Мандарин Бальзака. Роман. Часть 1. Глава 6

                Глава шестая. Технологии

      На занятиях теория перемежалась тренингами, кроме того, курсанты получали необременительные домашние задания и периодически подвергались тестированию на синюшинской инфракрасной аппаратуре, чтобы оценить прогресс в деле вентрализации. Первый месяц, как было объявлено, посвящался пробуждению вентро, второй — его применению в повседневной жизни. Кое-что из второй части было доложено в самом начале, чтобы стимулировать интерес к занятиям, очертив впереди сияющую цель. В этом, несомненно, проявлялось мастерство Марты Стремянской как опытнейшего вентро-педагога, о чём предупреждал вентро-сайт. Дятлов смог оценить и другие дидактические достоинства вводных лекций, вспомнив, как Игорёк на прогулках учил его убедительно излагать мысли и строить аргументацию. Разумеется, преподаватель высшей математики, каковым был Клепиков, покинувший родную физику ввиду невостребованности, — не митинговый оратор, но в условиях современной России приближается к таковому. Ибо должен убедить студентов в важности и полезности для них дифференциального и интегрального исчисления, в то время как они, напротив, уверены, что современному человеку со смартфоном не нужна даже таблица умножения, поскольку всегда под рукой калькулятор, а что такое интеграл — можно, если приспичит, посмотреть в Интернете. И незачем засорять мозги чепухой!
      Клепиков, закалённый борьбой со студентами, влекомыми мечтой о полной дебильности, проповедовал такую стратегию: начать с примера, близкого каждому, затем логической цепочкой показать, что за этим стоит нечто неоспоримо важное и для всех желанное — например, секс. После чего разрекламировать предмет своих лекций как вернейший и кратчайший путь к этому важному и желанному. Подобную схему Дятлов без труда уловил и у Марты.
      — Случалось ли вам, господа, — начала она, обращаясь к курсантам респектабельно, по-буржуазному, — проснуться утром в отличной форме, отдохнувшими, с жаждой действия, когда проблемы наступающего дня не угнетают, не тянут обратно в постель забыться и заснуть, а зовут и манят? Вы скажете: случалось, но редко. В ранней юности и в детстве, кто себя помнит, это бывало чаще. Почему?   
      Далее Марта развивала ответ, предлагаемый учением вентро:
      — Потому что за этим предвкушением дня скрыта эротика — для вас, может быть, совершенно не очевидная. Но не эротика взрослого человека, к которой вы привыкли и не представляете себе никакой другой. Эротика есть даже у младенца, на чём соглашаются и Фрейд с Юнгом, но направлена она не на кого-то вовне, а на самого себя, ибо внешнее явлено младенцу ещё смутно. И потому в науке такая эротика называется аутоэротизмом. Просыпается этот эротизм на сытый животик как следующая по очереди потребность, и полное круглое пузцо западает в подсознание на всю жизнь как чудесный эротический образ, зримый и осязаемый. Но по мере взросления аутоэротизм тускнеет, забывается, его теснит обилие внешних объектов, на которые он переключается, и психоаналитики считают это нормой, а у кого не так — тот, стало быть, впал в регрессию, и надо лечить. И вместе с детским эротизмом нас покидает безоблачная детская радость и брызжущая детская энергия. Девиз вентро — вернуть это вечное предвкушение, жить в нём постоянно. Вспомните, что говорил один известный духовный учитель: не будете как дети — не войдёте в царство небесное. Все согласны, что сексуальность — колоссальный источник энергии, но им либо не пользуются, либо растрачивают впустую. Вентро учит, как поставить сексуальную энергию себе на службу, чтобы это горючее не выгорало в воздух, а, образно говоря, двигало машину. И только вентро открывает постоянный и устойчивый доступ к этой энергии, к владению ею без насилия над собой и без срывов — с целью насытить ею вашу повседневную жизнь, работу, творчество, отдых. Скажу тем, кто понимает: вентро — это русское дао!
      После столь многообещающего предисловия Марта перешла к конкретике:
      — Согласно теории, вентральное чувство, или, говоря откровеннее, эротическая реакция на вентральные образы — зрительные, слуховые, осязательные, имеет четыре степени, измеряемые в баллах: в точности по знакомому вам Синюшину. Ноль баллов — никакой реакции, полное равнодушие. Один балл, состояние-один, или, как мы обычно говорим, вентро-один, — это когда, господа мужчины, мошонка бодро подтягивается, как на холоде, обжимая яички, но ничего более существенного не происходит. Забегая вперёд — это и есть базовое состояние вентрала, то есть человека вентрализованного. Это и есть то самое предвкушение. Два балла — состояние пресловутой сексуальной озабоченности, состояние неустойчивое, которое вентрал должен немедленно переводить в вентро-один, иначе оно самопроизвольно разовьётся в состояние-три — трёхбалльное, от которого и до финала недалеко, а у невротичных субъектов  неудержимо им и завершается.
