Утопив обыденность в каскадах серпантина

         Утопив обыденность в каскадах серпантина

Православие близко русскому человеку, так как в нем всегда после поста приходит праздник, да еще какой праздник, тот самый настоящий, когда забываются все невзгоды и души людей сливаются в одном радостном счастливом порыве. Это как песня, которая сама собой прорывается помимо воли, помимо рассудка. Это как танец, когда ноги сами бросаются в пляс безудержно, неукротимо.
Главным российским праздником считалось Рождество с последующей Святочной неделей и встречей Нового года. Нигде праздник не являлся столь естественным и природным, как в деревенской глуши. Вот как его описывает Н.Г. Гарин-Михайловский в самарской глубинке: «Задолго до Рождества в школе начинались оживленные толки о предстоящей елке. Этою елкою бредили все без исключения дети деревни. Быть на елке – это было такое их право, против которого не смели протестовать самые грубые, поглощенные прозой жизни родители. Как бы ни был беден, а в чем-нибудь да принесет заплаканного пузана в новой ситцевой рубашонке, торчащей во все стороны. Станет на пол такой пузан, воткнет палец в нос и смотрит на громадную, всю залитую огнями елку… Но вот начинается с таким нетерпением ожидаемая раздача подарков и лакомств. Ученикам – бумага, карандаши, дешевые книжки и шапка орехов с пряниками, другим – ситца на рубаху, кушак и тоже пряников с орехами. С елки каждому по выбору срывается что-нибудь по желанию. И, боже мой, сколько волнения, сколько страху, не промахнуться и выбрать что-нибудь получше! Но самое главное происходило на третий день, когда елка отдавалась ребятишкам на разграбление. Детей выстраивали в две шеренги, и - по команде - между ними падала елка. Каждый спешил сорвать, что мог. Нередко радость кончалась горькими слезами трехлетнего неудачника, не успевшего ничего взять. Но горе такого скоро проходило, так как из кладовых ему с избытком наверстывали упущенное».
Николай Георгиевич на протяжении трех лет, с 1883 по 1885 год пытался вести хозяйство по-новому в собственном имении Гундоровка. Здесь он хотел слиться с народной жизнью, вывести крестьян из нищеты, дать им свет знаний. Во многом благотворительность связывалась со Святочной неделей: «На первый день праздника, после церкви, мы с женой отправлялись на деревню и развозили скромные подарки: кому – чай и сахар, кому – ярлык на муку, кому - на дрова, кому – крупы, кому – говядины. Вечером елку посещали ряженые парни, молодые бабы, девушки – все, нарядившись, как могли, являлись погрызть орехов, поплясать и попеть. Костюмы незамысловатые: девушки в одежде братьев, братья в сестриных сарафанах, неизбежный медведь, мочальная борода, комедия волжских разбойников. На другой день обед бабам и обед на Новый год мужикам. Бабам со сладостями, мужикам с водкой…»
Темными длинными вечерами в Святочную неделю молодежь собиралась в избах и при свете лучины пугала друг друга ужасными рождественскими историями. Мистика, страх всегда сопутствовали этому празднику. Леденящие душу повествования записал в конце XIX века крестьянин Самарской губернии историк Федор Яковлев: «Не особенно далеко от нас находится гора Сваха. Это название она получила так: однажды была свадьба, и было уже совсем поздно, когда гости придумали новое развлечение: они решили с горы прокатиться. Это происходило зимой. Когда, накатавшись вдоволь, поехали обратно, но так разогнали лошадей под гору, что одна сваха вылетела из саней. В общей свалке этого не заметили, и сваха замерзла. С тех пор гора и получила это название. Иногда сельчане нет-нет да и слышат там женский голос: «Помогите, холодно, замерзаю…»
Народ ежится, садится теснее друг к другу и под завывания холодного северо-западного ветра за окошком слушает уже другую историю: «Ехал однажды барин вечером через рощу и видит, что невдалеке от дороги стоят две свечи. Барин говорит: «Что это такое? Сходи-ка, посмотри!» Но ямщик знал, что это такое, а именно: место нечисто, и говорит: «Нет, барин, не могу. Это место нечисто, а если подойти к нему, то провалишься сквозь землю». Тогда барин предложил сто рублей. Но ямщик не пошел. Барин рассердился и говорит: «Ну, как знаешь, я сам пойду». Слез и пошел, и что же? Как он только подошел, так и провалился сквозь землю. А свечи с тех пор там больше не горят».
