Книга Первая. Оставь свое имя. Начало

Пролог

Странное место

- …убить, что может быть проще, – сказал кто-то голосом, привыкшим повелевать.
- М-м, - откликнулся собеседник. – Зачем?..
В ответ раздалось легкое фырканье, некая жидкость полилась в глубокий сосуд. Но, может, лучше просто заглянем в комнату?
Там было двое. Один, невысокий, в сутане и крошечной шапочке, глотал, запрокинув голову, вино из большого кубка. Другой, массивный и волосатый, небрежно развалился в деревянном кресле, покрытом зеленой тканью.
- Тебе не нравится твоя жизнь? – спросил священник, швырнув пустой кубок на пол. – Или опять мало денег? Всего лишь прошу убить…
- Мне не нравится твой тон, - лениво сказал широкий, слегка приоткрыв глаза, обрамленные рыжими ресницами. – Ты становишься грубым, когда пьешь.
- Я просто устал, - неожиданно пожаловался человек в сутане. – Королю нужны деньги. Кортесы Кастилии, хотя и собираются выставить ему кое-какие условия, уже выколачивают отовсюду все возможные сборы. Когда после этого дон Карлос отправится к нам… Потребуются субсидии, а где я возьму столько денег?
- М-м, - снова протянул рыжий. – Деньги, деньги… опять деньги. Разве дон Эстебан в опале?
- Дон Эстебан, смею тебе напомнить, служит его высокопреосвященству, а его высокопреосвященство сейчас не в чести! – священник был явным холериком: заводился молниеносно. – Мои бенефиции – капля в море, а если этот парень предъявит права на земли...
- Ничего не понимаю. Какие права? Какие земли? Хочешь меня убедить, так убеждай, черт возьми! Или найми кого-нибудь, кто не будет задавать тебе эти вопросы.
На самом деле, рыжему было глубоко безразлично, зачем его старому другу понадобилась чья-то жизнь. Ему просто нравилось злить своего собеседника.
Священник, тем временем, пожевал губу, взвешивая, не слишком ли много лишнего сейчас скажет, подошел к конторке и достал оттуда связку бумаг.
- Смотри, - произнес он, развязав бечевку и выхватив из связки письмо. – Это копия списка моих управляющих. А знаешь, где оригинал? Нашли в одежде одного из его людей.
Он бросил бумагу рыжему на колени. Однако тот лишь скользнул по ней взглядом, и список скатился на пол.
- А это, - продолжал холерик, потрясая очередным документом, - это перечень принадлежащих мне участков земли, а также тех, что находятся в моем управлении. Я не удивлюсь, если окажется, что он также попал к нему в руки, кроме того, я точно знаю, что он получил юридическое описание части моих земель…
Рыжий явно скучал:
- Он что, племянник твой, или двоюродный брат? При чем тут твои имения? Зачем ты мне все это говоришь?
Священник в бешенстве швырнул бумаги на пол:
- Так вот и я о том же! Зачем тебе это? Взять да убить, ну что за беда?!
Волосатый помотал головой и поднялся с кресла:
- Не могу долго слушать твою болтовню. От нее я глупею.
- Ну так?..
- Сколько?
- Имей совесть! Мало взял за прошлое нападение?
Рыжий пожал плечами:
- Тех денег давно уж нет. Кроме того, ты плохо пишешь. У Философа получалось как-то лучше. Красивее, что ли…
- Мой бог! Он еще будет толковать о поэзии! – священник, успокоившись, уже наливал себе следующий кубок. – Пишу, между прочим, не я. Есть тут один…
- О нет, избавь меня от подробностей. Сколько дашь за того племянника? 
- Он не племянник! – вскипел священнослужитель. – И не…
- Да, да, - перебил рыжий. – Я помню. Боевой офицер, Неаполь, турки, Наварра… Сойдемся на двух тысячах – и его больше нет.
Священник набрал было полную грудь воздуху, чтобы выразить возмущение запросами своего гостя, но потом передумал, быстро выдохнул и кивнул головой.
- Я хочу иметь твое слово.
Широкий безразлично пожал плечами:
- Обещаю.
Только садясь на коня, иными словами, гораздо позже, наш гигант наконец понял, что именно – вскользь – насторожило его в сегодняшнем разговоре, который, с вариациями, продолжался в течение последних нескольких дней. Священник был скуп, когда дело касалось его личных сбережений. Либо списки управляющих были для него такой уж ценной бумагой, либо…
- Какая разница, - пробурчал сам себе рыжий, запахивая поплотнее свой плащ. – Обещал так обещал. А ну, пошел, мешок костей! – прикрикнул он на коня. - Шевелись, я уже замерз.

***

Человек был высок, сух и сед. Когда-то был явно красив, но теперь в его внешности проявилась донельзя странная особенность – черты его лица как будто кто-то стер тряпкой так, что верхняя часть слегка съехала влево, а нижняя – вправо. Его лицо напоминало отражение в кривом зеркале.
Этот человек был богат. Не прошло и нескольких дней, как он сменил роскошный дом на изысканную виллу; при желании он мог бы иметь и десяток подобных домов или вилл, но жизнь неустанно учила его осторожности (заметим в скобках, что в этом смысле он был плохой ученик). Его родственник из кастильской ветви де Луна, знаменитый герцог Альваро, коннетабль Кастилии, чудовищно поплатился за свои экстраординарные способности и стремление к упрочению королевской власти, а заодно и своей собственной. Гордый герцог был казнен по обвинению в колдовстве, и его не менее способный потомок не хотел разделить с ним такую участь.
Впрочем, то, чем он сейчас занимался, было как раз одной из широких ступенек к костру. В уединенной, лишенной естественного света комнате горели свечи и курился дым, на полу магическим клинком и освященным углем был нацарапан ровный пентакль, состоящий из четырех концентрических кругов, крестом разделенных на четыре сектора с надписями внутри каждого из них.
Человек верил в то, что делал, ибо делал это уже не в первый раз. Однако все чаще ему приходила в голову мысль не пользоваться имеющимися в астрале «готовыми» сущностями, которые никогда не ответят внятно даже на самый простой вопрос. Он размышлял о том, чтобы получить в свои сети кого-то другого, кто в самом деле мог бы назваться «демоном» – знающим. В памяти человека вставали один за другим яркие образы: бескрайняя равнина под вечным небом, сияющая изумрудом земля. Свежий ветер колышет густую траву и она дышит, упоенная прохладой. Полноводные реки отражают высокую синеву… благодатная обитель покоя и умиротворения.
Но бесстрастные небеса взирают не на тучные стада, а на две чудовищные по размерам армии, выстроившиеся на равнине в боевом порядке.
Человек встряхнулся, как ото сна, энергично потер рука об руку и встал в центр круга. Еще разок, подумал он. Ну а если и на этот раз ничего не получится – что ж, значит, займемся благодатными землями… Наверняка найдется, с кем там поболтать.
Примерно в это же время, точнее, несколько позже, рыжий гигант расхаживал по своей комнате, но только не в фамильном замке, а в простом каменном доме, потому что имя у него было, а денег – нет. 
Поручение, которое дал ему священнослужитель, при всей простоте исполнения – пара верных людей и темный проулок – все же оставило в его мыслях занозы. Больше того, по прошествии времени это поручение пробудило в нем любопытство. Ни пара головорезов, ни темные улицы, как выяснилось, не привели бы его к намеченной цели. Чем глубже и чем сложнее, тем интереснее казалась задача… и вот, после почти недели раздумий, решение, как будто, пришло к могучему дону само собой.
И нам нет надобности упоминать, что он был очень, очень собою доволен.

***

- …А дон Мануэль, в свою очередь, передоверил управление сеньору де Охеда, а де Охеда передал его тому Вентуре Руису, который значился в вашей бумажке… учитывая, что этот Мануэль – доверенное лицо и управляющий частью имений его преосвященства… я, эм… хм… гм… я…
- Вы хотите сказать, что нашли владельца земли? И это…?
- Да, я думаю, да. Это земли епископа.
- «Думаете» или «да»?
- Э-э…
- Послушайте, - говоривший так холодно взглянул на своего оппонента, что тот пожалел, что связался с ним, открыл не вовремя рот и вообще появился на свет. – Меня не интересуют ваши догадки. Все, что мне надо знать – чьи это земли, где именно расположены и кем был тот Вентура Руис, который получил их в аренду.
- Да-да, я вас понимаю, - человек в плаще с капюшоном, неопределенного роста и возраста, взявшийся за плату разыскать нужное лицо и считавшийся в этом деле своего рода профессионалом, ни с кем не испытывал такого ужасного замешательства, как с этим логичным ледяным заказчиком. - Если вы дадите мне еще немного времени (он намеревался добавить: «и денег», но слова как-то сами застряли в горле), то я… я уже, кажется, вышел на этого… Руиса. Год назад он служил альгвасилом, но теперь… правда, кхм, видите ли… кхм… недавно он умер.
- Вы разочаровываете меня, милейший. То, что он умер, не является для меня секретом. Будьте любезны, повторите, пожалуйста, вслух, за что я вам заплачу. Я даже слегка помогу вам, ну, повторяйте: «Мне надо узнать»…
Человек в капюшоне, внимавший собеседнику, как кролик кобре, на словах «мне надо узнать» даже начал слегка кивать головой.
- Н-ну?
- «…Чьи это земли, где именно расположены и кем был тот Вентура Руис, который получил их в аренду», - закончил наемник. Очевидно, он произносил это вслух уже не в первый раз.
- Отлично, - похвалил ледяной собеседник. – Позовете меня тогда, когда вам действительно будет, что мне сказать, сеньор Бобадилья. И не беспокойте меня понапрасну, аванса все равно вам не дам ни при каких обстоятельствах.
Заказчик, сопровождаемый суровым седым стариком, явно бывшим солдатом, повернулся на каблуках и собрался уходить.
- Э-эк! - издал Бобадилья, желая, на самом деле, воскликнуть: «Позвольте! Разве я не установил, что проклятый Вентура Руис служил альгвасилом? Информация стоит денег!» Но…
- Кстати, - ледяной человек обернулся и одарил Бобадилью неожиданно открытой улыбкой, - старину Руиса убил я сам, так что не тратьте времени на то, чтобы это выяснить. Удачи, господин адвокат!
- Упф, - выдохнул тот, поежившись, как от ветра, - всегда с ним так. Как глянет, у меня просто слова в мозгу стынут. Хорошо, что хотя бы платит, как обещал. Без аванса, правда, чтоб его разодрало…
С этими и еще многими другими словами Бобадилья направился прочь от места встречи в глубину темной улицы, в то время как его собеседник вместе со своим седым спутником пересек многолюдную в этот час рыночную площадь и заглянул в одну из лавок, торгующих крючками, щетками, потниками и вообще всем, что связано с уходом за лошадьми.
- Брось, дон Хуан, ты этого адвокатишку прямо по стенке размазываешь, - говорил между тем старик: худощавый, крепкий и подвижный старик, и вправду солдат, только не бывший, а очень даже действующий. – Охота тебе тратить на него порох…
- Да я и не трачу, - легко отозвался Хуан, и на этот раз никакого льда не было в его голосе. – Этот прохвост – лучший, кому можно поручить наше дело. Из жадности он сперва старается подхалтурить, но зато потом работает как положено. И, кстати, он не так уж неправ. У меня есть сведения, что эти земли действительно находятся не то в управлении, не то даже в собственности епископа, а то, что Вентура Руис служил альгвасилом – это надо будет проверить. И с чего бы его преосвященству передоверять ему управление…
- Так ты не с одним этим прохвостом знаешься? 
- Ну разумеется. Но Бобадилья не подведет.
- Еще бы, - вздохнул ветеран. - Боится тебя до ужаса.
Дон Хуан засмеялся:
- Не преувеличивай. Взгляни лучше, какая уздечка: ведь это о ней ты мне вчера говорил? Эй, хозяин, поди-ка сюда…
Внезапно он замолчал. В маленькую лавку вошли трое – высокая девушка, ее дуэнья и крепкий слуга.
- Боже, - выдохнул дон Хуан.
Высокая девушка, в самом деле, была прекрасна.
Старый солдат заглянул ему в лицо:
- Что? – спросил он. – Уздечка что надо, берем.
- Какая грудь, - прошептал дон Хуан. – Скажи, старина, ты видел когда-нибудь…
Старина проследил за его взглядом:
- Прекрасная грудь, - тоже шепотом сказал он, не забыв оглядеть и дуэнью, - только не пялься на нее так, эта старая кошка нам сейчас глаза вынет, отвернись…
- Как можно! – ответил дон, и, заметив, что юная донья тоже на него смотрит, хотел было подойти к ней, но вот! Он замер, оглядывая девушку, с бедер – наверх, а с персей – на бедра; он чувствовал, что не сдвинется с места, и язык прилип к чему-то такому, что даже не отодрать, а руки, руки! Девать-то, оказывается, некуда!
- Да что там с тобой, - шипел ветеран, пытаясь развернуть дона в другую сторону, - ну, грудь, ну, девушка, так покупай, что надо, и пойдем отсюда…
Однако было поздно.
    
     Улыбки вашей видя свет благой,
     Я не тоскую по иным усладам…

Девица, воспитанная в относительно несложных жизненных обстоятельствах, двинулась прямо к ним. Дуэнья поспешила следом, но что она проворчала, никто не услышал, поскольку… 
- Какая уздечка, - медленно произнес женский голос, высокое божественное контральто. – Вы не уступите ее мне?

     И жизнь уже не кажется мне адом,
     Когда любуюсь вашей красотой…

Нежная, как дыхание рая. Томная, как карамель. Полная, как спелая луна. Мягкая, как пух белой лебеди. Дон Хуан с трудом проглотил застрявший в горле комок.
- Она ваша, прекрасная донья, - прохрипел он и слегка поклонился.
Девушка протянула руку и засмеялась, в то же время отступая назад, но дона Хуана уже внесло на самый гребень поэтического буруна:

    - О, стынет кровь, как только вы уйдете,
      Когда, покинут вашими лучами,
      Улыбки роковой не вижу я…

Прекрасная донья посмотрела на дона Хуана, слегка откинув голову назад…

    - И, грудь открыв любовными ключами…

Оторвать взгляд от ее груди никак не удавалось, так что эта строфа прозвучала явно не так, как имел в виду ее целомудренный автор.

    - Душа освобождается от плоти…

Он мысленно уже укорял себя за слишком длинный язык, хотя сонет и был совершенно невинным; девушка же опять засмеялась, прижимая уздечку к груди одной рукой и заслоняя глаза другой. Невольно она отступила еще на полшага, а дон Хуан не заметил, что почти опередил ее движение и даже слегка сократил то расстояние, которое донья стремилась увеличить.

    - Чтоб следовать за вами, жизнь моя *.

