День города

- Горелов, вы в своем уме?! вы почему трубку не берете?! Целый час до вас пытаюсь дозвониться!

- Простите, Артемий Павлович, телефон найти не мог.

- Телефон найти не мог он. Пить надо меньше!

- А причем тут пить. Я, может, пытался разобраться в теме импортозамещения. Так сказать, зондировал почву на предмет обнаружения альтернативы западным напиткам, и, как всякий ученый-практик, которому присущи и пробы, и ошибки, слегка переборщил с пропорциями.

- То, что вы алкоголик, Горелов, не дает вам права так оппортунистически относиться к работе. Немедленно собирайтесь. Жду вас в редакции через час!..Даже через пятьдесят минут!

Разговор с редактором после ночи тщетных поисков смысла бытия — похож на допросы в НКВД. Тебя сначала мучили, не давая спать и пить, а потом, когда во времени ты уже безнадежно потерялся, начинали компостировать мозг дурацкими вопросами. Не исключено, что при этом под ноготь могли загнать иглу. Или огреть двухтомником Карамзина по голове.  В общем, ощущения непередаваемые. Не дай бог каждому. Хотя, признаюсь, мне все чаще дает.

Я открыл телефонную книжку, нашел номер Кошкина, и нажал вызов.

- Слушай, Кошкин, а чего сегодня за день?

- Привет, брат! Судя по голосу, была бурная ночь? - загадочно спросил Кошкин, не ответив на мой вопрос.

-  Да, - говорю, - всю ночь бурлил скважины сознания. До сих пор залатать не могу. Так что за день-то?

- Как что — понедельник. Завтра День города.

- Ого. Ладно, спасибо, - сказал я и нажал на сброс.

Ну и дела. Казалось, вчера была пятница. Определенно что-то странное происходит в этом мире. В советских учебниках писали про капиталистическую угрозу и мировой империализм, заодно нахваливая союзные порядки. Тоже штампами: трудовой подвиг, пятилетка, ударный труд. Все трудились и были от этого радостные. Марш энтузиастов. Я еще думал, чего это они такие веселые на картинках? Сразу принимался фантазировать, что вот вырасту, буду трудиться и стану таким же. А то какой-то угрюмых ходил всегда. Но когда вырос, все резко поменялось. Произошла слишком кардинальная смена социально-экономических формаций. Надстройка явно главенствовала над базисом.  Я вдруг осознал, что лень и праздность — состояние божественное. И потому решил стать журналистом. Потом, конечно, пожалел, но деваться было некуда. Наш роман слишком затянулся, и единственным выходом было жить как минимум до золотой свадьбы.

...Город готовился к празднику. Это чувствовалось в каждом элементе. Через мост натягивали гирлянду, трамваи были увешаны флажками, чиновники цепляли георгиевские ленточки на лацканы пиджаков.

- О! Смотри, а чего это они флаги какие-то странные натянули на фасад? - показала женщина, ехавшая со мной в одном автобусе, своей подруге здание универмага.

С крыши спускались три больших красно-белых ленты. Я тут же смекнул, что не достает голубого цвета. Обычно на здание вешали российский триколор.

- Австрияки, твою мать! - выругался сидящий за моей спиной старик в шляпе и с клюкой.

- Простите? - я попросил его уточнить. В состоянии посталкогольной безнадеги соображал я привычно туго.

- Флаги, говорю, австрийские по всему городу развесили, - ответил старик, затем немного помедлив, добавил, вздыхая: - Пидорасы.

Мне не оставалось ничего, кроме как молчаливо согласиться.

Если так задуматься, русский человек, как никто другой, характеризует любую ситуацию максимально точно. По всей видимости, это какая-то передающаяся из поколение в поколение черта, пронизывающая весь народ. Так, один мой знакомец, обрусевший анголец Абимбола Петров, всегда, когда видит, как в парке старушки копаются в урнах, говорит: «Этмо пестец, Дима. Я вижу, как мой родна, катиться к чертух».  Поспорить или возразить здесь, естественно, трудно.   

