Айнэнэ

Предисловие.

Однажды утром в маленькую сельскую амбулаторию зашёл старый цыган. Юная медсестричка, которая была родом из этих мест, почтительно замолчала.
 
- Вы что-то хотели? – Спросила я его из-за окошка регистратуры.

Он стоял молча, не двигаясь. Я посмотрела на хихикающих девчонок, которые вешали на стенд новенький плакат, нарисованный нами сегодня ночью. Наверное, он не хотел разговаривать в их присутствии.

- Пойдёмте в кабинет. – Я вышла из-за стеклянной стойки и ободряюще улыбнулась.

 Он поспешно шагнул мне навстречу и быстро проговорил тоном, не терпящим возражений:

- Дай мне свою руку.

И протянул ладонь. Наши глаза встретились.
 
- Нет. – Для пущей убедительности я спрятала обе руки за спину. Он тут же развернулся и вышел.

- Ничего себе, - прошептала Олька, наша местная достопримечательность, - никогда в жизни по врачам не ходил.

Это был «дедок», гадатель и целитель здешних мест. Люди побаивались его и уважали, но рассказывали о нём с явной неохотой. Я и не расспрашивала особенно. Подумаешь. Прижмёт – явится.

Следующие выходные я провела дома и задержалась немножко, поэтому мне пришлось выехать засветло из города, чтобы успеть к утреннему приёму «за сто первым километром».

Трасса была пустынной, но достигнув зауженного участка дороги, на которой было две полосы, я упёрлась в хвост серого микроавтобуса. Одновременно непрерывным потоком повалил встречный транспорт.  Так мы ехали и ехали со скоростью сто, и вдруг меня переклинило его обогнать. С чего мне это в голову взбрело, не понимаю. Очень глупое было решение. Я едва успела перестроиться и задницей легонько «цепанула» бус. Мы снизили скорость и остановились на обочине. Я с ужасом увидела в зеркало заднего вида совершенно зверское лицо водителя. Боковая дверца буса отъехала в сторону и изнутри стали выпрыгивать вооружённые омоновцы. Все стали тщательно осматривать и ощупывать авто. Меня объяла паника. Я сидела с приросшей спиной, вцепившись в руль, без единой мысли в совершенно пустой голове.

- Жить надоело? – моя боковая дверь распахнулась и лица так и замелькали на фоне почти нетронутых рассветом елей и осин. Лица заулыбались. Странно.

- И куда это мы едем?

- На работу опаздываю. Извините!

- Повезло тебе. Ни царапины. Пока!

Здоровяки запрыгнули в бус и рванули мимо меня в сторону порозовевшего востока. Я вырулила гораздо медленнее и нежно покатилась за ними, не превышая восьмидесяти. Уже на стоянке я обнаружила вмятину на заднем крыле. Чёрт.
Помощь пришла неожиданно вместе с водителем нашей «скорой помощи». Взяв ключи, он загнал мою ласточку к своему приятелю, пообещав всё сделать поскорее «в лучшем виде».

Вечером я забежала за машиной и с удивлением обнаружила совершенно гладкую поверхность на месте бывшей вмятины. Ещё с большим удивлением я увидела давешнего цыгана, который оказался отцом мастера.

- Не надо денег, - сказал последний, - подумаешь, разок кувалдой ударил изнутри.

И засмеялся. Дедок тоже улыбался и смотрел на меня внимательными своими жёлтыми глазами.

- Дай руку.

- Нет.

- Дай, пожалуйста.

Присутствующие стали меня уговаривать погадать, не бояться. Мол, всю правду скажет, без всякого сомнения. Я вздохнула. И объяснила откровенно, что поклялась никогда в жизни не гадать.  Что для меня это очень важно. И серьёзно.

                1

    - С некоторыми людьми постоянно что-то случается, - говорила осуждающе белокурая юная красавица, сидящая по-турецки на кровати и возмущённо потряхивающая пышными локонами. - То они куда-то проваливаются. То они кого-то спасают. Или сами спасаются от кого-то. И ведь они не врут!