___________
* сонет ХVII Франческо Петрарки на жизнь мадонны Лауры

- Так вы поэт, - промолвила было она, но дальше слово взяла дуэнья.
- Бесовские вирши! – вскричала она, проворно оттесняя девицу назад и испепеляя Хуана взглядом. Сонет она совершенно точно увидела так же, как дон Хуан. – Что за падение христианской морали! В наше время… 
Сопровождавший женщин слуга внимательно рассматривал простое кожаное седло и не обращал на крики внимания – очевидно, он к ним привык. Дон Хуан неотрывно глядел на девушку. Он надеялся, что сейчас она повернется, передавая уздечку слуге, или же просто опустит руку, или вообще совершит какое-либо движение, потому что при этом платье ее так натягивалось, что одно это было уже ого-го! Однако дуэнья, продолжая ругать поэтику современности, быстро подталкивала девицу к выходу.
- Прощайте! – воскликнула донья, скрываясь в дверном проеме.
- Только это не я! – дон Хуан сделал два быстрых шага к двери. – Это Петрарка! Вы читали Петрарку?
Ответом ему был смех и вопли дуэньи. Как будто бы, девушка успела сказать:
- …любил Лауру, я знаю! – но старая кошка, конечно, была и громче, и убедительней. Слуга, кинув на дона полный сочувствия взгляд, удалился следом за обеими женщинами. 
- Какая девушка, - выдохнул дон Хуан.
К действительности его вернул голос лавочника:
- …одного серебра на полдуката, а выделка, выделка! Дарят друг другу, раскланиваются, а деньги где? Кто будет…
- Молчи! – взревел ветеран. – Или ослеп?!   
Пока дон Хуан разговаривал с доньей, он выложил на прилавок деньги – как раз за уздечку и даже немного больше.
- И сдачу теперь давай!
- Помилуй, прекраснейший, какая сдача? Уздечка была дороже, и только из уважения к благородному дону…
- Уздечка была дешевле! Я спрашивал на прошлой неделе и ты, подлец…
- Тихо, - дон Хуан, высматривавший что-то в дверном проеме, вдруг потянул друга к выходу. – Вон, видишь? Это Эрнан...
Ветеран, не забыв плюнуть на пол (хозяин в упоении разглядывал деньги), поспешил вслед за доном наружу. Сквозь толпу он не без труда заметил Эрнана, вышагивающего взад и вперед по противоположной стороне площади. Позади него к деревянному столбу была привязана лошадь. Она нервно перебирала ногами, вскидывала голову.
- Кажется, парень спешил, - начал было солдат, разглядывая эту лошадь и делая какие-то свои выводы, но дон не стал его слушать. Схватив ветерана за руку, он устремился вперед, сквозь мешанину покупателей и торговцев. Кто-то, не возразив, сам быстро уступал им дорогу, кого-то убеждало зрелище длинных мечей, очертания которых легко угадывались под плащами дона Хуана и его спутника, - словом, через пару минут и дон, и его седой друг уже оказались у цели. Заметив их, Эрнан кивнул и замедлил движение.
- Говори, - приказал дон.
Оживленные улицы – все равно, что пустые. Никто не услышит… Однако прежде, чем открыть рот, Эрнан по привычке окинул взглядом прохожих и окна домов.
- Ночью дон Мигель разорил Пуэбло Рико, - произнес он, приблизившись к друзьям вплотную, так что дону Хуану даже пришлось нагнуться, чтобы ничего не пропустить. – Пачеко сказал: сообщить тебе сразу же… Людей они вывели, а дома сожгли, точь-в-точь как…
- Как в Монтанья… - подсказал ветеран.
- Да, в Монтанья дель Дьябло, - закончил Эрнан. – Одна семья погибла, остальные живы. Нам удалось взять нескольких из нападавших. Все как один говорят, что на этот раз дон Мигель сам был в селении.
Замолкнув, Эрнан чуть пожал плечами: все, мол, донесение передано.
- Как их зовут?
- Людей Мигеля?
- Да.
- Рябой, Араб, Крыса и Полшкуры, кажется…
- А по-человечески?
- Так мы и не спрашивали.
- Хорошо, - выпрямившись, произнес дон Хуан. – Пуэбло Рико – это которое к югу отсюда?
Эрнан кивнул утвердительно.
- Кто там у них господин? – продолжал Хуан. Взглянув на седого солдата, он сделал шаг в сторону дощатого настила улицы, огибавшей торговую площадь. - Безумный Мендоса, разве нет, Кристобаль?
Впрочем, вопрос был скорей риторическим. Мендоса, действительно. Глубокому старику Мендосе давно без разницы, что делается в его землях. Бесчинства, грабежи и вооруженные столкновения происходили в этих местах постоянно.
- Как и в Дьябло, туда даже сборщики податей забыли дорогу, - сообщил ветеран, имя которому и впрямь было Кристобаль. - Бедность несусветная, голытьба.
- Дьябло и Пуэбло Рико, - дон Хуан, задумавшись, прислонился к стене какого-то здания. – Всеми забытые, нищие Дьябло и Пуэбло Рико. Стратегического интереса – ноль…
- В Пуэбло Рико все-таки погибли, не забывай, и в Монтанья дель Дьябло пятеро мертвецов, - встрял дотошный Эрнан.
Дон Хуан согласно покачал головой, весь поглощенный своими мыслями. Дон Мигель разоряет один за другим два безвестных, неинтересных никому поселения. Никто из тех, кому принадлежит земля, априори и пальцем не пошевелит, чтобы вмешаться. И если учесть, что дон Хуан решительно пресекал такие дела… да к тому же в обоих случаях людей как бы нарочно оставили жизнь – то это значит, что…
 - Это значит, что дон Мигель ищет драки, - вслух сказал дон Хуан. – И что он даже навел о нас справки. Странно, но несомненно.
- И что теперь? – непонимающе спросил Эрнан.
Дон Хуан снова взял короткую паузу.
- Отправишься к Пачеко, передашь ему мои распоряжения и скажешь, чтобы не ждали сегодня нас с Кристобалем.
- А вы?
- А мы поедем к Мигелю. Хочу с ним потолковать… Поедем ведь, Кристобаль?
- С тобой – хоть в ад, командир.
- Ад – он везде, - философски заметил дон и опять повернулся к Эрнану. - Ты сказал, что сегодня на ярмарке будет кто-то из людей дона Мигеля. Видел их?
- Да, - тут же ответил Эрнан. – Слуга его дочери, я только что видел его на площади. И дочь тоже тут, рыжая такая, и…
Кристобаль переглянулся с доном Хуаном. Эрнан, по-своему истолковав это, пояснил:
- Это у них фамильное, рыжие все. Так вот, карга тоже здесь, которая за нею присматривает, ну и он, слуга то есть. Гоме, кажется, или Гарсия его зовут. Но послушай, Хуан…
Кристобаль остановил его.
- Подожди. Дочь, говоришь? С дуэньей? Пышная рыжеволосая девушка, в синем плаще?   
- Ну да…
- О ужас, - засмеялся дон Хуан.
- А что? – не понял Эрнан.
Кристобаль, не ответив, обратился к дону Хуану:
- А как мы их выследим? Они ведь ушли…
- Они вон в той лавке, - прищурился дон Хуан. – Зашли и еще не вышли… Ну да, я смотрел, - ответил он на невысказанный вопрос солдата и, словно оправдываясь, добавил:
- привычка.
- Так вот, - опять начал Эрнан, - а вдруг вас…
- Нет, - перебил его дон Хуан. – Твое дело сейчас – запомнить в точности, что я передам для Пачеко. И ждите нас завтра.
Эрнан насупился, готовый возразить еще что-то, но дон похлопал его по плечу:
- Все будет отлично, не сомневайся.

***

Священник, давший старому другу такое деликатное поручение, как убийство, обрел душевный покой, но – совсем ненадолго. Едва он вернулся в свою резиденцию, как получил четыре письма: два касались обычных, рутинных дел его прихода, а вот два других имели самый неприятный характер.
Одно – из Толедо, от дона Эстебана, который приходился священнику двоюродным дядей. Дон Эстебан сообщал, что полностью отстранен от дел и находится под домашним арестом до окончания работы комиссии по проверке финансов его управления. Казна изыскивает средства для поддержания повзрослевшего короля, и драматические нестыковки в дебете и кредите государственных счетов вызвали у фискалов много неприятных для дона Эстебана вопросов.
Дон Эстебан, однако, выражал бодрую уверенность в том, что справедливость восторжествует, что он будет оправдан и даже вознагражден за преданное служение короне, что его трудности временны и связаны исключительно с неприязнью, которую его величество испытывает к его высокопреосвященству кардиналу Сиснеросу, каковая неприязнь мгновенно обратится в почтение, лишь только юный король познакомится поближе с мерами, неустанно принимавшимися правительством кардинала для поддержания порядка и платежеспособности страны, каковые меры, в свою очередь, с полнейшей преданностью и рвением претворялись в жизнь покорным слугой короны доном Эстебаном… и так далее, и так далее.
Дядя писал о следствии и домашнем аресте как о хорошо известном событии – создавалось впечатление, что это письмо было далеко не первым, отправленным племяннику в Сарагосу… а, следовательно, предыдущие письма изымались соответствующими службами и просто чудо, что хотя бы это послание нашло своего адресата.   
Не отрываясь от чтения, священник позвонил в колокольчик.
- Ваше преосвященство… - слуга, едва открыв дверь, согнулся в поклоне.
- Каким образом было доставлено это письмо?
- Один из слуг дона Эстебана…
- Где он?
- Дон Эстебан все еще в Толедо, ваше преосвященство.
- Слуга! – вскипел нетерпеливый епископ (ибо наш старый знакомый действительно носил титул епископа).
- Он… в людской, ваше преосвященство, отдыхает от…
- Проводить ко мне. Немедленно!
- Слушаюсь, ваше преосвященство.
- Хватит кланяться, выполняй! Пошел вон!
Епископ несколько раз перечитал письмо. Катастрофа, полная катастрофа. Деньги, которые дон Эстебан еще только должен был получить из казны на восстановление храмов и церковных институтов его прихода, были растрачены его преосвященством давно, надолго вперед и, разумеется, не по назначению. Если комиссия вздумает затеять проверку – а она вздумает, потому что арагонский приход не имел ни малейшего отношения ни к деньгам Кастилии, поступавших в ее казну в виде налогов, ни к бенефициям ее церкви – то пострадает не только дон Эстебан, но и дон Родриго Пинилья, епископ Сарагосской архиепархии, иными словами, он сам. Оставалась, правда, еще надежда на дона Хосе – в конце концов, деньги поступали через него, – но надеяться на безвольного Судью в таком деле мог только круглый болван.
Сжимая в руках бумагу, упорно всматриваясь в неровные строчки, как будто они могли еще что-нибудь ему рассказать, епископ видел и чувствовал, что красная пелена застилает ему глаза и что он стремительно теряет способность соображать.
Ощутить всю тяжесть его характера пришлось бедняге, проделавшему долгий путь из Кастилии в Арагон. Его преосвященство и знать не хотел, что этот уставший, немолодой уже человек ни в коей мере не был посвящен в тонкости политических и финансовых дел своего господина. Бессилие приводило епископа в исступление.
- Я и без тебя это знаю! – не сдерживаясь, дон Родриго брызгал слюной, пока слуга в сотый раз повторял, что дон Эстебан находится под домашним арестом. - Отвечай, что говорил тебе господин?! Что он передал тебе на словах?! Кто именно находится сейчас в его доме?! Опечатаны ли бумаги? Успел ли дон Эстебан уничтожить архивы?!
- Простите, простите, - твердил слуга. - Я только посыльный, я вез письмо…
Однако даже схватившись за трость, его преосвященство не узнал ничего нового: скажите, как можно услышать то, чего нет? И лишь когда слуга, повалившись на пол, стал молить о пощаде, епископ, сделав над собою усилие, взял себя в руки.
- Вон отсюда… Все вон!
О втором письме его преосвященство не вспоминал до позднего вечера и открыл его с большой неохотой, потому что узнал почерк, которого не видел уже несколько лет.
- Наглец, - прошипел он, пробежав глазами письмо. – Подлец, негодяй!
Он скомкал письмо и швырнул его в дальний угол. 
- Какое бесстыдство! - раздраженно говорил сам себе. – Один… откуда, кстати, он взялся… подошел к самому городу и спрашивает о моих управляющих, другой требует денег… Проклятое семейство! И что-то я не слышу известий от дона Мигеля. Никчемный, безмозглый головорез… убийца… зря я сказал ему про бумаги… поручил бы лучше Гонсало… хотя он, пожалуй, и не понял тогда ничего, ленивая тварь…
Выплевывая проклятия и заодно размышляя, епископ стоял у окна и барабанил пальцами по цветным витражам. Его кормилица, невесть как дожившая до неслыханно преклонных лет, пережившая всю его родню и по стечению обстоятельств навек застрявшая в его доме, несколько раз, шамкая и бормоча что-то себе под нос, заглядывала к нему в комнату. Он вздрагивал, как от холода, но привычно не замечал ее, поглощенный мыслями и расчетами, которые казались ему сейчас единственно верными. Затем он несколько раз медленно кивнул головой, как бы принимая решение, подошел к конторке и начал что-то писать. И если бы кто-нибудь сумел услышать, что он бормочет себе под нос, то это было бы:
- Вот так всегда… приходится все самому.

***

Седой человек со странно искаженным лицом – половина налево, половина направо – стоял в своем кабинете на полу на коленях, обложившись фолиантами и рукописями. Больше для создания атмосферы, нежели для того, чтобы что-нибудь вспомнить, содержание библиотеки он знал почти наизусть. Средних размеров ларь, заполненный его собственными записями, он бесцеремонно вывернул на ковер: то, что ему было нужно, лежало где-то на дне. Он поднял с пола первый попавшийся листок. «Моя некрасивая жена по праву рождения принадлежит к древнейшему роду, основателем которого оказался… по беспечности, а, может, из неистребимой тяги к экспериментам… сам трижды величайший. Я заклинал его… уступил... Детей наживать несложно, зато могущество»… Помедлив, алхимик опустил пергамент обратно на дно ларя. Основная часть записей на эту тему хранилась не здесь и была сейчас не нужна. Могущество… достиг ли он его? И можно ли достичь его в полной мере? Однако дальше, дальше.
«Не раскаиваюсь, потому что мне все удалось. Приятель моих детских игр получил назначение, блаженный медик отправился надолго в Святую землю, где ему самое место, и дело обошлось даже без пролития крови. Великая сила слова! Одним оно приносит опалу, другим – триумф. Нашему строгому фантазеру всего лишь не следовало пользоваться тем, что ему не принадлежит – словом»… Философ невольно улыбнулся, перебирая листки: эта успешная комбинация была первой, после которой он понял, что способен буквально на все. Он даже не погнушался выкрасть личные записи «строгого фантазера», священника и сослуживца дона Родриго, в которых тот описывал свои неясные полуфилософские, полумистические переживания, и представить их, вкупе с дополнительными бумагами, совету святых отцов, лишь бы этот фантазер не получил назначенного ему места. В свое время алхимик сожалел даже, что не сохранил тех записей у себя. Ему досталась лишь копия протокола допроса: «Был уверен, что брежу так же, как тот несчастный, к которому меня вызвали… ясно видел его в другом месте… полагая, что попал в Сарагосу, такую, какой она была, когда ее называли белокаменной»… Философ равнодушно пролистнул пару страниц. «Чувствовал себя, будто заглянул в чужой сон»…
Непосредственно к автору этих строк неприязни он не испытывал. Просто старому другу позарез надо было получить ту должность, на которую так неожиданно определили «строгого фантазера» – священника, от Бога имевшего удивительный дар исцеления. «Тот человек скончался на моих руках, но впоследствии… я научился заговаривать с теми, кого встречал в этом городе»...
Алхимик зевнул, перебирая исписанные листки. Святая палата тогда так увлеклась, что любитель заносить свои мысли в дневник едва избежал пожизненного заключения. «Мне удалось…  уговорить вернуться… он выжил»… 
Философ бегло  просмотрел эту пачку, перевязал ее веревкой и тоже опустил на дно хранилища. А-а, кажется, вот то, что надо.
«Десять тысяч лет. Безобразный, синекожий демон, сотворенный как ничтожный охранник бесконечных глубоких вод… Один из многих… Что произошло с тобой? Ты почуял в себе железную волю?.. Захотел доказать?.. Кому, несчастный? Колесницы Индры разметут в прах твою армию, и десять твоих голов вознесутся, истекая кровью, над стенами родного города»…
Алхимик поднялся, разложил листки на столе и закрыл глаза. Да, это оно. Остальные записи не понадобятся.
 
