Старость

Меня зовут Иван Иваныч.
Мне девяносто восемь лет.
Я не снимаю брюки на ночь
И на гашу в уборной свет.

Игорь Иртеньев

Когда Виктор очнулся, он понял, что лежит на полу в ванной комнате. Он не знал, как долго он так провалялся. Кажется, он ничего не зашиб, не расквасил, не поломал. Это было хорошо. Хотя на одно счастливое обстоятельство, как часто бывает в жизни, приходилось сразу несколько несчастий. 
Первое: он обнаружил, что не в силах самостоятельно посадить или поставить вертикально своё большое костлявое тело. Он попытался раз или два, но ноги не слушались, и он решил подождать прежде, чем попробовать ещё раз.
Его ванная комната была оборудована системой вызова дежурного персонала с кнопкой, в которую была вделана цепочка-шарик. Потяни за неё, и кто-нибудь тут же обязательно прибежит на помощь. Цепочка свисала до пола - зачем только она нужна такая длинная! А затем, чтобы сейчас из положения лёжа он мог до неё дотянуться.
В ванной комнате, где он упал, не было света. Нормальный глаз наверно всё-таки приспособился, увидел бы мерцающие анодированные шарики цепочки, но Виктору с его хронической глаукомой лёгкие сумерки были ночью египетской. Он хватал воздух рукой там, где по его представлению цепочка кнопки безопасности должна болтаться, где она всегда была, но ничего не находил. Пусто! В конце концов он бросил это гиблое дело и приготовился умирать. Ещё вчера ему казалось, что он вечный, что с ним никогда ничего не случится.
А ещё, находясь в беспамятстве, Виктор, прости господи, обделался.
Он услышал, как в living room противно громко зазвонил телефон. Разумеется, громкость звука была максимальной, чтобы его старые уши не пропустили звонок. Так же для его почти слепых гляделок кнопки телефона были огромными с такими же огромными, цвета тигриных глаз светящимися цифрами. Умеют в этой вывихнутой стране заботиться о стариках, ничего не скажешь. Телефон перестал трезвонить, включился месседж на английском языке, а потом голос сына сказал по-русски:
- Папа, я звонил тебе уже два раза. Почему ты не берёшь трубку? Может, ты в туалете? Перезвони, пожалуйста, как только сможешь.
- Да, я в туалете, сукин ты сын! Упал! Лежу здесь! – прохрипел Виктор в темноту, как будто кто-то мог его услышать. – Лежу, помираю!
Виктор никогда не ныл. Последний раз он жаловался маме, которая скончалась от голода в эвакуации, в сорок втором году прошлого века, в кишлаке под городом Бишкек. Только иногда, вот как сейчас, подмывало выкрикнуть на весь мир что-то такое, жалостливое. Чтобы они знали. Кто они? Да все люди, безразличные, утонувшие в своих мелких ничтожных делишках, его поганые дети, сын и дочка, чтобы все они знали, что таки да, он подыхает.
Конечно, он от беспомощности своей, от дурацкого своего положения сейчас злился, был несправедлив. Они, дети его, неплохие ребята, просто сами не очень счастливые. Ему казалось, что он также, как много лет назад, когда они были ещё беспомощными щенками, всё ещё нужен им. Он нужен им, поэтому Жизнь давала крепкого леща Смерти всякий раз, когда та, казалось, была уже вот-вот. Значит, независимо от того, что они сами делают для продления его жизни, он живой благодаря им, своим детям и внукам. Наверно внешне это было не очень заметно, что самый факт их существования - драйв и смысл его жизни.
Виктор пошевелился в мокрых трениках, попытался согнуть ногу. Он не знал, что при падении голова его аккурат легла под раковину умывальника не задев при этом её фарфоровый край, и стальную трубу слива под ней. Жизнь как будто опять давала ему знак, почти что шептала на ухо: «Тебе ещё рано уходить, старый хрен!» 
Да, хлам в его семье ещё чистить и чистить! Младший Генка как раз потерял работу, разошёлся с женой - стервой.
