Зона отчуждения

В утренней полутьме лавка выглядит обыденно.  Пыль, оседающая на предметах уже несколько дней, сейчас невидима в этом слабом освещении, которое можно назвать даже призрачным. Сквозь опущенные жалюзи едва-едва проникают розовые лучи зарождающегося утра. Господин Кит приходит сюда после раннего завтрака с твердым намерением убрать и протереть пыль. Обычно этим занимается Эмилия, но в последнее время она испытывает жесточайшее отвращение к их семейному бизнесу. Целыми днями просиживая перед телевизором или прогуливаясь в одиночестве по пустынной улице, она словно растворяется в ничегонеделании, закрыв разум от всех проблем, которые валятся теперь словно из рога изобилия. Она уже сделала свой выбор и намерена следовать ему до конца.

Но он не успевает подойти к витрине, как стены вздрагивают, тонко дребезжат стекла шкафов, падает с полки китайская вазочка династии Мин и разлетается на мелкие осколки. Прямо над крышей дома раздается рев. Но господин Кит не обращает внимания, он лишь молча стоит над разбитой вазочкой, сокрушаясь убытку и грозит кулаком кому-то невидимому. Гул, между тем, отдаляется, пока совсем не затихает. Да, это так, самолеты теперь взлетают над самой лавкой. Дом уже попал в зону отчуждения аэропорта, земля продана и лавка доживает последние дни.

Он приподнимает жалюзи и выглядывает на улицу. Как и ожидалось, эти... эти преступники уже начали разбирать тротуар. Красноватые плитки, радовавшие глаз в солнечные дни блеском стеклянной пыли, вплавленной в искусственный камень, теперь вывернуты, обнажилась сухая глина. А другой стороны улицы и вовсе нет. Остались лишь руины с детства знакомых домов, возле которых копошатся бульдозеры, окончательно расчищая пространство.

Но и на развалинах жизни господин Кит снова и снова упорно открывает лавку каждое утро, хотя покупателями стали теперь не жители городка, а пассажиры ждущие пересадки и желающие провести свободное время с некоторой пользой. Да еще те, кто прилетает специально в Барнеби. Отсюда пока еще можно поймать такси. Скоро прямо через лавку господина Кита пройдет широкая дорога, по которой помчатся автобусы, и уже никто не вспомнит о маленьком Вормхолле, оказавшемся в заложниках у прожорливого аэропорта.

Еще месяц назад Эмилия сказала, что и им нужно перебраться в Барнеби. Мол, она там присмотрела лавку на съем. Но разве в какой-то другой, незнакомой лавке, будут так таинственно поблескивать драгоценные вазы, манить к себе стеклянные шкафы, заполненные редкостями? Разве испытает там господин Кит это упоительное чувство узнавания, защищенности от внешнего мира, гордости за семейное дело, которое уже больше ста лет цвело на этом самом месте. Нет, нет и нет.

Например, вот этот  шкаф, хранящий в себе коллекцию обезьян. Тут есть и плюшевые звери, и деревянные, и металлические. Какой-то коллекционер собирал их на протяжении всей жизни, а после его смерти дети продали всё скопом господину Киту. Стоила она тогда недорого, хотя некоторые экземпляры казались очень старыми и ценными.

Другие предметы – абажуры венецианского стекла, кораллы Красного моря, украшения из полудрагоценных камней – раскупаются быстро, и на их место приходят новые. И вечными остаются только шкаф с коллекцией, чучело енота на китайском столике, да фарфоровый дом-ночник.

Он уже собирается взяться за дело, как вдруг неожиданная мысль о том, что что-то не так, заставляет его вновь повернуться к шкафу.  Что не так? Пластмассовые, стеклянные и металлические глаза смотрят в одном направлении. Он пытается проследить за взглядами обезьян и понимает, что смотрят они в окно, немного вверх и влево, словно чего-то ожидая. "Куклы, они и есть куклы", – бормочет про себя господин Кит, судорожно переставляя игрушки. Наверное, это шутка Эмилии или сына – решает он, и тут же понимает, что никому из этих двоих он и слова не скажет. Пусть попереживают, что шутка не удалась. Он не спрашивает себя, сколько раз становился предметом шуток со стороны родных, да такого никогда и не было. Господин Кит для своей семьи является чем-то незначительным, имеющим такую же примерно важность, как одна из этих обезьян. Кто станет шутить с пустым местом?

Почему-то эта странность напоминает ему о недавнем сне. Хотя, какой он недавний. Считай, что уже месяц прошел. Тогда еще только шли разговоры о расширении аэропорта – и никто почти в них не верил. Никто, пожалуй, кроме Эмилии. Она сразу же засобиралась в Барнеби. Ей всегда здесь не нравилось.

