По банановым республикам без охраны Никарагуа

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
НИКАРАГУА (ЛЕОН)
 
      Никарагуа была первой страной Центральной Америки, куда мы, обеспокоенные  вылезшими из еще теплого трупа Советского Союза «центробежными силами» и сопровождавшими эти самые силы стотысячными демонстрациями начала девяностых, прилетели в октябре 1992 года всей семьей. Помню, какое изумление вызвали  у нас ползающие по ветвям гигантской сейбы у гостиничного бассейна разноцветные guacamaya, и наполовину заполненный водой унитаз в нашем номере. Ни того, ни  другого нам еще видеть не доводилось. Ну, попугаи-то, ясен пень, в нашем климате не водятся, но вот уровень воды в унитазе, по моим прежним понятиям, свидетельствовал о его засорении. Вызванные для ремонта гигиенического сооружения служители отеля, тем не менее, только головами покачали, увидев причину вызова. О чем они говорили,  удаляясь от нашего номера, я рассказывать не буду. 
     Дальше - больше. Прогулка по улице возле аэропорта вообще вызвала у меня тихий ужас и сожаление о принятом решении - поработать подальше от начавшего набухать в России нарыва дикого капитализма. Такой грязи, какую я увидел в близлежащей лавчонке, торговавшей, в том числе и продуктами, я не видел даже в кочегарке родной войсковой части, где мне довелось как-то нести наряд. И жирный, потный, вонючий продавец в драной майке, продавший нам с дочкой три банана и долго потом слюнявивший сдачу, стопроцентно соответствовал внутреннему декору своего заведения. Я,  в конце концов, попросил его оставить эти засаленные бумажки себе, чего он, по всей  видимости, изначально и добивался. В общем, когда мы отбыли из послесоветской  Никарагуа в проамериканский Гондурас, нам сразу полегчало.
     Сейчас нам с женой нужно было ненадолго съездить в Никарагуа, чтобы продлить  наши заграничные паспорта. Консульский отдел Посольства России в Манагуа был  уполномочен решать эти вопросы, в том числе и для граждан, проживающих в Сальвадоре и Гондурасе. Кроме того, наши хорошие знакомые, недавно уехавшие из Гондураса и жившие сейчас в Леоне, давно звали нас посетить этот город, оплот всех никарагуанских революций последних двух столетий. 
     Мы пересекли границу в Сомотийо, передав оформление всех документов и на нас, и на машину, одному из шустрых «tramitadores» (оформителей), всегда поджидающих  туристов на любом пограничном переходе в этих краях. Можно, конечно, и самим было потолкаться по очередям к окошкам и поискать в окрестностях офицеров для таможенного досмотра машины, но, зная, как все тут устроено, что-то не очень хотелось лезть со своим уставом в чужой монастырь. А так, всего лишь за двадцать долларов хлопец в час-полтора выправил нам все, что нужно было для проезда по территории  страны, и мы с удовольствием оставили грязный поселок продолжать жить своей жизнью. 
     Шоссе по ту сторону шлагбаума сразу напомнило, кто помогал Никарагуа в прошедшей войне. Даже за те несколько лет, что мы не были здесь, правительство не удосужилось хоть чем-то засыпать зияющие через каждые сто метров воронки. В  Гондурасе мне временами казалось, что беднее, чем в трущобах бедных пригородов Тегусигальпы, жить невозможно. Оказалось, очень даже возможно. Хижины из веток,  продуваемые всеми ветрами и орошаемые всеми дождями, пылились там и сям возле дороги. Почти перед каждой из них стоял целый выводок чумазых, мал-мала меньше, ребятишек, босоногих и зачастую (для экономии, видимо) вообще без нижнего белья.  Они, бедолажки, оставляли свои нехитрые игры и заботы, выстраивались в шеренгу, как африканские суррикаты в дозоре, и провожали нас взглядом, в котором было  столько неизбывной тоски, что она вполне могла бы перевесить на весах Страшного Суда все показушное самодовольство остальной части процветающего человечества. Они не бежали за машиной, прося чего-нибудь, как профессионально просят, скажем, цыгане в любой стране мира, да и вообще даже не пытались двинуться с места. Они просто смотрели нам вслед, как смотрит на уходящую навсегда в море корму с чадящей в небо трубой, опоздавший к  отплытию корабля эмигрант. Тоскуй, не тоскуй – их корабль ушел. Тяжко.
