Пляска мотыльков

Когда-то, в потерянном прошлом времени, я мог только мечтать о том, чтобы стать частью космического невежества. Я видел в туманном кривом зеркале, как она встала, странно искажаясь, но не падая. Что-то сказала: возможно, мое имя, но слова нельзя расслышать, невозможно понять; слова – это круги на воде. И можно только существовать в двумерной плоскости, стараясь наблюдать за ее ровной фигурой, которая покачивается возле стены, как задумчивый маятник. Рука коснулась дверного косяка, женщина прижалась к стене на секунду, затем ее ладонь снова пошевелилась, зашарила в поисках твердой опоры и не нашла ее. Кажется, именно тогда я впервые вспомнил о наркотиках. Демоны появляются и входят только по приглашению.

Слепящие озарения протискивались в узкую костяную пещеру черепа, ворочались, словно распухшие киты, кричали мне, что я нахожусь в квартире, моей родной квартирке, в доме у моря. Веселые слова, но трудные фразы. А вижу я всё, потому что горят маленькие висячие штуковины на потолке, и должен быть еще свет, свет из другого места, но его пока нет. Я знал женщину, которая сейчас едва сохраняла шаткое равновесие возле прихожей, я видел через мутные зрачки глаз её черные – красивые - волосы. Да, я её знал, но это было всё, что я знал. Недолго. Время идет хаотично и порой исчезает, когда вам становится плохо. Ей тоже плохо, но немного лучше, чем мне, если она сумела встать и хоть как-то поддерживать свое равновесие в трехмерной среде. Господи, какие обороты! Никогда бы таких не придумал. Они скользили в мозг прямо так, как скользкие рыбины из стеклянной банки.

Я снова решился взять контроль над важными частями своего существа – теми, что позволили бы переместиться или подать голос. Попытка добила меня. Опять мир жестоко раздвоился, поплыл, новые фантастические вещи, которые я только узнал, обернулись паром, вселенная сократилась до математической плоскости кровати. Возвратный период чего-то там, понял я перед тем, как это окончательно произошло. И лежал, наблюдая за копошением в светлой темноте, поглощая и очищая свою сущность и своё назначение в окружающем театре непонятных событий.
Кто-то одевал в прихожей ботинки, блестящие, высокие, сапоги из черной кожи или не из кожи, но они прекрасно наделись на прекрасные ноги этого прекрасного человека. Правильно, они принадлежат ему – ей. Так положено, чтобы хорошие вещи…
Каковы мои пределы в помощи, когда серый мир не может собраться в определенный узор, и нельзя помочь даже самому себе?

Мескалин? Ацетилморфин? Я не помнил, что это такое, но знал – это мои враги. Враги ясности всего человечества, они желают мне зла, да не сейчас… нет, сейчас произошло что-то другое. Недоступное и противное уму. Голова на грани… на грани превращения в тыкву. Почему комната так свертывается в клубок? Говорили, что если ты начинаешь задавать вопросы сам себе, то ты уже обречен.

С трудом я удерживал реальность от исчезновения, мне хотелось понаблюдать, что будет делать женщина. Она должна открыть дверь, повернув ручку замка. Там был мрачный холод, в пасти темных улиц, куда она собиралась уйти.

Но потом что-то произошло, и согревающее присутствие исчезло. Не в силах уже решить, что вышло неправильно, не в силах вообще связно думать, я поддался власти загадочного химического вещества, подчинившего мое тело и заковавшего волю в свои болезненные цепи. Отрава, еще в полной власти, в отместку за краткое умственное напряжение начала меня вычеркивать. Женщины не было и следа. Сначала исчезла она, потом – свет лампы, исчезло яркое пространство в темном тоннеле, и под конец – сам тоннель…

Что происходило потом, рассказу не поддается. Да я и не помню ничего, кроме дымных тварей, явившихся топтать мой мозг, их резких голосов и ручьев холодного пота везде вокруг меня. Кажется, под конец стало слегка светлее.

Да, свет был повсюду, тусклый и красный, но казался обжигающим и белым. Пока я не вспомнил, что это называется восходом. Полежал еще и вспомнил еще больше. Открыл глаза, и предметы в ужасе скривились.

Домик у моря домик у моря моря моря… квартира в доме у моря.

