20. Конец отпуска Армия - школа жизни

Руководство ВВС не рекомендует экипажу бомбардировщика катапультироваться над местностью, которую этот экипаж только что бомбил.
Мы с Макаром, хотя и не имели к ВВС никакого отношения, рекомендации их руководства нарушать отнюдь не собирались и не собирались нигде катапультироваться до самой Сайн-Шанды. Но не мы управляем жизнью, не нам дано вершить свою судьбу в этой жизни. Так и получилось в этот раз. Мы сели в вагон и понять не можем, где мы и что здесь происходит. Вагон был переполнен пассажирами, точнее солдатами. Некоторые ехали даже на третьих полках.
Быстро сориентировавшись в иерархии едущих в вагоне, мы нашли местных дембелей, которые командовали солдатской массой и выяснили, что воинская часть перебрасывается в полной секретности откуда-то из-под Оловянной. Оловянная – это не очень крупный поселок, расположенный севернее Монголии, сравнительно недалеко (километров 200 – 250) от Читы. Один разочек мне довелось побывать в этом поселке. Не скажу, что необыкновенный город, но и плохого ничего нет. Нормальный для этих мест небольшой городок.
И вот эти солдаты уже несколько суток на перекладных добираются в МНР из Оловянной. Этим-то еще повезло, они на поезде, а кто-то пыхтит своим ходом, половина техники небось останется на забайкальских дорогах. Полный атас!
Ребята попались хорошие, накрыли нам поляну. Хотя в те далекие времена такого выражения мы не знали, застолье получилось чудесное.
Расползаться после завершения всех процедур мы начали глубоко ночь-за полночь. Это еще хорошо, что все командование батальона, а мы попали в компанию к мотострелковому батальону, ехало где-то в купейных вагонах и, вероятно, так же, как и мы поклонялись Бахусу.
Я, как обычно, чуть было не попал в историю. В семь утра мы прибыли в Улан-Батор и состав стали высаживать. Оказывается, из-за перегруженности вагонов дальше поезд двинется только после обеда. Все высадились, мотострелки построились в колонны и куда-то отошли, а я же лежал на самой верхней багажной полке и с пола вагона почти не был виден. При моей сегодняшней комплекции в такое верится с трудом, но что было, то было. Заметили меня в самый последний момент да и то совершенно случайно.
Ничего не понимая спросонья, я стоял около вагона и оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить где это я, что я здесь делаю и куда теперь мне нужно идти.
В этот момент меня и нашел Макаров. Широко улыбаясь, он шел по перрону, один его самоуверенный вид успокаивал и внушал уверенность в завтрашнем дне.
Мы побросали свои вещмешки в камеру хранения и отправились бродить по Улан-Батору.
Город лежит в некоей естественной чаше, котловине. Края огромной воронки приподняты и образуют что-то напоминающее половинку или треть гигантской яичной скорлупы. Внутри этой чаши и расположился город. А сверху над ним бездонным куполом исключительной голубизны небесный купол. Такое небо я видел только в голливудских фильмах про индейцев. Только там эта неестественная синева является достижением химической промышленности, а здесь это естественный цвет незамутненного промышленными выбросами небесного купола.
Даже по нашим российским меркам город не очень большой. За час-полтора весь обойти можно. Как и остальные монгольские города, центр состоит из трех- пятиэтажных зданий европейской планировки, а едва отойдешь от центра – начинается частный сектор.
Видимо психология жителей совпадает с психологией русского обывателя. У нас точно так же. Центр города – официальные постройки, административные здания, богоугодные заведения, школы и библиотеки. А чуть-чуть поближе к городской окраине и тут же, как черт из табакерки, появляются частные строения. Только, если в России, в Беларуси – это сады, садики, палисаднички с огородами и огородишками, то в Монголии – это юрты и разного рода представители животного мира: верблюды, бараны, лошади и прочая, и прочая.