     Я себя чувствовала ужасно неловко. Это я подняла девчонок в Витебской гостинице "Двина" в пол-первого ночи. Ночи с воскресенья на понедельник, когда все отдыхали после дороги из дома, вымыв пол, разложив вещи и подготовившись к грядущему семинару по аллергологии. Моя землячка Светка глядела на меня молча с загадочной улыбкой и ждала очередную умопомрачительную историю. Потому что Светка такая же авантюристка, как я. А белокурая Наташка из тех, кто к 23 годам уже обзавелись мужем и двумя детьми, воображая, что всё на свете знают. И имеют право судить - рядить. Как будто им по сто лет, с рождения.

     Мы со Светкой договорились ехать вместе, она купила билеты на поезд к 17-30. А я услышала только семь-тридцать. И опоздала, конечно, сообразив об этом только на вокзале. Разумнее всего было бы вернуться домой и ехать завтра, но это было бы слишком легко. Плюс нахлобучка от родителей. В общем, я вдохнула раздутыми ноздрями ветер дальних странствий и извилистых дорог, наполненных волнующими приключениями, приподняла свою сумку и потащилась на автовокзал. Где с удовольствием и грустью убедилась, что ехать мне с двумя пересадками, не меньше.

     Была поздняя осень, и как-то достаточно быстро стемнело. И заходя в последний уже автобус, я испытала огромное облегчение из-за того, что вроде бы всё сложилось удачно. И устроилась удобненько около окошка в правом ряду. Когда я езжу в ночных автобусах, я люблю наблюдать, как фонари освещают кроны деревьев. Причудливо выглядят толстые опиленные тополя с молодой порослью, облитые оранжевым светом. А когда фонарь находится в глубине роскошной ветвистой кроны, которая вращается, когда не слишком быстро проезжаешь мимо, это завораживающее зрелище невероятной красоты! Короче говоря, я ужасно рассеянная. И тогда совершенно упустила из виду, что в автобусе нас только четверо: вместе со мной двое водителей-сменщиков и какой-то мужчина. И вот этот какой-то мужчина пришёл с заднего ряда и сел рядом со мной. И оказалось, что это не какой-то там мужчина обыкновенный, а самый настоящий рецидивист. Которого отпустили домой на выходные из заключения, и вот он обратно туда возвращается. И дома у него, видимо, не всё в порядке было, потому что он какой-то был очень нервный и агрессивный.

    И вот, значит, сел он рядом со мной и говорит: "Девочка. А ты знаешь, что я сейчас могу с тобой сделать всё, что мне захочется". И тут я, конечно, повернулась к нему и стала его внимательно разглядывать. И одновременно я начала понимать, что поездка предстоит у нас долгая и непростая. Потому что он был крепкий, жилистый и неумолимый. И веяло от него чем-то очень неприятным и липким. Нехороший это был человек, несомненно.

    Я посмотрела на водителей. Один из них сосредоточенно крутил баранку, другой, сидя рядом на маленькой табуреточке, просунулся к первому в окошко, облокотившись на раму. Это старенький был автобус. И пожилые такие рыхлые шофера. И обе эти напряжённые спины мне показали, что вмешиваться в наше милое общение им совершенно не хочется. Не то чтобы они не видели, что происходит. Они, конечно, видели. И - клянусь! - не пропустили ни слова из нашего диалога.
Разговаривали мы довольно громко, не стесняясь. Смеялись и даже хохотали. А те двое молча смотрели на ночную дорогу и слушали. Конечно, это было предательство и малодушие. Я думаю, что они достаточно часто этот эпизод должны были вспоминать впоследствие в своей жизни. Я же вспоминаю. Вряд ли они его обсуждали между собой, но я думаю, лучше бы тогда им было остановить этот чёртов автобус и подохнуть в драке. Хотя, как знать, возможно, они так и поступили бы, если бы на моём месте был кто-нибудь другой. Они надеялись, всё-таки, что я сама справлюсь. Ещё я помню, что так и не решилась громко позвать на помощь.

