А у нас в Коёне продолжение1

            
                Подарок
                (Прости, Господи, нам невежество наше)

          Баба вера живёт в нашей деревне в своём доме с внуч-кой Сашенькой. Давно уже живёт, девятый десяток ей в августе пошёл. Слаба Верунчик стала, и видит плохо. Верунчиком её товарки прозвали. Сашенька уже взрослая девушка, двадцать семь годков ей, она воспитатель в детском саду. Отца Шурочка не знала, а мать Людмила три года как померла.

Людмила была Верунчику племянницей, но родство они хорошо блюли. Вот и жили они, кто при ком не разберёшь: то ли Шурочка при Верунчике, то ли наоборот. Не важно это. Дружно они жили. У Бабушки и своя дочь была Катерина. Но и её Верунчик уже пережила. Пять лет, как схоронила она Катьку, шибко хворая была бабёнка, хворая, но грамотная, институт закончила, да ещё что-то там партийное.

       - Вот от грамоты они хвори и приключаются, -  так баба Вера рассуждает.
Вон наши бабульки деревенские полуграмотные девятый десяток уже многие разменяли, и ничего кряхтят, но коптят небо. У Катерины сын остался, родной внук Верунчика. А назвала мать его Вадькой. Тьфу ты! Ну что за имя, это тоже всё от большого ума.

 Вадька с отцом в городе живут, туда поездом долго добираться. Он к бабке своей не показывается. Они с отцом, как мать схоронили, так и запили, ну как же с горя. Долго пили, а потом вдруг образумились. Почему это произошло, Верунчик не знает, но после одного случая, примерно стала предполагать, что без Бога тут не обошлось. А Вадька как пить бросил, институт закончил, но жениться не торопился. А в церковь после материной кончины и вправду стал частенько захаживать.

Родни у парня мало было. Вот бабка да Шурочка и есть самые близкие люди. Тут  дни апрельские стояли. Пасха приближалась. Вадим рассуждал так:
      - Баба Вера старая, а старенькие все верующие. Приятно будет старому человеку к Великому празднику получить подарок – посылочку.

Собрал Вадя посылку, тяжёлая она получилась. Он уже работал, деньгами хорошими располагал. В магазинах выбирал, что повкуснее – деликатесы. И открытку в коробку вложил Пасхальную, сам на компьютере отпечатал. Вот сюрприз-то был. Извещение почтальонша поздно к вечеру принесла. Почта уже закрылась. Пришлось ждать до утра. Верунчик вся извелась:
 - Кто прислал, да что, да почему?

Даже ночь плохо спала. На следующий день Сашенька принесла синенький ящик из почты. Осторожно с волнением они его вскрывали. Как бы что не повредить. По пакетику, по баночке извлекали его содержимое. Саша читала название, объясняла бабушке, что это такое.

Та почти не видела подарков, но каждую баночку ощупала, понюхала, осталась довольна. Посылка тяжёлая, много потратился внучок. В магазине и у них теперь тоже круглый год бананами торгуют, но ведь не всё купишь, дорого. Медленно опустошали они содержимое посылки. Но всему когда-то конец приходит. И недели через три доедали они последнюю шоколадку. Верунчик заставила Шурочку письмо благодарственное в город написать. Кое-что сама продиктовала, а что-то Шурочка от себя приписала. Год они про этот подарок вспоминали. А следующей весной к Пасхе на тебе – опять посылочка. Понравилось Верунчику посылки получать от внука. Только никак не могла она в толк взять, почему обязательно к Божественному празднику идут посылки.

        - Лучше бы ко дню рождения прислал, – ворчала бабка, – то ли шибко верующим стал Вадим?

На третий год в марте Вадиму тридцать лет стукнуло. Баба вера давно уже вела специальную тетрадь, куда она записывала сведения в две графы. В одну дни рож-дения, в другую дни смерти родственников и знакомых. У большинства уже обе графы были заполнены. Да, многих пережила Верунчик. Раньше она записи сама частенько просматривала.

 А как стала плохо видеть, завела такой порядок. В начале каждого месяца доста-вала она свою тетрадку и заставляла Шурочку прочитать ей всех, кто в этот месяц народился или преставился. Старалась всё запомнить. Кого можно, по телефону поздравляла, кто помер, того поминала хоть конфеткой или блином. Я к тому, что про Вадькин день рождения баба Вера не могла забыть.

