Таянье Тайны. Серебряный шум

     Таянье Тайны. 3 Глава "Соблазн". Подглавка "Серебряный шум"

…ты помнишь, как шумели в ту ночь потоки талого снега в горах? 
Зима отступила, таяли ледники. Не удержаться в городе, когда так свежо, дразняще, до щёкота и раздувания ноздрей, пролетал сквозь весенние улицы молодой ветерок с хвойных гор!
Бросить всё, рвануть к знакомым елям на горной полянке, к избушкам, весело галдящим над студёным ручьём, лучисто огибающем заповедное место. По-весеннему вздутый ручей не был страшен, ребята знали, когда выбирали место, – ручей никого не сгубил. Знали, что даже предельно наполнясь, он минует поляну и унесётся в овраг, бесконечно виляя, позванивая, и неся свой бессменный, бессмертный, серебряный шум.
    
***
…подъём был завершён. Мы склонили рюкзаки на землю и, чуть погодя,  расположились в пиратском лагере, построенном вопреки горисполкомоским козлам типа «тащить и не пущать», возведённом на самых любимых горных вершинах. Годами таскали кирпичи в рюкзаках, доски, строиматериалы всем добрым миром, и всё же построили несколько чудесных избушек с двухэтажными нарами и непременной печуркой. Каждой избушке дали имя, но все они были общими – для всего мира.
Сооружалось это к великой радости суровых бородачей и нежных романтических девочек. Обедали в складчину, жгли ночами костры, пели песни под гитару, завязывали дружбы с любовями и, впоследствии, семьями, детьми…

***
Я сразу отметил тебя. И ты тоже, хулиганка, неженка, так глянула на меня, что я просто тупо сидел и ждал, когда ты закончить шинковать овощи в большущий медный таз для коллективного салата.
Закончила. Вытерла руки, вышла на дощатую веранду – полюбоваться горами, заходящим солнцем…
 Ничего не оставалось, я вышел следом. Взял за хрупкие, благодарно дрогнувшие плечики, прижал к себе…
Ты даже не повернула головы, знала, что это я вдыхаю пушистый затылок, молчу за твоею спиной. Откуда знала? Мог подойти любой, но ты узнала меня, совсем незнакомая девочка...
            
***
Горы потемнели, луна вымахнула над мохнатым ельником, а мы молчали и молчали, не замечая никого. Я уже знал, ты зовешь меня в свою незнакомую жизнь, и не смел поцеловать. Слышал сквозь тоненькую спинку твоё радостное сердце… но ещё не сгустилась тьма. В далёких горах брезжили красноватые отблески недавно рухнувшего за хребет солнца, блуждали по снежным вершинам, и в неполной тьме ещё не до конца проявилась Ты.
     Здесь требовалась не резкая фотовспышка, а выдержка…
     Выдержки хватило.
Правда, накатывал страх – а вдруг опять не узнал?  А вдруг ты повернёшь ко мне страшные неродные глаза, и я испепелюсь?..
     Выдержки хватило.
И проступила на негативе ночного неба – Ты.
     Какие тёплые были у тебя глаза! Какие нежные губы, с едва приметным пушком, коснулись моих!..
Я целовал плечи, руки, всю тебя, счастливо дрожащую под тонким свитерком. Встал на колени, лицом припал к твоему лону, прильнул и слушал тебя, дышал. А ты гладила мои волосы и что-то бессмысленное шептала. Я уже знал тебя наизусть, даже в одежде. Не было ни твоих джинсов, ни моей штормовки, никаких наших тел…
    
   ***
     …нечеловечье жило в этой жути.
     Бескровная, тончайшей струйкой ртути,
     Как будто испаряясь, отравив
     Блаженным ядом, тая, умирая,
     Но плоть мою до капельки вбирая,
     Вдруг воскресала – вся живой извив!
     Бескровное тому мгновенье тело
     Как будто наливалось, золотело,
     И руки, наклонённые ко дну
     Бессильной, тихо зыблемой травинкой,
     Опять светились каждою кровинкой,
     Смертельную сгоняя белизну.
     И ты опять пылала и светилась,
     Стеная и неистовствуя, билась
     В предсмертной бездне... и опять, опять
     Змеёй упругой, гибкой каплей ртути
     Выстёгивалась из огня, из мути
     И наливалась кровью...
     Ни понять,
     Ни плотью осознать я был не в силах
     Бредовых этих чар... я победил их!..
     Я проиграл... я снова потерпел
     Победу!.. Дикой бездне – пораженье?
     И в мареве, в чаду, в изнеможенье
     Так ничего понять и не успел...
    
***
Да и когда было понять? Всё случилось само собою. Не было соседей-туристов,  ушли в горы. Едва тлел огонёк в каменной печурке, подбросить хвороста не было сил. Да и нас самих уже не было, никаких наших тел…
Было одно МЫ, а где ты, где я – не разобрать. Светло-светло… Преображенно… нет, ещё и по-другому, пока по-другому – изнеможенно. Почти мертво.
Но – светло-светло….      
А потом нагрянула тьма.