Однажды, я видел ангела...

                Однажды, я видел ангела…


        Построение этого рассказа не совсем обычное в том представлении, которое бы хотели увидеть все те, кто любит классическую литературу. Или её разновидности. Модерн, сюрреализм и т. п. Что в равной степени можно свести к ней самой. Построение этого рассказа тесно связано со смыслом. И если в классических художественных произведениях и их разновидностях смысл есть, ну, хоть какой-то, то здесь вы не найдёте его. Потому что повествование ведётся прямо из сумасшедшего дома. И если в классических произведениях всё построение выходит от причинно-следственных связей или их разновидностей, продумываются всякие детали, соединяются и стыкуются между собой, то здесь нет причинно-следственных связей разворачивающегося сюжета. Именно в этом заключается канва, и ни в чём другом.
        Я пишу про сумасшедший дом, потому что мне пришлось одно время туда наведываться постоянно. Я носил передачи матери моей девушки. Моя девушка не носила передачи для своей матери в сумасшедший дом. Их отношения между собой довели обеих до такой конфронтации. У матери были ещё взрослые дети, но они проживали в других городах. А больше у неё никого не было. Кто бы ей носил передачи. Вот я и делал это, носил ей передачи, прямо в сумасшедший дом. Это был психиатрический диспансер со стационарным уклоном. Эдакая разновидность, где душевно больные люди проходили реабилитацию. Как это, кто-то спросит. А так. Когда пациента уже привозят из другого сумасшедшего дома к нему домой, под конвоем, а его домашние отправляют его опять, но в тот, который поближе. И ждут уже окончательного просветления у этого близкого их человека. Забирают тогда домой. Иногда весь процесс приобретает бесконечный цикл. От просветления до помутнения сознания. И обратно. В этом псих. диспансере находились на разных этажах разные пациенты. Я приходил. Ждал. Отдавал нянечке. И уходил. Как-то в очередной раз, один тихий псих подошёл ко мне, когда я ждал. И молча отдал мне в руку записку. Я попытался разжать и посмотреть. Но он схватил меня за руку, и дал мне понять, чтобы я никому не показывал его записку. Я так и сделал. А когда вышел на воздух, достал из кармана бумажку и прочитал. Этот человек сообщал в записке, чем, на его взгляд, отличается храбрость от смелости. Там было написано, что храбрый человек, поступает храбро в той, либо другой ситуации по своему, ему понятному убеждению. Настолько понятному, что ничто его не заставит думать и действовать иначе. Таким образом, им, прежде всего, руководит разум. Который, в свою очередь, порождает мужественный поступок. Потому что этот поступок будет всегда связан с риском. И решимость в его действиях, подкрепляемых убеждениями в таковых, продиктованные разумом, будут подталкивать данного человека к совершению данного поступка, и никак иначе, даже в случае угрозы для его жизни. В этом самое главное отличие. Потому что смелый поступок всегда сопряжён с безрассудством. Смелый поступок, просто бросить вызов. Неважно кому, и за что. Смелый почти всегда принимает решение противное разуму. Смелый всегда пойдёт на верную смерть тогда, как храбрый ещё подумает. Храбрый тоже не отступит, но будет принимать адекватное его убеждению решение. И затем только действовать, выискивая малейшую возможность для совершения действия. Смелый будет стоять насмерть. Абсолютно ничего не боясь. И если его жизни подходит конец, то будет дорого отдавать её. Храбрый будет до конца выискивать спасительную ситуацию. Оценивать, и решительно поступать. И только когда поймёт, что шансов у него не осталось никаких, превращается в смельчака. Храбрость – это осознанная смелость по оценке опасной ситуации.