     Дорога начала выправляться ближе к Чинандеге – хлопковому и тростниковому центру страны. Стали попадаться аккуратные, свежеокрашенные домики с цветами в палисадниках, а в самой Чинандеге возле какой-то крупной перерабатывающей фабрики даже были побелены высаженные вдоль трассы деревья. Видимо, возрождающийся после подписания мирных соглашений между сандинистами и их противниками бизнес стал облагораживать прилегающие территории. Первый, после пламенного команданте Даниэля Ортеги, всенародно избранный президент – сеньора Виолетта Барриос Чаморро – как могла, пыталась вытащить страну из повальной разрухи, оставшейся после 10 лет братоубийственной войны. Советский Союз уже благополучно пустил по ветру свой потенциал и ничем не помогал бывшему верному идеологическому союзнику. От поставок восьмидесятых годов в Никарагуа остались только «калаши», свободно  продаваемые на черном рынке по 50 долларов за штуку, да нелегально эмигрировавшие из России на зерновозах воробьи. Воробей вообще живучая птица, вот и здесь  наши чирикалки тоже неплохо приспособились к непривычному климату, пополнив  ряды местной фауны. 
     Обогнув Чинандегу и вулкан Сан-Кристобаль, продолжаем путь по явно улучшившемуся полотну шоссе. Возле развилки на Телику, издали разглядев орлиным взором иностранные номера, нас останавливает плохо вмещающийся в униформу полицейский. Начинается извечный спектакль с бесконечным разглядыванием всех страниц паспорта по вертикали и диагонали, коварными вопросами и прочими наводками на добровольные пожертвования. Стараюсь быть дружелюбным и с готовностью отвечаю на все вопросы скучающего блюстителя дорожного порядка. После последних отчаянных исследований на предмет присутствия в машине аварийного треугольника и аптечки полицай обреченно спрашивает хоть сигарет. К сожалению, мы не курим, а то бы я с удовольствием подарил хоть целый блок расстроенному попрошайке!
     Вокруг дороги уже давно нет ни одного невозделанного участка, да это и не удивительно. Исключительно плодородная вулканическая почва запада страны позволяет местным крестьянам собирать неплохие урожаи без особых дополнительных капиталовложений в удобрения. Правда, вулканы частенько гневаются, и всю эту часть страны вплоть до Коста-Рики постоянно трясет и засыпает пеплом, но ведь пепел-то и есть залог успеха сельского хозяйства страны! Так что, как говорится в здешних краях, кто не рискует – тот не пьет ром! Вот и наш знакомый Ханс-Йорг, черноволосый красавчик из Саара, решил после окончания университета приехать сюда с семьей по программе немецкого Технического Агентства - помогать местным сельскохозяйственным кооперативам обустраивать свои угодья. Они с его женой Эрлиндой и маленькой дочкой снимают дом в историческом центре города, где-то неподалеку от Успенского Собора. 
     Однако вот и Леон. Построенный испанским конкистадором Франсиско де Кордова (это в его честь названа никарагуанская валюта) практически в одно время с гватемальской Антигуа, город тоже был столицей новой провинции и тоже не раз разрушался близлежащими вулканами. Единственным зданием, которое выдержало все  природные  катаклизмы, как раз и является искомый нами кафедральный собор. Стены его настолько толсты и прочны, что во время войн между сандинистами и армией диктатора Анастасио Сомосы (пристреленного, кстати, местным последователем Каракозова именно в Леоне) воюющие стороны не раз водружали тяжелые орудия прямо на кафедральную крышу. Собор выдержал все. И выстоял, на радость нам, ищущим дом своих знакомых, до этого самого дня!
     Дом Ханса-Йорга стоит действительно в двух кварталах от собора, на второй авениде Пониенте. Все дома в этом районе скрыты за глухими неприступными стенами, скрывающими от посторонних глаз жизнь их обитателей. Похожие дома можно найти и в наших бывших мусульманских республиках, особенно в центрах, называемых почти везде Старым Городом. То ли испанцам в Андалусии настолько приглянулось внутридворовое обустройство их арабских предшественников, то ли вообще в средневековой Европе это было эталоном строительства, но такие дома встречаются во всех странах Центральной Америки, кроме Белиза. Он испанцам был изначально неинтересен из-за отсутствия золота и серебра, а коралловый риф в те времена не представлял из себя никакой практической ценности. 