      Паузой дав курсантам прочувствовать, насколько это неприятно, особенно в общественном месте, наставница сосредоточилась на базовом состоянии:
      — Только вентро-один впускает сексуальную энергию в повседневную жизнь как вашу постоянную силу. Состояние-два тоже призывает к вам эту энергию — но тут же её и рассеивает. Но не подумайте, что вентро-один — состояние тягостное, напряжённое. Вентро-один, предвкушение, аутоэротизм — называйте как хотите — вовсе не жаждет разрядки, потому что, в отличие от озабоченности, при нём нет никакого напряжения. Это состояние лёгкости и силы, словно ваше тело немного наэлектризовано, а в воздухе разлит озон — как в тихое солнечное летнее утро! Кто мне скажет, на что это похоже? Кто из вас имеет опыт психотренингов? Что, курсант Велиаль желает ответить?
      Курсант Велиаль авторитетно заявил, что это напоминает ему состояние неглубокого транса. Марта одобрила и подхватила. И если то, что она говорила до сих пор, Дятлов воспринимал как саморекламу вентро в форме эротического бреда под видом психотехнологии, то дальнейшее представляло собой просто уже бред сивой кобылы, постыдный для бывшего физика Марфы Горыниной. Но, конечно, не для зловещей аферистки Марты Стремянской, которая, ссылаясь на недавние исследования серьёзных психологов, называя даже фамилии докторов психологических и философских наук, утверждала, что в состоянии транса, вызванного гипнозом или самоуглублением наподобие вентро-один, человек способен силой своего воображения менять физические свойства окружающей объективной реальности — например, делать предметы легче или пластичнее, чем они есть на самом деле. То есть в трансе человека объемлет его собственный мирок, в котором он совершенно объективно, наглядно для зрителей и измеримо для физических приборов, может поднимать немыслимые тяжести, ходить по раскалённым углям, по-йоговски без порезов лежать на осколках стеклянных бутылок, разбивать кулаком кирпичи, отражать собственной кожей удар ножа, а то и пулю, словно это не кожа, а броня, и даже левитировать. При этом курсантам обещано было, по мере вентрализации, овладение некоторыми из этих чудесных умений, чему и будут посвящены тренинги ближе к концу второго месяца занятий.
      В первый момент у Юрия Васильевича дух захватило от наглости милой шарлатанки, но, подумав, он понял, что у курсантов, без сомнения, всё получится. Заявленные трюки Марточка устроит тем же манером, как дурачила его в Строгановском парке: погрузив курсантов в групповой гипнотический транс. И без труда внушит им, что они все нужные чудеса видят и творят: денежки-то надо отрабатывать! В дополнение возник иронический вопрос: а лично мне дадут ли дожить до тренинга чудес?
      На ближайших занятиях Марта раскрыла технику поддержания вентро-один, то есть аутоэротического предвкушения, иначе говоря — постоянного лёгкого транса на почве вентро. Для начала надо выбрать себе героя, взяв образ из вентрально значимых сказок, мифов или иных сюжетов. Богатый выбор предоставляет вентро-сайт. Вряд ли этот герой будет симпатичен с обывательской точки зрения, но вентро и не собирается угождать обывателю, одурманенному западной тухлятиной. Можно подкорректировать образ героя на свой вкус, добавить ему вентральных приключений. Можно создать даже нечто абсолютно оригинальное.
      — Героем для вас может стать и женщина, — добавила наставница. — Так даже эротичнее.
      — Например, Красная Шапочка, — не удержавшись, вставил Дятлов.
      Марта с понимающей улыбкой кивнула и продолжала:
      — Затем надо отождествить себя с героем или героиней. Не бойтесь, гомосексуалистами от этого вы не станете. Вентро лежит в другом измерении. Если вы, господа, не забыли себя подростками, то помните, как после кино весь день, а то и несколько дней подряд ходили под впечатлением захватившего вас боевика, невольно подражая во всём, вплоть до повадок —  жестов, походки, усмешки — полюбившемуся актёру, будь то Брюс Уиллис или Энтони Хопкинс. Или даже Штирлиц с Мюллером. Именно так надо слиться со своим вентро-героем, почувствовать его вентральное тело, полюбоваться мысленно этим телом, наслаждаясь тем, какие у него формы, какое великолепно вентральное чрево — главное в образе, — которое ненасытность вашего героя должна сделать ещё вентральнее. Вы влюблены в своего героя или героиню. В его лице вы влюблены в самого себя! Это и будет пробуждением аутоэротизма. Потом надо позволить вашей ненасытности ворваться в реальную жизнь. Как это сделать? Каждого, с кем вы вступаете в контакт, — я не утверждаю, что каждого встречного, это ни к чему, — но каждого, с кем активно общаетесь в быту ли, в офисе, вы должны мысленно заглатывать с вентральным наслаждением от своего раздавшегося чрева. Да-да-да, друзья мои, именно так: виртуально пожирать при каждой встрече всех ваших знакомых, старых и новых. Если процедура вас немножко шокирует, доверьте её вашему герою — ведь это всё равно вы! Методика может показаться дикой, нелепой, но я приглашаю вас к размышлению.
