Кафедра

                – Все на «contain potato!», – умничал белобрысый дрищ с вражеской кафедры, набивая картохой авоску размером с несметный мешок. Как сумеет допереть-то до автобуса? А мне и без того невесело, прищемил мизинец, откидывая борт прицепа на овощебазе. Его работа, вовремя не поддержал. Пухнет. Как бы чего?
                Помню гада ещё с сенокоса. Заляжет в овраге, напросившись на неудобья, и втихаря тресковую печенку жрёт. Её и водкой-то не пропихнуть. Жлобьё! Мамуля, видно, жирком рыбьим не допоила в детстве? И всё молоко вымазживал у старух-коровниц – опузырится на халяву и спать не даёт джазом утробы.
                Одно радовало – заявился как-то в клуб и не глянулся местным, речью иноземной козырнуть вознамерившись и там... Проще надо бывать, понятнее. И погнали городского рёбрами штакетника до места телесного пребывания в пустующем по осени пионерлагере. Ему тогда бы подорвать по полю чистому, сто дорог – выбирай любую? Ан, нет! Потянуло со страху резать углы да промеж двух берёз налететь на бельевой шнурок, кем-то заботливо натянутый на высоте голени. И прошлись по говорливому с изысками аки по ксилофону теми же дощечками.
                И откуда такие берутся, не иначе, как ...? Это потом выявилось – рвался в ряды, во все стройотряды лез, телегу с ликами политбюро катал на демонстрациях в одиночку. Не свезло! Другого очленили. Сынка угольного замминистра. Ему нужнее. Тому и фамилия поспособствовала – Нужнин.
                Колхозы и овощехранилища – сакральный лакмус, индикатор. Всё выявляют. Простота тут не проканает, люд учёный коряв необыкновенно, до изжоги душевной. Каста.
                – Ты ему арбуз подгони, пусть перед собою катит, заодно и присядет по пути, а то упарится!? – Глумятся гироскописты, им-то что? Они вечный движок не изобретут. Всё – мы! Уже вот-вот. Шеф в эйфории. Всех построил. Только картофель и оберегает от всемирного позорища. Пока.
                – Вам бы ещё мясца для востроты ума. Вон, комбинат напротив? – это они же…
Дух – за версту, крысы вереницей: то там, то здесь подхарчатся. За день внезапно располневшие бабы-несушки спешно удаляются от проходных. Проза бытия. И ни мур-мур об энтропии. Передых. Гоняем жестянку. Футбольный пир, на кону честь кафедры.
                – Мячом и доцент сможет. – шипит завлаб, проверяя колено кипера сплющенной банкой от иваси, – На-кося! Барин.
                Ибо триста двадцать рубчиков – мечта, жить по-людски способствуют… Зависти тоже. Претерпевший прежде – да воздаст ныне жаждущему! Редко, кто не становился сволочью. Фауст. «Люди гибнут за металл»? Вестимо. А пока… «контейним» корнеплоды, ещё не ведая, что скоро закончатся помпезные демонстрации, белобрысый начнёт барыжить колбаской из «Тонара» на колёсиках, а жалование доцента /так ему и надо!/ станет меньше получки столичного метёлочника.
                – Ты чего сапожищем-то по ахиллу? Пенальти! Пендаль!!! «И глаз подбит, и ноги разные…» Не кафедра – вертеп!