     Аскетичность глухих внешних стен компенсируется райскими садами, иногда даже с небольшими фонтанчиками, внутри обширных дворов. Единственное отличием от  своих андалузских прародителей является отсутствие внутреннего балкона по всему периметру двора, позволяющего сохранять тень под ним в любое время дня. Двор наших друзей напоминал скорее ласточкину колонию под стрехой колхозной риги. Над  первым этажом были налеплены новые гнезда причудливых форм и разных размеров, лестницы заворачивались винтом, исчезая за новой стеной, а кое-где неиссякаемая  фантазия архитектора оставляла открытое пространство, предназначенное для неторопливых ночных бесед или для дневной сушки белья. В общем, это был не просто дом, а целый заколдованный город из экранизированной сказки про Аладдина и волшебную  лампу. Вдоволь налюбовавшись его причудливой архитектурой, мы оставили дочку  Эрлинды заботам служанки, а сами пошли погулять по городу, пока Ханс-Йорг не  вернулся с работы. 
     Леон изначально был расположен на ровной местности, хоть и перестраивался несколько раз из-за недружелюбного вмешательства сил природы. Так что здесь есть  все, что отличает типичный испанский город колониальной эпохи: прямые, как будто  нарезанные прямоугольными ломтями, кварталы, обязательный собор со сквериком, гордо именуемым центральным парком, и рынком, по совместительству являющимся самым главным социо-культурным центром поселения. После получаса прогулки по этим дивным, но порядком уже надоевшим своим однообразием, местам мы дружно повернули домой. 
     Через час прибыл с работы долгожданный хозяин и предложил, пока еще было светло, съездить искупаться на океан, благо до него отсюда было не более 20 километров. Мы все, кроме малышки, сели в его роскошный «Паджеро» и отправились знакомиться с побережьем. К сожалению, был прилив, отягощаемый сильным ветром, волны с грохотом набегали на песчаный берег, и вопрос с купанием как-то сразу отпал сам собой. Однако не уезжать же просто так! Мы сели за столик прибрежного кафе прямо на пляже так, что до  нас даже долетали солоноватые брызги, и заказали жареную рыбу и пиво. Пока все это готовилось, Ханс-Йорг рассказал немного о своей работе и об истории свободолюбивого Леона. 
     Дело в том, что город этот никак не мог поделить с консервативной Гранадой честь называться столицей Никарагуа. В Леоне, известном своей демократически-революционной активностью, был основан первый в стране Университет, а в респектабельной  Гранаде умели зарабатывать деньги, и вот эти две сферы человеческой деятельности,  то бишь, образование и экономика, никак не хотели уступать друг другу. Столица  кочевала из экономического центра в образовательный и обратно несколько раз, дело  доходило до взаимных оскорблений и рукоприкладства, даже до крестовых походов, пока не был найден компромисс. После долгих прений столицей был провозглашен захолустный город Манагуа, лежащий на полпути между двумя оппонентами на берегу  одноименного озера, поднятого когда-то из недр земли и подвинувшимся потом в сторонку, вулканом Момотомбо. Но идеологическое противостояние Леона и Гранады продолжалось еще долгое время.

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
МАНАГУА
     Утром Ханс-Йорг опять ушел помогать сельскому кооперативу, Эрлинда захлопотала по хозяйству, а мы отправились дальше по своим консульским делам. Дорога шла по холмистому берегу озера и, в конце концов, должна была вывести нас к Манагуа. Так и случилось. Мы оставили справа столичный город-спутник Сьюдад Сандино и въехали в бесконечные пригороды Манагуа. Нам нужно было по бульвару Хуана Пабло II (не знаю, кстати, ни одной столицы в Центральной Америке, где бы не было бульвара имени этого понтифика) проехать до дороги на Масайю, а там до района Лас Колинас, приютившего на своих холмах немало посольств, в том числе и наше, родное. 
     Что сразу бросается в глаза по приезде в столицу Никарагуа, так это присутствие на каждой остановке общественного транспорта читающих, в ожидании нужного автобуса, людей. Причем читают они именно книги, а не утреннюю газету, как в других странах региона. Смешно, конечно, гордиться, но мне показалось, что эту привычку читать  что-то посерьезнее, чем набор горячих, но недожаренных новостей, им привили наши учителя в российских учебных заведениях и специалисты, работавшие здесь в течение восьмидесятых. Так что не только автоматы и воробьев оставили мы братскому народу на память о себе!
