Мой любимый 10 а

Рассвет над деревней занимался заревой, веселый. Митяй сбросил с себя ватное одеяло, опустил с кровати длинные мосластые ноги, обхватил голову запрокинутыми руками, согнулся как древний старик. В барабанные перепонки ухала молоточками застоявшаяся от хмеля кровь. Митяя мутило. Он тяжело поднялся, прошлепал босыми ногами к рукомойнику, долго плескался, потом с усилием протирал лицо грубым вафельным полотенцем, будто хотел стереть эту муть,  эту боль, раздирающую виски.
Мать окликнула из печного закутка:
- Митяй, поднялся ли чо ли? Пойди сена скотине брось. Воды я после натаскаю.
- Не могу я, мамка, ты уж как-нибудь сама.
Мать загремела ухватом:
- Вот так все время сама, да сама! – И уже смягчаясь, кинула: - Завтракать будешь?
- Не-а, только простокваши попью.
- Простоква-а-а-ши, - передразнила сына, - Уже который день как телок однуя простоквашу дузишь и все через это пойло проклятое! Ты когда за ум возьмешься?!
Митяй замотал большой раскосмаченной головой, сел к столу, не поднимая глаз, пообещал:
- Всё, мамка, завязал, отчёт ведь у меня сегодня.
Ефросинья горестно взглянула на сына, покачала головой, бросила грязную тряпку на скамью у печи, молча начала собираться.
Квартальный бухгалтерский отчёт по своему отделению Митяй Болдин сделал вовремя, оставалось сдать его заместителю главного бухгалтера в центральную контору. За качество отчёта голова у него не болела, переживал за то, что три дня сидел на стакане, а бухгалтер Галина Дмитриевна на дух не переносит пьющих людей. Так и знай, завопит на всю контору, выставит Митяя за дверь. А как уйдешь? Отчёт сдавать надо? Надо!
Митяй нехотя потянул холодную простоквашу, откусил раза два чёрной гор-бушки хлеба, невесело подумал: «Однако надо мамке помочь. Замучилась она со мной, непутёвым».
Подтянулся на носках, снял с печи тёплые портянки, обернул босые ноги, всунул в кирзовые сапоги. Наскоро накинул телогрейку, не застегиваясь, выскочил на крылечко. Лицо обдало приятной свежестью: ночью заметно приморозило. Лунки следов на ограде затянуло хрупким ледком, с крыш свисали долгие сосульки.
Митяй подцепил с гвоздя, вбитого в брус козырька два цинковых ведра, потрусил к калитке. Из соседнего двора его окликнули:
- Здорово, Балда! - из-за забора выглядывал сосед-собутыльник, - Чо, трубы горят? Подходи, покурим, обмозгуем стратегический план.
Митяй замотал головой, буркнул:
- Я сегодня пас – отчёт у меня!
Сосед потоптался, почесал затылок и скрылся за дверью. Митяй тем временем уже балагурил у колодца с бабами, щедро разливал воду по их вёдрам. Себе налил по самые края. Старательно, согнув руки в локтях, раскрылатился, понёс, стараясь не расплескать. Первую пару вёдер вылил в большой бак у стайки. Вторую занёс в тепло стаи. Мать, устроившись на низкой скамейке, доила корову, обернулась на сына:
- Думаю, почудилось, будто кто колготится во дворе. И куды ты так всклянь наливаешь?! Лучше лишний раз сходить. Почто коромысло не берёшь?
- Меня, мать, и так мотает, с коромыслом вовсе как на карусели улечу.
- Горюшко ты моё луковое! Мотает тя! Когда ты только за ум возьмёшься?! - начала матушка старую песню.
Митяй вылупил воспалённые глаза, искренне пообещал:
- Сегодня, мамка, щас пойду из себя человека делать.
Ефросинья вздохнула вслед вышедшему сыну, подумала вслух: «Неплохой ведь мужик, умный, добрый, всяк твоим милосердием пользуется, только вот никак с зелёным змием расстаться не можешь! Потому и не женишься, кому ты акромя матери нужон?»
