Сполохи угасающей памяти. Гл. 27. Возвращение в Д-

Глава XXVII

ВОЗВРАЩЕНИЕ В Д-9

Вертолет завис над хорошо знакомой ему бухтой. Это была огромная чаша черной воды, окаймленная белоснежной гладью плоского берега. Горы здесь отступали куда-то вдаль. Он знал, что на дне этой чаши покоятся останки военных кораблей, которым в последний раз выпало послужить своей Родине здесь, на этом полигоне. Поодаль виднелась одинокая казарма, вдоль кромки воды цепочкой возвышались покрытые снегом холмы одинаковой формы, похожие на стога сена. Это были цепи для испытуемых кораблей для постановки их на якорь. У этих цепей была та же история, что и у мешков при подземных испытаниях. Их собирали по всем портам Заполярья, да так усердно, что они вечными памятниками застыли на этом берегу, словно скифские курганы.
У расчищенной вертолетной площадки стояла группа чернеющих на фоне белого снега человеческих фигур. Вертолет мягко коснулся земли. Он никак не мог привыкнуть выходить из вертолета с вращающимися лопастями. Ему всегда казалось, что свистящие над головой длинные лопасти обязательно снесут ему голову. Он инстинктивно втянул ее в плечи. Группа встречающих двинулась навстречу, и он неожиданно для себя узнал в идущем впереди человеке Цицоху. Это был один из тех, с кем судьба его постоянно сталкивала – то в Архангельске, то в Бологое, то в Питере. Они крепко обнялись, затем Цицоха повел его осматривать свое хозяйство. Все было, как всегда. Сборнощитовая казарма была разделена на две неравные части. Одна для личного состава, другая для штаба, с комнатой для проживания офицеров. Но его удивило другое. Снаружи вдоль казарменной стены размещался вольер из металлической сетки, где непрерывно сновали уже побелевшие к тому времени песцы. Это больно его ранило, он вспомнил своего Бэра. Цицохе он ничего не сказал, но эта ферма ему не понравилась. Тяжело было смотреть на непрерывно мечущихся, несчастных животных.
За гостеприимным ужином они проболтали почти до утра, вспоминая места и события прежней совместной службы. Наконец, в кои-то веки, он выспался всласть. А когда проснулся, то на тумбочке у кровати стоял давно остывший завтрак. Вечером его пригласили в казарму на просмотр фильма. Фильмы были старые, порядком поднадоевшие и в очень ограниченном количестве. Поэтому их прокручивали сперва как положено – с начала к концу, а потом наоборот – с конца к началу. Казарма дрожала от здорового мужского хохота. После фильма Цицоха доверительно ему сообщил, что завтра утром ожидается прибытие судна с материка, последний караван в этом году. Можно будет обменяться с ним фильмами, пока будет происходить разгрузка.
Действительно, рано утром над тихой бухтой раздался зычный напористый гудок уважающего себя теплохода. На ходу одеваясь, они выскочили на крыльцо. Вдалеке посреди бухты стоял щеголеватый белоснежный красавец, и было видно, как на воду спускают катер. Когда он подошел к берегу на мелководье, прямо в воду спрыгнул капитан. Он был в щеголеватой штормовке и высоких, явно импортных, резиновых сапогах. На голове красовалась великолепная фуражка в белоснежном чехле с большой, объемно вышитой кокардой. Он явно контрастировал с обликом встречающих, одетых в замусоленный меховой спецпошив и рыжие мохнатые унты. Некоторое время они внимательно рассматривали друг друга. Сразу было видно, что встретились люди из разных миров. Капитан со своим судном как будто перепутал Арктику с Кипром или Сейшельскими островами. И действительно, все так и оказалось. Когда капитан с удивлением обнаружил, что аборигены прилично говорят по-русски, то сразу поведал им свою историю. Он шел с грузом из Архангельска в Африку, когда в Баренцевом море его неожиданно развернули на Мурманск. Там его догрузили и дали координаты этой бухты. Он, конечно, возмутился – они шли в знойную Африку, поэтому из теплой одежды у них были только шорты. Арктические широты им были как-то не по погоде. Его успокоили, пояснив, что он только быстренько сбросит в бухте попутный груз и сразу продолжит путь в свою Африку. Вот так он оказался в этой странной, безлюдной бухте. Он с тоской обвел взглядом все побережье, не обнаружив ни пирса, ни признаков какого-либо поселения. Похохотав, они вежливо посочувствовали раздосадованному капитану. Стена отчуждения пала, и они сразу прониклись взаимной симпатией.