Вот тогда и увидел господин Кит дурацкий сон. Будто бы лежит он в собственной постели, только кровать какая-то древняя, с четырьмя столбиками по краям для поддержки полога. Видит он и себя, как бы со стороны, и уродливое маленькое создание, притаившееся в ногах. Сначала ему кажется, что это бродячая кошка пробралась в окно спальни, но создание поднимает голову и оказывается фиолетовой плюшевой обезьянкой в красных штанах. Она принимается расхаживать по одеялу и говорить высоким "кукольным" голосом. " Меня зовут Жози", – сообщает она так, словно этот факт необычайно важен. "Вот только этого мне и не хватало. Зачем ты здесь?" – удивляется господин Кит. "Только предупредить, – отвечает обезьяна. – Когда придет время, я найду способ сбежать, а тебе пути не будет".

Она говорила что-то еще? Сны так быстро стираются из памяти. Вот она – Жози, за стеклянной дверцей шкафа и тоже упорно смотрит в небо. Вместе со всеми остальными.

– Я же переставил их, – бормочет господин Кит, хотя уже и не помнит – переставлял ли.

– Иезекиил! – раздается пронзительный голос Эмилии и вот уже она вся протискивается в лавку. – Там к тебе пришли.

Господин Кит ненавидит свое имя. Оно кажется ему пугающим. Но Эмилия упорно его так называет в особо торжественные моменты и произносит его так громко, чтобы все слышали – это страшное-страшное имя, напоминающее об уродливом каменном великане из давней детской сказки. Но жена не увидит его недовольного лица. Низко наклонив голову, он мимоходом стирает пыль с крыши фарфорового дома, и идет в жилую половину.

В гостиной находятся двое – сын Том, небрежно развалившийся в кресле, и официально одетый человек при галстуке, в котором господин Кит узнает нотариуса из Барнеби – Эрнеста Краузе. Тот уже шелестит какими-то бумагами.

Господин Кит останавливается у входа и ждет, когда его заметят. Том смотрит в потолок, нотариус занят чтением, он так внимательно изучает какой-то документ, что от усердия даже шевелит губами, проговаривая каждое слово. Наверное, намеревается дочитать всё до последней точки.

Господин Кит осторожно покашливает. Краузе отрывается от чтения и окидывает вошедшего невыразительным взглядом, он тщится изобразить на лице радостное удивление, но это получается плохо.

– Я принес вам договор на отчуждение собственности, – произносит он, наконец, скрипучим голосом. – Извольте подписать. Вы должны освободить дом в течение недели. Ваша жена сообщила, что уже сняла помещение в Барнеби. Согласно договору, вы получите компенсацию, которой хватит на безбедную жизнь. И ваши чувства тоже будут удовлетворены.

Господин Кит молчит так долго, что пауза становится неприличной. Том делает за спиной нотариуса какие-то знаки – кивает головой, пишет что-то в воздухе, даже беззвучно аплодирует, но это не оказывает никакого воздействия на отца. Тот просто молчит.

Краузе произносит что-то по-немецки и повторяет свою речь в том же самом порядке и теми же самыми словами. Он готов выжидать и повторять одно и то же хоть до вечера.

– Я не подпишу, – наконец, говорит господин Кит. – Никогда и ни за что.

– Иезекиил, – раздается за спиной голос Эмилии. – Ты подпишешь все. А если ты этого не сделаешь, то придется говорить о твоей вменяемости. И тогда подпишу я. Ты слышишь?

При звуках ее голоса, внутри груди словно что-то ломается и господин Кит, подойдя к столу, не глядя на лист ставит размашистую подпись.

– Ну вот и славно, – говорит Эмили, а Том опять беззвучно аплодирует. Дребезжат подвески хрустальной люстры. Над домом взлетает самолет.

За обедом господин Кит молчалив. Он копит обиды. На жену, которая готова сдать его бренное тело в психиатрическую лечебницу, на сына, который просто мечтает, чтобы семья перебралась в Барнеби, где сейчас снимает комнату и работает официантом в забегаловке. Еще бы, лавка всегда была неплохим источником дохода, а что ему нужно от семьи, кроме денег?

– Я был на собеседовании, – вдруг говорит Том. – В банке.

Он вытаскивает из кармана кучу разноцветных квадратиков, исписанных шариковой ручкой. В его толстых пальцах они кажутся конфетными фантиками.

– Что это? – удивляется Эмилия.

