Побег

«ПОБЕГ»

Младший лейтенант милиции Уточкин с утра находился в прекрасном настроении. Сбылась, наконец, голубая мечта сорокатрехлетнего старшины — позавчера он стал офицером.
Коллег рядом не было и Федор Михайлович крутился перед небольшим зеркалом, висевшим в кабинете на стене. Через засиженную мухами зеркальную гладь, разглаживая на животе складки помятой гимнастерки, на него не выспавшимися припухлыми глазами смотрел лысоватый, среднего роста, круглолицый, с мясистым носом мужчина. Фортуна была к нему как никогда благосклонна. Вчера он узнал, что его кандидатуру утвердили еще и на должность начальника медвытрезвителя! Как же надоел ему этот уголовный розыск с бессонными ночами, засадами, бесконечным мотанием по району! И теперь осталось только передать дела своему преемнику — какому-то лейтенанту Морозову. Правда, этот Морозов неизвестно когда еще прибудет, но объявится же когда-нибудь. Уточкин на секунду закрыл глаза и представил себя в майорских погонах, сидящим в кресле начальника райотдела. Его грудь вся увешана орденами и медалями, в руке папироса «Герцеговина флор» в наборном мундштуке...
— А ведь это реально! — размышлял он. — Я вчера был простым милиционером, сегодня — начальник медвытрезвителя, а завтра — начальник всего районного отдела милиции! Величина! Вот тогда-то и задам трепку своим недругам! По струнке у меня ходить будут! Особенно же перепадет Веремейчику... Этому
— Уточкин! К начальнику! — прервал его мечты заглянувший в кабинет дежурный.
Младший лейтенант испуганно отскочил от зеркала, словно его застали за нехорошим занятием. В этот момент он сильно ударился ногой об угол стола
— Бляха-муха!.. — чертыхнулся Уточкин, потирая ушибленное место. — Придурок, — ругнул он своего коллегу. — Принесла нелегкая... Стучаться надо
Начальник райотдела, высокий седовласый капитан с лицом, испещренным паутиной глубоких шрамов — последствие близко разорвавшейся немецкой гранаты, — встретил его у порога кабинета, видимо, собрался куда-то уезжать. Когда Иван Иванович был очень зол, то всем казалось, что он улыбался. Сейчас у него была обычная физиономия.
«Добрый! — обрадовался Уточкин. — Значит, еще не знает, как я вчера с коллегами «замачивал» в «Пиво-водах» свое будущее назначение.
— Федор Михайлович! — обратился к нему начальник. — Есть для тебя особое поручение. Необходимо сейчас же выехать в Старые Дороги за арестованным. Доставишь его сюда к следователю. Что он натворил, я толком не разобрал. Может, украл чего, а может — рецидивист какой… Телефонная связь у нас прескверная, да еще и начальник тамошнего отделения Батура — большой любитель выпить денатура! По-моему, он специально говорил неразборчиво, чтобы я не определил его состояние. Смотри там, сам не «надерись»! Разгребу я когда-нибудь это самогонное гнездо... Ой, разгребу! Жаль вот только времени нет. Да! С тобой поедут Шкраба и Кухта. Они уже в курсе всех событий.
— Разрешите выполнять?
— Выполняйте!
— Есть! — Федор Михайлович ухарски щелкнул каблуками, но почему-то повернулся через правое плечо.
— Сапоги чистить хоть раз в год нужно, гусар! — с иронией и смешком кинул ему вслед начальник.
Уточкин вошел в свой кабинет. С особо важным видом достал из сейфа револьвер и стал вертеть его в руках. Он крутанул несколько раз барабан, затем, дунув в ствол, положил оружие в висевшую на поясе кобуру.
«Вот и первая наградка может нежданно-негаданно обломиться!» — подумал Федор Михайлович, напевая себе под нос мотивчик полюбившейся песни.