Необходимо было приступать к делу, а из всей техники у Цицохи были только бульдозер да автомобильный кран, а на судне только плашкоуты и катер. Стратегия разгрузки была разработана до гениальности просто. Катер буксирует загруженный плашкоут к месту разгрузки. Затем бульдозер цепляет его тросом и вытаскивает на берег, а на берегу его разгружает автомобильный кран. Вот так, трехтонным автокраном, можно разгружать океанские теплоходы.
После успешной пробной реализации разработанного плана, капитан на радостях пригласил их к себе на обед. Оба аборигена были рады побывать на прибывшем издалека кусочке материка. Правда, при посадке на катер пришлось замочить унты, но это было мелочью. Когда они поднимались по трапу на высокий борт судна, то толпившиеся на палубе матросы тут же открыли торг. Аборигенам предлагалась огненная вода за шкурки песца или клык моржа. И как же они были разочарованы и понуро разошлись, когда признали в прибывших на судно себе подобных. По коммерческой хватке матросов сразу было видно, что они частенько бывали в диких краях за морями. От трапа они сразу направились по идеально выдраенной палубе в буфет. На ходу он оглянулся, от трапа до их пяток тянулась цепочка огромных грязных следов от мокрых унт. Он ехидно про себя подумал, что приятно все же задать этой высокомерной матросне работенку. Но за столиком прекрасного буфета, да еще при виде буфетчицы-красавицы, они инстинктивно запихнули свои грязные лапы под стул. А она, действительно, была хороша. Да и разве она могла быть дурнушкой при таком капитане! Стройная, в плотно облегающей юбочке, да еще и при накрахмаленном кокошнике, она производила сногсшибательное впечатление. Но главное, это была живая, настоящая женщина. Как давно они их не видели!
На следующие сутки, когда судно было разгружено, опять среди ночи, раздался тревожный гудок теплохода. Они только чертыхнулись и перевернулись на другой бок. А утром выяснилось, что теплоход исчез, а бухта плотно забита колотым льдом – шугой. Ветер ночью изменил направление и напористо дул со стороны моря. На берегу сиротливо чернел брошенный плашкоут, а у радостного киномеханика на полках красовались фильмы с исчезнувшего судна. Немного поразмыслив, они пришли к выводу, что капитан поступил разумно. Лучше бросить кое-какое корабельное имущество, чем зимовать затертым льдами где-то у черта на куличках, да еще с командой в тропических шортах.
Ему уже стало надоедать бить баклуши в гостях, когда в небе появился вертолет. Ему срочно предписывалось вылететь в свою родную зону Д-9. К этому времени ежедневные узенькие алые полоски зари на Юге далекого горизонта, обозначающие, что на острове все-таки бывает день, исчезли. Затем постепенно исчезла с горизонта и крохотная полоска бледного света. Наконец пропал и скромненький, коротенький, бледно-молочный полярный денек. В законные права вступила тяжелая, длинная, гнетущая, полярная ночь. Нельзя сказать, что она была черна как смоль. Далекие лучи звезд каким-то образом проникали на землю и, отражаясь от бесконечных полярных снегов, призрачно подсвечивали пространство. Соседние горы угадывались темными махинами, закрывающими часть звездного неба. Но это было только при хорошей погоде, при боре невозможно было разглядеть даже вытянутую руку.