Он давно стал Виктору ближе дочери, Светки. Странно, правда? Обычно отцы больше любят дочерей, и пользуются взаимностью.  Оно так и было на бывшей родине. А здесь, в Штатах, Светка отдалилась - вышла за американца. Майклом величают. И кто же вы думаете он? С первого раза не отгадаете. Программист он. Да, да, тот самый, что по разным программам ударяет: безработица, бесплатная медицина, вэлфэр, а не тот, что сам компьютерные программы сочиняет. Светка с ним в фиктивном разводе состоит, потому что она вроде как зарабатывает. А его, если бы они оставались в браке, могли бы со всех его любимых программ попереть. Поэтому он понарошку живёт у мамы. А на самом деле живёт как ни в чём ни бывало дома, в их двухэтажном особняке и тайно помогает Светке вести бизнес. У неё три магазина и бутик на престижном молу. Но даже при том, что Майкл берёт на себя кое-какие заботы, она всё равно дико занята, у неё никогда нет времени. Денег, кстати, по какой-то неизвестной Виктору причине тоже нет. У неё с мужем раздельные финансы. Ну, понятно, какие у него «финансы». Хотя она ему из-под полы что-то там платит, его финансы поют романсы. Но мужик он хороший, добрый, начитанный, йогу постигает. А жена пашет. Где это видано, чтобы баба рогом упиралась, а мужик что-то там такое изучал или чтобы муж и жена платили за всё раздельно? Виктору и его покойной старухе в страшном сне такое бы не привиделось.
У Светы и Майкла двое детей. Хорошие пацаны. Но ни бум-бум в русском. А поскольку Виктор после десяти лет жизни в стране всё ещё только «чуть-чуть бум-бум» в английском, общаться со Светиными детьми, своими родными внуками, ему хоть стой хоть падай. Но как бы то ни было, они, хотелось бы верить, любят деда, а он их.
Виктор никогда не говорил об этом с дочерью, но в глубине души ждал, когда внуки подрастут, у Светки кончится терпение, она даст под зад своему непутёвому муженьку и найдёт себе достойного человека. Красивая, умная, деловая и не старая, она способна сделать это и через пять и через десять лет.  Только бы дожить.  Увидеть своими глазами. В конце концов дожил же он до их пусть липового, но развода.
С Генкой было проще. С одной стороны. Его дочка, внучка Виктора, говорила по-русски с небольшим акцентом. Она родилась в Москве. Приехала в Штаты трёхлетним ребёнком. Оба родителя русскоязычные. С ней и с бывшей женой своей Гена эмигрировал вместе. Или как говорят, жену свою он привёз из России. По их американским понятиям, это она его привезла. Ещё это называется «приехала со своим чайником». Приехали они, значит, она тут покрутилась –повертелась, притёрлась и послала Генку к растакой матери. То есть сдала свой чайник в утиль. Кстати, к Виктору, своему тестю, она всегда относилась положительно. Она и сейчас позванивает, справляется о здоровье, спрашивает, может подмога какая нужна. Пошла она в жопу, конечно, со своей помощью. Самая большая помощь от неё была бы, если бы она задом меньше виляла и семью не раздербанила.   Генка рассказывал, что на разводе она ему сказала: «Вот отца твоего уважаю. Если бы ты хоть на йоту был таким, как он, хоть на йоту, я бы тебя не бросила». Он наверно ожидал, что Виктор за компанию начнёт убиваться и жену его бывшую дерьмом поливать, но Виктор ему выдал то, что думал: «Знаешь, почему она меня уважает? Потому что я б её, суку, за такое поведение в бараний рог скрутил. А тебя она правильно бросила. Ты – тюфяк! Говно ты, а не мужчина!». После этого разговорца они две недели не общались. Виктор и год бы продержался, но сын первый позвонил.