      Дятлов слушал с восторгом: саморазоблачение гнусной людоедской шайки звучало в каждой фразе. Размышление же Марточки сводилось к следующему:
      — Каждый человек из вашего окружения, господа, или же новый человек — это проблема, большая или маленькая, явная или назревающая. А проблемы надо решать. Вспомните, что говорит нам русский язык о проблемах, о задачах — как их надо решать? Вы вгрызаетесь в задачу, в какую-то тему, грызёте гранит наук, въедливо вникаете в суть вопроса, а также едите собеседника глазами, а своих домашних — постоянными упрёками: что называется, поедом едите. Вы глотаете увлекательную книгу, любую занятную информацию. Не таит ли в себе сам язык в своих метафорах извечный миф о поглощении? Под обезличенной оболочкой: решать проблему — яркое, живое: пожирать, заглатывать. А человек, повторюсь, — это проблема.
      Тут оживился писатель Зайцев:
      — Вот и товарищ Сталин говорил: есть человек — есть проблема…
      — Совершенно верно, — улыбнулась наставница. — Вы меня поняли. На этой мифологии языка, на мифе о пожирании и двух его видах: тщательном пережёвывании или же заглатывании целиком — некто Фриц Перлз, вам вряд ли известный, хотя и великий психотерапевт, построил свою методику, целую теорию — гештальт-терапию. Может быть, слыхали.
      Марта вспомнила и других мыслителей, озабоченных царящим в мире пиршеством, жаждой, пожирая всё и вся, стать властителем, обладать и наслаждаться этим миром. Такова ключевая тема в учении Шри Ауробиндо, преобразователя классической йоги, поэта, философа и политика — правда, слегка террористического направления, уточнила Марта. Но тут же порадовала слушателей озарением: ведь настоящие людоеды, те, что из детских снов человечества, пожирали врагов и иногда друзей не только и не столько физически, для насыщения, сколько виртуально — чтобы овладеть их силой и талантом: таков был вульгарный первобытный материализм, он же идеализм. В современном человеке он постоянно воспроизводится, но это не память генов, а память культуры — плюс извечные потребности в еде и размножении.
      — Вот и вы, господа, — сделала вывод Марта, — виртуально проглатывая людей, обогащаете себя их энергией и способностями. В наше время модным стало стремление расширить своё сознание, ради этого обращаются к психологам, гипнологам, психотерапевтам, к разного рода сомнительным гуру — не вас, не вас имею в виду, курсант Велиаль. Вы — несомненны. Я уж не говорю о прискорбном увлечении психотропными препаратами и наркотиками, не дающими никакого прогресса и тем более могущества. Вентро же позволяет вам расширить сознание как бы между делом, в процессе более глубокого преобразования самих себя. Только прошу не смешивать вентро-поглощение с пресловутым энергетическим вампиризмом. Воздействие вентрала совершенно противоположно. Да, мысленно заглатывая вашего визави, вы ставите его волю и его намерения под свой контроль — в большей или меньшей степени в зависимости от человека и обстоятельств. Через какой канал? Официальная наука такой всеобщей связи живых существ, включая растения, чего-то вроде биосферного интернета, не отрицает, но и не видит для неё объяснения. На самом деле объяснение существует, но это не тема наших курсов, и для понимания надо быть профессиональным физиком-теоретиком. Важно то, что вы получаете возможность влиять на эмоции партнёра, на оценку им окружающего, направлять его. Но от этого он не чувствует себя обессиленным, как при контакте с занудой-вампиром, который — через тот же канал, кстати, — расстраивает систему его организма. О нет, ваш партнёр чувствует бодрость, он невольно проникается вашим авторитетом, испытывает симпатию, потребность подражать вам, тянется к общению: это нечто вроде лёгкой формы влюблённости. В его глазах вы становитесь, как говорили старые оккультисты, магнетической личностью, по-современному — харизматиком. Осознаёте ли, господа, какие поистине звёздные открываются перед вами возможности?
      Наставница сделала педагогическую паузу.
      — Но тут же должна вас остудить: пользоваться доложенной вам техникой не вентралу не имеет смысла. Техника работает только в трансовом состоянии вентро-один — и одновременно служит для его поддержания. Без вентрализации это будут пустые фантазии в духе знаменитых школ так называемого энергоинформационного развития, всего лишь имитирующие экстрасенсорные ощущения.
      Лягнув таким образом конкурентов, Марта подвела итог:
      — Следовательно — что? Следовательно, ваша задача номер один — стать вентралами, коими вы, как показало тестирование, не являетесь. Потому прошу отнестись к предстоящим тренингам со всей серьёзностью.
      Предупреждение оказалось не лишним: тренинги и в самом деле могли настроить на легкомысленный лад.
      Первой из методик вентрализации было то, что Марта назвала увязыванием: увязывание обычного сексуального влечения с вентральными образами. Каждому курсанту на его мониторе прокрутили видеосюжет: по улице шагает рослая девица, сексапильная в обычном смысле, и ест мороженое. Лето, на девице лёгкое платьице, открывающее почти на всю длину красивые — тоже в обычном смысле — ноги. То и дело попадаются встречные, и когда они проходят мимо неё, с ними происходит странное: фигуры бледнеют, из реальных превращаются в нарисованные, а их живые краски струйкой устремляются к пухленьким губкам девицы, и она заглатывает их с мороженым. Дятлову увиделось в этом нечто демоническое — вроде пожирания душ. Главное же: тело девицы от этого всё более вентрализуется — мощнее становятся бёдра, шариками наливаются икры, оттопыривается попка, животик уже не плоский по евростандарту, а выпуклый.               
