Кукла для колдуньи, пролог, глава 1

Описание:
Если однажды кто-то захочет счастья только для себя одного, если при этом у тебя есть огромное могущество и нет сердца, то последствия могут быть самыми плачевными. И чем всё закончится, не знают даже всесильные Духи.



пролог

С нежных молодых листьев стекали капли дождя, терялись в траве, рассыпались брызгами на голове старой каменной бабы, поставленной в незапамятные времена, когда не было ещё леса, когда люди ещё не жили осёдло, а кочевали в пёстрых кибитках. С тех времён осталась в жителях села гордость вольного народа, легкость на подъем и любовь к ярким одеждам. На девушке в расшитых блузах, ярких многослойных оборчатых юбках, в шалях, небрежно накинутых на точёные плечи, можно было любоваться бесконечно. Глянет такая жгучими очами, взмахнёт густыми стрелами ресниц и пропал парень, утонул в глубине колдовских глаз. Поговаривали, что не только красоту принесли из глубины веков гордые дочери кочевого народа, некоторые из них сохранили способности своих праматерей. Об это говорили шепотом, стараясь, чтобы не узнали чужаки — слишком тайное знание было, слишком жуткое. Изредка на свет появлялась необычная девочка, несущая в себе всю память предков. Об этом событии узнавали задолго до её рождения, по событиям, случившимся среди народа. Однажды просыпались люди от грохота — на чёрном ночном небе бушевала гроза, сверкали молнии, били по земле тугие струи ливня, ветер срывал шатры и гнал их по степи, сбивал с ног прямо во взбитую дождём землю. Три дня грохотала гроза, и успокаивалось небесное воинство только в тот момент, когда приходила на землю новая жрица Памяти. Девочка могла родиться в любой семье, она всегда приходила ночью, в самый глухой час Волка. Рождалась с одним криком, сообщающим, что в мир пришла новая жрица, и смотрела осмысленно, но самой главной приметой была метка над левой грудью — звезда в полумесяце. Девочка росла, и с каждым годом просыпалась её память, пока не становилась она полноправной хранительницей наследия предков. И жила она в почёте и уважении до глубокой старости, чтобы потом, в момент смерти, передать свои знания своей преемнице. Так было век, за веком, процветал степной народ, помнивший своих предков, ведь без памяти о прошлом нет будущего. Росли дети, расцветали девушки, набирались мужества юноши, и новое поколение вставало рядом со старым. Чтили они родителей и дедов, гордились своим народом, смотрели смело в будущее.

Крик роженицы разорвал тишину в ночи, и повивальная бабка снова склонилась к женщине.

— Ну что ты орёшь, оглашенная? — ворчливо спросила она.

— Эээээ… — отвечала роженица.

— Не кричи, тужься… ещё, ещё немного…

За стенами шатра маялся отец, слушал крики жены, притихли старшие дети, не понимающие, почему так трудно рождается новый ребёнок. Вот всего-то два года назад появился у них братик, легко, как и положено истинному сыну степей. А тут с утра мать мается и всё никак разродиться не может.

Шаркая мягкими ичигами* подошла старая бабка, посмотрела недовольно на сына, шуганула внучат, чтобы не путались под ногами.

— Не родила ишо? Поди предкам помолись, поди… поди… неча тут маяться, — прогнала она сына. Откинула полог и зашла в шатёр, сноха металась по ложу, стонала, тужилась, и снова расслаблялась между схватками. — Не торопись сильно, жрицу рожаешь, старая - то ишо не померла, вот и маешьси.

То, что родится жрица, странным образом успокоило мать, и она перевела дух, до часа Волка ещё есть время, а всем известно, что хранительницы Памяти раньше не приходят в этот мир. Так и вышло — крик новорожденной огласил своды шатра глубокой ночью, и в тот же миг испустила дух старая жрица.

— Я нарекаю тебя Алимой, — торжественно проговорила бабка.

Впрочем, выбора имени и не было, всех хранительниц звали Алима, и означало это мудрость и знание. Вынесла бабка новорожденную за пределы шатра, объявила всем, что пришла в мир новая Хранительница. И никто не заметил, как изо рта роженицы выскользнула серая тень, обернулась юркой змейкой и исчезла за пологом. Кричала пришедшая в мир девочка, требовала внимания и пищи, но та, что должна была напоить её молоком, тихо остывала на ложе.

Примечания:

Алима – ударение на последний слог.