До развода Генка приходил к нему не реже раза в неделю, а теперь стал даже чаще наведываться, потому что Виктор подкармливал его. Виктор почти слепой всё ещё отлично кухарил. Вот только сильно сорил. Не видел, что хлебные крошки и еду разбрасывал по столу, по полу, посуду не домывал. Тарелки и чашки у него было чёрные внутри, а вилки и ложки с остатками засохшей пищи. Генка перед тем как есть, посуду и приборы его отскребал, а то ведь заразу какую поймаешь! Возмущался, что его Женька, caregiver, или как Виктор говорит, домработница, делает тут, как и что она прибирает! Только жрать наверно приходит, а не работать. Виктор её чуть ли не каждую неделю всякими закусками, а то и обедом кормит. Генка тоже никогда порубать на дармовщинку не отказывался.
Значит, есть надежда, что сын может прийти на перекуску и поднимет его с пола. Он будет ждать сына.
Тело потихоньку начало отекать. Конечно, было бы здорово, если бы кто-нибудь пришёл раньше. Но кто? Женька-домработница, приходит раз в неделю. Она как раз была вчера. Генка тоже отобедал вчера. Возможно ему сегодня не с руки приходить, с его семейными разборками и поисками новой работы. Не может же он каждый день к отцу бегать. Виктор со страхом представил, что Женька или Генка придут через неделю и увидят здесь его разложившийся труп.   Но либо он сам ещё раз попытается встать, либо Генка всё-таки заглянет.
Вообще-то сын взял себе моду приходить, когда Виктор скомстролит что-нибудь вкусненькое или стащит для него еду в детском садике для стариков - Adult Day Care, который Виктору дозволено посещать два дня в неделю. Там, конечно, весело. Другие старики в основном про политику базарят, про президентов, про думу и раду, в картишки перекидываются, в шахматы играют. А Виктор еду в пластиковые кулёчки складывает, там щепотку гречневой каши ухватит, здесь куриную ножку, или брикетик сливочного масла не бог весть какой свежести. Он не видит, как на него посматривают соседи по столику или пенсионеры с других столиков, или официантки ADC– опять же, глаукома. И не слышит то, что они между собой о нём трындят, что, мол, какой хламидник бессовестный, как не стыдно! Замечательный штат Калифорния выделяет деньги на то, чтобы богом забытых стариков здесь веселили, лечили и бесплатно кормили, а он, Виктор, в благодарность еду тибрит.
Пенсионеры центра, который Виктор посещал, болтали, что по не проверенным слухам владельцы этого заведения под названием «Ренессанс», тоже советские эмигранты, вот те воруют так воруют - по чёрному и вовсе не хлебные корки. Сначала они в Союзе воровали, потом в Штатах временно прекратили – не положено, потом пооткрывали эти Adult Day Care дома, которые в смысле воровства стали для них настоящим Ренессансом. Просто за руку их никто не поймал. А то, что Виктор делал, разве это воровство? Он ведь в кулёчек складывал свои собственные объедки, или если кто-то из соседей откинет ему то, что в горло не лезет. Марципанами нищих пенсионеров не баловали. Харчи здесь были не первый сорт. Но всё равно, даже это некрасиво было брать у всех на виду. Может Виктор не понимал этого, или делал вид, что не понимает.  Зато для детей и Женьки-домработницы у него был полный холодильник всякой снеди. И уборщица его, и дети с внуками и с мужьями-жёнами, когда приходили, никогда не отказывались у него перекусить. Они конечно не знали, откуда это берётся. Правда не все продукты в холодильнике Виктора были из центра ADC. Половину он естественно покупал, выходя по средам в супермаркет в сопровождении Женьки, которая приходила раз в неделю к нему убраться и свозить в магазин за покупками. Она предлагала ему покупку овощей, фруктов, полуфабрикатов, мяса и рыбы по его списку с собственноручной доставкой на дом. Это было бы быстрее, так многие делали, но Виктор упрямо отказывался.  Он конечно не думал, что Женька будет воровать, но поход в магазин был одним из немногих его развлечений. Значит, Женька была вчера. Она сегодня уже никак не придёт.
Может Света заглянет? Но вряд ли. Светка живёт почти что в другом городе, но всё равно навещает его, или как Виктор называет эти визиты, «отмечается», не меньше двух раз в месяц. Чего говорить, нормальные, заботливые дети.
