Глава 22. Тайна, хранимая Тьмой

     Книга Прошлого вспыхнула, и Эстелла увидела знакомое до боли место — жандармерию, где она провела три дня.

      А вот и Данте. Бледнее смерти, он шарахался по округе или сидел на траве, обхватив голову руками. Так продолжалось, пока из жандармерии не вышел дядя Ламберто. Данте кинулся к нему. Они стояли друг напротив друга, отец и сын, такие разные и такие одинаковые.

      Ламберто ушёл, оставив Данте одного. Тот снова плюхнулся на землю и горько заплакал. У Эстеллы в груди всё переворачивалось от жалости, от любви, от желания обнять Данте и никогда с ним не расставаться.

      Когда рассвело и сменился конвой, жандармы заметили сидящего у ограды юношу.

      — Вам чего тут надо? — рявкнул один из них. — Ну-ка топайте вон, пока мы вас не арестовали за бродяжничество!

      Данте отступил. Некоторое время он блуждал по улицам, не зная куда податься. И, наконец, вернулся в «Маску». Помотался по комнате и вдруг начал складывать вещи в мешки. Когда всё было готово, Данте, сев за стол, написал письмо. Спустился вниз, отдал вещи сеньору Нестору, сказав, что вернётся за ними позже, и вывел из конюшни Алмаза и Жемчужину.

      — Боже, что он задумал? — шепнула Эстелла, пытаясь унять сердцебиение, а душу её сжигала тоска вкупе с чувством вины. Это она довела Данте до безумия.

      Данте привязал животных к калитке у дома Эстеллы, оставив на шее у Жемчужины перстень и записку. Окинув ошалевшим взглядом окна белоснежного дворца, он погладил лошадей по гривам и прижался к Алмазу. Будто попрощался. И ушёл не оборачиваясь.

      Книга зашелестела страницами, и вот уже Данте опять стоял у жандармерии.

      — Чего вам надо? — рыкнул стражник, оглядев его потерянный вид.

      — Мне нужен главный жандарм, — сказал Данте. — Хочу сообщить о преступлении.

      Выкатывая рыбьи глаза, стражник позвал напарника и велел ему проводить Данте к комиссару Ласерда. Последний крайне изумился, когда перед ним возник юноша, всем своим обликом напоминающий привидение.

      — Что-о вам уго-одно? — проблеял комиссар. Эстелла за пять лет уже и забыла его отвратительную манеру тянуть слова.

      — Сеньорита, то есть сеньора Эстелла… маркиза Рейес… девушка, которую вы арестовали, падчерица алькальда, — сбивчиво пробормотал Данте.— Она никого не убивала…

      — Да мне всё-ё равно, убивала али не-ет, — уныло скривился комиссар. — Она сама призна-алась. Но вы-то чего от меня хоти-ите?

      — Этого человека убил я, — просто сказал Данте.

      Холёная физиономия комиссара загорелась интересом.

      — Я сделал это, потому что… потому что он задолжал мне деньги, — сочинил Данте. — Я его убил, потому что он не отдавал долг. Я за ним следил и нашёл подходящий случай.

      — Гм… — комиссар погладил свои роскошные, как у моржа, усы. — Вы утвержда-аете, что это вы убили Фелиппе Кассе-ераса, та-ак?

      — Да.

      — Стало бы-ыть, вы выслеживали его, ви-идели, как он повёл сеньо-ору маркизу Ре-ейес в уборную? Она уверяет, будто он пыта-ался её изнасиловать, и она уда-арила его осколком зе-еркала.

      — Она говорит правду, — врал Данте, еле шевеля губами. — Я прятался неподалёку. Эстелла не виновата. Она только защищалась. Она чуть-чуть его ранила. А я пришёл потом и убил его.

      — И почему вы реши-или сознаться именно сейча-ас? — удивился комиссар. — Да, у деви-ицы хорошие адвока-аты, но засадить её по полной програ-амме ничего не сто-оит. А вы ведё-ёте себя нелоги-ично. Я бы на вашем ме-есте ни за что не созна-ался бы.

      — Просто меня замучила совесть. Ну что вам ещё надо, я не понимаю? — раздражённо прибавил Данте. — Я вам говорю, это я его убил, арестуйте меня, а Эстеллу отпустите, она невиновна.

      Из уст Эстеллы вырвался гневный возглас:

      — Что за бред он несёт?! Как ему в голову это пришло?! — она топнула ногой. — Данте там и близко не было! Это произошло в тот день, на площади… он в это время был без сознания из-за ран и действия Эликсира. Он совсем рехнулся что ли?

