Часть 3. Месяц 2. Г-1

 Глава 1. Давай забудем о будущем.

Солнце заглядывало в комнату сквозь неплотно задёрнутые шторы. Марьяна заставила себя открыть глаза и сесть в постели. Шум в голове не проходил. Глаза ныли, голоса почти не было. Она смутно помнила последние несколько часов, и поэтому была очень удивлена, увидев, что её пальцы заклеены пластырями. Марьяна приподнялась на локтях. Рядом с кроватью сидела мама. Её голова лежала на ладони, было слышно тихое сопение. Девушка слабо улыбнулась и присела в кровати. В висках тут же заколотило, глаза заслезились, зрение помутилось. Но, превозмогая полуобморочное состояние, Маря поднялась и нетвердой походкой, держась слабой бледной рукой за стены,  побрела к лестнице, стараясь не шуметь, что бы не разбудить маму. Она и так наволновалась.

Спуск с лестницы стал для девушки испытанием. Каждая ступень давалась титаническим трудом, и  всё же Марьяна дошла до первого этажа. На кухне было слышно приглушенное бормотание телевизора, чей-то взволнованный голос, что-то кому-то доказывающий, тихое позвякивание кружек о блюдца, стук чьих-то пальцев, отбивающих нервную дробь по деревянной поверхности стола. Путаясь в подоле длинной ночной рубашки, девушка открыла дверь, неловко упав на пороге. К ней в эту же секунду подскочила женщина в белом халате и отец. Маря успела разглядеть за их спинами друзей, смотрящих на всю эту ситуацию с волнением и страхом. Саша, крепко держащий за руку дрожащую как осиновый лист Лилю, бледный как смерть Макс и Денис, с огромными мешками под глазами и потускневшим взглядом серьёзных глаз. Он как по команде вытянулись и уже были готовы сорваться с места на помощь, но были остановлены предупреждающим взглядом врача.

Женщина быстро и умело начала «колдовать» над измученной девушкой. Дала ей целую горсть странных таблеток, заставила запить их противным раствором, совершенно непохожим на обычное лекарство, достала шприц, ввела лекарство в руку, что-то попутно спрашивая у Марьяны , внимательно выслушивая сбивчивые ответы пациентки и понимающе качая головой. Затем врач отлепила пластыри, и девушка почувствовала резкую боль. Кожа на них была ободрана, будто Маря колотила голыми руками о каменную стену.

-Что последнее ты помнишь?

Этот вопрос застал девушку врасплох. Действительно, что она помнит? Дорога домой, лестницы, коридоры, квартира, ребята в чёрном, больница, Дашенька, дом, опять дорога…. Похороны, прощание, странные сны… Дальше пустота. Врач вновь кинула головой, о чём-то пошепталась с отцом. У него было очень серьёзное и усталое лицо. Марьяна никогда не видела его таким раньше. Он как будто постарел лет на десять. Господи, когда это закончится?

-Нужна госпитализация… - донесся до слуха Марьяны тихий шепот.

-Конечно-конечно, всё ради нее…

-Но вы понимаете риск ситуации, понимаете, что может произойти всё что угодно…

- Понимаю. Но если это хоть как-нибудь ей поможет, мы согласны.

-Что ж. Ваше право.

Врач повернулась и подошла к девушке.

-Потерпи немного.

Снова шприц, лекарство. Веки словно налились свинцом. Последнее, что увидела Маря, проваливаясь в темноту, было заплаканное лицо мамы.

-Мам, пап, простите меня, что я столько вам принесла страданий. Простите за то, что я родилась, и что вам приходится видеть всё это. Скоро всё закончится. Я люблю вас.
 
Эти слова пронеслись в её голове, но она никогда не произнесёт их вслух.


  Снова белые стены, капельница, мерный писк приборов. В такой обстановке девушка провела уже три дня. Каждый час к ней заходил то один врач, то другой, что-то сверял, задавал дежурные вопросы по её самочувствию, ощущениям, реакциям на препараты, букет которых ей капали ежесекундно. Марьяну за эти дни стало совсем не узнать. Она совсем осунулась, густые пышные волосы потускнели  и начали понемногу редеть, тело стало похоже на скелет, обтянутый кожей. Глаза потемнели. Но одно в ней оставалось неизменным. Тот самый живой огонек, жажда жизни. Каждой своей клеточкой девушка цеплялась за утекающие капельки оставшегося времени, каждая секунда становилась целой жизнью. Осталось всего три недели. Двадцать один день. Врачи уже не таясь говорили:

-Не жилец.