     С третьего заезда в Лас Колинас попадаем на нужную нам Виста Алегре. Этот район давно облюбовали себе местные бизнесмены всех мастей и парламентарии от всех партий, включая сандинистов (ну, не в бараках же жить, поиграли в революцию  – и хватит!), а равно и представительства иностранных держав. Здесь очень зелено и чисто, чего нельзя сказать о многих других районах Манагуа.  Посольство России в Никарагуа  – одно из самых больших. Больше только Посольства Кубы и США. Причем Штаты, наученные осторожности постоянными проявлениями «всенародной любви» в латиноамериканских странах, обустроились в другом месте столицы, но по стандартному  проекту а-ля средневековая крепость. Только что ров с водой вокруг неприступных стен не выкопали!
      А в отношении размеров российского посольского комплекса и так понятно – если  «большой друг» находится далеко за океаном, то Куба – рядышком, и экспорт революции в промышленных масштабах, хоть и через посредников, еще никто не отменял. Вот в Гаване, бывшем главном опорном пункте развитого социализма в Америке, наше посольство впечатляет своими масштабами и зловещим видом уже из окошка самолетного иллюминатора! Этакий замок Клингзора, злого чародея, не допущенного героями- рыцарями в братство Грааля. Но то Гавана, с нашей радиолокационной базой и тайными шахтами. Как-никак, Карибский кризис оттуда забабахали. А здесь – явно не тот  масштаб интересов. В общем, отвели нам тут место рядом с Ираном, и на том спасибо.   
     Нас встречает атташе по вопросам культуры, очень милый человек с улыбающимися карими глазами и пышными седыми усами. Он дожидается, пока мы отдадим паспорта на продление, и сопровождает нас в посольскую гостиницу – стоящий особняком просторный коттедж с бассейном. Коттедж охраняет сторож с мачете и взрослая немецкая овчарка. Жена боится больших собак, но пес, как только слышит русскую  речь, сразу начинает вилять хвостом. Оказывается, наши предшественники, подолгу  жившие в коттедже, приучили его дружить со всеми русскоговорящими. Это чистая правда, поскольку, пришедший буквально через несколько минут человек из соседнего с гостиницей дома Посольства Палестинской автономии, был немедленно  облаян и остановлен еще на подступах к калитке. «No pasaran!» выгавкивал пес, пока  мы с супругой не вытащили наши вещи из машины и хоть немного не осмотрелись.  Мы были одни в необъятном пустом коттедже, и нам сразу захотелось поехать куда-нибудь на экскурсию. До центра города можно было легко доехать по той же дороге, что привела нас сюда. Атташе посоветовал нам посетить сегодня вечером шоу братьев Годой, самых известных в Никарагуа исполнителей сальсы. У них, к тому же, был свой собственный ресторан, где по заверению нашего амфитриона, подавали лучший в стране бифштекс.   
     Центр города с огромным Национальным театром имени Рубена Дарио и разрушенным Кафедральным собором по соседству нас не впечатлил. Как-то нелепо, заброшено все это смотрелось на берегу мутного озера в окружении высоченных королевских пальм и многочисленных забегаловок, типа «пляжный киоск»,  на набережной. В дебри исторического центра идти тоже не хотелось – лачуг мы уже достаточно насмотрелись. Вместо этого решили поехать назад по бульвару Симона  Боливара, чтобы вернуться к одному интересному местечку, которое мы заприметили  по дороге в центр. На обочине дороги там проглянул ресторан, называвшийся «Mirador de Tiscapa». Ресторан этот знаменит тем, что расположен он прямо на берегу озера Тискапа, образовавшегося в давно потухшем и засыпанном кратере вулкана. Столики  в ресторане расположены на платформе, практически обрывающейся прямо в озеро,  и вид на безобидный теперь кратер открывается поистине фантастический. Здесь  бы фильмы про затерянные миры снимать – и декораций никаких особых не надо! В отличие от грязного озера Манагуа, воды вулканической лагуны чисты и безмятежно спокойны. Только изредка гладкую, будто отшлифованную наждаком, поверхность озера тревожат всплывающие на поверхность космические, надо полагать, рыбы. Тогда на воде появляется круг и медленно распространяется по глади, пока не исчезает окончательно, растворившись в тени окружающего лагуну кратера. Заказывать еду в предвкушении знаменитого бифштекса мы тут не стали, но холодное пиво очень хорошо  сочеталось с созерцательным настроением, овладевшим нами во время получасового  рассматривания чуда природы.
