- Напрасно. В это время суток нужно пить чистый виски или коньяк.
- Это ваша теория.
- Практика. Многолетняя практика. Около полуночи меняются реальности и нужно их встречать в правильном состоянии.
- То есть – пьяным.
- Грубое слово. Меняя внутреннюю реальность, вы легче или труднее воспринимаете смену внешней. Тут важно правильно выбрать напиток.
- Но вы, похоже, выбрали не только напиток?
Аблер с некоторым удивлением посмотрел на свой бокал и поморщился.
- Это высшая математика, юноша. Вам этого пока не понять… Так я выхожу за рамки сознания и парю над ним, над американской мечтой, над людишками…
- ЛСД? – спросил я.
- Вы плохо информированы. ЛСД – только ключ, открывающий сокровищницу нашего ума. Он выпускает мысль на свободу, позволяет ей вникать и наслаждаться этим вниканием…
- Но вам я и не советую, - закончил он после долгой паузы. – Пейте  добрый старый бурбон и будьте счастливы.
Белоснежный бармен с угольно-черной бабочкой у толстого подбородка бесшумно возник слева, поставил передо мной бокал и также бесшумно исчез.
- И во что же вы сейчас вникаете, Аблер? – спросил я.
- В скрытую реальность, - ответил Аблер. – Если вы полагаете, что видите всё, на что смотрите, то это иллюзия. Человеческое восприятие избирательно… Важно уметь видеть невидимое… Я вот сейчас вижу вокруг множество прозрачных сущностей. Они вьются вокруг людей, шутят с ними, питаются ими…
Аблер наклонился ко мне и поманил пальцем.
- Это элементали или вольные духи. Название не важно. Важно то, что у нас с ними один господин. А вот вас они сторонятся, как будто чувствуют что-то инородное.
Элементалей вокруг Аблера было трудно не увидеть. Как рой разжиревших москитов они облепили его, оставляя в местах укусов следы отравы. Но ментальность Аблера была перенасыщена ядами различных состояний, и все новые вливания действовали на него, просто как тормозящие психику препараты. По сути Аблер был уже трупом, который продолжал существовать и действовать благодаря наркотикам и тёмной энергии, сохранявшей тело и личность для использования его интеллектуальных накоплений. Остатками собственного сознания Аблер это понимал и, надрываясь, цеплялся за возможность просуществовать хоть немного ещё пусть даже в полуживом виде.
Я на пробу пососал из трубочки, торчащей в бокале вместе с дурацким зонтиком, потом бросил их в пепельницу и сделал пару серьёзных глотков.
- Хотите сыграть? – Аблер кивнул в сторону полутёмного отверстия между лиловых портьер, откуда очередями строчил шарик рулетки и раздавались возгласы разнообразной окраски. – Выигрыш гарантирован. Можете сразу стать богатым человеком.
- Какой же интерес играть, если выигрыш гарантирован?
- Интерес всегда один – деньги.
- Деньги не главное.
- А что же?
- Наверное, в данном случае, сама игра, азарт.
- Рассуждаете, как человек.
- Вы напрасно принимаете меня за пришельца, Аблер.
- Если бы только я, - с пьяной задумчивостью изрёк Аблер и выставил вперёд мокрую губу. – Так значит, деньги вас не интересуют.
- Нет.
- Так, так. Значит - «не хлебом единым»… Прыгать с крыши храма, наверное, тоже не будем... А как насчёт власти над царствами? Мы можем что-то в этом роде…
- Чего вы от меня добиваетесь, Аблер? Я не собираюсь принимать от вас ни денег, ни помощи – ничего!
- Вот теперь вы говорите, как пришелец…, - Аблер откинул голову, словно надеясь рассмотреть во мне что-то новое, отличающее меня, как существо с другой планеты. И снова в глубине его глаз как будто промелькнула голубая искра.
- … или – как посланец? – сказал он после паузы. – Сказать честно: я стал вас побаиваться, хотя в принципе я не боюсь ничего, даже смерти. Интересно бы знать, что же действительно вы собой представляете? Но у меня такое чувство, что вы и сами этого не знаете… до конца… Есть в вас что-то такое… Не нахожу слов. Не от мира сего. И меня это пугает. Потому что я прожил жизнь в мире сём, и только теперь, на склоне лет, понял, что есть и другие состояния, кроме этой жизни. И служил я, кажется, не тем идеалам… Пойдёмте отсюда. Может быть, я хоть раз смогу принести настоящую пользу…
Аблер говорил обрывчато и, казалось, бессвязно. Но я всё понимал.
