Всмотрись, здесь атлас жизни

Вот опять ты мне вспомнилась, мама.
И глаза твои, полные слёз…  /Ярослав Смеляков/


Евдокия Фёдоровна очень любила эти часы раннего утра.
Домашние ещё спят, можно в турке сварить кофе и неспешно, наслаждаясь ароматом и чуть обжигая губы, погрузиться в свои думы.
Думы, думы…
Как-то потяжелели они за последнее время.
Слишком часто стали встречаться с друзьями по событиям нерадостным.
Уходят близкие.
Вот так, как в песочных часах, спешат песчинки жизни, охлаждая душу.

Евдокия Фёдоровна оптимистка по натуре, тяжело вздохнула.
Она менее всего в эти минуты думала о себе, о своём возрасте.
Вспоминалась мама, её лицо.
Навещая родителей, она  всё чаще отмечала новые мамины глубокие морщинки, понимая, что каждая из них это тревога…
 
Волновал дочь и какой-то её нерадостный  взгляд.  В последние дни постоянно «она была исполнена печали…».
Эта печаль так и осталась неразгаданной…

Как не любила мама слово  старуха…
Она, которая менее всего заботилась о своей внешности, улавливала  в  нём, что-то  вызывающее, зловещее.
«Вот и я стала старухой, - с какой-то иронией она говорила теперь, останавливаясь у зеркала. - Вот только не пойму, это наказание или награда?».

    - Мамуля, каждый заслуживает свой возраст. А старуха  это не про тебя. Ты у нас заслуженная пожилая дама. - Шутка дочери удавалась с трудом.

Днями сама Евдокия Фёдоровна ощутила резкость этого слова. Его неуважительные оттенки.
Перед ней в очереди две слегка пожилые дамы отбирали помидоры и спокойно, с приятным юмором шутили по поводу их свежести.
И вдруг так грубо брошенные слова  продавщицы: - «Старушки, не место на кладбище выбираете, поторопитесь».
Немая сцена. Очередь притихла.
Дамы с достоинством, протянули ей пакет и ответили всем: - «Нас уважать учитесь, детки, ведь каждый может постареть…».

«Вот такая у нас  этика, -  с грустью подумала  Евдокия Фёдоровна».
Эти мысли не покидали её долго и сейчас вновь напомнили о себе. - «Здесь  не столько хамство продавщицы, сколько состояние общественной морали.  Не зря ведь по отношению общества к старикам и детям судят о его  культуре. Но почему, почему так часто в обращении к старшим проскальзывает такое неуважительное – дед, бабка, э….? Не выработалась у нас вообще культура обращения. А это очень чувствительная область, за которой возникает либо доверие, либо раздражение».

Она вспомнила, что друг художник на днях приглашал поспорить, что есть красиво, а что красивенькое. Говорил что-то вроде о женских лицах, о загадочности их красоты. Любоваться красивыми лицами он умел.
Не зря многие дамы заказывали ему свои портреты. Художник писал их всегда с откровенными  комплиментами.

С последним глотком кофе  Евдокия Фёдоровна, отстав чашку, набрала номер телефона художника.

   - Не разбудила? Вспомнила, что чем-то меня хотел удивить. Желание не пропало?
   - Привет, родимая. Почти не спал. Замучили меня мои «старухи». Утопаю в фотографиях. Какие лица! Эта сущий атлас жизни, пройденных ими дорог. Как хочется передать, что стоит за каждой морщинкой, за каждым взглядом. Какой это кладезь мудрости и красоты. Приезжай.

Улыбнулась Евдокия Фёдоровна. – «Что это за напасть сегодня – старуха, старушки».
Уже на выходе получает от него СМС: «Прихвати что-либо из рассказов о старушках, чтобы почитать для вдохновения».

Художник сам себя называл – «бытовой эстет». Перед работой всегда тщательно убирал мастерскую.
А нынче здесь мамаево побоище…
Вдоль всей мастерской  растяжка с прищепленными фотографиями.
На полу обрывки газет с фотографиями лиц преклонного возраста.
Неубранные бутылки  свидетельствовали о недавних затяжных спорах.