Митяй на свежем воздухе почувствовал прилив сил, вроде и мутить перестало, и головная боль поутихла. Вернулся в дом, налил в умывальник теплой воды, в алюминиевую кружку кипятку, вспенил помазком мыло, старательно намазал недельную забусевшую щетину на щеках, подбородке, вплоть до кадыка. Старательно выскреб, не щадя себя, несколько раз порезался, но лишь поморщился слегка: «Дурная кровь выйдет». Обмылся до пояса. Докрасна растер тело, досуха вытер лицо и щедро прижег одеколоном. Надел свежее бельё, рубашку и костюм. Вошла со двора мать, развела руками:
- Давно бы так! – засуетилась на кухне, украдкой утирая слезу, - Может, все же покушаешь, сынок?
- Всё, мать, опаздываю! Хорош жених?
- На выданье! – засмеялась Ефросинья, перекрестила сына, долго глядела в окно ему вслед.
У конторы крутился всё тот же сосед, дожидался Митяя. Ступил навстречу.
- Так чо, Балда, пока ты ездишь на центральную, я тут соображу, давай трёшку.
Митяй нахмурился, потом выпалил скороговоркой:
- Сказал, не буду – отчёт у меня!
- Так к вечеру сдашь, чо я тебя не знаю, - не унимался сосед.
Митяй вспомнил материну суету и заботу, зло сплюнул:
- Пшёл ты! – не оборачиваясь, ступил на заплёванное окурками крыльцо. Собрал документы в картонную папку и стал поджидать управляющего, тот сегодня тоже собирался на центральное отделение. Вскоре подкатил мотоцикл с коляской, управляющий вылез из седла, перекинулся на крыльце с собравшимися работягами несколькими словами, зашёл в помещение.
- О, Димитрий, ты уже собрался? – протянул руку для приветствия, - Тем лучше, поехали! Ты иди, усаживайся, а я один звонок сделаю, – он потянулся к трубке телефона.
Митяй устроился в коляске мотоцикла.  Можно бы и сзади, да не дай бог перевес случится, вывалится из седла, костюм увазёкает, а он должен быть сегодня с иголочки! Опять незримо перед ним возник сосед, заканючил:
- Балда, дай трёшку.
В это время на крыльце зашумел управляющий:
- Мужики, чего ворон считаете, идите, работайте! Через час вернусь, всех проверю!
Мужики забубнили, затопали по мёрзлым колчам в сторону зерноскладов. Собутыльник Митяя слинял за угол.
Трясясь в коляске, Митяй думал. Прозвище Балда прилипло к нему еще в школе. Наверное, по фамилии кто-то придумал, хотя ударение в его фамилии падало на первый слог – Болдин. В старших классах, когда учительница завела речь о Болдинской осени Пушкина, Митяй чуть с парты не упал. Захлёбываясь (говорил он очень быстро, особенно когда волновался) начал доказывать, что фамилия его произошла от  «Болдино», и как знать, может он внучатый племянник самому Пушкину?!
Одноклассники только смеялись пуще прежнего: чего ждать от Балды?
Или поведение, поступки у него такие дурацкие – от Балды? В армии ведь никто не знал о его прозвище, а туда же: Балда, Балда.
В школе Балда-Митяй учился, в общем, средне. А вот математика давалась ему легко. Потому  выбор в учёбе после школы пал на финансово-экономический факультет Кооперативно-торгового техникума. Со второго курса, правда, в армию забрали. Зато после армии Митяя сразу в бухгалтерию прияли, а техникум он успешно окончил заочно. По работе он на хорошем счету, главный бухгалтер всегда его в пример другим ставит.
Вот в личной жизни как-то не сложилось у Митяя. Ровесники давно семьями обзавелись, детишки у которых уже в школу ходят.
Только одна девушка затронула сердце Митяя еще в школе. До армии всё дурачился, подойти не решился. Пока служил, улетела птичка из деревни, замужем в городе проживает.