- Не знаю, захотите ли вы, и может ли это чему-нибудь помочь, но я раскроюсь, - бормотал он, сползая со стула. - Сниму блоки. И делайте, что хотите. Но это единственный путь, чтобы добраться до сути… Только через моё подсознание… Да, на всякий случай. Если со мной что-нибудь случится, я дал Диксону команду оберегать вас от неприятностей этого мира.
- А что может с вами случиться?
Аблер промолчал и стал рассчитываться. Пальцы его путались среди купюр. В конце концов, он раздражённо бросил деньги на стойку и пошёл из бара.
Мы сидели в моём номере, и за окном также лил дождь. Его тихое монотонное шуршание помогало сосредоточиться. Я смотрел на Аблера, отсекая из внимания окружающие предметы, звуки и запахи. Постепенно затуманились углы комнаты, исчезла портьера за спиной Аблера, затихли звуки дождя и губы Аблера, продолжая шевелиться, перестали испускать звуки. Он полностью и с облегчение снял блоки…
Я знал, что некоторые люди, избравшие духовный путь, умели перемещаться в чужое тело. Например, некий буддист Лобсанг Рампа проделывал такой опыт в прошлом веке. Но такие истории люди чаще всего принимали с недоверием, скорее относя их к легендам или простому шарлатанству. Именно шарлатаном и обманщиком и остался Рампа для большинства человечества. В своих записях он довольно точно описал перемещение в другое тело. Что-то похожее испытал и я, забираясь в сознание Аблера, с той только разницей, что меня не беспокоили его размеры. Мне достаточно было занять некое пространство его ментала, чтобы затем перейти в астральное тело. В большей степени при таком проникновении важны ментальные накопления. Если чистое сознание Астахова при контакте проявляло позитив, то оказаться в ментале престарелого агента тайных служб, перегруженном негативом, вытесненной в подсознание совестью, утопленными в глубине памяти преступлениями, несовместимыми с любыми, даже самыми вольными нормами, было мучительно. Аблер совершал в своей жизни поступки не только преступные и постыдные с точки зрения общества, но недопустимые даже его собственными нормами. И эта ментальность обещала в скором времени полный распад личности, а вместе с ней и физического тела. Его задавленная совесть напоминала воспалённый гнойник, который вместо лечения постоянно туго бинтовался, залепливался пластырями психотерапии, алкоголя и наркотиков. Но под их слоями он продолжал гнить и нарывать. Этот процесс неизбежно должен был закончиться извержением яда, который затопит его сознание безумием, если ещё раньше он не умрёт от болезней тела. У него был безнадёжно испорченный желудок и печень, в которой быстро зрел цирроз, и никуда не годное сердце с двумя послеинфарктными рубцами и вшитым клапаном. Это не считая мелких болей в суставах, межрёберной невралгии и геморроя. Я быстро определил, что Аблер держался только благодаря какому-то сильному наркотику, и его действие сейчас заканчивалось… и от этого начиналась настоящая ломка – горела грудь, ворочало суставы, голова кружилась, и в ней одна за другой со звуком лопающихся струн вспыхивали и гасли разноцветные искры, оставляя после себя мутную боль…
*   *   *
Зыбкая, колышущаяся прозрачность рвётся посередине; из разрыва, как из раны, вытекает вязкий туман. Он ползёт вверх и вниз извилистыми щупальцами. Они обвивают меня до колен, до пояса, до горла. Натужно преодолевая туман, я двигался вперёд, туда, где был источник мрака. Вспыхивали на мгновение красоты раскинувшегося вокруг волшебного парка и тут же теряли контрастность, расплывались в мареве вместе с другими реальностями, и сквозь исчезающие кустарники, цветы, скальные выходы и струи водопадов вдалеке проявлялось в своём истинном виде существо, похожее на чёрно-красный, постоянно меняющий форму сгусток. Оно могло существовать на физическом и тонком уровнях, а может быть и в других, неизвестных мне измерениях и качествах. Вокруг него мельтешили в тонком слое липкие, почти невидимые сущности, родственные ему и стихиям Земли. Они были противоположных ему и нейтральных ароматов и поэтому и по многим другим причинам, которые возникали постоянно в нём и вокруг него в ответвлениях множества пространств, оно постоянно было напряжено и от этого раздражено, зло и спонтанно, как вулкан, способный взорваться в любой момент.