В общем ничего нового и отличного от Сайн-Шанды мы поначалу и не увидели. Но неожиданно вышли к совершенно иным постройкам. Это был какой-то монгольский дацан. Здания в китайском стиле. Углы крыш затейливо загибались вверх. Сверху на крышах располагались золоченые шары, кое-где выгибались спины драконов. Все постройки окрашены в различные яркие цвета. Краски контрастных расцветок. Дорожки вымощены причудливой плиткой. Иногда по дорожке проходит лама. Они одеты в свою фирменную одежду желтого цвета. На нас не обращают никакого внимания.
Я знаю, что для каждого главы монгольского семейства отдать хотя бы одного из сыновей в ламаистский монастырь – большая честь, хотя население в стране очень маленькое, а ламы, по крайней мере их низшие слои, блюдут обет безбрачия. Во всей Монголии начала семидесятых годов живет приблизительно шестая часть населения одной только Москвы. Именно из-за столь малого количества человеческих резервов и из-за чрезвычайно низких темпов прироста населения в стране изнасилование женщины, например, по тяжести наказания находится на уровне мелкого хулиганства и наказывается чуть ли не пятнадцатью сутками.
Вообще нужно будет остановиться как-нибудь с рассказами и одну главку посвятить особенностям быта местного населения и солдатских масс так, как мне все это запомнилось.
Центром всего дацана был огромный, примерно метрового диаметра, гонг, висевший прямо под открытым небом на специальной изукрашенной резьбой и рисунками подставке.
Гонг был медный или из какого-то медного сплава, начищен до умопомрачительного блеска и в лучах солнца чуть ли не светился.
Осмотрев достопримечательности, посетовав, что нет с собой фотоаппарата, мы двинулись потихоньку на вокзал.
На вокзале долго добивались, чтобы хоть кто-нибудь сказал, когда же пойдет поезд в Сайн-Шанд. Никто не мог ответить на наш вопрос, а может быть не хотели. Хотя, если говорить по-честному, никогда даже не слышал, чтобы в Монголии проявлялся национализм, подобный прибалтийскому, когда местный житель отказывается с тобой разговаривать только потому, что ты говоришь на русском языке.
В конце концов состав подали и мы, как говорится, сели на поезд и полетели в родную часть. Я лежал на полке и раздумывал над воинской службой. Армия столь затейливый социальный организм, что если задаться целью его изучения, можно потратить всю жизнь и остаться на исходных позициях. Виноват здесь не тот, кто виноват, а тот, кого назначат. В армии абсолютно все делается по уставу, недаром говорится: живи по уставу – завоюешь честь и славу. Но, правда, если делать по уставу, толку будет очень мало.
В армии все должно быть параллельно и перпендикулярно. Все должно быть однообразно, все должно быть покрашено, подстрижено и посыпано песком. Матом здесь не ругаются, матом здесь разговаривают. Здесь очень много неясного, но все абсолютно правильно. Здесь нет вечных двигателей, но очень много вечных тормозов.
Вспомнилось:
- В батальоне 3 танковых роты по 93 чел. Всего в батальоне 143 человека.
- Этого не может быть!
- В армии может!
В ином смысле много ума хуже, чем если бы его не было вообще.
В китайской армии вместе с тактическими маневрами "обход" и "охват" придумали еще один: просачивание мелкими группами численностью по миллиону.
Так с размышлениями обо всем и ни о чем в полудреме доехали до Восточно-Гобийского аймака. И вот она родная вч.
Первым делом направились в хозяйство Макара, на продовольственный склад. Ведь худо-бедно, а больше суток ничего не ели. Но, как всегда включился и сработал один из самых действенных и необъяснимых законов Вселенной — закон подлости. Он постоянно ощущается в нашей повседневной жизни в рядовых бытовых случаях, а перед важными событиями мы относимся к нему, к роковой предопределённости, связанной с фатумом, с судьбой.
И в этот раз судьба была настроена против нас и склад был закрыт. Тогда мы распрощались с моим попутчиком и разошлись по казармам.
В казарме я был встречен как родной, как будто вернулся домой после дальней поездки. Даже те, кто обычно равнодушно и холодно посматривали на меня, в этот вечер горячо жали мне руку. 
Конечно же возник вопрос о подарках. Когда я уезжал, получил кучу заказов. Просили все в один голос и старики и наш призыв привезти фотоматериалы – фотобумагу и фотопленку. Фотоаппараты в части найти было можно без труда, а вот пленка и бумага были настоящим дефицитом.