   - Извини за этот бедлам. Не успел смыть следы мужских ораторских посиделок, - лукаво усмехается. - Днями посетили презентацию одного гламурного журнала. Галерея красоток: и 90-60-90, и ноги от ушей.  Полный антураж внешнего блески и роскоши. А лица… штамповка. Заело страшно. Красота называется. Мужики не поняли моего негодования. Даже намекнули на некое затухание мужского начала, - смеётся, - люблю красивые женские лица и женщин тоже. А вот эти красотки - игрушки раздражают. Мне жалко их. Кто-то из более умных, чем я, заметил, - « нет ничего печальнее жизни женщин, которые умели быть только красивыми». Не согласна?

Наша героиня молчала.

   - Знаешь, с моей женской точки зрения возможны и варианты. Но для меня  неоспоримо, что прекрасны те лица, которые одухотворены. Бездушие смывает глянец с любого лица.

 Художник нервно зашагал по мастерской, задевая то один, то другой висящий портрет.

   - Голуба, ты моя родная, посмотри на эти фото. Истинная красота не исчезает с годами. Она сохраняется светом, добром в каждой морщинке. Эти лица, как карта шоссейных дорог. Эти пути-дороги говорят на что потрачена жизнь…
   - А как ты объяснишь эту печаль, эту боль в глазах многих на этих портретах. Уже много лет нет мамы рядом, а я помню эту печаль в её глазах. И ищу ответ. Не моя ли в этом вина?
   - У всех нас есть вина перед родителями и многие их морщины  нами протоптаны. Недоглядели, недолюбили.  - И с хрипотцой прочел: «Как скульптуры из ветра и стали, на откосах железных путей… днём и ночью бессменно стояли батальоны седых матерей…», - не помню чьё это.
   - Это – Ярослав Смеляков. А ты помнишь рассказ Распутина – «Последний срок»?
Вот принесла, полистай.

Пока художник читал рассказ, гостья внимательно рассматривала фотографии.
А он с книгой* в руках подходил то к одной, то к другой фотографии.

   - Вот!! - Художник цитатами подкреплял своё понимание этих лиц. - «Сперва на ребят на своих погляжу, а уж после помру – боле мне ничё-то не надо». – Смотри, чем эта не  Мирониха, - он  всё более и более увлекался, разворачивая фотографии. – Вся искрится добротой.  - А слово-то какое у Распутина – старуня. Нет больше в моём лексиконе слова старухи. Они все старуни.

Евдокия Фёдоровна наблюдала за художником и радовалась: нужный рассказ принесла.

   - Вот тебе и ответ, - продолжал разгорячённый художник, - откуда печаль в глазах у наших матерей. Они знают, как без них сиротеют даже великовозрастные дети. - Зачитывает: - «…старуха шепотом, одними губами произносила обращенное к ней «мама моя!» и слышала в нем такой сиротливый стон, такую боль, что ей становилось жутко и она втихомолку от себя плакала…». - Помолчал и добавил, - все мои героини, как Анна. 
«… В последние годы все чаще и чаще думала о солнце, земле, траве, о птичках, деревьях, дожде и снеге – обо всем, что живет рядом с человеком», а главное о детях…»

Помолчав, художник как бы себе проговорил: «Никто из нас не вековечный, все изживаются», и продолжил чуточку патетически, - какие же это святые мамаши. А Анна – «…она не жаловалась на свою жизнь, ей никогда бы не пришло это в голову…». Вот в чём красота и боль на этих лицах. Им дано было увидеть и понять, то, что так часто пробегает мимо нас. Радость жизни, прожитой в труде, в хлопотах о семье, детях. А мы? Как часто мы мелочно бубним, забываем о своих родителях, о своих, трудно иногда понимаемых детях.  Бежим.… Куда? - Он захлопнул книгу и протянул её хозяйке.

Евдокия Фёдоровна хорошо помнила этот удивительный рассказ Распутина. И сейчас,  в мастерской, в этом естественном возбуждении художника, ей показалась, что она нашла много ответов для себя, и почувствовала эту святую материнскую печаль.

Наугад раскрыла книгу,  улыбнулась.
   - Валентиныч, послушай: - «Смеются: старый да малый, имея в виду, что один выжил из ума, а второй его еще не нажил. Правильно, старый да малый – только они как следует и способны ежедневно и остро удивляться своему существованию, тому, что окружает их на каждом шагу…». – Значит, друг, у нас с тобой ещё не всё потеряно.

Хорошо было обоим. И родных вспомнили. И себя чуточку почистили перед их памятью.

На том и закончилась эта встреча у портретов замечательных старунь...

---
*В.Распутин – «Последний срок».