      — Сперва было лучше, — простодушно подытожил Костя Коронкин, выразив, по-видимому, общее мнение. — Тётка зря распухла.
      Эта оценка подтвердилась и на опросе, который Марта провела после серии подобных видеосюжетов, некоторые из которых выходили за грань приличия. Вентрализация явно продвигалась туго, но арсенал методик опытнейшего вентро-педагога был богат. На ближайшем занятии курсанты испытали на себе технику активного воображения по Юнгу. Усевшись в глубокие кресла и закрыв глаза, в течение двадцати минут предавались фантазиям без вмешательства Марты. По сути, как она объяснила, это было самостоятельным, без гипнолога, вхождением в транс, но пока не вентральный, а лишь ведущий к желанной цели. Отличие от юнгианской классики состояло в том, что фантазировали не что в голову взбредёт, а вентрально значимое. Фантазиям следовало предоставить свободу развития, но в рамках темы, корректируя в случае уклонения. После возвращения, как красиво назвала Марта выход из транса, следовало доложить ей и группе виденное и прочувствованное, наставница же проинтерпретирует образы и оценит достигнутый прогресс.
      У мессира Велиаля — вероятно, притомился за трудовой день — транс оказался так глубок, что вскоре он захрапел. Дятлов, в отличие от коллеги, не спал, а напряжённо думал. Настал момент если не истины, то действия. И Юрий Васильевич вернулся из мира активного воображения не с пустыми руками, а вооружённый орудием расследования. Измыслил он его, разумеется, не по Юнгу, а творческой силой ума — не без помощи старины Стива.
      Когда дошла очередь отчитаться, Дятлов, имитируя волнение, поведал, как сначала смутно, а потом всё яснее увидел перед собой аудиторию. Да, это вузовская аудитория: ряды студентов и преподавательница у доски. Кажется, идёт семинарское занятие по математике, студент решает на доске задачу. Преподавательница стоит поблизости и одобрительно улыбается. У неё милое лицо, по-детски пухлые щёчки. Вдруг она бросается на студента и мгновенно проглатывает — целиком, со всей одеждой и ботинками. В аудитории поднимается шум, и хотя преподавательница, у которой юбка так натянулась, что ноги видны до середины бёдер, продолжает что-то объяснять у доски, — студенты, подхватив сумки, бегом покидают аудиторию. В этот момент, следуя предварительной рекомендации Марты, созерцатель входит в кадр своего внутреннего экрана и пытается завязать беседу с виртуальным персонажем. При этом осознаёт себя корреспондентом популярной газеты, желающим взять у преподавательницы интервью. Спрашивает, почему она съела студента: ведь он правильно решил задачу.
      — Умные вкуснее, — объясняет она. — Если бы вы попробовали, то согласились бы со мной. Недавно я съела доцента — он оказался таким вкусным!
      Надо ли говорить, что во время рассказа Юрий Васильевич лишь изображал потрясённого духовидца, ястребиный же глаз его не отрывался от Марточки. Она вежливо улыбалась:
      — Очень занятно. Но мне кажется, курсант Дятлов, вы увидели это не активным воображением, а сочинили, чтобы нас повеселить. Я права?
      «Права, хрен тебе под мышку!» — про себя согласился Дятлов, вслух же лишь промычал невнятное, как и положено несправедливо обиженному духовидцу. Сердце его после этого следственного эксперимента, однако, учащённо билось, ибо он понимал, что подобными выходками играет с огнём.
      Вскоре, на тренинге по самоотождествлению, Дятлову стало нехорошо — нет, не физически: с сердцем всё было в порядке. Он потерял контроль над собой и даже не уловил этого момента.
      Марта предложила каждому курсанту выбрать себе вентро-героя, по возможности слиться с ним и, войдя под её руководством в изменённое состояние сознания, разыграть какую-нибудь сценку. Дятлов приготовился повторить трюк с активным воображением и, закрыв, как велено было, глаза, с внутренней усмешкой слушал умиротворяющий голос Марточки, вещавший о теплоте и тяжести во всём теле, а веки — такие тяжёлые, что их уже невозможно поднять. Можно, чёрт бы тебя побрал, всё можно — можно и тебя поднять и кинуть в речку как ведьму, которых в средние века проверяли на плавучесть, прежде чем ко всем чертям сжечь.
      Не успел Юрий Васильевич насладиться образом милой в подобном антураже, как глаза вдруг сами собой открылись. Марта стояла прямо перед ним, но видит ли он других курсантов в креслах — не мог сказать: внимание стало скользящим, словно от внезапной радости, а тело казалось лёгким и послушным. И не только тело: всё вокруг могло по его воле измениться, он чувствовал это.