           После внуковых подарков не могла она в стороне остаться, не отблагодарить Вадима. Долго в тот день она в своём потайном запаснике рылась. Но нарыла целую тысячу. Для неё это большие деньги. Стали с Шурочкой адрес искать. В записях у Верунчика всё уже поистёрто было. Да и писала она уже, когда недовидела, цифру на цифре лепила, не разберёшь. Что тут делать. Но бабка старая была, но догадливая.

 Велела она Шурочке из кладовки ящик из-под посылки принести, с крышки адрес-то и списали. Сходила Сашенька на почту, сделала перевод. Недели две прошло. Звонок был Верунчику поздно вечером. Внук звонил. Молодой, а догадался, что надо бабку старую успокоить, что, мол,-  перевод получил, большое тебе спасибо. А ещё как бы промежду прочим спросил:
 – Вот ты, баба Вера, совсем не видишь? А что если почитать что-нибудь, тебе найдётся такой человек.

Бабка решила, что Вадим собрался ей письмо написать, обрадовалась. Она в трубку-то и кричит:
 – Найдётся, найдётся, а Шурка-то на что, она глазастая.

Дальше жизнь идёт, день за днём. Очередная Пасха приближается. Ну, тут уж Верунчик заранее ждать стала посылку-то. Загадывает, что на этот раз Вадим при-шлёт, чем её побалует? Несколько раз с Шурочкой разговор заводила об этом. Вадим про бабушку не забыл. Пришло извещение накануне праздника. Торопит внучку бабка:
 - Скорей беги на почту, а то у них день сегодня корот-кий, опоздаешь, закроются. Да сумку-то побольше возьми, а то ящик не влезет, нести будет несподручно. Вон мешок из-под сахара чистый совсем, его и возьми.

Послушалась Шурочка. С мешком да на почту подалась. Ждала её Верунчик. Сидела на диване и слушала, когда дверь хлопнет. И дождалась. Слышит, идёт Шурка, потом стоит, мнётся как-то. Бабка не видит, но слышит что-то тут не так:
 - Ты чего, Шурка, мнёшься, получила посылку? Давай её сюда, я уже и ножик приготовила, вскрывать будем.

Подаёт ей Шурка посылку-то, да что-то не то подаёт. Нет большого тяжёлого ящика, так, бандеролька какая-то.
 - Это что посылка? – удивляется Верунчик,- ты, что мне даёшь?
– Посылка, посылка, - бабушка, - распечатывай.

Ну, вскрыли они странную посылку, а там две шоколадки, ну это ладно, а ещё, ощупывает баба Вера:
 - Глянь-ка, какая-то книжка. Что же это такое? Книжка толстая, тяжёлая, на ощупь гладенькая.
 Взяла Шура книжку бережно в руки, погладила:
 - А это баба Новый Завет. Красиво сделана книга, подарочная. А вот на последней странице и цена написана карандашом, 300 рублей книжка-то стоит.
С бабкой чуть обморок не случился.

 – Ну, Вадька, совсем умом, что ли, рехнулся. За книжку такие деньги отдал. Да я за всю свою жизнь ни одной книжки не прочитала, - этим Верунчик всегда очень гордилась по темноте своей.

 – Я от него гостинца жду, а он книжки шлёт.
Сидела долго, надувшись, и молчала. А Шурочка себя виноватой чувствовала, что не то принесла с почты, что надо. Немного погодя, Верунчик отошла малость.
– Шурка, а что за книжка, про что она?
Шурочка, как могла, стала объяснять ей, что книжка про житие Христа и о том, как Он на подвиг ради людей пошёл.

  – Вот я говорила, что Вадька в религию ударился, так оно и есть, – буйствовала бабка, – я вот ему по телефо-ну, как он позвонит, всё скажу.

- Не делай этого баба Вера, обидишь Вадима, он от ду-ши подарок сделал, – уговаривала её Шурка.

          Догадливая бабка сразу смекнула, зачем её внук по телефону расспрашивал, сможет ли ей кто при надобности почитать. Не письмо он в виду имел, а книжку эту. Долго ходила Верунчик обиженная. Не по её это было разумению. Зачем книжки старому невидящему человеку дарить.