— Федя, ты куда это разогнался?.. При параде, при нагане? Никак к Нюрке в «Пиво-воды»? — весело спросил его старшина Веремейчик, вынырнувший из-под письменного стола.
— В Старые Дороги! — с важностью произнес Уточкин и добавил: — Там особо опасного рецидивиста взяли... Пятерых наших чуть не уложил, — соврал Федор. — Начальник мне приказал его сюда отконвоировать.
— Какого рецидивиста? Я с Батурой по телефону недавно разговаривал. Пацана, который только из армии пришел, задержали за пару дровишек из лесу вестимо... Председатель сельсовета жалобу настрочил, а к органам власти, сам знаешь, нужно прислушиваться. Вот парня и прихватили. Там еще и дела, может быть, никакого не будет.
— Много ты знаешь! — раздосадовано буркнул Уточкин, нервно перебирая на столе бумаги. Подумал: «Если этот Веремейчик говорит правду, то награды мне не видать как собственных ушей. Вот, гад, сглазил!»
— Ох!.. Занервничал, видите ли! Значит, правду говорю, враль месопотамский!.. Федя! Перестань мандражировать, а не то себе все ляжки нечаянно обдрищешь! — продолжал изгаляться Веремейчик. — Слышь, не забудь самогоночки местной привезти... Хоть бутылек, а? Мы все тебе за это спасибочки скажем!..
— Смолы тебе, Веремейчик, на язык, а не «стародорожской»! — зло отрезал Уточкин и громко хлопнул за собой дверью.
Когда Уточкин вышел на крыльцо здания отдела милиции, оперативный «газик» с заведенным двигателем уже стоял неподалеку. Уточкин поежился от порыва налетевшего морозного февральского ветра и нечаянно взглянул на свои все в белых разводах и грязных подтеках сапоги. «Опять обувку забыл почистить! — промелькнула мысль. — Начальник уже несколько раз «гусаром» называл. Неровен час, приклеится это глупое прозвище, поди, оправдайся потом! Это ведь уже навсегда!.. И все этот Веремейчик зловредный — шагу не даст ступить без своих подлых шуточек.»
Услышав шум приближающихся шагов внутри здания, Федор быстро подбежал к машине и плюхнулся на переднее сидение.
— Газуй, Шкраба! — властно приказал он водителю, сильно хлопая дверцей.
— Так Кухты еще нет! — недоуменно взглянул на Уточкина круглощекий рыжеволосый милиционер.
— Ну и хрен с ним, что нет!.. Где этот твой Кухта до сих пор болтается? Дежурный в котором часу объявил отъезд?.. Ждали-ждали, а его все нет! Пусть теперь перед начальником оправдывается... Короче, гони!
Дорогой Уточкина укачало, и он сладко уснул. Храп спящего был настолько громким, что не давал уснуть за рулем, начавшему дремать Шкрабе…

Данила Язылец сидел в холодном дровяном сарае, зарывшись в ворох соломы. Свет через щели в дверях и заколоченное досками окно почти не проникал. От этого, а также от неопределенности своего положения на душе было тоскливо. Он ведь только две недели назад вернулся домой после службы в армии. Высокий, широкоплечий, симпатичный гвардии сержант по прибытии в родную деревню стал заметной фигурой среди односельчан. Мужчины здоровались с ним за руку и старались завести разговор. Даже сам председатель колхоза общался с ним как с понимающим и разбирающимся во всем человеком. Что уж говорить о местных парнях и девчатах. Многие ребята завистливо глядели ему вслед, задумываясь о предстоящей им службе. Томные взгляды деревенских красавиц просто пепелили его при встрече. Однако только одна бередила его душу — чернявенькая Вера Александрова, которая жила по соседству вместе со своей больной матерью и бабкой, маленькой, злобной старушенцией. Стоило Даниле только раз зайти к ним в дом, как по деревне поползли слухи о скорой свадьбе молодых, что совершенно не нравилось родителям Данилы.