      — Выбрали себе героя, курсант Дятлов? — строго спросила Марта. На занятиях она никогда не обращалась к нему на «ты».
      — Да, — ответил Дятлов. — Сначала хотел Красную Шапочку или какую-нибудь другую бабу, раз, как вы сказали, так эротичнее, — продолжал он, удивляясь своей словоохотливости. — Но потом противно стало: что я, пидарас какой-нибудь? И решил, что буду Серым Волком.
      — Отлично, курсант. Отправляемся есть козлят.
      Марта открыла дверь, и они оказались за городом, на опушке леса — сразу, без утомительной электрички. Так бывает во сне. Прямо перед ними стояла избушка.
      — Здесь! — твёрдо указала вожатая.
      Дятлов почувствовал робость. Понимал, что должен сыграть волка, но как будет есть козлят, шерстистых и, вероятно, с противным запахом, совершенно себе не представлял. Марта нахмурилась:
      — Плохо, курсант. Не отождествился. — По-военному, по-командирски перешла на «ты»: — Ты — волк! Ощути своё тело, посмотри на свой живот: у тебя жадное, ненасытное брюхо!
      Курсант послушно глянул — и вдруг заметил, что стоит перед Мартой совершенно голый. Волк и должен быть голым, но тело оставалось человеческим, а когда успел раздеться и где вещи — не помнил. Но это не волновало, и стыдно тоже не было: учёба есть учёба. И хотя тело воспринималось как своё, привычное — откуда-то пришла уверенность, что оно и правда волчье. Такое раздвоенное знание, не вызывающее, однако, удивления, бывает во сне, но Дятлов не спал и был твёрдо в этом убеждён, помня абсолютно всё о себе и своей московской жизни. Помнил также, что Марточка — не прекрасная женщина, а драконида, но в то же время не сомневался, что сам был волком.
      — Песенку! — потребовала наставница.
      Курсант вспомнил из детства — на удивление безошибочно — козью присказку-открывалочку и хрипло её исполнил. Марта рассмеялась, а из-за двери загалдели голосишки:
      — Нет, ты волк, волк!
      Марта тут же повторила дурацкую песенку своим контральто, необыкновенно ласково. Дверь со скрипом отворилась.
      — Вперёд! — приказала командирша.
      Дятлов шагнул в кислый запах избушки. В полумраке с визгом засновали детоподобные существа, натыкаясь на его обнажённые голени и чуть не сбивая с ног. Это напоминало детский сад для буйнопомешанных.
      — Глотать целиком! — рявкнула начальница, настраивая на нужный лад. — Быстро! Разбегутся!
      Юрий Васильевич с удивившей его самого ловкостью стал подхватывать существ — кого за лапку, кого за шкирку — и отправлять себе в рот, куда они легко помещались и проваливались в глотку вопреки законам геометрии. В животе они продолжали брыкаться, но в то же время создавали приятное ощущение полноты. За обычным обедом Дятлов такого не чувствовал — это было действительно что-то эротическое.
      — Всё? — спросила Марта, когда процесс завершился.
      — Наверно.
      — Нет, не всё. Один спрятался и расскажет козе. Но ты не должен его искать: он запускает контрмиф. Теперь иди домой. Но сначала насладись своим животом.
      Дятлов вновь посмотрел на живот. Никогда у него, склонного к худобе, особенно в старости, такого живота не было: торчал как глобус. Нельзя сказать, чтобы это вызывало наслаждение — скорее могло создать проблемы.
      — Плохо! — оторвал от раздумий суровый голос. — По-прежнему ноль баллов. Миф у тебя не проснулся. Посмотрим, что будет на контрмифе. Может быть, коммутация тебя расшевелит.
      Дятлов припомнил синюшинскую премудрость: коммутация, контрмиф — это когда начинаешь играть против самого себя, радуешься провалам. Мазохизм. Но контрмиф тоже не вдохновлял: в сказке у волка незавидный конец, и Дятлов не мог, вернее, боялся себе представить, что будет при этом ощущать.
      Контрмиф, между тем, разворачивался стремительно: едва очутившись, тоже непонятно как, в своём волчьем логове, напоминавшем его московскую малогабаритную квартиру, услышал женские причитания: видимо, у двери сокрушалась коза.
      — Выйди к ней! — потребовала Марта. — Да не так, не голым, ты что! Спрячь пузо и притворись, что ничего не знаешь не ведаешь.
      Юрий Васильевич натянул джинсы, но они не сходились.
      — Надень пальто!
      В дверь настойчиво колотили. Курсант отбросил джинсы и голышом влез в своё старое длиннополое пальто, откуда-то взявшееся в логовище. Пальто с трудом, но застегнулось. Завязал пояс на брюхе — самыми кончиками — и пошёл открывать. На пороге стояла женщина, держа за руку одно из тех самых существ — то, которого Дятлов не углядел. Гостья была не из приятных — есть такие бабы: тощие, мелкие, действительно похожие на козу.
      — Не ел я, коза, твоих козлят! — как положено, произнёс Дятлов, невольно тесня её спрятанным в пальто брюхом. — Пойдём-ка лучше, коза, погуляем.      
