Мы разучились быть счастливыми

-Я сегодня в горах, с дамой моего сердца,- говоришь ты нарочито громко, чтобы слышала "моя персона".
Улыбаюсь, удивлённо пожимаю плечами. Я знакома  с тобой,  совсем недавно, часов этак пять. И вдруг такое суесловие по телефону. Ты смотришь на меня, ожидая реакцию на сказанное.
-И этот пытается посягнуть на мою свободу?- смущает пришедшая мысль,- никак прислониться хочет на старости лет к моему плечу? А может быть я заблуждаюсь? Дай то, Бог, коли так!
-Говоришь  то с кем?- спрашиваю.
-С другом,- отвечаешь ты.
-Ну и ну!   Для меня в сердце своём уже уголок подготовил?- прищурила глаза,  будто бы выказывая  недовольство.
Ты улыбаешься, возбуждая  мою чувственность . Так улыбаются либо дети, либо искренние люди, с душой распахнутой настежь. Как – то вдруг захотелось прижаться к тебе,еле знакомому  человеку с такой очаровательной  способностью уметь нравиться
         А потом ты отдал  свою тёплую сильную ладонь мне, помогая взбираться по камням куда – то ввысь, подбадривая   мягко , и как мне казалось, несколько властно. Из множества знакомых  ты выбрал сейчас меня, на много дней или лет, а может быть навсегда, чтобы никому не  позволить  не только  тронуть рукою,   но и взглядом,  понравившуюся тебе женщину.
Власть и защищённость были  приятны моим мыслям и совершенно не отталкивали тебя, а внутренне сближали с тобой, успокаивали,   даже несколько   будоражили  давно умолкнувшие потаённые  струны, опустошённой моей души.
                А в горах такая - красота, которую и видеть, и чувствовать, и осязать  хочется. Три дня, какая пища для творчества пишущей братии! Песни, гитара,  стихи,  а порой болтовня ни о чём – мощное оружие для сближения   больных одной идеей, одним желанием   создать что-то неповторимое, руководствуясь увиденным.
            Собственничества у тебя, как говорится,  «навалом». Я уже была твоей в помыслах твоих. Чувствовала  кожей, что ты меня не отпустишь из цепких  мыслей и желаний. Ты стирал границы  дозволенного. Ты  уничтожал  у меня презрительное отношение к мужскому полу.
             Несколькими днями позже   ты привёз оставленные мною очки и застрял надолго в душе и сердце моём. Гордость моя воспротивилась  натиску  на  давно забытое, ушедшее в небытие сокровенное  моё.  Может быть,   уставшая, израненная   душа  ошиблась, или не захотела вспоминать добровольное рабство, именуемое семейными близкими узами.
          Одиночество, наверное, всё - таки это привычка,  сфабрикованный уклад жизни. И расставаться с ним, особенно в преклонном возрасте, очень трудно.
И ты пожелал слишком много сразу, перестарался, переиграл в своём желании окружить, вниманием от которого отвыкаешь, заботой, которая кажется навязчивой.
- Мы перестали радоваться счастью,- говоришь ты, заглядывая в глаза, это так просто понять, что нам необходимо быть вместе.
А я не знаю,  чего хочу. Наверное, понятие  «счастье», у меня обрело давно новое значение. Я просто хочу, чтобы меня понимали. Но ты понимаешь меня, сопереживаешь моим невзгодам, радуешься победам. А ближе быть,  постоянно рядам - страшно. Строю козни, выворачиваюсь, придумываю несусветное, чтобы держать тебя далеко.
Нет, это не эгоизм, это многолетнее одиночество, не пожелавшее водрузить на хрупкие женские плечи , прежнее непосильное бремя  хлопот, обид.   
 - Вот и пришла моя осень,-  всё чаще  стала тревожить   грустная мысль, - собственно и весны радостной не было.  Зачем же повторять то, что пройдено, от чего оставлен шрам, который иногда ноет при воспоминании.
          Я думаю, что вчерашний телефонный разговор был  последней точкой в наших отношениях.
Это не я, а ты обвинил себя в нелепости встреч длиной в 321 километр.  Тебе они не нужны, а может быть не выгодны?
-Счастье не для нас, мы разучились быть счастливыми,-
Я давно это поняла, а ты лишь вчера.
Поняла  и  удостоверилась  в правоте слов моих.