      Настроение даже не подпортил очередной бдительный страж дорожного спокойствия, усмотревший нарушение в совершенном мной, после часового созерцания  лагуны, маневре. По его мнению, я проехал перекресток на желтый сигнал светофора, по моему – он просто среагировал, как и все его коллеги, на иностранные номера нашего  автомобиля. После нудной, но обязательной для психологического давления на пациента, лекции обиженного пренебрежительным отношением какого-то гринго к правилам движения полицая, мы были отпущены. Цена удовлетворения патриотических притязаний составила две бумажки по двадцать кордоб, итого - сорок. Мы благополучно приехали в ресторан братьев Годой, но миннезингеры, к несчастью, не были  предупреждены о нашем визите и уехали куда-то на приватную вечеринку. Пришлось есть знаменитый бифштекс и запивать его пивом под кассетный аккомпанемент меренге в исполнении  доминиканского певца Хуана Луиса Герры. Тоже неплохо, но живая  музыка есть живая муза. 
     Вечерняя программа была выполнена только наполовину, и нам пришлось уезжать на ночевку в посольский городок намного раньше, чем мы планировали. Кроме атташе по культуре, я был знаком еще с несколькими посольским работниками, посещавшими время от времени по долгу службы Гондурас, но общаться с ними мне не хотелось.  Нам посольские звонили только, когда в нас была нужда, типа, дать объявление в  газетах о предстоящих выборах Президента России. Во время же личных встреч в Тегусигальпе граждане вели себя с нами, как с представителями низшего сословия, хотя  я, честно говоря, никогда не слышал, что Россия стала законным преемником кастовой  Индии в этом смысле. 
      Как-то раз в Тегусигальпе, один из двунадесятых секретарей Посольства на мой вопрос, чем же они будут заняты в данный вечер, гордо ответствовал, что они будут на частном приеме. Я-то по наивности хотел пригласить их с собой на банкет, ежегодно  проводимый послом Великобритании по случаю дня рождения Ее Величества. Посол, Патрик Морган, был душевнейший человек, много помогавший нашей музыкальной школе, открывшейся не так давно во Французском Альянсе Тегусигальпы. Мы всегда  приглашали его на наши концерты и часто играли в настольный теннис в доме другого настоящего английского джентльмена – управляющего филиалом Ллойдс банка, Джона  Прингла. Так вот, к своему немалому удивлению, секретарь нашего посольства и еще  несколько его коллег посетили ту же самую фиесту в резиденции Патрика Моргана, что и мы с женой. Только мы, как люди простые и непосредственные, эмоционально  высказали наше удивление, порадовавшись землякам, а вот вышколенные дипломаты только приподняли уголки губ в подобии улыбки. Я представил их Патрику. А спустя  минуту пожалел о содеянном. Английским эти господа владели на школьном, в лучшем случае, уровне. Патрик, конечно, и бровью не повел (он был настоящий дипломат) и обменялся с россиянами нескольким приличествующими случаю фразами, но мне,  честное слово, было немного стыдно за недоучившихся соотечественников. 
     Вот поэтому мы с женой и не хотели лишний раз привлекать к себе внимание сотрудников Посольства, хотя, скорее всего, они уже раз десять могли уехать в другие страны. Жилой городок наших соотечественников был похож на средних размеров  университетский кампус. Здесь было все для жизнеобеспечения сотрудников, от хозблока до волейбольной площадки. С нее, как раз, доносились крики увлеченных игрой дипломатов и обслуживающего их персонала. Мы присоединились к зрителям, потом познакомились с молодой парой, приехавшей сюда продолжать карьеру из Северной  Кореи и бывшей несказанно довольной этим переездом. Выпили пива, поговорили на темы, не требующие специальных допусков из-за их секретности, и поехали в гостиничный коттедж спать. Наша руссколюбивая овчарка нас сразу, как и днем, признала за своих, даже ни разу не гавкнула. Только хвостом виляла так, что я даже испугался,  как бы он не отвалился! Утром мы получили наши паспорта и поехали по дороге на  Эстели, огибая озеро Манагуа с другой стороны. 
