Оля, Гл. 47

Гл. 47
Как ей нравился Артем! Не смотря на некоторые слова и поступки, которые ее смущали и даже обижали. Но Оля их тут же с легкостью забывала, и ничто не омрачало образ, который она любила разглядывать в своих мыслях, осторожно и со вкусом вспоминая каждую черточку. Ей нравилось представлять отдельно его глаза. Рядом с Олей взгляд Артема теплел и часто загорался огоньком. Он умел смеяться одними глазами, и просто сводил ее с ума в такие моменты. А его руки? Нежные прикосновения, переходившие в жадные, требовательные ласки. Тогда Оле казалось, что она сейчас умрет, что она уже - умирает. Потому что больше невозможно выдержать. Как ей хорошо было рядом с ним, вместе с ним. Но Артем свое слово держал и черту не переходил, поэтому даже совесть ее была спокойна. Со свойственным ей легкомыслием Оля как-то умудрилась примирить отношения с Артемом со своей церковной жизнью, как за незыблемый аргумент, уцепившись за строки из Библии «любовь все покрывает».

Она почти не скучала по Артему в течение недели. Ведь он постоянно был в ее мыслях. Увидев парня в какой-нибудь симпатичной модной рубашке, она тут же представляла в ней Артема, услышав забавную шутку, запоминала, чтобы развеселить его. Какой-то случай в университете или в общежитии, который мог бы показаться ему интересным, она тут же облекала в слова, «редактировала» в своем сознании, чтобы при встрече пересказать ему гладко и без натяжек. Он всегда слушал с удовольствием, смеялся, задавал вопросы, сам много рассказывал.

Кубанская весна наливалась привычной жарой, срывая с людей верхнюю одежду, меняя сапоги сразу на босоножки. Теперь они подолгу гуляли, правда, за станицей, где были в изобилии рассыпаны водоемы: речушки, пруды, каналы. Артем любил воду, а Оле нравилось все, что нравится ему.

И огонь он любил. Он часто привозил Олю на дачный участок или на «стройку» - на окраине станицы их семья возводила двухэтажный особняк, и разводил во дворе костер. На пламя он мог смотреть долго, молча, и Оля не чувствовала тяжести этого молчания. Как-то оказалось, что они просидели, обнявшись у костра почти три часа, только изредка подбрасывая прожорливому огоньку заранее заготовленные дрова.

А вот кафе, тусовок и дискотек Артем не любил, но Оля абсолютно не страдала от того, что они никуда не ходят. «Мне там неуютно», - признавался он, и Оля его понимала, не обращая внимания на уверения Валерии Викторовны, что Артем никуда ее не водит, потому что жалеет на нее денег. Мать любила повспоминать, как в дни ее юности молодые люди приглашали ее в театры или в рестораны, Оля молча слушала, кивала и опять уезжала с Артемом жечь костры или бросать камушки в пруд. Она и сама никогда не любила большого скопления людей, ей казалось, что все смотрят именно на нее, подмечая ее недостатки и неловкости в ее поведении. Но на церковных собраниях не смотря на толпу Оле нравилось, и она пыталась объяснить свои чувства Артему.

- Я тебя понимаю, - говорил он. – Там, наверное, позитивные люди. Ты знаешь, мне они тоже симпатичны, не Луцкие, конечно, эти вместе с маман меня достали уже. А вот ваши, которые из Краснодара приезжают – улыбчивые, интересные.
- Ну так давай съездим хоть раз, - уговаривала Оля. Ей казалось, что если Артем появится на собрании, она окончательно примирит свою совесть, мысли и чувства. Но он отказывался и просил этот вопрос больше не поднимать. И Оля замолкала – на время.

А оказываясь на собраниях, уже присматривала Артему место. На последних рядах. Она понимала, что ему будет сложно, если толпа окажется у него за спиной. Оля чувствовала в нем эту уязвимость, внутреннюю обнаженность. Он умел очень насыщенно и многогранно ощущать сам, и передавать свое тепло ей – на расстоянии, как тогда на крыше, и, наверное, был также открыт, беззащитен для холода, как и для тепла. Впрочем, какой на собраниях может быть холод? Здесь все так улыбаются, так рады друг другу.

