Таянье Тайны. Чёрный коньяк

Из 1 Главы книги "Таянье Тайны".Подглавка "Чёрный коньяк"

…сумасшедшие от всеобщей неутолённости, бредовые грёзы подростков
набирали такую силу возгонки, особенно к весне, что остаётся и доныне загадкой – как же нас не разорвало в клочья тогда?
И, в то же самое время, – сколько золотого запаса, сколько горячих скрупул прибавилось в нас именно там, той  самой, самой мучительной и сумасшедшей порой!..

***
Я страдал – значит жил, я любил – я страдал,
Плавил ад рудных жил, струнный рыд и металл,
Не жалею ничуть, что бродяжил и пел,
Что всегда кто-нибудь рядом быть не робел,
Дар свой в песню вложил, песню даром отдал,
Вместе с тучей кружил, вместе с солнцем светал.
День – с любимою путь. Ночь – привал золотой.

…и стекал Млечный Путь
В сеновал молодой…

А сужала мой пыл человечинки ржа –
Из медвежьего пил голубого ковша,
В человечий металл звёздный отзвук вложил…
Я любил, я страдал, я страдал, значит жил.

***
        Чаянья, ожидания… и – лихорадочное, до изнеможения, до боли переживание… чего? Предчувствий. Изливаемых, обезболиваемых Словом. Только им, одним! Остальное – неправда. А правда…   

***
«…прийти к тебе, когда ты, сонная, поеживаешься, вытягиваешься, опять сворачиваешься и, хищно посверкивая из-под одеяла, с огоньком затаенной нежности в глубине, сужаешь болотца заспанных глаз.
Едва-едва зримо, почти призрачно рассыпаются в воздухе зеленые искры от твоего очнувшегося, последние заряды сна отдающего тела.
Потрескивают, зигзагами расходятся к потолку, стенам, электризуют воздух. Возвращаются, нежно пощекотывая. И все-таки приводят в чувство.
Капризная со сна, еще не отдающая никому отчета, поглаживая мятным языком припухшие губы, уже пытаешься что-то посильное совершить и потрясти изумлённый твоим пробуждением мир. Ну, например, обругать маму, или кого-нибудь близкого, поправившего (поправшего) одеяло. А потом долго выяснять причину злости…

***
Рядом бы – кого-то разнеживающего, ленивого, равнодушного. С твоим сознанием, но чужим, завораживающим телом. С таким наслаждение мыслью вторично, главное – насыщение мужеской, пусть и незнакомой тебе плотью как раз тогда, как раз в то мгновение, когда хочется, когда – хоть. Как в древних заговорах – хоть и плоть…

***
Атомы лени перезаряжаются, обретают упругость, восходящую ярость дня. Пылинки, попавшие в косой плотный луч, мощно прорываются из окна, из-за отдёрнутой шторы и нешумно проплывают сквозь кипень комнатного, ещё заполненного застоем сна омутного покоя.
Блуждающий сноп света сгрёб их, заставил вспыхнуть и плавно прокружить у самого лица. Только судороги выпадений за резкую кайму, и опять – овал. Микролюбовь мгновенного свиванья и развиванья. А всего-то – луч…
Просунешь в световой колпак руку – пустота. Словно в космос сорвался. Не за что уцепиться. Рука чистая. Мускульные клубы пылинок даже не замутили белую полировку кожи. Тело вспугнуло ледяные, раскалённые кристаллы прерывистых и где-то не состоявшихся соединений...

***
А ты – состоялась. Еще не верится, что таким вот конусом света и ты когда-то войдешь в чей-то мир, в чье-то окно, и кто-то протянет руку, и зажгут её сторонним огнём пылинки того, что некогда, в счастливый миг сумело обернуться Тобой…
Зима. Частицы скреплены плотней и жёстче. Всё колюче. Даже сны. Это зима.
Соединения морозных кристаллов инея. Иглы белесых разводов на утренних стёклах. Иголки новогодних, задолго до события, предчувствий. Еловый игольчатый запах. Иглистые пупырышки, пики «гусиной кожи», когда в предрассветный час, «час пик»полусонная, подтягиваешь сползшее одеяло…

***
Пики, колючки, иглы… и – глотательный рывок горловых мускулов, с трудом отправляющих внутрь застоявшийся ком. Косматая щетинка мира. И ты – одно, полудремотное существо, застигнутое миром врасплох, исколотое  иголками тревожных предчувствий, ещё беззащитное, ещё раскатившее нежные шарики мускулов по самым отдалённым, по самым затаённым уголкам тела…

***
…прийти, – молча, неслышно очутиться рядом, и тонко продуть слежавшиеся виточки волос, точно пёрышки у нахохлившегося птенца…»

***
Вот как оно было-то, на заре, когда ещё не размыло золотой слиток, когда огоньки
взблескивали, переливались в нас горячо от одной только мысли друг о друге. «Эфирные существа». Высокий штиль! – «На заре туманной юности…».
А что осталось? Простое, народное, некрасивое, как сама правда:

«Стоит девка на горе
Да дивуется дыре,
Свет мой, моя дыра,
Дыра  золотая!
Куда тебя дети?
На сырое мясо вздети?..»

***
Вздевали, вздевали! И водку пили у реки, и там же блудили, и хохотали… и коньяк в ресторанах пивали – тонкими такими рюмочками. А водка, пусть даже стаканами гранёными, почестнее, однако…


***
Этот чёрный коньяк, этот нож в крови,
Молонья под сердцем, змея!..
И пьяна струя
Наркотой любви,
И река уже
Не твоя.

Там волна и страсть,
Там легко пропасть
В чёрных лонах, в лозах, в тоске,
Ты – и женщина, вот и всё, что там,
Вот и всё, что плещется по бортам,
Вот и весь твой коньяк в реке.

А поверх реки,
В глубине реки,
В золотом теченье реки
Только дети и старики,
Только дети и старики,
Только дети и старики…