Дэни

Мы приехали с Татьяной в Мытищи ещё до полудня. Татьяна Максимова теперь проживает в Сергиевом-Посаде, из Москвы, где мы с ней и познакомились, когда были ещё подростками, она вместе с семьей уехала ещё десять лет назад. Теперь мы редко встречаемся, но часто созваниваемся и знаем друг о друге очень не плохо. И вот, наконец, мы вырвались в совместную поездку, по просьбе Таниного папы. День был пасмурным, безветренным и теплым, я бы даже сказала, немного душноватым, несмотря на конец апреля. Деревья ещё стояли голыми, кое-где лишь на низких кустарниках из лопнувших почек, проглядывали зелёные мелкие листочки. Мы вышли на остановке у театра ФЭСТ и пешком двинулись к Дому Быта по Новомытищинскому проспекту.
- Я была в вашем городе лишь однажды, лет пять назад, когда с отцом приезжали к его знакомому дяде Толе, в общагу, в ту, куда теперь и идем. А город изменился, - говорила Татьяна, - будто другим стал. И атмосфера поменялась.
- Тебе так кажется.
  Мы свернули во дворик за «Ремонтом обуви» и вышли к продуктовому магазину. На большой дворовой поляне между блочными пятиэтажками, недалеко от дороги, в песочнице играла ребятня.
  Цель нашей поездки была семья этого самого дяди Толи, который находился в длительной командировке. Танин отец работал когда-то с ним много лет на химическом предприятии и теперь с места бывшей работы Анатолию Петровичу потребовалась какая-то справка. И Сергей Иванович, его приятель и папа моей подруги, такую ему добыл. Теперь мы везли эту справку его жене, Валентине Андреевне.
  Таня вошла в кирпичное здание общежития, я осталась во дворе, села на низенькую скамеечку возле деревянного домика с качалкой и стала ждать подругу. Идти с ней мне не хотелось. Справку она и сама донесет, а я лучше посижу тут, полюбуюсь видами города, о котором часто вспоминаю. Погуляю, одним словом! С Яузы потянуло прохладой и свежестью. Я запахнула свою красную кофточку от тренировочного костюма и встала со скамейки. Детишки продолжали возиться и визжать рядом в песочнице, две бабульки ходили и наблюдали за ними у площадки и о чем-то беседовали. От магазина шла ватага мальчишек с велосипедами. Был обычный день. Тихий и пресный. Я, стоя у песочницы в середине этого нераспустившегося и серого двора, смотрела в сторону своих Терешковских домов, как вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Я его просто физически ощутила и обернулась. Рядом со мной на песке, метрах в трех, сидел рыжий спаниель, английский кокер, с длинными ушами, опущенной вниз головой и из подлобья смотрел на меня внимательно и выразительно. Я подошла ближе. Он был в широком желтом ошейнике, за кольцо которого цеплялся длинный черный поводок. Пёс двинулся тоже в мою сторону, волоча за собой свой повод, но не дойдя одного шага, остановился. Понуро глянул ещё раз на меня и отвернулся. Я посмотрела по сторонам:
- Чей это? – спросила я у подошедшей женщины, которая вытаскивала из песка плачущего, испачканного малыша.
- Не знаю, - коротко ответила она и ушла, уводя с собой ребенка.
  Я снова опустилась на скамейку, собака продолжала одна сидеть во дворе у песочницы. Рядом так никого и не наметилось, хоть даже отдаленно напоминающего хозяина. Через полчаса вышла Татьяна с полноватой женщиной лет пятидесяти. Они весело беседуя, подошли ко мне.
- Я рада, Танечка, что вы заехали! А, что ж подружка не пошла к нам? – спросила она, похлопывая меня по плечу.
- Я хотела погулять. Давно не была в Мытищах, - ответила я.
  Женщина тараторила без умолку. Что-то долго рассказывала, кивая на стеклянный Дом Быта, потом махала руками в сторону парка, говорила про старшего сына и младшую дочь, про внука-шалопая, и ещё про, что-то. Я вначале отвлеклась, а потом обернулась и вновь увидела ту самую грустную собаку. Она сидела почти у Танькиных ног, а та её и не заметила. Стояла, смеялась и болтала с женой дяди Толи. Я подошла и легонько толкнула её в бок:
- Смотри!
