Глава 7

- Эй, звонкий, иди амбар расчисть!
Карима из подсобки вынесло. Только что пересчитывал в тесноте копейки, теперь, глянь – танцует меж лебеды с лопатой. Пружинистые ноги его в опоре словно и не нуждались, передвигались, не касаясь земли. Руки легкие, движения скупые, но плавные: свиней кормил красивей, чем иные изгибались в вариациях. Привлекал взгляды девиц, иные хаживали мимо харчевни по десять раз на дню. Мамаши тяжело вздыхали: ладен и работящ, да только спит под одеялом из неба и не гнушается и яблоками для скота. Засматривались сами.
На Большой земле Карим провел почти месяц. Явился на постоялый двор ближе к вечеру, когда местные, закончив все дела, сидели на скамьях да скребли животы. Кариму казалось, он в жизни не видел ничего прекрасней этой деревеньки: высокие крепкие дома, сложенные из плотного дерева и беленые известью. По теплым сухим стенам карабкались к черепичным кровлям ползучие растения, нетерпеливо обходя слюдяные оконца. Из грядок лезла нежная здоровая ботва, не битая влажностью. В тени сарая, оттянув назад красные перепончатые лапы, лежали серые гуси. Влажными губами шлепала корова, перемалывая пук травы. Хватались за перекладины молодые усики виноградных лоз. Несколько мохнатых гарухов очищали горох, тихо курлыкая меж собой. Роскошный петух, одетый в латы из железных перьев, при виде Карима встрепенулся, раздул зоб, заголосил, собирая жен. Сытая скотина примеривала чужака безмятежным, без опаски, взглядом, тянулась за угощеньем к его рукам. В траве жарко стрекотали сверчки, огромный кузнечик вспилил воздух, нахально пролетел под самым носом, приземлился где-то недалеко. На покосившихся жердях плетней висели перевернутые горшки, ведра, покрывала – сушились. А в непривычно далеком небе мягко светились неожиданно солнечные облака, такие мягкие и такие уютные при взгляде с Большой земли.
На постоялом дворе Карим нанялся помощником. Хозяйка – полная добродушная вдова – начала расспрашивать:
- Как же тебя зовут, откуда будешь?
- Мое имя Карим, милостивая госпожа, а буду я с подножия Гинга. Моя семья занимается зерном: мы его сеем и обмениваем на товары у соседей.
- Отчего ж ушел?
- Прокормиться ныне нелегко, вот отец и отправил пытать счастья вдали от дома. Вы не сомневайтесь: я работать умею и многого не прошу, мне бы корку хлеба да уголок для сна.
- Ну что ж, корку хлеба найдем, давить ухо можешь на сеновале. Только смотри: замечу, что отлыниваешь или чужое присваиваешь – вылетишь у меня в дегте да перьях, усвоил?
Карим не отлынивал, на чужое не зарился тем более: не на что зариться было. Деревня пряталась на отшибе страны, но на пересечении двух гужевых путей – с востока и юга, - поэтому постоялый двор пустовал редко. Работы хватало, хотя по первости Кариму доверили только конюшню: расчищать от навоза, слать солому, следить, чтобы в корытах был корм, а в пойлах – свежая вода. Люди на постоялом дворе останавливались разные: от простых крестьян с полупустой телегой до вызывающих отрядов купцов, путешествующих с богатыми обозами и устрашающей охраной. Когда не хватало рабочих рук и хозяйка вызывала Карима подсобить в трактире, он мельком улавливал обрывки разговоров. Много говорили о песочной гильдии и возможности ввозить куда-то свои товары: ситец, бархат, вельвет, шелк. Обсуждали предстоящую войну двух соседних стран, сетовали, – вскорости два рынка будут потеряны. Искали, с кем бы объединиться, чтобы без потерь и ущерба миновать леса Кальена. Пили за здравье чьего-то царя. Обсуждали строительство верфей.