***

- А, между прочим, когда это ты заметил, что у нее синий плащ и рыжеватые волосы? Я что-то не запомнил таких подробностей.
- Пока ты пялился на ее грудь. Надеюсь, это у тебя не всерьез?
- Надеюсь, что нет, - дон Хуан неопределенно помотал головой, слегка улыбнувшись каким-то своим мыслям, однако его улыбка быстро погасла. - Одной попытки семейной жизни с меня достаточно. Но девушка хороша…
Дон Хуан и старина Кристобаль сидели вдвоем у небольшого костра, совершенно незаметного для тех, кто вздумал бы за ними шпионить. Хотя – вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову такая мысль. Эти двое отлично знали свое дело, так что никто из сопровождавших молодую донью людей даже не заподозрил, что кто-то идет по их следу.
- Но мы ведь почти отыскали тех негодяев, разве нет? – спросил Кристобаль.
Дон Хуан кивнул.
- Наш дон Мигель, кстати – той же породы. Помнишь Фонтельяс?
- Да как не помнить, столько кровищи. Кажется, Хавьер оттуда?
- Да, - ответил Хуан. – Так вот, там были люди Мигеля. И потом, он совершает довольно странные маневры в Сарагосе...   
- Ну значит, мы едем его убивать? – взбодрился старик.
Хуан усмехнулся:
- Становишься кровожадным, дружище. Мигель получит свое, когда придет срок, но если за его действиями стоит кто-то еще – а я уверен, что это так – то мне хотелось бы об этом узнать...
- Никогда не понимал тебя, дон Хуан, - вдруг с силой сказал старик. – С твоим умом… другой давно бы пробился в алькальды, в наместники, а там, глядишь, и… чем черт не шутит, Хуан! Мальчишка Карлос, едва появившись, наводнил страну чужеземцами, а тебя знают все от Сарагосы до Пиренеев. Мы пойдем за тобой хоть в огонь, с нами ты мог бы…
- Кристобаль! – остановил его дон. – Или ты немедленно замолчишь, или мне придется тебя убить. Что за бред пришел тебе в голову? («Кхем-кхем», сказал в ответ Кристобаль). Нас знают, верно, а почему? Потому, что ты или я хотим пробиться в наместники?
- Нет, - ответил старик, - но…
- Мы воюем за то, чтобы все эти люди, которые благословляют нас от Сарагосы до Пиренеев, могли хотя бы месяц пожить спокойно. Без того, чтобы какой-нибудь Рамиро или Мигель пришел и обобрал их до нитки, или перерезал их, как свиней, для своей забавы. Если мы зададимся целью завоевать королевство, мы утопим этих людей в крови…
- Но зато потом будет лучше! – с жаром перебил его Кристобаль. – Если бы ты оказался у власти…
- В стране есть законная власть. 
- Сумасшедшая женщина, это ее ты имеешь в виду? А королю ты не служишь.
- Кристобаль! Я – солдат и все, что умею – это убивать. Но я не готов применять свое искусство затем, чтобы завоевать себе положение. Я хочу, чтобы люди в моей стране могли всего лишь спокойно жить…
- Я думал, ты просто мстишь за жену.
- О боги! – дон Хуан помолчал, помешивая угли в костре. – Наверное, вначале так и было. Но… я никогда, ни за что не поведу этих бедолаг брат на брата. Я не воюю против испанцев.
- Ты выиграешь любой бой, Хуан! А на прошлой неделе, помнится, ты лично убил не меньше двух дюжин… испанцев, к слову сказать.
- У бандитов нет национальности, Кристобаль! Я убил десяток и спас сотню… Если бы потом я пришел к сеньору и отобрал по праву сильного его земли, я стал бы тем, о ком ты говоришь: возможно, даже добился бы положения. Но если ты не видишь разницы между волчьей грызней и уважением к людям…
- Уф-ф! - Кристобаль, уже не пытаясь спорить, отдувался и крутил головой. – Уф… Я не понимаю тебя, Хуан, и, наверное, никогда уже не пойму.
Он тоже выдержал короткую паузу:
- Но раз уж ты так уважаешь всю эту голытьбу…
Дон поглядел на него сверху вниз.
- …то, может, и на своего брата-солдата обратил бы внимание, а? Огонь слабеет, мне холодно, а ты сидишь на таком теплом месте. Я старый, добрый испанец, и…   
- Старый авантюрист! – дон Хуан, фыркнув, легко поднялся с земли. Небо, неожиданно ясное в начале промозглого декабря, уже открыло перед ними далекие звезды. – Еще раз затеешь разговор о политике…
- Молчу, молчу. Тебя же не переспорить. А как ты назвал того поэта? Петрарка? Он кто?
- Он итальянец… и жил лет двести тому назад. Разбуди меня через час поле полуночи, я подежурю остаток ночи.
Рано утром дон Хуан растолкал своего друга, и они тщательно уничтожили все следы своего пребывания в холодном, слегка припорошенном снегом лесу. Вскоре лагерь врагов пришел в движение. Примерно через час они снялись с места и задолго до полудня дон Хуан и его спутник увидели с вершины холма цель своего путешествия: небольшую долину, прижатую к лысой скале, простой каменный дом, окруженный неухоженным садом, и – палатки, палатки, палатки, обнесенный частоколом лагерь. Кортеж рыжеволосой девушки, оказавшейся дочерью дона Мигеля, с шумом въехал в ворота.   
Дон Хуан тронул коня, собираясь выехать из укрытия на утоптанную дорогу.
- Кристобаль?..
- Прости меня, дон Хуан. Наговорил тебе вчера ерунды.
- Почему? – встряхнулся Хуан. – Думаю, из меня и вправду бы вышел толковый император или даже приличный коррехидор…
Он весело посмотрел на озадаченного друга и добавил:
- Сегодня, старина, ты узришь нечто эпическое... Если, конечно, нас не убьют с тобой прямо сейчас.


Поединок

Той же ночью дон Хосе, старина Судья (к тому же действительно «судья» по занимаемой должности), предавался мечтаниям. Активным мечтаниям, если можно так выразиться, подкрепляемым употреблением особого средства. Вначале оно использовалось доном Хосе как снотворное, но затем приобрело статус лекарства, надежно уводящего слабого духом Хосе туда, где от его взгляда, его слова зависела судьба целой страны, а может, даже и мира. 
Дона Хосе, в общем, нельзя было назвать плохим человеком. Романтик, мечтатель, он всего лишь не был способен к самостоятельным действиям – не смел даже писать стихи, считая себя недостойным литературных упражнений, особенно по сравнению с тем же Философом, у которого все – и поэмы, и судебные жалобы – изливалось на бумагу как-то само собой. Судьба и общественное положение семьи сделали его судьей – человеком, от которого и вправду зависело многое – но реальная ответственность настолько тяготила дона Хосе, что вместо того, чтобы властвовать, он сам еще с детства охотно подпал под влияние своих друзей. Он отказался даже от должности коррехидора, лишь бы не обладать властью большей, чем та, к какой привык.
Когда сколько-то лет назад друзья посвятили его в схему получения денег из ничего, «из того, что представляет собой каждый из нас», как буквально выразился Философ, дон Хосе, не очень нуждавшийся в средствах, лишь поморщился и спросил, что требуется от него лично и какие бумаги ему придется подписывать.    
Постоянные разрушения, которые исполнение этой схемы приносило городу, отзывались легкой болью в сердце дона Хосе и радостью в его душе, потому что схема работала и деньги довольно регулярно поступали самому Хосе, а затем распределялись им между друзьями. Со временем, правда, Философ перебрался во Францию, а рыжий Бык прекратил показываться в городе, так что эту распределительную функцию как-то незаметно взял на себя Монах, за что Судья дон Хосе был ему искренне благодарен. 
На долю Хосе остались формальности и мечты. Свои функции управленца он естественным образом переложил на помощника и весь ушел в облака. Иногда город, логику жизни которого он никогда не понимал и по отношению к которому испытывал необъяснимый и даже благоговейный страх, представлялся ему отдельным разумным существом. Он представал перед доном Хосе могучим, белокаменным и богатым… одним из тех идеальных объектов, о которых ему рассказывал в свое время Философ, достигший, как говорят, уже довольно высоких степеней посвящения. Как же там было, вспоминал размякший Хосе. Ах, да… «И тогда воздвиглись перед ними высокие стены белого города, испещренные искусной резьбой и украшенные драгоценными изразцами»…
Что касается реальности, то она лишь изредка врывалась в жизнь дона Хосе в виде прошений, предписаний и жалоб, а также писем, одно из которых – как раз от Монаха – доставил накануне его слуга.
- Ну вот опять, - бормотал недовольный судья. – Помоги, предоставь… зачем, спрошу я вас, ему понадобились мои люди? А впрочем, какая разница…
Ему даже в голову не пришло, что, предоставляя в распоряжение Монаха один из своих отрядов, он подписывает смертный приговор кому-то из тех самых старых друзей, о которых только что вспоминал с такой ностальгической остротой.
Неведение – привилегия слабых. 