      — Пойдём, серый, — зло сверкнула глазами коза.
      Финал контрмифа обозначился у края ямы в лесу, где догорал незатушенный костёр. Коза легко перескочила на противоположный край и обернулась, с провокационным задором приглашая отяжелевшего, брюхатого Дятлова за собой. Тот замешкался.
      — Прыгать! — скомандовала Марта, стоявшая рядом. Коза её вроде бы не замечала.
      Дятлов развязал пояс, расстегнул пальто, чтобы размашистей было ногам, разбежался и сиганул. И, конечно, ввалился. Пузо оголил очень кстати: на горящих углях оно зашипело, зашкварчало как сало на сковородке,  тело пронзила безумная боль — такая, что душа подскочила до облаков, а пространство мигнуло чернотой. По краю сознания скользнула мысль: виртуальный ад — существует? И вдруг — бах! Лопнул!
      Дятлов перевернулся на спину и лежал мордой в небо, пальто дымило, пахло палёным, из огромной дыры лопнувшего пуза валил пар. Детёныши вылезали оттуда отфыркиваясь и без труда выбирались из ямы к матери. Потом они обступили яму и злорадно заглядывали. Но курсанту было на них наплевать. Он лежал на дне, дымился и блаженствовал. Боль отпустила, вернее, стала чужой. Есть, оказывается, несказанная прелесть в полном крахе, катастрофе, потере всего, щемящая радость освобождения от забот, сладость саморазрушения. Испытывают ли такое чёртовы садомазохисты на своих игрищах? Да, контрмиф — великая вещь, о чём Юрий Васильевич, захлёбываясь от восторга, сообщил Марте, оказавшись почему-то опять рядом с ней, невредимый, тощий и даже вполне одетый. Марта выразила удовлетворение:
      — Я же говорила: у тебя легче проснётся контрмиф. Крепкое чувство, правда? Как хороший коньяк, хотя ты и не употребляешь. Активный контрмиф — тоже неплохо, просто нужна обратная коммутация.
      Они снова очутились в той комнате, откуда начались странности. Но Марта в неуловимый момент исчезла, превратившись в голос будто из-за стены, призывавший на счёт «три» вернуться. Было ощущение бодрости как после здорового сна. Обнаружил, что глаза, оказывается, закрыты. Открыв, увидел в креслах других курсантов.
      Но в голове застряла непонятная заноза. Наконец осенило: а как же Марточка могла видеть снаружи то, что он воображал внутри? Или она со своими командами тоже ему снилась? И второе: а как же так получилось, что она вела всех курсантов одновременно? Если, конечно, не была просто сном. Не могла же она раздвоиться, вернее, расчетвериться! О том, что все пережили совершенно разное, Дятлов узнал на семинаре сразу после тренинга. Каждый рассказал свои приключения, что наставница, вероятно, сочла полезным для закрепления достигнутой на тренинге вентрализации.
      Гуру Велиаль вообразил себя хищным пузырём из восточной сказки, который пожирал всех на своём пути и, очевидно, достиг немыслимого диаметра, хотя геометрия мифа и сна — не совсем евклидова. Проглотил даже караван с товарами, купцами и верблюдами. Но, почуяв аппетитный запах лепёшек, которые пекла некая старушка, не устоял и, покушав поджаристых, блаженно задремал у очага, пообещав, когда проснётся, закусить самой старушкой. Та не стала терпеливо дожидаться и пырнула отдыхающего раскалённой кочергой в бок, освободив разом всех пленных. От интеллектуального пузыря не осталось почти ничего — так, жалкая шкурка. И вентрально, и назидательно.
      История Кости Коронкина была смешной: он сделался резиновой девкой из секс-шопа, которая проглотила старичка, своего покупателя, когда, надув, он на неё полез. После этого отправилась в парк культуры и там пожирала каждого, кто ею соблазнялся, пока один удалец не ухитрился к ней подобраться и осуществить своё намерение, от чего девка лопнула, и незадачливые пользователи оказались на свободе. 