...Перед тем как пойти в редакцию, я решил выпить в кофе. Заказал себе латте. Когда официантка ушла, добавил в чашку немного алкоголя и жадно отхлебнул. Кофе с водкой или коньяком — отличное средство для борьбы с похмельем. Это мне Кошкин из «Комсомолки» подсказал. «Изумительная вещь», - повторял он каждый раз, когда я встречал его после экзистенциальных кутежей. Кошкин знал толк в пышных женщинах и паршивом алкоголе, поэтому я считал его человеком крайней степени эрудированным в вопросе похмелья.

- Ну надо же, появился! - раздался знакомый голос.

За столиком в углу сидела Маша и как-то подозрительно поглядывала на меня.

- Так и будешь сидеть там? Не подойдешь?

- Почему же, подойду, - сказал я, взял кружку и подсел за ее столик.

После минутной паузы Маша сказала:

- Ну и куда же ты тогда пропал, можно поинтересоваться?

Ее взгляд напоминал взгляд гепарда, наблюдающего за жертвой. Гепард осознавал, что положением здесь владеет только он. Жертва тоже ощущала свою безвыходность. Один прыжок — и ты повержен.

В прошлый четверг мы с Машей ходили в кино. Ближе к концу фильма между нами ударила искра. Маша положила голову мне на плечо, а я как будто случайно поправил ей волосы и небрежно поцеловал. Она ответила взаимностью. После сеанса мы оба рассчитывали на продолжение. Но на выходе я встретил Кошкина. Тот недвусмысленно намекнул, что у него с собой есть. Я выпустил руку Маши, сказал, что мне нужно отойти в уборную, и проснулся уже в такси, когда водитель затребовал уплатить за поездку.

- Слушай, тут такое дело, ты не поврешь, - начал оправдываться я.

- Так-так-так, ну же, - кивнула Маша, помешивая кофе и продолжая сверлить меня взглядом.

- Шел в уборную, тут раздался звонок. Редактор сказал, что срочно нужно ехать в район. Там агрессивная кошка напала на медсестру, пытавшуюся войти в квартиру к ее престарелой хозяйке. Сама понимаешь, ситуация крайне серьезная...

Маша явно не поверила. Весь мой вид не внушал особого доверия. 

- Агрессивной кошкой, Горелов, сейчас стану я. Расцарапаю всю твою лживую физиономию и вылью этот чертов латте с водкой тебе на голову.

- Не будь столь категоричной, Мария. Я исполнял общественный долг. Даже заметку написал: «Медсестра и кошка. И все-таки у нас есть что-то общее».

- Идиот, - вздохнула Маша.

- Каюсь. Если хочешь, пойдем сегодня на «Алые паруса».

- Пошел ты.

- И вправду, мне пора. Редактор утром звонил, дал мне пятьдесят минут на сборы. Кстати, ты видела, в городе австрийские флаги развесили?

- Жаль, тебе не повесили рядом с ними, - буркнула Маша.

Но все-таки на ее лице я заметил частичку нежности. Как бы она не пыталась ее скрыть. Благородная женщина. Жаль, блондинка.

- Я, - говорю, - позвоню.

- Не вздумай.

- Тогда отправлю тебе телеграмму. С голубем.

- Иди уже.

В редакции было полно народу. Шуршала бумага, бешенный принтер работал на всю катушку, Кошкин курил, Иванцова кашляла у окна, Палкин пил пиво прямо из горлышка. Чувствовалось приближение праздника. Эйфория. Не хватало Петросяна и Лепса.

- Горелов, быстрее к редактору. Он просил тебя расстрелять, - сказала мне испуганная секретарша Настя.

- Если расстреляешь, как же я к нему пойду?

- Сейчас не до шуток. Иди быстрее, - махнула рукой Настя.
Вот ведь люди, думал я, вечно им не до шуток. Так и помереть от тоски недолго. Когда же жить? Взахлеб.