Просили, причем сразу несколько человек, привезти дешевенькие часы. Ну, с этим было все понятно, это умные головы хотели слегка разжиться за мой счет. Им я ничего не привез и не собирался.
Часы были очень хорошим товаром, который местное население с охотой покупало у солдат с рук. Большей популярностью пользовались часы в желтых корпусах под цвет золота. Дешевле шли серебристые модели. При достаточном умении торговаться и определенной доле везения, можно было получить троекратную, а иногда даже пятикратную выгоду от сделки. Так, в Союзе в то время недорогие часы можно было купить рублей за 16-20 рублей. Я не имею в виду бывшие в употреблении, перекупленные после ремонта или собранные из двух-трех вышедших из строя. Те, конечно, стоили еще дешевле. В Монголии новые часы можно было продать за 180 – 240 тугриков. Таким образом 20 рублей потраченные в России легко превращались в 200 тугриков, что равнялось по курсу того времени приблизительно 50 советским рублям.
И дело было даже не в этой эфемерной прибыли или сверхприбыли, а просто в дополнительных деньгах, которых, как всегда и везде простому человеку не хватает. Куда пойдут эти деньги? Да куда угодно. Иногда на водку, но это очень редко и по достаточно основательному поводу. Чаще на сладости. Коржики, сгущёнку, лимонад, конфеты и прочую дребедень. Солдат – он обычный мальчишка, одетый в форменную робу и увезенный за тридевять земель от дома. Часто, но это уже ближе к дембелю, покупались какие-то свитерки, маечки, спортивные костюмы, то есть то, что могло пригодиться первое время на гражданке. Сказывалось рачительное, практичное домашнее воспитание, чаще деревенское.
Привезенные в Сайн-Шанду часы выносили на северное КПП. Южное КПП было как бы лицом части, эдакий парадный вход, через который проезжало все начальство, как местное, так и прибывшее со стороны.
Северное КПП служило для входа-выхода на учения, на различные работы. Через это КПП привозили все необходимые для жизни части грузы. Это была артерия, которая постоянно питала весь полк. Перекрой ее и жизнь в полку замрет, остановится.
И здесь на этом КПП постоянно дежурили компаны, монголы, желающие попасть на территорию части. Скажете, среди этих посетителей могли быть китайские или японские шпионы, диверсанты. Теоретически, наверное, могли, может быть даже и были, но на практике о подобных особях никто никогда даже не слышал.
Здесь на этом КПП постоянно совершались какие-то коммерческие сделки, продавались часы или еще какая-нибудь мелочь, привезенная из Союза, за дырявые монго, монеты с отверстием в центре, компанов пропускали в часть и прочая, и прочая. Что им нужно было в воинской части? Ответ однозначный и легко угадываемый. Им нужно было попасть в советский магазин. Во-первых, товары здесь в большинстве своем отпускались по ценам Союза, а во-вторых, в монгольских магазинах большинства этих товаров вообще не было даже по более высоким ценам.
Когда молодого бойца привозили в Монголию его поражали эти расхождения в ценах. Так фотоаппарат «Смена», который в России стоил 14-15 рублей, здесь продавался официально в магазине за 5000 тугриков, т.е. за тысячу с лишком рублей. Я был на должности младшего сержанта и получал 90 с чем-то тугриков. На эти деньги фотоаппарат был недосягаем, но (!) на свою месячную зарплату я был в состоянии приобрести двух живых взрослых верблюдов.
Банка самой дешевой сгущенки стоила два тугрика и пятьдесят монго. В России она стоила пятьдесят пять копеек. Различные сливки, какао, кофе и прочее оценивались уже, конечно, дороже, а обычное сгущенное молоко стоило 2,50 тугрика. Пустая бутылка от лимонада, которую принимали здесь же в магазине или буфете стоила 1,25 тугрика. Таким образом, сдав две пустые бутылки, ты мог получить банку сгущенки.