      Марта отметила у всех выступавших доминирование контрмифа, чувственный акцент на гибели героя, что вполне естественно, по её словам, для нашей табу-культуры. Исключением оказался писатель Зайцев, или, в протестном варианте, Зайбцев. Он выбрал себе героиней пушкинскую Татьяну. Читатель, возможно, в недоумении: ужель та самая Татьяна? Да, именно. Пушкин и сам жаловался, что его героиня склонна выкидывать фортели, ошеломляющие даже автора. Несомненно, она была субличностью поэта, автономной и весьма своевольной. У Зайцева Татьяна оказалась сексуальной людоедкой. Писатель задумал новую, вентральную версию «Евгения Онегина», большой роман, и порадовал курсантов тем, что они узнали об этом первыми, даже раньше журналистов. Он не сомневался, что у Пушкина, подвергнись тот вентрализации, сюжет развивался бы именно в таком направлении. Татьяна, получив афронт от Онегина в ответ на своё письмо, не может сдержать чувств и тут же, на свидании, проглатывает предмет увлечения. В ней просыпается неуёмная вентральная страсть, она не может остановиться, и её жертвами вскоре становятся мать, сестра Ольга, старая няня, потом и Ленский, встревоженный исчезновением Ольги. Выйдя замуж за немолодого сановника, Татьяна посещает с ним балы и светские рауты. Однажды, прямо на балу, заманив в женский туалет, проглатывает успевшего надоесть мужа. После этого, войдя во вкус, меняет мужей как перчатки, и все они кончают одинаково, обычно не пережив даже брачной ночи — так сильно Татьяна вожделеет их вентрально. Чтобы погасить кривотолки в свете, удаляется в своё поместье, где ведёт скромную жизнь, понемногу поглощая крепостных и наезжающих с визитами вежливости соседей-помещиков. Слава о ней как о реинкарнации Дарьи Николаевны Салтыковой, людоедки, известной даже советским школьникам, гремит по России, но, в отличие от Дарьи Николаевны, её не арестовывают и не содержат в клетке в каком-нибудь монастыре. Напротив, начальство ценит её как достопримечательность, часть имиджа России, и приглашает к ней за дополнительную плату в казну зарубежных гостей, жаждущих русской экзотики. Некоторых она съедает. Так, в мирных утехах, безмятежно текут её дни.
      Когда разбор полётов закончился, Дятлов поспешил задать оба донимавших его вопроса. Не то чтобы рассчитывал на честное объяснение трюков, но интересно было, что Марточка сочинит о своих сверхспособностях на этот раз. Странно, но у других курсантов подобных вопросов не возникло. Может быть, дело в том, что с Юрием Васильевичем успел уже основательно поработать великий детектив Стивен Кроу.
      Наставница, с лукавым блеском в глазах, не таясь объяснила — если это можно назвать объяснением. Как проникла внутрь, то бишь в мемории, к курсантам? На то она и педагог, а войти к вам, господа, не составляет проблемы. Даже к Курсанту Коронкину — очень-очень закрытому по части своего бизнеса. Костя в ответ на язвительное замечание только пожал плечами, сохраняя на лице обычное туповато-глубокомысленное выражение.
      Что касается второго вопроса, о раздвоении-расчетверении, то ведь у нас в мемории не одна личность, не одно «я», а много-много. Среди них есть и очень умные. Вот она и поручила четырём своим умным и компетентным «я» внутреннее сопровождение курсантов. По завершении работы они слились с главным «я», и она теперь знает все подробности о каждом. Есть ли что-нибудь проще, господа?
      Этот тренинг очень встревожил Дятлова. После него, как симптомы опасной болезни, он ощутил в себе признаки вентрализации. Округлые предметы стали излучать уют, их было приятно гладить, щупать. У женщин начал непроизвольно подмечать вентральность или, напротив, невентральность фигуры, и смотреть на вентральных было приятнее. Даже вид своего голого тощего живота вызывал воспоминание, каким шарообразным он был однажды и как потом восхитительно лопнул. От этих мыслей охватывало лёгкое возбуждение — не тот ли самый один балл по шкале Синюшина, пресловутый аутоэротизм?
      Подумалось, что когда вентрализация станет полной и окончательной, Марта получит над ним власть ещё большую, чем та, которую продемонстрировала давеча. То есть — полный контроль над психикой, и тогда не только его расследование потеряет смысл, но и сам он превратится в куклу на ниточках кукловода. Нет, хуже: в шарик-головку на чужом пальце, бибабо, разыгрывающее смешные сценки, как у раннего Образцова.
      Ситуация усугублялась тем, что Марточкины фокусы на тренинге уже трудно было объяснить элементарным общедоступным гипнозом — их вообще не удавалось объяснить научно. Эти её саморазделения с последующим слиянием, как и сексуальное людоедство, вновь напомнили Дятлову Антихриста у Даниила Андреева. И Юрий Васильевич образно представил себя пленником в мрачной пещере хохочущей демоницы. Нет, медлить нельзя. Кризис назрел. Положение донельзя критическое.
      Подобными размышлениями и можно объяснить ту дерзкую, по правде говоря — самоубийственную провокацию, на которую решился Дятлов.
      В конце занятия, посвящённого вышеописанному тренингу, курсанты получили домашнее задание: сочинить небольшой рассказ на тему вентро. Это задание, как объяснила Марта, предваряло новый цикл упражнений: вентрализацию через творчество. Курсантам предстояло, в меру способностей, создавать художественную вентро-продукцию: писать рассказики, рисовать картинки, лепить пластилиновые фигурки, разыгрывать театральные сценки, даже исполнять вентральные танцы и оценивать вентральность музыкальных произведений, от чего веяло полнейшим сползанием крыши. Вдобавок и упражняться в вентро-дизайне, придавая вентральность интерьеру и своему собственному облику с помощью подручных средств: детских мячиков, воздушных шариков, подушек и прочего маразма. Короче, планировалось наступление по всему фронту.