Позавчера «Жених», как называли его уже почти в лицо некоторые приятели, и его друг Жорка возвращались на санях с мехдвора домой. Отвозили на склад полученные в городе запчасти и гвозди. Проезжая мимо небольшой лесопосадки, Жорка вдруг воскликнул:
— Данила! Глянь, кто-то осины срубил!
В канаве у самой дороги действительно лежали два небольших осиновых ствола с обрубленными ветками.
— Давай заберем!.. У Александровых топить печь нечем, — предложил, густо краснея лицом, Данила.
— Эва, жених!.. Присушила все-таки тебя Верка! Тещу подмаслить хочешь? — стал подтрунивать над ним приятель.
— Что ты, Жорка!.. Просто жаль их.
— А почему бы Зинку-коротышку или рябую Галю тебе бы не пожалеть?!. Хитрец ты, Даня, меня так запросто не на мякине проведешь!
— Будет тебе зубы скалить! Лучше помоги бревна увязать
— Слушай, друг! Может, не будем их трогать? Мало ли кто срубил эти осины... Да и дрова осиновые — ерунда.
— Не боись, Жорка! Не боись, — приговаривал Данила, сноровисто цепляя бревна к саням. — Дрова как дрова... Сгорят. Тем более, что других у них нет.
К дому Александровых подъехали, когда на улице уже совсем стемнело.
— Завтра я с Жоркой распилю эти бревна и поколю, — жарко говорил Данила Верке на ухо, прижимая ее к стене сарая.
Пилить и колоть дрова не пришлось. Еще на рассвете в дверь соседской хаты Александровых постучал участковый со странной фамилией Кузьма. На стук вышел отец Данилы. Выслушав незваного гостя, хозяин, с посеревшим лицом, пошел будить сына.
— Данила, вставай! Беда, сын... Натворил ты, дурень, дел!
— Что случилось? — никак не мог понять спросонок парень.
— Зачем ты осины рубил?.. Да еще и Александровым привез.
— Я не рубил осины... Бревна у дороги лежали, — пытался оправдаться Данила.
— Ты или не ты — поди сейчас докажи!.. Горе ты мое, горе! Одевайся... Милиционер тебя ожидает!
До Старых Дорог было недалеко. Данила с Кузьмой доехали на санях до отделения милиции быстро. Так он оказался в этом сарае. Сержант Кузьма как мог, подбадривал парня:
— Ты крепко не переживай! — говорил он. — Тебя сегодня для разбирательства перевезут в Слуцк к следователю. Он хоть и молодой, но толковый! Ты ему не ври, говори все как есть без утайки. Наклепали на тебя, паря, скорей всего те, кто эти бревна пилил! Чтоб другим не повадно было... Разберутся, может, и лихо мимо пронесет…

Встречать начальство на крыльцо вышел сам начальник отделения милиции старший сержант Батура. Порфирий Евлампиевич был маленьким белобрысым невзрачным мужичонкой, имел крутой нрав и обстоятельные познания в самогоноварении. По запаху водки определял не то, что деревню, но и хозяина аппарата, на котором варилось «зелье». Сапоги сорок четвертого размера на маленьких, кривеньких и тоненьких ножках Батуры выглядели огромными «гавнодавами». Несмотря на немыслимую «гармошку», голенища этой обувки были выше его колен и мешали при ходьбе.
— О! Федор Михайлович! Сколько лет, сколько зим! Слышали-слышали о вашем новом назначении! — расшаркался перед гостем Порфирий, пожимая ему руку в приветствии. — Если так дальше пойдет, то скоро министром станете! Проходите — мы уже заждались вас! На столе закуска остыла...
— Привет, дорогой мой Евлампиевич! — радостно отвечал, обнимая старого друга, Федор Уточкин. — Стол — это хорошо. Однако пошли сперва на преступника взглянем! Что там за «фрукт» такой?