Особо щекотал нервы рассказ «Гордеев дол»: «Этот дол находится версты за две от нашего села, и о нем сохранилось предание. Он весь окружен горами, покрытыми лесами, и раньше здесь проходила дорога в наш уездный город Б. Давным-давно в этих лесах жили разбойники, они грабили всех проезжих, никого не щадили. Однажды они напали на богатого купца Гордея и избили его. Жена его похоронила и в честь мужа поставила большой железный крест на самой верхушке, так что он виден отовсюду. Много лет спустя один мужик пошел в дол и там его по какой-то причине задержали. Чтобы скорее попасть домой, он пошел не дорогой, а горами, как раз через Гордеев дол. К нему он подошел часов в двенадцать, и вокруг он слышит, что кто-то стонет, плачет, зовет на помощь. Мужик бросился на крики. Идет, идет, а никого, и все поднимается вверх на гору. Вдруг уже совсем близко от него возник крест, а около него видны какие-то белые существа. Тогда сообразил, что это стоны и крики умерших и что это они и сидят. Мужик бросился бежать без оглядки и вдруг слышит, что вслед кричат: «Ага, догадался! А то бы не быть тебе в живых». (ГАСО,Ф.558,оп.1,д.248,с.1). Мужик без памяти прибежал домой и, прохворав некоторое время, умер». Слушатели молча расходились за полночь. Идя домой, они боялись каждого куста, любого шороха. Зима вьюжила, заметая дороги, засыпая снегом дома. В такие минуты человек ощущал свою слабость перед всесилием природы, в нем просыпались древние языческие глубинные корни.
Язычество стучалось также и в каждую дверь городских квартир губернской Самары, где целую рождественскую неделю царили восхитительные таинственные традиции. Горожане на время забывали о трудностях повседневной жизни и становились наивными веселыми детьми. К празднованию Рождества и Нового года готовились заранее, каждый по-своему, проявляя находчивость, остроумие, фантазию. Торжество объединяло всех: и губернатора, и приказчика, и полицейского, и торговца с Троицкого рынка.
Декабрь считался удачной порой для предпринимателей. Газеты пестрили рекламой: «Лучшие подарки к Новому году!», «Все для новогоднего стола!», «Рождество без шампанского от Воронцова-Дашкова просто невозможно!». Новогодние подарки продавались во всех магазинах, да и сами магазины превращались в чудесные Дворцы, украшенные гирляндами разноцветных лампочек, флажками, искусственными цветами, в витринах стояли новогодние елки и большие, почти в человеческий рост, веселые Деды Морозы, сделанные из папье-маше или фарфора. Елочные украшения в огромном количестве производились на местных заводах, но наиболее искушенные горожане покупали столичные «штучки». Санкт-Петербургские наборы стоили от 5 до 100 рублей и включали в себя свечи, флаги, обезьянок, фейерверк, бусы, хлопушки, бразильских птичек, бабочек, дождь, блестящие шары.
Особенно тщательно самарцы выбирали рождественские и новогодние подарки для своих близких. Владельцы ювелирных магазинов ликовали: ведь за месяц они продавали золотых колец, различных бус, заколок, запонок, фермуаров, портсигаров, инкрустированных драгоценными камнями, больше чем за весь год. Дворянские оружейные коллекции пополнялись под Новый год ружьями льежской мануфактуры «Зауэр и сын». Торговал оружием А. Гинц на Панской. Его приказчики бегали по всему городу с предложением новых образцов охотничьих ружей и револьверов. Купец Шанин все на той же Панской удачливо торговал фотоаппаратами, граммофонами, волшебными фонарями-биоскопами. Любили самарцы дарить друг другу под Новый год гарцких и тирольских канареек, говорящих серых и зеленых попугаев, золотых рыбок. Все эти живые диковинки проворотливые предприниматели везли из-за границы специально к Рождеству.