 Два слова. Они вгоняли липкие щупальца страха в душу девушки. Только перед лицом смерти мы начинаем понимать ценность жизни, начинаем хотеть жить, цепляться за нее, с боем вырывая еще минутку, ещё хотя бы мгновенье, ещё один вдох. Ну же, давай, пожалуйста... Вдох... Выдох...


Дни утекали как вода сквозь пальцы. К ней каждый день приходили друзья и родители. Ребята  старались как могли подбодрить подругу, говорили с ней обо всём на свете, уходя от опасной темы. Смеялись вместе. Они даже нарисовали большой плакат, который (не избежав долгих переговоров с врачами) повесили прямо перед кроватью Марьяны. Фотографии, пожелания выздоровления, воспоминания. Они вместили на кусочек бумаги почти всю жизнь. Вот только легче от этого не становилось ни капли.

Но самым страшным испытанием для Мари становились встречи с родителями. Пускай, они тоже старались не затрагивать больной темы, но каждое слово давалось им с трудом. Они уже перестали верить в то, что их дочь, этот маленький лучик света в их жизни, сможет выжить.  Марьяне было очень тяжело просто смотреть на них, не то что слушать. Слова врезались в душу, оставляя в ней глубокие раны, которые врятли смогут зажить.


Это утро началось  как обычно – утренний осмотр, скудный завтрак, очередная порция таблеток, осточертевшие вопросы доктров, разрывающий барабанные перепонки писк приборов. Девушке было совершенно нечем заняться. Часы приема будут нескоро, а до них никаких занятий особо не было. И тогда ей вспомнилась первая встреча с Дашей.
«-Ты знаешь, что бы жить нужно каждый день делать что-то необычное. Делать что-то, что делает тебя счастливой. А если ты будешь просто лежать, убивая себя изнутри, это не жизнь. Это существование.
-Но как я могу что-то делать? Я прикована к постели!
-Ты можешь смотреть в окно, например.
-Какое же это дело?! Так каждый может.
-А вот и неправда. Кто-то всё на свете бы отдал что бы увидеть свет. Слепой человек. А ты можешь видеть! Или уже нет?»
Марьяна медленно повернула голову к окну. Оно было плотно зашторено противными серыми шторами.

«Хватит». Это как приказ прозвучало в голове. Девушка, держа в дрожащей ладони шест с капельницей, встала и, пошатываясь, побрела к окну. Визжащий скрип крючков по стальной трубке ранил слух Мари, но она настойчиво продолжала раздвигать тяжёлые портьеры слабыми руками. В палату хлынул яркий солнечный свет. Он залил теплом и серые стены, и безукоризненно белое постельное бельё, и мигающие лампочки измерительных приборов. Он проникал в каждый уголок палаты, разрезая темноту, выгоняя все страхи. Он распугал всех монстров под кроватью. Свет. Он пронизывал насквозь всё существо девушки, на какое-то жалкое мгновенье ей показалось, что стало лучше, что болезнь отступила. Что она сейчас стоит в своей комнате, мама на кухне что-то готовит, из соседней комнаты слышится смех папы и громкая музыка по радио. Что там, за окном, не полупустой больничный двор, а её дворик со старыми поломанными детскими качелями, папа который год собирается их чинить, но постоянно забывает, с высокой сосной у самого забора, с деревянной баней, из трубы которой лениво клубится дым. Там за оградой стоят ребята и машут ей руками и зовут.

-Да, да! Я сейчас выйду, подождите! – смеясь, вслух сказала Маря.

Сладостное видение вмиг растворилось. И остался только свет. Он растапливал тяжёлый груз на плечах девушки, не оставляя ничего. Кроме, пожалуй, свободы.

Марьяна не замечала, как вокруг неё поднялся переполох. Врачи и медсестры бегали вокруг, укладывали её в постель, возвращая на место все шприцы и иглы, невнятно бормоча что-то про строгий постельный режим. Да и вообще, как можно что-то вокруг замечать, когда ты чувствуешь настоящую свободу? Когда чувствуешь счастье и бесконечность внутри себя. Девушка продолжала улыбаться и смотреть в окно, которое, по строгому приказанию Виктора, оставили открытым.

-Ты только держись, слышишь?

 Он присел рядом и взял пациентку за руку. Давно ли она была тут, еще более-менее здоровая и свежая? Теперь же она кое-как может сидеть. Виктор смотрел в живые светлые глаза Марьяны, до сих пор созерцающие мир за окном. Нет. Он должен сделать всё, что бы всё было хорошо. Он не простит себе, если она умрет.

-Живи. Только живи, девочка моя. Пожалуйста.