Икона и портреты вождей

Жизнь моего поколения условно делится на два периода – до войны и после войны 1941-1945 годов. Позорная финская война в расчёт не принималась и почти умалчивалась. Война осталась в нас на всю жизнь…

В своём описании я не придерживаюсь строгой хронологии и проскальзываю с одного периода в другой.
Помню, до войны были суровые зимы вымерзли все сады. У меня не было тёплой одежды и я постоянно сидел на печке, единственном тёплом месте в хате. Днём я оставался один , отец с матерью были на работе, сестра Ольга и брат Коля - в школе. В трубе завывал ветер , размерно тикали часы-ходики, а со стены на меня смотрели Ленин и Сталин. Нарисованы они были цветными карандашами – подарок моего двоюродного брата Лёши. Лёша тогда учился в Витебском художественном училище. Рисовать портреты вождей всегда считалось высоким мастерством и доверялось не всякому художнику. Так что портреты эти как бы рисованы подпольным художником, но они символизировали лояльность нашей семьи к власти. Я восторгался мастерством Лёши, но Ленин почему-то не нравился, он был рыжий, лысый , и к тому же небритый.

В углу над столом висела икона, покрытая самотканым полотенцем с красивым орнаментом. В то время шла большая атака на религию и это компрометировало отца, ведь он был председателем колхоза. Не раз были попытки убрать икону ,но мать отстояла.
- Няхай вiciць, яна есьцi не просiць,- отвечала она. Мать, как и все мы, в то время говорила на белорусской мове. Так икона и оставалась до её смерти в 1977г. Никто не решался обижать мать.

Длинными вечерами над столом горела керосиновая лампа. Коля и Ольга готовили уроки, отец периодически подкидывая дрова в железную печку-времянку, сидел на табуретке и читал газету, мать ткала полотно или пряла пряжу. В перерывах отец рассказывал газетные новости о Беломорбалтийском канале , о челюскинцах, о лётчицах Осипенко, Гризадубовой и другое.

Днём,когда никого не было,я слезал с печки и с любопытством рассматривал снимки в газетах. Особенно запомнился Сталин с миловидной девочкой на руках – дочерью Светланой, девочка мне нравилась больше, чем сам вождь.
Однажды на каникулы приехала сестра Соня и начала шептаться с Ольгой : - Понимаешь ,портреты изгажены мухами и это может плохо кончиться. Надо немедленно их уничтожить. (Рамки не были застеклены).-
- Тише, Стёпка увидит и расскажет, - сказала Ольга. Я лежал на печке и отвернулся. В это время они бросили вождей в огонь топившейся печи. Я притворился,что ничего не слышал и не видел. Было как-то тревожно, очевидно ,это был 1937-39 годы, мне было четыре –шесть лет.

В 1953 году я был курсантом школы младших авиаспециалистов. Утром 6 или 7 марта нас построили. Перед строем стоял замполит и сообщил о смерти Сталина. Когда закончил речь,он почти громко зарыдал, прикрыв лицо руками. Курсанты стояли молча, а я думал: - Искренние ли это рыдания, или притворство? Вождь меня не интересовал, сообщение о его кончине меня совсем не трогало. Уже сейчас, когда мир узнал о всех злодеяниях тирана, дух Сталина ещё витает в сознании многих людей. А чтобы не забывали, недаром под Минском находится музей «Линия Сталина».
Культ Сталина развенчан, но Ленин по-прежнему набирал силу. Получивши художественное образование, мне сотни раз приходилось рисовать Ленина. Приходилось это делать потому, что я был коммунистом и это было партийным заданием. Однажды, будучи преподавателем архитектурного отделения, я как-то обронил студентам, что в своё время я так много рисовал Ленина, что могу нарисовать его с закрытыми глазами. Кто-то пошутил : - А не могли бы вы сейчас нам это показать?

Я согласился. И с завязанными глазами за одну-две минуты нарисовал стилизованный портрет Ленина. Все были в восхищении. А знал ли кто-нибудь из них, что за такие шутки в былые времена можно было схлопотать десять и более лет лагерей? Но теперь это были другие времена – времена перестройки Горбачёва.
Начались возрождаться церковные храмы. Из партии я вышел сразу вслед за Ельциным. Ленина больше не рисовал, а вот иконы однажды рисовать пришлось. Меня попросили нарисовать для иконостаса двенадцать апостолов. Такое искусство для меня чуждо, но я согласился. Батюшка меня спросил: - Крещёный ли я? Я ответил утвердительно . Батюшку я не обманул.

Крестили меня во время войны уже большим мальчиком. Мать всё говорила : - Все у нас крещёные, один Стёпка не крещёный. Она боялась за мою жизнь. Церкви в нашей деревне не было, поэтому нас – мальчиков и девочек собрали вместе в одной хате. Набралось человек десять. Мы голые ходили вокруг купели, а приезжий поп из Орши макал кисть в воду и брызгал. Я ничего не помню, что говорил поп, только помню, что мне тогда было очень стыдно.