Данила дремал, когда услышал лязг открывающихся дверных запоров. В освещенном проеме он увидел два черных силуэта. От очень яркого света резануло глаза, потому не сразу и разглядел «посетителей».
— Так это и есть знаменитый рецидивист? — голос был незнакомый, со злыми нотками.
— Какой там рецидивист! — послышались снаружи объяснения Кузьмы. — Кто-то деревья спилил, а этот пацан их прихватил.
— А ну — покажись, ворюга! — грозно приказал Даниле все тот же незнакомый голос. — Встать, когда с тобою сам лейтенант Уточкин говорит!
Парень испуганно вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Глаза его уже привыкли к свету, и он только теперь рассмотрел грозного начальника. По всему виду этого злого милиционера ничего хорошего в ближайшем будущем от него ждать не приходилось.
— Ты, Кузьма, говоришь «пацан»... Какой же это пацан? Да тут этакий здоровенный детина!..
— Это он с виду такой большой! А так — пацан-пацаном, подросток, — пытался как-то защитить парня Кузьма.
— Знаю я этот вид! — недовольно возразил Уточкин. — Нашкодят, а потом невинными овечками прикидываются... Бревна-то, небось, на самогонку сменял? — спросил он Данилу.
— Я не пью, — неуверенно ответил тот.
— Не загонял парень те бревна, — снова стал пояснять Кузьма. — Людям задарма отдал, топить им было нечем. Скорее всего, те, кто пилил их, и донесли на парня.
— Донесли, не донесли… Следователь разберется, — не дослушав, подвел итог Уточкин и сказал Кузьме: — Закрывай камеру, пойдем бумаги смотреть.
Когда милиционеры ушли, Данила вздохнул и опустился на солому. Страх перед неизвестностью только усилился. Мысли, приходившие в голову, были одна мрачнее другой.
Прошло около часа, когда на дверях сарая вновь загремел замок.
— Эй, ворюга! — донесся пьяный голос Уточкина. — Выходи! Вяжи его, Кузьма! — сказал он сержанту, когда парень вышел из сарая на улицу…
Подскочивший Батура больно ухватил Данилу за руки, которые Кузьма сноровисто связал толстой веревкой.
— Не сбежит! — потрогав узлы, сказал Уточкин и громко, хамовато захохотал.
Данилу посадили на заднее сидение автомобиля, рядом с ним, низвергая фантом из перегара, плюхнулся Уточкин. Осушив протянутый Батурой «на посошок» стакан самогона, младший лейтенант крякнул и аппетитно хрустнул соленым огурцом, вкусно пахнущим чесноком и хреном. У оголодавшего за день Данилы засосало под ложечкой, и предательски заурчал живот. Он сглотнул слюну и глубоко вздохнул.
— Федор Михайлович! — обратился к Уточкину начальник отделения. — Мы тут вам собрали кое-чего на дорожку. Может, в пути перекусить захочется. — Батура поставил на переднее сидение корзину с провизией и бутылками, потом строго предупредил Шкрабу: — Ты по ухабам не гони, а не то разворотишь весь закусон.
Обменявшись прощальными рукопожатиями с коллегами, Уточкин захлопнул дверцу. Шкраба нажал на акселератор, и машина тронулась. Дорога-брусчатка с большим количеством выбоин мешала быстрой езде. Захмелевший Шкраба, после очередного окрика Уточкина, некоторое время ехал осторожно, потом снова начал давить на полный газ.
— Больше скорость — меньше ям! — весело пояснял он диспозицию старшему по званию.
После того, как в очередной раз машину сильно тряхнуло, расслабившийся Уточкин больно ударился головой. Он громко завыл и обложил водителя отборным матом.
Шкраба резко сбросил скорость и стал извиняться.
— Федор Михайлович! Я не виноват... Дорога такая дурная, словно гранаты на ней взрывали. Да и смеркается уже!