Некоторые важные аспекты моей ранней деятельности. Таинственный фактор привел меня к употреблению запретного фрукта, концентрированного разрушения, жидкого десятитонного бульдозера, раскатавшего мне мозги. Не тот позыв, ведущий слабую руку неудачника к бутылке и маленькой желтой таблетке, принесенной кем-то из искушенных друзей. Другое. Откуда взялась девушка? Словно я пытался вытащить кусок огромного мягкого шара, полного вопросов, но не мог, не вытащив весь шар. Слишком ослаб, чтобы тащить. Поклонимся и перейдем на ступеньку вниз.

Тени и очертания моих полузабытых знакомых напоминали, что эта штука изменяет разум и творит совершенно невыносимые вещи с восприятием. Насчет последнего - чистая правда, но они сказали что-то еще. Я даже вижу пузырек на столике возле своей кровати. Не больше пяти капель, если не хотите стать дегенератом или слабоумным, видящим небо как коврик, а землю как черствый хлеб. А там внутри нет половины. Десяти-двенадцати капель? Так что, я уже идиот? Разумеется, я идиот, потому что уже должен быть мертв, и вовсе не из-за яда в крови или железки в груди, простите меня, или странных круглых паразитов!

Ее порция была меньше, разумеется. Чтобы не возбудить подозрений, хо-хо. Почему-то у женщин всегда меньше порции. Они потом убегают, а их друзья остаются сражаться с собственным мозгом. Ей было не жаль гораздо большего количества, но я… был внимателен, хоть в этом. Цеплялся за жизнь, упрямец.

Но зачем, зачем? Для чего она приняла наркотик, и почему я сам его выпил? Возможно, это как-то связано с пропавшими деталями вчерашнего дня, более ранних дней. Иначе нет смысла. Совсем нет смысла, и мотива тоже.

Я почти проснулся, почти стал сам собой. Комната выпрямилась: смутные воспоминания о ночных подвигах и приключениях. Не уверен, что полностью избавился от действия адской штуковины, но всё лучше в моем сером веществе, чем ничего: весь в холодном поту, как потопленный корабль с командой из улыбающихся скелетов. А она разве едва не стояла прямо? А кто такая – она? ОНА. Это не имя. У каждой вещи и человека есть имя. У меня тоже есть, но я пока его не помню, а её зовут Си… Се… нет, Де… черт возьми, не могу. Двойное имя, смешивается с другими именами и прозвищами, которые я знал. Зато помню, что пока я пил с ней, мы говорили о смерти и даже видели ее… но пили, чтобы остаться в живых, пока мы были вместе, да, пока шла долгая-долгая ночь и горела зрелая Луна на небе.

Я вспомнил кое-что, о чем говорили мне тени. Они утверждали, что сами изобрели его, а потом… потом… Нет. Неправда. Не вся правда. Всё началось куда раньше.
Черт, нужно как можно быстрее проснуться и придумать, что делать дальше. От яда нет защиты. Он изменяет разум, и сейчас я не совсем тот человек, который вчера пил. Я даже думаю по-другому, хотя разницы не ощущаю. Это правильно. Именно для этого я пил яд, чтобы враг с совершенно нежданной стороны не нашел меня. Мы были одни, и мы начали разговаривать о неминуемом, мы - приговоренные с отсрочкой, и не потому, что вещество ядовито, нет… Другой враг, голодный и бесстрастный, увязался за нашими спинами, и чтобы избавиться от него, я выпил дрянь.
Уже что-то! Значит, и остальное придет со временем.

Я перевел внимание на себя самого. Тело ощущалось как большая колбаса, зачем-то приделанная к голове, пустой придаток, лишняя часть, и полчаса я потратил только на то, что стащить его с мятой постели и привести в сидячее положение. Комната опасно менялась и кривилась, когда я делал это. В голове стучали молоточки, выбивая хлопья дурного тумана, но зато руки и ноги осенило покалыванием тысяч иголочек: мозг понял, что они существуют. Сижу на краешке. Хорошо. Так и встать получится скоро. Я увидел нечто мешковатое и, поразмыслив над его предназначением, решил, что это моя одежда. Да.