В кабинете у Лосева было удивительно прохладно и спокойно. Фон создавал лишь сплит. Редактор сидел в кресле и читал глянец. Когда я вошел, он спустил на нос очки, посмотрел на меня исподлобья, нахмурился и кивком показал, чтобы я сел.

- Горелов, к вашему поведению мы вернемся позже.  Вам в какой-то степени повезло, что на носу праздник. День освобождения города от фашистских захватчиков. Для вас, кстати, эта дата что-нибудь вообще значит?

- Конечно, Артемий Павлович, как и для вас.

- Вы меня с собой не сравнивайте. Вы алкоголик и прохиндей. Словом, аморальный тип.

- Что же вы меня держите?

- Сейчас не время для дискуссий, Горелов.

«Ну да, подумал я, Госдума у вас не место, а в редакции — не время. Митинги  вы разгоняете ОМОНом, за посты в соцсетях сажаете в тюрьму. И как же людям дискутировать?». Впрочем, вслух я согласился с Лосевым и всем своим видом показал, что внимательно его слушаю.

- Сегодня важный день...

- Так, завтра ж вроде, Артемий Павлович...

- Горелов, вас губит не только алкоголь, но и неумение слушать. Когда-нибудь это станет причиной ваших разочарований.

- Простите. Я и так разочарован.

Лосев снисходительно кивнул и закурил.

- Так вот, сегодня важный день. Для вас — особенно. Потому что вы отправляетесь на ответственное задание. Сегодня Партия торжественно открывает самый большой в ЦФО билборд. Так сказать, подарок ветеранам ко Дню города.

Я принял максимально ответственный вид. Еще и застегнул пуговицу на пиджаке. После чего спросил:

- А что там на этом билборде?

Тут Лосев меня сбил с ног своим ответом, фигурально выражаясь. Его я всегда считал карающим пером и глаголом Партии. Особенно после шевелений во внешнеполитической коньюктуре, когда в стране снова возник идеологический фронт. Журналистика постепенно возвращалась на свои позиции и все чаще прибегала к риторике советского периода. Разумеется, с поправками на веление века. В обиход активно шли выражения типа «стереть в радиоактивный пепел», «мочить в сортире» и «Мистрали».
 
- Да какая разница, Горелов, - как-то уж слишком по-отечески сказал редактор. - Очередная херня. Вам-то, человеку напрочь лишенному политической и гражданской позиции, не знать?

Я пожал плечами.

- В общем, идите в свой отдел, скажи Комиссарову, чтоб взял фотоаппарт и ехал с вами. Мероприятие в три. У вас два часа.

Лосев остановил меня у двери.

- И да, сначала заедьте в администрацию. Поговорите с Котелковым...

- А Котелков-то тут причем, - удивился я. - Да и вообще, администрация?

- Горелов, вы слишком наивны для журналиста. Котелков — член Партии. Больше половины сотрудников администрации тоже. Депутаты — почти все. Странно, что вы этого не знали.

- Да как-то не придавал значения, видимо, - сказал я, почесав затылок.

- Вы вообще значение хоть чему-то придаете?

Этот вопрос застал меня врасплох. Честно говоря, раньше я над ним никогда не задумывался. Тут же попытался что-то вспомнить, но завис. Как Windows '98. Может быть, Маша? Ну, или «Танки»? Нет. Явно мимо. Лет в 12 я придавал значение играм в Sony Playstation, в 14 — ментоловым сигаретам, в 17 — девушкам и алкоголю, в 18 слушал Курта Кобейна, а в 22 впервые прочитал Маркиза де Сада.  Дальше — как в тумане. Шел на ощупь, пытаясь отыскать то, не зная что. Кажется, даже кроты были зорче, чем я.

