Правдивая история про старину старинную

Я вспоминаю как мой отец обожал читать книги с описание жизни людей в старину...

Недавно, передвигая полки, достала пару томиков Лескова. В молодости была потрясена его Леди Магбет и чем-то там ещё.

Открыла наугад и стала читать первый рассказ. А там столько интересного про то, как люди жили в середине 19 века... всякие описания, которые в молодости я пропускала, как неинтересные и которые мне сейчас очень интересны. Язык старый, но потом привыкаешь...

Оказывается, на Руси долгое время существовала пешая почта. Раньше я думала, что она была в старину продавнюю, а у нас сразу использовались лошади, ан нет, ходили почтальоны на большие расстояния в конце 18 века.

"В то время у нас только образовывались постоянные почтовые сообщения: между ближайшими городами учреждались раз в неделю гонцы, которые носили суму с пакетами. Это называлась пешая почта. Плата за эту службу назначалась не великая: рубля полтора в месяц "на своих харчах и при своей обуви". Но для кого и такое содержание было заманчиво, те колебались взяться носить почту, потому что для чуткой христианской совести русского благочестия представлялось сомнительным: не заключается ли в такой пустой затее, как разноска бумаги, чего-нибудь еретического и противного истинному христианству? Всякий, кому довелось о том слышать, -- раздумывал, как бы не истравить этим душу и за мзду временную не потерять жизнь вечную. И тут-то вот общее сердоболие устроило Рыжовкина Алексашку."

Выделила слова, которые меня очень удивили - как люди в те времена пеклись о состоянии своей души!

Герой рассказа Алексашка Рыжов был сиротой. Кстати, я всегда думала, что сирота это когда ни отца, ни матери нет в живых, а оказывается, сиротой считается , когда умер один из родителей. А поскольку у нас в стране хоть и не умерли отцы, но детей не воспитывают, и не содержат, так выходит половина детей сироты....

"-- Он, -- говорили, -- сирота: ему больше господь простит, -- особенно по ребячеству. Ему, если его  дорогою медведь или волк задерет и он на суд предстанет, одно отвечать: "не разумел, господи", да и только.... А если да он уцелеет и со временем в лета взойдет, то может в монастырь пойти и все преотлично отмолить, да еще не за своей свечой и при чужом ладане."

И ходил таким образом Алексашка ни много, ни мало, аж более 10 лет, пока не заменили его услуги на конные. А ходил он не просто так, носил с собою единственную книгу, которую выучил наизусть и полностью проникся написанным. Была та книга Библией.

Лесков описывает устройство государства -

" первое лицо в государстве -- государь, правящий всем государством; за ним второе -- губернатор, который правит губерниею, и потом прямо за губернатором непосредственно следует третье -- городничий, "сидящий на городу". И вот нашему герою Алексашке, когда он вышел в чин, досталось четвёртое по рангу место - квартального.

"Городничий принял в соображение только его громадный рост, осанистую фигуру и пользовавшуюся большою известностью силу и неутомимость в ходьбе, которую Рыжов доказал своим пешим ношением почты. Все это были качества, очень подходящие для полицейской службы, которой добивался Рыжов"

Самое интересное, что жалованье приходилось квартальному такое, что на него семье прожить никак было невозможно. Все это знали и  знали, что единственный выход из положения - брать взятки. Но ведь наш герой не таков, он жил по законам, написанным в Библии  и не допустил принять  ни одного подношения - жил в прямом смысле "на хлебе и воде". Даже обзаведясь покорной женой и родив сына, он продолжал жить на мизерное жаловании... Все считали его чудаком. Высшие чины подстраивали ему всякие ловушки, но он исполнял свою работу исправно, и не смогли они к нему подкопаться.

Вот какой диалог произошёл между  Протопопом и городничим.

-- Все же, значит, есть в нем вредная фантазия. А в чем она заключается?

-- Библии начитался.

-- Ишь его, дурака, угораздило!

-- Да; начитался от скуки и позабыть не может.

-- Экий дурак! Что же теперь с ним сделать?

-- Ничего не сделаешь: он уже очень далеко начитан.