- Ой, кто это такой красивый? – вздрогнув от моего толчка, произнесла Татьяна.
  Она наклонилась к спаниелю и погладила его по голове. Он гордо отстранился и сел поодаль.
- А это приблудный, - ответила жена-тараторка.
- Как это? Ничей, что ли? А поводок с ошейником? – переспросила я.
- То-то же и оно!.. Соседка рассказала, что она тут пятого дня с пацанятами вечером сидела, когда машина со стороны дороги подъехала и у Дома Быта остановилась. Вылез мужик, лет тридцати, с двумя малышами, видно двойняшками, мальчик и девочка. Уж дюже, говорит, схожи между собой. Они с этой собакой были. погуляли тут в песке минут двадцать, потом мужик этот собаку за поводок  к лавке привязал, детей в машину и укатили. Наш сторож из общаги слышал, как тот мужик перед отъездом кому-то по телефону звонил и говорил, что жаль, мол, собака много лет уж живет, но у ребенка аллергия обнаружилась. Жена, мол, утопить велела, а я до Яузы довез, а сил на это не хватает. Оставлю, мол, во дворе, может кто возьмет. А кто, кому он нужен? Корми его, лишний рот только!
  Услышав это, мы с Танькой переглянулись. Я подошла к собаке поближе. Да, он был ручной, но дичился. Близко не подходил, трогать за ошейник себя не давал. Было ясно, что он по прежнему, ждал своего хозяина и надеялся на то, что тот скоро за ним вернется, но в силу каких-то причин, пока задерживается.
- Он голодный, - сказала Танька упавшим голосом.
- Подкармливают, кто может, - ответила Валентина Андреевна.
- Давай, зайдем в магазин, купим, что-нибудь. Вон он, рядом у дороги стоит, - предложила я.
- Да, пошли. А в чём дадим? Миски то, нет!
- У меня пакет есть, целлофановый в кармане. А то, может, разовая посуда тут продается?
  И мы попрощавшись с женой дяди Толи, пошли в местный продуктовый. Там мы купили большую банку собачьего корма, так как не знали, что ест этот пёс. Возможно, ни сосиски с сардельками, ни колбасы – ему не подойдут.
  Мы выложили содержимое банки на пакет и оставили у песочницы. Пёс подошел и стал с жадностью это поедать. В этот момент мне удалось подойти к нему ближе, присесть на корточки и разглядеть его атрибуты. На голове между ушей, была огромная шишка. Я погладила его по холке, он продолжал есть, только чуть вздрогнул от прикосновения. Я наклонилась к нему.на широком желтом ошейнике была чётко видна надпись: «Дэни».
- Дэни ты, оказывается! – после произнесенного имени, он сильно вздрогнул и посмотрел на меня.
  Я поднялась, отошла от него, дав ему нормально доесть принесенную еду.
- Что делать-то будем? – спросила я у Таньки.
- А, что делать? Он с нами не пойдет. К тому же у меня три собаки, ты знаешь, да ещё кот в придачу. И у тебя дома Тошка, ревнивый и набалованный. Да, как ещё супруг твой на всё это посмотрит?
  Собака доела остатки корма и сидела спокойно у лавочки, смотрела на дорогу, на машины, очень внимательно провожая их глазами.
- Он ждет! Хозяина своего, - сказала я. – И будет ждать, пока не умрёт, или не убьют его здесь.
- Да, похоже на то!
  Мы сели напротив. Долго смотрели на собаку, не решаясь подойти, как вдруг рядом с Домом Быта затрещал мотоцикл. Неожиданно он на всех парах вылетел во двор, подъехал к детской площадке. Веселый, рыжий парень в белом шлеме, подкатил к скамейке почти вплотную. Пёс вздрогнул и бросился бежать в кусты к общежитию, волоча за собой длинный поводок. Мы пошли за ним следом, но все наши попытки найти Дэни, не увенчались успехом. Собака, как сквозь землю провалилась. Видимо, у неё, было какое-то своё, скрытое убежище.