глава 1


Год за годом проходил по степи, сменял сезоны, то расцветала она маками, то шелестела сухими колосьями ковыля, то желтела сухой выгоревшей травой, то заметалась колючим снегом. Росла в шатре юная хранительница, становилась с каждым годом всё краше и краше, любовались на неё жители становища, нахваливали её красоту и ум.

— Ссссмотри… вот эта трава откроет тебе будущщщее… вдоххххни её зссапах… ты чувствуешшшь его?

— Да! Она пахнет горечью.

На круглом, нагретом солнцем валуне свернулась кольцом серая змея, подняла горделиво головку, увенчанную узким золотым венцом. Огромная змея, такая взрослого мужчину убьёт — не заметит. Но девочка, что сидела напротив не боялась рептилии, глядела в её глаза, слушала неторопливую речь и впитывала знания.

— Зсссапомни, дитя моё…

— Я не забуду, матушка…

Издалека донеслось конское ржание, и змея вытянула голову, всмотрелась вдаль.

— Ссссюда едут люди…

— Прячься скорей!

Ярко сверкнул вспышка, скользнула под камень юркая змейка, а девочка осталась сидеть, перебирая и складывая травы. Вот поднесла она к лицу нежную веточку, вдохнула пряный запах и улыбнулась — хорошая травка, заварить её, выпоить и снимет она боль в суставах, а добавить чуть больше, да ещё к ней вон те листочки и не встанет человек больше никогда, ляжет навеки в сухую степную землю.

— Доброго дня тебе, жрица. Подвести тебя до дома? — гарцевал перед девочкой один из воинов.

— Нет, Батыр, я в степи, как в шатре, всё знаю. Езжай, куда ехал.
Помялся немного воин, не осмелился ослушаться Хранительницу Памяти, пусть даже и было той всего-то десять вёсен.

— Уехал, выходи мать моя.

— Не нравитссся мне прятатьссся от твоих воинов, — проворчала змея. — Иди ко мне, я покажу тебе, как правильно составить рисунок.

Шумел летний ветер, колыхал сухую траву, танцевали, сплетались в танце гибкие тела змея и девочки. Взлетали чёрные косы, поднимались вверх руки, выводили прихотливые узоры.

— Ты нассстоящая нассследница Царицы.

— А почему – я?

— Потому, что я выбрала женщщщину для рожшшдения дочери. Я вошшшла в её тело, я жшшдала вмесссте ссс ней, когда родишшшссся ты… моя царевна.

— А почему у меня нет хвоста?

— Ты чшшшеловек… наполовину… чшшшеловек… и ты моя дочшшшшш…

— Племя откочует скоро. Зима идёт.

— И я усссну до весссны… сссстепь жестока к Царице Змей.

— Мне не хочется расставаться с тобой, матушка.

— Мне тожшше, дочь моя. Мне тожшеее…

Качалась кибитка, молчала седая старуха, что управляла мохнатым осликом. Лежала на свёрнутых кошмах юная жрица, смотрела, как проплывает мимо сухая степь. Не знала Алима другой жизни, с рождения племя кочевало, перегоняло стада, но ничего не менялось, те же кибитки, те же шатры, та же трава и те же овцы и кони. Только успеешь обжиться, как пора двигаться дальше. Год за годом проходили, одинаковые, только лица вокруг менялись, кто-то старел, кто-то умирал, кто-то рождался…

Из угловатой девочки выросла юная красавица и воины стали посматривать в сторону жрицы. Красовались перед ней, показывали стать и удаль: пришло время Хранительнице назвать своего мужа. Честь для любого рода, если один из его сыновей войдёт в шатёр жрицы, удача и почёт будут идти об руку с ним. А то, что не будет у воина детей от жрицы, так что с того? Возьмёт он вторую жену, что родит ему сыновей. Но скользил равнодушный взгляд Алимы по воинам, никто не пришёлся ей по нраву, ни один из них не достоин разделить с ней ложе.

— Останови кибитку, — велела Алима. — Пусть коня моего приведут, верхом поеду.
Стелется под копыта степь. Красуется горделиво всадницей конь, выгибает шею, не каждая степнячка достойна оседлать такого красавца, как же иначе, у Хранительницы всё самое лучшее — шатёр, кибитка, конь, наряды и украшения. И воина она выберет лучшего, что почитать будет её до старости.

Протяжно и громко закричал дозорный — скоро прибудет племя в долину, там, среди высокой травы, возле быстрой речки, проведут они самые жаркие летние дни. Там Алима вновь встретится с Царицей Змей, там снова будет юная жрица учиться запретным знаниям.