Рядовой боец получал около тридцати тугриков. Чуть-чуть меньше. Может 27 или 28. Бутылка монгольской архи, которую по рассказам перегоняли из верблюжьего молока, оценивалась в те же самые двадцать восемь тугриков. Напиток ужасный и прескверный, крепостью 38 градусов. Пьется тяжело, потому что имеет непривычный привкус. Но самая главная особенность – даже от небольшого количества выпитого напитка наутро очень сильно болит голова.
В большом количестве в продаже присутствовала всем хорошо известная «Столичная». Это зарекомендовавший себя сорт водки и стоил, соответственно, несколько дороже. На ценниках значилось 36 тугриков. Мне, как младшему командиру, эта водка была доступна, а вот рядовому составу не всегда. И очень часто прикладывался личный состав к рижскому бальзаму. Он стоил чуть-чуть дороже нашей водки, где-то 40-50 тугриков, покупали его с большой неохотой из-за аромата, поскольку пили не по 20 грамм к чашечке кофе, и покупали лишь бы не брать монгольскую арху.
Но вернемся, как говорится, к нашим баранам. Старики завели меня в каптерку, где были извлечены потайные съедобные припасы, а я выложил несколько пачек фотобумаги 30х24 и десяток фотопленок разной чувствительности. Для нашей батареи, не имевшей до этого никакой бумаги, это было настоящим праздником.
Но не даром говорят, что любая бочка меда особенно хороша, если капнуть в нее каплю дегтя. Любопытный солдатик из стариков, видимо никогда не имевший дел с фотоматериалами, тут же распечатал пачку бумаги, за что с позором был изгнан из каптерки. Ну, что же. Армия – это школа жизни и каждый в ней сдает свои экзамены. Ну, не довелось человеку узнать, что такое фото, как все это работает.
В нашем призыве служил якут. Отличный парень, великолепный специалист. Только в армии, как он рассказывал, ему удалось увидеть телевизор. Ну не было у них ни в одном стойбище ни одного телевизора. И не потому, что жили бедно, а потому, что образ жизни не позволял пользоваться этим прибором
Кстати, именно этому якуту я привез пачку хохляцких открыток. Ему казалось, что полученная в Якутии украинская открытка с монгольской маркой, а марки у них действительно большие и красивые, в Чите печатались, и с монгольским штампом, будет особенно приятна получателю. Может быть…
Нескольким солдатам я привез по их просьбе журнал «Перец», типа российского «Крокодила», только на украинском языке. Кому-то сигареты, выпущенные в Киеве, кому-то книжку на украинском. В общем все заявки кроме часов были выполнены.
Но все-равно сидор мой был полон. Мужики заинтересовались, что там такое. А это была спецпосылка для зампотеха зенитной роты капитана Косенкова. Перед самым моим отъездом он отозвал меня на половину зенитчиков. Без дела ни они на нашу половину, ни мы к ним не шатались. Но здесь я с командиром. Мы отошли в укромный уголок.
- Слушай, в общем такое дело. Валера, у меня в прошлом месяце ребенок родился.
- Поздравляю, товарищ капитан.
- Мне даже неловко говорить, ты понимаешь, такая незадача.
- Да говорите уже, товарищ капитан.
- Одевать мне ребенка не во что. Прямо, как беспризорник какой-то. Я в этом месяце всю бумазею, что выдали для чистки оптики в приборах, домой уволок. Но ребенок подрастает. Помоги мне в общем
- Товарищ капитан, я-то чем могу помочь?
- Да в этой Монголии нет в магазинах никаких детских товаров. Ни в наших, ни в монгольских. А мне нужны становятся там ползунки какие-никакие, распашонки, чепчики, фуепчики, пинетки, салфетки. Ну я и сам толком не знаю, да любую бабу спроси, они все на зубок перечислят. Привези мне, а то жена сама собралась в Союз за этим барахлом ехать.
- Да, я не знаю, товарищ капитан. Я не покупал такого никогда.
- Ну это не причина. Все равно когда-то начинать придется, а я с тобой здесь рассчитаюсь сполна. Не сомневайся.
- Да я не сомневаюсь…
- Вот и ладно! Вот и хорошо!
И капитан Косенков Петр Николаевич тут же скрылся из казармы.