Лишь ступил Митяй на порог бухгалтерии, Галина Дмитриевна повела носом:
- Болдин, ты ко мне?
Митяй расшаркался у дверей:
- К вам, Галина Дмитриевна!
- Иди, проспись, я тебе сразу говорю: отчёт принимать не буду, пока не проветришься.
Митяя аж в пот бросило: «Так я и знал!», вслух взмолился:
- Я же как стёклышко, Галина Дмитриевна!
Бухгалтерша скривилась как от зубной боли:
- Знаю я ваши «стёклышки»! От тебя за версту выхлоп как от пивной бочки! Иди, иди, Дмитрий Анатольевич, я не шучу, отчёт у тебя принимать не буду!
Митяй пулей вылетел из кабинета, покрутился, помотался взад, вперед по ко-ридору и вдруг решительно направился к выходу. В голове его созрел план: он пойдет на центральный склад, только бы застать кладовщицу.
Кладовщица навешивала амбарный замок на двери склада, намереваясь ухо-дить. Митяй побежал, замахал руками:
- Егоровна, не закрывай, погоди минутку!
 Женщина задержалась, поприветствовала запыхавшегося в беге Митяя. Он подступил к ней:
- Егоровна, выручай! Выдай мне противогаз!
- На что он тебе? - недоумевала кладовщица.
- Вот так надо! – резанул он себя ребром ладони по горлу. И не давая ей опомниться, затараторил: - Выдай, Егоровна под залог. Что хочешь возьми: паспорт, деньги, только выдай! После обеда верну, вот те крест!
Через полчаса Митяй как ураган носился по конторе в противогазе. Насмешил экономистов, заглянул в кабинет строителей, поднял переполох у агрономов.  Спрашивал у всех: «Так перегаром не пахнет?»  Наконец, ввалился в бухгалтерию. Женщины от смеха легли грудью на столы. Галине Дмитриевне ничего не оставалось, как принять отчёт. Митяй суетился, вскакивал с места, кричал, чтобы она могла расслышать его. Редкие посетители, ничего не знавшие об инциденте, в недоумении пожимали плечами: «У вас тут что, гражданская оборона?»
Когда отчёт был принят по всем статьям, Митяй выскочил из кабинета, стянул противогаз,  с облегчением вздохнул. Вытянул из кармана носовой платок, вытер взмокшее лицо и всклокоченные влажные волосы, вновь вернулся в кабинет. От порога зачастил:
- Галина Дмитриевна, вот бы нам с тобой породниться, представляешь?! Была бы у тебя, к примеру, взрослая дочь, я бы на ней женился. Ты Димитревна, я Димитрий, полная идиллия с тёщей! Я бы к тебе на блины в противогазе ходил, ты бы меня тоже в противогазе встречала, детям и жене респираторы бы приобрёл. Во! Целый отряд ГО у нас бы получился!
- Чур меня, от такого зятька! – замахала руками бухгалтер. – А мне-то противогаз зачем, уж не собрался ли ты приобщить меня к алкоголю?
- Нет, зачем, это уж слишком, а противогаз, чтобы мою физиономию лишний раз не созерцать.
- Иди уже, Болдин, баламут ты, ей Богу!
Митяй скорым шагом спешил до Егоровны: вернуть противогаз. Соображал на ходу: «Ещё в сельмаг заскочить, может, уговорю Карповну продать хоть шкалик водки. Один только шкалик! – уверял он сам себя, - Больше не буду! Только опохмелюсь и отчёт обмою!»
Шкалик Карповна не продала, от мотоцикла он отстал. Оставалось топать пешком, надеясь на случайную попутку. Пешком не хотелось, дорогу развезло. Митяй пошел на почту, надеясь застать почтальонку из своей деревни, хоть на лошади доехать (тётя Катя ездила в ходке). Лошади возле почты не было, он зашёл на всякий случай, осведомился, давно ли уехала. Сказали, что полчаса тому назад. Митяй побрёл в сторону  магазина промтоваров, авось почтальонка туда завернула по пути. Издалека увидел привязанную к столбу лошадь, припустил бегом. Запыхался, забежал в магазин. Грузная почтальонка не спешила уезжать, боком навалившись на прилавок, болтала о чём-то с продавщицей. Митяй поприветствовал женщин, попытался было поторопить землячку, мол, пора ехать. Тётя Катя вдруг вспылила:
- Дай с человеком поговорить, иди себе, по дороге нагоню, подберу!
