3. Алла

         Звучала музыка, светили фонари: на танцплощадке перед клубом роилась молодёжь. Кто-то стоял, кто-то танцевал, а кто-то метался с места на место — и все возбужденно разговаривали, хохотали, стреляли глазками.
Прячась за чужими спинами и нервно кусая губы, Лёшка Шатов наблюдал за Наташей с Аллой. Как хотелось ему пригласить на танец Наташу, но одна только мысль о том, что он прикоснётся к ней, приводила его в трепет. Разве можно трогать руками идеал?
Подружки стояли на одном месте и, двигаясь в такт с мелодией, рассеянно смотрели по сторонам. Алла, яростно раскачивая хвостом волос, вскидывала руки над головой, так что груди её поминутно тряслись. Наташа со своей белозубой улыбкой, застывшей на лице, казалась тихоней. Сцепив локти за спиной, она покачивалась с пятки на носок и время от времени встряхивала волосами, спускавшимися на спину. Глаза её влажно блестели. Вот Алла, прервав свою бурную деятельность, наклонилась к Наташе и сказала что-то на ухо. Они звонко рассмеялись. Алла вновь впала в буйство, а Наташа, постучав пальцем по кончику носа, повела взглядом и вдруг наткнулась на Лёшку. Глаза их встретились. Лёшка смешался. Дальше прятаться было глупо. «Надо пригласить Наташу на танец», — велел он себе и направился к девочкам. Ноги у него ослабли. Не дойдя двух шагов, он посмотрел в их улыбающиеся лица и дрогнувшим голосом проговорил:
— Можно вас пригласить?
Девочки игриво переглянулись.
— Вас, это как? — с усмешкой спросила Алла. — Обоих, что ли?
— Нет. Тебя одну.
Улыбка сползла с Наташиного лица. Алла хмыкнула и пошла с Лёшкой.
Они танцевали. Одной рукой он держал её ладонь, другая рука лежала на её талии. Они шаркали ногами по асфальту, медленно поворачиваясь, как глобус.
— Вы ведь с Наташей подруги? — вкрадчиво начал Лёшка.
— И что? — развязно ответила Алла.
— Не знаешь, нравится ли ей кто-нибудь.
— А тебе на что?
— Один человек попросил узнать.
— Один человек? Серьёзно? Ну, если один, так и быть спрошу.
Они ненадолго замолчали. Алла задевала Лёшку то бёдрами, то грудью. Это волновало его. Он пытался думать о чём-нибудь отвлечённом…
Алла была единственным ребёнком у матери, которая работала уборщицей в трёх местах. Отца ни разу не видела: отсидев один срок, он получал новый. Алла рано созрела, курила, пила вино. Мальчишки ходили за ней стаями, мужчины оборачивались ей вослед, женщины плевались при её имени.
— Слушай, ты ведь на Щорса живёшь, в "горбатом" доме? — спросил Лёшка, отодвигаясь от неё. — Ида Кляйн и Владас не твои ли соседи?
— Мои. И что с того?
— Весёлые люди.
— Куда веселее!
— Ида печеньками угощает?
— Нет. От Владаса бегает.
— А он за ней: «Убью!»
— Ага. Боюсь я его.
— Не бери в голову. Он уже десять лет грозится убить, а всё догнать не может.
Они принуждённо рассмеялись. Музыка смолкла. Лёшка подвёл Аллу к Наташе и переметнулся поскорее к мальчикам, которые скучились вокруг Гусевича с Бякиным. Бедовая парочка взахлёб рассказывала, как они забрались в чужой крольчатник.
— Клетку открыли, а он, того, не выходит.  Не хочет на волю. Прикинь! — с восторгом произнёс Гусевич и ткнул слушателя в грудь пальцем. — Я этого крола — за ухи, а он как засучил задними лапами… Рубаху порвал вот.
Он показал на себе. Бякин, воспользовавшись паузой, продолжил:
— И тут налетели местные …
— Хоп за шкирку! — встрял Гусевич. — «Кто такие? Откуда?» — «Из Салехарда». «Приезжие?» — «Приезжие!»
— Отпустили, — радостно сказал Бякин.
— Просто-напросто отпустили? — с сомнением спросили слушатели.
— Почему «просто»? — обиделся Гусевич. — За бутылку!
— Мы им проставиться обещали, — подтвердил Бякин.
Толпа рассмеялась. Лёшка вернулся к девочкам. Наташа сразу отвела взгляд. Лёшка покосился на Аллу, подумал, и снова пригласил её. Они сошлись в танце.
— Спросила?
— Кого?
— Издеваешься?! Я же говорил: «Нравится ли Наташе кто-нибудь?»
— А-а, ты вон о чём. Забыла. Честное пионерское, забыла.
Лёшка рассердился и был готов тут же бросить Аллу, но она ухватила его крепко. И пропал Лёшка! Она вела его в танце, тесно прижимаясь бёдрами и грудью. Поворот, ещё поворот… Голова у него пошла кругом.
— Умеешь целоваться? — спросила Алла.
— Умею, — солгал Лёшка.
— А по-французски?
— Как это?
— С языком.
Выпучив глаза, Лёшка замотал головой. Они сбились, и чтобы попасть в ритм, она обняла его ещё теснее. Грудь, бёдра. Грудь, бёдра. Поворот, новый поворот… Лёшка тонул в омуте чувственности, опускаясь в него глубже и глубже, и с ужасом предвкушал, что ждёт его на самом дне… К счастью, песня кончилась. Кивнув Алле, он пулей выскочил с танцплощадки. Обогнув клуб, нашёл водопроводную колонку. Нажимая на рычаг, хватал воду ртом, потом сунул голову под холодную струю, а когда выпрямился и пригладил рукой сырые волосы, почувствовал, что от головы идёт пар. «Скотина! — говорил он себе, скрежеща зубами. — Похотливое животное». О, как ненавидел он теперь Аллу, Наташу. А больше всех ненавидел себя.