Раз ночью мирно спящий двор переполошили крики. Карим слетел с крыши, бросился к воротам. Охая, прибежала хозяйка. По дороге брели лошади развороченного отряда негоциантов, которым махали рукой на прощанье неделю назад. От пышных иноземцев осталось несколько человек в лохмотьях, по большей части охрана, большинство купцов остались лежать в Кальене, обнимая свой груз. Выживших разместили в комнатах, послали за лекарем. Один купец с дырой в боку метался в горячке, хватал Карима за руку, вскрикивал. Карим пытался помочь, чем мог: обтирал влажной тряпкой, обмазал помаленьку всеми бабкиными мазями. Пришел клокастый старик, пихнул что-то в рану, ушел. Карим вновь занялся продырявленным. Один из столбцов кровати потемнел, словно его лимоном натерли. Карим перебрал похожие случаи, от догадки спину оцарапали холодные мурашки, встали дыбом короткие волосы. Он махнул рукой, сгоняя горного духа, тот пропал, но теперь Карим ясно чувствовал его присутствие. Купец застонал, завертелся. Был он вовсе не кисейного, не торгового сложения, шире Карима по крайней мере вдвое, все норовил встать и с кем-то биться. Когда окно окрасилось розовым, купец угомонился, лишь дышал хрипло и с натугой, в сознанье не приходил. Лекарь возвращался еще два раза, менял повязки, цокал языком, лез грязными пальцами в рану. Вечером под влажное пенье цикад негоциант открыл глаза. Карим кинулся к нему, но тот лишь сказал что-то на своем языке и расслабленно вдавился в матрас.
Похоронили купцов на опушке. Всем миром вырыли четыре могилы, погребли тела. Прощаться пришли один стражник из числа отряда, - второй, совсем еще юнец, до сих пор не пришел в себя, - да жители деревни, где останавливались проездом и знакомств не заводили. На могилу своего недолгого знакомца Карим по обычаям Барада положил свернутый треугольником стебель цветка. Через него должна была вылететь, оставив за собой груз земных забот, ведомая душа усопшего – Кара, сына Мирана из рода Кабрема. 
- Жалко-то как, - вздохнула хозяйка, - Все молодые, здоровые, лишь бы жить да жить…
- Кто ж напал на них? – спросил Карим.
- Говорит, разбойники.
Карим попробовал подступиться с разговором к стражнику, вызнать подробности. Тот ощетинился рыжими усами, ударил взглядом. Наутро исчез. Когда ко второму стражу вернулось сознанье, выяснилось: в Кальене их ждали.
- Выскочили из-за деревьев, бросились наперерез. Их там человек сорок было. Сразу началась мешанина: ни размахнуться толком, ни повернуться. Один бородатый побежал к обозам, попытался влезть на к;злы. На меня кинулись двое, оба короткие, в руках – топоры. Я, пока от них отмахивался, краем глаза видел господина Кара. Хотел пробиться к нему на помощь, но позади него появился Игил и воткнул свой меч. Я закричал, тут меня и достали. Больше ничего не помню. Значит, нам удалось прорваться?
- Прорваться – удалось, - вздохнула хозяйка, - ты лежи-лежи, тебе отдыхать надо. Карим, сбегай за бульончиком…
Раненый поправлялся быстро. Когда узнал, что Игил вернулся с ними, затем сбежал – покраснел от ярости, брызгал слюной.
- Зачем же ему было возвращаться? – спросил Карим. – Ведь если он и есть предатель, с какой же стати увязался за вами вслед на постоялый двор? В любой момент кто-то из вас мог прийти в себя и его выдать. Зачем ему так рисковать, когда награбленное уже было на руках?
- Откуда мне знать? Или обвиняешь меня в сговоре с ним?
- И в мыслях не было, - открестился Карим, - разве кому-то пришло бы в голову усомниться в вашей честности при сопутствующем-то благодетельном лице?