Подлетая к проливу Маточкин Шар, он уже издали, посреди кромешной темноты, заметил огни одинокого теплохода ОС-30. Заслышав звуки вертолета, там врубили мощный прожектор для подсветки уже расчищенной на льду посадочной площадки. Рядом с ней стоял снятый с теплохода бульдозер. Городок был практически не виден из-под гладко вылизанного ветрами снега. Было понятно, что экспедиция только пришла и еще размещена на судне. Его встретил начальник гарнизона и метеоролог Цветков. Поднявшись на борт, они прошли в ярко освещенную кают-компанию. Там заседал совет экспедиции, решался вопрос о радиационной обстановке и работ по восстановлению городка. Возвращение – это самый опасный и сложный период проведения испытаний. После взрыва под ногами образуется огромный шар, наполненный раскаленным под большим давлением радиоактивным газом. Хотя фоновый уровень понизился до безопасной нормы, в любой момент по трещинам в земной коре мог произойти мощный выброс. А еще была неизвестна обстановка у самой штольни. К тому же был свеж в памяти случай, когда из штольни вырывало заглушку. Мешки, вперемешку с бетонными пробками, зашвырнуло в пролив. За ликвидацию последствий солдат-бульдозерист тогда получил орден. У американцев, кстати, тоже был подобный случай. В штате Невада фермеры до сих пор судятся с федеральными властями из-за погибших овец и загрязненных пастбищ.
На совещании в кают-компании распределялись обязанности по восстановлению городка и других работ на следующий день. Ему, как начальнику спецучастка, вменялось определить состояние штольни. Кроме того, предстояло оценить возможность использования сооружений компрессорной и дизельной электростанции на новом месте испытаний. Это могло бы значительно сократить сроки начала работ по проходке новой штольни. Задание было непростое. В процессе проведения этих работ необходимо было находиться в непосредственной близости от устья только что взорванной штольни. Во время работ рядом с ним должен был постоянно находиться дозиметрист. От него зависело очень многое. Им оказался молоденький, совершенно не знакомый ему лейтенантик. По мере приближения ГТСки к штольне он все чаще поглядывал на прибор, а в его наушниках прослушивался усиливающийся треск. В это время их судьба полностью зависела от этого, всецело сосредоточенного на своем деле, паренька. Надежда была на то, что он вменяемый человек и не будет рисковать здоровьем, а может быть, и жизнью. Проверив еще раз состояние защитных химкостюмов, они вылезли из ГТСки наружу. Водителя Серенкова он оставил в ГТСке, бессмысленно было понапрасну рисковать человеком. Вдвоем с дозиметристом они обошли штольню, все было покрыто обломками скал, но явных нарушений оставшихся структур горы он не заметил. Броневые боксы были в полном порядке. На удивление, бревенчатые постройки компрессорной и дизельной электростанции практически выдержали мощный подземный толчок и могли быть использованы повторно. Дозиметрист, внимательно следивший за прибором, дал знак, что пора уходить.
На следующий день на ОС-30 особист Рыбкин выдал ему документацию по новой штольне. И только теперь он узнал, что следующим объектом стала его любимая Черная гора. У геологов не хватило твердости и чувства прекрасного, чтобы сохранить это уникальное творение природы.
Тем временем механизаторы пробили дорогу к занесенной снегом технике в долине Шумилихи. По шестам и заранее составленному плану, они откопали прежде всего бульдозеры и сразу приступили к расчистке дорог и остальной техники. Из-под снега стал постепенно вырисовываться городок. Прежде всего, отремонтировали казарму и общежитие, запустили электростанцию и котельную, осветили городок и дали тепло, заработала столовая. Когда он впервые вошел в свою комнату, то за занавешенным солдатским одеялом окном увидел только спрессованный снег. Вся мебель была на месте: стол, кровать, и только тумбочка со стулом валялись на полу. Снег за окном его не тревожил, так будет теплее, да и за окном все равно беспросветная тьма. Следов конструктивных разрушений не было. Эти сборно-щитовые эластичные казармы хорошо держат удар. Вставь стекла, замени потрескавшиеся обои – и можно опять жить. Но главная его забота была теперь в том, чтобы пробиться к горе Черная и приступить к разработке новой штольни. В Белушке его команды ждали шахтеры, как их называли, «хохлы». Вероятно, потому, что они все были из Донбасса. Особенность тех лет заключалась в том, что эти «хохлы» получали в несколько раз больше, чем их начальник. По правилам тех времен, «вшивая» инженерная интеллигенция должна была получать значительно меньше рабочего класса. Это была серьезная ошибка тех лет.