Такой вариант Митяя не устраивал, балагуря и ёрничая, он стал рассматривать товар. Вдруг, на глаза ему попала тоненькая книжица с красноречивым названием «Мой  любимый 10 «а»». Митяй оживился:
- Дай-ка мне вот ту книжку, - обратился он к продавцу.
Та протянула ему книжку с улыбкой:
- Литературой интересуешься?
Митяй не растерялся:
- А как же?! У меня дома целая библиотека. - Не понять было, шутит он опять или говорит правду.  - Особенно люблю книжки с картинками. Во! – воскликнул, - Тут тоже картинки!
- Какие же это картинки, когда фотографии? – поправила продавец.
- А мне все равно, люблю посмотреть, кто, чем живёт! Вот, например, посмотрите: наша Татьяна Ивановна, собственной персоной!
Женщины наклонились над книгой, продавец улыбнулась:
- Не Татьяна Ивановна, конечно, но очень похожа.
Митяй с нетерпением вытягивал книгу обратно, и теперь обратился к одной продавщице:
 - Это как пить дать мой класс! Вот, посмотри,  Лидочка Порсина стоит, а это Тома Азарова. Это Володька Усольцев, а вот и я! - ликовал он.
- Митрий, ты домой поедешь? – теперь уже торопила почтальонка.
Митяй, конечно, лукавил, сказав о библиотеке, эта книга был его первым приобретением. Довольный влез на подводу, рассчитывая всю дорогу разглядывать «картинки», но Катерина озадачила его:
- Давай-ка правь, раз в попутчики навязался, а я немного покемарю, - вручила ему вожжи.
Митяй не противился, погоняя лошадь, тихонько насвистывал незамысловатую мелодию.
В деревню приехали многим позже полудня. Митяй подвернул к конторе. Прямо у крыльца стоял мотоцикл управляющего, уткнувшись коляской в ступеньку.  В коляске сидел чуть тёпленький сосед Митяя. Нашел, видать, опохмелиться. Этот из-под земли достанет!
Дмитрий окликнул почтальонку:
- Вставай, тётка Катерина, прибыли в родную часть!
Заглянул в контору, застал там управляющего, предупредил, что сбегает, по-обедает, мол, маковой росинки во рту не держал. У порога приостановился, небрежно спросил:
- Тюля-то чо у тя в мотоцикле спит?
- Насилу отсюда выпроводил, всё тебя дожидался.
Митяй побежал домой, бережно зажимал за пазухой книжку.
И вечером после работы, он не стал искать,  с кем бы выпить, а пришёл домой, чем немало обрадовал мать. Ефросинья наскоро завела блинков, знала, как сын любит их с детства – с пылу, с жару,  печёные на поду русской печи.
Управившись по хозяйству, благо голова теперь не болела, радовался, что удачно сдал отчёт. Ещё больше радовался неожиданному приобретению. После ужина засел за книгу. Лёг за полночь. Всю ночь ему снился любимый 10 «а» класс. Много раз Митяй просыпался, путал сон с явью.

Вспоминал, как смешил всех своими потешками, выдумками, проделками. То нарисует во время урока на тетрадном листе невесть что, выставит на обозрение. В классе смех, шёпот. То досаждает девчатам  за  соседней партой. Лидии сто раз на день стихотворение прочтёт: «Хорошая девочка Лида в соседнем подъезде живет…» Девчата огреют его учебником, тогда изображает предсмертные муки. Опять смех и волнение в классе.