Юнец остался при дворе. Хромал, скрипел зубами, задирался петухом. Когда достаточно окреп, начал собираться.
- Ну и что это мы задумали? – поймала его хозяйка.
- Я должен отомстить! Клянусь жизнью, я найду этого проклятого предателя и убью голыми руками, чтобы души всех погибших от его руки обрели покой на руках Ярока!
Пылающий жаждой мести умчался на север. Постоялый двор опустел, и лишь могилы на опушке напоминали о недавней трагедии.
Потекла размеренная жизнь, но теперь Карим чувствовал, что засиделся. Не для того спускался с небес, чтобы хоронить себя в первой же деревеньке. Горячая кровь требовала отправляться в путь, натянулись, зазвенели жилы под загорелой кожей, горели пятки. По ночам под закрытыми в;ками ложились километры дальних дорог, приглашали ступить, манили за собой к новым землям и неведомым чудесам.
- Тоже сбегаешь? – поняла хозяйка.
- Спасибо за ваше гостеприимство, - Карим поклонился, - на всю жизнь сохраню в своем сердце и вашу доброту, и отзывчивость, кои явили не только мне, но всем тем, кто просил. Я обязательно загляну к вам потом, расскажу, какие приключения довелось пережить, сколько диковинок перевидал, сколько царств покорил, а сейчас мне пора.
- Коли таково твое решение, удерживать не буду, - покорно приняла она, - хоть и нелегко будет тебя отпустить. Выполни последнюю только просьбу – не уезжай один. В одиночку мимо леса не проскочишь. Дождись каких-никаких спутников, а там езжай с Яроком.
Так Карим начал присматриваться к гостям постоялого двора, выбирая людей, с которыми предстоит разделить путь. А гости были все те же: одинокие пахари, вывозящие на рынок овощи; гонцы с поручениями от одного дома к другому; охотники, выглядывающие добычу; знать, коих нужда гнала из страны в страну; колдуны и шарлатаны, разъезжающие с фокусами; бродячие артисты. Периодически несколько жителей деревни собирались вместе и отправлялись по делам, но дальше соседнего поселенья не выбирались. Карим уже был готов привязаться хоть конюхом к торговцам, когда в ворота въехали два серых от пыли уставших всадника. Кони под ними были добрые – не холеные скакуны аристократов, - выглядели свежее, чем сами путники. Оба – высокие, среднего сложения. Один с приятным открытым лицом, хорошим подбородком, прямой спиной – благородный. Второй – сутулый, со взглядом исподлобья, весь расплывчатый и нечеткий. Расположились в трактире. Карим подошел к ним:
- Да благословят вас небеса, добрые путники. Вижу по одежде, путь вы покрыли немалый, а по изгибу бровей могу судить, что пройти предстоит и того больше. Как…
- Милостыни не даем, - плюнул сутулый, - ступай куда шел.
- Агор, - осадил его второй. Вежливо сказал Кариму: - Да, путь нам предстоит действительно немалый. Ты, должно быть, толковый малый, раз сумел определить это по изгибу бровей.
- Сами небеса наградили меня способностью определять, что предстоит тому или иному разумному творенью, а дабы брови так печально не ломались, я от простого человеколюбия предлагаю их обладателю свои услуги. К примеру, вам, господин, я готов служить из симпатии совершенно задаром, но поскольку к вам прилагается досадная оплошность природы в лице вашего спутника, я готов терпеть его всего за две сребрянки в месяц…
- Ах ты!.. – вскинулся сутулый. – Я покажу тебе оплошность природы…
Карим в его сторону уже и не смотрел: целиком сосредоточился на благородном. Желаемого он добился: тот с мягким интересом изучал Карима, не обращая внимания на беснующегося сутулого. Сказал:
- Мне нравится твое предложение, но увы: нам не нужен лишний рот, да и запрашиваемая цена для нас слишком высока.