-- Неужели до самого до "Христа" дошел?

-- Всю, всю прочитал.

-- Ну, значит, шабаш.

Пожалели и стали к Рыжову милостивее. На Руси все православные знают, что кто Библию прочитал и "до Христа дочитался", с того резонных поступков строго спрашивать нельзя; но зато этакие люди что юродивые, -- они чудесят, а никому не вредны, и их не боятся."

Так случилось, что поменялся губернатор и назначили молодого Ланского. "Ланской уважал в людях честность и справедливость и сам был добр, а также любил Россию и русского человека, но понимал его барственно, как аристократ, имевший на все чужеземный взгляд и западную мерку."

Первым делом новый губернатор выгнал много чиновников, засидевшихся и обросших нерадивостью, а новых назначать не спешил, хотел осмотреться, а пока на их место временно назначил нижние чины. И поехал знакомиться с губернию.

Наш герой Алексашка, теперь уже Александр Афанасьевич, был временно назначен городничим и ему предстояло встретить нового губернатора.

 И на этой должности он продолжать поступать так же  - службу нёс, мзду не брал. Всё так же у него не было форменного платья, которое требовалось иметь городничему. Он продолжал носить прежний латанный бешмет.Однако встречать Губернатора  в таком виде было непозволительно.

Интересно Лесков описывает губернаторов.

"Тогда губернаторы ездили "страшно", а встречали их "притрепетно". Течение их совершалось в грандиозной суете, которой работали не только все младшие начальства и власти, но даже и чернь и четвероногие скоты. Города к приезду губернаторов воспринимали помазание мелом, сажей и охрою; на шлагбаумы заново наводилась национальная пестрядь казенной трехцветки; бударям и инвалидам внушали "головы и усы наваксить", -- из больниц шла усиленная выписка в "оздоровку". Во всеобщем оживлении участвовало все до конец земли; из деревень на тракты сгоняли баб и мужиков, которые по месяцам кочевали, чиня дорожные топи, гати и мосты; на станциях замедляли даже оглашенные курьеры и разные поручики, спешно едущие по бесчисленным казенным надобностям. Станционные смотрители в эту пору отмещивали неспокойному люду свои нестерпимые обиды и с непоколебимою душевною твердостию заставляли плестись на каких попало клячах, потому что хорошие лошади "выстаивались" под губернатора. Словом, не было никому ни проходу, ни проезду без того, чтобы он не осязал каким-нибудь из своих чувств, что в природе всех вещей происходит нечто чрезвычайное."

В связи с этим, вспоминаю как в Крыим приезжал кажется Киссенджер, и вдоль трассы был сделан один длинный зелёный забор. прикрывающий чёрте-какие заборы местных жителей. По этому поводу даже был анекдот -

" - Что это там  за этим забором?

-А, это свиньи там..."

Долго потом ещё этот забор существовал...

А вот как скрупулёзно готовили чины свои мундиры:

В эти же дни в домах чернили парадные сапоги, белили ретузы и приготовляли слежавшиеся и поточенные молью мундиры. Это тоже оживляло город. Мундиры сначала провешивали в жаркий день на солнышке, раскидывая их на протянутых через двор веревках, что ко всяким воротам привлекало множество любопытных; потом мундиры выбивали прутьями, растянув на подушке или на войлочке; затем их трясли, еще позже их штопали, утюжили_ и, наконец, раскидывали на кресле в зале или другой парадной комнате, в заключение всего -- в конце концов их втихомолку кропили из священных бутылочек богоявленскою водой, которая, если ее держать у образа в заткнутой воском посудине, не портится от одного крещеньева дня до другого и нимало не утрачивает чудотворной силы, сообщаемой ей в момент погружения креста с пением "Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние твое"

"Требования же насчет мундира Рыжов отражал тем, что у него на то нет достатков и что, говорит, имею, -- в том и являюсь: богу совсем нагишом предстану. Дело не в платье, а в рассудке и в совести, -- по платью встречают -- по уму провожают."

Однако выход был найден - заболел один чин и его мундир надели на Рыжова.

Самое интересное было как Рыжов общался с Ланским.