   И вот мы сидели и разговаривали непринуждённо, приблизив лица. И рука его уже где-то щупала мне коленки. Или может даже уже и не коленки. Я помню, что очень старалась не бояться. И мы всё друг другу рассказывали о своей жизни. Например, я рассказала честно, сколько у меня денег в кошельке и что в сумке лежит. И он не стал проверять. Просто жаловался мне в ответ, как ему на зоне тяжело. И что дома никто не ждёт особо. И спросил, куда я еду. И очень долго и громко смеялся, сказав "ты врёшь".

    Я тогда только окончила медицинский университет. Почему-то мне никогда не верили незнакомые люди, что я интерн или студентка "меда". Даже соседи не верили, долго. Не может быть, говорили, ты какая-то не такая. Не похожа, в общем. Он удивился, и это удивление как-то его изменило немножко в лучшую сторону. Я решила продолжать его удивлять, смешить и развлекать, чтобы не думать, где его руки находятся. И так постепенно мы подружились. И он мне даже сумку до гостиницы донёс с вокзала, клянусь. При всём при этом любовниками мы так никогда и не стали. Это и есть цыганский гипноз. Хотя моя преподавательница психологии называла его Эриксоновским, по ошибке.

                2

   Однажды моя учительница математики в школе подняла меня посреди урока и сказала:

   - Да разберёшься ли ты когда-нибудь со своими кавалерами!

   Теперь её слова кажутся мне чуть ли не пророческими. А тогда я удивилась, помню. Какие ещё кавалеры. Никогда я себя не считала особенно привлекательной. Во-первых, я длинная. Всегда была выше всех на голову. Потом, я конопатая. И вообще какая-то простоватая, чтоли. Неловкая и неуклюжая. Косички у меня всегда были немножко наперекосяк. И одежда на мне никогда не сидела так, чтобы я была довольна. Тоже мне, красавица. Я удивилась и даже обиделась. И зло так покраснела. И за парту села может даже немножечко с вызовом. Всё-таки, я была отличницей и могла себе позволить иногда плохое поведение.

   В первый раз мне признался в любви мой лучший друг, когда мне было семь лет. Причём он это сделал при всей нашей честной компании. Я сказала ему, что он дурак. И ушла, хлопнув дверью. И всё, с тех пор мы больше не общались и даже не здоровались. Даже странно, теперь, когда мы видимся взрослыми, всё равно остаётся чувство неловкости, и мы практически не разговариваем и в глаза друг другу не смотрим. Потому что я очень серьёзно всегда относилась к любви, с самого раннего детства. Я считала, что это должно быть что-то очень особенное.

   Когда мне было десять, у меня был официальный покровитель. Ему было 16 лет, он заявил тогда: это моё и никому не трогать. И конечно, ко мне приходили старшеклассницы, специально, чтобы на меня посмотреть. И смеялись с моих поношенных кроссовок. И даже мне запрещено было ходить в туалет под угрозой расправы. (я конечно, ходила на каждой перемене, нарочно) И пацаны меня при нём задирали, специально, проверить, что будет. Зря, конечно. А мне было как-то глубоко по барабану. Я себе продолжала висеть на турниках вниз головой и в прятки играть, в резиночку и классики. Потом он куда-то исчез, то ли переехал, то ли ещё что, не помню. Мы никогда толком так и не общались. Для меня он был каким-то чудовищно старым.

   Как правило, за мной всегда кто-нибудь тягался, но всегда как бы чуть-чуть поодаль. Мне это всё было глубоко фиолетово. С семи лет с мальчиками я вообще не дружила и не общалась практически вне уроков. У меня была такая очень простая и эффетивная формула: "Пошёл вон". Ужасно обидно, но очень действенно. Ходила я всегда такая неприкосновенная принцесса. И никто юбку мне не задирал и за косы не дёргал. И портфель я всегда сама носила.   