- При всей моей скромности, господин, я бы не советовал вам отказываться – перед вами стоит проводник и охотник, лучше которого не найти во всем Кнотте. Говоря же про лишний рот, вы наносите мне прямое оскорбление, но ввиду вашей неосведомленности я вас прощаю. Цену, так и быть, скину, но конечная стоимость будет целиком зависеть от поведения вашего спутника. И да, я - прекрасный рассказчик. Под завистливые вздохи звезд и ворчливое трещанье костра я перенесу вас на поля сражений, подниму на самую высокую гору или спущу на дно океана. Слов не хватит передать, какого незаменимого помощника вы приобретете в моем лице. Учтите, я не каждому делаю столь щедрые предложения, вам невероятно повезло. Когда выдвигаемся?..
Выдвигались в потемках. Бодро фыркали отдохнувшие кони. Тихо ухала сова. Карим распрощался с хозяйкой, согнулся в поясе чуть не до земли. Она хмыкнула:
- А кланяться-то так и не научился. Ну, ступай с Яроком.
Ветер подхватывал всадников на бегу. Карим вначале неловко хватался за уздцы, затем приноровился. Попробовал пристать к спутникам: слова уносились, не успев сорваться. Пришлось довольствоваться наблюдением. Сутулый слился с конем, низко наклонил голову. Со стороны был похож на быка. Второй, представившийся Таном, сидел в седле как приклеенный, несся стремглав. Карим все терялся в догадках, что привело их в Кнотт, задался решимостью выяснить на первом же привале, но двое неутомимо мчали вперед, мимо каменистых полей и неровных поверхностей предгорного рельефа. Между тем, чем дальше они двигались на север, тем колючее становилась местность: сохлые красно-бурые кустарники до черной крови впивались в землю, ощетинилась голодная трава, тут и там торчали огрызки скал, от которых разбегались лабиринтами утыканные колючками стволы и листья. Деревьев не было – расползлись в разные стороны в поисках глотка воды.
Остановились на привал у подножья крутой скалы. Карим с трудом свел ноги вместе, жизнерадостно оскалился. Пока сутулый поил четвероногих, проворно собрал хворост, собрался разжечь огонь.
- Это излишне, - остановил его благородный, - дадим лошадям немного отдохнуть, затем двинемся дальше.
- Как пожелает господин. Но дозволено ли мне будет утолить свое несвоевременное любопытство: как далек наш конечный пункт, отсчет к которому мы ведем наперегонки с ураганом?
- Ураганом? Но я не вижу ни малейшего признака непогоды.
- А они скоро проявятся, поверьте старому, умудренному опытом страннику, который восхищается умением своего собеседника уйти от ответа.
- Все, что я пока могу сказать – нам надо добраться до столицы Кнотта как можно скорее. Большего тебе знать вовсе не обязательно. Но ты хвалился, что тебе нет равных по части баек. Желаю проверить, так ли это. Расскажи, где ты бывал.
- О, господин, чтобы описать все места, куда довелось ступить моей ноге, не хватит и трех жизней вашего благороднейшего спутника, и потому при всем моем к нему уважении, я начну прямо сейчас. Доводилось ли вам когда-нибудь находиться в месте столь узком, что стягивало все кишки, а пыль, поднятая вашим частым дыханием, оседала на вашем же лице? А дышали вы часто, потому что грудь, стесненная камнем со всех сторон, не могла принять много воздуха? Бывали ли вы когда-нибудь в том положении, когда за раз можно было продвинуть не дальше ноготка собственного тела? Обнимали ли вас так крепко, что остались бы парить на месте, даже поджав ноги? Если нет, я назову вас величайшим счастливчиком и величайшим несчастным, ибо только тот, кто не имел, но получил возможность дышать полной грудью, может в полной мере ощутить всю прелесть каждого глоточка воздуха; кто не имел, но получил возможность двигаться куда и как захочет, оценит просторы и свободу движенья каждого мельчайшего мускула своего тела; кто не имел, но получил возможность спать лежа, будет радоваться, растянувшись на земле. Позвольте мне поведать вам о том, как рискуя жизнью, я преодолевал…
На ночь они остановились в хижине одной из заброшенных деревенек. В одичавшем саду Карим набрал немного выживших овощей, из них смастерили себе поесть. Сутулый напомнил, что кое-кто выдавал себя за охотника, Карим любезно предложил поискать мышей, благородный велел обоим замолчать и заступать на караул. На том и угомонились.
