А Сашу ты не узнаешь?

  В последнее время (заметили?) в газетах и в интернете появляются довольно спорные статьи о детях-инвалидах, навязываются дискуссии, в которых даже участвовать не приятно. Но вот вспомнился случай, о котором, думаю, стоит рассказать.

   Произошла эта история давненько, когда мои дети были маленькими. Жили мы на Крайнем Севере. Летом наш городок пустел, так как буквально все, у кого дети, выезжали с ними на юг – оздоравливаться. И это не являлось привилегией только обеспеченных шахтерских семей. Билеты в плацкартные вагоны пассажирских поездов (Туапсе, Новороссийск, Адлер…) раскупались заранее.  В дороге без горячей воды и свежей еды тряслись четверо суток, но в конце концов все оставались довольны!..
   С нами в вагоне, помню, ехала женщина с больным ребенком. Еще на перроне ее приметила. Мальчик, большенький уже – лет пяти, похожий на бледное растение, просто растекался в коляске (а как еще можно сказать, если он не мог даже сидеть?). Их никто не провожал; меня, так уж получилось, тоже. При посадке я, естественно, предложила помощь. Женщина, взглянув на моих девчонок, вежливо, но решительно отказалась. Но ей, разумеется, помогли поднять коляску...
   Мы оказались в конце вагона, но в разных «отсеках», за тонкой перегородкой. Не самые удачные места.   Дверь постоянно хлопала, из тамбура несло туалетом, куревом и сквозняком. Мальчик часто плакал, то есть издавал невнятные жалобные звуки. А вот голоса его мамы было почти не слышно, хотя она постоянно находилась в движении. Проходя мимо, ни разу не видела, чтобы моя попутчица отдыхала, читала журнальчик или вязала, чтобы скоротать в дороге время. Она то подправляла простыни - знаете ведь, как в плацкарте женщины ухитряются приспосабливать их наподобие ширмы, отгораживаясь от любопытных глаз? То склонялась над ребенком, по-видимому, меняя ему памперсы, хотя были ли они, памперсы эти, в конце восьмидесятых? Короче, без конца копошилась, но делала это абсолютно спокойно, мягко, без нервозности, зачастую свойственной измученному отчаявшемуся человеку. Иногда я даже улыбку на ее лице замечала. Ну вот чему радоваться-то, скажите?..
    Сердце не выдержало, и я снова сунулась к ней с благим намерением хоть чем-нибудь помочь.
   - Может вам купить что-нибудь на остановке? Картошечки горячей, например…
   Но она опять вежливо, но твердо отказалась:
  - Не беспокойтесь. У нас с Сашей все есть необходимое.
   Как мои шустрые девчонки отнеслись к присутствию за тонкой стенкой больного мальчика, который знал только «Гы-гы-гы…» и кричал, когда у него начинались судороги? Они ничего не спрашивали, не бегали мимо туда-сюда и тем более не пытались заглянуть за простынь-ширму.  Всю дорогу вели себя на удивление смирно, а глаза у них были такими… Даже не знаю, как объяснить… Только иногда интересовались у меня:
   -  А Саша уже покушал?.. А сейчас он что делает – спит?.. Ему уже почитали сказку?..
   Из Новороссийска до Анапы мы тоже добирались в одном автобусе. Их встречала пожилая гречанка. Как выяснилось позднее, мать с ребенком уже несколько лет снимают у нее комнату почти на все лето. Жаль, что там не оказалось койко-мест и для нас, но женщина дала адрес своей подруги, у которой мы очень дешево, а главное душевно жили весь июнь.
   С Людой встречались каждый день и не по разу, но дружбы, которая обычно завязывается на отдыхе между двумя, как выяснилось в последствии, «безмужними, но с детьми» женщинами, не завязалось. Мы с девчонками - совы, на море приходили поздно, часам к одиннадцати. Пока выспимся, позавтракаем, вещички для купания-загорания соберем... Люда в это время уже с пляжа домой возвращалась, считая, что солнечные «прямые лучи» очень опасны. Однажды бедного мальчика так затрясло, заколбасило, что скорую прямо на пляж вызывали… Нам-то солнышко не мешало. Нам даже пекло было нипочем! Девчонки с разбегу бултых в море, ныряли с головой, брызгались, визжали. Потом в кафешку дешевую шли и макароны с котлетами уминали, будь здоров!  И снова – в море. По вечерам в кино ходили, а перед сном (это перед сном-то!) могли пол-арбуза съесть со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот такой у нас, признаюсь, абсолютно неправильный сложился распорядок дня. 