      — Я же говорила — безумец, — откомментировала Клариса.

      Жандармы тем временем увели Данте в темницу, а через пару часов комиссар отпустил Эстеллу домой. Страницы Книги сами перелистывались и сверкали. Картинка то приближалась, то отдалялась, как и звуки голосов — иногда они затихали, иногда напоминали шум или гудение, а иногда были столь резкими и громкими, что Эстелла пугалась — вдруг у неё лопнут барабанные перепонки. Наконец всё прояснилось. Данте сидел в кабинете у комиссара Ласерды. Рядом находилась сеньорита Кассерас — дочь убитого мужчины, а также падре Антонио и два толстяка, молодой и пожилой.

      — Значит, сеньо-ор Бильосо, вы утверждаете, что этот челове-ек едва не убил вас и вашего сы-ына? — комиссар невозмутимо курил трубку, выпуская столько дыма, что в кабинете стоял туман.

      — Ето так и есть, — проскрипел Сильвио (а это был именно он). — Ентот, — он ткнул пальцем в Данте, который сидел на стуле и из-за разлохмаченных волос напоминал дикого и очень пушистого зверька, — моего сыночку в подвале запер. А сначала он отколотил его да на цепь усадил аки собаку, — лицемерно заявил мужчина.

      — Не сравнивай этот мешок жира с собаками! — выплюнул Данте — сапфиры в его глазах сверкнули недобро. — Животные намного лучше людей, а вас и людьми-то не назовёшь. Гадёныши.

      — Видали, комиссар, как ентот нас оскорбляет? Так всегда ж было. Житья он нам не давал, ещё когда сопляком был совсем. А в последний раз он и сыночку моего чуть не покалечил, и меня тож. Он нас пытал, да ещё грабанул вдобавок. У-у-у, выродок! — Сильвио погрозил Данте кулаком.

      — Но, сеньо-ор Бильосо, служанка ва-аша говорит друго-ое. Она уверя-яет, что сеньор Ньетто разда-ал все де-еньги вашим же батракам, — уныло прогундосил комиссар.

      — Герой тож мне, защитник бедных да несчастных. Ещё и удумал их отпустить, чобы у нас слуг ваще не осталось, — пробурчал сидящий рядом Рене. — Он хотит нас голодом уморить, вот чего. Или он думает, мы себя сами чоли должны обслуживать, обойдётся! Не для того я уродился, чоб спину гнуть.

      — Кому-то не помешало бы поднять жирный зад и растрясти его, — не остался в долгу Данте.

      — Те надо, ты и подымай! Я Ренато Бильосо, а не кто-нить тама. Я не должон тростник рубить! Сам руби, урод!

      Данте нервно рассмеялся, крутя лохматой головой.

      — Да мне без разницы, куды он те деньги засунул, хоть се в штаны, а хоть и в яму скинул. Он меня ограбил и точка! — рыкнул Сильвио, надувая лоснящиеся от жира щёки. — Вот я специально и падре Антонио приволок сюды. Он могёт подтвердить, кто такой ентот гусь.

      — Полгода назад этого юношу обвинили в преступлениях против церкви, в убийстве в её лоне, богохульстве и колдовстве и приговорили к казни. Но Господь добр к раскаявшимся и невинным, — падре перебирал чётки. — Юноша, как видите, жив. Всевышний сам вступился за него. Невинно обвинён, значит, человек или так покаялся, что Господь простил.

      Эстелла не удержалась и хмыкнула — в кои-то веки падре Антонио милосерден, как и подобает человеку с саном священнослужителя.

      — Однако, — голос падре Антонио стал жёстче. Он поднял вверх указательный палец, — сие не умаляет вины этого раба божьего за то, что он совершил в дальнейшем. Но, дети мои, преступления эти носят мирской характер, и мне делать здесь нечего. Воровство и убийство неизвестного горожанина — это не ко мне. Я священник и не расследую преступления. Я могу лишь молить Всевышнего, дабы он направил эту заблудшую душу и открыл ей путь к свету, — падре явно играл на публику, с таким, воистину театральным пафосом он произносил свою речь. — Я занимаюсь только вероотступниками, обвинёнными в богохульстве, ереси и прочих мерзостях. Так что, дон Сильвио, я вам не помощник. Позвольте откланяться, сеньоры, у меня множество дел в приходе.

      — Конечно, па-адре, — разрешил комиссар, и тот ушёл.

      На физиономии Сильвио отразилось всё, что он думал об интеллекте падре и комиссара вместе взятых. Данте разглядывал свои когти — те поблёскивали в неярком освещении.

