Егорка

Егорка

Тусклая лампочка в комнате моргнула три раза. Еще десять минут и Федор Иванович дернет рубильник на окраине поселка. Этим рубильником он остановит старый немецкий дизель, погасив при этом свет в домах, и фонари на улице. Еще один знойный день подойдет к концу.
На улице давно стемнело, на южное небо, словно через дуршлаг проецируются мириады звезд, стрекочут сверчки, пахнет выжженными травами и полынью.
Мотылек одиночка, с упорством барана продолжает биться о стеклянную колбу лампы, висящую у меня в комнате. Тени от его суетливых движений, хаотичным танцем отбрасываются на потолок и стены. Я же осторожно перевернулся на правый бок. Задница продолжает гореть как раскаленная чугунная сковородка. В какой-то момент я даже представил, что на ней можно разогреть тоненькие бабушкины блины.
Я вспомнил пронесшийся вихрем, сегодняшний день. Школьную линейку, директора школы Аллу Ивановну, и уже теперь свою первую учительницу, Ольгу Николаевну. Официальная часть пролетела довольно быстро и уже к часу дня нас с портфелем полным учебников отпустили по домам. Двумя часами позже, возле продмага, в компании Васьки и Семёна, мы отвязывали от будки Егоркиного пса. «Злая собака!», -гласила табличка на будке Шарика. Нарисованная масленой краской, устрашающая морда собаки не сочеталась с образом флегматичной восточно-европейской овчарки. Правое ухо Шарика висело. В возрасте двух месяцев он подхватил какую-то заразу, чуть не издох, но выжил. Болезнь оставила свой отпечаток на характере пса.
По меркам собак, Шарик был добродушной размазнёй. И за два куска докторской колбасы, как поется в песне: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома», Шарик был оторван от родной будки.

С момента полета в космос Юрия Гагарина прошло чуть больше года и нам, как и многим мальчишкам, хотелось быть похожими на первого космонавта планеты, ну или иметь       свою Белку и Стрелку. В нашем случае Шарик объединил всех троих в одном лице. По заверению третьеклассника Васьки, Шарику предстояло пройти курс молодого бойца, и практически как Леонову выйти в открытый космос. Скафандра у Шарика не было, хотя он очень бы пригодился. Руководителем нашего звездного городка был Васька из третьего «А». Методика проведение тренировок вверенного нам судьбой пса тоже была Васькина, авторская, так сказать. Согласно проведенным расчетам, для нужд тренировок из отцовского гаража, был изъят бутыль скипидара. Путём научных манипуляций практически весь бутыль был влит под хвост блохастому космонавту. Не дожидаясь отправки на орбиту, наш лохматый подопечный, предварительно укусив заместителя руководителя полетов в лице Семена из второго «Г», спешно ретировался в направлении, продмага. Пёс бежал со скоростью ракеты. На секунды он падал на пятую точку, и сидя на хвостатой заднице, перебирая передними лапами, юзом нес свое блохастое тело к светлому коммунистическому будущему. Проезжая таким образом, метров десять, Шарик вскакивал на четыре лапы, чуть пробежав, снова плюхался на пятую точку, снова вскакивал на лапы, и так пока не скрылся за поворотом. Знал ли шарик, что подобно американской лунной программе, оставляя след на пыльной дороге, на семь долгих лет обгонит Нила Армстронга с его отпечатком ноги на лунной поверхности, став предвестником будущих эпохальных событии.

Воистину маленький след от хвостатой жопы, -это огромный шаг для всего человечества!


Фигуру своего отца я заметил ещё издали. Он шел со стороны продмага, пыля кирзачами и как обычно прихрамывал на правую ногу. Возле дома Семёна, отца окрикнул седовласый старик. В этой сутулой фигуре я узнал Егорку. Он остановил отца и они заговорили. Я почуял неладное, противный старик. Сейчас как всегда наябедничает про нас. Вечно он ходит и ябедничает, как будто ему заняться больше нечем. За коровами внимательнее следил бы, две в прошлом месяце пропало. Пастух еще называется, -сокрушался я.
Я продолжал вглядываться в этого пожилого человека, одетого в просаленную грязную телогрейку. Всеми фибрами души я ненавидел его скверный характер. Я сравнивал его с фашистами из фильмов по войну, такие же гадкие и делают всё исподтишка.
Чуть позже я пытался донести до отца свои мысли, о фашистах, ракетах, белках и стрелках. Но отец не разделил моего мнения, а встал на сторону Егорки. И уже моя задница горела, и на ней красовались пунцовые отпечатки от армейского ремня.
Лежа на правом боку, я продолжал размышлять о том, что сегодня я так же как и Шарик, на своей пятой точке ощутил все огрехи нашей космической программы. Свет в комнате погас, и я не заметил как уснул.