«Холодную войну» версии 2.0 я встретил в баре в футболке со статуей Свободы и звездным флагом. Всеобщий всплеск патриотизма заставлял окружающих смотреть на меня с подозрением, а порой и с нескрываемой ненавистью. При этом сам я даже не подозревал, в чем, собственно, дело. Футболка мне просто понравилась, о том, что теперь она несет в себе какой-то идеологический смысл я понял в трамвае через неделю, когда скукоженная старушка, тыча на меня пальцем, шипела: «Агент Запада! Пятая колонна!». В растерянности я купил себе другую. Но оказалось, что и радуга теперь под запретом. Жизнь становилась все сюрреалистичнее, шарж подменял реальность, а я был князем Мышкиным, вернувшимся на родину, где все полагали во мне идиота. Вон даже Маша подметила. Короче говоря, я решил стать буддистом: смотреть на эту реку и ждать просветления. ОМ-МАНЕ-ПЕМЕ-ХУНГ!

- Ну что, может, зайдем в «Погребок»? - заискивающе спросил фотограф Комиссаров.

- Мы на ответственном задании, отстань.

- Я умоляю, Дим, когда тебя это останавливало?

Мы спустились в распивочную. Время еще позволяло. Внутри было мрачновато. Из колонок Леонтьев пел про «Августина». За столиком под картиной Васнецова сидели двое чиновничьего вида персонажа и о чем-то спорили. «Есть у нас все-таки места для дискуссий. И время для них», подумал я.

Мы заказали четыре по пятьдесят и блюдце с лимоном.

- Ну, быть добру, - произнес тост Комиссаров и подмигнул блондинке за стройкой.

Девушка лет двадцати ответила взаимностью. Провела рукой по волосам и застенчиво улыбнулась.

- Эх, знаешь, Дим, бери-ка ты камеру и иди один. Я, пожалуй, останусь тут.

Я удивился.

- Чего это? - говорю.

- Да, знаешь ли, настроение у меня нет. А без настроения работа не идет. Это же фотография. Тут нужно соответствующее вдохновение, - начал Комиссаров.

Я прервал его

- Кобель, вот ты кто.

- Не без этого, брат, не без этого. Фибры души, понимаешь ли. Во мне просыпается страсть, чувствую интимные импульсы, исходящие из-за стойки. С другой стороны, кто, если не я.

- Ладно, хрен с тобой, Дон Жуан. Ну, бывай.

Я взял камеру, сунул ее в рюкзак и двинулся к выходу.

- ...и все-таки, ты не прав, Алексеевич, - двое за столом говорили все громче, - импортозамещение это, конечно, хорошо. Но вот, опять же, для кого? Вот шеф нам говорит, «чтобы я вас больше в WhatsApp не видел, вы свои эти штучки бросьте». Потом говорит, что на «Волги» и «Калины» пересадят. А сам? Ездит на Q7, летает за границу, ест «Дор Брю» и пьет немецкие вина. Где же тут правда?

Собеседник кивал:

- Нету ее, Толян, нету. Один популизм. Давай лучше выпьем. И то больше толку будет.

Котелков был начальником отдела в финансовом управлении. Войдя в кабинет, я застал его за разговором по телефону. Он сидел за большим столом, спиной к окну. На стене в рамочках висели плакаты президента, губернатора и самого Котелкова. На противоположной стене болтался изрешеченный дротиками плакат с изображением Маркса.

- Погоди секунду, - сказал Котелков своему собеседнику, потом посмотрел на меня: - Привет, Юр, присаживайся за стул. Сейчас я договорю.

Тут я смекнул, что Котелков принял меня за кого-то другого. В таких ситуациях я обычно не раскалываюсь до самого конца. Интересно же, куда занесет чиновника, думающего, что разговаривает с кем-то своим. Однажды один тип из госзакупок признался так в том, что он гей. Поэтому я тут же незаметно включил диктофон и положил его у стопки бумаги на столе — так, чтобы хозяин кабинета его не видел. Затем скорчил максимально располагающую физиономию и принялся рассматривать содержимое полок в шкафу. Правда, дело это мне вскоре наскучило, так как кроме безумного количества макулатуры, различных кодексов и пары номеров «Коммерсанта» там ничего больше не было. 

И тут случился конфуз.

Когда Котелков встал из-за стола, чтобы подойти к подоконнику и взять сигареты, я обнаружил, что на нем нет...штанов.