***

По дороге, отделявшей лес от деревянных ворот лагеря, они промчались за пару минут. Дон Хуан эффектно осадил коня, Кристобаль легко, почти по-мальчишески спешился и что есть силы загрохотал по воротам рукоятью меча.
- Кто идет? – лениво откликнулись с той стороны.
- Дон Хуан Сальвахе к дону Мигелю, - прокричал Кристобаль.
- Дон Хуан?!
После короткого разговора, услышать который не представлялось возможным, ворота распахнулись. Дон Хуан, не спешиваясь, в сопровождении Кристобаля въехал в укрепленный лагерь. Неприбранные, взъерошенные, но до зубов вооруженные люди дона Мигеля побросали свои утренние дела, чтобы поглазеть на прибывших. Лагерь выглядел весьма живописно: дымящиеся костры, цветные тряпки, расторопные женщины. Дон Хуан невольно задержал взгляд на крупном, сохранившем остатки старинной резьбы белом камне, бог знает зачем выломанном недавно откуда-то и брошенном недалеко от въезда в лагерь.
- Езжайте прямо, - сказал привратник, оглядывая гостей и тщательно запирая ворота. – Хозяин у себя.
В это время рыжий гигант дон Мигель, встретив дочь в большом дворе перед домом, обстоятельно расспрашивал ее о поездке. Его речь, обычно отрывистая и грубая, смягчалась, как только он обращался к девушке. Любуясь ею, он даже принудил себя проявить некоторый интерес к приобретенным ею накануне тканям и безделушкам. Он зашел так далеко, что хотел было приобнять дочь за талию, но невольно закусил губу и опустил руку. Возвращаясь из Пуэбло Рико, он так неловко и нелепо упал с лошади… 
- Отец! - Девушка поправила его плащ и протянула ему украшенную серебром уздечку. - Смотри, какая красивая!
Однако сцена была неожиданно прервана одним из людей дона Мигеля – растрепанный, запыхавшийся, он подлетел к хозяину:
- Дон Хуан!
- Что – дон Хуан? – нахмурился дон Мигель и всем корпусом повернулся к посыльному.
- Он самый. Дон Хуан Сальвахе, - гонец еще не отдышался и говорил довольно бессвязно. – Сейчас будет здесь.
Дон Мигель явно ничего не понимал и оттого начинал сердиться.
- Что ты несешь? Почему здесь? – он выпустил дочь, и девушка отошла от него, ничуть, впрочем, не расстроившись из-за его нарастающего гнева.
- Только что приехал…
- Кто приехал? Куда приехал?! – встретившись с непонятным, дон Мигель привычно свирепел и повышал голос. – Вы что, впустили их в лагерь?! Сколько с ним человек?!
- Их всего двое, мой господин…
- Двое? Двое?! Он что, с ума сошел, этот ваш дон Хуан?! 
- Еще нет, - ответил ему чей-то голос, спокойный и ясный. – У вас отличный лагерь, дон Мигель. Вы где-то обучались военному делу?
При звуках этого голоса произошло много интересного. Рыжая донья, бросив взор на приезжих, залилась краской и поспешно отодвинулась в сторону, не покинув при этом места предстоящих действий. Люди дона Мигеля, слонявшиеся до этого по двору, – уже не полусонная рванина, а вполне себе вооруженная гвардия, - придвинулись ближе к прибывшим, кое-кто обнажил оружие. Кристобаль нервно вздрогнул, стараясь сохранить при этом ту легкую и почти беспечную позу, которую так тщательно скопировал со своего командира, а дон Мигель… едва взглянув на дона Хуана, он побледнел и замер, как будто увидел не человека, а какого-нибудь кентавра или оборотня. 
- Я не вовремя, дон Мигель? – спросил дон Хуан, сдерживая танцующего коня. От него, разумеется, не укрылась столь странная реакция хозяина лагеря. Человек более тщеславный приписал бы ее исключительно своему эффектному появлению (отчасти, конечно, так оно и было, ибо по плану дона Мигеля его противник еще даже не должен был догадаться, что он, дон Мигель, ищет с ним встречи), но дону Хуану это изумление показалось все-таки чрезмерным.
- Откуда ты… - начал было Мигель… Слова прозвучали так хрипло и глухо, что ему пришлось торопливо прокашляться, краска вернулась в лицо.
– Прошу… дон Хуан, - громко сказал он, как бы отменяя этим свою предыдущую фразу. – Что привело вас ко мне… - вообще, он хотел сказать что-то вроде «что ты тут делаешь», но вовремя вернулся к хорошим манерам. – Ко мне… в столь ранний час.
- Вы искали встречи со мной, дон Мигель, - сказал дон Хуан, спрыгивая с коня. Кристобаль, тревожно оглянувшись, последовал его примеру.
- Экх, - дон Мигель, очевидно, опять пришел в некоторое изумление. – Да…
Но тут он наконец-то взял себя в руки.
- То есть, нет. Вы ошиблись, мой молодой друг, - твердо сказал Мигель. - Я не покидал своего жилища… долго.
Выражение лица дона Мигеля быстро приняло непроницаемо-хамское выражение. Дон Хуан, который успел оглядеть и дом, и двор, и лагерь, и прекрасную донью (об этом не думать, не думать!), мысленно вздохнул с облегчением: иметь дело с растерянным, изумленным врагом ему было неинтересно и как-то не очень радостно. 
- Но это же замечательно, дон Мигель! – сказал он. – Это почти полностью решает наш спор, который еще даже не успел начаться.
- Какой такой спор?!
- Ах, сущие пустяки, - ответил Хуан со светской непринужденностью. – Вопрос о десятке болванов, называющих себя вашими людьми и утверждающими, что вчера вы были с ними в Пуэбло Рико…
Дон Мигель набычился, по рядам набежавших зрителей пронесся ропот.
- Но поскольку, - не меняя тона, продолжал дон Хуан, - они очевидно лгут, с вашего позволения я сочту возможным поступить с этой рваниной по своему усмотрению. Я думаю их повесить…
Люди Мигеля разразились проклятиями. Кто-то схватил коня Кристобаля под уздцы, кто-то едва не толкнул дона Хуана.
- Назад! – рявкнул Мигель. - Как зовут этих ваших…  людей? – спросил он.
- Не моих, дон Мигель, не моих, – покачал головой Хуан. – Насколько я помню, эти несчастные носят какие-то варварские имена. Полшкуры, Араб… простите мою забывчивость, дон Мигель...
Ему буквально не дали договорить.
- Убить их! Пристукнуть! Повесить! – раздавалось со всех сторон.
Гвардия, осклабившись, обнажила оружие и шагнула к гостям, ожидая лишь кивка своего рыжеволосого господина.
- Чего с ними разговаривать?!..
Кристобаль положил ладонь на рукоять меча, дон Хуан чуть развернулся, освобождая пространство для маневра.
- Назад! – проревел дон Мигель своим людям. Он обвел глазами толпу и только сейчас заметил, что дочь его упорно стоит на месте, стараясь не пропустить ни единого слова.
- Чего вы хотите? – обратился он к дону Хуану.
- Я вызываю вас, дон Мигель, – просто сказал Хуан. – Это лишит вас необходимости разорять нищие поселения и ждать, пока наша встреча произойдет сама собой.
- Все назад! – снова зарычал дон Мигель: еще секунда – и он потерял бы над людьми всякий контроль…
- Я принимаю бой, - ответил он громко.
Задние ряды зрителей напирали на передние, все толкались и кричали свое. Двое или трое «офицеров» дона Мигеля, внимательно следившие за событиями, кинулись расчищать площадку для боя: под их криками и ударами люди быстро отхлынули назад, так что спорящие стороны оказались как бы на разных концах небольшой арены.
- Подержи, - дон Хуан, скинув плащ, оглянулся в поисках Кристобаля.
- Что ты делаешь?! – яростно шептал тот. – Посмотри на этих макак! Ну, убьешь ты Мигеля, куда нам потом деваться?!
- Я его не убью, - ответил Хуан.
- Но…
- Подожди.
Тем временем несколько людей дона Мигеля подбежали к своему командиру, помогая ему освободиться от толстого, подбитого мехом жилета.
- Смотри, у него что-то с левой рукой.
Дон Хуан хотел было сказать что-то вслух, но тут…
- Отец! Прошу тебя, остановись!
Полная, как спелая луна. Мягкая, как… Карамельная лебедь подбежала к отцу:
- Что ты делаешь, ты же ранен!
Она обняла его, но сразу и отвернулась, бросив на дона Хуана из-под ресниц быстрый взгляд, какой-то глубокий и жадный, словно стараясь навсегда запомнить его таким, как сейчас. Хуан чуть медлил и тоже глядел на нее, и тоже алчно – как гончая на оленя. Ее близость производила на него очень волнительное действие; она была хороша как сзади, так и спереди – даже не решить, где лучше, и сдерживаться ему было… непросто ему было сдерживаться! От девушки исходил какой-то притягательный аромат влечения, а фигура… просто в голове мутится.
Дон Мигель бесцеремонно отпихнул дочь:
- Прочь отсюда! Немедленно ступай в дом!
Дон Хуан сделал шаг вперед:
- Что с вашей рукой, дон Мигель? – спросил он.
- Неважно! – зарычал Мигель. – К бою!
Однако на арене предстоящих боевых действий показалось новое действующее лицо: один из «офицеров» хозяина отделился от группы оживленно жестикулирующих товарищей и встал между доном Мигелем и его оппонентом.
- Мы против, - громко и насмешливо сказал он, и толпа сразу притихла. - Этот мальчишка, - он кивнул на дона Хуана, который едва ли подходил под определение «мальчишки», ибо на вид ему было не меньше двадцати пяти лет, - дерется не так, как ты или я. Он известен необычной манерой боя, если ты позабыл. Я не помню противников, которые не ушли бы от него на тот свет... А ты ранен, и это против правил.
- Не вмешивайся! – заорал было дон Мигель, но у говорившего неожиданно появился сторонник – сам дон Хуан.
- Все верно, дон Мигель. Мы не в равных условиях. В то же время я не вижу возможности отложить поединок…
- Он будет драться с завязанными глазами, - так же насмешливо продолжал «офицер», обводя слушателей выразительным острым взглядом. Из толпы раздавались одобрительные выкрики: очевидно, правила предстоящего поединка, выработанные группой его друзей, уже распространились в недрах скопления зрителей.
- И не своим оружием.
Толпа снова отозвалась криками одобрения. Карамельная лебедь зажала руками рот и отступила на пару шагов, поддерживаемая старой дуэньей, которая непрерывно что-то шептала ей в ухо. Кристобаль бросился вперед:
- Я против! Это неслыханно! 
- Я согласен! – сказал дон Хуан. На площадке снова воцарилась тишина. - Однако, дон Мигель, в случае вашего поражения я потребую от вас… некоторой контрибуции.
- Моего поражения?! – захохотал дон Мигель. Мысль потешиться над противником явно пришлась ему по душе. – Ты будешь драться вслепую и уже считаешь мою контрибуцию?
- Да, - так же спокойно ответил Хуан. – Вы будете кое-что мне должны.
- Что угодно! – беспечно перебил его рыжий. – Эй, парни! Освободите место и завяжите ему глаза. И принесите меч, в оружейной справа от входа. 
Под напором офицеров-распорядителей зрители вновь отхлынули от спорящих, несколько человек бросилось за оружием. Дон Хуан медленно, словно раздумывая о чем-то, отступил на пару шагов, снял пояс с мечами и протянул его Кристобалю.
- Где ж это видано, - бубнил старый солдат, – с завязанными глазами? А ты тоже хорош! Или это все из-за пышной красотки?
- Кристобаль… Я хочу, чтобы ты все время был здесь, на этом самом месте, и держал мечи наготове, вот так… Договорились? Думаю, это не понадобится, но все же… я точно должен знать, где ты стоишь.
- Сейчас тебе еще и меч подсунут дрянной, сломается при первом ударе.
- Ты меня понял?
- Да-да, командир, я буду стоять вот тут.
- Отлично. Я готов! – объявил дон Хуан и сделал шаг вперед. К нему тут же подошли двое и грубо завязали ему глаза длинным белым платком. Дон Хуан хотел было поправить повязку, но «ассистенты» не позволили ему это сделать и еще туже затянули платок. Толпа загоготала. Дону Хуану ничего не оставалось, кроме как помотать головой, привыкая к новому положению.
На другом конце площадки, шагах в семи, дон Мигель безмолвно наблюдал за происходящим. Кристобаль, продолжая проклинать все и вся, впился взглядом в дона Хуана.
- Негодяи… - повторял он.
Карамельная лебедь, едва дыша, стояла поодаль, но с поля битвы все же не удалилась. Зрители заключали пари, и пока неясно было, получат ли победители прибыль: все ставили на дона Мигеля. 
Наконец посыльные принесли меч и с бранью и хохотом сунули его в руки дону Хуану. Он сделал им знак отойти, покрутил меч в руках, проверяя баланс, и вдруг швырнул его наземь.
- Прикажите подать боевое оружие, дон Мигель. Я не буду драться этой палкой.
Те, кто принес меч, взвыли и принялись осыпать дона Хуана проклятиями, но их остановил дон Мигель:
- Справа от входа в мою оружейную, - приказал он голосом, не терпящим возражений. - Следующий же шутник подохнет от моей руки.
Наконец все было сделано. Дон Хуан, получив меч, сделал несколько финтов и взмахов, кивнул и отсалютовал своему невидимому противнику.
- К бою!
Дон Мигель не стал медлить и начал обходить соперника справа. Дон Хуан, не опуская оружия, повернулся следом… Внезапно рыжий кинулся на врага, намереваясь нанести сокрушительный удар сверху вниз и быстро покончить со всем этим делом.
- Негодяй, негодяй, - шептал Кристобаль, – негодяй…
В последний миг, когда меч рыжего почти коснулся его волос, дон Хуан словно проснулся. Молниеносно отступив, он подставил свой меч, отклоняя влево направление удара дона Мигеля и погасив тем самым атаку, и тут же отступил еще на шаг, снова оказавшись к дону Мигелю лицом. 
Толпа притихла, кто-то громко присвистнул.
- Ох, - выдохнул Кристобаль, - негодяй.
Дон Мигель издал рычание, поднимая оружие и обрушивая его на дона Хуана целой серией убийственных, тяжелых ударов: в пылу боя он позабыл про больное плечо и держал меч обеими руками. Дон Хуан едва не пропустил атаку, но быстро уловил характер движений противника и, отступая шаг за шагом вправо, в центр площадки для боя, отбивал удары с таким хладнокровием, словно находился в тренировочной зале. Он не видел дона Мигеля, но безошибочно чувствовал его движения.
Тяжело дыша, дон Мигель опустил меч и сделал для передышки два шага назад. Хуан замер, как изваяние, словно прислушиваясь к тому, что может сейчас произойти. Дон Мигель, еще не остыв, с диким воплем снова кинулся в бой, - череда нападений сверху и слева, - вложив в это все свои немалые силы. Однако второй натиск, при всей его ярости, технически точно повторял первый, и дон Хуан без видимого напряжения отбил все выпады один за другим.
- Вы злитесь, дон Мигель, - произнес он, когда гигант вновь взял передышку.
В притихшей толпе зрителей раздавались редкие хлопки и возгласы одобрения. Карамельная лебедь и Кристобаль, не глядя друг на друга, стояли, прижав руки к груди, заломив пальцы, почти в одинаковых позах. Противники вновь разошлись в разные стороны, и снова нападение начал дон Мигель.
На этот раз он слегка поменял тактику, проведя одну за другой две стандартных атаки, которые дон Хуан отбил с присущей ему нечеловеческой точностью. Но внезапно, опустив меч и совершая крутой разворот, рыжий гигант бросился на Хуана, намереваясь снизу вверх вспороть ему бок. Дон Хуан, лишенный возможности видеть, не сразу разгадал этот маневр и погасил удар лишь в последнюю долю мгновения. Острие противника скользнуло по его ребрам, разрезав кожаный жилет, служивший Хуану чем-то вроде доспеха. Дон Хуан быстро отступил, также разворачиваясь, и, не расцепляя мечей, обвел свой клинок вокруг клинка соперника, при этом сразу оказавшись вне зоны досягаемости дона Мигеля. Он тут же пошел в наступление, нанося Мигелю удары – один за другим, с разных сторон, так что рыжий едва успевал их отбивать, не понимая их логики и не имея возможности предугадать, где будет нанесен следующий. Не меняя темпа, не давая противнику опомниться или сосредоточиться, дон Хуан шаг за шагом методично оттеснял дона Мигеля в угол, где стоял Кристобаль. Звон мечей задавал жесткий ритм: один, два, три…
- Ох, ох, ох, - продолжал стонать Кристобаль.
Четыре, пять, шесть…
На седьмом ударе дон Хуан отбил вооруженную руку дона Мигеля далеко в сторону и коснулся острием меча его незащищенной груди. Выждав долю секунды – ровно столько, чтобы дон не успел среагировать – он отступил и замер. Казалось, победа была за ним – академично, но несомненно… Однако дон Мигель отнюдь не собирался сдаваться. Ставки дона Хуана возросли, что верно, то верно, но и дон Мигель не зря стяжал славу отличного фехтовальщика.
Он взревел, как дикарь, и кинулся на дона Хуана, разозлившись на этот раз не на шутку. Сталь пронзительно зазвенела, и искры полетели с клинков: дон Мигель наносил удары оглушительной, сокрушающей силы, сообразив наконец, что тактика непредсказуемости дона Хуана идеально применима для победы над ним же самим – поскольку дон Хуан ничего не мог видеть. Дон Мигель обрушивался то слева, то справа, то сверху, то снизу и сбоку, заставляя противника отступать, и вот уже какой-то особенно удачный удар окрасил руку его врага в алый цвет крови.
- Крови! Крови! – вопила толпа. Дон Мигель снова атаковал, скупо и верно, и клинки сошлись в поцелуе ненависти. Громкий скрежет, визг стали и крики людей, еще немного – и все будет кончено. Кристобаль вытянулся в струну, стараясь не упустить ни единого движения своего командира. Поражение дона Хуана означало их общую и не очень приятную смерть… Дон Хуан заставил клинок соперника опуститься почти до самой земли. Незаметным движением он ушел назад и влево и в тот момент, когда дон Мигель только начал поднимать меч для новой страшной атаки, вдруг точно и безжалостно пошел в наступление.
Удары следовали так часто, что звон от них слился в один протяжный гул. Дон Хуан избрал мишенью правую, здоровую руку дона Мигеля: не выдержав натиска, дон Мигель отступил, дон Хуан резко сменил направление атаки, один выпад, другой… дон Хуан позволил своему клинку скользнуть по руке противника вниз и мощным ударом выбил оружие у дона Мигеля. Длинный меч отлетел в сторону. Дон Хуан, не останавливаясь, сделал полный поворот, на мгновение оказался лицом к лицу с доном Мигелем, взмахнул мечом перед самыми его глазами, заставив его отпрянуть, и завершил поединок, отступив на пару шагов.
- Вы проиграли, дон Мигель, - сказал дон Хуан. Он раскрыл ладонь левой руки и позволил чему-то легкому и невидимому упасть на землю. – Я победил.
Он сорвал с головы повязку и потер лоб рукой. Толпа взвыла. Дон Мигель инстинктивно поднял руку к лицу, огладил скулы и подбородок, свел пальцы щепоткой. «Офицеры» обсуждали подробности боя, Кристобаль едва не пританцовывал от счастья...
Рыжий дон непонимающе глядел то на свою руку, то на победителя. Своим последним движением дон Хуан срезал часть его бороды! Ошеломленный, дон Мигель потер подбородок. Это немыслимо… Такого просто не может быть. Сказать сейчас одно только слово – и банда преданных ему людей сотрет этого Хуана с лица земли…
Какое-то движение привлекло его внимание. Карамельная лебедь, закрывая лицо руками, бросилась в дом. Да, одно только слово…  Как бы ни был хорош противник, с сотней-другой человек ему все же не справиться.
Дон Хуан воткнул меч в землю и оперся о него рукой. Времени, на самом деле, было в обрез: толпа головорезов, разогретая зрелищем и подсчетом ставок, уже разделилась на части. Кто-то выражал восхищение поединком, кто-то обвинял Хуана в жульничестве. Человек не может так биться вслепую! Кристобаль, воспользовавшись суматохой, взял под уздцы коней. Он незаметно приблизился к дону Хуану, встав позади него и держа наготове пояс с мечами.
- У нас мало времени, дон Мигель, -  сказал Хуан устало.
- Ты победил, - медленно кивнул дон Мигель и обвел глазами толпу своих людей, уже готовых кинуться друг на друга. Похоже, никто из них не понял, что именно сделал дон Хуан для победы. «Мальчишка» имел твердые представления о рыцарской чести…
- Я позволю тебе убраться отсюда живым. Езжай к другим воротам.
- Контрибуция, -  напомнил Хуан, засовывая за пояс мечи.
- Эй, ты! – крикнул дон Мигель одному из «офицеров», всегда бывших неподалеку. – Возьми коня и проводи гостей к западным воротам.
Офицер умчался исполнять приказание. Дон Хуан, которого никак нельзя было обвинить в медлительности, уже поставил ногу в стремя.
- Год за годом ты нападаешь на город, разоряя один и тот же район. Почему? – спросил он.
На мгновение лицо дона Мигеля приняло точно то же выражение изумления, почти граничащего с ужасом, как в самом начале встречи с доном Хуаном… Из-за угла дома показался офицер верхом на коне. Потасовка в толпе уже началась. Кристобаль, который, как показалось Хуану, минуту назад говорил с кем-то, кивнул и уже развернул коня.
- Не могу… – начал было Мигель, но времени, действительно, не было, и дон Хуан легко вскочил в седло.
- Мы увидимся, - бросил он на прощание. – Ты мне должен.
Втроем они проскакали буквально сквозь толпу, выехали к распахнутым воротам. На выезде офицер резко осадил коня, а дон Хуан и Кристобаль во весь опор помчались к серому зимнему лесу.


Игры

Бескрайняя равнина под бездонным небом, боги и ракшасы;… Зачем вы прогневали бессмертных богов, Странствующие в ночи? Зачем, Равана, ты послушался тайного шепота и похитил прекрасную Ситу? Колесницы Индры разметут в прах твою армию, и десять твоих синекожих голов вознесутся, истекая кровью, над стенами родного города, который ненадолго переживет тебя. Великая Ланка, легко парящая над землей, падет в ее темные глубины, чтобы никогда уже не воскреснуть, и чтобы сама память о ней вечногорящей раной запечатлелась в самом сердце твоего народа, источая неизбывную тоску и боль…
Седой философ привычно встал в центр фигуры и хорошо поставленным голосом запел заклинание, над текстом которого корпел все последнее время. Сегодня ему должен был попасться «иноземный» демон, демон-охранник, вечно бродящий по берегам первородных вод, омывающих любой из миров.
Истинный адепт должен иметь сердце из камня и быть готов ко всему – нищете, безвестности, смерти…

     Алхимия – опасная гордыня...