Жизнь постепенно налаживалась, все зимовщики как-то незаметно перебрались в свое жилье на берегу. А ОС-30, не мешкая, отправился в обратный путь, на материк. Опасность остаться зажатым во льдах была слишком велика. Они с грустью провожали огромного трудягу, который в трудное для них время приютил их у себя. Глядя вслед его корме и черной, тут же заплывающей льдинами водной дорожке, они думали о том, что окончательно порвалась ниточка, связывавшая их материком. И что вновь они увидят этот кусочек далекой материковой жизни только по прошествии изнурительной полярной ночи, в далеком месяце мае.
С первого дня, по прибытию в зону, он заметил напротив устья реки Шумилихи полынью довольно больших размеров. Это значило, что около нее могла быть живность, и он решил проверить. На ГТСке добрался до реки, а дальше, чтобы не рисковать, отправился по льду пешком. Подойдя к обширной полынье, он заметил, что в ней на мелкой ряби болтается утка, несомненно, оставшийся зимовать подранок. А с припая за ней внимательно следит песец. Когда он подошел поближе, песец неожиданно бросился на него. Он впервые встретился с тем, чтобы песец нападал на человека. Изловчившись, он схватил его за холку и поднял над землей. В таком положении песец сразу прекращает сопротивление и безвольно вытягивает лапы по «швам». Он поспешно запихнул его в рюкзак и одним выстрелом добил обреченную утку. Подождав, когда ветерком ее подгонит к кромке льда, он закидушкой подтащил ее к себе. С большой долей вероятности можно было утверждать, что подранок был еще с его осенней охоты.
В бараке, в пустой комнате, сидя с водителем Серенковым на оставленной ремонтниками скамейке, он открыл рюкзак и выпустил песца. На него было страшно и больно смотреть. Он был крайне истощен, весь в расползающихся клочьях свалявшейся шерсти. Стало понятно, что он получил немалую дозу. Несчастное животное стало кружить по комнате и, неожиданно запрыгнув на скамейку, просунуло голову ему под руку и замерло. Так мог поступить только Бэр. Жалость и острая боль за друга резанули его чем-то очень острым. Бэр был обречен. Он выскочил в коридор, Серенков вышел за ним. Чтобы прекратить муки, он приказал Бэра пристрелить. Сам сделать это он не мог. Впервые за все время пребывания на полигоне он напился до беспамятства. Такова была его последняя встреча с его преданным другом Бэром. Но на этом история с Бэром не закончилась. Оказалось, что он успел укусить Серенкова за запястье, рука вздулась и почернела. Он был срочно отправлен на вертолете в госпиталь. В одночасье был потерян друг Бэр и надежный водитель – питерец Серенков.
Вскоре по его вызову прибыли на вертолете шахтеры, по всей долине Шумилихи стали раздаваться гулкие взрывы проходчиков. Работы по штольне начались с опережением графика.