     Где-то недалеко, видимо, был университет, потому, что нам попадалось очень много молодых людей с рюкзаками за спиной и книжками в руках. Наверно, шли на экзамен после демонстрации. В Манагуа студенты всегда учиняют демонстрации и начинают  революции. Традиция такая демократическая, что тут попишешь? Дорога довольно однообразна, но явно лучшего состояния, чем та по которой мы въехали в страну позавчера. Проезжаем родной город Рубена Дарио, одного из величайших поэтов Латинской Америки, обогатившего испанский язык XIX века этакой, я бы сказал, славянской  певучестью:   
«Любить всегда, любить всем существом,
любить любовью, небом и землей,
ночною тенью, солнечным теплом,
любить всей мыслью, всей душой».
     Сразу вспоминается знаменитый монолог Тараса Бульбы о том, как может любить  «всем существом  своим» только русская душа, правда? Как-то странно вспоминать эти строки, проезжая по выжженной войной стране с голодными, никогда не учившимися в школе детьми, жадными полицейскими и коррумпированными политиками. А, может, Николаю Васильевичу тоже было странно описывать высоким слогом те лихие года на Украине и в Сечи? Чубатым «лыцарям», не покорившимся варшавским ясновельможным панам и искавшим «свободы или смерти», не сиделось дома, под мамкиными  юбками. Вот и Дарио тоже стало здесь тесно в 20 лет, и он без сожаления покинул родные пенаты навсегда. 
     Под Эстели, табачной столицей Никарагуа, мы попадаем под ливень, а еще через  полчаса над поднимающимися слева от нас горами в небе нависает такая разноцветная дуга от края до края, какой я в жизни никогда не видывал. Наверно, это строчки  бессмертного поэта незримо поспособствовали природе одарить нас в конце дня такой сочной радугой. Однако солнце садится за горы, свет начинает меркнуть и вместе со светом в воздухе быстро растворяется и цветное ассорти. Нам пора искать себе место для ночлега. Впереди показывается небольшая деревушка по имени Окоталь. Отсюда до пограничного пункта Лас Манос около тридцати километров. Из-за близости к  границе «контрас» во время войны частенько беспокоили мирных крестьян набегами.  Слава Богу, сейчас все осталось в прошлом, и мы можем выспаться спокойно, не ожидая со страхом тревожного звона рынды в центре села и автоматных очередей. 

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ БЕЗ ОХРАНЫ
НА ПУТИ В САН-ХОСЕ
     В тот раз мы ехали в Панаму из Гондураса на своей машине. В Манагуа остановились в «Кинг Палас», в необъятном номере с высоченными потолками.  Больше в отеле, похоже, никого не было. Во всяком случае, мне так показалось, пока  мы с дочкой плескались поутру в бассейне. Но дело даже не в этом. Расслабленный  гостиничными тишиной и спокойствием, я потерял бдительность и сдуру поехал по  дороге на Масайю, а не по Панамериканскому шоссе. Уже в самой Масайе я осознал свою ошибку и хотел повернуть направо, но поворот здесь был запрещен, и нас немедленно остановил патрульный – худенький подросток со свистком во рту и тяжелым  пистолетом в кобуре, стаскивающем ремень с его узеньких бедер. Только этого мне  еще не хватало! 
     Как только мы попадали в поле зрения никарагуанских полицейских, так это неминуемо вело к облегчению нашего кошелька. Супруга моя, в порыве справедливого гнева (на меня, горе-водилу, конечно!), тут же набросилась на мальчонку, упрекая его в предвзятости по отношению к иностранным туристам, приносящим в страну драгоценную валюту. Тот, явно ошарашенный женским темпераментом, не имеющим, по причине доминирования мачизма в его стране, аналогов, не знал, что и отвечать разгоряченной синьоре. Видимо, до этого момента ему приходилось иметь дело на дороге только с представителями сильного пола. Что делать с полом вроде бы слабым, но сходным по масштабам извержения со стихией, он, похоже, с трудом себе представлял. Я воспользовался создавшимся замешательством, усадил насильно жену обратно в машину, и вернулся к полицейскому, всеми силами пытавшемуся сохранить собственное  достоинство перед лицом угрозы иностранного вмешательства во внутренние дела его  суверенной страны.