Но все прошло как по маслу. В стоящем на столе алембике; с восковым гомункулюсом вскипел и сгустился воздух. В комнате повисла глухая тишина, а затем эту тишину раздвинул нечеловеческий стон и вполне человеческие проклятия. Душа адепта билась о грудную клетку так, что даже заныли зубы. Гений, гений, думал он о себе с восторженной гордостью, вот ведь добился же своего!

     Как Бог-отец – Вселенная в руках…

Кожа гомункулюса стала синего цвета, он задергался, замигал и наконец открыл свои круглые страшные глаза.
- Человечье отродье, чего тебе надо?
- Взгляни сюда, демон. Я покажу тебе ровно столько, сколько требуется. Ты видишь? Ты понимаешь?
- Отпусти меня, грязный, пропащий человек! Зачем мне тебе помогать?
- Я верну тебе свободу.
В ответ демон издал серию непристойных звуков. Философу повезло, что алембик был качественно запаян, а не то к непристойным звукам присоединился бы еще и соответствующий запах.
- Я не обману тебя, - ничуть не смутившись, добавил человек.
Гомункулюс замер. Ответить на непроизнесенный вопрос ему ничего не стоило, ибо ответа он не знал.
- Я не знаю, - помолчав, по-простому сказал он.
- Не знаешь?! - в голосе алхимика прозвучали сладостные нотки отчаяния, но тут он взял себя в руки и снова запел какое-то заклинание, одновременно вычерчивая мечом в воздухе сложные фигуры. Гомункулюс заорал и кинулся на стенки алембика, но тот был не только отлично запаян, но также и очень хорошо закреплен. Человек умолк. Отдышавшись, синекожий демон вновь разразился проклятиями:
 - Ничтожная отрыжка! Это ты не знаешь, чего хочешь! Я не вижу, потому что не видишь ты!
Философ выглядел озадаченным:
- Я ищу своего сы…
- Нет! Он не нужен тебе, как не нужны ни деньги, ни золото. Вы, люди, никогда не можете ясно выразить свои мысли.
«А ведь он прав, - с некоторой досадой признал алхимик. – Как же трудно иногда бывает признаться… что ты не знаешь, что ищешь. Мне просто»…
- Мне скучно, - сказал он вслух.
Демон молчал, прикрыв восковые глаза. Стоило человеку хоть в чем-то с ним согласиться, как он почувствовал себя гораздо бодрее. Не дождавшись ответа, человек снова поднял свой легкий и блестящий, словно игрушечный, магический меч. Синекожий встрепенулся и быстро заговорил:
- За голову – голову. Услуга обойдется тебе в одну жизнь.
- Перебьешься, - ответил человек, но на самом деле его душа не находила себе места. Сегодня что-то выйдет, что-то получится, а за это «что-то» можно было заплатить чем угодно. «Могущество… могущество!»…
- Я уже потерял одну жизнь в объятиях Трисмегиста…
- Только не надо об этом, - нагло перебил его демон. - Это волнует тебя лишь на словах. И потом, у тебя ж больше нет детей! Мне всего лишь нужна девушка.
- Кровь девственницы? – деловито спросил адепт.
- Нет, не кровь. Я же не некрофил, человек! А девственницы, как правило, неискусны в любви… Подойдет любая, только не очень страшная и старая.
- А что я получу?
- Того, кто точно знает, что хочет. И, возможно, что-то еще.
- Это как?
- А где девушка?
Алхимик снова помолчал.

     От яблока сомненья половина - 
     И снова ты у пропасти греха.

Что он знал о тех, один из которых попался сегодня в его искусный пентакль? Вечные изгнанники, пораженные в великой борьбе и осужденные непрерывно скитаться по берегам той бесконечности, что могла бы сравнять в могуществе людей и богов… Однако, что бы ни думал алхимик, демон его не обманывает. В его положении ни молчать, ни обманывать физически невозможно.
- Девушка будет.
Философ уже убивал. Правда, убивал как солдат и как дуэлянт… Но он же сказал – девушка будет. Значит, будет! По сравнению с первой жертвой, вторая – ничтожна.
- Иди и выполни свое обещание, демон! Твоя тень останется у меня заложником.
Демон зашевелился.
- Даю тебе двенадцать часов нашего времени, - продолжал человек. - Не вернешься – сам знаешь, что будет. Не пощажу.
Алхимик поднял меч. Демон-охранник невольно сжался в теле гомункулюса, но на этот раз движения заговоренного оружия принесли ему не боль, а свободу… свободу ручного беркута.
Гнетущая тишина рассеялась, и философ тяжело вздохнул, оглядывая свою тайную комнату, тайную жизнь. Алхимия…

     Печали мира – сердце черной ртути,
     Огонь и сера – это соль земли…

Еще не поздно было отречься от прошлого, обратиться к Богу, аннулировать нелепый договор и никогда больше не возвращаться к проклятому искусству трижды величайшего Трисмегиста. Путешествовать, забыть обо всем на свете…

     И небеса раскрылись на распутье
     Где семь дорог над пропастью легли.

Двенадцать часов… В ожидании срока алхимик не находил себе места. За обедом он почти ничего не ел, потом наугад достал толстую книгу…
«Чтобы изготовить эликсир мудрецов, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай»…
Сын мой!
Что было бы, если бы он никогда не ступал на эти дороги?!

***

- Кто-то едет за нами, - сказал Кристобаль, прислушиваясь, - шагах в двадцати.
Дон Хуан согласно кивнул:
- Подождем.
Прошло не больше часа с того момента, как они выехали из гостеприимной резиденции дона Мигеля. Дон Хуан спешил и придержал коня лишь потому, что тропинка здесь шла по очень узкому месту. Слева – густые заросли, справа – нагроможденье камней.
- Я хотел кое-что тебе сказать, - начал было старик солдат, когда они снова выехали на удобную дорогу и остановились в ожидании.
- Очень срочно? – дон Хуан поднял бровь.
- Наверное, нет, но…
- Тогда потом, - поморщился дон. – Я устал.
Они стояли, почти не шевелясь, лишь переступали изредка кони: цок- цок… «Цок-цок», - эхом отозвалось из-за поворота дорожки. Тот, кто ехал за ними, был осторожен, но при этом не очень старался скрыться: он был, как будто, не уверен в том, что следует туда, куда надо.
Минута, две – и на открытом пространстве пред очи дона Хуана и его друга предстал молодой, очень широкий и крепкий всадник с открытым лицом и светло-рыжими волосами, которые сразу выдавали его родство с доном Мигелем.
- Ты кто и почему сюда едешь? – спросил дон Хуан.
Всадник остановился. Его лошадь топталась на месте, выражая нерешительность хозяина.
- Я… - начал парень гудящим тяжелым басом, - Фернандо… такое у меня имя.
Молодой человек смущенно замолк.
- Очень хорошо, - ответил дон Хуан, желавший закончить беседу как можно скорее. – Это Кристобаль, а это я. Чего ты хотел?
- Я… - снова замялся всадник, - хотел бы…
Повисла пауза. Дон Хуан нетерпеливо передернул плечами. Кристобаль смерил Фернандо выразительно-уничижительным взглядом, под которым тот наконец-то закончил:
- Я хочу ехать с вами.
Дон Хуан и Кристобаль обменялись взглядами.
- Зачем? – спросил дон Хуан.
- Не люблю дядю… Из-за него погибли родители…
Снова пауза.
- Вероятно, на твоем месте я б тоже его не любил. А кто твой дядя?
- Дон Мигель.
Кристобаль крякнул, дон Хуан и бровью не повел.
- Сколько с тобой человек?
- Я один.
- Так чего тебе надо?
- Я… я слышал о вас, - вдруг воодушевился Фернандо, - дядя Мигель много носился с планами, как вызвать тебя, то есть вас, дон Хуан, на встречу. – Тут дон Хуан и Кристобаль снова переглянулись. – Мне кажется, кхм, что то, что ты делаешь… делаете… вы делаете… Я имею в виду, защищаете от таких, как мой дядя, обычных, простых людей – это благородно и правильно…
- Я всего лишь осуществляю план мести, - довольно прохладно ответил Хуан. – То, что кажется тебе исполненным высокого смысла – на самом деле не больше, чем семейное дело.
Кристобаль сердито взглянул на дона: он терпеть не мог, когда дон Хуан говорил о себе в таком тоне.
- Все равно, - Фернандо упрямо наклонил голову и стал похож на молодого бычка. – Я еду с вами. Если, конечно, вы позволите, дон Хуан.
- А если нет? 
- Все равно поеду. Увидите, я вам пригожусь…
- Не знаю, - в свою очередь помолчав, сказал дон Хуан. – Не уверен, что ты хорошо обдумал свое решение. И если тебе придется столкнуться со своими бывшими родичами?
Рыжий пожал широченными плечами:
- Я и без того каждый день с ними сталкиваюсь.
- А дон Мигель, стало быть, твой родной дядя?
- Нет, не родной. У моего отца и дяди Мигеля – общий троюродный дед. То есть у моего прапрадеда была сестра…
Дон Хуан потер рукой висок.
- Хорошо, - наконец, сказал он. Его конь, уставший стоять, танцевал и вскидывал голову. – Убивать тебя мне не хочется, а что делать с тобой, еще не решил. Езжай, но имей в виду, я не очень тебе доверяю. Поговорим позже… Выкинешь хоть одно коленце, тебе конец. И не мешкай, я тороплюсь.
Он резко поднял коня на дыбы, развернулся и сразу скрылся из виду – времени на разговоры не было совершенно. Кристобаль, смерив Фернандо подозрительным взглядом, пропустил его вперед, оглянулся и направился следом.
Они остановились на короткий отдых только тогда, когда Кристобаль уже в сотый раз признался себе, что сейчас свалится с коня от усталости.
- Часа в три надо быть в лагере, - сказал дон Хуан, посмотрев на небо. – Надеюсь, наши молодцы хорошо отдохнули за эти дни.
Кристобаль, кряхтя, слез с коня и потянулся. Могучий Фернандо тоже спешился. Он быстро привязал к дереву своего жеребца, обтер его и теперь неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что еще сказать или сделать.
- Ты что-то хотел, Кристобаль? – спросил дон Хуан у своего солдата.
- Да-а, - Кристобаль исподлобья взглянул на Фернандо, - хотел.
Дон Хуан поднял брови.
- Да нет, - сказал старик, - ничего особого.
Он залез в недра своего одеяния и достал что-то маленькое, завернутое в пергамент.
- Старая кошка тебе передала, - сказал он и, отвернувшись, занялся лошадьми.
- Старая кошка?! – переспросил Хуан. Рыжий Фернандо слегка хмыкнул.
- Да, - невозмутимо ответил солдат. – Она. Я имею в виду…
- А это зачем? – продолжал дон. На его ладони лежал медальон на шнурке – ладанка из цветного венецианского стекла, внутри которой блестела светлая капля жидкости.
- Кхм, - произнес Кристобаль. – Она сказала, что меч, которым дрался Мигель, был отравлен и что это отличное противоядие…
Фернандо хихикнул. Ветеран сверкнул на него глазами, и он снова принял суровый вид.
- Бред какой, - искренне сказал дон Хуан. По правде сказать, от карамельной госпожи «старой кошки» он предпочел бы получить нечто более романтическое, чем склянку, хотя и понимал, что на романтику у девушки просто не было времени. Он поднял кулон за шнурок, еще раз поглядел на него и спрятал где-то на поясе.
- Ты же знаешь, я не ношу украшений… Но все равно спасибо, мой старый друг.
- Леонора вечно выдумывает, - вдруг добродушно прогудел Фернандо. – Не обращайте внимания, и меч не отравлен. Считайте, что просто, знак внимания.
- Без тебя догадались, -  ядовито прошипел Кристобаль.
- Леонора, - с удовольствием произнес дон Хуан. – Прекрасная Леонора. Ты знаешь ее?
Молодой человек кивнул:
- Сестренка… Четвероюродная. Она хорошая, ее все любят.
- Хм, – дон Хуан тем временем смотрел на пергамент, в который был завернут флакон. – Четвероюродная, вот как, - он повертел пергамент в руках.
- Тут, кажется, что-то написано.
Встав так, чтобы на послание не падало тени, он с трудом разобрал полустертые слова: «…надеешься победить…? неуязвим для… невиданного оружия богов?… забыл о предательстве, неукротимый. Настоящий удар придет оттуда, откуда не ждешь… Ланка изойдет кровью, захлебнется… сгорит… и необъятны будут скорбь и гнев Ночного народа, навек потерявшего и свой дом, и свою свободу»... 
Кристобаль невольно поежился – ассоциации не из приятных.
- Что это? – спросил Хуан. – Стихи? Что скажешь, Фернандо?
Рыжий морщил лоб, усиленно соображая.
- Кажется… я слышал похожее… от дяди… случайно. Он бормотал под нос что-то… из этой поэмы, да, точно… «великая Ланка, легко парящая над землей»… еще о каких-то варварах и дурацких причудах Философа… А! Верно. Стихи написал Философ... Да. Но только больше я ничего про это не знаю, дядя не любитель поэзии. Наверное, старая ведьма просто случайно схватила кусок.
- А кто такой этот Философ? – полюбопытствовал дон Хуан, убирая пергамент.
Фернандо снова пожал плечами:
- Какой-то старинный друг дона Мигеля. Я, вообще, мало что знаю о его жизни. Я с ним недавно, и я его… он меня… - тут снова повисла длинная пауза.
- Да-да, - произнес Хуан, - вы с ним друг друга не любите.
Он посмотрел на Ферднандо в упор.
- Знаешь, что произойдет этой ночью?
- Н-нет. Но дон Мигель мечтал с тобой повстречаться, и раз ты спрашиваешь… Вы спрашиваете… наверное, вы будете драться? Да?
- Да, - ответил Хуан. – Возможно, ты знаешь, где?
Фернандо отрицательно покачал головой:
- Нет… Правда, нет. Я еще ни разу не участвовал в делах дона Мигеля и… не хотел в них участвовать. Одна из причин, почему я тут… я… - он опять замолчал. Ему вообще нелегко давались длинные предложения. – Не знаю.
Дон Хуан больше ничего ему не сказал. Подозвав Кристобаля, он несколько минут о чем-то с ним говорил, потом вскочил на коня и, не прощаясь, скрылся среди пустых деревьев.
«Старею, - думал старина Кристобаль, провожая его глазами. Что-то сильное и костлявое, непривычное и страшное сжимало его сердце, когда он глядел сегодня на своего командира. – Старею». 
Без дона Хуана Фернандо почувствовал себя неуютно, однако долго скучать ему не пришлось. Кристобаль осмотрел копыта лошадей, поправил седельные сумки, хлебнул из фляги и скомандовал:
- Поехали… Фернандо.

***

Горничная не удивилась, когда хозяин почти в полночь попросил ее прибрать в своей лаборатории. Опять наалхимичил, старый чудак… да не такой уж и старый, скорее мудреный. Однако она все же не ожидала, что дверь с треском захлопнется у нее за спиной и что ее будет невозможно открыть.
Девушка не испугалась. Мало ли что хозяин наколдовал. Она повернулась, отыскивая взглядом адепта великих тайн. Тот стоял в центре комнаты, бледный и сосредоточенный, и разговаривал с пустотой. Девушка покачала головой, не решаясь громким словом нарушить транс своего господина. Она огляделась, отыскивая место, где можно было бы присесть и переждать мистерию, и увидела, что прямо у ее ног стоит массивный золотой кубок.
Дорогой вещи не место на полу. Девушка нагнулась, подняла его с пола… Глухая тишина забила собой все пространство. Из пустого кубка повалил густой синий дым, складываясь человекоподобными очертаниями, и с тусклым хохотом охватил ее всю. Ей стало нестерпимо страшно… Она отчаянно завизжала… но, даже проваливаясь в пустоту, не подумала о том, что хозяин всего лишь продал ее, как котенка. 
Философ, бледный как лунный свет, опустил голову. Подумаешь… Всего лишь одна из семи дорог над пропастью.