      — Послу-ушайте, — комиссар заглянул в пергаментный свиток, — Данте Гонсало Ньетто, так во-от, сеньор Ньетто, с убийством Фели-иппе Кассераса мне всё я-ясно. Вы доделали за ту да-амочку грязную рабо-оту. Она сама-а не осмелилась уби-ить, корча аристокра-атку. Хотя в душе обы-ычная проститутка, пусть и с родосло-овной, — Эстелла увидела, как Данте воткнул когти себе в запястье. — Но у неё ку-уча денег и свя-язей, — комиссар не реагировал на молчаливое бешенство Данте. — Ду-умаю, если она и понесё-ёт наказание, то незначительное. Её ро-одственники настаивают, что де-ело должно слушаться в Высшем суде Буэнос-Айреса, там мы её не доста-анем. Но вы — это не она-а. Вы заплатите за это преступле-ение сполна, — он ухмыльнулся, подкручивая усы пальцами. — И я, и сеньорита Кассе-ерас будем на этом настаивать.

      Дочь убитого, вышеупомянутая Кьяра Кассерас, не проронила ни слова. Но Данте она разглядывала с любопытством. Хоть он и был неестественно бледен, с растрёпанными волосами и остекленевшим взглядом, Данте и сам не понимал, насколько сейчас прекрасен. Однако Кьяра Кассерас не выказывала особой злости и желания упечь Данте в башню. И Эстелла, глядя на это сквозь страницы Книги Прошлого, рассмеялась: какая же гадюка, вся в своего папашу! Её, Эстеллу, она хотела упечь в тюрьму чисто из женской зависти. На Данте же она смотрела, как кошка на рыбку.

      — Но меня интересу-ует другое, — продолжил блеять комиссар. — Что вы мо-ожете сказать по поводу обвине-ений со стороны-ы сеньоров Сильвио и Ренато Бильосо, прису-утствующих здесь?

      — Мало им, — заявил Данте, двумя руками убирая прилипшие волосы со лба.

      — Хм… Стало быть, сеньо-ор Ньетто, это пра-авда, что вы их пытали и огра-абили?

      — Я не помню.

      — То-о есть?

      — Это был не я, — поёжился Данте. — Это был человек, который живёт во мне. Но если бы это был я, то вырвал бы им кишки, — губы Данте тронула ухмылка, глаза почернели мгновенно. — Я хочу, чтобы они сдохли. Тогда я плюну на их могилы. Жаль, что Салазар их не убил.

      — Кто это — Салаза-ар? — сдвинул брови комиссар.

      — Это я.

      — Интере-есно. А кто тако-ой Данте Ньетто?

      — Это я, — повторил Данте как попугай. Лицо его будто заледенело.

      — То есть как та-ак? — комиссар потёр виски пальцами.

      — Это потому что нас много, — Данте метнул на него взгляд исподлобья. — Представьте, живёт человек на свете, и все думают, будто он это он, а на самом деле в нём кто-то иной. Вот вы смотритесь в зеркало, комиссар, и что там видите?

      — Себя коне-ечно.

      — А я не вижу себя. Я вообще ничего не вижу или вижу себя и не себя одновременно, — Данте обвёл присутствующих пустым взором. — Лучшее, что вы можете сделать, комиссар, — убить меня прямо сейчас. И меня, и Салазара… Убить, всех убить, только не трогайте её. Не надо трогать Эстеллу, иначе я убью вас, — и Данте нервно дёрнулся.

      Комиссар Ласерда потряс головой, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

      — Я ни черта не по-онял, — сказал он. — Вы что-о надо мно-ой издеваетесь?

      — А вы кто?

      — Что значит кто-о я? — разозлился комиссар, долбанув рукой по столу, и Сильвио с Рене быстро сменили одинаково тупые физиономии на одинаково испуганные. — Я главный комисса-ар жандармерии!

      — А у вас над затылком баранья голова, — добил Данте.

      — Что-о-о?

      — Вы упрямы, тупы и не видите дальше своего носа, точно как баран. А ещё у вас противный голос, и он меня раздражает, поэтому мне хочется вас задушить, — Данте рассмеялся как-то надрывно. — А эти двое, — он указал на Рене и Сильвио, — однажды будут гореть в огне. Их дни сочтены, коса смерти висит над ними. Когда этот город укроют страх и дым погребальных костров, земля сама очистит себя от лишних. Они будут лежать на смертном одре и никто не придёт к ним на помощь, — голос Данте сделался низким, чарующим, как голос настоящего мага-предсказателя. Когти его удлинились больше и засияли серебром.

