Гибель примата

  Поздняя звездная ночь пышна и темна, но мне не до её красот. Мне страшно, и я убегаю по пустынному городу с места преступления. Я бросила свои вещи, взяв только документы и самое необходимое, чтобы идти налегке. В 10 утра меня увезет отсюда самолет, и я смогу позабыть кошмар последних недель моей жизни. Главное сейчас - идти вперёд не останавливаясь, и до утра оказаться как можно дальше от этого городка, незаметно в толпе приматов сесть на рейсовый автобус до аэропорта, и дальше уже можно вздохнуть спокойно. Что же, до утра ещё есть время рассказать вам мою историю.

  Началась она пару месяцев назад, когда я в одиночку приехала на этот международный курорт для разумных приматов. Да-да, на нашей планете все приматы, даже самые мелкие,  разумны. Они, как и люди, делятся на множество рас, видов и подвидов. Все они приезжают сюда, в этот курортный городок, чтобы отдохнуть на море. Меня зовут Тума и я принадлежу к расе рыжих приматов, или орангутанов. Мы считается самыми умными и самыми богатыми среди всех человекообразных. Мы приезжаем всегда с самыми навороченными гаджетами и поселяемся в самых дорогих номерах на первой линии, с кондиционером, проводным Интернетом и с видом на море. Собственно говоря, на нас и держится этот курорт. Именно мы сделали из местных необразованных и бедных рыбаков богатых владельцев гостиниц и ресторанов, а за ними потянулись таксисты и вся прочая братия, вовлеченная в туристический бизнес.

  Приезжают на этот курорт и другие виды приматов, порою даже весьма экзотические: желтомордые, красномордые, с хвостами и без, богатые и не очень, человекообразные и не человекообразные, даже родственники лемуров. В пестрой толпе отдыхающих они все сливаются в одно, хотя каждый по-своему уникален. Вот бегает маленький капуцин со смешной мордочкой, и вся одежонка на нем маленькая, пестрая и смешная. Вот вертлявая мартышка, которая ни секунды не может без движения и одевает браслеты то на руку, то на ногу, вот крупный гамадрил с пестрой мордой и с выпуклым красным задом, которым он очень гордится, демонстрируя его всем остальным приматам. А вот огромная горилла, наводящая тихий ужас на всех мирно отдыхающих. В отличие от интеллигентных и спокойных орангутанов гориллы глупы, необразованных и агрессивны. На курорт они приезжают не ради отдыха, а ради нелегальной торговли наркотиками или легко доступного секса. Гориллы пялят свой похотливый взгляд на все, что движется, и даже местная полиция побаивается их и считает неискоренимым природным злом.

  Местное население сплошь представлено непоседливыми макаками, которые каждая по отдельности не были сильны, но действовали всегда вместе, единой кучей, управляемой могучим коллективным разумом. Они представляли собой полицию, власть, являлись владельцами ресторанов и гостиниц, а также формировали многочисленную армию местных таксистов. Разбогатевшие на туристах макаки смотрели на всех прочих приматов свысока, и всегда знали, где побольнее можно укусить, были избалованы деньгами и жутко корумпированы. С каждым годом ведения туристического бизнеса макаки жирели и богатели, теряя свою бывшую природную непосредственность и умственную невинность. С каждым годом они умнели каким-то нездоровым и извращенным разумом, делаясь при этом нравственно ещё хуже, чем во времена своей бизнес-невинности, и с каждым годом им хотелось иметь со всех остальных приматов ещё больше денег, чем раньше. Орангутаны же, главный источник доходов макак, с годами не богатели, а наоборот, становились беднее, но макаки этого не понимали.

  Вообще создавалось впечатление, что макаки вот-вот захватят весь мир, потому что они всегда действовали нагло и сообща, в то время как умные и богатые орангутанги были разобщены. Я забыла упомянуть о шимпанзе, вторых по уму после орангутангов. Все они были не местные, но приезжали на курорт ради ведения различного бизнеса. Главным образом они занимались торговлей и массажем, арендуя за солидную плату помещения у макак. Они были  умны и обаятельны, но их улыбки всегда отдавали лицемерием. Шимпанзе также хорошо делали массаж, используя сразу все четыре руки, и благодаря своей природной смекалке они хорошо зарабатывали, но никто из приматов их не уважал за их хитрость, безнравственность и вероломство.