  Домой мы возвращались понурые. Я, сидя в электричке, постоянно вспоминала его огромные, полные тоски и грусти, глаза. Они, чего-то выжидающе искали в каждом подошедшем, а потом опускались вниз вместе с ушами. Пёс отворачивался и отходил в сторону и, вновь глядели и глядели на меня его глаза!
  Дома я не выдержала и рассказала Генриху о своих впечатлениях. Не могу, мол, его глаза забыть, они мне напомнили одну давнюю историю, произошедшую много лет назад на Птичьем рынке, когда он ещё на Таганке находился. Мы тогда с Катькой Качалковой поехали туда за рыбьим кормом. И она и я, держали рыбок в аквариумах. И вот, сойдя с трамвая, в толпе людей, сидящих у проезжей дороги и торгующих животными, я видела такие же глаза у таксы. Она сидела на картонке из под обуви, рядом с человеком, продающим её,  и смотрела на толпу, шедшую мимо от трамвайных путей. И вот, почему-то, глазами из этой толпы она выхватила именно меня. Я почувствовала её взгляд и обернулась, а она смотрела пристально и с надеждой, а вдруг я остановлюсь и возьму её! Я замерла, не смея двинуться дальше. Такой пронзительности во взгляде у животного, я встречала впервые.  Но Катька подтолкнула меня и мы пошли дальше, захлестнутые потоком шедших людей, которые как волны накатывались от остановки. Уже у дороги, пройдя прилично к выходу, я оглянулась. Глаза на меня всё смотрели сквозь толпу и лица, смотрели, но уже с болью и без надежды. Тогда меня тоже весь день преследовали эти глаза! И вот, Дэни! Он будто тот самый пёс с рынка из моего детства.
- Мы поедем туда в следующий выходной. Завтра меня с работы не отпустят, да и у тебя мероприятия в школе намечаются, - сказал муж.
- Ладно. Только, зачем? За неделю, может случиться, что угодно. Да и за один день тоже.
- Не надо думать о том, что может случиться. А мы все равно поедем. По крайней мере, удостоверимся, жив он, или забрал кто.
  Прошла неделя. Она тянулась бесконечно. Приехав с дежурства рано утром в субботу, Генрих воскресенья уже ждать не стал. Он собрался быстро и через сорок минут мы уже были на станции и брали билеты до Мытищ.
  День был такой же пасмурный и бездвижный, но к полудню примешался легкий ветерок. У Дома Быта мы были, примерно, в 13 часов. Поляна вокруг была пуста. Никого не было ни у магазина, ни у общежития. Только напротив у бордюра, рядом с дорогой, бородатый мужичок чинил автомобиль.
  Я села на скамейку и позвала:
- Дэни, Дэни!..
  Пустота и тишина были мне ответом. Генрих подсел ко мне, обнял за плечи и попросил не отчаиваться.
- Давай, зайдем в общежитие! Может, там из персонала, кто знает?
  Мы так и сделали. В проходной дежурный сказал, что видел рыжую собаку во дворе накануне. Но где она теперь, не знает. Все остальные, опрошенные нами, проявили полное равнодушие, жали плечами и отмахивались, как от, чего-то, ненужного. 
  Мы вышли на улицу в тот момент, когда с неба упали яркие лучи апрельского солнца и осветили, оживили всё вокруг. Двор стал ярче, лопнувшие почки изумруднее, а небо чище и свежее. На поляну вышли подростки. Двое играли в бадминтон у детской песочницы. Кто-то из ребятни громко завизжал от восторга, и тут вдруг неожиданно из кустов от дома напротив, вышел рыжий спаниель. Он медленно поплелся в нашу сторону. Я пригляделась, да, это был он, но только без поводка и немного облезлый. Его, когда-то блестящая шкурка, была покрыта репьями и, какой-то, желтой трухой.