То есть он был в рубашке, галстуке, туфлях, носках и семейных трусах. А штанов не было.

Я растерялся. Не знал, как себя вести. Попытался отвести взгляд к двери. Но Котелков, закурив, как назло, медленно пошел именно туда.

«Да да, котеночек, я тебя тоже целую. Вечером увидимся. Да...Жду встречи», - говорил он в телефон, который держал одной рукой, а второй — закрывал дверь на ключ.

Я напрягся. По кабинету разгуливает чиновник в трусах, да еще и дверь на ключ закрывает. Тут уже я всерьез задумался, кто такой этот Юрий, за которого меня принял Котелков. Уж не...Словом, ситуация была неясной и это пугало.

- Ну, привет, Юрец, - как ни в чем не бывало обратился ко мне Котелков, мерзко почесывая зад.

- Добрый день. А чего это вы в трусах в рабочее время? - единственный вопрос, который пришел мне в голову.

Котелков посмотрел на меня с любопытством.

- В смысле?

- Ну, в смысле, а если кто-то посторонний зайдет? Начальник, например...

- И что?- он посмотрел на меня как баран на новые ворота.

Я понял, что продолжать эту тему бессмысленно. В душе я, конечно, понадеялся, что не все сотрудники администрации ходят у себя в кабинетах в трусах, а Котелков — издержка крючкотворства. И все же до сих пор было как-то не по себе. К встрече с эксгибиционистом я был явно неподготовлен.

- Как там отец? - спросил вдруг чиновник, возвращаясь обратно за стол.

Я вздохнул с нескрываемым облегчением. Ну, конечно, Юра — это сын его товарища, возможно, коммерса, с которым Котелков имеет околокоррупционные отношения. Тот попросил друга пристроить его в администрацию, и чиновник назначил встречу. Непонятно, правда, что делать, если настоящий Юра прямо сейчас постучит в кабинет. Впрочем, я решил действовать по обстоятельствам. В крайнем случае я всегда могу уйти. Тут же все-таки власть, а не криминальная структура. В бетон меня не закатают, единственное, что может случиться, это вызовут охрану и выпроводят. Кстати, так было бы даже хорошо: дверь-то Котелков закрыл.

- Ты, Юр, не парься, с работой — считай, все окей, - сказал он и достал из ящика какую-то папку. В ней была стопка листов А4 - «Концепция перспективного сотрудничества ООО «МКР» и администрации города».

Котелков ударил ей по столу:

- Но вот это — херня.

Я логично поинтересовался — почему. Вместо ответа Котелков снова встал из-за стола — трусы опять заставили меня отвести взгляд, - подошел к шкафу и достал бутылку текилы и две стопки. «Хорошее у вас импортозамещение», - подумал я.

Котелков молча разлил текилу по рюмкам, одну подвинул мне и, не дожидаясь, выпил.

Настало молчание.

Я выжидающе смотрел на него. Но чиновник не реагировал. Его взгляд задержался на дне стопки.

Он разлил еще и так же, молча, выпил.

- Концепция твоя, Юра, херня, - наконец нарушил молчание Котелков.

- Почему? - вновь поинтересовался я.

- Говорят тебе — херня. Все будем переписывать.

- А что не так-то?

Котелков снова налил. И выпил. На этот раз один. После чего закурил, пристально посмотрел мне в глаза, затем поднял взгляд на изорванного Маркса и заговорил:

- Понимаешь, Юра, ты пишешь концепцию для своего папы, который занимается серьезным металлургическим бизнесом. И мы ему в этом помогаем. Помогаем ему выигрывать тендеры, брать госзаказы и так далее. Но сейчас настало такое время, когда просто с****ить — не получится. Бизнес должен быть — социально ориентированным.

Далее Котелков начал жаловаться на жизнь. Мне показалось, что он искренен. И все ему осточертело.