– Собеседования ведь как проходят, – воодушевленно рассказывает Том. – Всех собирают в одном зале, и каждый должен про каждого что-то написать. Ты посмотри, что обо мне написали. Он начинает перекладывать бумажки и зачитывать вслух. Зеленая – "классный парень", синяя – "добрый и крутой", красная – "настоящий боец", и все в таком духе.

Господин Кит ерзает на стуле, морщится и чуть не давится супом. "Какая чушь" – думает он.

Том горд, поэтому неудобный вопрос застает его врасплох:

– Ну, а на работу-то тебя взяли?

Воодушевление слезает с физиономии парня как луковая шелуха, делая простецкое его лицо еще более стертым. Он пошел в родню Эмилии и очень похож на деда, что раздражает и даже обижает отца.

– Нет, – бормочет он. – Но зато я нравлюсь людям.

– Это не главное, – вдруг выкрикивает господин Кит. – Не главное! Главное – быть профессионалом, а не "классным парнем".

Произнося эти слова, он даже изображает пальцами кавычки, что выглядит, по меньшей мере, странным. Том поражен – никогда еще отец не использовал такие эмоциональные жесты. Да еще ему не нравится такое пренебрежение к собственной особе.

–  Знаю, что ты меня терпеть не можешь, – обиженно гудит он. - Завтра же уеду. Только хочу тебе сообщить, отец, что комнату свою я уже сдал и поэтому поживу в новом помещении, пока вы не приедете. И хотя дом большой, с вами я жить не стану. Никогда!

Эмилия вздыхает и похлопывает сына по плечу, но господин Кит кажется безучастным. Он уже давно не дает раздражению выплеснуться через край и теперь чувствует себя виноватым. Пусть делают, что хотят.

Вечером господин Кит, как и обычно, восседает за кассой на высоком стуле. Эмилия крутится тут же, прикидывая сколько ящиков нужно заказать, чтобы вывезти товар. Она суетится, с шумом расхаживая по затоптанным деревянным полам. Она толстая, очень толстая и доски стонут под грузом ее тела, скрипят и жалуются на непосильную ношу. Полы следовало бы давно перестелить, да только кому это теперь нужно?

Звенит колокольчик и в помещение входят двое. Мужчина в коричневой куртке ведет за руку девочку лет пяти. Ее светлая одежда выделяет диссонансным пятном на фоне мрачных стен, которые давно следовало покрасить. Но кому это теперь нужно? Ребенок устремляется к шкафу с коллекцией.

– Папа, – кричит она. – Купи мне обезьянку! Вон ту, в красных штанах!

– Покажите, пожалуйста, – просит покупатель. – Какую тебе, Тэсси, вон ту слева?

Господин Кит не трогается с места.

– Коллекция продается целиком, – шепчет он, но его никто не слышит.

– Иезекиил, – окликает его Эмилия. – Продай ребенку обезьяну.

– Коллекция продается целиком, – повторяет он громче.

– Иезекиил!

Нет, это невыносимо. Господин Кит снимает с полки обезьяну в красных штанах и передает ее мужчине:

– Эту?

Покупатели уходят. Девочка прижимает к груди плюшевую игрушку. Она счастлива. А вот продавец несчастлив. Только что, своими собственными руками, он разрушил хрупкое равновесие, и теперь мир кружится перед его глазами. Даже тошнит. Дребезжат стекла, со стороны аэропорта взлетает самолет. А игрушечные обезьяны снова дружно смотрят вверх и немного вбок на темнеющее за витриной небо. Искусственные глаза наливаются ненавистью. Кто-то копит обиды, а кто-то концентрирует ненависть – так и должно быть.

– Прощай, Жози, – шепчет господин Кит. – Ты сумела унести ноги.

– Мы уезжаем завтра в Барнеби, – примирительно говорит Эмилия. – Кое-что нужно сделать, а Тому пора на работу. Я возьму фургон?

– Только не пускай его за руль, – отвечает муж. – Угробит машину. Когда вы поедете?

– После обеда. И не жди меня раньше, чем через три дня.

"Три дня, – думает господин Кит. – Какое счастье – три дня". И тут же понимает, что никакого счастья уже нет давно, и теперь непреклонное время забирает последние крохи его прошлого. "А я хотел умереть в своем доме, на своей постели".