      — Да он бредит! — Рене сварливо выпятил губы. — Он же ведь бесноватый, вы чо не видите? В Жёлтый дом его!

      — Ну-у это су-удьи будут реша-ать, — заключил комиссар, — где ему бы-ыть в башне или в Жёлтом до-оме. Моё дело — преступле-ение раскрыть. Жа-аль, что смертная ка-азнь по велению вице-короля оста-алась лишь для государственных престу-упников и богохульников. Я бы все-ех убивал. Даже за кражу хле-еба на виселицу без разгово-оров, чтоб неповадно бы-ыло.

      — Жаль, что тебе не приходилось и не придётся голодать, — раскосые глаза Данте окончательно почернели и ввалились, отчего лицо сделалось ещё более неземным. А голос зазвучал грубо и хрипло. — Если бы ты подыхал с голоду, комиссаришка, и утащил бы у какого-нибудь богача несколько монет, чтобы купить кусок хлеба, я бы первый отправил тебя на виселицу!

      — Конво-ой! — выкрикнул комиссар. — В ка-амеру его, пока я не открутил ему башку-у!

      Явились стражники и, надев на Данте кандалы, потащили его к двери. Вырываясь из лап мучителей, Данте поднял глаза к потолку — там на цепи болталась безобразная кованая люстра.

      — Я бы на твоём месте, комиссар, переставил стол в другой угол, — выплюнул юноша напоследок. — А то до завтра не доживёшь.

      — Уведите это чудище во-он, Христа ра-ади! — взвыл комиссар.

      Дверь за Данте и конвоирами захлопнулась. Комиссар Ласерда, переведя дух, стал записывать показания Сильвио, Рене и Кьяры Кассерас, но и пары минут не прошло, как люстра над его головой покачнулась. Цепь переломилась, и люстра (шмяк!) с размаху брякнулась на комиссара. По физиономии его потекла кровь, и он откинулся на спинку кресла. У Сильвио, Рене и Кьяры Кассерас челюсти так и отвисли.

      — Ха! — выпалила Клариса (Эстелла уже и забыла о её существовании). — Опять я его недооценила. Колдовство на расстоянии — это сильно!

      Эстелла сглотнула.

      — А… эээ… а комиссар остался жив? — спросила она робко.

      — Как бы не так! Похоронили через два дня.

      Потрясённая Эстелла вперилась в Книгу — та быстро-быстро листала страницы. «Год 1798», — прочла девушка дату.

      Вновь открытая страница перенесла её и Кларису в мрачное подземелье, освещаемое только свечкой. Эстелла узнала тюремную камеру.

      Данте лежал на полу, на соломе, лицом вниз. Чёрная одежда, смоляные волосы, запутанные до нельзя, на ногах — кандалы. Сияющим когтем он чертил на полу какие-то узоры или буквы. Так продолжалось долго. Изредка он, вглядываясь в каменные стены, что-то шептал. Иногда вскрикивал, обнимая себя руками:

      — Хватит… Уйди… Уйди! Умереть… я хочу умереть…

      — Я ничего не поняла, — от такого зрелища у Эстеллы ум за разум зашёл, а голос сорвался во всхлипы. — Год уже девяносто восьмой? Тогда почему Данте ещё в тюрьме?

      — Успокойся, — вздохнула Клариса. — Это долгая история, я не стала тебе показывать всё подряд, и, видимо, правильно сделала. Суть от этого не меняется. Данте вынесли приговор — десять лет тюрьмы.

      Эстелла вскрикнула, едва не упав с дивана.

      — Значит, всё это время Данте был в башне? И, получается, он ещё там?

      — Нет, Данте провёл в башне два года, — и Клариса перевернула страницу Книги Прошлого.

      Данте всё находился в камере. Прижавшись к одной из стен, он буравил её когтями, будто хотел залезть на неё или разобрать по камешкам. Заскрипели многочисленные засовы на двери. Вошли два стражника. Грубо схватив Данте, они вывернули ему руки и поволокли юношу за собой. Данте не вырывался — он был измучен до предела.

      У Эстеллы грудь разрывалась от ужаса и слёз — таким Данте она видела впервые. Он не был так сломлен даже накануне собственной казни. В глазах того Данте горели огонь, любовь, ненависть и желание доказать всем, что он не боится ни бога, ни чёрта. Новый же Данте напоминал мертвеца. Он еле шевелился и не издал никаких звуков, ни когда его проволокли по тёмному коридору подземелья, ни когда втолкнули в комнату, ярко освещённую факелами.