- Господин инспектор! – Проникновенно обратился я к нему, прижимая руку к своему благородному сердцу. – Не обращайте внимания на этот женский выпад. Моя супруга просто остервенела (здесь я употребил, конечно, не это слово, а просторечное  выражение, услышанное мной на одной из улиц Манагуа) от того, что я поехал не по  той дороге. Вы, кстати, не подскажете, как лучше нам попасть на Панамериканское  шоссе?                – Вам лучше продолжать ехать прямо, до Гранады. – Усмехнулся моим познаниям по  части местного фольклора полицейский. – Там будет указатель поворота направо, на  Ривас и Панамерикану. Не ошибетесь. Можете ехать, на этот раз вы прощены. – Милостиво разрешил он, отдавая мне водительское удостоверение. Международный конфликт на этот раз был погашен в зародыше. Слава искусству дипломатии! 
     Дальше мы ехали без приключений. Оставили слева от себя респектабельную Гранаду, лежащую на берегах самого большого в стране озера, тоже названного Никарагуа. В озере этом, естественно пресноводном, водятся отнюдь не пресноводные акулы, попавшие туда в доисторические времена из Карибского моря по реке Сан-Хуан. За прошедшее время акулы, похоже, напрочь забыли о своем морском происхождении, освоились и прекрасно себя чувствуют, тем более что большая часть озера является Национальным заповедником. Так что под протекцией государства акулы плодятся и размножаются, но туристам, отважившимся поплавать в мутных водах гигантского  озера, не досаждают. 
     Покинув Гранаду, проехали еще километров тридцать по начавшей спускаться к океану дороге, и свернули в Нандайме на Панамериканском шоссе налево, в направлении Риваса. С левой стороны шоссе зеленели орошаемые озерными водами участки. Вообще, в Никарагуа, особенно в вулканической зоне вдоль тихоокеанского побережья, по моим наблюдениям, нет ни одного клочка невозделанной земли. Другое дело, что это могут быть и чахлые посевы маиса какого-нибудь осчастливленного революцией крестьянина, а могут и огромные, хорошо ухоженные и орошаемые плантации сахарного тростника или сорго. Социалистический уклад сельского хозяйства, почивший в бозе вместе с Советским Союзом, явно уступает место капиталистическому. По крайней мере, мы это очень хорошо прочувствовали, не раз пересекая страну на автомобиле. 
     В Ривасе заправляемся и пьем кофе. Разговорчивый парень за кассовым аппаратом рассказывает нам, чем прославился их захолустный городок «средь град, народов и  владений». Оказывается еще в середине XIX века, когда в Калифорнии вспыхнула  золотая лихорадка, на эти края, знаменитые настоящей желтой лихорадкой, обратил свое пристальное внимание сам Корнелиус Вандербильт. Поскольку сухопутное путешествие через Штаты в те времена было связано с хорошо описанными в романах про индейцев команчей рисками, то дальновидный миллионер решил организовать доставку перевозбужденных старателей с Восточного побережья США на Западное морским  путем. Для этого существовало три варианта: через мыс Горн (избави Бог!), через  Панамский перешеек (в те времена сплошная сельва) и через реку Сан-Хуан и озеро  Никарагуа. Естественно, мистер Вандербильт, как истинный предприниматель, выбрал  кратчайший путь и нагнал кучу плавсредств как на Карибское побережье Никарагуа, так и на Тихоокеанское. Единственным препятствием для лихой стрижки готовых на все старателей служило то обстоятельство, что власть в Никарагуа никак не могли поделить демократы из Леона и легитимисты из Гранады. 
     Вандербильт долго сомневался, какую крышу ему в такой ситуации нанимать. Пораскинув мозгами и посоветовавшись с партнерами, он решил избрать третий вариант и остановил свой выбор на некоем Уильяме Уолкере, лихом флибустьере, уже зарекомендовавшем себя  на Среднем Западе США и в самой Калифорнии. Под командой Уолкера обреталось около полусотни отчаянных головорезов, готовых идти за своим предводителем хоть на край света, а уж тем более в Никарагуа. Этот отряд, известный под именем «Американская фаланга», включал в себя настоящих бродяг со всех Штатов, собранных и выдрессированных Уолкером почище, чем твои японские ниндзя. Они уже успели наследить на границе с Коста-Рикой, и ее правительство даже вынуждено было послать целый полк, чтобы выбить флибустьеров из занятого ими Риваса.  Пятьдесят семь американцев и несколько сотен недоученных никарагуанцев отчаянно  сопротивлялись, но все-таки были вынуждены сдать город. 