Предновогодние дни считались золотой порой также для самарских портных и модельеров. Каждая горожанка стремилась заказать к Рождеству новое платье или костюм, чтобы удивить своим нарядом знакомых. Модными бальными платьями из шифона и газа торговала фирма «Братья Пиннекер». Дорогие меха к рождественским морозам покупали в «Торговом доме П.В. Щетинкина» на углу Соборной и Предтеченской. Праздничные наряды для детей, костюмы сказочных героев, маски приобретали в магазине «Детское приданое», что находился на углу Дворянской и Алексеевской площади.
Городские власти выделяли средства из бюджета для праздничного украшения города. На центральных площадях и улицах ставились общественные елки, заливались дорожки Струковского сада, Лишина сквера для массового катания на коньках. Рядом с домом Журавлева на Дворянской улице, близ Алексеевской, возводился специальный павильон, реклама которого гласила: «Катание происходит по образцу столичных скетинг-ринг и под руководством приглашенного из Лондона всемирного чемпиона, профессора по катанию на роликовых коньках А. Диксон. С 7 вечера до 12 ночи. Вход для взрослых 30 копеек, для детей и учащихся 20 коп. Во время катания играет оркестр Измаильского полка».
К Рождеству в каждом самарском доме стояла нарядная зеленая елка, украшенная зачастую конфетами и заморскими фруктами, в печи запекался гусь с яблоками, в погребах дожидалось своего часа шампанское. На праздничный стол не скупился никто: покупали специальные астраханские балыки, багряную икру, тамбовские окорока. Для того чтобы никто не оказался обделенным во время праздника, все наемные работники получали специальную рождественскую премию от своих хозяев. В газете «Волжское слово» от 15 декабря 1911 г. читаем: «Чиновники и канцелярские служащие получили вчера праздничную награду – месячный оклад жалованья. Служащим в губернском акцизном управлении назначена рождественская награда в полуторамесячный оклад». А вот о том, как проходили подобные награждения, писала «Самарская газета» 25 декабря 1902 г.: «Мы ждали наградных… В жизни маленького конторского человека – это огромное событие. У каждого из нас были недочеты в жизни, вечно неудовлетворенная цепкая нужда, которая, как острые иглы, залезала во все швы нашего существования… И ныне мы ждали награды. Их начали раздавать накануне самого праздника. Наш старый бухгалтер любил эти торжественные моменты, когда людям, как на паперти, раздавались нищенские куски…
Гаврилов! Вам ныне выписано пятнадцать. Конечно, вам можно было бы выписать больше, но управляющий не совсем доволен вашим поведением…
А я чего сделал? – бурчит Гаврилов.
Чего? Да вы два дня пьянствовали недавно…»
Во время праздника важнейшим ритуалом считались поздравления. Так в газете «Волжское слово» от 31 декабря 1911 г. напечатано следующее объявление: «Самарский губернатор Тайный Советник Николай Васильевич Протасьев извещает, что поздравления с Новым годом он примет по окончании молебна в Кафедральном соборе. Желающие принести взаимные поздравления, по примеру прошлых лет, приглашаются в зал Коммерческого собрания 1 января в 13.00». Все старались принести друг другу поздравления. Общества, созданные по профессиональному признаку, специально арендовывали помещения для встречи и обмена подарками. Так, правление Общества взаимного вспоможения приказчиков в Самаре извещало через «Самарскую газету» от 25 декабря 1902 г., что для взаимного поздравления с праздником Рождества Христова и Новым годом, по примеру прежних лет, назначен съезд в помещении правления на Дворянской улице в доме Панькина. Начало в 12 часов дня.
Если бы в те времена любого самарца спросили: – а с каких времен начинается в городе традиция пышного празднования Рождества Христова и Нового года, - в ответ вряд ли бы мы услышали о специальных указах Петра I. Каждый вспомнил бы судьбоносную дату 1851 год, с приходом которого уездный город, как Золушка, нашедшая хрустальный башмачок, превратился в столицу губернии. Празднование по этому поводу были действительно грандиозным – с фейерверками, банкетами, с разбрасыванием серебряных монет для нищих, с приездом петербургских именитых гостей.