В это время опять зазвонил телефон в соседней комнате. На этот раз сообщение оставила дочь, легка на помине.
-Папка, противный, опять трубку не берёшь. Наверно слинял играть в домино с дружками. Привет тебе от Майкла и внуков. Просят тебя налегать на английский! Love you!
Света три раза чмокнула в трубку и отключилась.
Потом вдруг ровно через пять минут после её звонка в автоответчике раздался ломкий голос её старшего сына, внука Виктора, Джонатана:
-Hi grandad! Sorry I missed you. I am calling to find out «как тво-ё здо-ровье». I hope you doing great. I heard you are the constant winner in your place domino tournaments. Congratulations! Also my best to you from everybody of my family. We love you so much. Hope to see you soon. Joni.
 (Привет, дедушка! Извини, что не застал тебя. Звоню, чтобы узнать, как твоё здоровье. Надеюсь, ты в порядке. Я слышал ты постоянно выигрываешь в домино в своём доме. Мои поздравления. Также привет тебе от всей нашей семьи. Мы тебя очнь любим. Надеюсь скоро тебя увидеть. Джони.)
Было такое чувство, что Света велела ему позвонить, чтобы не общаться с дедом «живьём», что в общем-то ни одной стороне пока не давалось легко. Ясно, ей нужно «поставить птису». Виктор теперь не будет браниться, что американские внуки знать его не хотят. Он конечно поругивал дочь за это. Но сегодняшний звонок внука неожиданно вылил много бальзама на рану, не важно, что Джонатан скорее всего сделал это по заданию матери. Это был едва ли не первое услышанное им послание внука за много месяцев. Возможно были и другие. Виктор упрямо не хотел учиться прослушивать сообщения на своём автоответчике. Поэтому мог пропустить послания других внуков и незаслуженно обвинять их в безразличии к своей персоне. Теперь он знал, что они звонят, черти.  Замечательно, что сегодня Джонатан позвонил по такому пустяку - победы в доминошных турнирах. Он наверно даже не знает, что такое домино, дурачок.
Виктор действительно в четверг встречался с тремя другими старыми пнями в холле своего дома для игры в домино. Паршиво, если сегодня придётся пропускать. Он любил эти битвы, хотя среди партнёров его не было ни одного русскоговорящего. Старики-доминошники, дети разных народов, как-то легко понимали друг друга. Рыбак рыбака видит издалека. Хотя в этом случае, «игрок игрока» видит издалека. Зрение у Виктора было поганое, но белые точки на чёрных костяшках он различал замечательно. А так же ставил «рыбу» и «крест» первоклассно. Учил стариков играть в Морского Козла или в Генерала.
Обычно, если его долго не было, за ним как за самым опытным и уважаемым членом олимпийской сборной приходили звать на игру. Если придут, лёжа на животе кричать он громко не сможет, повернуться на спину нельзя в маленькой ванной. Но даже если бы смог кричать, все партнёры как и он сам, были глухие и слепые, поэтому никто всё равно не узнает, где он и что с ним.
Виктор понял, что помощи ждать не приходится и надо будет выкручиваться самостоятельно. Но как? Он снова искал вслепую цепочку-шарик, менял положение рук и ног, прикладывался к полу то правой то левой щекой. Это ещё получалось, слава богу.
Он давно уже плохо ходил и не мог подниматься по лестнице. На улице он налегал на ходунки, а иногда даже Генка поддерживал его под мышку. Более или менее свободно он перемещался только в своём логове. Хотя Генка строго наказывал ему даже при ходьбе по квартире опираться на палку или ходунки. Но яйца курицу не учат. Ещё не пришло то время, чтобы Генка учил его как жить. И вот он побежал в туалет и шлёпнулся, идиот. Даже свет не включил. А если бы послушался, ничего бы не случилось. Виктор надеялся, что родные стены помогут. Не помогли.
