В больничке

День первый.

Вот и не верь после этого в невероятные истории чудесных исцелений, избавлений, предохранений и в ангелов-защитников. Случилось по анекдоту : «восемь сквозных в голову- мозг не повреждён», коль я пишу эти строки. Я благодарен судьбе, что одним контрольным в мою буйну головушку, уложившим в больничную койку, она ограничилась, опустив дымящийся ствол на время, дав маленько ещё попрыгать, между мыслями «о главном».

Да, собственно, мыслей поначалу, кроме - за что, господи? и не появилось.

Вот ведь несправедливость: не пил, не курил, не бл...не блудил. Да у меня ж билеты на курорт и за вывоз мусора не заплачено! И на смену опоздал - теперь жди замечания от шефа!

Веки отяжелели- это их капельница, сообразил я и впал в забытьё.

День второй.

Я снова в койке, от меня тянутся проводки к агрегату, который озабоченно пощёлкивает, жужжит и живёт своей жизнью. Нет! Это он забрал мою жизнь. А я деталь от этой машины. Но разговариваю-то я сам, и с собой? Растёт протест и желание освободиться, встать и треснуть по электронной башке, которая рисует бесконечные синусоиды и противно подмигивает; а ещё по кумполу соседу, который дышит, будто «влез» и хрипит, стонет и не может «кончить». Помолчит, обессилев, и храпеть по-новой.

Опять кружит и мутит. Забытьё.

Ночь.

Почему так холодно? Ледяная волна мрака перекатывается через меня и концентрируется на стуле между нашими кроватями в неясную колеблющуюся фигуру, закутанную в шмотьё. Пустота под клобуком беззвучно осведомляется:

- Пошто звал?

- А- а, я вас не знаю.

- Хе-хе. Само собой: мы обычно без стука и уведомления.

- А кто- мы?

- Да брось придуряться. Сервис утилизации. Подразделение срочных заказов. -ухмыляется мрак в мешке.

- Видите ли, - съёживаюсь я, - наверное, мне не в ту очередь.

- Не дерзи.

- ??

- Хе-хе-хе. Девичья память - не помню с кем спала. А кто прошениями «чтоб мне сдохнуть»     божью канцелярию завалил? Белый свет проклинал?

- Так я ж в сердцах, со злости. Кто ж знал такую вашу отзывчивость.

- Ты впредь не балуй: и так работаем без выходных и отпуска. Штаты недоукомплектованы.
   С вас экстремалов да пустобрёхов такая жатва, что плечо потянуто.

- Так может вам на больничный иль на преждевременную- по инвалидности?

- Хорош звездеть: поваляйся, пока: у меня дел тут невпроворот в реанимации.

Холод окатил ещё раз. Сосед затих. Ровненько свистели его самописцы.

Над койкой с бездвижным телом весело танцевали и роились золотистые и безвредные огоньки.

Опять забытьё.

День третий.

«Жмура» укатили вместе с кроватью. Взамен въехал ларец с завтраком — что-то рафинированно безвкусное упало в желудок; подавился, если бы не кофе.

В башке светает. Распахивается дверь и вваливается медицинский «кагал». Вся команда сгрудилась за передвижным компутером и из-за него изредка выглядывает то одна, то другая любопытная голова. Наконец, сухопарый главврач представляется, подавая, как голубая барышня, пальчики сухонькой ладошки. Опять по кругу: как вас зовут ? Глаза закрыли, палец к носу; какое нынче число? Да, счастливо отделался, повезло, но будем ещё посмотреть. Причины неясны.

Усталый земеля- санитар с прибауточками катит меня, как на боевой колеснице, по коридорам и лифтам больнички : - Доктор сказал в морг, значит в морг! Договариваемся погодить- сначала МРТ. Вставляет мой экипаж в очередь таких же седоков-страдальцев, отрешенных бледнолицых бабок и серых дедов с трубочками и проводочками из под одеяла. За дверью бьёт и воет магнетрон, время тянется, я уже один- что ж так долго? и никого? Бой по наковальне всё усиливается, прорывается в черепушку и мёртвенный страх пред узкой трубой охватывает сознание: сопротивление и уговоры бесполезны! «ОНО» без боли врывается в обмякшее тело с правой стороны, немеют язык, рука. Наконец везут! - укол и я отрубаюсь, ещё ощущая, как саркофаг поглощает меня своим чревом.