О том, как Самара встречала 1851 год, рассказывает Л.П. Шелгунова: «Открытие губернии (в доме И.И. Макке на Казанской) осталось у меня в памяти связанным с сенатором Переверзевым, который после обеда в Дворянском собрании спустился с крыльца и, сев в снег, крикнул: «Пошел!». Никакая умная речь на торжественном обеде, никакие гениальные мысли не доставили бы ему такой популярности, как это последнее обстоятельство. Он сразу стал своим,близким человеком всем уездным чиновникам. К открытию губернии приехал губернатор Волховский с добродушнейшей в мире женщиной – женой и с молоденькой дочкой. Конечно, лесной ревизор, штабс-капитан, живущий только на свое скромное жалованье, и жена его остались бы совсем незамеченными, но восемнадцатилетняя живая дама, которая могла выйти на эстраду и сыграть концерт Мендельсона, и лесной ревизор, который тоже мог выйти на эстраду и сыграть концерт на кларнете, не могли остаться незамеченными, и потому местная аристократия искала их знакомства».
Что же в те времена представлял из себя бомонд Самары? Дадим слово А.П. Беляеву: «Что касается общества, или так называемой интеллигенции, то я должен сказать, что Самара того времени могла гордиться им, так много было в нем прекрасного. Тут не было ни сплетен, столь обыкновенных в уездных городах, ни враждебных отношений, ни зависти, ни пересудов; все жили мирно, веселились в простоте сердца, не пытались представлять из себя дурных копий с губернских или столичных, а на самом же деле все же французских оригиналов, но жили самостоятельной жизнью истинно образованных людей».
Для того чтобы праздник состоялся и из простой официальной даты в календаре превратился в настоящее жизнеутверждающее торжество, он должен произрастать среди людей, готовых вырваться из обыденности и хоть на минуту разорвать замкнутый круг серых будней. Самарцы с удовольствием восприняли традицию отмечать Рождество по-столичному. С традиционным губернаторским балом соперничал торжественный ужин у предводителя дворянства, что традиционно проходил в здании Дворянского собрания на Казанской. Старался не отставать здесь и Городской голова, и Председатель губернской земской управы. Популярностью пользовалась Новогодняя ассамблея у судебного следователя Я.Л. Тейтеля, продолжавшая в 80-90-е годы славные старые традиции. Сам хозяин, остроумный и проницательный человек, оставил яркие зарисовки самарских типажей, многие из которых являлись его гостями и приятелями: «Помню, как один раз судился бродяга, бежавший из Сибири. Владимир Иванович (Анненков в течение 18 лет Председатель Самарского окружного суда), забывая, что он председательствует, будучи большим знатоком Сибири, вступил с подсудимым в пререкания, доказывая последнему, что если бы он бежал по другой дороге, ему удобнее было бы выбраться из Сибири… Подсудимый сказал: «Ваше превосходительство, мне еще много придется бегать в жизни, я воспользуюсь вашими указаниями… Объединяющим центром на этих вечерах был сначала В.И. Анненков, а затем, гораздо позднее, Николай Георгиевич Гарин-Михайловский … Все в нем было обаятельно: внешняя красота гармонировала с внутренней… Во всем у него был широкий размах и как метеор пролетел он над землей… Засеяв 40 десятин маком, любовался, как он цветет, но собрать не умел… В конце концов имение его было продано с молотка».
На рождественских балах любили пошутить и рассказать какую-нибудь любопытную историю из реальной жизни. На острый язычок попадал и врач Португалов, ходивший по улицам с хирургической повязкой на лице для защиты от микробов, миллионер А.Н. Шихобалов – мол, прекрасно обставил в своем особняке на Панской 20 огромных комнат, никого из домашних туда не пускает и сам живет в темной каморке с видом во двор. Журналист А. Пешков женился на гимназистке Кате Волжиной, и ее родители в возмущении: зачем им такой родственник «Хламида» (Иегудиил Хламида – псевдоним А.М. Горького в Самаре).