В комнату проникали слабые лучи желтого рассвета, отраженного от стен и окон соседних зданий. Солнце бродит по утреннему маршруту и не заглядывает ко мне. Я попробовал подумать, выстреливая вопросами в мутное болото памяти, и оттуда с гнусными зловонными пузырями ползли ответы. Для лучшего восстановления следовало полежать. Полчаса отмерила стрелка на часах, что висят над дверью. Голове стало легче, всему остальному тяжелее.

И вот я встал. Не так просто, как написать слово, но это получилось через некоторое время. В ногах и пальцах рук осталась мерзкая щекотка, всё прочее старалось заслужить свою полезность. Осмотр комнаты дал множество разной информации, которую следовало переварить. Куча вещей, о которых я ничего не помнил. Но помнил ночь, когда девушка – как же ее зовут? она называла себя... СИЯНИЕ. Когда она проснулась, и на несколько минут вытащила меня из пучины невеселого забытья. Я чувствую, что она тогда была сама не в себе. Некоторые люди ходят по ночам, во сне считая направление своего лунного путешествия важнейшей целью в жизни. Так и она решилась на что-то важное. Неправильное. Картина в прихожей, ее темный силуэт, рука, хватающаяся за стену, сапоги. Сейчас я сам стоял в прихожей. Мелкие наблюдения… Ботинки – мои. Куртки. Зонт. Шкаф и голая лампочка на потолке. И разбросанные, мятые вещи. Некоторые не мои.

И дверь закрыта на задвижку изнутри.

Мой вчерашний день на секунду вспыхнул, такой же убийственный, как и черная дыра, собирающаяся заглотить и растворить неосторожную звезду. Но я жив. Может быть, я непризнанный гений? Поэт? Возможно, мое левое полушарие теперь подавлено правым? Смерть вызывает у меня нервное, мрачное настроение. Танец увядания, пляска мотыльков вокруг зажженной лампы, мелкая дрожь. Просто волосы дыбом.

Больше всего мне сейчас хотелось вспомнить, с чего все началось. И отделить истинные воспоминания от ложных. Почему-то я был уверен, что ложные есть.
Я возвратился к себе в комнату и нашел возле кровати чужую сумку, которая могла принадлежать только одному человеку. Бурый, мягкий материал, магнитный замок, какой сейчас можно видеть везде, но он расстегнут, а внутри всякая ерунда, платки и прочее, карта монорельса с календарем, напечатанным на другой стороне, маленький блокнот с пристегнутой ручкой. Потом полевой электрод, средство самозащиты – он может прижечь морду любому, кто покусится на сумку или ее хозяйку, может остановить летящий предмет, даже пулю. Но не этот. Отключен специальной комбинацией. Уже надоело спрашивать, почему.

Открыл другое отделение на боку, обычный щелчок-замок. Там лежала единственная вещь – чехол для электронной карты. Я не позволил рукам радостно ухватить его. Иногда в них встраивают механизм, сообщающий о таких руках, куда следует. Поползла цепочка горестных воспоминаний о людях в черно-синей форме, их недружелюбии, о блестящих роботах со значком полиции на груди. Моя прошлая жизнь предполагала тесное знакомство с подобными проявлениями? Но факт, в голове проясняется, если я начинаю глядеть шире. Со скрипом рождаются всё новые и новые мысли. Теперь я могу подвести промежуточную черту.

Вчера, поздно вечером, я был в городе. В ресторане. Возможно, это чистая сентиментальность по отношению к месту, которое мне следовало навсегда покинуть. Я был там не один, а с женщиной, связанный с ней какой-то страшной тайной и кровавой памятью. И цепь разговора привела нас к тому, что она вытащила уникальный в своем роде препарат, жестоко насилующий мозг. Если ты после него просыпаешься живым, то становишься несколько иным. Изменяется модель восприятия. Мысли. Характер. Но самое главное – изменяется система электрических сигналов мозга; опыт – буквально хождение по краю, чтобы изменить эти сигналы, но не разрушить самосознание и память. Надо было на каплю меньше…

Я даже припоминаю любопытство при рассказе о возможностях безобидного на вид напитка. Не совсем симулированное, кажется. Только, по правде, это было не любопытство, а отрешённый интерес. После всего-то, что произошло…

А потом всем озарениям озарение – оно не сработало. Пронзенный сумасшедшей догадкой, я цапнул пальцами и схватил со стола бутылочку с наркотиком, где еще оставалось несколько капель, и прочитал надпись на этикетке: “глазные капли…”
Дальше можно не читать. Спасибо, все свободны.