        Я заканчивал учёбу в институте. Находился на последнем пятом курсе. Мой лучший друг и одногруппник по учёбе валялся в похожем диспансере. Но не в психиатрическом. И я опять носил передачи, но уже ему. Шла преддипломная подготовка. До защиты диплома, т. е. дипломной работы, оставались считанные месяцы. А друг залетел с какой-то невенерической болезнью своего мужского органа в этот диспансер. В котором делали и операции, только связанные с половым членом. Оторванные – пришивали целиком. Моему другу сделали операцию по частичному восстановлению утраченного мужского достоинства. И ему пришлось ещё некоторое время проходить реабилитацию в стенах сего больничного центра. Я приносил ему в основном бутылку вина про запас. А ещё одну мы выпивали, сидя в больничной беседке, в их скверике. Делились новостями.
        Что было самое интересное в том его положении, в котором он оказался в этом диспансере, где лечат только половые члены, так это то, что попал он сюда буквально на следующий день после пребывания нас обоих в одном притоне. Где были девчонки лёгкого поведения. Привёл в этот притон его я. Хозяйка притона была моя хорошая знакомая. И все, кто хотел трахаться, знали про её этот притон. Само это место находилось в такой трущобной части города, пользующейся дурной славой, что даже милиция старалась часто туда не наведываться. Совершая редкие облавы только тогда, когда дело касалось уже чего-то сильно криминального. Посреди ночи, я оставил его с какими-то девицами, и с самой хозяйкой, которой мой друг понравился. А сам пошёл домой спать. Благо, жил я не очень-то далеко от этого района, в получасе ходьбы. И рано утром меня разбудил звонок в дверь. Друг стоял встревоженный. Довольно странно себя вёл. И мне оставалось только догадываться о произошедшем у него, с теми девушками ночью. Когда ещё через день, уже в институте, я узнал, что он попал в мужской диспансер, начал ходить туда и носить ему передачи. Косвенно, я чувствовал свою вину в его трагедии тоже.

        Много лет назад, я ходил в школу. Кажется, шестой класс. Часто заходил к своему брату, чтобы идти вместе. Мы и учились с ним в одном классе. Их большой четырёхэтажный дом как раз располагался по пути. На одной с ними лестничной площадке в квартире рядом проживала семья. Мама, дочь, отец и бабушка. Не помню, чья она была мать, отца что ли. Девочку звали Оля. Она тоже училась в нашей школе. Но в другом классе. Иногда мы все втроём шагали из дома на уроки. У Оли была, какая та смертельная врождённая болезнь почек. Не смотря на которую ей удалось дожить до двенадцати лет. И ей оставалось совсем немного. Об этом знали врачи, у кого она наблюдалась. Знали все её близкие. Внешне она была даже красива. Может, очень. Светлые локоны волос обрамляли её шею. Симпатичная чёлка то скрывала, то открывала её лоб. Глаза, огромные, стального цвета. Она никогда не смеялась. И улыбка на её лице появлялась лишь тогда, когда другим было смешно в квадрате. Но что было заметно более всего в её облике, так это её кожа. Она как будто просвечивала. Порой, вены на её руках столь отчётливо виднелись, что по ним можно было изучать кровеносную систему. Поэтому она, практически, была прикрыта со всех сторон полностью. Оля была чрезвычайно остроумна. В своей короткой жизни она прочла неимоверное количество книг. И часто поражала наше воображение, когда рассказывала мне и брату какие-то сногсшибательные истории. Всегда точно указывая на первоисточник. У Оли почти не было подруг. И редко когда мы видели её рядом с какими-нибудь сверстницами, зашедшими к ней в гости. Да и сама она постоянно находилась либо дома, у себя в квартире, либо выходила подышать свежим воздухом во двор. Но не далеко. Так продолжалась наша с ней дружба в течение не очень продолжительного срока, что-то более года. Потому что они и переехали откуда-то из другого города, столько же времени назад. Оля была смелой девочкой. Однажды весной она заступилась за бездомную кошку, отняв её у хулиганов-пацанов, которые уже повесив ту на дереве, стали швырять в неё камнями. Оля разогнала живодёров, нанося удары палкой направо и налево, затем, ещё живую кошку, мать нескольких новорождённых котят, сняла с петли. И с помощью своих родителей кошку с её котятами отвезла в безопасное место. Сцену расправы с кошкой наблюдали жители верхних этажей, стоя на своих балконах. Но никто из них не спустился вниз и не заступился за бездомную тварь. Оля в это время гуляла во дворе и услышала душераздирающие вопли. Об этом нам с братом и стало известно от его соседей. И Оля никогда не рассказывала нам о своих подвигах или о достижениях сама. Но только от её родителей его родителям становилось что-то известно об их семье.
        Она умерла в тот же год. Были летние каникулы. Мы с братом и взрослым сопровождением поехали отдыхать на море. Провели там почти месяц безмятежной и полной новостей жизни. Нам оставалось только поделиться своими становившимися юношескими впечатлениями с друзьями. И мы, конечно, вспомнили об Оле. Первым о её смерти узнал брат. Олины родители через месяц переехали в другой город. От них брат получил записку, написанную её рукой в больнице. Он её хранит до сих пор.
        “Мальчики, живите долго. Ваша Оля”
        Потрясение и удар были сильными настолько, что я целый день не мог ни с кем разговаривать. А просто ушёл куда-то в прострацию. И заповедь этой девочки я стараюсь выполнить теперь точно.