     Тут-то их и подобрал Вандербильт. Он договорился с демократами, находившимися в то время у штурвала власти, и те пообещали по нескольку сот акров земли каждому флибустьеру в собственность в обмен на военную службу под их знаменами. Воины Уолкера должны были сопровождать старателей, плывущих на пароходах компании  «Эксессори Транзит», принадлежавшей Вандербильту, по реке Сан-Хуан и озеру Никарагуа, высаживать их на берег и доставлять по суше на борт тихоокеанского парохода. За время «взаимовыгодного сотрудничества» флибустьеров с миллионером, компания последнего ежемесячно перевозила до двух тысяч пассажиров из Нью-Йорка в Сан-Франциско. А уже успевший стать на Родине легендой Уолкер решил, что настало  самое время заделаться до кучи еще и Президентом Никарагуа. Да что там Никарагуа, бери выше - всей Центральной Америки! 
     Этот американский Наполеон постоянно получал пополнение из Калифорнии. Бойцы его армии были приучены сражаться в любых условиях, делать длинные ночные  броски, атаковать вражеские бастионы на рассвете, идти на артиллерийские батареи иногда только с одним револьвером в руке. Но зато, с каким револьвером! Меткость  солдат Уолкера и их отвага вошли в легенды, и легитимисты уже не дерзали тревожить охраняемые территории, если не имели хотя бы пятикратного численного преимущества над противником. В тоже время солдаты Уолкера отличались беспрекословной  дисциплиной. Их главнокомандующий лично расстреливал своих подчиненных за трусость, мародерство и насилие над мирным населением. Однако Ривас, по словам словоохотливого кассира, легендарный флибустьер все же потерял навсегда. Да и  мечта стать Президентом новой империи тоже не сбылась. Вместо этого его отряд,  после многочисленных скитаний по Центральной Америке, в полном составе отдал Богу душу, трясясь в гамаках от настоящей лихорадки. А самого Уолкера в возрасте  тридцати семи лет расстреляли британцы на гондурасском берегу, вдали от его никарагуанских акров и острова Св.Эльбы. 
     Дорога продолжается почти по берегу озера, недалеко от широкого песчаного пляжа  с редкими купальщиками. Здесь она совсем ровная, со свежеуложенным асфальтом, и наш автопроменад вдоль бескрайних водяных просторов проходит великолепно вплоть до самой границы. В пограничном поселке Пеньяс Бланкас на никарагуанской стороне нас, как всегда, облепляют tramitadores – посредники в оформлении документов.  Отбиваться от них бесполезно, да и выйдет в результате себе дороже. Так что отдаем бумаги на машину и паспорта в руки наиболее нам приглянувшегося паренька и идем  в пограничный «Duty Free» покупать знаменитый местный ром «Flor de Ca;a» (Цветок  сахарного тростника). В магазине работает кондиционер, а на улице стоит в зените  солнце, и мы нарочно затягиваем время пребывания в прохладном помещении. Продавцы к такому поведению проезжающих давно привыкли и не мешают нам ходить туда-сюда по маленькому магазину: лишь бы мы хоть что-нибудь купили. Покупаем набор из трех разноцветных бутылок. Лично мне не нравится бесцветный ром – он более  сухой, чем его золотистый брат. Но в наборе и он пригодится. За стеклянной дверью  появляется наш паренек и зовет: нам нужно отогнать машину на специальную площадку для таможенного досмотра. Там наше авто небрежно осматривает разомлевший от  жары толстый полицейский. Ему давно известно, что «потрогать за вымя» бледнолицых туристов можно с большим успехом, когда они въезжают в Никарагуа с юга. Там может быть и наркота, и контрабанда из богатой Панамы. А с нас-то чего взять? После  досмотра и соответствующего штемпеля в бумагах паренек приглашает нас к окошку, где уже готовы наши паспорта. Мы отдаем внутрь миграционные карточки, платим  туристический сбор и получаем свои документы. Осталось только расплатиться с помощником.