  Не хочу сказать, что орангутаны были ангелами во плоти: они грешили и пьянством, и наркотиками, и неразборчивостью в половых связях. Большой ум всегда порождает большие проблемы. Вокруг орангутанов постепенно появился рынок наркоторговли, и по большей части именно они принесли в мир макак и прочих приматов пьянство, криминал и проституцию.

  Всё началось две недели назад, когда усилившаяся жара ворвалась в веселый мир отдыхающих и начала прогонять прочь с радушного курорта многочисленные виды приматов. Сезон заканчивался,  пёстрая толпа обезьян понемногу редела, и мои взгляды все чаще скрещивались со взглядами одного крупного самца гориллы, который уже давно положил на меня свой похотливый глаз, заодно мечтая разжиться моими деньгами. Наглость его была безмерна, он преследовал меня повсюду, предлагая то купить наркотики, то подвезти меня на байке. Казалось, от открытого нападения его удерживало только наличие остальных приматов вокруг. В этой пёстрой толпе мне всё еще можно было затеряться от его наглых глаз. А что касается местной полиции, то ей почти не было дела до моей защиты, и наличие этой армии продажных и коррумпированных макак меня бы не спасло от прямого насилия со стороны гориллы. Оставалось только надеяться, что я уеду раньше, чем тот на меня нападёт.

  Хозяину гостиницы я запретила выдавать хоть какие-нибудь сведения обо мне, он понимающие кивнул головой. Оставалось пережить еще десяток тревожных дней, наблюдая, как постепенно пустеют местные рынки, пляжи и улицы. Я выходила на балкон, откуда открывался прекрасный вид на море, и наблюдала, как с каждым днём выгорает зелень кустов и деревьев, превращаясь под палящим солнцем в мертвое выжженное поле цвета слюды. Выйдя на почти пустой пляж, я ощущала под ногами раскалённый песок и, погружаясь в почти горячее море, мечтала побыстрее убраться из этого пламенеющего ада, который ещё так недавно казался ласковым раем.

   То и дело в поле моего зрения попадал горилла. Завидев его, я меняла свой маршрут или убегала в гостиницу, включала кондиционер и наблюдала за гуляющим по пляжу приматом уже издалека. Почувствовав мой взгляд, он поворачивался в мою сторону, вставал на две ноги, как человек, и начинал бить себя в грудь с такой силой, что было слышно даже на первой линии домов. Макаки реагировали спокойно на его демонстрации, потому что к ним было бесполезно приставать и с сексом, и с наркотиками: слишком в разных весовых категориях они были с гориллой для секса, а наркотики они сроду не употребляли, тащась и возбуждаясь только от наличных денег.

   Итак, настал день, когда из городка уехал последний турист, и мы остались с гориллой наедине, если не считать четы старых и глухих капуцинов с седыми бородками, семейки наркоманов-лемуров, и одного ленивца, который всегда ползал по пляжу, словно вконец обдолбанный. Ленивец считался полуразумным существом, но был очень  неприхотлив в еде и весьма медлителен: пол дня он полз на пляж, потом, искупавшись всего один раз, пол дня полз обратно, приползая домой поздно вечером уставшим, но с чувством выполненного долга. Он не мог быть мне союзником против гориллы, не говоря уже о всякой обезьяньей мелочи.

  Я было совсем отчаялась и решила не выходить из гостиницы, но однажды, выглянув из окна, я с удивлением увидела на пляже нового человека. Это был именно человек, а не какой-то примат: порою людей заносило в наш мир из другого измерения по какой-то роковой случайности. Чаще всего это были человеконенавистники и социопаты, потерявшие связь с реальностью, которым с приматами было легче, чем с людьми. Сперва они выглядели как обдолбанные, но потом привыкли к жизни среди приматов, предпочитая общаться с орангутанами. Романов между людьми и приматами не случалось, но порою и те и другие обладали общими интересами, взглядами на жизнь и пристрастиями. Я видела, как к человеку подошёл горилла, они о чем-то поговорили, и примат повел парня в сторонку, очевидно, чтобы толкнуть ему наркоту. Ползущий по направлению к морю ленивец проводил их долгим понимающим взглядом и пополз дальше, осуждающе покачивая головой. Горилла ленивцам никогда ничего не предлагал, потому что те, кроме листьев коки, ничего не употребляли, поэтому были так ленивы и малоэнергичны, но довольны жизнью.

