3. Алла

           Южный вечер был тёмный, как ночь. Молодёжь, своя и приезжая, толпилась на танцплощадке перед клубом. Из громкоговорителя лилась музыка, и было непонятно: это магнитофон или проигрыватель, поскольку модные песенки сменялись без пауз. Дёргаясь в такт музыки, Лёшка Шатов наблюдал из-за чужих спин за Наташей, которая вместе с Аллой стояла в десяти шагах от него. Сцепив руки за спиной, она покачивалась с пятки на носок и, пожимая в ритме мелодии плечами, рассеянно смотрела по сторонам. Вот Алла сказала ей что-то. Они засмеялись, склоняясь друг к другу. Вот Наташа встряхнула волосами и снова, кивая ритмично головой, повела скучающим взглядом вокруг себя. Неожиданно взоры их встретились. Лёшка смутился. Прятаться было глупо.  Он отправился навстречу судьбе. Решил-таки пригласить Наташу на танец. Подружки ждали его, благосклонно улыбаясь.   
Не дойдя двух шагов до девочек, Лёшка проговорил осевшим голосом:
— Можно вас пригласить?
Девочки переглянулись.
— Вас, это как? — с усмешкой спросила Алла. — Обоих?
Лёшка беспомощно взглянул на Наташу, покраснел и, обернувшись к Алле, выдавил из себя:
— Нет. Тебя. Одну.
Улыбка сползла с Наташиного лица.

Алла и Лёшка танцевали. Одной рукой он держал её пальцы, другая лежала на её талии. Они шаркали ногами по асфальту, медленно поворачиваясь на одном месте. (В ту пору иначе и не танцевали.)
— Вы ведь с Наташей подруги? — вкрадчиво сказал Лёшка.
— И что? — развязно ответила Алла.
— Не знаешь, нравится ли ей кто-нибудь.
— А тебе на что?
— Один человек попросил узнать.
— Один человек? Я думала, что их больше. Ну, если один, то узнаю.
Они замолчали. Алла то мягкими бёдрами, то тугой грудью задевала Лёшку. Эти прикосновения волновали его, и он пытался думать о чём-то отвлечённом. О том, что Алла была единственным ребёнком у матери, которая в трёх местах работала уборщицей. Отца она ни разу не видела: отбыв заключение, он получал новый срок. Алла рано созрела, курила, пила вино и говорила с матерком. Мальчишки ходили за ней стаями, мужчины оборачивались на неё, женщины плевались ей вослед.
— Ты на Чапаева живёшь? — спросил Лёшка, отодвинувшись, чтобы она не прикасалась к нему.
— В доме 4.
— О! И мы там жили. Весёлые были соседи.
— Ида Кляйн и Владас?
— Ага! Ида, небось, до сих пор печеньками угощает?
— Нет. От Владаса бегает.
— А он, наверно, кричит: «Убью!»
— Вопит. Боюсь я его.
— Ерунда. Десять лет грозится убить, а догнать не может.
Они принуждённо рассмеялись. Музыка смолкла. Лёшка подвёл Аллу к Наташе. Голова его горела. Чтобы остыть, он перешёл к Гусевичу с Бякиным. А те рассказывали ребятам, как забрались в чужой крольчатник.

— Клетки, значит, открыли, а кролы, того, не выходят. Прикинь! Не хотят на волю! — говорил Гусевич, подтирая ладонью свой крючковатый нос. — Я, это, одного крола за ухи вытянул, а он, гад, как начал задними лапами лупить… Рубаху порвал вот.
Он показал на себе оторванный лоскуток. Бякин продолжил за него:
— И тут налетели местные …
— Хоп за шкирку! — встрял Гусевич. — «Кто такие? Откуда?» — «Из Салехарда». «Приезжие?» — «Приезжие!»
— Отпустили, — радостно сказал Бякин.
— Просто-напросто отпустили? — с сомнением спросил Лёшка.
— Почему «просто»? — обиделся Гусевич. — За бутылку!
— Мы им проставиться обещали, — подтвердил Бякин.

Лёшка вернулся к девочкам. Наташа сразу отвела взгляд. Лёшка покосился на Аллу, подумал, и опять пригласил её. Они соединились в танце.
— Спросила?
— Кого?
— Издеваешься?! Я же говорил тебе: «Нравится ли ей кто»?
— А-а, ты вон о чём. Забыла. Честное пионерское, забыла.
Лёшка рассердился и был готов тут же бросить Аллу, но она держала его крепко. И пропал Лёшка! Она вела его в танце, тесно прижимаясь бёдрами и грудью. Поворот, ещё поворот… Голова у него пошла кругом.
— Умеешь целоваться? — спросила Алла.
— Умею, — солгал Лёшка.
— А по-французски?
— Как это?
— С языком.
Выпучив глаза, Лёшка отчаянно замотал головой. Они сбились, и чтобы попасть в ритм, она обняла его ещё теснее. Грудь, бёдра. Грудь, бёдра. Поворот, новый поворот… Лёшка тонул в омуте чувственности, погружаясь в него глубже и глубже. C ужасом предвкушал он, что ждёт его там, на самом дне…  К счастью, песня кончилась. Кивнув Алле головой, он пулей выскочил с танцплощадки. Обогнув клуб, нашёл водопроводную колонку. Нажимая на рычаг, хватал воду ртом, а потом сунул голову под холодную струю. Когда выпрямился и пригладил рукой сырые волосы, то почувствовал, что от головы идёт пар. «Скотина! — говорил он себе, скрежеща зубами. — Говорящее животное». О, как ненавидел он теперь Аллу, Наташу. А больше всего ненавидел себя.