Под кровом темноты до них добрался ливень. Шатал худые стены, грохал кровлей, пугал раскатами грома лошадей. Через дыру на крыше на плечо Карима полился тонкий ручеек холодной водицы. При помощи нехитрых манипуляций и прямой голой веточки, Карим отвел поток на шею сутулого, сладко уснул.
Выходили под дождем. Сутулый еще больше вбился в коня, благородный летел аккуратно. Карим вглядывался вперед, вспоминал подслушанные разговоры, составлял в голове план местности. Вот за этой прямоугольной скалой должен скрываться каньон, после него несколько миль пустынной дороги, затем слева появится небольшое озеро, где можно набраться сил. Близко к нему приближаться не стоит: в стоячих его мутных водах пляшут сами черти, но они же и отпугнут и остальных желающих полакомиться свежатиной. Еще день пути, и ждет новых жертв Кальенский лес.
- Да дадут вам небеса долгих лет жизни и счастья, и да не отберет их у вас Кальен. Сию обитель нам лучше объехать стороной, господин, я знаю тропу, ведущую…
- Мы едем напрямик.
- В таком случае, не будете ли вы столь любезны заплатить мне заранее? Видите ли, при своей избранности я выберусь в любом случае, но гибель таких непревзойденнейших господ, как вы, вселила бы в мое сердце бесконечную скорбь, которая увеличится в десять крат, кои они соизволят покинуть мир, не успев расплатиться при жизни со всеми долгами, которыми они крепко привязали к себе окружающих, доверившихся им настолько, что без малейшего сомненья…
Уловка не сработала. Такое на памяти Карима случалось впервые. Благородный махнул рукой, в воздухе мелькнуло серебро и скрылось в быстрых ладонях Карима.
- Говорил же, от него никакого проку, - плюнул сутулый, - готов биться об заклад, повернуться не успеем, как удерет.
- Не удерет, - заверил его благородный, повернулся к Кариму, - ведь правда?
- Чистейшая, - торжественно заверил «проводник».
- Чего стоит опасаться здесь?
- Разбойников. Но вид у нас непредставительный, крученых обозов нет, навара никакого, поэтому есть вероятность того, что удастся проскочить.
- Смотри, - пригрозил сутулый, - если выяснится, что ты завел нас сюда специально, я порублю тебя на сотни крохотных…
- Шшш, - навострил уши Карим, - слышите?
- Что? – насторожились двое.
Карим широко улыбнулся:
- Тишина.
Лес как лес. Покрытые мхом и лишайником мертвые остовы деревьев, скачущие по спиральным стволам прозрачные белки, мохнатые клубы ядовитых грибов, прилепившихся к выпитой коре. Первая необычность случилась спустя час. Несколько километров чащи поделились на широкие полосы. На одной, коричневой, селился обычный лес. Из другой, покрытой ломкой бледно-зеленой губкой или пеной, пробивались растения-альбиносы. Карим осторожно потыкал палкой почву, пена сухо треснула и раскрошилась, обнажая светлую кожу земли.
- Что это? – спросил благородный.
Карим вспомнил, что лучшего проводника не найти во всем Кнотте.
- Это паразит, - сказал авторитетно, - некая форма бытия, выпивающая краски из того, до чего дотянется. К счастью для всего живого, дотянуться она может только для цветов, но если вам, скажем, придет охота здесь вздремнуть, через несколько часов она примет симпатичный светло-коричневый, очень натуральный оттенок. А вот смотреть на вас девицы, увы, уже не будут. Впрочем, некоторым это не грозит и сейчас.