     Да, мир жесток – за все своя расплата…

Дым пропал. Демон забрал свою награду.

     За каждое движение во тьме…

Восковой гомункулюс внезапно крупно задрожал и пронзительно вскрикнул:   
- Что ты сде-лал?!
Философ хотел было что-то спросить, что-то строго ответить… но почему-то сдержался. Демон казался жалким, как мокрый щенок.

     Мрак истины безумьем опечатан…

- Я же был совсем чис-тый! – голосил восковой эмбрион. - Я чистый, я всегда выметаю грязь!

     Свет лжи как будто боговдохновен.

Его причитания сбивали адепта с толку: и вот за это он только что отдал человеческую жизнь?! Сделки с демонами всегда глумливы.
- О! Я уже вижу, – вдруг зашептал гомункулюс, прижавшись к стенкам колбы. - Черные тучи! Синие, как печаль, и черные, как безумие…
Медленно человек поднял свой магический меч:
- Помолчи, демон.

     Горящий взор фанатика-пророка
     Откроет душу мира наугад…

Гомункулюс затравленно огляделся. Алхимик стал речитативом читать заклинание…
Хлоп!
Колба едва не разлетелась на части. Стол, на котором она стояла, содрогнулся, будто в его недрах взорвался порох, колба почернела и начала покрываться трещинами.
- Ошибся, - произнес голос индийского демона. – Сейчас.
Изумленный, Философ опустил меч. Магические ли словесные формулы произвели эти странные перемены, или ракшаса просто вернулся, потому что решил исправить ошибку?!

     Доверчивым -  окольная дорога…

Однако долго удивляться ему не пришлось: кто-то уже энергично протирал стекло алембика изнутри. К окошку, сплюснув губы и нос, прильнуло любопытное, уродливое, перемазанное копотью лицо гомункулюса.

     На том пути не повернуть назад.

В алхимика полетела такая отборная брань, какую он слышал разве что очень давно, на войне, во вшивых обозах, переполненных ранеными и умирающими. 
- Хам, плебей! – разорялся демон (ибо мы, конечно, не станем приводить здесь его оригинальных высказываний). – Чтоб тебя скорчило!
Философ снова взялся за меч.
- Но нет, - вдруг решительно заявила восковая харя, - ты не подойдешь. Ты негодяй и отступник, таких, как ты, и у нас пруд пруди…
Не обращая внимания на эти слова, Философ взмахнул мечом и завел свою песню – сейчас демона так скрутит, что он… Но снова все пошло не так.
Раздался чудовищный визг, как будто металлом скребли стекло, алембик треснул и со звоном развалился на части. Комнату заволокло едким дымом, от которого философ закашлялся подобно чахоточному на последней стадии. Царапая горло, не способное нормально дышать, он все же увидел, как из остатков алхимической банки поднялось под потолок что-то черное, крылатое и, помедлив, втянулось в стопку дорогих древних книг.
- Скотина, ничтожество! – гремел голос демона. – Невежа!
Зашелестели страницы, одна из книг внезапно взлетела в воздух.
- А ведь придется выполнить твое пожелание, - раскидав еще несколько фолиантов, демон неожиданно сменил тон и добавил: - ну что же, ты повстречаешь его… и я заодно. Бывает, что и у такого хамья, как ты, родится что-то приличное. А если мне повезет…
Дым постепенно рассеивался. Философ, скрючившись, задыхаясь, ожидал продолжения – что демон еще что-то скажет, или что-то произойдет – но все было тихо. Комната, загаженная жирной копотью, была все той же алхимической лабораторией. Стол, закопченный и развороченный, стоял на своем месте. Из столешницы, как сломанные зубья дракона, торчали осколки алембика, и среди этих зубьев валялся восковой труп гомункулюса. Больше ничего.
Алхимик дополз до сложенных на полу книг. Он выставил перед собой магический меч и принялся вынимать и вытряхивать книги одну за другой.
- Ты где?! – истерично вскричал он, уже окончательно потеряв над собой контроль, но ответом была тишина. Философ только сейчас осознал, что не только не знает имени демона, но даже не имеет понятия, к какому классу нечисти он принадлежит. Сделки с демонами всегда глумливы.
Опустошенный и словно бы хорошенько выбитый от пыли вселенских троп, алхимик уселся на пол. Вызванная тварь застряла где-то поблизости – достаточно сильная, чтобы преследовать свои цели, но недостаточно свободная, чтобы вернуться, откуда взялась – а это значило, что теперь за жизнь и свободу алхимика никто не даст и половину гнилого сухаря… ибо он даже не представлял себе, куда завела его сегодня седьмая дорога над пропастью.

Старый дом

- Шевелись, рванье! – ревел, как лев, дон Мигель, рассыпая пинки и подзатыльники. - Готовьтесь, легко не будет.
Он был страшно не в духе – как всегда, когда приходилось делать то, чего он категорически не желал.
«Подлец! - бушевал дон Мигель – правда, в мыслях, а не то, чтобы вслух. - Явно знал, о ком речь… Проклятое, проклятое слово! Кто тянул меня за язык?! И как он вообще узнал? Погоди, он же говорил что-то о землях»… 
Дон Мигель даже остановился, припоминая.
«Предъявит права на земли?» Какой я болван, что не отслеживал делишки этого барышника в рясе… Проклятое слово, проклятая родовая честь!»   
- А где Суэро, черт бы его побрал?! – тут же вслух орал дон Мигель. - Какого дьявола он до сих пор где-то медлит?! А ну живей, собаки, это вам не крестьян из домов выбрасывать! Сегодня бьемся по-настоящему! Или вы не видели, с кем будем иметь дело?!
- Позволь спросить, командир, - решительно прокашлялся черноглазый «офицер», тот самый, что оглашал этим утром правила необычного поединка. – Но почему мы не прикончили его сегодня?
Дон Мигель бросил на говорившего гневный взор, но тот продолжал, словно ничего не заметив:
- Мальчишка хорош, спору нет, но нас было три с лишним сотни против них двоих, а по твоему первому зову явилось бы еще вдвое больше. Зачем было так усложнять дела?!
- Заткнись!!! – дон Мигель выхватил меч, всегда висевший у него на поясе, и шагнул к спорщику, который в ужасе подался назад. – Это только мне решать, базарная свинья, ты меня слышишь?!
Одним словом, в лагере дона Мигеля полным ходом шли приготовления к предстоящему сражению с доном Хуаном. Однако дон Мигель, обычно бодрый и радостный в предвкушении драки, на этот раз был чудовищно зол.
«Хитрая старая тварь, - продолжал он, уже сменив объект ненависти. – Объявил сына погибшим… и мать горевала так натурально… а я-то считал, что мы с ним друзья… Но это ведь он, а кто же еще?! Как странно все, и черт бы побрал это мое обещание!»
Внезапная, хотя и совершенно очевидная мысль поразила дона Мигеля: не проще ли прямо сейчас взять коня и мчаться во весь дух в Сарагосу, а там… да. Полдня разыскивать Монаха по городу, чтобы услышать от него: остынь, рыжий бык… выпей со мной вина… и выполнил ли ты, наконец, мое поручение…
Дон Мигель зарычал.
«Хорошо! Если вдруг выживет, то я все узнаю»…
А если нет?
«Значит, получу от Монаха деньги!» - зло рубанул дон Мигель и больше не допускал сомнений в сердце, а мыслей – в разум.
Если принял решение, то все это – лишнее.

***

Кристобаль и его спутник недолго ехали в безмолвии.
- А вы давно его знаете? Дона Хуана?
Прежде чем ответить, Кристобаль помолчал.
- Да.
- И во Франции с ним были?
Снова пауза.
- Да.
Кристобаль и вовсе не отвечал бы на эти вопросы, но дону парень чем-то понравился, а поскольку дон неплохо разбирался в людях, то… вот как-то так.
- А скажите еще…
Ветеран круто остановил коня, так что Фернандо едва на него не наехал.
- Послушай! – резко сказал Кристобаль. – Хуан просил меня быть с тобой полюбезнее, вот я и стараюсь. Но я не люблю предателей и перебежчиков. Ты все понял?
Он развернулся и продолжил свой путь вперед – к счастью для Фернандо, шагом, потому что тропа была неудобная.
- Я понимаю, - неожиданно мягко прогудел парень. – Вы считаете меня отщепенцем, и это правильно. Мне будет плохо у вас, конечно… но было бы еще хуже, если бы я остался там.
Кристобаль ядовито фыркнул, но промолчал.
- Мне плохо и у дяди, - неторопливо, внятно и вдумчиво вдруг объяснил Фернандо. - Он настоящий бандит, разбойник. Мне стыдно, что мы принадлежим к одной семье... Он убивает, грабит, наживается на каких-то сделках. До сих пор мне как-то удавалось откручиваться от его предприятий, но потом все равно пришлось бы идти с ним на грабеж… а я не пошел бы, и чем бы все кончилось? С доном Хуаном тоже непросто, я понимаю, но самое плохое… для меня… что может случиться… это если мне придется убить кого-то из родственников. Поверьте, я не хочу… но… Как бы сказать. Если мне плохо с ними и плохо с вами, я все-таки выберу с вами, раз уж дон Хуан не выгнал меня взашей. Я хотел бы быть рядом с таким, как он.
«Да кто ж не хотел бы», - так же фыркнул про себя Кристобаль, но все же взглянул на своего собеседника куда дружелюбнее. То, что «самым плохим» парень назвал не смерть, а братоубийство, показалось старику симпатичным. Фернандо вполне доходчиво объяснил, почему он тут, да и вообще производил хорошее впечатление... хотя и был перебежчиком.
- Ну? Можно еще поспрашивать? – помолчав, спросил рыжий. Его вообще нелегко было сбить с позиций.
- М-м, - ответил Кристобаль.
- Где он научился так драться? Никогда не видел ничего подобного.
Кристобаль подумал, потом ответил:
- Не знаю. Когда мы с ним повстречались, он уже был лучшим из лучших… Он говорил как-то, что всю жизнь провел на войне – еще с Кефалонии. Вот и научился, наверное.
- С Кефалонии?! Но… - Фернандо мысленно подсчитал что-то, - он же молодой.
Кристобаль усмехнулся:
- Ну да. Говорит – всю жизнь на войне. Значит, так и есть.
Так, перебрасываясь иногда словами, они ехали час или два – Фернандо, к своему стыду, потерял счет времени. Наконец Кристобаль придержал коня и кивнул юноше, чтобы тот подъехал поближе.
- Сегодня будем драться. С твоим дядей.
Фернандо опустил голову.
- Дон Хуан не стал близко вовлекать тебя в это дело, поэтому ты и я не попадаем в основной отряд. Но мы будем рядом, чтобы вмешаться, если что-то пойдет не так. Сейчас мы заедем… кое-куда. Лучше помалкивай, договорились? Соберем людей, получим от Хуана известия – и вперед.
Вскоре они добрались до лагеря. У самого въезда Кристобаля встретил высокий и очень бледный черноволосый детина, который, казалось, не умел улыбаться. Зато Кристобаль явно обрадовался его появлению.
- Какие новости? – спросил он вместо приветствия. – Хуан еще ничего не передавал?
Мрачный покачал головой. 
- Выступаем сегодня вечером, - сказал ветеран, - вот, привез нам… нового… посмотрим, каков. А Тон где?
Мрачный взглянул на Фернандо исподлобья, пожал плечами и снова кивнул. Фернандо подумал было, что он немой, но тот вдруг хрипло прокаркал:
- Проводим… остальное потом.
Лагерь, с точки зрения фортификации, не представлял вообще ничего – явно был временным. Пятнадцать-двадцать костров, привязанные лошади.
- О, старик Кристобаль! Какие новости от Хуана?
- Говорят, сегодня потешимся?
- Куда едем?
- А это кто с тобой?
Кристобаль спешился, кто-то принял его коня. Он отвечал что-то, хлопал приятелей по плечу, отхлебнул пару раз из фляги:
- Встречайте новенького.
- Пить хочешь? – кто-то протянул Фернандо бутыль с водой, кто-то уступил место у костра:
- Садись, я пока разомнусь.
Ветеран кивнул и направился следом за своим мрачным другом. Фернандо с удовольствием вытянул ноги. На него поглядывали, посмеивались, но никто не лез с расспросами, и он совершенно расслабился.
На другом конце лагеря послышался шум, крики, топот копыт… Фернандо вскочил было, но его потянули обратно:
- Сиди, свои…
Кристобаль появился минут через сорок, подтянутый и энергичный.
- Выступаем, ребята. Едем на Каса Вьеха;… Эрнан поведет.

***

Случайности… насколько они случайны, на каких отрезках времени становятся закономерными и когда вдруг выступает для нас, наблюдателей, во всей резкости их безупречная логика, наверняка не скажет никто. В предельном случае случайности таковыми уже не являются, и кто-то, возможно, вспомнит о персистентных процессах, когда, один раз сложившись, обстоятельства раз за разом уверенно повторяются и наводят на мысль о наличии у временных рядов «долговременной памяти». Уйти от случайностей невозможно... и если знать, к чему они приведут, они становятся идеальной ловушкой. Тех, кто способен угадывать ход событий, зовут гениями... Механизм запуска случайных событий неизвестен; возможно, его и не существует, однако несомненно и то, что его каким-то образом можно использовать.
Не подлежит сомнению также тот факт, что тварь, застрявшая в доме философа, уже имела за плечами – или крыльями – опыт такого использования. «Демон», как называл своего невольного постояльца алхимик, уже не в первый раз оказывался в поиске, осуществлявшемся его повелителем. Всякий раз в этом деле для него наставал момент, когда все начинало складываться как бы само собой, и это служило верным знаком того, что взятый им след приведет к успеху. И всякий раз вожделенной наградой служило то, чего демон был лишен и сейчас – свобода.
Парадокс обладания ей состоит в том, что лишь единицы имеют понятие, что делать с ней, когда она есть. Обычно фантазия «свободного существа» не выходит за рамки примитивного набора падений, приводящего, как ни удивительно, как раз к потере свободы, а дальше все продолжается новым витком борьбы за нее. В этом смысле демон ничем не отличался от обычного человека и в итоге терял свою независимость в аккурат на один раз больше, чем приобретал. Он состоял на службе у своего короля в качестве, близком к рабскому, и изменить это качество могло лишь успешное выполнение миссии. Критерии поиска никогда не менялись и были убойно просты – подходящий человек должен был быть неглуп, отягощен, хотя бы немного, наличием нравственного начала, решителен, но при этом совершенно равнодушен к власти. Зачем это нужно, демон и не задумывался. Тех, кого он приводил раньше, какое-то время видели с королем рядом, даже считали его преемниками, но потом их головы неизменно оказывались в критическом удалении от их тел… впрочем, это никого не заботило. Многолетние изыскания убедили тварь только в том, что люди, удовлетворяющие критериям поиска, встречаются настолько редко, что торопиться в их поиске нет никакого смысла. Сидеть на берегу тихого озера или бродить в многолюдной толпе – согласно философии демона, шансы встретить нужного человека будут одни и те же. Алхимик, не удовлетворяя последнему требованию, оказался ему неинтересен, люди, вхожие в его дом, - тем более, а сына хозяина, который, согласно последним собранным демоном сведениям, мог бы внушить ему некоторые надежды, он до сих пор не встречал и следа его не видел. Единственное, что относилось к нему – пара страниц каких-то заметок, оставленных рукой философа лет двадцать тому назад. «Могущество! Даже звучание слова бросает меня в дрожь»… однако этого было пока недостаточно. До времени демон занял позицию выжидательную и никуда не спешил.
В доме философа вещи выскакивали из рук, посуда взрывалась, как бомбарды капитана де Кордобы, лампы разлетались на сто кусков, разливая масло, а книги и мебель отбрасывали на стены черные крылатые тени. Из любого угла, из-за любой шторы глядела на алхимика харя воскового уродца; от любой книги, любой картины он мог услышать гогот и непристойную брань; не проходило и дня, чтобы в доме что-нибудь не загоралось. Однако больше, чем этот бедлам, философа тяготила неизвестность – и вот, истомленный отсутствием быстрополучаемых денег, молчанием из Испании, вечными катастрофами в собственном доме и неопределенностью положения, он принял решение, которое казалось ему в тот момент совершенно естественным… единственно верным… которое неожиданно изменило судьбу как его собственную, так и всех тех, кто в разное время был ему близок.
Случайность? Кто знает… Ему вздумалось вернуться домой, в свои родовые земли.