   Был, правда, один очень неловкий момент как-то первого сентября. Когда пацаны из нашего класса стали спорить, кому со мной сидеть за партой. Я помню, учительница математики даже слегка побледнела от этого безобразия. Ко мне всегда подсаживали какого-нибудь двоечника на перевоспитание и подтягивание в учёбе. И вот двоечники эти сначала сопели, хмурились и с искренней ненавистью кололи меня ручкой в бок. А потом начинался феерический ржач, искромётный угар и вообще веселье. Причём всегда это общение было абсолютно простое и непринуждёное, без намёка на какие-то там чувства. Для меня эта тема была закрыта. Понятия я не имела о влюблённости. И плевать мне было глубоко на их прыщи и меняющиеся голоса. Между тем, одноклассницы мои уже вздыхали о каком-нибудь очередном популярном футболисте или авторитете, рисовали плоские картинки с девушками в мини и юношами в пиджаках с букетами и рассказывали мне свои нехитрые фантазии. Я всегда только удивлялась и думала, как можно быть такими примитивными. Любые ухаживания мною всегда воспринимались в штыки и не вызывали ничего, кроме злости и досады. Сильнее всего бесили меня какие-нибудь банальные высказывания избитыми фразами, которые иногда писались мне на обложку шариковой ручкой. И наверняка сопровождались довольно едкими и остроумными высказываниями с моей стороны. Особенно выделялся на этом поприще один выглаженный пижон, у которого расчёсочка в кармашке всегда лежала, вместе с носовым платком. И ботиночки всегда были тщательно начищены. И такой он был весь порядочный, в отличие от меня. Я-то уже в свои 14 была упёртая панкуха и рок-н-рольщица, и вне школы ходила в чудовищном мини и кожанке, набитой заклёпками. Крышу ему всё-таки сорвало, наверное. Потому что он начал конфликтовать с учителями. И даже написал какое-то безумное сочинение на тему Родины, которое зачитывали на общешкольном собрании. Он пытался себя проявлять изо всех сил. А я смотрела на него сквозь пальцы, как вообще на всех представителей противоположного пола. Мне было абсолютно всё равно.  Поэтому и других желающих приударить за мною не было. И официального парня у меня в школе никогда не было. Помню, на последнем уроке перед выпускным мы писали друг дружке прощальные слова в дневники. Девочки писали кто пожелания в стихах, кто напутственные речи. А в это время на последней парте пацаны гоготали и соревновались в остроумии, исписывая и изрисовывая мой дневник совершенно оскорбительными моими портретами и гадкими прозвищами вместе с дурацкими записочками и карикатурами. Девочки говорили, ужас, как ты это терпишь. А мне было приятно просто до невозможности. И объяснить я этого никому не могла. 

                3

У меня, конечно, была одна самая лучшая подружка. Причём она меня отбила у предыдущей. По-настоящему отбила, физически. Я даже помню, как они подрались, а я заплакала и убежала домой. Потому что мне совершенно невозможно было выбрать из двух, а девочки не могут дружить втроём, как мальчики, например. Это правда.

И вот мы с подружкой поехали на лето в деревню отдыхать, у нас у обеих там тётки жили. Это очень живописные места, с озером и пляжем, окружённым сосновым лесом. Наши родители совершенно справедливо решили, что нам необходимо такое проветривание перед последним учебным годом и поступлением в университет. Нам обеим исполнилось по шестнадцать лет, и по этому случаю нам разрешили поэкспериментировать со своей внешностью. Она выкрасила шевелюру в белый цвет. А я сделала спиральную завивку на своих тёмных волосах. Мы вдвоём смотрелись очень даже неплохо, прямо скажем. Это было необыкновенно прекрасное лето. Мы гуляли в лесу, загорали на пляже, купались в озере, катались на лодках и катамаранах, играли в бадминтон и мяч. А по выходным ходили на дискотеки.