Весело отмечая Рождество, городская элита не забывала и о страждущих, превращая Святки в неделю благотворительности. На все общественные празднования и рождественские концерты заранее продавались билеты. Вырученные средства шли в фонд неимущих. Приведем лишь несколько примеров за 1911 год. 30 декабря распорядительная комиссия по устройству вечеров в пользу недостаточных студентов университета и слушательниц высших учебных заведений просит всех студентов и курсисток принять посильное участие в устройстве вечеров вообще и распродаже билетов. 26 декабря председательница Общества попечения о бедных и Мариинского приюта детей воинов, погибших за Россию (созданного с благословения Императрицы Марии Федоровны), Анна Васильевна Протасьева, жена губернатора, проводила в пользу детей-сирот танцевальный вечер-бал с беспроигрышной лотереей в гостинице братьев Ивановых. 30 декабря правление Самарского отдела «Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям» объявило о благотворительном вечере с танцами и различными играми, включая «удочку» и «жетэ» в помещении Самарского гарнизонного собрания на Дворянской, 112. 27 декабря совет старшин Самарского Коммерческого собрания организовал елку для детей с подарками. Вход – 1 рубль. 31 декабря это же общество провело Новый год с ужином. Билет стоил 2 рубля. Все вырученные средства шли в помощь бедным. Газеты с удовольствием публиковали объявления о частных пожертвованиях. Читаем «Волжское слово» от 17 декабря все того же 1911 года: «Попечитель 5-6 смешанного приходского училища С.И. Костерин пожертвовал на елку для учеников этого училища 150 рублей. Купец Л.С. Аржанов пожертвовал в пользу неимущих Самары 1000 рублей. А.Ф. фон Вакано в своем доме на Набережной против пристани «Самолет» на каждое Рождество собирал бедных детей и дарил им на новое платье и обувь. Обычно готовилось до тысячи комплектов на разный возраст.
27 декабря в яхт-клубе прошел благотворительный костюмированный «ситцевый бал» с призами за оригинальные костюмы. Первый приз получила госпожа Шумова за костюм маркизы, второе место заняла госпожа Лебер за костюм куколки. А вот в зале Коммерческого собрания на маскараде первую премию составила бриллиантовая брошь с рубинами, вторую – золотые часы с эмалью. Мужчин ждал серебряный сервиз для ликера и портсигар. На протяжении многих лет проводила благотворительный базар потомственная дворянка Надежда Васильевна Батюшкова. Она отличалась большой выдумкой, и неслучайно однажды во время беспроигрышной лотереи главными призами оказались лошадь и ослик. Вот уж удивились победители.
В каждой гимназии, училищах, церковноприходских школах проходили свои елки. «Самарская газета» в 1902 году писала: «К предстоящей рождественской елке в Федоровской церковно-приходской школе на средства одного прихожанина куплены и розданы беднейшим ученикам: пальто, кожаные сапоги и рубашки». 26 декабря 1911 года состоялась елка в приходском училище № 17 в Новом Оренбурге. Присутствовало 150 человек. Председатель городской училищной комиссии А.А. Смирнов привез детям граммофон и волшебный фонарь, сладости. Раздавались куски материи на рубашки».
Самарские гимназисты задолго готовились к торжественному балу, разучивали номера для участия в концертах. Бал проводился обычно объединенно с женской гимназией, и мальчики ощущали себя галантными кавалерами. Юные красавицы пленяли их сердца. Старожилы вспоминают, что особым спросом пользовались красавчики. Остальные менее удачливые гимназисты для устранения конкурентов придумывали хохмочки: добавляли пурген в чай, а то заранее заваривали винные пробки, и этот «чаек» подмешивали конкуренту в напиток. От этого жертва не умирала, но неожиданно во время танцев несчастный хватался за живот и вылетал из зала.
Во время рождественских каникул молодежь собиралась группами и ходила к домам самарских богачей, где исполняла жалостливые рождественские песни. В награду певцы получали тульские пряники, сушки, антоновские яблоки, кулебяку, иногда им подносили штоф. Обойдя несколько домов, гимназисты еле передвигались и пели все жалостливее и жалостливее. Вот типичная самарская рождественская песня:
С песней и плачем гуляет метель,
Мягкую путникам стелет постель…
Есть разгуляться где матушке ей,
В диком просторе привольных степей!
Носятся грозные вихри, поют, -
Снега сугробы, как горы растут.
Вправо и влево – не видно ни зги:
Чу! Из хаоса звучит: «Помоги!» -
Крики о помощи, полные слез…
Это в степи заблудился обоз…
Лошади стали, не в силах идти,
Дрогнут и падают, сбившись с пути…
 
Далее очень долго и натуралистично идет описание человеческих страданий, замерзающих ямщиков, но песня-то праздничная, и в конце концов ожидает счастливый исход:
Сон или явь! По равнине к обозу
В светлой одежде, с младенцем в руках
Краше созданья кудесницы-грезы, -
С ясной улыбкой любви на устах
Тихо идет Богоматерь, кругом
Степь заливая небесным огнем…
«Радуйтесь! Радуйтесь!» – степь оглашалась
Криком волшебным, - «Родился Христос!».