Постепенно полярная ночь охватила не только все окружающее пространство, но и души зимовщиков. Казалось, что черный колпак накрыл весь окружающий мир, и он медленно превращается в застывшее царство Снежной королевы. Даже редкие всплески северных сияний стали казаться предвестниками вселенского оцепенения. Не переставая, одна бора следовала за другой, потрясая стены и завывая за окном. Приходилось неделями отсиживаться в затхлых помещениях, испытывая неодолимую тоску и одиночество. Ночь перепуталась с днем, она превратилась в мучительный кошмар тяжелой бессонницы, а день наваливался неодолимым желанием спать. Тело становилось вялым и непослушным, а мысли тяжело ворочались в голове. Напряжение на камбузе за рыцарским, но только квадратным, столом стало угрожающе нарастать. Постепенно стало раздражать в соседях все: то, что сейчас войдет Рыбкин и очень аккуратно, невыносимо тщательно уложит на свои места три перышка лука, порывисто влетит Качалин и прочертит по полу стулом, молчаливо и обреченно сев за стол, вздохнет Цветков. Во всем чувствовалось предгрозовое состояние, нервы были напряжены до предела. Однажды, неожиданно из-за стола вскочил Качалин, безумные глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Стул полетел на пол, со звоном полетела посуда. На весь камбуз он зарычал на врача, обвинив его в том, что тот стал подмешивать какие-то лекарства в компот, вместо того, чтобы ставить на стол консервную банку с этими треклятыми витаминами. Неужели он не знает, что ему в следующем месяце обещан отпуск и он наконец-то встретится с семьей. На камбузе вспыхнул настоящий бунт. Но все мгновенно прекратилось, когда в зал выскочил ничего не понимающий матрос-официант. В его глазах застыл испуг и растерянность, такого он никогда не мог представить. Все разом успокоились и, не глядя друг другу в глаза, разошлись по местам подбирать с пола посуду. Вероятно, наблюдающий неусыпно за тобой врач – это хорошо, но когда он негласно вмешивается со своими лекарствами в личную жизнь, это совсем другое. Особенно, когда нервы у всех напряжены до предела.
Подошло время Нового года. И, как назло, уже вторую неделю свирепствовала бора. Она то ослабевала, то опять набрасывалась, как разъяренный зверь. Снаружи постоянно и напористо гудел ветер, он тряс и налетал на барак, как на своего злейшего врага. Спасало только то, что их жилище было надежно, по самую крышу упаковано снегом. Он лежал на кровати в бараке и думал, что бы было, если бы не этот спасительный снег? Если бы его не было, то этот «сборно-щелевой» продукт военной цивилизации продувался бы как решето. Удивительно, но точно такие «сборно-щелевые» казармы ставятся как на жарком юге нашей необъятной родины, так и в Сибири, и даже здесь, в Арктике. А ведь сравнить эти климатические зоны просто невозможно.
Неожиданно для всех, в лавке при продовольственном складе к самому началу Нового года сначала кончились папиросы, а затем и спички. Для многих курящих это была трагедия, посыпались безответные жалобы в Белушку. Но самым неожиданным было то, что как только ураган стал стихать, пришла телефонограмма, что к ним вылетели два вертолета с новогодними подарками. Это было самоубийство! В полярную ночь, да еще при такой, хотя и стихающей, боре и практически нулевой видимости! Зимовщики стали проклинать себя за свое «нытье». К назначенному прилету вертолетов все собрались в вагончике у Цветкова на посадочном пятачке. Вокруг площадки были расставлены бочки с горючим, крутились неуемные собаки. Они первыми почуяли приближение вертолета. Зажгли прожектора и бочки. Вскоре откуда-то сверху из кромешной темноты и снежной круговерти плюхнулся на пятачок вертолет. Это было непостижимо! Как он их нашел? Как прошел по проливу, не врезавшись в прибрежные скалы? Конечно, это мог сделать только полярный ас – Нечай. На полигоне было два опытнейших полярных аса, с которыми ему приходилось работать на испытаниях, лучшие из лучших, два капитана – Нечай и Кузьмич. Хотя на этот раз Кузьмич с полпути и вернулся. Помимо продуктов и новогодних подарков, Нечай доставил долгожданные спички, папиросы и самое дорогое – письма из дома.