Постой, но ведь он не просто рухнул - он потерял сознание. Тут никакие ходунки не помогли бы. Может это сигнал, что пришло время прекращать своё одиночное плавание и перебираться к детям? Но у Генки сейчас ни кола ни двора, ему в пору к Виктору подселяться в дом для малоимущих пенсионеров, что естественно противозаконно и никто не разрешит. А Света? Он никогда даже помыслить не мог, чтобы жить у дочери с мужем-иностранцем, который к тому же ещё обманывает и обкрадывает государство, в окружении внуков, которые по-видимому не уважают нищего деда и не знают ни бельмеса на его родном языке.
Виктор нравились его апартаменты – две небольшие комнаты, зато огромный балкон. Стенные шкафы, в которых можно склад устроить. Кухня с холодильником и множеством шкафчиков. Эту супер дешёвую квартиру в специализированном доме для престарелых он получил вместе с женой. После её смерти ему даже уменьшили квартплату, которая не должна превышать тридцать процентов от его пенсии, а в меньшую квартиру не переселяли. Так что он теперь шиковал. Видимо, менеджмент надеялся, что он скоро освободит жилплощадь естественным образом.  Кузькину мать, вам господа капиталисты. Я пока не решу проблемы своих детей, никуда не двинусь с этого света. 
Виктор принадлежал к небольшой группе бывших советских граждан, а ныне натурализованных американцев, которые худо-бедно, но любили свою новую родину. Да, у него одинокая старость. Но при чём здесь страна? Страна-то как раз продолжала делать всё, чтобы старикам жилось нормально.
Светка обожала поспорить на эту тему. Если это так, то почему они не сделают бесплатными Medical Alert Emergency Monitoring - Кнопку помощи, для одиноких пенсионеров? У неё всегда были какие-то «они» - тёмные силы, которые отбирали последнее у неимущих чтобы отдать богачам. Да, у Виктора было что-то подобное в ванной комнате, но ему не помешало бы иметь такую Кнопку помощи на теле, в виде медальона или браслета, чтобы он мог воспользоваться ею где и когда угодно. Действительно, если бы у Виктора была сейчас такая кнопка, он бы вызвал помощь и его бы подняли с обоссанного пола. Гена и Света собирались купить ему такой портативный прибор в складчину.  Многие частные компании продавали его, была даже одна предлагавшая портативную Кнопку безопасности всего за двадцать девять девяносто девять в месяц.
-Всего? Папа, ты представляешь, какие это деньги? Но как ты можешь представить, если ты тут никогда ни копейки не заработал?
- Зато я там протрубил всю свою жизнь от звонка до звонка.
- Там не здесь, папа – поверь мне. Но неважно. Если бы ты чуть-чуть лучше видел, мы бы купили тебе обыкновенный сотовый телефон и ты бы ещё мог звонить. А так…
Кроме того, по словам Светы, могли ещё быть какие-то скрытые платежи, которые  любят исподтишка накладывать на своих пользователей компании, делающие гешефт на болезнях и несчастье людей.  В общем, ни телефона, ни прибора безопасности на данный момент у Виктора не было. Поэтому он лежал сейчас в говняшках в своей ванной и Смерть, несмотря на все потуги Жизни, ходила кругами вокруг него, потирая руки.
Виктор и сам бы купил себе всё, что нужно, но интернета у него не было, знание английского не позволяло ему прочесть и понять даже простую инструкцию, русские компании в Америке такой сервис пока ещё не предлагали, и он как бы там ни было всё-таки иногда слушался детей. Те знали, что папа усиленно собирает деньги на «звёздный час», чтобы они не дай бог не потратились. Поэтому независимо от того, кто купит Кнопку помощи, он или они, деньги как бы шли из одного кармана.
Зазвонил телефон. Голос Гены.
- Папа, оставляю тебе уже второй месседж. Я очень беспокоюсь, папа. Я надеюсь, что у тебя всё в порядке. Ты наверно не слышал моё предыдущее сообщения и пошёл играть в домино. Ты знаешь, что у мня завтра тяжёлый день. У меня интервью, к которому надо серьёзно готовиться. Поэтому я приеду к тебе попозже вечером. Но если у тебя есть хоть малейшая возможность, если ты меня слышишь, позвони мне на сотовый и скажи, что у тебя всё в порядке. Или оставь сообщение, если я не отвечу. Пожалуйста! Как можно скорее! Я жду!