Утром по дороге в школу я встретил Семёна, он же по совместительству вчерашний руководитель полетов. Он как и я похрамывал на обе ноги.
-Проклятый Егорка! -буркнул Семен.
-Тебя тоже ремнем? -спросил я.
-Да, вот с такой бляхой.- Семен, как заправский рыбак развел руками, указывая на размер бляхи.
-Теперь присесть не могу, -подытожил Семен.
-Батя сказал что если, мы не найдем Егоркиного пса, выпорет снова.
-Шарик наверняка на пруд убежал, -предположил Семен.
 -Он когда раньше отвязывался его Егорка на пруду находил у Серого.
Днем после уроков, я и Семен направились на пруд искать Шарика.
Дойдя до пруда, вдалеке мы увидели шалаш. Он был наспех сооружен на развалине старой насосной станции. Шалаш был построен в апреле в тот момент, когда Серый появился в поселке после очередной отсидки. Домой к матери он не вернулся. И поэтому обосновался в километре от поселка. Промышлял мелким халтурами, был вечно пьян или с бодуна. На ягодицах имел татуировку в виде кочегаров с лопатами. В поселке появлялся только для мелких подработок или покупки выпивки в продмаге. Отоваривался, как правило, в долг.
Подойдя к останкам насосной станции, мы увидели шалаш, и самого Серого.
Тело его лежало на ступеньках, головой вниз. Накрыв ступеньки своей спиной, он широко раскинул руки. Ноги были запутанны неизвестным морским узлом. Правая нога была без ботинка, если быть точнее то и без носка. Сквозь раскрытую ширинку штанов, корабельной мачтой, торчал его причиндал. Храп разносился по бескрайней золотой степи, и лишь пыльный ветер уносил звуки в сторону Нем-цика. Если бы не его сплетенные ноги и торчащее из ширинки естество, он был бы похож на боженьку. Того что я видел в церкви когда бабушка крестила меня тайком от отца.
Вероятно, ночью он вылез из шалаша справить малую нужду, но портвейн и научный атеизм сбили его с ног, сбросив с невысокой Голгофы, оставив в перевернутом положение до нашего прихода. Справил ли нужду Серый, останется загадкой для историков.
-Серый, ты не видел Шарика? –я обратился к лежащему верх ногами.
-Серый, Шарика не видел? -настойчиво добавил Семён.
Приоткрыв левый глаз, круговыми движениями, словно тропическая ящерица, Серый принялся всматриваться в источники голосов.
-Чё надо, мелюзга? -не сразу выдавил он, продолжая лежать на ступеньках головой вниз.
-Шарик Егоркин пропал. Ты его не видел? –вновь добавил я.
-Какой нахрен Шарик? –высохшими губами, пробормотал он.
-Портвейн есть?
-Жабры горят! –морщась, выдавил Серый.
-Шарик, -собака пастуха, -напомни я.
Серый распутал свои ноги, медленно перевернулся и слез со ступенек.
Встав на ноги, он пошатываясь прошел мимо нас в сторону пруда. Сквозь спущенные штаны на его заднице стали видны кочегары, усердно закидывающие уголь в топку. Пройдя около десяти метров, он остановился на маленьком мосту. Быстро лег на него и как Шарик, вытянув шею, принялся пить воду из пруда. Пил долго и жадно.
Закончив пить, он умылся, вытер лицо рукавом, подтянув штаны подошел к нам с Семеном.
-Слышь, мелюзга, что вы тут бубните?
Я поведал Серому о вчерашней игре в космонавтов, о разговоре с отцом и о том, что если не приведем собаку Егорке, я снова получу ремня.
Он выслушал нас, после выждал минуту и с ехидной улыбкой ответил.
-Так и быть спасу твою задницу, держась за взъерошенную голову, -пробормотал Серый.
-Но за всё в этой жизни нужно платить.
-Я расскажу, где Шарик, вы в замен, принесете мне три бутылки портвейна.
-Но откуда мы их возьмем? –удивился я.
-Это ваши проблемы, давайте не будем переносить с больной головы на здоровою.
Он снова схватился за голову, сморщился и закряхтел.
-Если хотите что бы ваши задницы были в безопасности, то найдете.
-Советую поторопиться, продмаг закрывается в семь!
По всему было видно, что фразы давались ему с трудом.
-Пшли от сюда, -безапелляционно буркнул Серый.