***

Пабло Пачеко сдвинул в сторону набросанное на столе оружие, поправил свечу и в сотый раз аккуратно разгладил принесенную с собой карту. Каждый уголок укреплен, каждое селение отмечено кружочком, всякий отдельный дом – крестиком.
- Ты уверен, что не Вильяверде? – озабоченно спросил он у дона Хуана, который рассматривал местность к северу от города.
Дон Хуан поднял на него глаза:
- Либо Торрес, либо Каса Вьеха. Посмотри сам… Если Мигель задумает разорить Вильяверде, ему придется иметь дело с кем-то из Арбуэсов, а он, насколько я знаю, не ссорится с соседями. Ну а их, - выпрямившись, он постучал длинным пальцем по кружочку на карте, - защищать будет некому.
- А Мурильо? – не унимался Пачеко. – Там тоже не особо…
- До Мурильо почти два дня пути.
- А ты уверен, что сегодня?
Дон Хуан оторвал взгляд от карты, поглядел на своего помощника и сделал пару шагов к горящему очагу.
- Да… Будет странно, если Мигель не захочет завершить разговор как можно быстрее. Но даже если нет – мы ничего не теряем.
- Значит, разделимся? – спросил Пачеко.
Хуан отрицательно покачал головой.
- Нас и без того мало. Скорее всего, Каса Вьеха. Во-первых, Мигелю там более удобный подход. Во-вторых, наш дон любит быть стремительным и неотвратимым. Торрес стоит на возвышенности, а Каса, наоборот, в ложбине: ему будет очень легко скатиться сверху вниз, разрушая все на своем пути…
- А мы?
- Отправь в Торрес пару ребят – на случай, чтобы они могли быстро дать знать, если Мигель все-таки решит туда двинуться… А мы с тобой направляемся в Каса Вьеха.
Помолчав, дон вернулся к столу. Белобрысый Пачеко, донельзя серьезный, склонился рядом.
- Встанешь где-то здесь. Отсюда хорошо видно и селение, и дорогу. Вы уточняли?
- Да, этим утром, как ты велел.
Дон кивнул.
- Я был там не так давно. Как будто, все похоже на правду.
Он снова обратился к карте:
- Мигель очень полагается на свои силы. Почти наверняка нападающие проскачут прямо по дороге и вниз, а основной удар, если бы я был Мигелем, пришелся бы слева и снизу.
- Почему тоже не сверху?
- Потому что там будешь ты, и ты придешь раньше. Не показывайся, но ребят поставь так, чтобы Мигелю, если он вдруг вышлет разведку, понятно было, что он – наш желанный и долгожданный гость… как раз это ему и надо. Конники из новых ответят на его первый удар, а дальше, уже отсюда – твои основные.
- А сзади он не подъедет?
- Сзади – дома, на объезд уйдет много времени, ты же видишь, как тут все вытянуто. Нет.
- Значит, по схеме Лоукос?
- Да. С той разницей, что на этот раз мне придется вступить в бой гораздо раньше…
- Почему?
- Их много, - дон Хуан замолчал. Положив руку на эфес одного из мечей, он отошел от стола и прислонился плечом к стене у небольшого окна.
- Ты где расположишься? – продолжал Пачеко.
Дон Хуан не отрываясь глядел в декабрьскую вечернюю мглу, на лагерь, освещенный кострами и воткнутыми в землю факелами.
- Я буду недалеко.
- А Кристобаль?
- У него тоже есть своя роль.
Луна еще не вышла. Будет совсем плохо, если Мигель нападет в полной тьме.
- Думаю, тебе пора выдвигаться. Ты готов?
- Да… Но скажи, разве Вильяверде…
Дон Хуан взглянул на Пачеко с некоторым удивлением:
- Ты что-то знаешь?
- Нет. Просто Вильяверде казалось удобным.
- Пусть лучше не кажется. И не забудь про повязки – нельзя, чтобы наши смешались с людьми Мигеля и перебили сами себя.
Пачеко, уже успевший убрать карту и сложить оружие на столе ровной кучкой, по-военному лихо стукнул каблуками в пол:
- Да, командир. За два часа до полуночи будем на месте.
Дон Хуан, ничего не ответив вслух, отпустил его кивком головы.
Этот день, несмотря на удачную встречу с Мигелем, оказался для него не таким уж приятным. Сомнения, как известно, - самое разрушительное душевное состояние, доступное человеку, а Хуана скребли сегодня именно демоны сомнения.
Старик Кристобаль, уверенный, что его друга, буде он затеет авантюрную борьбу за власть, ждет успех, был не так уж неправ. Его военного опыта и таланта с лихвой хватило бы для того, чтобы как минимум оставить по себе память в истории, и сам дон Хуан, не обремененный излишней скромностью, прекрасно об этом знал. У него были сила, ум, молодость, опыт и несколько сот преданных ему людей. Не воспользоваться всем этим… Не означало ли это предать судьбу? Вместо того, чтобы тратить силы на какого-то там Мигеля, почему бы – ведь чем, в самом деле, не шутит черт, – не объявить себя родным сыном Фернандо II, вернувшимся наконец в Испанию восстановить справедливость, и не прокатиться горячей волной до Толедо и дальше к морю? А родителей своих он и в самом деле не знал…
Однако дон Хуан имел собственные представления о том, что хорошо и что плохо. Богатство и слава, купленные ценой тысяч, если не сотен тысяч, жизней, были ему не нужны.
Как ни странно, несложные философские построения на тему естественной алчности в теории и на практике воспринимаются людьми совершенно по-разному. Спроси кого хочешь: согласен ли ты угробить тысяч десять, а, может, и сто, ради собственного благополучия? Обычный ответ будет: нет. Но если дать человеку реальную возможность получить то, что он хочет, да еще и показать в подробностях, какое торжество его ждет… тут выбор большинства будет совершенно иным. Что значат несколько тысяч никому не интересных, безвестных жизней? Особенно когда уже почти что держишь власть и деньги в руках… У дона Хуана была реальная возможность получить многое – и, разумеется, он знал, что ждет его в результате победы, поэтому категорический вариант «нет» делал его непонятным даже близким друзьям вроде Кристобаля.
А сомнения – ну что ж, они тоже посещали его иногда. Например, вот прямо сейчас.
Потому что – сумеешь ли ты ответить на вызов судьбы, дон Хуан, если не следуешь ее указаниям и выбираешь не то, что понятнее или удобнее, а то, что считаешь верным? Правильно ли выбирать то, что считаешь верным, если оно не приносит ни богатства, ни славы? Конечно, род человеческий погряз в поисках личного счастья любой ценой, но ведь это нормально. И, подняв гордо голову над всем этим морем страстей…
…о да, можно просто ничего не увидеть.
Но тут заскрипела и ударилась обо что-то входная дверь, раздались шаги и приветственные возгласы его ближайших помощников. Появление посторонних бесцеремонно прервало цепь размышлений дона Хуана, однако он был искренне этому рад. Сомнения – к черту. 
- Привет, командир! Слышал я, хочешь засунуть меня в резерв? – прогремел мощный голос, враз заполнивший собой все пространство.
Ганнибал, черномазый Ганнибал, один из лучших его друзей. Если тощий Хавьер, стоявший рядом с негром, и говорил что-то, то его попросту не было слышно. Дон Хуан улыбнулся:
- Нет, браток, не сегодня.
- А как же…
- Подожди. Сейчас отпустим Хавьера, поговорим. И, кстати, позови Алехандро. Сегодня вы все мне понадобитесь.   
Что касается Пачеко, которого Ганнибал, входя в штаб, едва не снес широкой дубовой дверью (случайно, конечно же), то, спустившись с крыльца, он для начала емко отчитал рядового, возившегося со своей клячей прямо посередине начальничьего двора. Затем, сурово сдвинув светлые брови, едва отвечая на приветствия и вопросы встречных и поперечных, он быстро прошел по кривой колее, проходившей через весь лагерь, заглянул в сарай, служивший пристанищем ему и нескольким его товарищам, игравшим сейчас в карты, коротко кивнул им и вызвал неприметного с виду человека. Он отвел его к лошадям, что-то долго втолковывал, упомянув несколько раз Вильяверде в сочетании с отрицательной частицей «не» и энергичными взмахами головой, и наконец отпустил. Никто из видевших эту сцену не обратил на нее особого внимания: Пачеко вполне мог отправить гонца с поручением… Случайного наблюдателя удивило бы только то, что, отправив первого посыльного, чуть позже, уже поговорив со своими ребятами, сероглазый Пабло направил – на этот раз в Торрес – еще несколько человек… и сделал это как-то громче и увереннее. Но кто знает, было ли в этом и вправду что-нибудь удивительное?
Пачеко же, расставшись с незаметным первым гонцом, не двинулся с места, пока не стих в отдалении топот его коня. Только после этого он поднял от земли глаза, коротко вздохнул, оглядел лагерь и отправился выполнять непосредственный приказ: готовить к бою вверенных ему людей.

***

Фернандо казалось, вечность прошла с того времени, как Эрнан привел отряд Кристобаля в условленное место. Кристобаль и мрачный детина, встретивший их сегодня в лесу, Адан, быстро расставили дозорных и расположили людей так, чтобы их не видно было с дороги, по которой, как предполагал дон Хуан, дон Мигель поведет своих бандитов на Каса Вьеха. Фернандо, лежа рядом с другими на стылой земле, глядел с обрыва вниз на десяток лачуг. Никому не нужная, никчемная местность… Почему дядя не убил Хуана утром (странно даже думать, что это было сегодня) и вообще затеял всю эту историю – ему было неясно, да он и не старался это понять. Сейчас, через пару часов, состоится его первая в жизни битва.
Было холодно, и небо затянуто тучами, по которым иногда скользила луна. Белая, ледяная, равнодушный взгляд смерти, она глядела сквозь голые ветки на Фернандо, на Кристобаля и на его новых друзей словно сквозь прутья тюремной решетки. Зачем он пойдет сейчас убивать? И, может, Хуан ошибся? Тогда им останется жить еще целый день. Кто знает, возможно, за этот день вдруг что-то изменится? Безумная надежда всплеснулась было в его душе... 
Но в тот же миг раздалась где-то справа бешеная дробь копыт, звон оружия, визг и гиканье.
- Дон Мигель, - прошептал кто-то рядом.
Фернандо проворно перевернулся: на дороге мелькали факелы в руках нападавших, целая лавина кровавых огней с гулом и грохотом текла вниз, на черные силуэты домов. Кровь бросилась ему в голову, заложив уши ватой, приглушив стук чего-то твердого в горле… он слился теперь с гулом мерзлой земли. Сглотнув, Фернандо быстро подполз к самому краю: навстречу алым факелам от старых лачуг уже выкатывались темные всадники.
- Конники Пачеко, - просипел ему в ухо Кристобаль.
Там, внизу, лавина с ревом неслась на темные силуэты домов.
- Нам надо ждать.
Нападающие столкнулись с людьми Пачеко у самого въезда в поселок. Они сшиблись, один на один и плечо к плечу. Крики, крики… Фернандо, захваченный действием, стремился туда, вниз… но ему было страшно. Ему казалось, он подпрыгивает на земле, так сильно колотилось внутри него непривычное сердце. Там, близко, лязг стали, и проклятия, и стук копыт. В черном месиве, освещаемом холодной луной и кровавыми факелами, пока нельзя было разобрать, на чьей стороне перевес: люди рубились, не разбирая, чтобы выжить любой ценой. Удары, звон…
- Нас слишком мало! – хрипел слева молодой чернявый солдат. – Чего мы ждем?
- Молчать! – обрубил Кристобаль… Но там, внизу, у защитников и вправду было слишком мало людей.
- Вперед! Добьем их! – вдруг завопил кто-то из нападавших. Сразу несколько людей Хуана рванулись к нему и упали, разрубленные, рассеченные. Их было так мало…
- Ну же, Адан, - нетерпеливо шептал Кристобаль, - чего ты там ждешь…
И почти сразу:
- Эль Фраго! – крикнули справа, и несколько десятков солдат тут же бросились к лошадям. Фернандо невольно отметил, что люди его дяди не умеют так быстро выполнять приказания.
- Адан, - прошептал Кристобаль уже с облегчением. – Всегда так орет. Мы следующие.
Адан вскочил в седло и вылетел на дорогу. С вершины скалы, нависавшей над Каса Вьеха, слева и справа стремительно стекли два красных ручья – всадники Адана и Пачеко – но снизу, пройдя вдоль обрыва, новый отряд дона Мигеля ввалился в бой, и кровавое месиво вскипело сильнее. Лязг и вопли уже долетали до укрывшихся в лесу солдат.
- Спускаемся, - тихо скомандовал Кристобаль. Солдаты тотчас вскочили на ноги…
От поля боя вдруг отделился десяток всадников и устремился по дороге прочь.
- Не наши, - констатировал, прищурившись, длинноволосый долговязый солдат рядом с ветераном.
- Убить, - приказал тот.
Несколько человек бесшумно бросилось наперерез скачущим. Визг коней, хруст костей и разрываемой плоти, короткие крики, глухой стук падающих на землю тел… Фернандо трясло так, что мокрые от пота ладони, казалось, сейчас выронят саблю на землю. Он кое-как справлялся со своими руками, конем, упряжью…
- Чего ты возишься? - шипел на него Кристобаль. – Живее, ребята, живо!
Там, внизу, перевес был явно на стороне нападавших. Каждой паре головорезов Мигеля противостоял только один защитник из отряда Хуана. Они были лучше обучены, но все же их было мало, так мало…
- Живее, живее! За те дома.
Пачеко, оказавшийся в самой середине боя, отбивал и наносил удары с неотвратимостью исправных часов. Он был мастером в своем деле… Не погружаясь глубоко в схватку, он все время смотрел куда-то поверх голов, как будто чего-то ждал. Луна и жуткий свет факелов высвечивали чьи-то головы, плечи – раскрытые раны, орущие рты… Не подпуская никого к себе, где-то поднимая коня на дыбы, где-то ныряя под руки, Пачеко постепенно дрейфовал к ближайшим домам…
Фернандо, спустившись, вдруг ослеп и оглох.
- В бой пока не вступать, приказ! – повторил Кристобаль. 
Звон, крики и стоны, удары, стук – и страшный, душный, липкий аромат крови и развороченных внутренностей. 
- А ну не стой!
Защитников, левые руки которых были обмотаны белым для узнаваемости, становилось все меньше…
- Да где же он… - бормотал в то же время Пачеко.
Отряд Кристобаля, изнывая, жался к стенам домов. Солдаты успокаивали коней, но сами едва сдерживались, чтобы не броситься в схватку. Кристобаль, влипнув в дом, из-за угла вглядывался в дерущихся, пытаясь угадать момент, когда понадобятся его свежие силы. Рядом с ним, сжимая и разжимая кулаки, стоял здоровенный брюнет. Несколько других бойцов осматривали свое оружие… Молодой солдат присел на корточки, упираясь в стену дома, и, раскачиваясь, тихо шептал что-то, колыбельную или молитву… Напряжение было так велико, так ощутимо… казалось, брось слово – и все сразу придет в движение.
Фернандо, оглушенный, тоже выглянул из-за угла: люди бились, на конях и спешившись, рубились, оскалив зубы и извергая проклятия. Схватка уже подступила к стенам домов, звон оружия раздавался все ближе… Кто-то грохнулся о стену дома, искаженное лицо, проломленный череп… На него навалился второй… Задыхаясь, Фернандо в ужасе наблюдал – это было так близко. Тот, второй, не чувствуя ничего, кроме ненависти, хрипел и наносил удары противнику старинным двуручным мечом.
- Сдохни, сдохни! – слышал Фернандо при каждом таком ударе. Он не знал, где свой, где чужой. Его голову словно засунули в ватный колпак.
Не в силах уворачиваться от ударов, раненый принимал атаку на измятый доспех и сползал по стене, механически обороняясь и нападая, и вот... так удачно! Они оба упали к ногам рыжего: мертвые, пустые, раскроенные, как… Фернандо, дрожа, опустился на корточки, упал на колени рядом с убитыми. Как странно и как неправильно…
И тут словно кто-то отнял от него проклятую вату. Все стало ясно и холодно. Это просто разрубленные… свиные туши. Жуткий хряск, и ругань, и лязг… они больше не пугали его. Это всего лишь свиные туши… И я… точно такой же. Фернандо успокоился. Чья-то цепкая рука вцепилась ему в волосы, надавила на голову: над ним, пошатываясь, стоял человек… без белой повязки. Фернандо вскочил и наотмашь ударил саблей – так просто… Человек повалился, в корчах исторгая богохульства и кровь.  Вот еще одна… еще одна туша. И я стану таким же, спокойно повторил про себя Фернандо, бесстрастно наблюдая агонию. А когда знаешь, что тебя ждет – больше не страшно.
- Эй, ты! – зарычал из-за угла брюнет. Фернандо, наконец, заметили: огромная рука схватила его за пояс и потянула в укрытие. – Назад, дубина! Выдашь нас всех!
Фернандо как будто очнулся. Вжавшись в стену, он бросил внимательный взгляд на схватку на площади у домов. Ох, неужели… и где же Хуан?!
Еще полмгновения – и нападающие дона Мигеля разразятся победными криками. Потому что защитники уже не могли их сдержать. Потому что… потому что их силы таяли.