Ох уж эти далекие весточки из дома. В течение всего времени, что он находился на полигоне, тональность и настрой писем от жены постоянно менялись. Сначала они были в меру оптимистичны. Она свято верила, что получение какого-то там допуска – пустая формальность, что никто не имеет права разлучать ее с мужем. Но по мере того, как эта процедура затягивались, она впадала в уныние, а через несколько месяцев и просто в отчаяние. Он же не мог ей ничего толком ответить в своих невнятных письмах, даже где находится и какая здесь погода. Не говоря о том, чем он здесь занимается. Как он узнал позже, к делу, в конце концов, подключился и ее отец. Он написал письмо министру обороны. Зятю же прислал письмо чисто мужского содержания: «Если ты отказываешься от жены, то, будь мужиком, напиши прямо». В накопившихся в Белушке письмах жены, доставленных Нечаем, на него обрушился водопад упреков и крики полного отчаяния. Настроение, которое было и так не блестящим, стало угнетающим. Ему был обещан отпуск после начала новой штольни, но начальство подозрительно хранило гробовое молчание. Поэтому совершенно неожиданно пришло сообщение, что ближайшим вертолетом он должен отправиться в Белушку для оформления отпуска. Позже он сообразил, что сработали письма министру обороны от встревоженного тестя. После Качалина он был вторым, кому был разрешен отпуск. А буквально в этот же день произошел случай, который запомнился ему надолго. На матроса-заправщика из ГСМ, когда тот направлялся на обед, напал белый медведь. Перепуганный матрос закричал часовому, чтобы тот стрелял, но часовой растерялся. И действительно, он практически не мог рассмотреть, где медведь, а где матрос. Почему-то фонарями по периметру ГСМ ярко освещался только часовой и охраняемые им цистерны, а за их пределами была сплошная темнота. Часовой мог рассмотреть только неясное движение двух теней на фоне снега. Когда они на какое-то мгновение разошлись, он открыл огонь и ранил медведя в лапу. Тот выскочил на торосы пролива и стал пробираться по ним вдоль городка. Для молодого полярника настал его звездный час. Он имел полное право, в виду нападения на человека, открыть охоту на зверя. Но это оказалось не так просто, медведь был виден только тогда, когда двигался. Из-за раны он часто останавливался, и тогда среди торосов просто пропадал из виду. Двигаясь по берегу параллельно со зверем, он не мог из-за темноты точно прицелиться. Карабин приходилось наводить только по ощущению приклада. Он преследовал его долго, прежде чем удалось уложить агрессора. На берег огромную тушу вытаскивали из торосов лебедкой. Это был настоящий триумф, он заполучил самый ценный охотничий трофей в его жизни. А матрос вышел из этого единоборства всего лишь с порванным ухом. Оказалось, что когда он заметил, что за ним сзади пристроился медведь, то бросился бежать с криком: «Часовой, стреляй!» Но тут же, споткнулся и упал. А медведь, не сумев вовремя затормозить, пролетел над ним и разорвал ему лапой ухо. Затем зверь лихо развернулся и опять бросился на добычу. Матрос в отчаянии стянул меховую рукавицу и стал ей отбиваться. Рукавица выскользнула у него из руки и отлетела далеко в сторону. Это его и спасло. Медведь бросился за рукавицей, в ту же минуту часовой открыл огонь и ранил того в лапу. Медведь рванул в спасительные торосы. Матрос спасся чудом, а часового еще долго отчитывали за то, что он не открыл огонь хотя бы в воздух, чтобы испугать зверя.
Тушу освежевали, и поставили в складе на задние лапы в позе нападения, да так и заморозили. Мясо пошло на котлеты, хотя они и попахивали ворванью, но после тщательной обработки и специй умеренно. Шкура в качестве отчета пошла начальству в Белушку. А удачливому охотнику достался медвежий череп, с которым он и отправился ближайшим вертолетом в долгожданный отпуск.