Влажный, напоенный пряными запахами трав, воздух долины обволакивал, сулил долгий отдых. Страху повернула ослика к небольшой площадке, поодаль от становища. Здесь, под защитой скалы было всегда тепло, тихо журчал ручеёк, а солнце по утрам заглядывало сначала сюда, а потом уже перебиралась за скалы.

Алима соскользнула с коня, подозвала шустрого мальчишку, отдала повод. Как же его зовут? Да не всё ли равно, кажется один из внуков старухи, что присматривает по хозяйству у жрицы. Тихо, на грани слышимости зазвенел Зов — Царица Змей уже в долине и ждёт встречи.

— Ставь шатёр, — бросила жрица, направляясь на Зов.

— Ставь, ставь... поставлю уже, — ворчала старуха, подзывая сыновей.

— Она опять ушла? — прошипел старый шаман.

— Да.

— Ты узнала, куда ходит Хранительница?

— Нет, мудрый, не узнала. Ничего не говорит она мне. Ничего.

— Неправильно это, — говорил шаман, — Чужая нам эта Хранительница, беда будет, ой, беда…

— Она жрица, — возразила старуха, — все знания племени у неё, вся память. Ты знаешь это шаман, правильно проводит она обряды, правильно говорит. Не будет беды, шаман.

— Узнай, куда ходит жрица…

Покачала головой старуха, кто она такая, чтобы следить за самой Хранительницей? А шаман всё качал головой, не мог сказать, что окружает жрицу тёмное облако чужих знаний. Да и что толку в том? Пока жива эта жрица, другой у племени не будет, а время уйти, ей не пришло. На старуху нет надежды, нужно самому проследить за жрицей, помочь, пока серое облако не стало совсем чёрным.

— Приветссссствую тебя, дочь моя…

— И я тебя, Царица Змей.

— Как прошшшла дорога?

— Как всегда, скучно, — пожала плечами девушка. — Вокруг только пыль и степь. Что там может быть нового?

Зашипела змея, словно зсмеялась.

— Я научу видеть тебяааа новое…

— Я знаю. Скажи, Царица Змей, ты знаешь всех в моём племени?

— Даааа…

— Кого из воинов мне взять в шатёр?

— Сссмотри на того, кто сссс почтением относссится к матери…

— Ай, в нашем племени уважают дарительниц жизни,— отмахнулась Алима.

— Не так… не по обычаю… по сссердцу…

Едва слышный шорох заставил насторожиться жрицу, а змея лишь повела хвостиком, она-то уж давно заметила крадущегося чужака. Пусть крадётся, пусть думает, что его не видно и не слышно, а когда пойдёт ближе, тогда и будет время действовать.
— Подойди ближшшше…


Алима шагнула к камню, опустилась рядом с ним на колени.

— Возсссми…

Откуда-то на кончике хвоста появился небольшой мерцающий амулет, тонкий и лёгкий, словно сделан из шкурки змеи.

— Что это? — заворожено глядя на амулет спросила жрица.

— Подарок… сссегодня тебе исполняетссся шшшшестнадцать…

— Он такой… спасибо!

— Это не просссстой подарок… пока он на тебе, ты будешшшь жить… ты будешшшь такой же красивой… ты будешшшь молодой. Пока он на тебе.

— А если я сниму его?

— Ты расссыпешшшсссся в прахххх…

Змея свернула кольца, поднялась на хвосте… коснулась раздвоённым языком лица девушки.

— Обещщщай мне, что никогда не сссснимешшшь…

— Обещаю! — девушка взяла в руки прохладный амулет и вздрогнула от резкого крика.

— Нет! Не надевай его!

— Почему? — насмешливо спросила девушка. — Он даст мне всё, что я хочу: вечную молодость и красоту.

— А взамен заберёт твою душу.

— Зачем душа древней старухе? Я выбираю молодость!

— Нет! Нет… ай…

Змея отпрянула в сторону, любуясь на следы зубов на руке шамана.

— Нет… — повторял тот, — нет…

Уже не понимая, что отсчитывает последние мгновенья своей жизни.

— Нет…

— Да! Да, да, да!!! — смеялась Алима. — Да! Я буду жить вечно! Я всегда буду молодой и буду жить вечно!

— Ты моя дочччь… — шипела змея, — ты будешь Царицей после меня…

— Я буду Царицей, мать. Я буду жить вечно! Весь мир теперь ляжет к моим ногам.

— Не надо, мир не нужжжен тебе, пуссссть у тебя будет твой, небольшой мир, там, где не будет чужшшших. Твой собсссственный мир…

— Пусть, — согласилась Алима, — но там я буду центром вселенной!

