Сраженье с тенью

С ней я абсолютно другой человек. С тобой я маленький и глупый, связан по рукам и ногам, всего боюсь, что тебя убьют, на меня аккуратно уронят кирпич, денег нет, я лежу без движения. А там под ногами у меня горит земля, она какая-то террористка ИГИЛ, а я её постоянно спасаю, просто Господь Бог на ножках.
Да, я выбрал другую судьбу, другую жизнь. «Я быть хотел заглавной буквой»… Долго не мог сказать тебе, впрочем, говорил, мысленно, ты кричала, плакала во сне, год крыла четырехэтажным, даже задумала самоубийство. Я так и не решился. Я просто ушел не простившись, чтобы ты не догадалась,  говорил тебе «Привет, привет», страстно целовал. Но при этом я давно проживал другую жизнь. Жили мы в Европе, города меняли как перчатки. Я стал сущей бестией, негодяем, кровь людская стекала по рукам. Люди волновали меня мало, только деньги, слава, красная дорожка, лимузины. А ты звала, звала меня домой в нашу петербуржскую коммуналку, на нашу кухню, и мне самому хотелось туда, в этот мирный, спокойный город, покурить, поболтать с соседом-алкашом, когда ты уже спишь.
Меня назначили послом России в Гватемале. Супругу я взял с собой. Нет добра и зла. Есть точка пустоты за гранью всего.
Ты листал газету, я накрывала на стол. «Выборам президента в Гватемале предшествовал затяжной политический кризис, в том числе отставка и арест бывшего президента страны Отто Перса Молины, обвиненного во взяточничестве и мошенничестве. Все последние месяцы страна балансировала на грани политического и социального хаоса. Движение «Гватемала молится» мобилизовало более 700 евангельских церквей для непрерывной молитвы и поста. Сорок дней церкви молились за мирное решение кризиса. Каждую субботу по утрам в центральном столичном парке проводились молитвенные собрания.»
«Джимми строил мне глазки, а ещё евангелист», - я растягивала слова, нежно припадая к твоему уху. «Я рад твоему успеху. Презик из него будет неслабый. А страна мне уже надоела. Так, за три дня. Ни воров, ни коррупции. Что мы здесь будем делать? «Надо становиться на путь праведный. Молитвой и постом. Молитвой и постом». «Я хочу вернуться к жене, она до сих пор не знает, где я. Этот поддельный паспорт я подарю тебе на память. Когда ты арканила меня, ты ничего не спросила, не спросила, как поп спрашивает при венчании, не обещался ли другой, я бы подумал, я бы думал долго, я бы думал вечность, мы с супругой уже бы родили детей, вырастили их, встретили на свет внучат и умерли. И вот после этого я бы ответил тебе отказом. Я ненавижу лгать. Ты заставила меня это делать».
Джимми очень остроумен, он комик по первой профессии. Я попал в скверное положение. Я слушал его и уронил бокал. Уронил оттого, что не слушал, я думал о тебе, как бредешь ты по утрам в консерваторию, сердце твоё вздрагивает на перекрёстках, то там, то там я ловил тебя и дарил цветы, и ты помнишь, ты не можешь не помнить, не можешь не вспоминать, твоя верность гнетет еще больше, лучше бы ты изменила, лучше бы ты нашла кого-то лучше меня, но это невозможно, это знаю я, и знаешь ты, ты сделала меня, ты сделала мне имя, ты любишь свои произведения, и ругаешься так, сгоряча, невсерьез.
«Джимми – моя последняя любовь, ты меня не слушаешь, он хочет сделать официальное заявление, он хочет жениться на русской, это может способствовать»…
Я в твоей постели, солнце Санкт-Петербурга, я не верю, что проснулся, ощупываю тебя, себя, медленно встаю, одеваюсь, иду на кухню, я не верю, что почва снова у меня под ногами, я снова безработный гениальный музыкант, оттого злой, курю нервно, в форточку, улыбаюсь, руки мои чисты, и я не изменял, не изменял, не изменял тебе…
Я продержался неделю, поддельный паспорт хранил в кармане новой полосатой рубашки. Проститься снова не смог, крикнул на бегу, болеет мама, скоро приеду…
Я решил ограбить Ватикан. Непрозрачная банковская система осложняла положение. Тем интереснее мне было. Итак, официальное название банка звучало «Istituto per le Opere di Religione». Я попил чай с понтификом, через четыре дня очистил банк до копейки и стал главой итальянской мафии.
«Накропал тут музыки». «Ты — умничка, ты — умничка». Время текло неспешно. Тревожила меня одна мысль, как сказать тебе, что у меня 6 миллиардов долларов и где я их взял, панибратства с Папой Римским и открытый грабеж ты бы не потерпела. Я купил тебе зимние сапоги, себе ботинки и замкнулся, как только мог замкнуться. Это всё равно был крах. Я мог все и ничего не мог. Еще мне нужна была королева, а ты ненавидела публичные мероприятия.
Цедрела, дальбергия (розовое дерево), кипарис, акажу (красное дерево) и кампешевое дерево, дающее ценный краситель… Тропики добивали меня климатом, но я вновь выбрался сюда, чтобы шептать: цедрела, дальбергия. Лианы зацепляли ноги, руки, плечи, так когда-то держала меня ты. Эпифиты — смешные приросшие корзиночки, орхедеи — царицы цветов. Я не мог не привезти тебя сюда, это твой воздух, воздух блаженства. В посольстве пыль на столе, стопки неразобранных бумаг. Общаться с Джимми не было никакого желания, с прошлой пассией тоже. Но это было необходимо, человек я по натуре ответственный, ряд вопросов ждал разрешения.
Вечером мы вышли в свет, ты всё время хромала и сморкалась, но мне абсолютно было наплевать на это. Я знал твоё обаяние наизусть. Я более не интересовал Джимми вообще, он гарцевал перед тобой всеми испанскими глаголами и наречиями. Я не мог вставить слово. Разрешилось всё достаточно быстро. В плохом макияже, с выцветшими глазами, эта «игилка» подошла к Вам, кинула небрежно пару фраз, а потом плеснула кофе тебе на платье. «Perd;neme. Perd;neme», — запричитала она, как девочка.