Началось всё  с похода в церковь.

" Сановник приложился ко кресту, отер батистовым платком попавшие ему на надменное чело капли и вступил первый в церковь. Все это происходило на самом виду у Александра Афанасьевича и чрезвычайно ему не понравилось, -- все было "надменно". Неблагоприятное впечатление еще более усилилось тем, что, вступив в храм, губернатор не положил на себя креста и никому не поклонился -- ни алтарю, ни народу, и шел как шест, не сгибая головы, к амвону. Это было против всех правил Рыжова по отношению к богопочитанию и к обязанностям высшего быть примером для низших, -- и благочестивый дух его всколебался и поднялся на высоту невероятную. Рыжов все шел следом за губернатором, и по мере того, как Ланской приближался к солее, Рыжов все больше и больше сокращал расстояние между ним и собою и вдруг неожиданно схватил его за руку и громко произнес:

-- Раб божий Сергий! входи во храм господень не надменно, а смиренно, представляя себя самым большим грешником, -- вот как!

С этим он положил губернатору руку на спину и, степенно нагнув его в полный поклон, снова отпустил и стал навытяжку."

Как же отреагировал губернатор на такое?

"Он не оборвал Александра Афанасьевича и даже не сказал ему ни слова, но перекрестился и, оборотясь, поклонился всему народу, а затем скоро вышел и отправился на приготовленную ему квартиру."

Затем он стал расспрашивать о Рыжове и узнал многое, чему не мог поверить.

-- Что же он... вероятно, в помешательстве?

-- Никак нет: просто всегда такой.

-- Так зачем же держать такого на службе?

-- Он по службе хорош.

-- Дерзок.

-- Самый смирный: на шею ему старший сядь, -- рассудит: "поэтому везть надо" -- и повезет, но только он много в Библии начитавшись и через то расстроен.

-- Вы говорите несообразное: Библия книга божественная.

-- Это точно так, только ее не всякому честь пристойно: в иночестве от нее страсть мечется, а у мирских людей ум мешается.

-- Какие пустяки! -- возразил Ланской и продолжал расспрашивать:

-- А как он насчет взяток: умерен ли?

-- Помилуйте, -- говорит голова, -- он совсем ничего не берет... Губернатор еще больше не поверил.

 

Затем он беседовал с Рыжовым, увидел какоов он человек и был очень удивлён.

Вот что мне понравилось особенно в их разговоре.

-- А как вы судите о податях: следует ли облагать людей податью?

-- Надо наложить, и еще прибавить на всякую вещь роскошную, чтобы богатый платил казне за бедного.

-- Гм, гм! вы ниоткуда это учение не почерпаете?

-- Из Священного писания и моей совести. -

То есть , ещё в конце 19 века люди знали, что нужен налог на богатство, а его и  поныне не ввели...Ввели во Франции, и что же? Помчались богатенькие, как крысы в другие страны, где нет такого налога...

Но вернёмся к рассказу. Когда Ланской спросил Рыжова почему он не боится ни того, что он говорит, ни того, что с ним в церкви сделал, Рыжов ответил -

"Рыжов посмотрел на него "с сожалением" и отвечал:

-- А какое же зло можно сделать тому, кто на десять рублей в месяц умеет с семьей жить?

-- Я мог велеть вас арестовать.

-- В остроге сытей едят.

-- Вас сослали бы за эту дерзость.

-- Куда меня можно сослать, где бы мне было хуже и где бы бог мой оставил меня? Он везде со мною, а кроме его, никого не страшно.

Надменная шея склонилась, и левая рука Ланского простерлась к Рыжову.

-- Характер ваш почтенен, -- сказал он и велел ему выйти.

Чем же закончилась вся эта история?

"пришло известие совершенно невероятное и даже в стройном порядке правления невозможное: квартальному Рыжову был прислан дарующий дворянство владимирский крест -- первый владимирский крест, пожалованный квартальному."

Рыжов в ответ предсказал Ланскому быть графом, что исполнилось в последствии, а орден так и не носил - не на чем было.

Кавалер Рыжов прожил почти девяносто лет...