  Вечером, когда солнце спустились с палящих небес, я вышла в городок, чтобы купить продуктов и немного прогуляться. Тут же с горечью я обнаружила, что местные шимпанзе уже свернули свой бизнес: лавочки все до одной были закрыты, а торговцы разъехались по своим домам. Никто больше не предлагал сделать массаж в четыре руки или купить какую-нибудь яркую безделушку. Мартышки тоже свернули свой ресторанный бизнес: не горели больше огоньки многочисленных ресторанчиков, перестав распространять запахи специй, жареных с чесноком лепешек и сочных морепродуктов. Даже таксисты не торчали больше возле своих белых такси, предлагая подвезти куда угодно. Городок вымер и затих, и только в одном последнем оставшихся в живых ресторане всё ещё теплилась жизнь. Именно в нем за столиками сидели старички-капуцины, пребывающие в нирване лемуры и усталый ленивец, обливающийся потом после своего возвращения с пляжа. Да еще каким-то чудом в ресторан занесло жирного тюленя, который сидел под кондиционером и то и дело клал себе на голову колотый лёд. Он вяло махал одной ластой, всем своим видом показывая, что вот-вот скончается от невыносимой жары.

   Наконец-то мои глаза отыскали среди всех посетителей ресторанчика человека: он сидел, уткнувшись в свой планшет, погруженный во Всемирную информационную сеть. Выглядел он лет на двадцать, был худосочен и длинноволос, и я было забраковала его как своего союзника против гориллы, но все же что-то заставило меня подсесть за его столик и заговорить первой. Человек с неохотой оторвался от инета, снял очки и окинул меня подозрительным и оценивающим взглядом. Всем своим видом он показывал, что едва только избавился от людей, теперь вот приматы вроде меня его достают. Флиртовать с ним было бесполезно: я была на голову его выше и гораздо шире в плечах. Лицо у меня самое что ни на есть приматское: с маленькими глазками и большими челюстями, не говоря уже о размахе рук в три метра и о размере стопы более сорока сантиметров. Тогда я решила зацепить его интеллектом, и поскольку была весьма образованным орангутаном, опытным и много повидавшим в жизни. Мне удалось завести с парнем беседу о том и о сём: о курортах, о сортах местного пива, о мистике, об ужасах и даже о летающих тарелках. Беседа наша была настолько занимательной, что даже ленивец оторвался от газеты и стал слушать, а тюлень перестал  обмахиваться ластой и пересел поближе к нам. Вскоре мы своё вчетвером сидели за одним столом, рассказывали анекдоты и весело хохотали.

   Но время шло, официант-макак подошел к нам и вежливо сообщил, что ресторан скоро закрывается. Ленивец пополз в гостиницу, тюлень подозвал такси и попросил отвезти его на ночной берег и сбросить в открытое море. Таксист, мелкий макака, сказал, что один он не справится, и попросил нас с человеком помочь запихать грузного пьяного тюленя в такси, а потом выгрузить его на берег. Мы согласились, и быстро запихали пьяного ластоногого в машину, а сами сели рядом и поехали на берег океана.

  Макака-таксист включил музыку, пьяный тюлень запел песни зычным голосом, был весел, благодушен  и рассказывал нам о том, что специально проплыл тысячу километров, чтобы хоть одним глазком посмотреть на этот знаменитый международный курорт. Теперь ему предстоит тысячу километров проплыть обратно, но пьяному море по колено. Когда мы приехали на место, он вывалился всей тушей из такси и неуклюже пополз в сторону океана, говоря по дороге, что всё здесь хорошо и замечательно, только очень жарко. На прощание он помахал нам ластой из воды и уплыл в прекрасную и далекую неизвестность.