Замирал Митяй и то на короткое время на уроках Татьяны Ивановны Ворошиной – строгой учительницы  химии и биологии. Впрочем, замирал весь класс, возможно, не от одной строгости.  Уроки Татьяны Ивановны несли не только знания, это были уроки элегантности, первые навыки этики и эстетики. Девчонки тайком зарисовывали её  туалеты в отдельные тетрадки – девичьи дневники, постигая вкус и соответствие моде. Эти кокетливые, но не кричащие броши и бантики. Строгие воротники-стойки, украшенные норкой. Накладные белоснежные воротники и манжеты, вышитые в технике ришелье. Шляпки-таблетки, маленькие яркие головные платочки, меховые муфточки. Добротные кашемировые или крепдешиновые (в зависимости от сезона) ткани. Полусапожки и ботики, миниатюрные туфельки на каблучках-пуговках. Даже валенки у учительницы были особенные: белоснежные фетровые, на каблуках.
Ходила учительница лёгкой невесомой походкой, цок, цок, цок, постукивали её каблучки по крашеным половицам. Правильная осанка, безупречно уложенные волосы.  Всё это составляло образ  учительницы, неизвестно откуда появившейся в глухой сибирской деревне.

Татьяна Ивановна учила во время войны ещё их родителей. Вот они-то наверняка помнили её молодой и знали, откуда она приехала. Для  них же и последующих поколений факт её пребывания был естественен, и никому не пришло в голову расспросить о ней. Пожилая женщина и  теперь иногда заменяет заболевших педагогов. Всё осталось прежним в её облике, лишь серебристым нимбом светится лёгкая головка: никогда не касалась волос краска, искусственный локон не украшал голову.

Аристократка, эвакуированная во время войны из Москвы или Ленинграда, потомственная княжна или внучка декабристов, отбывавших ссылку в сибирской глуши, сосланная в Сибирь на поселение после приговора суда НКВД, а может быть, посланница с другой планеты?
Татьяна Ивановна была одинока. Возможно вдова, возможно разведенная, одно было ясно: безупречно целомудренна, сдержана, интеллигентна.
Девчонки, побывавшие в гостях у учительницы, не сплетничали, а лишь вос-торженно шептались, о том, что и дома у неё не ТАК как у всех!
Жила учительница в обыкновенном маленьком крестьянском домике. Всё те же деревянные скамьи по периметру стен в кухне, уголок для посуды. Русская печь в углу, полати под потолком. Светлая горница, где металлическая кровать с шарами, комод и высокая этажерка для книг, два стула с витыми спинками, маленький круглый стол. Вроде всё как принято. Да далеко не ТАК!
Белоснежные занавески на окнах, накрахмаленные салфетки на подушках и этажерке. Белая ажурная скатерть на столе, плюшевые чехлы на стульях, не-бесно-чистые стены и печь. Диковинный цветок аспарагус на верхней полке этажерки.
Ас-па-ра-гус. Слово-то какое! Сладкий дым романтики у костра в походе. Тайна, обещающая встречу с новыми  неведомыми странствиями и открытиями.
Девчонки боялись прикоснуться к чему-либо в этом домике, чтоб не нарушить тайный ареол, окутывающий загадочный образ учительницы.

Насладившись очередным туалетом Татьяны Ивановны, Балда опять не сидит на месте. Внушает Лидочке, что ей пошли бы ботики как у химички или хотя бы валенки на каблуках.
- А ты знаешь, чем она их чистит?
- Снегом? – не задумывается над ответом одноклассница.
- Вот и нет! – довольный своими познаниями, цветёт он. – Снегом, это в по-следнюю очередь. Сначала их надо манной крупой натереть, нашаркать, а уж потом на снегу отхлопать.
