Лоботомия любви

                Посвящается всем заложникам беспросветной любви.

Поход по холмам, обросшим щетиной старых елей и сосен, Женя продумывал давно. Ночами его тело, изнеженное в знаниях и пороках, пребывало в неге путешествий вокруг мира, придуманного им самим. В этом глубочайшем из всех возможных явлений миров было что-то подлинно русское, сосредоточенное на взгляде внутрь; эта идея всеобожествления своих дел питала Евгения Великанова с самых младых ногтей. Величайшие задачи, считал этот прямодушный молодой человек, преподаватель в Институте зарубежной метафизики, задачи познания сущности жизни определяют степень развития личность - а уж свою дорогую личность Великанов возводил выше египетских пирамид.

...Они ели копчёную рыбу, а с хвои деревьев рыдали осадки лета. Их было 15 и они составляли цвет молодой мысли. Среди этого цветника молодых сердец, на перевёрнутом ведре восседала Вера, 21-летняя красавица белых волос, обретшая недавно хорька Гену и души не чаявшая от этого величайшего события. И если Вере говорили что она легкомысленная особа, то она отворачивалась и выставляла кулак. Часто эти действия заканчивались глубоким стрессом, но это делало Веру ещё прекраснее.

Великанов подсел к Вере поближе и улыбнувшись, накинул на её озябшие плечи свой плащ. Июнь был месяцем холодным и девушки, участвовавшие в этом походе студенчества, жались ближе к парням, но только Вера Слонова выделялась своим одиночеством. Женя, почесав ладонь, ту, что ближе к сердцу, попытался разгадать это зачарованное женское сердце, оценить эти грустные глаза, отдающие синевой, в которой можно пропасть навсегда. Молодой лектор желал бы упасть с обрыва этой синевы, но необходимо было понять: во имя чего нужны такие спартанские жертвы.

-Как радостно в такую жалкую погоду думать о любви... - заговорил Евгений и убрал чёлку со лба. Его движения были плавны, наполнены силы и достоинства.

-Вы думаете, я влюблена? Вы ошибаетесь: я цела как раковина старого моря, а от любви разрывает на части... - не громко, не тихо сказала девушка.

Лектор заулыбался; часто с такой улыбкой умирают в быстром бою.

Две девушки, сидевшие на коврике слева от Веры Слоновой, о чём-то разговаривали. Когда Женя встал и прошёлся вокруг костра, они зашушукались по-мышьи и Вера услышала: "Обрезала". От чего-то Вере стало светлее на душе и она была рада этому молодому задаваке, хотя и сама была таковой с ещё школьной скамьи. Девушке желалось, чтобы этот Великанов приходил и уходил, приходил и уходил... Умирал и возрождался.

...Сон не шёл к Вере: опух правый глаз от назойливых комаров, а потому держава сна выслала студентку без оглашения приговора. Вера вылезла с палатки, где рядом спала Зинка Лебедева, похрапывая интеллигентно громко.

"Это лето холодит от того, что я не влюблена. - думала Слонова, бродя в кустах можжевельника. - Как только я влюблюсь, личинка будет прорвана и тепло хлынет в наши озябшие сердца!"

А в ста метрах у камня сидел Великанов, строгая рогатину, собираясь на ночную рыбалку. Луна немного слепила глаза, делая Евгения похожим по прищуру глаз на китайца эпохи Мин.

Шаги Женя услышал вполуха. Захотелось окликнуть и спросить: кому не спиться в такую беззвёздную мрачную ночь, но он подумал что сам не спал и бросил эту затею.

-Вы таинственно одиноки. - вынесла вердикт Слонова, глядя в глаза лектора. Они жадно смотрели на друг друга, словно это была последняя встреча.

-Что поделаешь, приходиться добывать пропитание. Вы ведь уже проголодались?

Слонова скривилась:

- Это голод иного свойства...

Молодой преподаватель в свои 26 лет познал много женской плоти, но эта худенькая бледная девушка от чего-то была желаннее сотни других. Так случается, когда пресыщение подходит к горлу и сжимая крепче тисков, превращает тебя в что-то неживое, тщедушное. Тогда мир лягушкой скачет на трёх китах, и в этом нон-стопе страстных движений виделось своеобразие смысла всего, созданного Кем-то...

...Их тела в жёлтом масле луносиянья, двигались к друг другу и великая тайна раскрыла свои глаза, скинув прочь застилавший её очи платок. Любовь била напором в Веру Слонову, а потом переходила в лектора, и сердца их трепетали в бешеной неге. Этим обезумевшим сердцам хотелось рвать уши небес, но они лишь задыхались в истоме близости.

Вздрогнувший в семяизвержении, преподаватель метафизики проронил на грудь девушки слезу.

-О, да вы плачете! - сказала Вера. - Вам жаль этого поступка?

Великанов, натянув трусы на красивые бёдра, ушёл во тьму. Вернувшись, он поднял Веру и они пошли к палаточному городку.

-Вы потрясающе великолепны, Верочка! Я рад этому поступку, о, как я рад!

Вера засмеялась и прижалась ещё теснее к лектору.

-Вы уже на "вы"?

Великанов упал на колени, сорвал ромашку, примятую кедами и торжественно произнёс:

-Я в тебя влюбился по уши! Всего одна ночь, но как она великолепна, как она восхитительна! Ты хочешь стать моей женой? - все его движения лихорадило.