— Это голова у тебя дурная, раздолбай ты покровский!.. Ездить, болван, не умеешь! Тебе только доярок на ферме запрягать... Остановись, у меня от твоей езды во рту что-то подсушивать стало... Подай там чего-нибудь попить!
Шкраба остановил машину на обочине и подал Федору из корзины бутылку.
— Ё-моё! Что ты мне, бестолочь, подал?!. — услышал он слова «благодарности». — Это же обыкновенное молоко!
— Так бы и сказали, что — выпить! А то попить, попить... — пробормотал себе под нос Шкраба, доставая бутылку самогона.
Он налил Уточкину полный стакан и подал его вместе с куриной ножкой, большим огурцом и толстой краюхой ржаного хлеба. Когда Уточкин выпил, водитель тоже налил и себе. Опрокинув себе в рот половину стакана самогона, спросил:
— Михалыч, может, и этому нальем? — показал на Данилу, тщательно пережевывая большой кусок домашней колбасы.
— Наливай! Третьим будет! — разрешил Уточкин, загоготав от собственной шутки, затем добавил: — Развяжи его.
Шкраба разрезал ножом узел веревки и пригрозил арестованному:
— Попробуй только сбежать! Я те задницу на портянки порву, засранец... На вот — пей!
— Я не пью! — пытался отказаться Данила.
— Пей, кому сказал! — прикрикнул на него Уточкин и ударил себя ладонью по колену.
Данила выпил. От крепости самогона у него перехватило горло.
— Приткни скорее, пивака! — смеясь, произнес Шкраба, протягивая ему оленый огурец и кусок хлеба.
Тепло стало разливаться по всему молодому продрогшему организму Данилы. Голодный парень быстро проглотил нехитрую закуску.
— А ты, гляжу, пожрать не промах! — засмеялся подобревший Уточкин. — Шкраба! Наливай! Видишь, хлопец после первой не закусывает!
Перекусив, они поехали дальше. Уточкин, развалившись на сиденье, громко захрапел. Рядом, согревшись от спиртного, уснул и Данила.
Когда на ночном горизонте показались огни города, Шкраба разбудил Уточкина. Федор Михайлович протер кулаками заспанные глаза и уставился в лобовое стекло.
— Кажется, это не Слуцк, — зевая, предположил он.
— Слуцк! Как не Слуцк?! — весело засмеялся водитель.
— Какой к монахам Слуцк! — воскликнул Уточкин, когда машина въехала в город. — Я что-то таких домов в Слуцке сроду не видел.
— Михалыч! Это вы со стороны Михеек давно в город не заезжали.
— Что ты мне яйца морочишь! Я в Михейках в прошлую субботу у кума на свадьбе гулял! — разошелся вдруг Уточкин. И предложил: — Давай вон у того мужика спросим, — он указал пальцем на дядьку, медленно бредущего по обочине дороги.
Шкраба притормозил и через приоткрытую дверцу крикнул:
— Эй, ты!.. Да ты! Не крути своей лохматый головой — я к тебе... К тебе же обращаюсь! Что это за город?
— Бобруйск!
— А ты, часом, не того? — уточнил водитель.
— Сам ты — того! — громко ответил мужик, прибавляя ходу.
— Козел! — крикнул Шкраба убегающему мужику. — Скажи спасибо, что мне некогда тобой, дятел почтовый, заниматься!
— Раздолбай ты, Шкраба! — снова начал ругаться Уточкин. — Долбан и есть! Не будет из тебя путного старика! Кто тебя просил переться в этот Бобруйск?!.
— Так это же вы мне сказали! Поворачивай, мол, налево! — нагло врал водитель.
— Я?!. — безмерно удивился Федор Михайлович. — Когда я такое говорил? Акстись! А если и сказал, то все равно хотел сказать, чтобы ты ехал направо... Нам же в Слуцк нужно, курья твоя башка! Мы разве в Бобруйске что-то забыли? — Тут он перевел взгляд на арестованного. — А ты чего молчал, дундук?.. Тоже ничего не видел и не знал?