Как по заказу Балды, отец привез Лидочке из Прибалтики аккуратные полусапожки. Сапожки пришлись в пору, и очень порадовали дочь. Недолго думая Лидия обула обновку и отправилась в школу, чем вызвала восторг у подружек, но особенно ликовал Балда. Он так изощрялся в своих методах развеселить соседку, что умудрился снять под партой правый сапог с её ноги. Дело было на уроке биологии. Почти тотчас, Татьяна Ивановна вызвала Лиду к доске. Пунцовая от смущения, Лидия поднялась с места и тут увидела свой сапожок, стоящий рядом с партой соседа. Отчаянно сделала два шага вперед, успела подцепить сапожок носком, при этом крепко ударила Балду по голове его же учебником. Татьяна Ивановна не ожидала такой выходки от примерной ученицы и с возмущением высказала:
- Разве можно себя так вести с молодым человеком?! Сегодня же зайду к вам и всё расскажу вашему отцу, Лидия!
Нельзя было придумать более сурового наказания, чем пожаловаться отцу. Александр Иванович был строгий, но справедливый.  Лида боялась одного его взгляда. Он  был главным энергетиком совхоза. В этот день она мечтала, чтобы перегорел свет по всей деревне, и Татьяна Ивановна не смогла бы застать его дома. Ведь чем она, Лида, станет оправдываться за столь дерзкое поведение? Свалить всё на Балду? Она никогда не предает, да и что собственно сделал Балда? И как их класс может хоть день прожить без него?  Шутник и затейник, но и первый помощник девчатам, когда требуется физическая сила. Кто принесет тяжелые вёдра с водой в класс? Кто на картофельном поле подхватит вёдра с картошкой? Кто перенесет собранные классом пачки с макулатурой? Кто притащит самые большие железяки, при сборе металлолома? Балда!

Ворочаясь с боку на бок, Балда вспомнил, как всё же единожды проводил до дома ту, что была ему милее всех.
Был канун Октябрьского праздника. Праздничный концерт и танцы в клубе. Накануне выпал легкий невесомый снег, укрыл деревню большими сугробами. Возвращались гурьбой, вечер был мягкий – тёплый и тихий, а снег податливый. Остановившись на перекрестке дорог, долго лепили снежки и незлобиво лупили друг друга в спины. Потом как-то разошлись, рассеялись, осталось три девчонки-подружки и он Балда. Увязался вслед за девчатами, что жили на одной улице. Сначала одна свернула к своему дому, потом вторая, осталась Она. Вскоре добрели и до её дома. Балде не хотелось отпускать девушку, развлекал, как мог, она смеялась, и тогда он отчаялся и сказал:
- У тебя щёки как яблоки!
Девушка отчего-то засмущалась и убежала в ограду. Хлопнула дверь дома и в окошке замаячила тень. Ему не хотелось уходить. В палисаднике росла старая дикая яблонька, что развешивала ветви за забор. Митяй решил украсить дерево. Он лепил снежки голыми руками и нанизывал их на обнаженные ветки. Вскоре чуть не вся крона была увенчана сибирскими «яблоками». Чудно это смотрелось: чёрные ветви, белые яблоки, звёздное небо. Чудная ночь! А на душе отрада! Больше никогда в его жизни не повторилось столь дивного состояния души. И куда ушло всё это? Ведь предстоящая жизнь в ту пору виделась другой, не такой, которую прожили и живут родители. Думалось: у их поколения она будет иная, более счастливая.

Рассвет над деревней занимался заревой, веселый. В это утро Митяй встал легко, помог матери по хозяйству, плотно позавтракал и побежал на работу. У конторы ждал Тюля:
- Балда, ты чо вчера как в воду канул? Давай трёшку, пойду опохмелку добывать.
Впервые в жизни Митяй вспылил, рассердился на прозвище:
- Какой я тебе Балда? Дмитрий Анатольевич я, и заруби себе это на носу!
Тюля широко разодрал отёчные веки:
- Ты с луны свалился?
- А ты, Тюля? Вот скажи, ты в своей жизни хоть одну книжку прочитал?
Тюля, окончательно сбитый с толку, плюнул под ноги и побрёл восвояси. Митяй крикнул ему вслед:
- А я вот прочитал! Хорошая книжка, «Мой любимый 10 «а»» называется.
Просто так крикнул, скорее для себя, вряд ли Тюля его услышал…