Грудным смехом прозвучал в ночи голос Веры Слоновой. Девушка схватила ромашку и помчалась по тропинке в даль. На повороте, у широкого оврага Вера споткнулась об старую собачью кость, и , упав, схватилась рукой за что-то, что попалось в минуту падения. Этим объектом оказался куст шиповника. Ладонь больно резанула острая боль, и кровь каплями пролилась на гумус леса. В голове Веры Слоновой промелькнула странная мысль: "И вот такая боль бывает при деторождении".

А заросли можжевельника шептали лектору Жене одно единое: "Посмотрим". Но он оглох от нахлынувших чувств. Он был горд тем, что после неудачи с Зиночкой Лебедевой, подругой Слоновой, его ждал удивительный сюрприз в виде девственницы, которая оказалась настолько приятной, что он, старый добрый ловелас, готов драться за обладание ею в следующий раз до выбитых зубов и сломанных рёбер. Вера вторглась в его жизнь как настоящий советский ледокол.

                ****
Прошедшие девять лет сменялись дождями и снегом. Деревья старели, полноту теряли облака, а люди ещё жаднее впивались в жизнь...

Сын Веры Слоновой прекрасно успевал в школе, но ещё более имел тягу в языкам. Дениска подолгу устремлял взгляд в замысловатые выкрутасы идиша и английского, потрясающе точно воспроизводил слова, в которых его ровесники уходили как в дебри.

Вера помногу разговаривала по телефону, установленному на кухне, тревожа подруг откровениями и интимными подробностями своей жизни. Подруги больше молчали, чем что-то говорили в ответ, покусывая губы и наводя лоск на запущенные ногти.

Одной беспокойной ночью впервые позвонил брат отца Дениски Степан и расплакался в трубку. Глубокая печаль съедала сердце этого успешного когда-то политика регионального масштаба, свернувшего многие свои планы в чемоданчик забвения. Степан в коротких фразах, перемешивавшимися острыми словами, обрисовал своё пропащее бытие. Мир, говорил он, сожрал его вместе с костями, оставив на сладкое его душу, которая также обречена.

Слонова в первый разговор молчала и жевала полу халата. Вспоминая первую и последнюю ночь с Женей, она проглатывала воспоминания, как глотаю снотворные, чтобы раствориться в нирване. И теперь, когда брат Жени терял последние остатки мужественности, Вера проклинала саму суть жизни, что так калечит людей, заставляет их уходить в океан утраты. Она потеряла отца своего ребёнка, теперь теряла этого человека, этого плаксу, и чтобы хоть как-то успокоить Степана, она хлестнула его оскорбления, отрезвившие в миг парня.

Младший Великанов возмущённо пробубнил в телефон:

-Как ты могла унизить меня выводами, что мне нужно что-то кроме утешения? Я страдаю, изъязвленный безысходностью, но был бы жив Женя, он спас бы меня, вытащил из болота долгов. Есть ещё ты, но ты не способна мне протянуть милосердную руку.

Вера Слонова бросила трубку и убежала в магазин. Дениска гонял мяч, самый ненастоящий по ненастоящему монитору компьютера, и вряд ли что-то слышал из этого занимательного разговора. Он знал от матери, что отец погиб в автокатастрофе, что могила его на Украине и добраться до неё нет возможности. Мальчик жил в пелене безотцовщины, как живёт приспособленное к отсутствию солнечных лучей растение.

Второй раз разговор Веры и Степана не состоялся. Женщина просто проигнорировала это событие. Дениска стал замечать, что с родительницей твориться что-то неладное, но вслух боялся это озвучить.

Спустя полгода обрушился на город сильнейший снегопад. Белые завалы мешали всем и вся, а на Степана напала убийственная хандра. Острые неврозы молодого человека пугали врачей, но ещё более - птиц, на которых он выходил охотиться ночью. Бил пернатых он отчаянно, словно срубал кусты полыни. Кровь заливала крыши пустынных домов и пена в уголках рта у Стёпки превращала его в урода.

Утро едва наступило, а голос Степана напомнил Вере ночь.

-Вера, мне совсем плохо. Я обезумел и не знаю, что представляю из себя.

-Стёпа, не звони мне больше, ты пугаешь мне моего мальчика. Я ничем не могу тебе помочь.

Великанов вытер ладонью рот и прохрипел:

-Твой мальчик также дорог мне как и был дорог Женя.

Вера взглянула в прихожую. Там сын примерял коньки. Мальчик сильно напоминал отца.

-Ради памяти брата забудь этот номер, Степан! Мы хотим жить спокойно, как все живут.

Степан ничего не ответил, просто не смог физически. Он тяжело взбирался по лестнице на чердак многоэтажки. Сотовый выпал из кармана и стукнувшись об бетонный пол, разлетелся вдребезги.Ветер врывался в форточку и окурок, полуистлевший, догорал на подоконнике.

Степан стучал ботинками по жестяной крыше, еле держась от невротизма на полусогнутых ногах. Он несколько раз скользил, едва не рухнув вниз. Обведя взглядом утренний пейзаж окрестностей, утвердился, что всё вокруг прекрасно. Постояв минут десять, он сделал свой последний шаг в пропасть с именем брата на губах. Глухой стук об сугроб распугал собак, устроивших столпотворение у "дикой" свалки. Одна из сучек, обнюхав труп, вцепилась в шерстяную шапку Степана, стянула и понеслась в сторону обитаемых домов.