Я сначала не собирался ничего ему везти. Но потом начала просыпаться совесть. Я рассказал все матери. Она только порадовалась. И на следующий день мы с мамой отправились в городской универмаг делать покупки.
Правда, оказалось, что я не знаю ни какого пола у капитана ребенок, ни каких размеров ему необходима одежонка. Но продавщицы, молодые девчонки, чуть старше меня по возрасту, быстро подобрали все, что возможно неких средних размеров. Они сказали, что такие усредненные вещи очень часто покупают.
На десять рублей получился огромный тюк. Я даже удивился. Но просто в те времена все эти колготочки с пинеточками стоили в полном смысле слова копейки. Я еле затолкал весь пакет в свой сидор. А потом дома еще полдня укладывал, чтобы все аккуратно уместилось в вещмешке. Благо никакой патруль нигде не заинтересовался содержимым, ни на таможне никому солдатский мешок не попался на глаза.
На завтра я передал капитану его имущество. Он был очень растроган, еще чуть-чуть и просто прослезился бы.
- Ну тебе как деньгами вернуть или натурой?
- Не знаю, ну натурой…
Я собственно не думал о компенсации, но прикинул, отдаст капитан мне сорок тугриков, бутылку водки. И что мне с ней делать? Ладно, посмотрим. Пусть вначале вернет.
И действительно. Прошла где-то неделя. Подходит как-то Косенков ко мне после обеда.
- Пойдем со мной!
- Да мы сейчас в парк должны…
- Я с твоими договорился.
И мы двинулись с капитаном прямым ходом в офицерский городок.
Я уже где-то говорил, что воинская часть была огорожена с трех сторон забором. С четвертой стороны никакого забора не было. Не было с той стороны и никаких патрулей. А куда пойдешь, если там во все стороны пустыня Гоби. Что будешь делать там, на кораблях пустыни просторы гобийские рассекать?
С противоположной стороны находился офицерский городок. Между городком и воинской частью располагалось некое подобие забора. Только забор представлял из себя не законченную прямую линию, а скорей какой-то штрих-пунктир. Забор то был, то только намечался отдельными столбиками, то его категорически не было.
За забором располагались четыре группы домов. С двух сторон, как два самых крайних варианта стояли два край них типа жилья. Сразу за магазином располагались одноэтажные бараки, мало чем отличающиеся от солдатских казарм, разве что только тем, что внутри барак разделен на отдельные кубрики с общей кухней и общими душем и умывальником. Это считалось общежитием для одиноких. В бараках жили в основном молодые лейтенанты и прапорщики, одинокие, не имеющие пока еще семьи.
С другой стороны городка стояли два крупноблочных девятиэтажных дома, в которых в основном жили капитаны, майоры и выше с женами и детьми-школьниками.
Между этими домами располагались несколько двухэтажных деревянных бараков, громко именовавшихся общежитием для семейного состава. Жили здесь в основном прапорщики со своими прапорщицами, почему-то все они были без детей и, казалось, что все они готовы как можно быстрее слинять из этой забытой Богом Монголии.
А в самом отдалении находились два одноэтажных домика, уютные, окруженные палисадниками, утопающие летом обычно в зелени. Это было общежитие для малосемейных.
Вот в последний домик мы и направились.
- А жена? – опасливо поинтересовался я, разуваясь на крыльце у входных дверей.
- Не боись, солдат! – ухмыльнулся капитан.
- Она к доктору в Улан-Батор уехала ребенка показывать да прививки делать. Приедет завтра к вечеру.
Косенков быстренько накрыл на стол, доставая продукты из холодильника. Пища была домашняя, вкусная, для меня в охотку, хоть я еще и не успел забыть вкус домашней еды, но все равно это не наша столовая.
Выпили по рюмашке, догнали по второй. Я не мог понять, что же мы пьем. Наконец прямо спросил капитана. Он ухмыльнулся:
- Сейчас еще по одной и перекурим, тогда и покажу и рассказ мой послушаешь.
Выпили, закурили.
- Только, что рассказываю, чтобы все между нами.
- Петя,- мы уже перешли на «ТЫ»
- Я узнавал, вроде ты парень нормальный, не стучишь, хотя и мог бы. В общем так. Я зампотех батареи.