Сняв, резиновую крышку с литровой банки я высыпал на стол горсть монет. Портвейн в продмаге стоил рубль за бутылку. Я это хорошо запомнил, так как три дня назад мы с Васькой ходили за ним для его отца. Набрав, шесть монет по пятьдесят копеек и высыпав остальное обратно в банку, я выбежал на улицу где меня ждал Семен. Мы довольно быстро управились в продмаге, сославшись на Васькиного отца касательно портвейна. Позвякивая бутылками в матерчатой сумке, семеня шагами, мы направились прямиком к шалашу. По-пути мы наткнулись на стадо коров. Егорка, как обычно в шесть вечера гнал скотину в поселок, загоняя скот во дворы сельчан. Коровы, растянувшись, неспешно барражировали по улице, изредка синхронно вздрагивая и ускоряясь от щелчков кнута. Нужно было поскорей перейти улицу не столкнувшись с Егоркой. Встреча с ним не входила в наши планы, так как мы пока еще не нашли Шарика, и до жути боялись Егоркиного кнута. Пробираясь на другую сторону улицы сквозь бреши в стаде, Семен несший портвейн вляпался в свежую лепешку, поскользнулся и разбил одну из бутылок. После за спиной я услышал, хлесткий хлопок кнута.
-Насыльные! Вы мне за собаку ответите! -громко кричал Егорка, узнав в нас, обидчиков своего пса.
-Фашисты!, -Егорка не унимался.
-Насыльные!
-Чем вам собака насолила?!
-Я вам покажу! –продолжал кричать он.

Словно спринтеры, звеня бутылками, мы удирали вниз по улице, опасаясь Егоркиного кнута. Матерчатая сумка кровоточила, оставляя след в виде красных капель, как в песне про героя революции товарища Щорса.
Бранные фразы, летевшие нам в след, звучали все тиши и вскоре смолкли вовсе.


-Вы, вашу мать, бутылками гвозди заколачиваете?- выругался Серый, взглянув на раненую сумку.
После этой реплики он достал из сумки две выжившие бутылки. Не сводя с них глаз, он принялся зубами откупоривать одну из них. Неподдающаяся пластиковая пробка, как заправский дантист удалила из пасти Серого два зуба. Он однако, не придал этому никакого значения, лишь сплюнув зубы, продолжил обгладывать бутылку.
Наконец выплюнув размочаленную пробку, Серый сделал несколько жадных глотков. Глаза его заблестели, на лице появилась легкая улыбка. Было видно как вместе с этими глотками, его снова наполняет душевное и физическое здоровье. К сожалению зубов уже не вернуть.
-Надо завязывать с этим компотом, а то жопа слипнется! Да, сорванцы? -добродушно, по-отечески, выдал Серый.
-Серый, где Шарик? Ты обещал рассказать!
-Дома, уже давно.
-Я ещё вчера отвел его Егорке.
-Вчера вечером прибежал, на заднице елозил возле шалаша, потом и вовсе залез в пруд. – шепелявя, добавил Серый.
-Я вот всё не пойму, как вас угораздило придумать такое?
-Скипидар в жопу! –он ухмыльнулся поредевшим зубным составом.
-Вам бы пленных немцев в космос в сорок пятом запускать! – продолжал, ржать наш беззубый визави.
-Это всё Васька! – почти в унисон пробубнили мы с Семеном.
-Ему ничего не будет, у него только мамка. А мы вот бляхами получили, –подытожил я.
Узнав о том, что Шарик уже дома, мы успокоились.

Мы уже собрались уходить, как я вспомнил кочегаров.
-Серый, а для чего кочегары у тебя на заднице?
-Уголь закидывают. –ответил он, сделав глоток из бутылки.
-А зачем уголь в задницу закидывать? –спросил Семен.
-Много будете знать, скоро состаритесь.
От портвейна и от дефицита общения, Серый стал словоохотливее.
-Я лишь скажу, что они у каждого с возрастом появляются. –с лукавой улыбкой добавил
он.
-Что прямо у всех? -спросил я.
-Да. Особенно у баб. -при этих словах, Серый почесал свою мотню.
-Вы когда-нибудь, думали откуда у баб такие большие жопы? –вопросительно продолжал Серый.
При этих словах, я сразу вспомнил директора школы Аллу Ивановну.
-Нет, а что? –задумчиво спросил Семен.
-У них поголовно кочегары на жопах! –доверительно продолжал Серый.
-И что? –спросил я.
-А то что они им уголь закидывают, и от этого их задницы растут.
-Чем старше баба, тем шире жопа! –во всё горло засмеялся Серый.
-Да, Ладно? – снова удивился Семен.
-А почему твоя задница не растет, у тебя ведь тоже кочегары? –продолжил я.
-Мои ещё маленькие и промахиваются часто. –с улыбкой змея констатировал Серый.
-А почему мы раньше кочегаров никогда не видели? – удивленно продолжили мы.
Серый сделав еще пару глотков, выдержал паузу по-Станиславскому и добавил.
-Мелюзга, вы когда-нибудь видели хер у комара?
-Нет. -почти синхронно выдали мы Семеном.
-Так вот и бабы своих кочегаров никому просто так не показывают. –поглядывая на нас, с нарочито серьезным видом выдал Серый.