Голова моя непроизвольно крутанулась, я едва не упал навзничь от того, что настолько большой пласт памяти, казавшийся подлинным, вдруг начал откровенно отслаиваться и сходить на нет. Словно старые обои, а под ними следы разорения... Сначала я повторил про себя, покатал на языке эту грандиозную ложь, а потом, чтобы окончательно осознать ее, произнес эти слова вслух:
- Наркотика не было, - сказал я, все-таки понимая, что и эта ложь тоже была ложной.

Да? Не было, да?
Никакого разрушающего мозг вещества, никаких вчерашних посиделок в баре, но были тени: женщина, с которой я сегодня ночь провёл, которая ушла в ночь, потом другие люди… знакомые? Кажется, да. Но раньше.

А жуткое похмелье - его тоже не было, по-твоему? Нет, оно - страшная реальность, из которой я только сейчас начал выходить. Не похоже, что глазные капли способны вызвать такое состояние. Виноваты те две девушки, и еще один персонаж, который не был… человеком? И другие персонажи, которые вообще не были никем.

Господи, голова-то как разрывается. Я не хочу об этом думать. Оставим правду на потом, и вернемся к твердой материи – к сумочке.
Я надел на руку один из достаточно чистых носков, найденных в коробке неподалеку, и аккуратно вытащил чехол из его гнезда. Удивительно, что личная карта осталась внутри. Почему она ее не забрала с собой? На карте записано всё: пропуска, права на вождение, история посещений, покупок, даже назначенные наказания. Картой расплачиваются в транспорте, везде, где нужно, ее предъявляют полиции при проверках, с ее помощью можно добраться до ресторана, заказать такси или пиццу, показать заметки на неделю вперед, рассчитать график приема наркотиков или контрацептивов. Я помнил свою радость, когда сам получил такую карту - неделя удовольствия…

Но хватит крутить её, разинув рот. Любому дураку понятно, почему она её не взяла. Потому что это - не карта. На месте портрета рельефная черная рамка, имя не было пропечатано, личный номер отсутствовал напрочь. Я держал в руке, обернутой носком, чистый бланк, еще не ставший личным документом – и чувствовал себя очень глупо. Я зашел в тупик и моё сознание запротестовало.

Потом что-то ударилось о подоконник и проскочило за стеклом. Я отшатнулся и упал, ушибив затылок, вскрикнув от страха. Птица улетела, но почему одна лишь мысль о птице повергла меня в такой ужас?

Потому что летуны - это смерть.
Почему?
Летающие создания и убийцы.
Случайная пернатая живность дала мне неприятные ассоциации. Тогда я бросил эту проклятую сумку и упал на кровать, дав себе слово не подниматься, пока не вспомню хоть что-нибудь реальное, имеющее отношение к нескольким предыдущим дням. Желательно подлинное. И я-таки вспомнил всё, пройдя по дорожке боли, указанной мне волей судьбы. От безобидной пташки за окном до адских птиц.

Я лежал там и вспоминал сквозь пелену здравого смысла…

...Жизнь в многоэтажном доме, часть которого вкопана в землю, а другая высится на сваях прямо у границ береговой линии. Когда северные ветры нагоняют высокий прилив, домик превращается в хрупкий островок, связанный с землей лишь эфемерным переходом навесного мостика. Выглядываешь в окно, и под стенами пенится соленая вода. Почти репетиция всемирного потопа! А если окинуть взором его соседей, всю бесконечную цепочку пятиэтажных, трехэтажных, блочных и деревянных построек, то можно легко вообразить на их месте шеренгу больших и маленьких корабликов, ждущих выхода на рыболовный промысел. Местный берег не может похвастаться даже одним-единственным камушком, нарушающим идеально ровное песчаное дно. Стайки крошечных ракообразных тварей подолгу висят в тени веранд, а на сваях гнездятся ракушки, вот и вся местная фауна: ни рыб, ни отдыхающих туристов, только иногда пролетает на винтолете смотровой отряд, на него можно не обращать внимания, вооруженные солдаты всегда охотятся за кем-то. Однажды они могут заняться тобой, друг. Особенно после череды странных городских происшествий. Комплекс вины – преступник читает обвинения в глазах каждого встречного. Некоторые на этой почве просто съехали с ума.

