Таянье Тайны. 3 Глава Соблазн. В хвощах...

Таянье Тайны. 3 Глава "Соблазн". Подглавка "В игольчатых хвощах"

...не узнал, соблазнился? А как было не соблазниться, не любить эти кошачьи, крыжовенные глазища? Саму неправильность любой чёрточки твоего лица, составлявшую, быть может, главную тайну очарования? Она влекла сильнее соразмерности, эталона. Всё в тебе было зазывным.
Немудрено мальчишке потерять голову. Да и взрослому мужику, однако…
Как же они, эти незнакомые мужики, городские зверюги, поглядывали на тебя! А как ты улыбалась им на ходу! Тебя радовали, остро волновали разлитые по весенним улицам инстинкты. Нескрываемое удовольствие доставляла возможность побесить меня за чужой счёт...
 Твое колдовство, твои наговоры и лепеты!.. 
Заворожила, сволочь!

***
…но я же выпил тебя, выпил до капельки! Что было дальше? Не помню, не знаю…
Зато знаю, реликтовой памятью помню, как мы были беспомощны там, в рычащем мире, заросшем игольчатыми хвощами. Как счастливы!..

***
Сквозь рык и мрак вокруг мы шли за веком век,
Не разнимая рук, не поднимая век,
Но всё вокруг от глаз укрыться не могло…
И даже птичье нас царапало крыло!
Мы были так наги, так беззащитны, что
Однажды башмаки надели и пальто
Примерили и дом добротный завели
И деток… и потом припомнить не могли,
Что свет разил – больней, что ты была – собой,
Ресницами с моей пропутана судьбой…

***
…мерцающая, машущая громадными ресницами-крыльями бабочка сотворила такой кульбит в осеннем воздухе, что лишь где-то в геологических разломах земли можно, пожалуй, отыскать ещё следы катастрофы, глобального излома  всей земной судьбы, а не только множественных переломов бабочкиных крыльев. И там, в разломах, увидеть огромные золотые слитки, припорошённые землёй…  никому не нужные…
 Как жаль, жаль! Там все были так бескорыстны и наивны, что…
Что случилось в конце концов несчастье. Мы вынуждены были вырасти и стать циниками. Выживать в цивилизации. Там, где Битва утратила первоначальное простодушие…

***
Заворожила, сволочь!
А вначале сглазила и озевала – тогда, на реке…
***
Я тогда ещё не видел тебя обнажённой, и – боялся. Тем более, что ты попросила отвернуться. Я отвернулся, и сердце заколотилось сильнее, точно в опасной игре. Слышал только, платье зашелестело… кажется, легло на траву...
А чуть раньше мелькнул из сумочки лёгкий купальник. Это я ещё до боязни видел. Но то, как выяснилось, была лишь древняя, подлая прелюдия, проверенная на убойность женщинами всех времён. Честно отвернувшись, я ждал, когда можно  взглянуть на тебя, готовенькую…
     Аудитория, улица, кафе…  там можно разговаривать, гулять,  иногда целоваться. Совсем другое дело – река, стихия, пустынный берег...
И не нарочно ли ты, окликнув меня и разрешив повернуться, обронила лифчик? – Как бы случайно…
 И – ахнула. 
Мол, думала всё готово, да вот, бретелька подвела…
А может, хотела поиздеваться? Наверно хотела.
Но вместо этого – сглазила. И не зелёными своими глазищами, а – грудями. Ослепила ало встопорщенными сосцами, нагло сверкнувшими на  незагоревшей белизне. И – пугливо, и даже счастливо ахнула, и прикрыла рукой непослушные, полные, при наклоне к траве вырвавшиеся из-под тоненьких ладоней груди. Да ещё прикрикнула чтобы отвернулся и не глазел… но было поздно.
     Зачем глазеть? Уже сглазила…

***
И, помрачённый сглазом, я вошёл в студёную воду, и не ощутил её. Не ощутил ни холода, ни жара. Оглушённый, не слышал, что ты мне кричала, плещась и ликуя в реке. Я не мог разобрать слов, не помню смысла… помню мокрое, счастливое лицо, раскрытый рот, капли, розоватые от вечернего солнца, крупно сверкавшие на белых зубах...
Я стоял и смотрел на тебя, колдунью.
     Ведь так оно и случилось: вначале сглазила, потом околдовала. А потом, как в древних заговорах и заклинаниях,  о з е в а л а  тёплым, парным дыханием…
Но это уже потом, когда мы с тобою становились целым. Пусть на время, но ведь бывали и мы с тобой Целым?..
…немудрено было потерять голову и принять за любовь самый настоящий Соблазн. С большой буквы Соблазн. Это когда поблазнится, но уж очень свежею – схожею с Благодатью повеет – блажью. До трепета ноздрей, до скрежета зубовного, до одурения…
А нежность… это не страсть, не одурение, не соблазн. Нежность светла и глубинна. Протяжна и влажна. Робость, ей сопутствующая – покровительствующая и оберегающая – лишь мягко обволакивает туманное ядро. Это еще не боязнь, но предлежащая оболочка, напитанная шумящими водами…