- У нас есть конкретные предложения по наполнению бюджета. И в части тарифной политики в том числе. Но все же на корню рубят. Кто виноват — бабки. Видите ли, забота о пенсионерах у них. Льготные проездные дай, тариф копеешный оставь. А куда этим бабкам ездить? Завели песню. Заигрались в заботливых родителей. Патриотизм, традиционные ценности, семья. А член президиума Партии в бане проституток трахает, потом это видео весь город в интернете смотрит. Бесит, сука, бесит, Юра. Понимаешь?

Мы с Котелковым выпили снова.

- Понимаю, Сергей Андреевич. Вы, кстати, видели, в городе флаги австрийские повесили?

- Видел, конечно. Я всегда говорил, что начальниками у нас назначают мудозвонов. Это ж Ефремов. Говорит: «Денег на новую атрибутику нет, давайте за полцены закупим материи». Вот он и закупил. Только на красно-белые хватило. Уже губернатор звонил. Вызвал к себе шефа. Сейчас устроит ему бастонаду. Ну, наливай.

После очередной стопки чиновник загрустил. Я понял, что оставаться дальше и пить с ним — не вариант. К тому же, в любой момент мог прийти настоящий Юрий. Поэтому задав несколько утоняющих вопросов по поводу предстоящего мероприятия, я пожелал Котелкову сил и терпения и распрощался.

- Ты, Юр, малый хороший. С понедельника жду на работе, - сказал Котелков на прощание.

- Непременно приду. Только трусы себе прикуплю, как у вас.

- Что?

- Всего наилучшего, говорю.

В маршрутке я ехал с чувством чрезмерной тоски. В жизни каждого человека бывают такие моменты, когда хочется просто взять и исчезнуть. Очутиться где-то далеко-далеко от всей этой повседневной суеты, проблем и забот. Остаться наедине с собой. В крайнем случае с Машей. Она хоть девушка временами и надменная, но все же милая.

«Ты, Горелов, невыносимый тип, - сказала она как-то мне. - Все у тебя наперекосяк. Всегда тебя надо заставлять все делать. Сам — никогда инициативы не проявляешь. Одним словом -  бобыль». «Какой есть», - отвечал я, но в душе понимал, что она полностью права. «Ходишь где-то, непонятно где, пьешь с Кошкиным; комплимента от тебя не дождешься». «Неправда, я тебе постоянно повторяю, что ты похожа на Джин Сиберг». «Вот и шел бы к ней». Она злилась, а слушал Джона Ленона и делал вид, что мне все равно. Хотя на самом деле, конечно, переживал.

Тем временем на площади Мира собирался народ. Со стены пятиэтажного здания ГУМа свисало огромное полотно, закрывающее билборд. Все готовилось к торжественной церемонии. На импровизированной сцене установили микрофон, из колонок разносился голос Марка Бернеса. Полиция выставила решетки. Членов Партии, мэра и губернатора пока не было.

Рядом со сценой расставили пластиковые стульчики для ветеранов. Из автобуса хорошенькие девушки из молодежной организации выносили букеты цветов.

Я почувствовал, что меня кто-то тянет за рукав пиджака.

- Вы из редакции? - спросил высокий и худощавый молодой человек в костюме и бабочке.

- Да.

- Я Егор, из орготдела. Пройдемте со мной.

Егор хотел провести меня за оцепление, чтобы я пообщался с ветеранами. Но Лосев про это ничего не говорил, поэтому я решил вздремнуть. Полчасика, все равно раньше здесь ничего не начнется.

- А можно, - спрашиваю, - я у вас в автобусе немного посплю? 

Егор немного растерялся.

- Ну, наверное, можно. А как же мероприятие?

- Не беспокойтесь. Я профессионал. Вы меня, главное, разбудите, когда шишки приедут.

Зайдя в салон автобуса, я застукал водителя и ведущего мероприятия, артиста местного театра, за распитием казенного аперитива. Они было испугались. Артист, как шальной, отскочил к задней двери в надежде, что она открыта, но это было не так. Тогда он быстро сел на сидение у окна и принял невозмутимый вид Гамлета, разговаривающего с черепом. Правда, вместо него у него было надкусанное яблоко. Всем своим образом он сообщал: вообще не интересуюсь текущими событиями. Шофер же, напротив, исподволь сунул бутылку за пазуху и попытался проскочить мимо меня. Но я его остановил:

- Да ладно вам, мужики. Свой я. Нальете?