Виктор слушал и думал, что да, он неплохой этот Генка. Он даже готов поверить, что сын волнуется за него в то время как у самого проблем по горло. Он, Виктор, должен жить, чтобы помочь сыну-неудачнику выпутаться из его дерьма. Подожди, Смерть, Виктор ещё нужен здесь, на этом свете.
Лежать лицом вниз на жёстком холодном полу становилось всё тяжелее. Виктор снова начал впадать в забытьё. Уже сквозь сон или беспамятство он слышал сообщение, оставленное его доминошным партнёром:
-Viktor, we are knocking at your door like crazy, we are calling you… Where are you, man? We do not want to start without you. Please let us know if you are coming. We do not want to miss you!
 (Виктор, мы барабаним в твою дверь как сумасшедшие, мы звоним тебе. Где тебя носит? Мы не хотим начинать без тебя. Пожалуйста, дай нам знать, когда ты придёшь. Нам будет не хватать тебя.)
Это был Хикмет, так его звали, старик из Ирака, его верный товарищ и самый способный его ученик. Играя в паре они очень редко проигрывали.
Второй раз Виктор впал в забытьё – может быть потому что так было легче терпеть это беспомощное лежание на жёстком холодном полу и приснилось или привиделось ему, что в ванную комнату как-то неслышно вошла мама. Она была так же молода, когда тогда в сорок втором. И Виктор сказал ей:
- Мама, ты жива? Но я же помню, как ты умерла. Я помню, как мы с дядей Исааком, тётей Фридой и с младшими братьями хоронили тебя.  Значит, ты не умерла тогда? Ты притворилась, чтобы мы подумали, что ты умерла, чтобы убрать лишний рот в нашей голодающей семье?
Не понятно было от чего она умерла – от воспаления желудка или кишечника? А может быть просто от голода. Она ели всякую дрянь, ту, что животные едят. А если попадалась какая-нибудь человеческая пища, она всё отдавала ему и двум его младшим братьям. Она как часто бывает слишком спешила. Через несколько дней после её похорон папин офицерский аттестат всё-таки нашёл их семью, им увеличили паёк.
- Мама, ты можешь сказать, от чего ты умерла? Я всю жизнь думал об этом.
Но мама ничего не отвечала. Она улыбалась и тихо качала головой. Потом она взяла его за руку и повела. Он удивительно легко встал на ноги, как будто ему было двенадцать лет, как тогда. Они прошли сквозь стену его квартиры на восьмом этаже, но не рухнули вниз на сорок вторую стрит, а продолжали куда-то плыть.
- Ты пришла за мной, мама? – с ужасом спросил Виктор, пытаясь вырвать руку. – Но мне ещё рано уходить. Я не закончил свои земные дела. Мои дети… Мои взрослые, почти что пожилые дети, можно сказать главное дело моей жизни, они всё ещё такие беспомощные и глупые, хотя у них самих уже есть дети. Они без меня пропадут.
При этих его словах мама остановилась. Она оглянулась. Она смотрела на него своими чёрными внимательными глазами и укоризненно качала головой. Есть такое на первый взгляд безобидное заболевание – придавать своей персоне слишком большое значение. Ему не кажется, что он давно уже на хрен не нужен своим детям? Ведь она сама ушла в очень тяжёлое время и бросила трёх малолетних детей. И что же? Все они выжили, выросли и стали людьми.  А дети Виктора взрослые, образованные, живущие в богатой благоустроенной стране. Нет, сын мой, ты давно уже не нужен не им, не их детям, не кому-нибудь ещё.
- Я люблю тебя мама! Я хочу быть с тобой. И я буду с тобой. Скоро, очень скоро. Но сейчас, я должен идти назад.
Виктор возвратился в мир второй раз, когда услышал, как в замочной скважине громко клацнул ключ – да это был Генка. Любимый Генка, кровиночка! Он не бросил отца.