А потом он приобрёл человеческие формы, но вокруг по-прежнему бушевала та же чёрно-красная буря. Он представился мне молодым человеком с чёрной, словно обгорелой головой в солнечных очках и футболке с надписью «All or nothing!». Черты его лица не имели значения, но похож он был сразу на нескольких звездунов современного «попа» или это они вольно или невольно копировали эти обведённые чёрным пронзительные глаза, прямые брови и мрачную эспаньолку вокруг надменного рта. Он сидел в шезлонге на берегу окружённого скалами озера. Как в плохой анимации, некоторые детали окружающих нас декораций были плохо прорисованы, периферия тонула в серой мути, и даже лицо демона подёргивалось, меняя твёрдые очертания.
Наш диалог, видимо, начался давно, но сущность его я начал осознавать ещё раньше. Ею было пропитана вся атмосфера этого инфернального фрагмента, созданного вопреки природе. Демон был удовлетворён моим прибытием. Я ощущал его любопытство, некоторый страх и застарелую, ставшую натурой злость. Он сразу уяснил степень моей осведомлённости и возможностей и повёл себя деликатно.
- Ах, Аблер, старый пройдоха, - с насмешливой укоризной произнёс демон. – Смотрите, что придумал! Я-то собирался ещё понаблюдать…
- Я знаю.
Мне было немного неловко за Аблера и за себя, потому что встреча эта в принципе была необязательна и ничего не решала. Князь Земли был мне достаточно понятен и неинтересен, и только то, что старый Аблер в последней попытке покаяния совершил поступок, который будет стоить ему жизни, придавало ей какую-то весомость и смысл.
- Старина Аблер, наверное, устал, - задумчиво сказал демон. – Посадите его вон там, в кресло. Он всегда его любил.
Я сел и налил себе воды. Не угодно ли чего-нибудь покрепче? Не помешает. Не хотите? Ну, тогда к делу. Надеюсь, ваша миссия завершена? Пирамиды в порядке и уровень человеческого менталитета вам понятен…
Ему очень хотелось услышать от меня, как глубоко опустилось, «низко пало» человечество, что процесс его деградации необратим, хотелось с нетерпеливой дрожью во всём его существе, чтобы прозвучал вывод о том, что исключение Земли из Системы – единственный способ обезопасить её работу. Я не собирался играть с ним в прятки, это было бесполезно, потому что никакие блоки не могли помешать ему сканировать мои мысли. Он просто брал информацию у меня из головы. Но и его эманации не ускользали от моего внимания, тем более, что мне удавалось не просто улавливать исходящие от него мыслеобразы, но и отслеживать их соответствие колебаниям цветов его ауры. И говорили мы молча и не всегда оконченными фразами. И похоже то, что он узнавал, ему совсем не нравилось.
- Старина Аблер рассказал вам основные концепции построения нашего общества…
- Они не убедительны. Почему для вас так важно исключение Земли из Системы?…
- Периодически возникают возмущения, которые только мешают людям жить спокойно…
- Исключение планеты из Системы не означает прекращение контакта людей с Радужным потоком. Есть, конечно, Ротшильды и Струпановы, но есть и дядя Коля, и Глафира Николаевна, и …
- Это вздор – моя власть растёт вопреки контактам одиночек с Радужным потоком! … процесс необратим. Он предсказан в Библии. И брат пойдёт на брата, и землетрясения, и моры… Не могу же я, как Князь этой Земли, допустить, чтобы не сбылись пророчества святых писаний! И не для того ли приходил в этот мир ваш Христос, чтобы встряхнуть его, пробудить от греховной спячки?!
В его словах звучала злая ирония.
- Вам мало войн, которые уже развязаны? – спросил я.