      Здесь располагалось множество скамей, занятых людьми. Перед ними находилась трибуна, где стоял человек в серой мантии Судейского Трибунала. Рядом был и падре Антонио, и ещё неизвестный Эстелле симпатичный мужчина с усиками. Данте толкнули на деревянную скамью напротив трибуны и зрителей, которые едва пальцами в него не тыкали.

      Судья начал зачитывать длиннющий свиток, монотонно бубня себе под нос. Заняла эта процедура около сорока минут. За всё время Данте ни разу не шелохнулся. Как каменное изваяние он сидел на скамье, противопоставленный толпе, и слегка щурил глаза — отвык от яркого света.

      Сквозь кучу терминов Эстелла разобрала суть происходящего. Человек в мантии, главный судья, зачитывал документ о новом приговоре. С Данте сняли обвинение в убийстве Фелиппе Кассераса, убедившись, что он себя оговорил. Вынося предыдущий приговор — десять лет заключения в башне — судьи не проверили информации, ссылаясь на признание самого Данте. Правда открылась через два года, когда шум подняла Руфина. Она пошла к падре Антонио и уговорила его помочь. Сопоставив даты, судьи поняли, что у Данте алиби, ведь он, будучи тяжело раненным на Пласа де Пьедрас, не мог никого убить на противоположном конце города, в Баррьо де Грана.

      Среди слушателей Эстелла увидела Кьяру Кассерас. С каждой фразой судьи лицо её искажалось — и вовсе не ненавистью, а откровенным страхом.

      Так Данте оправдали в убийстве, а за причинение вреда Сильвио он наказание отбыл, поэтому судья велел выпустить его на свободу.

      — Это ужасно, — пролепетала шокированная Эстелла. Если бы она только знала! Если бы знала раньше! — А что, убийцу так и не нашли? — спросила она у Кларисы.

      — Нашли, — скривила губы та. — Он, точнее она, теперь сидит в одной из башен. Фелиппе Кассераса убила его дочь, Кьяра Кассерас. Именно поэтому она так старательно обвиняла всех подряд. Но когда Данте оправдали, она пустилась в бега, чем себя и выдала. Поймали её спустя два месяца на границе. Она во всём созналась. Она следила за отцом, видела как он заволок тебя в уборную, а когда ты выбежала, она вошла туда. Он был жив, и она его добила.

      — Меня это не удивляет. Уж очень неприятная особа! — скрипнула зубами Эстелла. — Мерзавка! Убила родного отца, а свалила всё на других, даже глазом не моргнула. Как она меня оскорбляла и обвиняла в убийстве, вовек этого не забуду. Гадина какая! Хотела бы я плюнуть ей в физиономию за то, что она сделала со мной и с Данте!

      — Кьяра Кассерас сказала, что отец её насиловал с двенадцати лет, — задумчиво молвила Клариса. — Поэтому она его и убила.

      — Но она была не вправе обвинять невинных людей! А Данте? — переключилась Эстелла. — Что с ним было потом, ты знаешь, Клариса?

      — После оправдания он вернулся в «Лас Бестиас».

      У Эстеллы вырвался вздох облегчения. Клариса потыкала в календарь на первой странице Книги. Найдя новую дату — год 1799, нажала на неё.

      Данте сидел на бревне у маленького домика, где на заборе сушились сапоги. По двору важно ходили индюки, гуси, куры и утки. Данте молча рассматривал какую-то травинку, белые облака кружились над головой. Поблизости нервно бегал Клементе.

      — Не могу поверить! — негодовал он, размахивая руками как мельница. — Лус совсем распоясалась! Знаешь, что она мне заявила? Дескать, не собирается она тратить свою жизнь на воспитание моей дочери. Представь себе, я дал ей кров, семью, возможность быть матерью, а ей хоть бы что! Да это предел мечтаний каждой женщины — воспитывать ребёнка! А она мне выдала, якобы Адела ей не дочь и она следить за ней не обязана. А кто обязан? Я?! Она вообще мне не нужна, я хотел мальчика! Это Пия во всём виновата!

      Данте молчал, как воды в рот набрал.

      — По-твоему Лус нормально себя ведёт? — не утихал Клементе. — Она должна мне руки целовать за то, что я даю ей шанс прожить жизнь благовоспитанной женщины. Ну чего ты молчишь, Данте? Я с тобой разговариваю или с пнём?! — он остановился напротив Данте, скрестив на груди руки.

      — Ты считаешь, что весь мир обязан любить твою дочь? — тихо спросил Данте.