Через неделю примерно пришла к ней соседка Валентинушка. Стала ей Верунчик на внука жаловаться, что такую шутку с ней сотворил. А Валентинушка была помоложе, пограмотней. Так она Верунчику заявила, что и у неё такая книжка есть, ну, конечно не такая красивая и дорогая. Что она её частенько открывает, читает с любовью и интересом. Что это очень умная книжка и очень полезная.

Приутихла Верунчик, призадумалась. Но после этого больше на Вадьку вслух не ругалась. Вот какие дела бывают, и в 80 лет можно чему-то у молодых поучиться. А что  Верунчик про себя думала, Бог её знает, и он её простит за темноту её. Приставала она несколько раз к внучке, чтобы та почитала ей книжку эту подарочную. Да Шурочке всё некогда, на ней ведь всё хозяйство, дом и работа. Да, честно говоря, и сама Верунчик не очень настаивала, поздно уже книжки читать, на тот свет уже собираться пора. А что эта Пасха принесёт, Бог ведает, что там Вадим опять придумает, доживём, увидим.
               
               
               
                Кабы знать…

        Сидит Надежда за накрытым столом: волосы седые распущенные космами, сидит кулаком подпёрлась, причитает и в такт раскачивается. А рядом с ней сосед-ка Шура слезу смахивает, слушая подружку. Шура местная, деревенская, всю жизнь тут прожила. Надежда в нашей деревне дачу имеет, уже 25 годочков, вроде тоже как местная стала, все к ней попривыкли.

Вот год назад горе у неё приключилось: сын единственный помер, там в городе. Приехали они весной на дачу свою, а у самих глаза не просыхают от слёз. Смерть сына силь-но Надежду подкосила. Плохая она стала. Правда и годы своё берут. Нет уже той прежней бойкой, весёлой, деловой Надюхи, которой до всего было дело, которая всё про всех знала, всё ведала.

- Да, проходят годы, и смотрим мы на прошедшее как с вершины горы, видим всю картину прошлого перед со-бой и вздыхаем, потому что сами мы себе дорогу к сво-им бедам мостим, того не ведая. Кабы знать…- вздыха-ет несчастная женщина.
- Ты о чём, подруга?
- А вот послушай и рассуди права я или нет? - начинает свою исповедь Надежда Ивановна.

- Вот мы всегда в городе жили, тихо, мирно жили. Нет, захотелось жить ещё лучше, копейку лишнюю иметь, да ещё помоложе были, силушку имели. Мы же на пен-сии рано, по вредности. Купили мы эту домушку за ко-пейки. Сама знаешь, в каком она виде была. Но у моего Витька руки откуда надо растут, да и я у него в помощ-никах. Сколько сил мы в дом этот вложили: подливали, заменяли, обшивали, гараж и сарай построили. Да, ты сама знаешь про всё это, опалубку у вас брали, да и цемент занимали.

 Жизнь шла, мы менялись, запросы наши менялись, рынок менялся, я ведь всегда выращенным приторговывала. Чего мы тут не перепробовали. Местные, наверное, то не держали и не выращивали, что мы разводили. Начинали с птицы разной, потом свиньи, овечки, несколько лет корову держали. Вот только пчёл не развели, боится их мой Витёк. Потом всё больше в огород ударились. Тоже чего только мы тут не насадили, чего не выращивали. Я ведь из каждой морковки, из каждой укропинки умела деньги делать. Но ведь честно деньги зарабатывали, своим трудом.

 За счёт дачи этой мы в трудные девяностые годы безбедно прожили, когда пенсию по полгода не выплачивали. Ну и ладно, и спасибо этому дому, этому саду. Мы сами хорошо жили и Славику моему помогали. Они ведь тогда только становиться на ноги стали, внука нам народили. Они к нам сюда каждый выходной день приезжали. А мы им тут  баньку натопим, стол с разносолами накроем, пивца домашнего нальём. Эх, хорошо жили. Они нам в огороде помогали, а мы внучонка с двух лет сюда брать на лето стали, вот он на коровьем молоке и вырос под потолок.