Стихла метель, и спасен был обоз.
 
Надо отметить, что в рождественскую неделю священники читали лекции по христианству. Авторитетным проповедником считался И.Г. Пиксанов, который выступал от братства Святого Алексия. Как когда-то предки плясали у ракитового куста, взявшись за руки, так самарцы устремлялись к главной новогодней елке, что стояла на Соборной площади. Начинались неистовые танцы, стреляли друг в друга из хлопушек, кидались бенгальскими огнями, подчас от этого загорались шапки, шубы, катались на площади с искусственных горок, причем ухари делали это стоя, успевая во время скатывания выпить целую бутылку водки прямо из горлышка. Поклонание Бахусу шло повсеместно. Хулиганы-горчишники чутко прислушивались, где идет гулянка, и, как говорится падали «на хвост». К елке сбегались тысячи нищих и просили на бутылку, пьяные бабы скакали по сугробам и отчаянно орали песни. Тут же завязывались драки. Богатые купцы иногда бросали в толпу деньги, сладости и хихикали, наблюдая, как полупьяные люди рвут друг у друга добычу. На городскую елку привешивали к верхним веткам колбасу, горячительные напитки, тропические фрукты. Самарцы прыгали, пытаясь достать «Божий дар», некоторые ломали себе руки, ноги, но веселья от этого только прибавлялось. Приходили ловкие горчишники, делали пирамиду и снимали дары. Самый верхний старался все распихать по карманам и убежать, дабы не делиться с остальными. За ним неслась вся площадь. Беглеца ловили и кормили снегом. Так Самара встречала каждый Новый год, который кому-то нес процветание, а кому-то разорение.
1 января горожане приходили в себя от ночного буйства, опохмелялись и кряхтя бормотали хмурую мудрость: «Чем лучше было вчера, тем хуже будет сегодня». Эту же мысль выразил журналист Н. Северский в газете «Волжское слово»: «Как парафиновая свеча не есть солнце правды, как сусальное золото не есть подлинное золото, так точно блестящие одежды, в которые нарядилась сегодня обыденная жизнь, являются только красивыми формами, скрывающими за собой притаившуюся на несколько мгновений нищету… Елка! Куда девалась блестящая, горевшая радостным огнем елка? Ее убрали, как ненужную вещь».
Как видим, самарская журналистика умела положить ложку дегтя в бочку с медом. А мы же, в свою очередь, хотим отметить – насколько же была отлажена та самарская жизнь, продумана и выстроена, насколько целесообразно проводились даже праздники. При этом не забывали о бизнесе, помогали бедным и, как говорится, «отрывались от души». Интересно также сочетание Рождества и Нового года. Если торжество оказывалось духовным, общественным и в широком смысле православным, то второе пропитано язычеством и откровенной светскостью. Напомним уважаемому читателю, что украшение елки – это языческая традиция жертвоприношения, слегка видоизмененная цивилизацией, и тем не менее, украшая зеленое дерево конфетами и шарами, мы приносим дар языческим Богам. А новогодние балы-маскарады, когда маска позволяет разорвать путы светского этикета и привносит в жизнь таинственность и мистику… А новогодние гадания на кофейной гуще, на картах, на свече, а вызывание духов при помощи всевозможных ухищрений. Самарские девушки в новогоднюю ночь привораживали женихов таким образом. Из спичек строился колодец, который клался под подушку. Девица перед сном произносила такие слова: «Суженый-ряженый, приходи в мой колодец воды напиться». Ночью должен присниться жених. Говорят, одной приснился весь Измаильский полк, квартировавший в Самаре.
1 января 1917 года после бурной ночи проснулся самарский поэт П.В. Меркулов и написал в газете «Волжское слово» такие строки:
В плаще из пламени рыданий
В кровавом отблеске забот,
Тревог, волнений и страданий
Встает суровый Новый год.
 
Кто после этого скажет, что в нашей Самаре не было пророков.