Спальня глядит на море, но кухня отвернулась в сторону города, к заборам, встречает на заре чудный аромат не до конца засыпанной свалки. Тем утром я вышел в кухонное окно и спустился вниз по металлической лестнице, приделанной еще отцом, на крышу пристройки. Таким путем гораздо легче попасть в гараж. Быстрым шагом я прошел вдоль сетчатого забора, отделявшего доступную мне часть крыши от ее захламленного угла. Краткие акробатические упражнения обычно не привлекают лишнего внимания, если только какой-нибудь сумасшедший горожанин не пялится из заднего окна жилого дома в сторону сада.

Потом я перешагнул на более низкую крышу многоместного гаража. Выложенную чугунными плитами, каждая из которых поднимает ужасный шум, даже если ступать на нее со всей осторожностью. У горизонта изрыгали страшную копоть заводы, мне вспомнились Симмонс и Штенкер - рабовладельцы, тоталитарная секта, вонь тухлой рыбы – они, наверное, с милю высотой и нещадно гробят атмосферу, просто ужас какой-то…

Плиты гремели, как древние доспехи в музее, упавшие с постамента. Я спустился с крыши так быстро, как только смог, и нашел свою дверь. Заперта на простейший замок – с тех пор, как владение личными машинами было практически запрещено, владельцы боксов хранят внутри всякое барахло, к которому не питают большой любви. Я открыл дверь, автоматически вглядываясь в темное пространство – какие-то вещи перенести в квартиру, некоторые выкинуть – и приметил нечто чужеродное. В одном из углов хлам бесцеремонно переместили в кучу, освободив кусочек пола для…
Меня ухватили чьи-то руки – мягкие, маленькие, но очень сильные руки, и я завертелся, молча пытаясь их сбросить. Однако пальцы не разжались, а вместо этого кто-то закрыл дверь и отрезал меня от внешнего мира. Но какой-то маленький источник света продолжал разгонять темноту. На ухо мне шепнули:
- Перестань вырываться, брат. Мы никому не враги.

Стальная хватка разжалась, я обернулся и увидел девушку значительно меньше и несомненно моложе меня. Ее руки были сложены на груди, и могу поклясться, что она даже и не думала хватать меня. Для такой силы нужен, как минимум, небольшой робот.
- Меня зовут Сияние Дождя, - сказала она.
- А я Осенний Туман, - послышался второй голос, слабый и блеклый, и я завертелся в поисках его источника.

На куче мусора в полутьме лежала вторая девушка. Волосы такие же золотистые, коротко подстриженные, лицо изможденное, напоминающее бледную маску смерти, окруженную непроглядной тьмой волос. И заляпанное кровью. Мой голос пропал, я без слов указал на рисунок, начерченный в свободном уголке гаража, и несомненно, с использованием той же самой телесной жидкости...

Кровавая пентаграмма под лампочкой. И свихнувшиеся экстры в моем гараже. Что происходит, великое небо, что здесь происходит?

- Мы весьма сожалеем, что заняли твой гараж, - вежливо произнесла державшая меня девушка с невообразимым именем Сияние Дождя.
- Что я такого сделал? – ляпнул я, плотно прижимаясь спиной к внешней стене и толком не понимая собственных слов: перед глазами стояла кровь.
Девушки захихикали вместе, лежащая закашлялась на полпути, но Сияние сказала с бездушной иронией:
- Мы не знаем, что ты сделал, но мы сделали ого-го сколько всего.
- Он испугался, - пояснила лежащая, словно бы послужившая холстом для пробы сил безумного художника-авангардиста – капли и брызги крови на груди, на лице, и в центре всего этого - бесформенное красное пятно на месте раны, нанесенной то ли пулей, то ли холодным оружием.

Конечно, я испугался! И не только того, о чем все подумали. Экстры принадлежали к определенной церкви - сборище избранных пророков, или ненормальных мутантов, нужное подчеркнуть, наделенных удивительными способностями и считающих, что дьявола нет, а все зло и наказание в мире идет только от самих людей. Но дело не в их верованиях.