Сквозь уходящую дрёму Виктор слышал, что Генка говорил по-английски женским голосом. А может, он привёл к нему знакомиться свою будущую американскую жену?
Когда женщина вошла в ванную и дико вскрикнула, Виктор узнал голос главного менеджера Регины. Виктор совсем забыл, что Регина вместе с другими менеджерами совершала в четверг выборочный обход квартир, проверяя чистоту и порядок. Конечно, она пришла с инспекцией, думая, что Виктор сейчас в холле играет в домино.
-What are you doing here, Victor? Are you OK?
Как будто она не видела, что он здесь делает и что он не «ОК».
Регина зажгла свет в ванной, присела перед ним на корточки и стала поочерёдно трогать его голову, плечи, руки, рёбра, спину, повторяя одну из немногих известных ей русских фраз:
- Здес болит?.. Здес болит?..
Виктор сипел “No” на каждое её прикосновение.
Затем двое мужчин, напутствуемые Регининым “Be careful”, кряхтя подняли Виктора с пола и поставили на ноги. Кажется от прикосновения тёплых, сильных человеческих рук, от тревожных голосов этих женщин и мужчин бессильные ноги Виктора вдруг заработали. Он понял, что он стоит, хорошо стоит и вовсе не собирался падать.  Женщины стащили с него мокрые спортивные штаны, трусы, футболку, обтёрли влажным полотенцем и переодели в сухое. Его усадили на кровать в спальне.
- Should we call an emergency?  - Наседала Регина, ощупывая его лоб. Виктор понимал и отрицательно мотал головой.
- No emergency, please, no!
 - But we have to be positive you are OK, my friend. You do not have any injuries, fractures or brain damage.  I am afraid we have to call an emergency.
 (Мы должны быть уверены, что ты ОК, мой друг. У тебя нет ранений, переломов и сотрясения мозга. Я боюсь мы всё-таки должны вызвать скорую.)
Ах, какие замечательные, какие заботливые! Виктор купался в волне тепла, которая шла от этих чужих в общем-то людей.
Скорую к счастью не вызвали.
-Where are your kids? – В голосе осуждение. -  We do not have to do all of this. You have to understand. In this country, people do what they supposed to do. If they have elderly disable parents they got to take care of them. Otherwise, move them to the nursing home. That it.
 (Где твои дети? Мы не должны всё это делать. Пойми это. В этой стране люди выполняют свои обязанности. Если они имеют старых беспомощных родителей они должны заботиться о них или если не могут, сдать их в дом для престарелых.)
Его kids были на полях трудовых сражений, боролись за выживание. Виктор при любых обстоятельствах стоял за детей горой. Нечего менеджерихе нападать на его детей. Он бы конечно ей достойно ответил на английском, если бы мог, или на русском, если бы она понимала. Она ещё раз спросила, не нужна ли ему скорая помощь, и ушла, увлекая за собой свою свиту и людское тепло. В комнате стало прохладно, даже холодно.
Тем не менее, это был счастливейший день в жизни Виктора. День этот близился к концу. Во-первых, он упал и не разбился, ничего себе не повредил. Во-вторых, он узнал, что нужен ещё многим людям, а главное, своим детям и внукам. Обычно, Виктор не слушал сообщения, оставленные на его автоответчике – он не знал, как. Дети много раз показывали ему, но он не мог запомнить и приспособиться. Теперь он услышал, как много людей звонят ему в течение дня и как многим людям он необходим. Он думал, что внуки знать его не хотят, но это чушь собачья.
Сын Генка в этот день против обещанного долго не приходил. А Виктору так хотелось увидеть сейчас чьё-нибудь родное лицо. В конце концов он позвонил сыну, этому говнюку, в девятом часу вечера, чтобы тот не волновался (можно подумать), и наверно уже не приходил (ну, куда он сейчас потащится!), сообщив, что да, действительно, он только сейчас прослушал его сообщения. Да, действительно, он весь вечер играл в домино.
- Ну слава богу, - выдохнул сын. – Прямо камень с сердца...

©Alex Tsank,
San Diego, CA
October 30, 2015