Шофер тут же приободрился.

- Естественно! - заигрывающим, даже веселым голосом сказал он. - У нас коньячок.

- Но есть и водочка, - добавил артист, подходя к нам. - Тебе чего?

- Давайте коньячок, - говорю, - а потом можно и водочки.

Мужики сразу поняли, что человек я надежный.

- Игорь, водитель.

- Антон, актер, мастер сцены.

Я тоже представился.

Выпили. Закурили. Актер начал жаловаться на жизнь.

- Понимаете Дмитрий, я мастер сцены, а получаю 8 тысяч. Губернатор нам говорит о важности культуры, но какое может быть развитие у отрасли, когда живем, как нищеброды. Наверное, пойду сейчас, набью кому-нибудь из этих партийцев морду. А еще лучше -прямо губернатору.

Я хотя соображал уже плохо, но все же напрягся. Между тем шофера тоже понесло.

- Погоди, Антоха, я с тобой. Через охрану один не пробьешься.

Они выпили еще по одной. В глазах актера и вправду загорелась звезда мести. Он скинул фрак и начал закатывать рукава сорочки. Я попытался его отговорить, но он меня не слушал.

- Мужики, вы чего, вас же в полицию заберут.

- Ты зассал, что ли? - стрельнул в меня ярым взглядом шофер. - Я вас интеллигентишек знаю, говорить вы горазды, а чтобы пойти морду набить кому — так сразу в кусты.

- Да-да! - поддержал актер.

В последнем спектакле он играл демона.  По-видимому, был до сих пор в образе. Тем более храбрости добавлял коньяк. Такими актеров я никогда не видел. Поэтому решил больше не вмешиваться. В конце концов, я прекрасно понимал, что бунт закончится, не начавшись. Героев скрутят еще до оцепления. Единственное, чего я не мог предугадать, так это того, что в эту историю они втянут меня.

- Он был вместе с нами! Планировал заговор! - безумно кричал актер, указывая на меня пальцем, когда его под руки вели в автозак. - Дмитрий, не отрицайте очевидных фактов! Примите наказание с мужеством! Путь нас повесят!

- Умрем героями! - рычал обезумевший шофер, лежа на асфальте со скрученными за спиной руками.

В этот момент полицейские вошли в автобус за мной.

- Ребят, вы не так все поняли. Я из редакции. Я этих двоих даже не знаю.

Тут же мне в голову прилетело резиновой дубиной. Единственное, что я услышал перед тем, как потерял сознание, было: «В отделении разберемся».

...В истории действительно разобрались. Шофер с актером получили по пять суток ареста за пьяный дебош. Меня же  наутро выпустили. Полицейский начальник связался с редакцией и там подтвердили, что я действительно был на задании и, работая в главной правительственной газете региона, не мог и подумать о том, чтобы дать по морде губернатору.

- Ну ты это, особо не серчай, - сказал подвозивший меня сержант, когда я собирался выходить. - Может, выпьем за благополучный исход?

- С одними уже выпил, - говорю, - с вами потом вообще в вооруженном восстании обвинят.

Сержант не стал спорить, пожелал удачи и уехал.

«Горелов, ну, как вы? Срочно зайдите ко мне», - раздался в трубке голос Лосева.

Идя в редакцию, я смирился с мыслью, что буду непременно уволен. Уже в коридоре все смотрели на меня, как на обреченного. Кошкин вообще отвернулся. Фотограф Комиссаров понимающе кивнул и показал на рюкзак, где у него обычно лежала бутылочка виски. Дескать, и увольнение — в общем-то неплохой повод.

- Ну что, Горелов, вас можно поздравить, - радостным голосом начал Лосев и кинулся меня обнимать.