Просто рядом со мной были двое темных ангелов, одна из них лежала с дырой в груди и еще как минимум одной в левой руке, из которых вытек, наверно, литр-другой бесценной жидкости, вторая спокойно смотрела на это дело отчаянными глазами, и обе старательно делали вид, что все в полном порядке. Везде засыхала разбрызганная кровь, а на полу был начертан оккультный символ для вызова дьявола, которого нет. И я не мог, хоть удавись, сложить все это в целостную картину.

- Мой подруге плохо, - сказала затем Сияние Дождя. – Она потеряла много крови.
- Кто это сделал? – спросил я, немного приходя в себя. – Какой-то психопат ранил её и нарисовал на полу пятиконечную звезду? Ненавистник экстров, да?
Или слуги закона, решил я. Но почему-то даже ни на секунду не подумал о том, что нужно позвать врача, или оказать какую-нибудь помощь… впрочем, я и не мог оказать большой помощи, и только таращился то на здоровую девушку, то на больную, то на безобразные пятна. Я заметил, что обе руки Осеннего Тумана были все в крови, буквально покрыты засохшим красным налетом.
- Мы сделали, - возразила Сияние. – Наша идея.
Но что еще хуже, ее ладони тоже покрывали красные перчатки.

- Чтобы вызвать его? Дьявола? – изумился я.
Она оскорбленно заморгала, встряхивая руками, с которых все еще летели на пол мелкие подсыхающие капельки:
- Конечно же, нет. Чтобы вызвать демона, открывателя дверей. Принесли ему кровь, дали жертву, чтобы он открыл нам дверь в соседний мир, где нет… нет погони, нет полиции, которая вечно ловит тебя, и… стреляет в тебя…
Ее голос потерял уверенность, задрожал и сломался, и Сияние, оборвав слова, обхватила лицо ладонями, не заботясь о том, какой на нем останется отпечаток.
Туман лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами.

- Но не получилось? – подал голос кто-то – нет, это был я сам. Стоящая рядом девушка-экстра подняла голову, и я увидел следы слез, красные следы ладоней… и тихий вздох… и рядом равнодушная лампочка освещала знак, нарисованный для вызова безымянного демона - открывателя дверей.
Тут мое собственное сознание исчерпало свои возможности восприятия, и я провалился в темный колодец. Ненадолго.

Дальше.

Огромная анфилада гаражей, заполненных тысячами тюков и коробок с проржавевшим мусором, которые высятся одна на другой, образуя рукотворные горы. Вентиляционные отверстия в потолке забиты водорослями и сажей. Обломки игрушек и части давно погибших автомобилей сиротливо разбросаны, не защищенные ни сигнализацией, ни колючей проволокой, а только допотопными замками на дверях, ибо лишь сумасшедшим может прийти в голову прикоснуться к спящему мусору.

Или двум экстрам вместе с одним незадачливым гражданином нашей согнутой пополам страны, имевшим несчастье открыть Неправильную Дверь, за которой ждало проклятие, созданное кровью. Я не помнил всего до конца. Чем дальше, тем темнее и страшнее.
- Это люди, - пояснила Сияние, - которые стреляли, они еще далеко, но думают о нас. Не те, что в белых халатах, но другие. С фальшивыми сердцами. Скоро будут здесь. Мы не сможем удержать их.
Напевная складность уступила в ее голосе место сосредоточенности. Тень полиции, как огромная грозовая туча, нависла над нами, но пока грома не было слышно, и молнии спрятались до поры.
- Верно, - кивнула Туман, такая бледная от потери крови, - надо уходить.
Она со свистом вдохнула и разразилась жутким кашлем, словно опровергая собственные слова и доказывая – бежать некуда. Поздно, и так же невозможно скрыться, как взлететь без помощи крыльев, и мы ждали, что с минуты на минуту раздастся грохот подкованных сапог по крыше, а затем слепые дула автоматов уставятся в наши затылки.