По дороге домой я думал о рассказе про кочегаров. Странно, ведь, я никогда не видел в бане ни кочегаров, ни лопат. Может быть, не выросли ещё, -умозаключил я. Серый ведь, говорил что они появляются с возрастом, и то бывают в основном у баб.

Этим вечером я снова осторожно переворачивался с одного бока на другой. В этот раз не из-за Шарика, а из-за денег на портвейн для Серого.
Копилка, из которой я взял деньги, принадлежала моей сестре. Ко всему прочему ремня я получил и за то, что обманом купил портвейн якобы для Васькиного отца, обманув продавщицу тётю Любу. Как и в первом случае, моему отцу нас сдал Егорка.

Неделю спустя, ремень снова прошелся по моей заднице. В этот раз всё оказалось серьёзней. Мы Семёном, решили проверить слова Серого о кочегарах. В женский день в бане мы залезли на второй этаж к окну. Но упали, сорвавшись вниз, от криков, разоблачивших нас женщин. Семен при этом сломал руку. История о кочегарах на женских ягодицах не подтвердилась. После этого случая в поселке нас еще долго называли монтажниками-высотниками, а соседские мальчишки просили рассказать об увиденном в мельчайших подробностях. Как и в предыдущих случаях нас по старой традиции сдал Егорка. Он гнал стадо в поселок и видел как мы висели на лестнице у окна.

Чуть после были истории с курением, и коротким замыканием на телеграфном столбе.
И каждый раз нас сдавал Егорка. От чего наша взаимная неприязнь только крепла.
Он казался мне никчемным стариком, который способен только пасти коров.
Так продолжалось до января шестьдесят третьего.

После зимних каникул, в один из дней, мы с Семеном направлялись домой после школы. Снег поскрипывал под ногами. Дым из печных труб сизыми столбами поднимался в серое небо. По дороге мы увидели большое скопление людей на центральной улице рядом с продмагом. Женщины и мужчины были в черном. Лица хмурые, кто-то плакал. До этого момента в своей жизни я не видел такого большого скопления народа. Казалось, весь поселок вывалил на улицу. Помню портрет, со знакомым лицом. В этом лице я узнал Егорку только значительно моложе и с темной шевелюрой. Он был в военной форме, грудь усеяна медалями и знаками отличия. Угол портрета отсекала черная лента. Надпись на табличке: «Егорка Андрей Ильич и годы жизни». Среди толпы я увидел своего отца. Батя от природы сильный человек с кулаком размером с хороший арбуз и характером закаленным военным временем. Я помню слёзы на его лице. После бабушка рассказывала мне, когда началась война, мой тогда тринадцати летний отец прибежал в военкомат. Он с другими мальчишками пытался уйти на фронт, скрыв свой истинный возраст. Андрей Ильич в тот момент был начальником местного военкомата. Распознав подлог, он вывел отца на улицу и отвесил ему пинка, что отец не мог присесть две недели, после чего долго прихрамывал. Из тех ребят кто ушел на фронт в тот день, обратно уже никто не вернулся. Сам Андрей Ильич был тяжело ранен. В январе сорок третьего в составе диверсионной группы в Сталинграде подорвался на противопехотной мине, его всего посекло осколками. Чудом выжил, позже в госпитале его приняли за немца, так как в бреду говорил по-немецки. Немецким языком владел в совершенстве, как и многие кто вырос в автономной республике немцев поволжья. Война забрала трех его сыновей, четырех братьев и любимую жену. Домой с войны вернулся совсем иным человеком, замкнутым, и как снежное поле, седым. Жил один, в поселке работал пастухом.

Курчатов Владимир
Октябрь 2015