***

- Ну, что? – засмеялся Хуан. – Готовы?
Хавьер, и Ганнибал, и другие из лучшего его отряда отсалютовали ему… Свобода, свобода! Дон Хуан, до сих пор жестко державший в руках происходящее, теперь мог, наконец, вступить в бой. То, что казалось Пачеко догадками, было тем тщательно продуманным планом, который едва ли удался бы, не познакомься дон Хуан с Мигелем поближе. А теперь он совершенно правильно рассчитал, когда и как нападет дон Мигель, и битва шла словно по нотам. Неясным оставался лишь только финал… ибо никто не может познать всех капризов судьбы. Но там – будь как будет, а сейчас можно только...
- Вперед! – скомандовал дон Хуан.
В тот же миг его отборный отряд, неистовый, изголодавшийся, бросился в самое сердце драки.
- Дон Хуан! Дон Хуан!
Их кони, привычные к битвам, разделяли азарт хозяев.
- Дон Хуан!!! – взревели на поле боя.
И сосед Фернандо, только что втянувший его за угол, вдруг шумно выдохнул:
- Теперь победим.
Дон Хуан ворвался в самую середину сражавшихся. Каждый его удар находил свою цель. Битва! Освобождение… Его техника боя, при которой он использовал не один, как было обычно принято, а два меча, его невероятная физическая сила, гибкость и быстрота делали его самого подобием страшного, жестокого, невиданного оружия. За считанные секунды он буквально прорубил просеку в нападавших, и туда сразу же устремились его свежие силы, убивая, убивая, убивая… Далеко справа дон Хуан заметил Адана: как всадник бледный на бледном коне, он сеял вокруг себя ужас и смерть. Чуть сбоку бился Антонио, Тон, старый друг Кристобаля. Солдаты, державшие до этого бой, отхлынули к флангам и продолжали биться с удвоенной силой, воодушевленные, уверенные в победе. Они дрались как безумные, они обливались кровью. Нападавших было неправдоподобно много, но мечи дона Хуана и всадников из его отряда рубили вправо и влево, скашивая жизни, снося руки и головы. К ним невозможно было даже приблизиться – и люди дона Мигеля попятились. Они не искали уже своей смерти, ибо она сама приближалась к ним, неумолимо и жутко. Тягучий свист стали и утробное чавканье тел… Дон Хуан убивал, не останавливаясь ни на мгновение. До сих пор он еще не видел Мигеля… но вот уже – невозможно! – нападавшие дрогнули, их ряды поредели, и солдаты Хуана взвыли, как волки, предвкушая победу.
Белобрысый Пачеко стал вновь пробиваться вперед, поближе к дону Хуану, не забывая вглядываться при этом куда-то поверх разъяренных голов. Луна, выйдя из туч, вдруг ясно осветила его лицо…
- Я видел его! – Фернандо вцепился в плечо Кристобаля. – Я видел его у епископа… Вон там, смотри, недалеко от Хуана, он кто?!
- Это Пачеко, - отмахнулся ветеран, но…
- Что ваш Пачеко мог делать у епископа в Сарагосе?!
- Как ты мог его видеть?!
Они разом замолкли, глядя друг другу в глаза.
- Иди… - неслышно прошептал Кристобаль… не успев даже подумать, что, возможно, совершает сейчас смертельную ошибку. Сухая рука вдруг снова вывернула его наизнанку: настоящий удар придет оттуда, откуда не ждешь…
Фернандо бросился в самую гущу схватки. С чего, с чего вдруг ты, старина, поверил незнакомому перебежчику?!
И вот тогда, когда Кристобаль, еще колеблясь, готовился отдать приказ вступить в бой, случилось то, чего ждал в этой битве только один человек.

***

Дон Мигель сегодня не намерен был вступать в схватку. У него имелась другая цель, к тому же так болело плечо… Он и несколько его близких, проверенных головорезов, старых товарищей по многочисленным стычкам, оставались в укрытии за крайними домами поселка, незаметные среди облетевших деревьев и густых могучих кустов. Отсюда поле битвы открывалось, как на ладони.
Вот волна его ратников сшибла немногочисленных людей дона Хуана, и рыжий бандит уже потирал ладошки от радости, недоумевая, куда же подевался сам дон Хуан. А вот страшный натиск, два ручья сверху, перемоловший в муку десятки его людей… но их, нападавших, все равно больше, и вот сейчас…
Дон Мигель шумно глотал слюну, не отрываясь от кровавых событий. Он видел, как дон Хуан врубился в его солдат, как снопами падали вокруг него люди и как бились его сумасшедшие всадники. Он ненавидел Хуана… но не мог от него оторваться. Потому что быть в центре схватки и наблюдать ее из ложи – совершенно разные вещи. Дон Мигель, как командир одной из сражающихся сторон, желал победы себе, но как зритель он просто не представлял себе, что будет, если Хуан вдруг упадет под ударами его людей. Он наблюдал, как храбрость творит чудеса и как его люди, многочисленные, но невдохновенные, терпят поражение. Он даже уже готов был удрать, распрощавшись с обещанными Монахом деньгами, как вдруг…
Мощный, утробный гул. Сверху, да, прямо сверху, по той же самой дороге.
Земля застонала под ударами тяжелых копыт. Блестящие и грохочущие… Тяжеловооруженные латники, выставив копья, мчались на Каса Вьеха – стальная убийственная волна. Дон Мигель, не понимая, кто это и откуда они взялись, слегка привстал в своей ложе, внимательно всмотрелся в ночь… Он видел, как ужас и недоумение заставили многих его людей опустить руки… и что люди Хуана не дрогнули, лишь развернулись лицом к этой новой опасности.
- Назад! Все назад, за дома, передняя линия держать строй! – закричал дон Хуан.
Бой вспыхнул снова – за места в узких проходах между домами. Люди Хуана пропускали в безопасную темноту тех, кто не сеял панику, и безжалостно уничтожали обезумевших от страха – своих и чужих.
Гул и грохот буквально прошили тело дона Мигеля насквозь, и земля отчетливо задрожала под тяжестью новых смертей.
Дон Хуан опять прокричал что-то, и его люди и даже люди самого Мигеля из тех, что не покинули бой, по его приказу рассыпались перед сомкнутым строем латников, заходя с флангов, подныривая под копья, бросая противников под копыта их закованных в латы коней.
Резервный отряд дона Хуана – так вот какой козырь он еще держал в рукаве! – вдруг вылетел из-за домов и ударил латникам в бок… И кто-то из тех, кто уже сумел взять себя в руки, спешил от безопасных домов навстречу новой кровавой схватке. Дон Мигель в сотый раз поразился дисциплине и преданности этих людей. У него таких не было… Дон Хуан, как зверь, сцепился с кем-то из нападавших, и линия фронта сломалась, и его люди уже бились плечо к плечу со своим командиром… Дону Мигелю показалось было, что в гуще сражавшихся он увидел лицо своего племянника, Фернандо, но этого, конечно же, быть не могло.
И вот тогда, когда – кто знает – победа еще могла бы остаться за доном Хуаном, к которому перешла вся лучшая, храбрейшая часть его недавних врагов… тут что-то случилось. Что-то такое, отчего зазвенели у Мигеля в памяти строчки, накрепко связанные в его сознании с кровью и смертью. Ты забыл о предательстве, неукротимый...
Лицо Фернандо снова мелькнуло среди сражающихся. Неужели и вправду он? Решил стяжать славу, повергнув непобедимого врага? Хм… узнаю, родная кровь.
Тем временем один из тех превосходных солдат, за которыми Мигель давно следил с восторженным удивлением, уверенно прорубился к Хуану. Мигель замер в предвкушении великолепного зрелища – в паре такие бойцы должны быть просто невероятны.
Но… Думаешь, ты неуязвим для невиданного оружия богов?
И настоящий удар придет оттуда, откуда не ждешь: дон Хуан, очевидно почувствовав что-то, вдруг обернулся… дон Мигель не заметил, как до боли сжал свои пальцы – кто скажет, зачем? Ведь за голову дона Хуана его ждет награда.
Неуловимая, нежданная тень… Дон Хуан ломко и неестественно откинулся куда-то назад. Человек, похожий на Фернандо, снова мелькнул в свете луны. Мигель вытянул голову, насколько возможно, но больше не смог ничего различить. Кто-то там, в схватке, взревел, как бык, и бросился к упавшему с коня дону Хуану, но ближайший противник хладнокровно свалил его вниз. Бой словно замедлился. Один из окружавших дона Хуана латников взмахнул еще раз оружием…
- Хуан!!! – закричал кто-то в самой гуще боя…
И необъятны будут скорбь и гнев ночного народа, навек потерявшего и свой дом, и свою свободу.
Латники разом набросились на тех, кто, даже увидев, что дон Хуан убит или ранен, не желал покидать сражения. Дон Мигель, тяжело дыша, смотрел и не видел… Он не видел знакомого Кристобаля – как тот рванулся вперед, не разбирая дороги… и что путь ему вдруг преградила странная, гудящая, кровавая пелена. Не видел защитников и нападавших, падавших под копыта коней в двух шагах от дона Хуана… 
Добив тех, кто еще оставался на площади перед деревней – и людей дона Мигеля, и солдат дона Хуана, продолжавших сопротивляться – нападавшие развернулись и, потоптавшись, покинули поле битвы. Они промчались по нижней дороге буквально в паре шагов от Мигеля и его друзей. И все закончилось…
Ибо возмездие не настигнет проклятого. Он сбежит, он получит возможность всегда быть на полшага впереди преследующих его... он сумеет уйти – презренный дар за подлость.

***

Дома, улицы, храмы – ему, всегда такому невпечатлительному, казалось, что город душит его.
Известия из Кастилии приходили одно другого нерадостнее; что касается его собственных дел, то они, как будто, должны были решиться одним махом в эту самую ночь, - быть может, даже прямо сейчас. Говорить об этом с уверенностью было еще рановато – кто знает, что именно может пойти не так… но дон Родриго уже безумно устал. Устал ожидать…
Бесцельно перебирая в руках предметы, стоявшие на отдельном столике – серебряный кубок, яблоки, плод граната, - дон Родриго пытался сообразить, есть ли у него возможность оставить приход хотя бы на пару недель… И вот его пальцы остановились на стеклянном сосуде для воды, а мысли – на некоем вполне себе благочестивом решении.
О да, именно так он и сделает.

***

Кристофер, поэт, жил от заказа к заказу. Правда, когда-то, лет восемь или около тому назад, ему слегка повезло. Некий заказчик показал ему начало поэмы – о нет, ничего особого, белый стих, скорее даже речитатив, – и попросил писать продолжение, но только частями и только когда попросят. Это была своего рода игра… но Кристоферу она приносила постоянный, хотя и невеликий доход, а когда денег нет, то и это вполне неплохо.
В тот вечер, а затем и наутро, Кристофер как раз размышлял о том, что его поэма подходит к концу… и когда же закажут последние части… Потому что он так давно не ел ничего, кроме черствых горелых корок.
В дверь постучали. Кристофер, не державший прислугу, поплелся открыть – на пороге стоял завернутый в плащ человек.
- Я войду? – спросил он без приветствия.
Кристофер кивнул и посторонился. Незнакомец прошествовал прямо к столу… кошель брякнул чем-то тяжелым.
- Окончание, - бросил пришедший. Его голос показался Кристоферу смутно знакомым и почему-то навевал воспоминания о мессе в главном соборе города… но это было неважно.
- Окончание? – переспросил поэт.
- Да… этой  ночью все кончилось, - ответствовал посетитель и, повернувшись, тут же направился к выходу.  – Я заберу ваши тексты завтра.
Кристофер посторонился, выпуская его – он даже не успел еще закрыть дверь за входившим. Впрочем, он не принадлежал к числу тех, кто ломает голову над загадками бренного и такого непостоянного мира. Замшевый кошель лежал на столе, его содержимого вполне хватит на восхитительную попойку сегодня вечером, а ведь это и есть то самое главное…
Выйдя через полчаса из дома – в котором снимал лишь комнату, разумеется, ибо собственности поэт не имел – по пути к трактиру он остановился на перекрестке и привычно взглянул на деревянный столб, к которому прибивали объявления о продажах, розысках и казнях… На ветру трепыхался новый кусок пергамента. Подвинувшись ближе, почти уткнувшись в объявление носом, он прочитал:
«…именем его превосходительства дона Херонимо де Арбуэс, коррехидора, действительного представителя дона Карлоса Первого, милостью Божьей короля Кастилии, Леона, Арагона, обеих Сицилий, Иерусалима, Наварры, Гранады, Хаэна, Валенсии, Галисии, Майорки... герцога Неаполитанского… правителя Бискайского залива, Ост- и Вест- Индии… объявляем, что смутьян и вор, подстрекаемый дьяволом, заочно осужденный постановлениями Церкви и Королевства… незаконно и вопреки утвержденным государем законам посягавший на спокойствие и права жителей Арагона, Наварры, Каталонии, Валенсии и Майорки, именуемый Хуан Сальвахе, убит»…
- Дон Хуан? – поэт, дойдя наконец до сути сообщения, наморщил лоб, вспоминая, о ком идет речь. – Дон Хуан! Мятежник?!
Он еще раз перечитал написанное:
- Убит.
И отошел от столба, все еще рассуждая с самим собой.
- Странно. Мне думалось, он совсем не смутьян, скорее наоборот. Как все же безумен этот подвижный и скользкий мир…
И он спокойно отправился на пирушку, не подозревая, как жутко и неотвратимо события, стоявшие за объявлением и окончанием, вмешаются в его планы и укоротят его прекрасную беспечную жизнь.