Цветы не жизни и кофе для убийцы

… Ее ладошка была совсем холодной. Не знаю, спала ли она, или была в забытье. Русые кудряшки снова выбились из-под косынки, а блеска ее синих глаз я не видела уже несколько недель. Эта ночь была особенно тяжелой, может быть из-за полной луны. Она кричала в бреду, стонала, задыхалась. Каждый раз, когда в ее груди начинало что-то клокотать, у меня холодела спина. Но она жила. Жила. Через боль. Без «не могу».
Действие препарата, что ей вкололи под утро, заканчивалось, ее пальцы начали подрагивать, и она снова застонала, едва слышно. Не знаю, что случилось со мной в эту секунду... Вокруг никого не было. Я поднялась, не выпуская ее ладонь из своей руки, взяла подушку, и накрыла ее лицо. Она не двигалась после падения, но жизнь билась в ней, сражаясь до последнего. Вот и сейчас, ее дрожащие пальцы, пытались ухватить мою руку, легкие разрывались от нехватки воздуха, а сердце бешено колотилось. Меня обдало липким льдом, спина и ноги онемели, горло сдавило, я не могла вдохнуть. Я ждала. Вот ее пальцы ослабли, сердце дернулось и затихло, а последний вдох выдохнуть она уже не смогла.
Я убрала подушку, поправила ее волосы, сложила руки на груди. Ее маленькое, хрупкое, истерзанное тело стало быстро остывать, так же, как застывает погасшая свеча. Становясь снаружи все более плотным, холодным, восковым. Всевидящая паучиха быстро заворачивала ее в свой саван.
Меня тошнило, я едва успела добежать до раковины.
- Отмучилась, болезная? – заглянула в палату санитарка – Сейчас доктора позову.

… - Вы уверены, что не нужно выяснять причину смерти?
- Она упала с лестницы и сломала шею, это нелепая случайность – ответила я – Извините, мне нужно заниматься похоронами.

… Знаете ли вы кого-либо жизнерадостнее, чем директор кладбища? Вероятно, он понимает в жизни что-то такое, чего не понимают остальные…

… - Их сейчас редко хоронят. Да и то, в лесу там, или в парке, зароют, как домашнюю кошку. А так… спустят, вон… в канализацию, как рыбку аквариумную, и всего делов.
- Моя в канализацию не поместится – тихо ответила я могильщику – То, что больше не живет, лучше вернуть земле.
- Красивая была… жалко – он помолчал - Заколачивать что-ль?
- Да, пожалуйста.

… И вот я снова одна… Ни Грусти, ни Печали, ни Тоски, ни даже Одиночества. Сидеть на жирной, теплой, пряной земле свежей могилы… тихо как-то…
- Вставай, убийца – Радость протянула мне руку – Простудишься.
- Ты что тут делаешь? – удивилась я. Она никак не вязалась с мрачными крестами и надгробиями, увешенными тряпочными разноцветными венками. Из всего ее одеяния, как всегда изящно красного, черными были только перчатки, в руке она держала ветку белой лилии.
- Пришла вот, к замученной – она подошла ближе и положила ветку на свежую землю.
- Припозднилась ты – огрызнулась я – опуская голову на руки, сжимая вески.
- Свят-свят! – закричала вдруг Радость, я подняла глаза и увидела, как она крестится – Любк… я думала… сказали же… ты померла!?
- Не дождешься! – усмехнулась Любовь, поднимая тонкую черную паутинку вуали – Погибло мое дитя. Что появилось для этой вот барышни и одного бестолкового товарища. А если б я там лежала, вас бы всех тут не стояло!
Любовь подошла к могиле, и рядом с веткой лилии, поставила большую корзину красных роз.
- Я думала, ты не придешь… больше… никогда – прошептала я, глядя на нее снизу.
- Красивая получилась девка. Жаль… Могла бы жить – она вздохнула - Пошли уже, душегубец, затеяла похороны, устраивай поминки.
- Да! Где эта, как ее… кутья, блины, там, кисель? – возмущалась Радость.
- Ты же это не ешь? – изумилась я, подавая им руки, и подымаясь на ноги.
- Пошли, пошли! Некогда рыдать. Сейчас гости приедут. Всех кормить, соболезнования принимать, дел, в общем, невпроворот – суетилась она.

… Когда все разошлись, то в доме остались только Печаль, Грусть, Радость и Любовь. Печаль, измученная бессонными ночами последних нескольких недель, спала в кресле. Грусть и Радость курили на балконе, шептались о чем-то, а Любовь мыла посуду в кухне. Я сидела возле нее и наблюдала за ее спокойными, размеренными движениями.
- Вы не поверите! – влетела в кухню Радость – Телеграмму принесли: «МОИ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ ТЧК СКОРБЛЮ ТЧК ПРИЕХАТЬ НЕ МОГУ ТЧК СООБЩИТЕ МЕСТИ ТЧК НЕНАВИСТЬ»
- Ой, нет – застонала Любовь – Этих дам я видеть не желаю! Начинается! Что ж все кровожадные то такие?!?
- Месть, месть – смаковала Радость кончиком языка.
- Кому? Мне? – спросила я ее.
- Почему это? Тому, кто толкнул эту хрупкую былиночку с лестницы!
- Он не специально.
- Не важно! Это убийство! Пусть и, с твоих слов, по неосторожности! – бушевала она.
- Нет такой статьи, есть – «причинение смерти по неосторожности». Только погибла она не поэтому. Максимум, что сюда можно притянуть за уши – это «причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности» - штраф. Формально, задушила Мою Любовь я. Я – убийца.
- У тебя всегда все ни при чем, одна ты кругом виновата – злилась Радость.
- Моя жизнь, с меня и спрос – отрезала я.
- Ты всегда только о себе думаешь! – вмешалась Любовь – Моя жизнь, моя жизнь! А вдруг он будет ее искать?
- Кто? Я тебя умоляю! Думаешь, он не смотрел в детстве «Кладбище домашних животных»? Я полагаю, у него хватит ума не откапывать покойников и не устраивать сеанс африканской магии-вуду.
- Не спускать ее с лестницы не хватило же! С чего ты взяла, что тут хватит? Мужчины… они… вообще… того… не знаю… в чудеса верят.
После этих слов, засмеялась даже Грусть. Ей пришлось достать зеркальце и платочек, чтобы с уголка глаза стереть потекшую от слез тушь. А потом, мы всю ночь сидели и вспоминали, как все начиналось. Как она появилась на свет, ее первые неуклюжие шаги, ее улыбку, ее смех, ее наивность. Казалось, что вот она, сейчас здесь, сидит с нами за столом. И от этого становилось как-то теплее.

...Под утро, Любовь сварила кофе, по какому-то старинному арабскому рецепту, с кардамоном и шафраном. «Там цианид?» - спросила я ее, но она только потрепала меня по волосам.
- Ой, ладно, девочки – зевнула Грусть – с вами хорошо, пойду я, поплачу.
- Я с тобой! - всполошилась Радость, и лицо Грусти удивленно вытянулось.
- Действительно… Что-то мы засиделись – наблюдала я в окно, утро, умывающееся осенним дождем. «Ты тоже пойдешь?» – спросила я Любовь. А она подошла ко мне, обняла и... вздохнула...