      — Да об этом любая женщина мечтает! Дети — это их предназначение. Так положено!

      Данте грубо хмыкнул.

      — Не вынуждай меня говорить тебе гадости, Клем. Не хочется думать, что у моего брата совсем нет мозгов. Если ты не уймёшься, Лус от тебя сбежит. Она была проституткой, а ты ей про предназначение втираешь. Она не обязана любить твою дочь. Тем более такую, как Адела. Этому исчадию всего три года, а она уже заслуживает хорошей порки. Но никто не заставлял тебя заводить детей. И никто не заставлял тебя убивать Пию. Выбор у тебя был.

      В эту секунду из домика выбежала маленькая девочка в ситцевом платье в горох и с двумя светло-русыми косичками. Эстелла аж вздрогнула — девчонка была копией Пии. С воплями она носилась по округе, падала на землю, вскакивала, кричала, не умолкая ни на секунду.

      — Адела, заткнись! — гаркнул Клем. Данте промолчал, но было заметно, что визг его бесит.

      Адела никого не слушала. Сначала она извалялась в песке. Потом залезла в будку к дворовой собаке и ткнула ей в морду палкой. Собака, щёлкнув пастью, громко залаяла, отгоняя от себя девчонку. Адела, смеясь, отбежала. На лай из окна выглянула Каролина.

      — Следи за ребёнком, в конце концов! — велела она Клему. — Ты хочешь, чтобы собака ей руку отгрызла?

      — И поделом будет, — зловеще произнёс Данте. — Нечего лезть к собаке!

      — Да как ты можешь такое говорить, это же ребёнок?! — возопила Каролина. — Господь тебя покарает!

      — Детей надо воспитывать, а за издевательства над животными наказывать, — процедил Данте.

      — Клем, смотри за дочерью, скоро её придётся защищать не только от животных, но и от собственного дяди! У меня тесто убежало! — спохватилась Каролина. — Это вы во всём виноваты, Бог вас накажет! — и скрылась в недрах дома.

      Но увещевания на Аделу не действовали. Она залезла в лужу, с небывалой для такой маленькой девочки агрессией вытолкав оттуда поросят, и извозилась в грязи с ног до головы. Клем рубил дрова, не обращая внимания на дочь.

      — Оставь животных в покое! — прикрикнул Данте, когда Адела пнула самого крошечного поросёнка, и тот, визжа, удрал в кусты.

      — Они все твари! — тоненько заявила Адела, показывая Данте язык, и с криком: «А-а-а-а-а!», умчалась за дом.

      — Да отстань ты от неё, — вздохнул Клементе. — Пусть растёт как сорняк, она вся в свою мамашу.

      Данте смотрел в горизонт. Он был в бешенстве, но промолчал, когда Адела врезалась в его ноги и упала носом в траву. Промолчал он, и когда девчонка села в корыто с водой прямо в платье. Но терпение Данте резко закончилось, когда неуправляемая Адела сначала вырвала у кота клок шерсти, а после схватила за шею индюшку и с какой-то маниакальной злостью стала её душить. Птица только крылья растопыривала, не в силах вырваться, и почти уже отдала концы, но тут Данте встал. Молча подошёл к девочке и отвесил ей смачный шлепок.

      — А ну отпусти птицу, маленькая дрянь!

      Адела уронила индюшку.

      — Ещё раз обидишь хоть одно животное, пеняй на себя! — предупредил Данте. — Я тебе не отец и не бабушка, и даже не тётя Лус. Я изобью тебя хворостиной! — обняв перепуганную индюшку, Данте стал гладить её по перьям.

      И тут Адела плюхнулась на землю и завыла. На крик из дома выскочила Каролина, руки у неё были по локоть в муке.

      — Что у вас тут опять?

      — Хочу индю-ю-юшку! — заорала девчонка, размазывая сопли и тыча в Данте пальцем. — Он отобра-а-ал!

      — Данте, зачем ты отобрал у неё индюшку, отдай ей, — упрекнула Каролина.

      — Чтобы она её задушила? — сев на бревно, Данте стал отпаивать птицу водой.

      — Но это ребёнок! Она просто играет!

      — А это животное, и ему больно, — не сдавался Данте. — Выродили потенциальную убийцу, теперь воспитывайте!

      — Чего ты несёшь? Как ты смеешь так говорить о ребёнке? — подбоченилась Каролина.

      — Если это чудовище ещё раз обидит хоть одно животное, я оторву ей руки. Она должна знать, что животных обижать нельзя!

      — Столько визга из-за какой-то индюшки! Да как тебе не стыдно?