Они встречались каждые выходные.  Артем не называл заранее часа своего приезда, но она почти всегда знала, когда его ждать. Это было странное чувство. Сначала в груди нарастало волнение, потом появлялось покалывание в пальцах и, наконец, ее накрывало мощной волной, до дрожи – она буквально места себе не находила – и даже если бы захотела, не могла остаться дома. Не слушая ворчания Валерии Викторовны, Оля быстро одевалась и выходила за калитку. И спустя каких-нибудь полминуты видела подмигивание приближающихся фар. Она никогда не говорила Артему, что с ней происходит, почему-то уверенная, что он и так знает.

Он многое рассказывал ей, учил разбираться в звездах и в автомобилях, остужать воду в жару и разводить костер одной спичкой.
 
Он любил закрывать ей глаза – заставляя чувствовать запахи, которые в обычном состоянии были еле уловимы, но когда Артем накрывал ее веки ладонью, вдруг пропитывали все ее сознание, наливаясь цветом, чувствами, тяжелыми тактильными ощущениями.

Буквально изводил ее, приближаясь лицом к ее лицу и – не касаясь. Его руки на расстоянии, его губы … от него шла такая мощная волна, что Оле казалось, будто ее прожигает насквозь. Мучительно и больно, и настолько остро приятно, что ей не с чем было сравнить  все ассоциации из прошлого оставались бледной тенью ее нынешних эмоций. С открытыми глазами ощущения были мягче, милосерднее, они словно рассеивались между зрительным и тактильным восприятием.

- Как ты это делаешь? – спросила она как-то.
- Не знаю, - он пожал плечами. - Я даже не уверен, что что-то делаю.
- А с другими… Тоже так?
- Нет, не так, - легко ответил он, и Оля ему сразу поверила.
- А меня ты тоже чувствуешь?
- Конечно.

Она закрыла ему глаза рукой и второй провела сантиметрах в десяти от шеи. Вместо ответа он поймал ее ладонь и поднес к губам.
- Так не честно. Я еще тебя не проверила! – засмеялась Оля, пытаясь высвободить плененную ладошку.

- Не надо, Оля, - его голос и глаза стали очень серьезны. Но только на несколько секунд. Вскоре он опять улыбнулся и стал рассказывать что-то забавное.

В другой раз предложил:
- Хочешь, покажу фокус? - и за кажущимся легкомыслием Оля почувствовала тревогу. Он положил на плоский садовый стол (они были в парке) крупный металлический бол. Через какое-то время железка начала потихоньку двигатьяс в сторону руки Артема.
- Ух ты! - восхитилась Оля.
- Тебя это не пугает? - он нервно улыбнулся.
- Пугает? Это же здорово?
- А ваши говорят, что я одержим бесами.
- Почему? - Оля даже растерялась. В его действиях ей не увиделось чего-то страшного. У них в группе девушка умела выворачивать пальцы из суставов. А другая - скашивать глаза к носу так, что белки оставались почти пустыми. И умение Артема она восприняла также - как интересную особенность.
- Мне это не нужно,  он пожал плечами. - Но и не мешает. Я бы избавился без сожаления, но оно - есть.
- А зачем избавляться? Разве плохо уметь то, чего не умеют другие?
- Я много еще чего умею, - улыбнулся он и ловким движением посадил ее к себе на колени, - показать?

А иногда ей становилось очень жаль его, так, что сердце сжималось от слез. В эти моменты она крепко обнимала его – и замирала. Объяснить себе это чувство она не могла. Красивый умный не бедный парень, у которого все благополучно. Но он позволял ей себя обнимать и, кажется, жалел в ответ, время от времени тихонько целуя то в затылок, то в висок.

После таких свиданий она приезжала притихшая и счастливая. Валерия Викторовна смотрела на нее с тревогой и только качала головой, бормоча про себя что-то о том, что Гуровым нельзя доверять. Оле было все равно – она слышала, но не воспринимала.

А ночами лежала без сна, глядя в низкий темный потолок. И мысленно продолжала разговаривать с Артемом. Когда ощущения становились слишком избыточными, переплескивались через край, она тихо одевалась и выходила во двор, и там, забравшись в самый дальний угол, где сходились огороды соседей, а значит, в этот час никого не могло быть, говорила: «Я люблю тебя, Артем», обзывая себе психически ненормальной и ничего не в силах поделать с желанием признаться в своих чувствах вслух. Пусть даже так – в одиночестве, прислонившись к неприветливому столбу, поддерживающему старую сетку-рабицу.

http://www.proza.ru/2015/11/03/1084