   И только когда мы с человеком остались наедине, я вспомнила о своём горе и стала размышлять о том, как оставить при себе человека на всю ночь. Пока он провожал меня до гостиницы, я придумывала повод, под которым можно было бы затащить его к себе в номер в это позднее время, но так ничего в голову ко мне и не пришло. Мы расстались у порога гостиницы, и он растворился во чреве влажной и заманчивой тропической ночи, а я поднялась в полном одиночестве на свой этаж.

  В холле гостиницы никого не было, так как макаки ушли спать пораньше. Трясущимися руками я открыла дверь своего номера, где мне предстояло провести эту и ещё одну, последнюю ночь. Я заперлась на ключ и на задвижку и, не включая свет, пробралась к своей кровати. Сев на кровать, я протянула руку, чтобы опереться, как вдруг под своей рукой я обнаружила что-то тёплое и косматое. Оно было живым и мирно посапывало. От ужаса у меня даже волосы зашевелились на голове, и я еле сдержала душераздирающий крик. Побежала к выключателю, думая, что это чёрт, но при свете электрической  лампы оказалось, что это была лахматая хозяйская собака, которая, очевидно, забежала в номер во время уборки и улеглась на мою кровать. Её не заметили и закрыли номер на ключ, и вот теперь пришло время её освободить...

  Выгнав собаку из комнаты, я легла спать, вслушиваясь в тревожные звуки за окном и в шумы в коридоре гостиницы. В здании было тихо, а из-за стекла доносились различные звуки природы, среди которых мне то и дело мерещились шаги гориллы, и я съёживалась и замирала. Заснула я только под утро, измученная бессонницей и страхом. Впереди был ещё один день в этом городке и ещё одна, последняя ночь.

   И первым, что я увидела, утром посмотрев в окно, был горилла, стоящий на четырёх ногах-руках, пристально смотрящий в сторону моей гостиницы. Когда в окне он увидел мой силуэт, он встал на задние ноги и начал бить себя кулаками в грудь. В ответ я показала ему средний палец руки и отвернулась, горя бессильной злобой. Выйдя в коридор гостиницы, я увидела, как со ступенек медленно сползает ленивец, таща за собой тяжёлый дорогой чемодан. Я сказала, что сейчас позову макак, чтобы те ему помогли с чемоданом, и пока я спускалась вниз, заметила также лемуров, покидающих гостиницу с вещами. Это означало, что теперь я осталась на этаже совсем одна. Старички-капуцины жили этажом ниже и были глухих как пень, так что рассчитывать на чью-то помощь мне теперь не приходилось. Я хотела было сорваться и поехать куда глаза глядят, лишь бы не оставаться на ещё один день рядом с гориллой, но вдруг заметила проходящего по улице человека, который мило помахал мне рукой. Мой страх понемногу утих, и мы позавтракали вместе с человеком, а потом пошли на берег океана.

  Пляж был безлюден, вернее, бесприматен, и выжженная растительность по его краям в ужасе ожидала восхода обжигающего солнца в раскаленный до бела зенит. Наш разговор был вял и бессмыслен, горячие волны Аравийского моря уже не освежали. День прошёл словно в коме, и вечером я призналась человеку, что ужасно боюсь ночного нападения гориллы. Он вначале рассмеялся, но потом сказал, если уж я так напугана, то он может провести эту ночь со мной. И вообще он собирался на следующий день покинуть курорт и отправиться к себе на родину, к людям.

   После его слов у меня как будто гора свалилась с плеч, потому что человек сам напросился ко мне в гости, и это избавило меня от необходимости придумывать причину, чтобы провести последнюю ночь не одной. И вот, захватив с собой закуску и пару бутылок хорошего вина, вечером мы пошли ко мне в номер, оставаясь одни на всем четвертом этаже гостиницы. И так как мы были разумными существами совершенного разного калибра, не было и речи о проскочившей между нами искре. Мы были интересны друг другу лишь как два собеседника, и наш ночной разговор отпугивал мои бурные страхи.

  Вдруг в дверь номера кто-то тихо, но властно постучал. Я сразу же насторожилась и собралась в комок, но мой спутник по причине выпитого вина был смел беспечен, и не подозревал, какая опасность притаилась за дверью. Я велела ему молчать и спросила, кто там. В ответ послышался сиплый голос гориллы: "Это я, открывай!"