             Но вот он поворот-то  в жизни нашей, я его отсюда хорошо теперь вижу, вижу, как мы на чёрную тропинку свернули. Славик с семьёй в однокомнатной квартире жили. Тесновато стало, сын растёт. Расши-ряться - деньги нужны. Заработать их всегда можно, если ум есть и руки умелые. Решил он рядом с нами построить дом, а потом продать его.  Строили  этот дом сами, отец помогал, да и я, чем могла, содействовала. Да, ещё брат мой Фёдор каждое лето у нас жил и в стройке помогал тоже. Три года строили дом и усадьбу, до ума доводили. А что, дом неплохой вышел. Только зазря мы это всё затеяли. Не ведали мы, что дело это благое приведёт нас к чёрному дню. Радовались они, когда свою баньку в первый раз затопили, когда клуб-нику со своих грядок собрали.

          Но недолгим счастье то было. Так уж вышло: сноха новую работу нашла, стала хорошие деньги по-лучать, Славик тоже удачно устроился, начальника большого возил, шофёрил. Деньги у них хорошие появились, а вот времени свободного мало стало, чтобы  к нам сюда ездить. Стал их интерес к деревенским радостям ослабевать. Вроде и дом новый им уже не нужен. Приедут за лето пару раз картошку обработать, да копать её и всё. Вскоре и квартиру свою однокомнатную поменяли на большую.

 Всё у них хорошо было. Да и машина своя у Славика была, та с прицепом, ты помнишь. Мы на ней картошку возили. По деревне лучше и не надо. Но он то теперь в городе, ему прицеп этот ни к чему. Ему иномарка понадобилась. Я ведь тоже всю жизнь за рулём, ты же знаешь. Я его понимала, поддержала.

 Мне бы ему отсоветовать, да кабы знать! -   Надежда наливает стаканчик вина, опрокидывает его, долго держит его в руках, тупо на него смотрит, потом ставит и продолжает:
- Приятная часть воспоминаний окончилась, теперь к больному перехожу месту.

           Решил Славик дом свой продать и машину ста-рую тоже, наскрести на иномарку. Покупателей быстро не найдёшь, да ещё, чтобы цену дали. А ему шибко приспичило. А мне не жалко. Раскошелилась я и дала ему денег, сколько его дом стоит. Пусть покупает себе машину, а я домик-то его, не торопясь, продам. Не ду-мала я, что денег ему дала на смертушку. Сынок долго не тянул, купил себе машину, какую хотел. Ездит по городу не нарадуется. Эх! Весной это случилось.

Пробка была большая на дороге, и в этой пробке Славик с каким-то воротилой столкнулся. Вообще-то не сильно, так задел слегка, но, видно, перепугался. А сердце у него слабоватое было. А тот мужик выскочил из своей машины, да на сыночка набросился с кулаками. А кого бил-то! Врачи говорят, что он уже мёртвый был, от сердца скончался. Стресс у него, видно, такой получился. Вот мы и осиротели…
           Думала ли я, что так оно выйдет. Работали, старались, всё чего-то нужно было, деньги зарабатывали. А вон оно что вышло!
           Вот и смотри да думай. Не начни он эту дачу строить, не продай я её, не купи он эту машину проклятую – всё было бы по-другому…

        Вот и выходит, что сами мы себе дорогу к этому чёрному дню мостили, старались, торопились. Кабы знать всё наперёд, я бы здесь и свой-то дом покупать не стала. И ничего этого не случилось бы. Эх, живём, сами творим, не ведая, что. Но  я и свой дом продам. Уже и покупателей я нашла. А на что он мне теперь. Теперь всё вроде бы есть, а жить не хочется. Славик молодой из этой жизни ушёл, а нам старикам для чего жить? –

            Надежда встаёт из-за стола, выходит на крыльцо. Шура молча топает вслед за ней. Перед глазами новый дом, что сынок построил. Теперь там чужие люди живут. Каждое брёвнышко сыночек обтёсывал и укладывал, каждую досочку прибивал.
         Слёзы бегут у Надежды из глаз ручьём. Она к ним теперь уже привыкла. Крестит она этот родной и чужой теперь дом. Скоро она отсюда уедет насовсем и больше его не увидит. В доме этом её память и её печаль. И будет он долго ещё стоять на земле этой. И чужие люди будут в нём жить, и ничего они не будут знать о тех, кто его построил, кто был тут недолго счастлив и, может, через этот дом с жизнью расстался.
- Эх! Кабы знать,- опять восклицает Надежда…


  P.S. Надежды теперь уже нет, а дом сгорел, дурак пьянй поджёг его.