— Дааааа… даааа…

Шли годы, после смерти старого шамана пришёл новый, на кого указала жрица. Он говорил то, что велела ему Хранительница, однако племя процветало — хорошо запомнила Алима слова Царицы и строила свой собственный мир. И пока он её устраивал. Пока.

До тех пор, пока не увидела Алима белокаменные города осёдлых народов. И хоть степняки презирали их, звали земляными червями, красота и удобство домов запали в душу жрице, и всё чаще стала она задумываться, что провести всю долгую жизнь, мотаясь по степи слишком скучно.

— Не хочу я так, — шептала Алима, — эта пыль забивает всё вокруг. Мои косы, моё тело, всё в пыли.

— Не хочешшшь — меняй. Ты жрица… ты царевна… ты моя дочь… как хочешшшь так и будет.
Поздно вечером в шатёр шамана скользнула тонкая фигурка.

— Доброго вечера тебе, Хранительница.

Шаман даже не поднялся с кошмы: наедине они были равными.

— И тебе того же, шаман. Я к тебе по делу.

— Ты просто так не приходишь. Или забыла, как стонала подо мной?

— Нет, но видимо, забыл ты, кто назвал твоё имя на Выборе, — нехорошо усмехнулась жрица.

— Я помню. Но это уже в прошлом, — приподнялся на локте шаман.

— Тогда стоит напомнить тебе, от чего умер твой предшественник.

— И от чего же?

— От укуса змеи. А ты никогда не думал, почему змея укусила его и не тронула меня?

Шаман побледнел, похоже, только сейчас до него дошло, что не всё так просто с этой жрицей, которую он привык считать равной себе. Алима как-то странно изогнулась и зашипела, откуда-то, внезапно и неожиданно в шатре оказалась юркая зелёная змейка. Ярко-красные точки над её глазами сразу сказали шаману, что это красавка, от укуса этой змейки лошадь умирает за полдня, а человек и того быстрее. Алима присела, протягивая руки навстречу змейке, приласкала треугольную головку, и шаман сглотнул судорожно, глядя, как льнёт к руке жрицы ядовитая тварь.

— Стоит мне только приказать, — проговорила жрица. — Одно слово… и ты умрёшь.

— Неееее нааадо… — проблеял шаман, — что ты хочешь от меня?

— Завтра на сходе ты отправишь племя на постоянное кочевье, я скажу тебе, где остановиться.

Весенний сход племени начался как обычно, сначала вышел шаман, он бил в бубен, призывал в свидетели духов и, закончив, сообщил, что предки повелели остановиться там, где укажет Хранительница и жить там осёдло. Молчало племя — необычно было это, необычно и странно.

— А если кто не захочет?

— Те, кто пожелает, может уйти, — ответила жрица. — Но я и шаман останемся в стойбище.

Поворчали люди, а что делать? Кочевать без присмотра духов, без Хранительницы Памяти? Так можно и не только имущество, свою жизнь потерять. А там, кто знает, может, хорошо будет жить осёдло. Так и порешили, выберут место, подружатся с соседями и станут жить по-новому, как шаман и Хранительница велели.


***

Многое изменилось с того дня, когда пришла в мир Алима. Больше не кочевал народ по степи, стал жить осёдло, вместо шатров построили они дома, развели стада, начали заниматься ремёслами. Богател степной народ, вызвало это зависть у соседей, но берегла рубежи слава воинов и память предков. И красовалась среди них юная Хранительница.

Не часто она позволяла любоваться своей красотой — после того, как выбрала новая жрица место для постоянной деревни, потребовала она выстроить первый дом для себя. И поставили для Алимы настоящие хоромы, да ни где-нибудь, а в самом лучшем месте, в глубине богатого на дары леса. Объявила жрица его запретным, не позволили ходить по нему без нужды, собирать там грибы да ягоды. А люди быстро привыкли, что нельзя без нужды беспокоить Хранительницу, дозволялось приходить к ней только старосте да жрецам, что заменили одного шамана. А за околицей, на невысоком холме, среди звонкого соснового бора, поставили люди алтари, где приносили жертвы Богам и Духам, где молили их о милости или о помощи, где клялись в любви и приносили брачные обязательства. Годы шли, уже не одно поколение сменилось в деревне, но все так же появлялась среди людей вечно юная Хранительница, выбирала она себе время от времени супруга, уводила за собой, и никто не знал, почему не приходит в мир её преемница.

Ведали о том лишь Алима, да мать её, Царица змей.







————————-
*И;чиги — вид лёгкой обуви, имеющей форму сапог, с мягким носком и внутренним жёстким задником.