— А я здесь при чем?.. Почем мне знать, куда вы же меня везете, вот я и молчал.
— О, Господь, и зачем ты послал мне этих баранов?.. Стадо! Ну, вот скажи мне, куда ты, Шкраба, сейчас рулишь? Знаешь, что едем в центр Бобруйска, так почему же до сих пор не подумал повернуть назад, хрен ты моржовый?!. Разворачивай оглобли, осел!
Водитель испуганно вжался в сидение и, не сбросив скорость, резко надавил на тормоз. Уточкин с размаху ударился головой о металлическую стойку.
— У-у, болван! — громко застонал он. — И кто только тебя за руль посадил? Даже развернуться толком не умеешь.
Выехав за пределы Бобруйска, Уточкин сказал Шкрабе:
— Тормози! Спалил ты мне, свиной потрох, все нервы!
— С меня — взятки гладки, — пытался шуткой оправдаться водитель.
— Ты лучше наливай и не квакай лишнего, — недовольно сказал Уточкин.
Когда вся водка была допита, Шкраба снова завел автомобиль.
— Федор Михайлович! Нам бензина до Слуцка не хватит! — предположил он.
— Заедем в Старые Дороги, заправимся. Не проскочи только поворот! — со строгостью предупредил водителя Уточкин, раскалывая рукоятью нагана грецкий орех.
В здании отделения милиции еще горел свет. Уточкин выкулился из машины и неуверенным шагом подошел к входной двери.
— Заперто, — буркнул он себе под нос, когда дверь не открылась. — Слава Богу, все на месте, — сказал он Шкрабе, услышав доносящиеся изнутри здания пьяные голоса милиционеров, и нагло забарабанил в окно.
— Какой такой хрени здесь что-то нужно? — послышалось через минуту из-за дверей.
— Это я, Порфирий, — Уточкин. Открывай!
— Ой, извините, Федор Михайлович, не узнал! Ей-богу, не узнал, богатым будете!
— Ты, Порфирий, вместо того, чтобы воду в ступе толочь, заправил бы нашу машину, да и нас не забудь чем-нибудь угостить. У меня во рту сушь — в пустыне не так палит!
— Заправь машину! — приказал Батура Кузьме, а сам стал приглашать нежданного гостя зайти на «огонек».
Уточкин важно прошагал в кабинет местного начальника. Сидевший за накрытым столом молоденький милиционер вскочил и попытался вытянуться по стойке «смирно». Однако покачнулся и чуть не упал — вовремя ухватился за край стола.
— Да сиди! — небрежно кинул ему Уточкин, махнув рукой. — Налей лучше!
Милиционер неуверенной рукой начал разливать водку по стаканам, но больше пролил на стол.
— Да ты, батенька, пьян, однако, — стал выговаривать ему Уточкин. — А ну-ка, поставь бутылку на место! Тебе еще молоко из соски сосать, а не водку наливать... Спать иди!
Перепуганный милиционер поставил бутылку на стол и, пошатываясь, вышел из кабинета.
— Молодой ищо, — многозначительно сказал ему вслед Батура. — Не обращайте внимания, Михалыч! Давайте выпьем, да перекусим с холодка чем Бог послал.
Выпив с Батурой по пятой, Уточкин засобирался:
— Ехать нужно, Порфирий, ехать!
— Не забудьте в этот раз на тракте повернуть направо! — с улыбкой предупредил Батура.

...Когда выехали за город, Уточкина сильно развезло и стало подташнивать. Он заплетающимся языком сказал не менее   пьяному Шкрабе:
— Остановись... «Коней привязать» нужно.
— Я тоже хочу... Можно? — проснувшись, робко спросил Данила.
— Можно, а то еще сиденье замочишь! — пьяно осклабился Шкраба. — Давай руки развяжу... Гляди только деру не дай, не то я мигом догоню, да харю тебе разобью!