Как-то раз мы прогуливались около причала и, как обычно, болтали о чём-то незначительном. И если я ужасно рассеянная, то подруга моя всегда была не промах, очень быстроглазая, внимательная и практичная. Это доказывает хотя бы то, что она уже лет пятнадцать живёт во Франции на сегодняшний день. Так вот, она дёрнула меня за руку и сказала:

- Смотри! Смотри, какой красивый мальчик.

Я вынырнула из своих размышлений в реальность и сконцентрировала внимание на группке парней, которые что-то бурно обсуждали в своей компании. Хотя, это громко сказано. Я посмотрела сквозь туман своего отрицания, как обычно. И сказала:

- Это не для меня.

И неожиданно я его очень отчётливо увидела, как он вздрогнул. И повернулся, чтобы мне в глаза посмотреть. И мы как-то заулыбались сразу симметрично, по-простому. Никакой неловкости в этом не было и ничего плохого тоже. Просто внезапно что-то изменилось во мне, какое-то озарение произошло. Как будто я читать научилась. Или вот ещё помню, как я научилась нос рисовать у человека на портрете. Так вот, это было что-то похожее.

Мальчик этот был цыган, самый настоящий. С самой настоящей цыганской фамилией. И с самой настоящей гитарой. Я его редко когда видела без гитары. Ах, какой взгляд у него был! С какой страстью может смотреть влюблённый цыган своими глазами сине-зелёными, из под своей чёрной густой чёлки - это сможет понять только тот, кто этот взгляд на себе испытал. Мы когда в одном помещении с ним находились, между нами люди как-то сами собой рассеивались, такова была сумасшедшая энергия этих глаз. Они разметали, как метёлки, любые препятствия. И подружка моя ворчала всегда недоумённо:

- Между вами совершенно невозможно находиться!

О, это была настоящая моя первая любовь. И настоящая трагедия, между прочим. Потому что мы совершенно по росту не подходили друг другу, как оказалось. И он достаточно быстро это понял. И так получилось, что для него это такая огромная проблема была, в отличие от меня. Я в общем-то привыкла смотреть и общаться сверху вниз, потому что я с детства была выше всех своих ровесников примерно на голову. Приближаться ко мне он избегал, в крайнем случае, присаживался рядом на корточки и перебирал свои струны. Такая мы с ним убойная парочка была, хоть смейся, хоть плачь.

Я тогда как-то резко изменилась внешне. На мне даже одежда стала сидеть, как влитая, без складок и морщинок. Я смотрела на себя в зеркало и удивлялась. Потому что у меня плавность линий появилась, которой раньше не было. И движения мои стали ловкими и изящными. Наверное, я из ребёнка превратилась в девушку, я так думала тогда. И первое своё красное платье я тогда и купила, от отчаянья. Ах, какое платье. В пол, с голой спиной и шнуровками на груди и коленке. Это было бы даже вульгарно, если бы не моя юность. У меня лицо не просто наивное было, у меня в глазах вся невинность мира сосредоточилась тогда. Это я сейчас хорошо очень понимаю, с высоты своего возраста.

А ещё у меня появилась совершенно определённая категория поклонников на дискотеках. То есть, если раньше меня вообще не приглашали танцевать из-за воинственного вида, то теперь меня выбирал какой-нибудь авторитет из самой авторитетной компании, перед которой все расступались и двери раскрывались как бы сами собой.
 
- О! Твои пришли, сматываемся! – говорила моя подружка. И мы удирали, потому что неприятностей не хотелось. А неприятности начинались непосредственно после танцев, вместе с предложениями продолжить знакомство в более непринуждённой обстановке. Пару раз моим старшим сёстрам двоюродным пришлось меня выцарапывать из таких вот компаний, пару раз мне удалось вырваться, сказав, что мне четырнадцать. А потом надоело.