Ночью он никак не может уснуть. И дело даже не в том, что Эмилия оглушительно храпит, он привык к этому храпу. Нет. Ему все кажется, что и сон беззастенчиво отнимает минуты жизни. Он вертится на постели, переворачивает подушку прохладной стороной вверх, хотя совсем не жарко, стонет и мечется, а потом не выдерживает и, вооружившись фонарем, идет в лавку, стараясь как можно тише ступать по рассохшимся половицам. Там, убедившись, что дверь надежна заперта, он включает старую металлическую настольную лампу и склоняется над фарфоровым домом. В лавке много удивительных вещей, но этот дом едва ли не уникален. Невозможно понять, с какой целью он был создан. Огромный, примерно полметра в высоту, он похож на странный белый куб, прикрытый сверху красной крышей со скатами. Окошки по передней стене расположены в два ряда, намекая на то, что это двухэтажный особняк. В самом центре вырезано крылечко с едва намеченными колоннами. И дверь, и окна прикрыты фарфоровыми ставеньками на петлях – их можно открыть и  тут же упереться в стеклянную преграду. Под самой крышей – круглые часы с римскими цифрами, которые не идут. А что внутри?  Раньше там была всего-навсего обычная электрическая лампочка. Господин Кит до сих пор не может понять, что сподвигло его на эту покупку. Дом задержался в лавке на долгие годы.

Господин Кит осторожно снимает крышу и заглядывает внутрь. Он удовлетворен увиденным – все на месте. Осталось только припаять несколько проводков, а потом... потом...

Он осторожно орудует паяльником, словно держит в пальцах бабочку, едва прикасаясь раскаленным жалом к тонюсеньким золотистым проводкам. Так же осторожно заводит часы и прислушивается к их ходу. Как ни странно – они идут, хотя все думали, что механизм испорчен. Еще пара движений и дело сделано. Господин Кит возвращает на место крышу, тщательно прикрывает все ставеньки и смотрит на часы. Они показывают пять утра. "Двенадцать часов, – думает он, – еще двенадцать часов".

Утром даже не позавтракав, что случается крайне редко, а точнее – никогда, господин Кит выходит из дома. Да что там завтрак – впервые в жизни он не спал целую ночь, и поэтому мир кажется немного размытым. До отъезда жены и сына в Барнеби еще целая вечность.

Кусты ежевики усыпаны каплями росы, они выглядят такими знакомыми, и просто не верится, что через несколько дней их сомнет, искорежит и вырвет с корнем злая человеческая воля. Возле соседнего дома копается в земле старик Лерой. Он выкапывает розы и бережно складывает их на садовую тележку.

– Привет, – кричит господин Кит, в глубине души желая напугать старика. Хотя старик не намного и старше его самого.

– Это ты, Кит, – блеклые глаза, затененные панамой, на мгновение озаряются слабой улыбкой, а потом снова тускнеют. – Мои уже уехали.

– В Барнеби?

– Да, на нижнюю окраину. Можно сказать, что дом, который мы купили, находится за городом. Вот, розы решил увезти.

Он окидывает печальным взглядом участок и вздыхает. Еще бы – все пошло прахом. Так сейчас, наверное, вздыхают все жители Вормхолла, точнее той его части, которая еще сохранилась. Господин Кит пытается пересчитать оставшиеся дома. Их около двадцати. Он хочет сказать, что вся их жизнь прошла в этом городке, что несправедливо заставлять людей переезжать, вырывая их с корнями из этой глинистой желтоватой земли, но старик перебивает его.

– Там, – говорит он, тыча пальцем в один из домов, – если ты помнишь, жил бывший судья, мы еще называли его слоном из-за того, что фамилия была похожа. Элефант, что ли?

– Лефонтен, – подсказывает Кит.

– Да-да, – кивает Лерой, – он вчера умер. Инфаркт. Подписал бумаги – и все. Знаешь,– он наклоняется к уху собеседника и шепчет, – мне кажется, что мы все недолго проживем на новом месте. Как этот... этот... слон.

Господин Кит пожимает плечами. За спиной останки Вормхолла, но он предпочитает не оборачиваться. Он видит уцелевшие дома и хочет думать, что все по-прежнему. Центральная улицы, продуктовый магазин, дорожный указатель. Если просто идти, не поворачивая головы, то сохраняется полная иллюзия привычной жизни. Даже пчелы над цветами все те же. Только вот этот гул над головой – реальность. Но его нельзя выключить.

Он возвращается к самому обеду. На дорожке уже стоит грузовичок, в котором громоздятся тюки. Эмилия решила отвезти в Барнеби кое-какие вещи. А пока вся семья собирается за столом в ту самую минуту, когда часы отзванивают четыре четверти и басовито сообщают, что уже час дня. "Еще четыре часа до чего-то, о чем не хочется думать".

За обедом господин Кит налегает на то, что до сего времени считал крайне вредным для своего организма. Он поглощает сильно зажаренное мясо, густо посыпая его солью и перцем. И даже позволяет себе большую чашку кофе с капелькой бренди.