Воспоминания резко прервались. Сейчас ему требовались только решительные действия. Превозмогая усталость, он принялся стаскивать обломки обуглившихся досок ближе к проливу на небольшое возвышение. Дело шло медленно, голова кружилась, ослабевшие руки и ноги не слушались и дрожали. Наконец он сложил костер, а рядом соорудил настил для отдыха. Расщепить размочаленные доски на щепки было несложно. После многократных попыток долгожданный костер разгорелся. Огонь стал жадно лизать доски, потрескивая и перепрыгивая с одной на другую, набираясь сил и поднимаясь все выше и выше. Но, к его горькому разочарованию, нужного черного, клубящегося сигнального дыма не получилось. Ветер стал стелить его по земле, и был он реденьким и белесым. Такой костер на той стороне пролива просто не заметят. Он мог быть виден только темной ночью, но появившееся ополоумевшее солнце все кружило и кружило между горизонтом и зенитом, отмеряя неведомые ему часы и дни. От отчаяния и усталости он свалился на настил и, почти мгновенно, провалился в тяжелый сон.
Проснувшись от холода и бившего все тело озноба, он сразу посмотрел вдаль, на тот берег. Сторожевика не было видно, значит, надежда все еще оставалась. Он бросил взгляд на костер, доски прогорели, вокруг костра валялись их обугленные концы, а на его месте образовалась черная, продолговатая лужа. Из нее торчала закопченная галька. Вспомнился сибирский охотник и ночлег на теплой, прогретой земле, с тлеющим бревном в ногах. Он решил воспользоваться прошлым опытом. Тело продолжал бить озноб, ощущалась безмерная слабость. Усилием воли он заставил себя подняться и отправиться на сбор дров. С частыми перерывами были собраны обломки досок, нашлись и два бруса. С трудом он притащил их волоком и положил поверх будущего костра. В этот раз разжечь костер удалось быстрее. Появились язычки пламени и жизнерадостно заплясали по доскам. Огонь! Сколько горя он приносит людям, но и сколько надежд и радости таится в его колеблющихся животворных язычках. Он развел костер на том же месте, только постелил над прежней лужей настил из досок. Сверху уложил на костер концы двух толстых брусьев, как учил его многоопытный сибиряк. Для большего дыма набросал мох. Это было все, что он мог сделать для своего спасения. От усталости и голода кружилась голова. Свалился на настил, сознание помутилось, и он опять впал в полуобморочное состояние. В голове проплывали неясные отрывки картин из прошлой жизни. Это был какой-то сумбур из недосказанного и недовиденного. Сполохи видений. На какой-то миг он пришел в сознание. Открыл глаза. Недалеко от него, на округлом валуне, немым столбиком сидела огромная белоснежная полярная сова. На ее саване четко проступали черные мазки горностаевой окраски.
«Ждет своего часа», – подумал он, и опять провалился в небытие. Замелькали картинки довоенного детства. Вот уже война, бомбежки, обстрелы и аэродром. Повешенные партизаны и несколько немецких генералы в Киеве, специальный факультет в Питере. Затем сожженная тайга от рухнувшей на старте ракеты. Ядерные испытания. Образ явившейся Девы Марии. И тоска и раскаяние перед природой за загубленные им жизни и живность, за стадо беззащитных оленей. Неужели это расплата за все его жизненные грехи перед родителями, женщинами, людьми, природой?
Он очнулся: костер опять прогорел. Рядом, в ногах, дымились два толстых, обугленных бруса. На месте костра образовалась теплая черная лужа. Подтянув непромокаемые защитные брюки, он скатился в нее. По промерзшему телу разлилось долгожданное, живительное тепло. Проваливаясь в темную пропасть небытия, он с каким-то безразличием подумал, что вода вскоре остынет, и он непременно будет вморожен в вечную мерзлоту, как сибирский мамонт. С усилием он разомкнул веки. И опять перед ним это белое изваяние, словно сама смерть в роскошном горностаевом балахоне, с огромными желтыми, неподвижными глазами. Они загадочно мерцали и были направлены прямо в душу человеческого существа. Ему стало страшно даже дышать. Неужели, это его судьба? Неужели частички его плоти после смерти перейдут в это загадочное существо? Сколько же у нее терпения неподвижно ждать, когда его душа покинет это измученное тело?
Последнее, что дошло до его сознания, – это далекий металлический перестук двигателя приближающегося сторожевика. Раздался голос из рупора: «Отбросьте оружие в сторону». Это было спасение.