   Обычно домой с пляжа мы возвращались часам к пяти, а навстречу, как всегда, Люда с коляской, в которой полулежал-полусидел нарядный Сашенька. Они шли ловить ласковые лучи вечернего солнышка. Спать рано ложились: режим! Утром, до того, как ребенок проснется, заботливая мама успевала на рынок сбегать. Однажды мы с ней там, как говорится, нос к носу столкнулись. Она засмеялась. Оказалось, лицо у нее совсем девичье, нежное и какое-то сияющее даже…
   Потом Люда стала смелее своего Сашеньку выгуливать. Но останавливалась подальше от кромки воды, у кустиков. Сооружала там что-то типа легкого шатра. Мальчик дремал в своей коляске, маечка на нем всегда чистенькая, шорты сатиновые, белая панамка и непременно слюнявчик, на котором кораблик вышит. Ни разу Люду купающейся не видела. Да она и не загорала никогда. Может у нее и купальника-то не было? Сидит в своем коротеньком ситцевом халате рядом с ребенком, горячий золотой песочек на его скрюченные ножки сыплет, морскую водичку льет и что-то приговаривает, приговаривает…   
   Мы же коврик для загорания у самых волн бросали, но девчонки этот коврик не любили, им нравилось в песке валяться или носиться по пляжу туда-сюда. Я с них глаз не спускала. Нацепив очки, наблюдала издалека: подбегут к Сашеньке, ручку ему погладят, скажут что-то и обратно ко мне вприпрыжку. «Мы с ним беседуем», - важно объясняла старшая.
   Однажды заволновалась: что-то долго они там «беседуют». Неудобно, вдруг мешают? Подхожу и вижу: старшая нашла где-то розочку и крутит-вертит слегка увядший цветок перед мальчиком. Не в том смысле, что дразнит, а как бы играючи. Ну словно погремушкой младенца развлекает. Ему это нравится, он даже пузыри от радости пускает.
   Это был единственный раз, когда мы с Людой разговорились по душам. Она, оказывается, работала в школе техничкой, полы мыла. «Зарплата мизерная, но зато отпуск!» Я, как бы между прочим, поинтересовалась, какой у Саши диагноз, что говорят врачи. Люда ответила очень спокойно, мол, заболевание серьезное, но все, знаете ли хорошо, под контролем. При этом лицо ее осветилось такой мягкой теплой улыбкой, что невольно подумалось: может она того…блаженная? 
   Когда я услышала про диагноз и внимательно посмотрела на ребенка, в груди что-то в комок сжалось. Когда-то на доктора собиралась выучиться, медицинские книги как художественную литературу читала. Знаю, что в подобных клинических случаях чудес не бывает. Бедные дети навсегда остаются калеками, уязвимыми, вялыми, беспомощными. И жизненный путь их недолог… То, что творилось в душе, отразилось, видимо, и на моей жалостливой растерянной физиономии. Но Люде было глубоко наплевать на мое искреннее сочувствие и сострадание. Скорее всего, ей это было даже неприятно.
   - У нас все под контролем, - Повторила она упрямо. – Шанс есть. Как говорят врачи, один на тысячу случаев. 
  … Что такое Заполярье? Это долгая беспросветная ночь, очень короткое лето (порой не успеваешь даже снять ни сапоги, ни теплую куртку) и вновь с конца августа – темнота, дожди, колючие ветры и пурги. Зимой морозы до минус пятидесяти и не видно ни зги. Порой круг общения сжимается до минимальных пределов. Дом-работа-соседи-больница... Ну и в магазинах еще встречаешь знакомые лица. Иногда я видела Люду, но мельком, издалека. Остановиться бы, поговорить, да все некогда, все бегом-бегом. Еще боялась, что ничего хорошего не услышу, и это невольно проявится на моем лице или в голосе, а Люда, как вы поняли, такой человек, что не терпит к себе жалости.
   Однажды встретились в кулинарии (такая чудная кулинария у нас была рядом с горным техникумом!), но стояли в разные отделы. Даже поздороваться не могли, просто зацепились взглядами, узнали друг друга. Я что-то у кассы замешкалась, а ее уже и след простыл.  Как-то раз в автобусе мелькнуло знакомое лицо…  И еще раз – уже не помню, когда и где. Помню только, что Люда вечно спешила. Иногда она казалась ужасно усталой, иногда, наоборот, порхала как бабочка. А потом я ее потеряла из виду и даже забывать начала. Ну мало ли с кем, когда и при каких обстоятельствах мы встречаемся в отпусках, знакомимся, а потом не успеваем даже обменяться номерами телефонов.   
   Не помню, какой это был год (десять лет после поездки в Анапу минуло, двенадцать или более?), но месяц забыть невозможно. Март. После суровой полярной ночи наконец-то выглянуло из-за горизонта долгожданное светило. Короче,  «мороз и солнце, день чудесный»!  Шла по центральной улице, радуясь огромным медленным снежинкам, а навстречу, не торопясь, та самая Людмила, с которой некогда свела меня судьба в золотопесчаной Анапе.
   Женщина была не одна, а с молодым человеком, высоким, интересным, в дорогой норковой ушанке. Он заботливо поддерживал свою спутницу под локоток (в этот чудесный день ко всему прочему было еще и очень скользко) и нес сетку с картошкой.
   Людмила остановилась и сказала: «Давно не виделись. Надо же, как время летит!»
   Ответила ей тоже просто: «Летит. Но я тебя сразу узнала».
  Она посмотрела на меня очень внимательно и с улыбкой спросила: «А Сашу ты не узнаешь? У него занятия в лицее рано закончились, вот мы и решили прогуляться…»