      — Нет, мне не стыдно! Это вам должно быть стыдно! Она идёт по стопам своей матери, та тоже убивала моих животных. И я ещё не забыл, как эта малолетняя дрянь на прошлой неделе хотела отрубить голову коту. Я ей пальцы вырву, клянусь!

      — Это я тебе язык вырву! Это ребёнок, она не понимает! Она так мир познаёт! — вопила Каролина, трясясь от злости.

      — Всё она понимает и делает это специально. Ненавижу вас всех! — выплюнул Данте. — Как я хочу остаться один на этой земле! — и он ушёл прочь, унеся индюшку с собой.

      — Ну и характер! — не смолчала Клариса. — Какой он всё-таки злой.

      — Данте не злой. Всё правильно он сделал! — в Эстелле вдруг проснулась прежняя безбашенная девочка, что была готова до хрипоты отстаивать свои принципы, отказываясь надевать платье с перьями. — Я бы сделала также. Нельзя обижать животных, а эта девочка чуть не убила индюшку. Детям надо объяснять что хорошо, а что плохо!

      — Я смотрю, вы два сапога пара! — хмыкнула Клариса.

      Эстелла промолчала, снова уставившись в Книгу, но про себя подумала: сердце её не зря выбрало Данте. Они — одно целое. Клариса листала даты в календаре.

      — Так Данте сейчас в «Лас Бестиас»? — с надеждой спросила Эстелла.

      — Нет, — Клариса нажала ногтем на очередную дату — 15 октября 1799. — Смотри.

      Каролина ходила туда-сюда по гостиной.

      — Очевидно, что Данте безумен, — сказала она. — Он ненавидит даже собственную племянницу. Да она маленький невинный ангелочек! Нет-нет, мы не можем позволить, чтобы он оставался здесь. Все соседи его боятся. Он опасен для общества. Он может сделать что угодно, а у нас ребёнок в доме. А вдруг он убьёт Аделу?

      — Мама, вы городите вздор! — отмахнулся Клементе. — Данте никого не убьёт.

      — Знаешь, Клем, а я думаю, мама наша права, — Гаспар взглянул на сына с грустью. — Данте далеко не ангел. Он всегда был жестокий, а сейчас стал ещё хуже. Но что делать, я ума не приложу.

      — А я знаю! — провозгласила Каролина. — Наш сосед, дон Эмилиано, совсем впал в безумие, и его дочь Ильда на днях отвезла его в Жёлтый дом. Это просто — достаточно согласия родственников.

      — Чего? — вытаращился Клем. — Да у дона Эмилиано маразм, он же старше, чем столетний дуб!

      — Проблема не в возрасте, сынок. Безумие не лечится, таких людей надо изолировать, — Каролина, похоже, не шутила, и дело принимало серьёзный оборот. — Жёлтый дом — единственный выход. Только так можно спасти нашу семью от монстра, который вселился в Данте. Однажды он что-нибудь натворит: или дом подожжёт, или убьёт всех нас.

      — Но… но… — пробормотал шокированный Клем. — Так нельзя! Данте не безумный! Он просто немного запутался. Отец, скажите ей!

      — Нет, Клем, в этот раз я согласен с твоей матерью, — покачал головой Гаспар. — Данте болен, и это очевидно. Иногда он спокоен и кажется безобидным, но это до поры, до времени.

      Все втроём вышли во двор.

      — Адела! Адела, ты где? — в поисках внучки Каролина завернула за угол дома.

      Девчонка, стоя под яблоней, пихала в рот червяка. Ворча, Каролина увела её в дом. Данте в этот момент сидел верхом на заборе. Рядом с ним раскинулся огромный куст белых роз. Задумчиво он рассматривал нежные бутоны и не заметил, что Клементе и Гаспар следят за ним. Увлечён Данте был необычным занятием: он водил пальцем по лепесткам, и розы от его прикосновений окрашивались в алый цвет. Когда все цветы покраснели, Данте очнулся, ощутив на себе взгляды.

      — Чего вы так смотрите? Я же говорил, что я маг, — пояснил он и, спрыгнув с забора, ушёл в дом.

      — Мы бессильны в этом случае, — тихо сказал Гаспар. — Твоя мать права, Клем. В Жёлтом доме, возможно, смогут ему помочь.

      Картинка в Книге Прошлого сменилась. Эстелла зажала рот руками, наблюдая как пятеро мужчин в жёлтых плащах запихнули связанного Данте в повозку с решётками. В глазах его мелькнула боль дикого зверя, угодившего в капкан, когда он взглянул на Гаспара, Клема и Каролину, что стояли рядом.