Я уже в палате и вокруг хлопочут медсестры и врачи: значит снова шандарахнуло. Не работает толком рука, трудно говорить. В обед ложка и стакан тычутся в лицо, в подбородок - где угодно, только не в рот. Но главное, что «кривая» опять промахнулась по своей профнепригодности.

День четвёртый.

Утром делается весело: пронесло! Шучу, балагурю но быстро устаю, что не шевелится язык. Так день за днём. Давят таблетками и уколами в живот. Бесконечная серая полоса...

День седьмой.

Приходит «обер» интенсивного отделения доктор Засс, здоровенный горбыль с залысинами и востренькими глазками из-за массивных очков - кого-то он мне напоминает? И почему прячет руки в карманах халата? Он предлагает участие в студии испытаний новых лекарств- ведь причины «I-го пришествия» не установлены; даёт бумаги на подпись - почитать, а там всё так красиво! Лекарства- бесплатно, страховые семье пятьсот тысяч, если откинусь и три года врачебного контроля! Заманчиво!

День восьмой.

Опять в интенсивном отделении шквал «болезных»- жертв солнечного протуберанца. Меня выпихивают в общую терапию и отрубают от моего электронного приятеля. Кидаю на него прощальный взгляд как на родственника: он стоит поникший с потухшим взором.

В новом отделении попадаю в руки антипода доктора Закса - пигалице-врачихе, в чём только душа держится? Фрау Хофман вечно куда-то спешит по своим «воробьиным» делам, но она находит время критически глянуть в предложение Закса и ненавязчиво рекомендует почитать текст на 10 страницах. Это не для моих ущербных мозгов -пока добираюсь до второй страницы, забываю- что было на первой. Все эти Vorhoffeimmern von Herzen (мерцательная аритмия), Fettstoffwechselstorung ( обмена...веществ нарушение), Dabigatranethexilat (препарат нового действия взамен АСС) und Vorbeugung bei Embolie (профилактика Эмболии) отторгаются головой напрочь: в неё можно только есть.

Какой красивый цветок Эмболия — почти Магнолия. Это теперь моя собственность - никому ничего не говорящий диагноз, но характеризующий моё состояние. Хочу ли я? Могу ли я?... Эмболия. В пару дней вопросы с подачи фрау Хофман сформировались. Но где мой благодетель?

День девятый.

Он материализовался внезапно, как водится, руки в карманах, и, наконец, я разглядел у него в голове пробившиеся рожки. Люцифер выслушал доводы «против» молча и, поняв, что душа на байки не меняется, исчез. Вместе с ним исчезли меченные переводом прокламации, причём копыт он из карманов не вытаскивал. И сразу попустило.

Оставшиеся дни в обители зла текли нервозно и лишь фрау Хофман, взмахивая, как ангелочек крылышками, полами халата, издали обещала долгую дорогу в REHA (реабилитационный центр) и большую таблетку впридачу.

День шестнадцатый.

Я отлетел от докучных хлопот и пустых тревог на освобождающую душу высоту. Меня сдали в REHA, как чемодан в камеру хранения на полтора месяца. Подо мною величаво раскинулся Гамбург: открывается панорама портов, мостов и башенных кранов: город-трудяга роится стройками, верфями, лентами дорог, наполняющими город жизнью, подобно кровеносной системе; из-за спины белыми птицами вырываются в небо лайнеры и уходят на юг вслед птицам перелётным. По знакомым очертаниям шпилей церквей и высоток читаю карту города-мегаполиса: вон там по правую руку за обеими Эльбами в дымке просматривается на взлохмаченных буками холмах мой Харбург, по другую сторону видна характерная башня планетария и насколько хватает взору перспективы - спальные районы обнимают, окаймляют пустившиеся прихорашиваться по осени леса. Маленькие людишки с высоты видятся мурашами, беспорядочно суетящимися у главного входа в Эппендорфскую клинику- университет. Ощущение правдивости полёта непередаваемо. Я между небом и землёй.
И мне открывается истина, что нет лучше собеседника самого себя в присутствии незримой судейской стороны, которая не терпит фальши, но хочет помочь переоценить твои заскорузлые ценности, примирить с судьбой и, с улыбкой - облегчить сердце.


Эппендорф 2015