- Значит, если частица попадет на человека… - начал приятнолицый.
- Я буду очень по нему скучать, - закончил Карим. – Господин Агор, у вас на сапоге что-то зеленое.
Дальше ехали в молчании. Карим зорко вглядывался в листву, искал силуэты людей, следы недавнего боя, но спокойствию Кальена можно было позавидовать. Второй странностью можно было назвать необычной формы деревья: с каждой пяди голых, лишенных естественного покрова ветвей, свисали длинные тонкие веретена, почти касающиеся земли. Со стороны это было похоже на гигантский волосатый затылок.
- Веревочное дерево, - уверенно предположил Карим, - из его волокон плетут канаты. - И пока господа не заметили, как дернулся один змеевидный отросток, поспешно увел их прочь.
Ночевали у пещеры. Карим тихо смешался с окрестностью, изучал лес изнутри. Вернулся совершенно бесшумно, успел словить обрывки.
- … не получил ответа, перехватывают…
- … доверять, предатели…
- … если проводник… тихо.
Насвистывая легкомысленную мелодию, Карим вынырнул из-под кроны, деловито распотрошил котомку, вывернул остатки, заботливо упакованные хозяйкой, закинул в котел.
Луна заботливо баюкала свернувшуюся калачиком землю, стрекотом кузнечиков и шелестом листвы напевала колыбельную. Неблизким огнем вспыхнули три мертвые недвижные точки, уставились на пустой костер. Кто-то невидимый обдал шею Карима горячим паром, будто языком лизнул, заскрипел, исчез. Карим вытянул руку, на ней тут же осело чирикающее светящееся пятнышко, очистило перышки, взъерошилось, уснуло. Осторожно, чтобы не разбудить «спящих», он устроил продрогшего фееныша на постели из трав, поближе к огню – все равно скоро растает. Подкормил огонь – бесы так и не показались. Подумал, чем сейчас заняты в Бараде бабка с дедом, плавно скользнул мыслями на элементаля, подозрительно огляделся. Взглянул на нанимателей. Сутулый лежал на спине, вид имел грозный и притворный, грудь опадала неровно, уши чутко настроены на волну проводника. Благородный спал, зрачки под опущенными веками беспокойно подергивались.
Утром наскоро собрались, снова в седло. Карим пытался найти хоть одну птицу, но крылатые словно растворились. Путь успели покрыть немалый, Карим уже даже пообвык и к безостановочному темпу передвижения, и к неразговорчивости спутников. На третий вечер пребывания в Кальене произошло нечто. На карауле стоял сутулый. Карим уже укрылся накидкой, сладко вытянулся, когда рядом с лагерем раздался треск. Карим глазом моргнуть не успел, как сутулый влетел в заросли. Вскочил благородный, обнажил меч, но после краткой борьбы в свете огня обрисовались композиция: сутулый, тычащий острием в грудь слабо трепыхавшегося человека.
- Говори, кто тебя послал! – рявкнул сутулый.
- Думаю, жажда наживы денег, - вклинился Карим, - хотя для разбойника он малость щупловат. И одинок.
- Заткнись! Это ведь ты дал ему наводку!
Несколько мгновений Карим всерьез раздумывал о возможности побега: в обвалявшемся разбойнике он наконец опознал давешнего юнца из постоялого двора. Едва ли пареньку хватит ума смолчать об их знакомстве, и уже сам факт последнего станет для кровожадного сутулого неоспоримым доказательством каримовой причастности. Карим скосился на благородного, перехватил серьезный пытливый взгляд, вздохнул.
- Я его знаю. И могу вас заверить, он не разбойник.
- Кто же?
- Мне известно, что он охранял купеческий отряд, которому не довелось выйти из Кальена. Обратно в лес его привела жажда мести. Спросите его сами.
Благородный кивнул.
- Я поверю тебе.
- Командир! – взвыл сутулый.