      — Так будет лучше, — Каролина не выглядела печальной, скорее наоборот — на лице её читалось облегчение, смешанное с затаённой радостью, будто она избавилась от очень тяжёлого груза. — Я молилась, и Господь указал мне путь. Место умалишённых в Жёлтом доме, они не должны мучить нормальных людей.

      — Мы будем его навещать, — поддакивал ей Гаспар.

      А насупленный Клементе молчал.

      Книга вновь зашелестела страницами, и Эстелла увидела пятиэтажный дом жёлтого цвета. Выстроенный кольцом, он напоминал низкую башню. Снаружи он был обнесён глухим забором с частоколом по верху. Внутри располагалась лестница, от которой ответвлялись узкие коридорчики. По ним перемещались санитары и няньки — мужчины и женщины, одетые во всё жёлтое. По обеим сторонам каждого коридора находились двери в палаты.

      Данте сидел в пустой комнате со стенами из грубого камня. На шею его был надет железный ошейник, от которого тянулась длинная цепь, приделанная к крючку в полу. Такие же цепи держали руки и ноги юноши. Все стены и пол в комнате были изрисованы — Данте рисовал на них углём. Рисовал одно и то же: деревья, реку, лошадь, птицу и девушку с длинными волосами, в которой Эстелла узнала себя.

      — Я не могу на это смотреть, Клариса! — девушка спрятала лицо в ладонях. — Всё, хватит! У меня больше нет сил. Просто скажи мне, где он сейчас. Неужели в Жёлтом доме?

      — Нет, в доме для умалишённых Данте провёл год, а потом исчез. Бесследно. Необъяснимым образом. Я думаю, он сбежал оттуда, но как именно — не представляю. Сбежать из Жёлтого дома нереально, их там держат на цепи, ты видела. Если только с помощью магии… Но чтобы колдовать, он должен был остаться в здравом рассудке, что сомнительно. Не знаю, как он оттуда выбрался и где его искать. Уже почти год о нём ни слуху, ни духу, — с этими словами Клариса захлопнула Книгу Прошлого. Та вмиг уменьшилась и превратилась в обычный старинный фолиант, обтянутый змеиной кожей.

      — Я пойду, Клариса, мне надо домой, — сдавленно промолвила Эстелла, поднимаясь на ноги.

      — Ты уверена, что тебя не надо провожать? — Клариса вгляделась в бледное, как у утопленницы, лицо девушки.

      — Уверена. Я сяду в экипаж и доеду, — выговорила Эстелла таким тоном, будто у неё отнимался язык. — Если ты узнаешь, где искать Данте, сообщи мне.

      — Хорошо, тогда возьми это, — Клариса протянула Эстелле круглый золотой медальончик. — Это артефакт для обратной связи. Если я тебе понадоблюсь, открой медальон и позови меня. У меня есть такой же, — Клариса продемонстрировала Эстелле медальон-близнец, что висел на её шее. — Я услышу тебя и приду.

      Кивнув, Эстелла проглотила слёзы. Она пихнула медальон в сумочку, и Клариса проводила её до двери. Как только Эстелла вышла на улицу, дом за её спиной исчез. Теперь на его месте находилось поле, поросшее травой.

      Кусая зубами костяшки пальцев, Эстелла еле-еле добрела до дороги. Ужасы, что показала Книга Прошлого, вихрями крутились в её мозгу.

      — Как же так? За что? Данте… Данте… что ты наделал? — шептала она, давясь слезами. — Зачем? Это я во всем виновата… Где мне теперь тебя искать? Отзовись, мой Данте, прошу тебя… — она поцеловала обручальное кольцо — то сверкнуло и сделалось тёплым. Магия его была жива. Это внушало надежду на благополучный исход.

      Поймав экипаж, Эстелла доехала до замка Рейес. Дверь ей открыла взбешённая Чола, с порога выпалив:

      — Сеньора, ваш мерзкий лис прокусил мне палец до крови, теперь я наверняка умру от чумы!

      Игнорируя въедливую метиску, Эстелла отправилась вверх по лестнице. Чола пошла следом.

      — А ещё, сеньора…

      — Чола, отвали! — оборвала Эстелла, и горничная замолкла.

      Эстелла мечтала остаться одна, принять ванну, лечь в кровать и выплакать своё горе. Но и тут ждало её разочарование. Открыв дверь в спальню, она чуть не взвыла от злости: в кресле, обитом розовым жаккардом, восседал Маурисио Рейес.