                4

Потом мы уехали в город, но эта история мне в душу глубоко запала и надолго, может даже навсегда. Я не утрирую, у меня действительно появилась странная одежда с рюшечками и розанами, длинные юбки и цветастые платки. В волосах я носила живые и искусственные цветы. Чего стоит прабабушкина шаль с бахромой алого цвета, которую я повязывала на бёдра. Родители мои были в ужасе от очередных моих приобретений. Папа спрашивал насмешливо:

- Ты что, собралась где-то выступать?

 Я научилась гадать по ладони и на картах. Меня даже приглашали делать это за деньги, в одно время. И я ходила к настоящим гадалкам. Мне достаточно часто с подружками предлагали погадать на улице цыганки. И я всегда соглашалась. Мне нравилось наблюдать, что и как они делают. А ещё я воображала, что так я к нему немножечко ближе становлюсь, хоть чуть-чуть. Не могла же я его просто так забыть, в самом деле.

В университет я тогда уже поступила, а подруга моя совершенно неожиданно вышла замуж, после чего мы, естественно, расстались. Потому что это уже были разные интересы и миры. У меня появились новые подруги. Тогда мы ходили вчетвером, но внутри этой группки разбившись по парам, конечно. И вот однажды на улице я встретила своего старинного знакомого из той самой деревни, который когда-то пытался ухаживать за той самой моей подружкой, причём довольно настойчиво, и всю нашу историю знал. Он схватил меня на руки, закружил и стал целовать. Оказывается, у него была свадьба в тот день, и он очень обрадовался, что я ей об этом расскажу. Странный он был какой-то. И мимоходом как-то мне сказал, что мой цыган тоже женился недавно. Так для меня эта история и закончилась, ровно в тот самый миг. И я себе поклялась, что больше ни к рукам чужим, ни к картам не прикоснусь. Никогда и ни за что.

Девчонки мои смотрели на меня тогда с каким-то недоверием. Они так и не поняли, почему это чужой жених вдруг на меня набросился, как сумасшедший. А я не стала тогда ничего рассказывать. Я вообще достаточно скрытная. Но, как утверждает старинная пословица, любви, огня и кашля не скроешь от людей.

Однажды мы гуляли по городу, все вчетвером. Была чудесная погода и настроение у меня было дивное. Наверное была зима или ранняя весна, потому что я помню, что шла в шубе и высоких ботинках на шнуровке. Волосы у меня были распущены, я как всегда, витала где-то в облаках, одновременно согреваясь теплом и смехом нашей маленькой дружной компании. И вдруг улица расчистилась, и я увидела совершенно растерянное его лицо. И взгляд его был всё тот же, сметающий всё и вся бешеной своей страстностью. Я прямо споткнулась на ровном месте и даже начала немножечко падать. И схватила девчонок за руки. А они не только увидели это всё безобразие, но даже и прочувствовали. И совершенно обалдели. В отличие от маленькой блондинки, которую он под руку вёл. Она ничего не заметила и продолжала улыбаться. Она в своей рассеянности даже меня превзошла, ей-богу. Они стояли возле какой-то витрины, а потом развернулись на 180 градусов и пошли прочь. И мы все вчетвером так и потянулись за ними, как загипнотизированные, не в ту сторону, куда нам было надо. Самое интересное, что очарование это было прервано именно мной. Стоп, сказала я. Нам в другую сторону.

После этого милого эпизода мне пришлось новым моим подружкам всё рассказать, конечно. Не помню, плакала я тогда или нет. Скорее всего да. Я точно помню, что для них это всё выглядело как-то умопомрачительно. А я думала тогда, что такое со всеми рано или поздно случается. Но жизнь показывает, что не со всеми.

Потому что первое, о чём меня спросила одна из них, когда мы неожиданно встретились спустя примерно 15 лет, это о моём цыгане. А я не знала, что сказать, потому что с тех пор мы больше никогда не виделись и я о нём ничего не знаю.