- Обвинить его в сговоре легко, - ответил тот, - гораздо труднее доказать его невиновность. Да и кроме того, я не верю, что они действовали сообща. Что с ним?
Сутулый погрыз Карима взглядом, обернулся к юнцу.
- Без сознания.
- Надо перенести его поближе к костру.
На юнце нашлось множество царапин и порезов, и ни единой колотой раны. Странно для человека, погнавшегося за разбойниками. Карим тщательно ощупал голову – нет ли гадов, - смыл грязь. Мысленно подсчитал: с момента, как юнец умчался, задирая коний хвост, прошло чуть больше двух недель. Непохоже, что достиг своей цели. На всякий случай Карим порылся среди своих запасов, вытащил бутыль, капнул мази.
- Что это? – внезапно спросил благородный.
- Настойка, она быстрее заживит ссадины.
- Знакомый запах.
- Это коготник, - Карим улыбнулся, - мое извинение бабке.
- Ты смазываешь царапины настоем из коготника?
- Это действительно помогает, кожа заживает в разы быстрей. Шрамы, конечно, остаются, но зато коготник не позволит никакой заразе проникнуть в кровь. Но что это за выражение на вашем лице, господин? Уж не думали ли вы, что я собираюсь его отравить?
- Откуда ты родом, Карим?
Карим засиял.
- О, мой род один из самых знатнейших и виднейших во всем Кнотте, мы ведем его от одного из внебрачных потомков царя Мёрты. Из века в век клан передавал своим старшим сыновьям обширнейшие владения на востоке страны, насчитывающие шесть городов и сорок восемь селений, каждое из которых было посвящено отдельному ремеслу. Мы производили по заказу и на рынок кожевенные, кружевные, резные изделия, равных которым не сыскать во всем мире. Готовя из меня наследника, отец возил меня по всем нашим владеньям, чтобы я проникся трудовым духом нашего народа. Я засыпал под крестьянские колыбельные, просыпался с криками петуха и дышал запахом свежеиспеченного хлеба. Но увы, счастье, выпавшее на долю предыдущим поколеньям, для меня длилось недолго. Моя несчастная матушка скончалась, а отец с горя проиграл все наши владенья одно за другим, и отправился вслед за ней. На его смертном одре я пообещал, что, несмотря на случившееся, я останусь силен духом и обязательно найду свое счастье, и с тех пор я колешу по миру в поисках уголка, где мог бы состариться и достойно встретить свою смерть.
- Какая печальная история.
- Фальшивая от начала и до конца, - прорычал сутулый.
Карим укоризненно увлажнил глаза.
- Вы так несправедливы, господин Агор. За долгие годы скитаний я привык к пренебреженью, но ваши слова заставляют обливаться кровью сердце моего покойного отца, который слабостью характера и излишней любовью к матушке обрек своего сына на страданья.
Карим подумывал ударить себя кулаком в грудь, но решил, что это будет излишне трагично.
Юнец не пришел в себя ни ночью, ни утром следующего дня. Карим посерьезнел, освободил того от одежды, осмотрел каждый сантиметр тощего тела. На задней стороне голени нашел небольшое серое пятно – укус, на локте – ободранную кожу с прилипшей к ней белой массой, из мяса на плече торчало закругленное жало. Причиной нынешнего состояния мог стать любой из этих контактов, и любой же из них мог оказаться фатальным. Карим не знал, за что браться.
- Нам пора трогаться, - угрюмо сообщил сутулый.
- Нельзя его так оставлять, - возразил благородный, - что мы можем для него сделать?
- Я не лекарь, я не знаю, отчего он не приходит в себя – и нет, это не моих рук дело. Его нужно вывезти отсюда в ближайшее село, показать знахарям.
О том, что и знахарям веры нет, Карим говорить не стал. Юнца запеленали, посадили позади сутулого, привязали к спине. Неслись во весь опор, надеясь проскочить лес как можно скорее. За очередным поворотом вылетели на пустую смятую поляну. Кругом лишь развороченные комья земли и скошенная трава. Вправо вел тяжелый след.