Стало холодно. Осенний Туман пошевелилась, и я почувствовал, что она напрягла всю силу воли, которая у нее оставалась, и издала странный вскрик, наполовину стон. Тут же липкая серая дымка окутала помещение гаража, превратив его в сумрачный красноватый ад, лишенный размеров и направлений. Громкий треск, непохожий на любой земной треск, который только можно услышать – жуткий, окончательный звук ломающейся преграды.
- Нам конец, - прошептал кто-то. Я подумал, что говорила Туман - такой слабый голос – но когда пошарил рукой и нащупал плечо Сияния, то понял: это она произнесла. Девушка была напугана до крайности и побледнела едва ли ни сильнее своей скрывавшейся в дымке подруги, потихоньку уходившей дальше в темную страну, а мы, связанные, не могли помочь…

Не могли ничего понять. Мой разум завернуло спиралью с момента входа в гараж, но теперь-то серое вещество совершенно отказывалось соображать. В противном случае я бы убежал далеко и надолго, чтобы только вызвать врача… или укрыться в глубине своей квартиры, округляя глаза при одной мысли о том, чтобы заново вернуться в гараж.
Впрочем, да, мы бежали, бежали…

Возвращение к настоящему. Слишком много красного… я лежал лицом вниз на кровати, в своей квартире. Во мне больше не было девушки-экстра по имени Осенний Туман, она потеряла все свои силы и саму жизнь – более того, не осталось и смерти. Во мне был слышен только голос ее подруги. Во мне собирались слезы.

Потом я стоял в грязном гараже - один, как никогда ясно воспринимая мир, вокруг высохших пятен и брызг - думал о демоне, который не появился. И неудивительно.
Да - мы уже вызвали его, уродливую тварь с крыльями летучей мыши, пораженной тяжелой формой лишая. Он предложил нам открыть любую дверь, чтобы только мы отставили его в покое. Мы сказали, и он перенес нас в другой мир, но делая это, предупредил…

Все было так.
Вот она, вся правда, какая есть. Самые горькие воспоминания остались на десерт. Мы не были рождены для того мира, в котором оказались, мы – экстры и я.
 
Знаете, когда предметы невзначай оказываются в другой реальности, их уничтожают. Бездумные чистильщики, мечущиеся пожиратели метафизической падали, кормящиеся крошками с того рассыпающегося блюда, который мы называем нашей единственной реальностью, и который есть только малая часть мира настоящего. Одни демоны открывают двери, другие - их охраняют.
Треск – разрыв ткани реальности - означал их приход.

Этих я помню хуже всего, только огромные формы и страх. Но еще помню безудержный тысячелетний вакуум, никогда не стихающий голод и большие кожистые крылья, которые были не просто крыльями. Они разметывали в стороны кисельный сироп, созданный Осенним Туманом как последнее напоминание о своей воле. На этих крыльях они парили, как птицы или безумные вечерние мотыльки, прежде чем полностью выйти наружу – их скорость была потрясающей, но двигались они за пределами восприятия.

Там, куда нас перенесли, мы были чужими. Неправильными. Сначала они вынули из мира Осенний Туман, потому что она уже не могла сопротивляться, она была все равно что мертва - выстрел из ружья подписал ей смертный приговор, и ее тело сгинуло в мечущихся облаках дымки, когда эти демоны накинулись всем скопом и сделали свою работу, и судьба ушла из наших рук. Я видел и помнил, но некоторые вещи очень трудно держать при себе, а вот сойти с ума в некоторых обстоятельствах легко, и я это сделал даже с облегчением.

Потом бегство, отступление в вечерний сумрак, и двое обреченных сидели в одном баре на береговой линии. Маленькая бутылочка выкатилась из рукава Сияния и переходила из рук в руки: та самая, которую так жаждали получить люди в белых халатах и полиция со своими винтовками.

Несколько капель отравы упали в чай, потом домой... Женщина в моей квартире, ступившая в ночную дверь, но так и не успевшая её открыть, не завершившая первого шага: прожившая немного, чтобы навсегда исчезнуть. Она была второй в списке. Она была удалена из мира. Поэтому ее карточка оказалась пустым клочком пластика, поэтому яд обернулся глазными каплями. Я так и вижу ухмыляющиеся морды пожирателей, стирающих ее из реальности, созданные моим воображением – ведь ни морд, ни лиц у них нет, только когти, крылья, ну и голод, конечно, голод вечный, как космос.

Сижу теперь - думаю, придут ли чистильщики за мной или они все-таки потеряли мой след. И не знаю этого. Бедняга, Сияние, твоя порция была меньше – твоя порция оказалась недостаточно велика.

(2015)