У озера

Два года назад от меня ушла моя Иришка. Я любил ее долго и безответно в школе, потом – в институте, пережил ее неудачный брак и пару романов. А потом… Потом она вдруг внезапно согласилась жить со мной.
– Нет-нет, никакого штампа! – безапелляционно заявила она. – Чувства, они ведь не регистрируются, правда?
Мне очень хотелось подарить ей сказку: шикарное свадебное платье, поездку в лимузине, колечко с нашей монограммой. Но нет – так нет, я не стал с ней спорить.
Буквально через пару недель Ирина сообщила, что ждет ребенка. Сказать, что я был шокирован, – значит, ничего не сказать. Я отчаянно мечтал стать отцом, но перенесенный в студенческие годы вирусный гепатит сделал мою мечту весьма призрачной. Врач уверил меня, что медицина сейчас творит чудеса и со временем я обязательно буду иметь детей, но… Но вот именно сейчас моя жена забеременеть от меня никак не могла!
Это был удар ниже пояса, но я решил молчать. Мне не хотелось скандалить с беременной женщиной и выглядеть идиотом в глазах наших общих знакомых.
Напротив, я был к ней очень внимателен – помогал по дому, водил на прогулки, а на выходные мы уезжали на родительскую дачу. Она стояла прямо у озера, берег которого очень напоминал известную картину Васнецова «Аленушка»: валуны, сосны, кувшинки, прозрачная гладь воды, стрекозы и водомерки…
Мы любили бродить вдоль берега в любую погоду, кататься на лодке и просто сидеть на мостках, свесив ноги в прохладную воду. Мы оба делали вид, что все хорошо, но это было не так. Я никак не мог примириться с мыслью, что Иришка меня обманула, и не знал, что нас ждет в будущем. Мне очень хотелось с ней объясниться, но я все откладывал и откладывал наш разговор.
Наконец, жену увезли в роддом, и утром мне сообщили, что у меня родилась девочка. Мне звонили с поздравлениями родители, друзья и коллеги, и я вяло принимал их.
В день выписки я с огромным букетом роз стоял в вестибюле и ждал, когда Ирина с дочкой спустятся. Тут же нервно мерили шагами помещение еще парочка счастливых отцов.
Наконец, вышла Ира, а вслед за ней медсестричка вынесла ребенка, завернутого в одеяльце, перевязанное розовой ленточкой. Я сделал к ней шаг, но один из тех двух мужчин, что ждали вместе со мной в вестибюле, опередил меня и сжал мою Иришку в объятиях.
Встретившись с ней глазами, я все понял.
Она прошла мимо меня с другим мужчиной, уже державшим их общего ребенка на руках, тихо пробормотав, не поднимая глаз: «Прости».
Любимых женщин не ненавидят, чтобы они ни сделали, их всегда прощают. Иначе это никакая не любовь. Я простил. Но боль и множество «почему» и «зачем» остались. И я никак не мог найти на них ответа.
Я продолжал ездить в выходные на дачу у озера: мне нравилось смотреть на воду, наблюдать за дачниками, которые все лето напролет с удовольствием плескались в озере, и рыбаками, которые упорно, часами пытались поймать хитрую рыбу, которая никак не хотела попадаться к ним на крючок.
Сидя на берегу, я каждый раз искал глазами юную маму с дочуркой лет пяти: они всегда приходили вдвоем утром на озеро и оставались часов до пяти. Олеся (так звали девочку) обожала купаться и, несмотря на запреты матери, лезла даже в холодную воду. Плавать она не умела, поэтому мама каждый раз перед купанием надевала ей на руки надувные подушечки, а на пояс – плавательный круг.
А как она была на меня похожа! Такие же медные волосы и веснушки. Любопытная, ловкая и очень симпатичная. Я даже на минуту представил, как мы идем втроем по улице, и все прохожие оборачиваются и говорят что-то типа: «И повезло же папаше с дочкой!»…
…В тот день (был уже конец августа, и в озере купались только самые отчаянные) Олеся с мамой, как обычно, пришли на берег и устроились на мостках. Женщина легла загорать, а девочка возилась рядом – то зачерпнет ведерком воды из озера, то за кувшинкой потянется, то пытается стрекозу поймать. А потом… Потом она, забыв, что на ней нет круга, прыгнула с мостков в воду…
Ее мама, задремав под солнышком, не сразу включилась в ситуацию, ну а мне, имевшему когда-то разряд по плаванию, потребовались секунды, чтобы прыгнуть вслед за Олесей.
Слава богу, она успела лишь очень испугаться и нахлебаться воды. Я растер ее полотенцем и, завернув в пляжное покрывало, понес на руках до дачи. Мать девочки, Марина, семенила рядом, то начиная плакать, то успокаиваясь.
Мы дошли до их скромного домика, который Марина сняла для себя и дочки на лето, и я остался на чай. За разговорами пролетел вечер, и уходить совсем не хотелось.
Марина воспитывала Олесю одна, и все в ее жизни было совсем не просто. Я попросил разрешения навестить их в городе, и мы стали часто встречаться. Гуляли втроем, ходили в музеи и кино. Время от времени я забирал девочку из детского сада, и воспитатели, улыбаясь, говорили Олесе: «А что же твой папа раньше за тобой никогда не приходил?».
Спустя несколько месяцев я уже не мог представить, как раньше жил без моих девчонок, и наконец-то стал забывать эти девять с «хвостиком» месяцев, прожитые мною с Ириной, – такой когда-то любимой и желанной. Как же любовь слепа!
Новый год я тоже справлял с Мариной и Олесей. Пробило полночь, и моя доченька, как я уже стал ласково ее про себя называть, вдруг сказала: «Папа, а давай, ты будешь жениться на маме!».
Марина покраснела и хотела одернуть ее, но я накрыл своей ладонью ее ладонь, пальцы которой нервно выстукивали по столу дробь, и ответил Олесе: «Давай!». Глаза Марины мгновенно наполнились слезами, и она благодарно кивнула мне.