Я не понимал, что происходит. Единственный раз, когда он в принципе улыбался при виде меня, был день моего приема на работу. Меня рекомендовал известный репортер Квасков. «Замечательный журналист. Талант. И, заметьте, не пьет», сообщил он Лосеву. Уже через неделю я разрушил все остатки своей положительной репутации, когда после корпоративного банкета проснулся на редакторском кресле. Лосев прокомментировал это так: «Экую змею мы пригрели». И велел мне не появляться у него на глазах, пока не протрезвею. В общем, у него в кабинете после этого случая я не появлялся примерно месяц.

- Артемий Павлович, я не понимаю, как это произошло. Признаю свою вину и готов понести справедливое наказание. Вплоть до увольнения, - объявил я, когда Лосев выпустил меня из объятий.

- Ну что вы, Горелов, голубчик. Что вы. Бог с вами! О каком увольнении может идти речь. Присаживайтесь. Кофе будете? А! Знаю, что будете. Настенька, принесите нам, пожалуйста, два кофе, будьте добры.

Я сел.

- Да вы курите, Горелов, курите, - пододвинул ко мне пачку сигарет Лосев.

Закурил. Голова раскалывалась. Мне хотелось принять холодный душ и лечь спать.

В кабинет зашла Настя с подносом. Поставила кофе, улыбнулась мне, и вышла.

- Что я хотел сказать вам, Горелов, - начал Лосев. - То, что вас забрали в полицию — это, конечно, неприятно. Все-таки вы сотрудник серьезного издания. Но в то же время — примите мою личную благодарность.

Тут я вообще запутался. Я ждал чего угодно, вплоть до публичного поругания. Но никак не личной благодарности от Лосева. 

- Не смотрите на меня так. Хотя, вы, может быть, еще ничего не знаете.

Далее Лосев рассказал мне, что произошло после того, как полиция арестовала меня вместе с  впавшими в безумие актером и шофером.

Оказывается, случился громадный скандал.  Когда все уже были в сборе, а губернатор попеременно с мэром сыпали дифирамбами в честь ветеранов, героически освободивших город и наступивших советским сапогом на горло фашизму, за их спинами медленно спускалось полотно, закрывавшее билборд. Чем больше открывалась картина, тем изумленнее становились лица собравшихся. На словах губернатора «Спасибо вам, дорогие. От всего сердца желаем вам долголетия и обязуемся сделать вашу старость счастливой. А пока в знак искренней признательности примите этот скромный подарок от Партии» - собравшиеся ахнули. Заметивший все раньше губернатора мэр побледнел и поспешил скрыться за спины чиновников. Губернатор же сохранял радостное настроение еще полминуты, а когда наконец повернулся и увидел билборд — упал в обморок.

Тут началась паника. Все забегали. Кто-то решил, что лучшим выходом будет музыка, и включил на полную катушку песню «Любимый город может спать спокойно». Зазвучали сирены скорой. Полиция тоже растерялась, так как протестные лозунги начали доноситься со стороны ветеранов. Старик в тельняшке и с орденами требовал расстрелять мэра. Остальная старая гвардия одобрительно гикала.

«Мама, а что это там?» - спрашивала маленькая девочка, показывая на билборд. С него на собравшихся смотрел маленький пацаненок в бескозырке, а в левом углу, рядом с надписью «Спасибо за победу», маршировали довольные солдаты Вермахта.

- Короче говоря, Горелов, четыре человека, включая зама мэра, уволены. Последний вообще под следствием. А благодарность тебе — за находчивость. Нетривиальным образом ты избавил редакцию от надобности оправдываться за неосвещение этого скандала. Нас там — не было, так как журналиста при странных обстоятельствах задержали.

Вот это да, подумал я. А Лосев добавил:

- Кстати, даю тебе два отгула. Отоспись, приведи себя в порядок.

На выходе из кабинета меня встретила Маша.

- Горелов, ну какой же ты дурачок, - улыбнулась она. - Посмотри на себя. На кого ты похож?

- Я похож на несостоявшегося Троцкого. И вообще, у меня тут свой человек в театре появился. Через пять дней откинется. Сходим?..