  Размышляя, куда бы послать гориллу, я медленно отступала назад, ко второй двери, которая вела из небольшого коридора непосредственно в номер. Закрыв внутреннюю дверь на замок, я объяснила человеку, что это пришёл горилла и что он очень силен, туп и крайне опасен. Между тем горилла начал стучать в дверь всё настойчивее, постепенно свирепея. Он старался не кричать и не шуметь, пытаясь без шума выломать хлипкую дверь и прикладывая к этому все усилия. Было ясно, что дверь продержится недолго и скоро сломается. Человек, не понимая степени своего риска, рвался в коридор навстречу горилле, прихватив с собой небольшой ножик, которым мы резали фрукты. Я пыталась его остановить, но все случилось так быстро... Почти одновременно с тем, как горилла выломал дверь, человек выскочил в коридор, вооруженный ножом. Мне ничего не оставалось, как захлопнуть внутреннюю дверь и закрыть ее на замок. Если бы я этого не сделала, в коридоре было бы два трупа вместо одного.

   Было понятно, что горилле хватит нескольких секунд, чтобы расправиться с человеком, поскольку он был во много раз сильнее. Так и случилось: шум схватки был слышен не долго, и уже через полминуты человек резко вскрикнул и затих. И вот уже горилла бьёт ногами в мою дверь, громко сопя и издавая всякие другие ужасные звуки и грязные ругательства. Я понимаю, что дверь продержится под его напором не долго, и дальше меня ждёт либо смерть, либо изнасилование, либо всё это вместе взятое. Горилла уже почувствовал вкус крови и бил в дверь ногами с неистовой силой. В окно было прыгать слишком опасно, поскольку номер был на четвёртом этаже.

   Далее всё как в страшном сне... Я вижу, как отваливается кусок от нижней части двери, и вот уже видны чёрные волосатые ноги гориллы. До меня доходит запах его потного разгоряченного тела, и я понимаю, что спасения нет...

  Вдруг ко мне в голову приходит сумасшедшая идея. Приходит свыше, как озарение. Я просовываю свою длинную руку орангутана за дверь и хватаю гориллу за его причинное место. Главное - не промахнуться, и все сделать быстро и безжалостно, чтобы проклятый примат не успел опомниться. Руки у меня длинные, более метра каждая. И вот в моей ладони его причинное место, я очень быстро и с большой силой откручиваю его и отрываю прочь от тела. Горилла заходится диким криком и медленно сползает вниз. В дверной пролом я вижу его тело. Кажется, он потерял сознание от болевого шока! Видя, что он затих, я открываю дверь и выхожу в коридор. Переступаю через окровавленного гориллу, и смотрю на то, что осталось от человека. Его оторванная голова валяется отдельно от туловища, и вместе с длинными, промокшими в крови волосами кажется медузой, плавающей в кроваво-красном море. Его худосочное тело в татуировках лежит чуть поодаль. Весь пол коридора залит кровью, и в наступившей тишине моё сердце стучит, словно колокол, отбивающий набат. Мне безумно жаль человека, и я осознаю, что буду до конца жизни чувствовать вину за его безвременную смерть.

  Горилла вроде уже не дышит, но мне его ни сколько не жаль. Думаю о том, что сказать макакам из полиции, если те вдруг нагрянут. Скажу, что гориллу убил человек! Впрочем, с отрезанной-то головой... А вдруг все два убийства повесят на меня? Ведь макаки втайне ненавидят орангутанов и не станут особо разбираться, кто виноват, а кто нет. Я понимаю, что мне пора сматываться, прямо сейчас, ночью, бросив все вещи и убегая налегке. Быстро мою руки, осматриваю все свое тело на предмет брызг крови. Но так как я находилась за дверью, моя одежда осталась чистой. Я беру деньги, паспорт, билет на самолёт, немного вещей и спускаюсь с четвёртого этажа в холл гостиницы. Вокруг никого, макаки то ли мирно спят, то ли притворяются спящими, предпочитая не встревать в разборки. Я выхожу на улицу и окунаюсь в прохладную влажную тьму, звенящую пением многочисленных бодрствующих всю ночь сверчков.
 
  Поздняя ночь пышна и тиха, но мне не до её красот. Мне страшно, и я убегаю по пустынному городу с места кровавого преступления...