Выйдя из машины, Данила увидел, как Уточкин, опершись рукой в задний борт «газика», справляет малую нужду. Парень, помня слова водителя, пристроился рядом. «Отойду далеко — подумают, что сбежать хочу...» — мысленно рассудил он.
Облегчившись, Уточкин попытался застегнуть ширинку, однако руки его не слушались. Громко чертыхнувшись, он поднял голову и вдруг увидел Данилу, «поливающего» борт автомобиля. Федор Михайлович удивленно замычал, а затем рявкнул, как того позволяли ему на это силы:
— Да ты что, обалдел?!. — и замотал указательным пальцем.— Прекрати! Нельзя!.. Это ж на секунду остановились на пустынной дороге, а он — тут, как тут: милицейскую машину обгадил! Вон отсюда, нахалюга!.. Застрелю! — Уточкин пошарил рукой в расстегнутой кобуре и, не найдя там оружия, замахнулся, чтобы ударить Данилу кулаком. Парень уклонился, резко переместившись в сторону. Уточкин же, потеряв равновесие, рухнул, как мешок, ударившись лицом о брусчатку. Полежав с минуту на дороге, он поднялся на карачки. Ухватившись за заднее крыло автомобиля, милиционер с трудом заполз в салон.
— Трогай! Чего застыл? — сказал Уточкин Шкрабе, перебираясь на сиденье.
Как только автомобиль тронулся с места, водитель услышал чей-то крик:
— Стойте! Стойте!.. А как же я?!.
— Кто это? — спросил совсем захмелевший Шкраба.
— Да гад какой-то!.. Вышел я до ветру, гляжу, хмырь какой-то рядом пристроился! Обнаглел народ — дальше некуда... Распустил их тут Батура.
Автомобиль, не останавливаясь и набирая скорость, поехал дальше. Вскоре его габаритные огоньки поглотила ночь. Данила, оставшись стоять в темноте на пустынной дороге, ничего не понимал. «Они меня, арестованного, бросили? Может, проверяют?.. — размышлял парень. Постояв в ожидании минут десять, Данила стал замерзать. — Нужно идти домой», — сказал он сам себе и зашагал по дороге в обратном направлении.
До родной деревни было недалеко. И где-то часа через два Данила сидел уже за домашним столом. Рассказывая о своих злоключениях, он жадно поедал все, что подавала мать. Отец для согрева налил ему стаканчик самогона.
Дождавшись, когда сын поужинает, глава семьи сказал ему:
— Иди, сынок, ложись отдыхать, а я пойду просить председателя колхоза лошадь и сани. В Слуцк тебе ехать нужно! Милиционеры пьяные были, проспятся, скажут, что ты сбежал! За такие дела срок куда больший, чем за кражу дают! Приедешь в милицию, ищи сразу начальника, — инструктировал Данилу отец. — Расскажи ему все, как было... Не скрывай ничего.

Уже утром Данила и колхозный конюх Михеич подъехали к зданию районного отдела милиции.
— Не пуха тебе, ни пера! — сказал старик парню. — Может, выпустят тебя скоро, так я немного подожду... На базар вот только заеду.
Данила зашел во внутренний двор райотдела и остановился. Кругом суетились, бегали туда-сюда люди в форме и штатском. Они здоровались друг с другом, переговаривались накоротке и разбегались каждый по своим делам.
— Скажите, пожалуйста, — обратился Данила к милиционеру, лихорадочно искавшему что-то в карманах, — где можно увидеть начальника?
— Отвали, парень! Не до тебя! Побег у нас... Понимаешь? Завтра приходи, а мы, может, к этому времени как раз беглеца и поймаем, — сказал страж порядка и зашагал к входу в здание.