- Война омолаживает души, а молодость всегда энергичнее зрелости. Мне нужна энергия душ, наполненных страстями, агрессией, гордыней. Война рождает в людях новые энергии, открывает потенциалы… Война – это движение, мир – догма, застой! Этот край стал слишком инертен и ленив. Он закис, его надо встряхнуть! Скоро он станет обрывком Империи. Это моя Земля, и на ней будет происходить всё, как я хочу!
- Это не ваша Земля, но продолжать этот спор бесполезно…
В слово «моя» демон вложил именно смысл владения. Он  выдерживал нейтральный спокойный тон, но после моих слов стало видно, с каким трудом это ему удаётся. Огненные протуберанцы рвали его ауру, соседствуя с чёрными провалами в другие измерения. Тёмная энергия могла прорваться в любой момент, и хотя я был к этому готов, последствия могли быть непредсказуемыми. И он знал, что я это знаю. Но он сдержал свою злобу.
- Извините, - сказал он. – Я знаю, почему вы считаете этот спор бесполезным и это оскорбительно для меня. Я не привык, чтобы мне возражали.
- Привыкайте… Но надеюсь, мы расстанемся мирно?
- Ну, что без драки, это я вам гарантирую. Но вот друга моего, Аблера, придётся оставить. Старик совсем плох.
- Оставлю непременно, когда сочту нужным, - осторожно сказал я. – Думаю, здешний климат ему повредит.
Наверное, это был пик его бешенства. Кровавые сполохи заметались, раскаляясь добела, отблескивая оранжевой, невозможной для ауры яростью. И лицо его потемнело, словно наливаясь изнутри чёрной кровью, пальцы замерли, подрагивая от напряжения, и как будто стали длиннее. Но продолжалось это секунду, и он сумел справиться с собой. Тут я почувствовал, что невроны Аблера где-то далеко, в его замершем теле напряглись и ослабли, сердце тяжело ударило в рёбра и на миг замерло. Аблер умирал, силы оставляли его, словно истекая из всех пор тела, нарастал шум в ушах и заноза, сидящая в сердце, накалилась и стала невыносимо жечь.
- М-да, - сказал демон. – Долго он не протянет. Ну, что ж, не буду вас задерживать. Однако, возникает двусмысленная ситуация. Если мы не достигли консенсуса, то с какой стати я должен вам помогать в дальнейшем?!
Он как будто что-то понял и теперь с облегчением лукавил, не считая нужным сердиться и вообще тратить на меня время и энергию.
- А вы считаете, что помогали мне?
- Конечно, трансфер до Севастополя, гостиница, - демон изобразил любезную улыбку.
- Разве не всё на Земле творится с вашего изволения? И разве то, что я оказался здесь с вашего ведома, нельзя расценивать как приглашение? Вы могли остановить мой визит в любую минуту.
- Остроумно! – сказал демон. – Однако, если мнения сторон расходятся, возможен конфликт.
- Я бы вам искренне советовал не доводить до него.
- Это похоже на угрозу, сударь.
- Это и есть угроза, асур!
Демон ощетинился, и притихшая, было, злость снова вспыхнула красно-чёрными сполохами.
- Ты слишком много на себя берёшь, человек. – сердито сказал он. – Мне даже немного жаль, что это последняя наглость в твоей жизни. Я бы позабавился. Но мне уже надоело.
Он подался вперёд, и его глаза, как две пропасти, оказались у моего лица.
 - Я знаю твою тайну – то,  чего не до конца понимаешь ты сам! Ты всего лишь Михаил Астахов, геофизик из Москвы, шизофреник, вообразивший себя посланцем космических сил, и как раз сейчас, в эту минуту тебя убивают, потому что ты залез в чужие тайны и мешаешь влиятельным людям и мне.
Он откинулся на спинку кресла и зашёлся тем самым мифестофельским хохотом, который сотни раз воспроизводился в театральных постановках. Но вдруг  хохот  перестал звучать, хотя демон продолжал покатываться в своём кресле, разевая пасть и медленно приближаясь... Его лицо стало менять черты, покрылись белым халатом плечи, посветлели и распрямились чёрные кудри, стал выше и напряжённо сморщился лоб, глаза сузились и приобрели безжалостное выражение...
Надо мной склонился начальник четвёртого отделения Аркадий Павлович Сыч.