- Ночевал, бедняга, где-то в неприглядном месте, - заметил Генрих.
  Сердце моё забилось, я позвала собаку по имени. Пёс остановился. Посмотрел на меня, как тогда, но не столь активно, и подошел к своей скамейке. Он всё ещё ждал, ждал того, кто нагло предал и не собирался сюда больше возвращаться.
- Что же делать, нам с тобой, дружище? – Генрих подошел к собаке. Тот поднялся в ответ и отошел в сторону.
  Дети к тому моменту играть прекратили. Я высыпала в разовую бумажную тарелочку привезенный с собой сухой корм, положила рядом жареную куриную ножку и придвинула всё это к собаке. Он стал есть, сперва не хотя, а потом все охотнее и азартнее.
- Можно нам с женой поиграть, ребята? – вдруг спросил Генрих у ребят, отложивших бадминтон в сторону и присевших на детскую карусель.
- Пожалуйста! – девочка протянула нам волан и ракетки.
  Мне играть совсем не хотелось. Но раз Генрих хочет, значит так, зачем-то надо. Мы стали играть на этой детской площадке, рядом с Дэни, который искоса наблюдал за нами. Я тоже поглядывала на него и в какой-то момент поняла, что муж сейчас играл со мной не случайно. Собака привыкала постепенно к нам в обычной ситуации, она поняла, что мы не агрессоры, пришедшие за его шкурой, а друзья. Так мы проиграли около часа. Последний волан упавший рядом с Дэни, он обнюхал и взял в рот.
- Дай, пожалуйста! – наклонившись к нему, попросил Генрих.
  Пес посмотрел на него и послушно положил игрушку у его ног.
- Молодец, умница! – Генрих потрепал его по шее и Дэни от этой ласки не отказался.
  Он не увернулся и от того, когда муж, сидя на корточках, стал доставать у него репьи из-за уха. Только фыркнул, а потом послушно повернулся боком и продолжал сидеть. Генрих посмотрел на меня и быстро произнес:
- Зоопалатка или магазин, есть здесь?
- Да, где старый «Стеклянный»!
- Тогда туда, быстро, за поводком!
  Я бросилась бежать в сторону семнадцатой школы.
  Назад я прибежала запыхавшись и увидела, что Генрих и Дэни сидели рядом уже на той самой лавочке, где вначале мы его кормили. Я присела к ним. Муж что-то рассказывал собаке, а пёс слушал внимательно и вдумчиво. Он осторожно оглядывался, но уже не дичился, а сидел спокойно и тихо под ласковой рукой. Так они проговорили довольно долго. Уже снова густые белые облака закрыли солнце, когда Генрих прицепил к ошейнику Дэни, купленный мною поводок.
- Ну, пойдем с нами, дружище! Здесь мы тебя одного не оставим, - произнес он.
  Пёс нехотя оглянулся на двор, угнулся и спрыгнул с лавки. Потом мы втроем медленно пошли к автобусной остановке.
  Уже смеркалось, когда мы дождались на станции, наконец, своей электрички. И тут Дэни стал раздумывать, идти с нами до конца или нет? Он встал в позу, когда мы лезли на мост. Его пришлось дважды подталкивать, но все же здравый смысл собаки взял верх над неуверенностью и упрямством. Мы поехали домой.
  Дэни в вагоне сидел у моих ног, смотрел на Генриха, в окно, по сторонам. Но во взгляде уже не было той боли и тоски. Было любопытство и даже, как мне казалось, проскальзывала благодарность. Хотя до этого, мы понимали, было очень далеко. Это мы испытывали сейчас чувство благодарности к нему, за то, что он пошел с нами, принял наше предложение в дружбе. Травмированное человеческой подлостью животное, теперь очень долго будет помнить эту боль и обиду на человека, предавшего его. И завоевать вновь доверие этой собаки будет совсем не просто, я и муж понимали это и в дальнейшем очень постарались, чтобы понятие – дружба и любовь – никогда не исчезли из большого сердца этого маленького преданного существа, а теперь уже члена нашей семьи – Дэни!