У озера Карим, положившись на чутье, обмотал юнца куском радужной паутины, влил в него немного воды, настроился на бессонную ночь.
- Мне отрадно видеть, как ты пытаешься спасти его жизнь, - сказал благородный.
- Это все порывы души, от которых мне никуда не деться. С самого детства я был чутким и отзывчивым ребенком, который не мог смотреть на страданья живых существ, и потому страдал вместе с ними. К тому же, я встречаю этого человека во второй раз, и оба раза при несчастливых для него обстоятельствах. Судьба словно нарочно сталкивает нас, как бы говоря, что я должен быть его хранителем, а кто я такой, чтобы идти против нее?
- Стало быть, если со мной или с Агором что-то случится, ты и к нам придешь на помощь?
- Несомненно.
- Я запомню эти слова.
Следующие несколько дней слились для Карима в один. Юнцу стало лучше, цвет лица сменился с землистого на бледно-розовый, острые скулы чуть сгладились. Когда среди деревьев, наконец, показался просвет, Карим вздохнул с облегчением. Оставив проводника с ношей позади, сутулый с благородным неожиданно умчались вперед, скрылись в клубах пыли, поднимаемой лошадьми. Карим проводил беглецов круглыми от изумления глазами – вот уж не думал, что бросят. Конь, несущий двойной груз, шел все тяжелей и тяжелей, у развилки остановился вконец. Карим огляделся: нигде ни домов, ни дымка, а на руки уже ложился вязковатый сумрак. Слез с коня, усадил на седло покачивающегося юнца, пошел по правой дороге. Быстро стемнело, будто темным колпаком накрыло, стало трудно дышать. Юнец всхлипнул, снова замолк, но потеплело на душе – жив еще.
В нежданной тишине Кариму вновь почудился легкий звон. Под него Карим перенесся в Барад, в свое тайное убежище на колокольне. По жилам вновь заструилась сила, шаги стали легче. Даже замурлыкал тихонько старую дозорную Барада.
Впереди замаячили огоньки. Вначале Карим принял их за светлячков, но для насекомых эти двигались организованно и быстро. Неслись явно навстречу, с большой скоростью, через пару часов уже достигли бы путников. Карим перебрал в уме все рассказы, имеющие отношение к пост-кальеновским краям, но ни мог припомнить ни одной угрозы от мерцающей точки. Тем не менее, сошел на обочину, направился вдоль. Даже если светляки явились по их душу, от них теперь не скроешься, но есть вероятность, что просто пройдут мимо. Светляки увеличились в размерах, запрыгали синхронно: вверх-вниз, вверх-вниз. Карим, поняв, наконец, что видит, поспешил навстречу.
Огоньки вытянулись в подрагивающие факелы в руках нескольких всадников. Карим замахал руками, надеясь, что заметят, затем резко остановился.
- Не ждал? – хмыкнул благородный.
Карим расплылся в широкой улыбке:
- С этого момента и до вашей смерти, господин, мое сердце принадлежит лишь вам. Но каким образом?..
Юнца сняли с замученной лошади, аккуратно уложили в телегу, потянули обратно. Карим на ходу впрыгнул внутрь, примостился у головы.
- Подумали, что чем быстрее мы встретим людей, тем лучше. У развилки разделились. Если бы ты выбрал другой путь, тебя встречал бы уже Агор. Мы ведь не опоздали?
- Небеса к нему благоволят. Если его не убило невесть что и мое лечение, ему остается лишь прийти в себя.
- Признайся, ты ведь думал, мы сбежали?
- Я? Какие же безотрадные мысли теснятся в вашей белокурой голове, единственным достойным украшением которой может быть лишь капюшон святого или, на худой конец, царский венок? Я бы в жизни не посмел помыслить, что…
Юнец открыл глаза.