Обращения к другим сотрудникам милиции иного результата не дали. И Данила решился — широко распахнул дверь отдела милиции. Дежурный выдавал сотрудникам оружие, и парень побоялся к нему обращаться. Когда мимо проходил пожилой лысоватый милиционер, Данила окликнул его:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
— Извини, я спешу. У нас ночью был совершен побег, не до тебя сейчас, — ответил заместитель начальника райотдела и зашагал к дежурному.
— Постойте! — заволновался Данила. — Подождите! Это, может, меня ищут!
Капитан остановился и повернулся к Даниле.
— Что? А как твоя фамилия? — удивленно спросил он.
— Данила Язылец! Я из-под Старых Дорог... Меня в пути бросили, вот сам сюда на санях только добрался!
— Вот тебе раз! Кино, да и только! — воскликнул милиционер. — Тебя уже с самого утра ищут... А ну, пойдем со мной!
Сидя в кабинете у заместителя начальника милиции, Данила подробно рассказал свою историю. Не упомянул только про Жорку, решив не выдавать своего друга. Он не знал, что Уточкин и Шкраба приехали в Слуцк только на несколько часов раньше его. Проспавшись и заметив пропажу арестованного, они никак не могли понять, куда же подевался Данила? Пропал и наган младшего лейтенанта. Все это, в том числе разбитое лицо Уточкина, навело их на мысль о побеге арестованного. Так и доложили, что тот бежал, оказав яростное сопротивление и завладев табельным оружием Федора Михайловича.
Капитан снял телефонную трубку и стал кому-то звонить:
— Иван Иванович! Зайди, дорогой, ко мне, есть хорошие новости.
Через минуту Данила пересказывал свои приключения начальнику районного отдела милиции. Иван Иванович, внимательно выслушав рассказчика, заключил:
— Это все хорошо, но вот куда наган Уточкина подевался?
— Не брал я наган! — вскочил взволнованный Данила.
— Да сиди ты! — улыбнулся начальник. — То-то и оно, что никто не знает... Пусть, парень, пока у тебя посидит, — сказал он заместителю. — Пойду «героев почествую». Да, кстати! Звонил мне утром председатель колхоза, просил за этого парня. Те два бревна они оформили как помощь семье погибшего, вдобавок еще дровишек подбросили... Заявитель тоже отзывает свое заявление.
Уточкин, стоя у стола дежурного, рассказывал собравшимся коллегам, как он «сражался» с «матерым рецидивистом». Вдруг дверь с улицы распахнулась, и на пороге показался Шкраба.
— Федор Михайлович! — радостно взвизгнул он, вертя наганом на пальце. — Револьвер ваш нашелся!.. В багажнике в ореховых скорлупах валялся... Кололи орехи и бросили... Мы ведь в корзине его не искали.
Милиционеры дружно захохотали, похлопывая Уточкина по плечу.
— Мудозвон! — заорал Федор Михайлович на Шкрабу. — Ты что несешь? — Только сейчас он заметил подошедшего к ним «улыбающегося» начальника. По телу младшего лейтенанта пробежал противный холодок.
— Тревоге отбой! — громко сказал Иван Иванович. — Оружие найдено, «преступник», брошенный или забытый вот этими «героями» в дороге, сам явился и дал показания.
Громкий хохот милиционеров вновь сотряс вестибюль. Только Уточкин стоял, понуро опустив голову.
— Дежурный! — обратился начальник. — Изымите оружие, потом проведем служебное расследование. А ты, Уточкин, иди с глаз моих и не показывайся до понедельника... Судить тебя будем судом офицерской чести!..
Так закончилась эта история с «побегом». Уточкину объявили строгий выговор и перевели в отдаленный регион участковым. Шкраба тоже получил «строгача», а спустя некоторое время его за наезд на пешехода вообще уволили из органов.
Данилу тогда отпустили с миром. Не зря его несколько часов к ряду поджидал Михеич. В тот год женился парень на своей зазнобе, а еще через год у них родился наследник. Как раз к тому времени отец помог им поставить новую хату…

2003г., Минск