Наконец, жена и сын отправляются в путь, и он долго смотрит вслед удаляющемуся грузовику, почти скрытому клубами пыли, поднимающейся от развороченной дороги.

Лавка открыта. Наверное, ее открыла Эмили, предполагая, что после обеда он вернется туда. Ну, правильно, он и возвращается. Работа есть работа.

Усаживается за кассу и вдруг понимает – что-то изменилось. Вроде бы все на месте, но обезьяны снова смотрят в небо. Пусть. К этому он успел привыкнуть. Однако чувство дискомфорта не покидает. Господин Кит еще раз внимательно осматривает помещение и внезапно понимает – исчез фарфоровый дом. Его нет на месте, но нет и вообще нигде – ни на полу, ни в шкафу. Он испарился, растворился без следа, словно был лишь очередной фантазией, сотканной из тоски и безнадежности.

Дрожащими руками господин Кит вытягивает из кармана телефон и тыча пальцем мимо кнопок пытается набрать номер Эмилии. С каждой секундой он паникует все больше, сознавая приближение катастрофы. Наконец раздаются длинные гудки, он успевает трижды облиться холодным потом прежде, чем слышит ее голос.

– Иезекиил?

– Надеюсь, ты не забрала этот ночник с собой! – кричит он в трубку.

– Какой еще ночник? Ты о чем?

– Об этом распроклятом фарфоровом доме. Где он?

Эмилия хихикает.

– Я продала его. Представляешь, еще утром его купил какой-то ненормальный за огромные деньги.

– Этого... так нельзя, – бормочет он, чувствуя, как пересыхает в горле. – Кому ты его продала?

– Откуда я знаю. Он говорил, что ему на самолет к пяти. Не волнуйся, я все прекрасно упаковала. Не разобьется. И перестань морочить голову, я за рулем.

Господин Кит выбегает на улицу и смотрит вдаль. На фоне ярко голубого неба виднеются холмы. Склон одного из них усеян белыми кубиками – это Барнеби. А чуть правее – здание аэропорта. Оно кажется едва ли не более далеким. Летное поле, где там и сям видны малюсенькие самолетики, огорожено сетчатым забором. На часах четыре. За пятнадцать минут можно было бы доехать, но на чем? Город практически пуст, а его собственный грузовик удаляется на большой скорости, и нет надежды вернуть его назад. Да и времени на это нет. Изнемогая от невозможности действовать, господин Кит садится на крыльцо. Все. То, что должно случиться, того не миновать. Не исправить.

Природная рассеянность не позволяет ему принять единственно правильное решение – позвонить в аэропорт. Да что там, он напрочь забыл о телефоне, потому, что втайне всегда ненавидел это средство связи, звонившее всегда в самое неудачное время.

Он поднимается и идет прочь от дома по пыльной глине словно поломанный робот, совсем такой, как их изображают в современном кино. Голова его склонена, руки безвольно опущены вдоль тела. Проклятый аэропорт магнитом притягивает к себе. Сколько времени уйдет на то, чтобы обойти взлетное поле, господин Кит не знает, как и не знает для чего это нужно.

По полю катится самолетик. Издали он кажется совсем игрушечным, хотя на самом деле – огромен. Это "Боинг – 787", рассчитанный на триста тридцать пассажиров, выруливает на стартовую полосу и готовится к взлету.

Господин Кит останавливается. Он заворожен. И вдруг, почти бегом, устремляется обратно к дому. В лавке все так же пусто, дверь не заперта. Но, как видно, ни один покупатель не переступил порог в отсутствии хозяина. И только несчастная "Нокиа", словно укор, все так же сиротливо валяется на кассовом аппарате. Только протянуть руку и позвонить.  И тут же, где-то в глубине дома, часы отбивают пять. Раздается глухой приближающийся гул.

Обезьяны смотрят в небо – вверх и немного вбок. Господин Кит следует их взгляду, и на мгновение словно становится одной из них, с таким же ненавидящими стеклянными глазами. Вместе они образуют живописную группу, олицетворяющую ожидание.

И оно, наконец-то, удовлетворено. Самолетик в небе превращается в огненный шар, из которого во все стороны летят темные обломки. Ровный гул сменяется хлопком, таким громким, что рассыпаются и вылетают стекла витрины. Господин Кит успевает увидеть, как все предметы сдвигаются со своих мест, а через секунду вокруг бушует только пламя и гудит так громко, что хочется заткнуть уши, словно рев самолета перенесся прямо в дом. И вдруг наступает тишина. И уже не важно, что Вормхолла больше не существует.