- Ну, я знаю, конечно
- Не перебивай старших, - он задумался, - и по возрасту, и – поднял вверх указательный палец, - по званию!
- Как зампотех, я получаю каждый месяц пять литров спирту для обслуживания оптики в системах наведения. Но до техники и до систем наведения, не говоря уже об оптике, доходит, как ты думаешь, сколько?
- Не могу знать, товарищ капитан!
- Опять меня закапитанил! В общем до всей нашей оптики доходит ноль целых и ноль десятых продукта, обозначаемого в документации как ц-два-аш-пять-о-аш. А почему? Можешь мне сказать? Куда он исчезает?
- Улетучивается, товарищ капитан. Это очень летучая жидкость.
- Хм! Правильно! А ты, смотрю, малый не дурак, хотя и дурак не малый. Скажи мне куда он улетучивается?
- В атмосферу, товарищ капитан
- То, что капитан, то правильно, но остальное абсолютно неправильно.
- Почему?
- Потому что почему да кончается на «У»! Получаю я пять литров живого неразбавленного ц-два-аш-пять-о-аш, а через полчаса он начинает улетучиваться. Вначале он улетучивается к командиру полка граммов на пятьсот, потом ближе к вечеру улетучивается к начальнику штаба граммов на триста пятьдесят
Капитан выкурив две сигареты, одна за другой, перечисляет весь командный состав части.
- И ты понимаешь, к последним он улетучивается уже через месяц. В один месяц ко всем его не хватает улетучиваться. Поэтому он улетучивается один месяц к одним, а другой месяц к другим. А по-другому нельзя. По-другому служба не сложится. Но у меня ведь совесть есть! Есть у меня совесть? Скажи-ка мне, сержант?
- Есть у тебя замечательная совесть, товарищ капитан!
- Вот то-то, и оно! Давай еще по одной, и я тебе покажу главную буржуинскую военную тайну!
Наполнили очередной раз. Как в песне поется: «Приняли, добавили еще раза, тут нам истопник и открыл глаза» Конечно не истопник, а капитан, и не нам, а конкретно именно мне.
Встает Косенков Петр Николаевич и идет куда-то в коридор. Я следом за ним. Открывает он дверь и вижу я, что за дверью не ванная комната, как я первоначально предполагал, а стоячий душ. Нет, конечно, где-нибудь у них может быть и ванная тоже, но в этом помещении душ, причем душ уже занят сорокалитровой молочной флягой.
И течет, как я начинаю понимать, из душа холодная вода и остужает она змеевик, вмонтированный в эту флягу. Неподалеку на полу стоит вторая фляга, соединенная медицинской трубкой со змеевиком.
- Здесь вмонтирован ТЭН с солдатского котла на 500 человек. ЛАТРом регулирую температуру нагрева ТЭНа, значит скорость производства конечного продукта. Вот! Уже посуду нужно менять
Действительно, банка, куда стекала жидкость со змеевика была почти полной. Мы заменили банку. Продегустировали свежий продукт. Если бы не сивушный запах и если бы я не видел, как его получили, я думал бы, что это спирт.
Вскоре Косенков отправил меня в казарму.
- Ты, главное, не светись нигде, а с твоими я обо всем договорился, - наставлял он меня по дороге.
На вечерней поверке комбат на меня покосился, но ничего не сказал. А завтра ловить меня было уже поздно. Позже я захаживал к капитану еще раз пять. И всегда все проходило на высшем уровне. Действительно, он расплатился со мной с лихвой.
Хочется добавить, что за свою жизнь мне пришлось неоднократно видеть, как гонят самогонку, самому несколько раз гнать, видел самые разные конструкции аппаратов: и металлические, и пластиковые, и стеклянные и комбинированные. Но таких основательных, с таким размахом поставленных процессов я больше нигде никогда не видел.
И на этом отпуск уже окончательно закончился. А дальше… Дальше опять служба, служба и служба.
По команде "Равняйсь!" голову нужно повернуть направо, а по команде "смирно" - поставить перед собой.
По команде "Отбой!" наступает темное время суток.
Чем быстрее наберетесь горького опыта, тем быстрее служба станет казаться медом!