      Дома, мобилизовав всё своё литературное мастерство, неоднократно удаляя написанное и начиная набирать текст снова, преодолевая подлый страх мелодией «Пусть грозный вал нас всех, нас всех сметёт» и заменяя робкие намёки убийственной конкретикой, Юрий Васильевич создал и распечатал на принтере рассказ о том, как две подружки, ведьмочки и к тому же лесбиянки — старая стерва и молодая, заманили пожилого доцента в квартиру к молодой, без проблем замочили, разрубили на куски, вооружившись учебником по разделке туш для пищевых вузов, и до отказа набили холодильник. Кости использовали для бульона: от них хороший навар. Завершив кулинарные приготовления, созвали на пир милых друзей. Гости упивались лакомствами, славили подружек, особенно же старую стерву — духовного лидера всех вентралов, которая, к вящей их радости, царила на пиру голая, блистая вентральным телом. Застолье переросло в сексуальную оргию, где более других свирепствовал заматерелый ведьмак, кандидат психологических наук.
      Закончив, Дятлов несколько раз придирчиво перечитал текст. Его волновал вопрос, не покажется ли проницательной Марточке образ старой стервы тем, чем был на самом деле: затаённым объяснением в любви?
      Оглашая на занятии свой рассказ, Юрий Васильевич отчётливо осознавал происходящее: Шекспир, «Гамлет», сцена с заезжими актёрами. Рассчитывал ли он, что наставница, подобно королю Клавдию, сорвётся с места и побежит на свежий воздух — проветрить совесть? Не слишком: убийцы нынче не так слабонервны. Но всё же любопытна была реакция, а последствия — они дадут о себе знать позднее. Вплоть до простенькой удавки на шею в укромном уголке офиса. Однако не пора ли наконец звать правоохранителей? Нет, рано, господа, рано! Что у нас есть на руках? Пока ничего. Выдержка и ещё раз выдержка, господин живец!   
      Во время чтения Марта смотрела на курсанта глазами, в которых сквозила глубокая печаль. Не так ли и крокодил, проливая свои знаменитые слёзы, скорбит о жертвах? По завершении сказала — суше обычного:
      — Это не вентро. Вентро — лёгкость и изящество. Поглощения в стиле вентро — сказочны, виртуальны, гротескны. Как бы понарошку. Расчленёнка — не вентро.
      Свершив задуманное, Юрий Васильевич не мог уже избавиться от напряжения, мысленно съёжившись в ожидании ответного удара. Долго ждать не пришлось. На следующем занятии, в самом его конце, объявив курсантам, что на сегодня они свободны, наставница устремила ласковый взор на курсанта Дятлова и улыбнулась ему улыбкой из знакомого, с юности любимого телесериала:
      — А вас, Дятлов, я попрошу остаться.
      Когда шли по коридору в глубину офиса, Марта — впереди, Юрий Васильевич подумывал рвануть на выход. Но отвёл идею: не может быть, чтобы там не выставили на этот случай крепкого молодца, и кончится тем, что на время беседы привяжут к стулу. Если, конечно, речь идёт о беседе, а не о простой ликвидации. В затылке неприятно заныло: Дятлов читал, что в тридцатые годы именно так, в коридоре, кончали видных врагов народа. В другой обстановке даже бы рассмеялся: вот они, коридоры власти!
      Марта открыла одну из выходивших в коридор дверей и отстранилась, пропуская Дятлова. В ярко освещённой комнате за овальным столом собралось, похоже, дьявольское политбюро. Два стула пустовали, один заняла Марточка, другой, очевидно, предназначался жертве. Получив приглашение присаживаться, Юрий Васильевич обозрел противника. Конечно, Синюшин. Вполне ожидаемо — Ингочка: заулыбалась, приветливо махнула ручкой. Надменная дама младшего пенсионного возраста, со снайперски холодными глазами, пышноволосая и ещё красивая, но не во вкусе Дятлова, в стильном красном платье — чтобы не было заметно крови? Догадался, что это и есть пресловутая Леди Е, хозяйка фирмы, несомненно, ветеран спецслужб. Рубин в вырезе платья, возможно, настоящий.
      Марта в роли председателя произнесла вступительное слово:
      — Юрий Васильевич! Юрочка! Мне и нам всем прекрасно известно, что ты по нашему поводу думаешь. Не по каналам спецслужб, как ты полагаешь. — Она усмехнулась. — Я их недолюбливаю так же, как и ты. Вообще, в наших с тобой воззрениях, Юрочка, гораздо больше общего, чем ты можешь себе представить. Но речь не об этом. С глубоким сожалением должна сообщить, что все твои умопостроения относительно нашей деятельности — плод твоего воображения. Извини, но я бы не сказала, что вполне здорового. Инга! Расскажи нам, пожалуйста, обстоятельно и по возможности спокойно, о твоём общении с Игорем Михайловичем Клепиковым и о том, что произошло в тот день.
      Дятлов вдруг с потрясающей ясностью понял, что момент истины, который он предвидел, настал, а он к нему совершенно не готов. Да, сейчас они расскажут ему, как разделались с Игорьком, — так любят поступать людоеды в сказках и бандиты в романах и кинофильмах, глумясь над жертвой, которая целиком в их руках и уже не вырвется. Ингочка расскажет — разумеется, расскажет. После чего он будет убит и съеден.