Сивка

Сивка, Сивка, в чистом поле кобылица!
По росе веду. Колышется трава.
Жалобно, прощально вскрикнет птица.
Грива! Ветер! Сныти кружева.

Ветер! Поле да широкое раздолье.
И отавы сладкий островок,
где щипала ты траву почти на воле.
И верёвка к шее, длинный поводок.

Корку хлеба на ладони выносила
и ведро водицы чистой ключевой.
И была ты удивительно красива.
Я на цыпочках вела тебя домой.

Корку хлеба с солью выносила.
Благодарный сквозь ресницы взгляд.
И была ты богатырской силы,
и рожала в муках карих жеребят.

Где и на каких лугах пасёшься?
Есть ли там зелёная трава?
Может,  жеребёнком ты несёшься
в белых облаках к далёким островам…


Каких-то пятнадцать лет тому назад ещё был здесь маломальский колхоз, мастерская, контора, молокозавод и комплекс, школа, садик, медпункт, клуб. Сеяли на полях лён, рожь и ячмень. Уводили на откорм  на лето бычков на вольные травы к Перт-озеру.
И гнали их потом сытых и мощных, отъевшихся  обратно.

И убегали от  свинарника шустрые поросята. Это была какая-то устоявшаяся жизнь. Колхоз стал гибнуть. Началось другое время. Потом я узнала, что  в один день будут гибнуть и совхозы-миллионеры.

 А этот  колхоз был маленький, немощный, убыточный. Приезжало начальство, собирало мужиков и баб. Кричали, стучали   кулаком по столу, стыдили людей за леность. Меня тоже обязали  стыдить колхозников, но я отказывалась:
- А какое право я имею их ругать?
Они даже и зарплату не получают. А нам пока платят.

Я ещё не знала, что придёт такое время, что и мы будем работать без зарплат, а получать только проценты от них.

Всё рушилось. Колхоз начали делить по паям. Кто был шустрее и ловчее, паи эти получил. А другие нет. Сначала моему мужу решили вместо пая дать рыжую кобылу. Он обрадовался, привёл кобылу, принёс большие ветеринарные щипцы. Обработал и почистил ей копыта.
Вырос он здесь безотцовщиной. Выучился в молочном институте на зоотехника, был хорошим специалистом.
 
Но озлобившийся уже народ на другом собрании проголосовал, что раз уезжал он на четырнадцать лет из родной деревни, значит, не заслужил кобылу. Пусть ведёт её обратно на конюшню.

 Расстроенный, с покрасневшим лицом и сжатыми кулаками пришёл он с колхозного собрания домой. Мне стало обидно за него. Как это? Свои, деревенские, так жестоко и несправедливо с ним обошлись.
 И однажды в магазине при обсуждении этого  я вмешалась в разговор и сказала, что у нас обязательно будет своя лошадь.
.
  Не сразу, но на лошадь мы наскребли. Съездили за ней на «ЗИЛе» почти за сто километров к новоиспечённому фермеру. У него было несколько лошадей.
Он показал нам высокую кобылу серой масти. Она гордо и непокорно вскидывала голову. Договорились, завели лошадь в кузов машины, натянули верёвки, чтобы не било её по бортам, и поехали обратно.

 Назвали кобылу Сивкой. Муж возил на ней дрова, сено, но не пахал. Однажды я увидела, как он, накинув на могучее своё плечо верёвочную петлю, волоком тянет тяжёлое бревно. Я изумилась и спросила:
 -А почему не лошадь?
На что он ответил коротко:
- Лошадь жалко.
И только сейчас я поняла, что лошадь для него была дороже "мерседэса".

Сивка была с норовом. Она могла с ходу рывком понести дровни, И тогда он грозил ей увесистым кулаком. Сплёл косичкой большую верёвку, уводил её пастись, вбивал в землю тяжёлую палку. И кобыла паслась на сочной траве досыта, пила из ведра холодную воду.

В колхозе ещё был чёрный жеребец. Наша Сивка обгулялась. Однажды мы пришли утром и увидели, как вылизывала она лежащего жеребёнка, мордой поднимала его на тонкие ножки. Это была девочка. Мы назвали её Мэри.
 Потом у Сивки  были  ещё жеребята.
Однажды муж не мог привести  кобылу в конюшню.

 Что же мне делать? Становилось темно.
Я вздохнула, взяла кусок хлеба, открыла дверь конюшни. Наказала маленькой дочке, чтобы она не ходила за мной. Если Сивка понесёт, если я не справлюсь с ней…. Лучше не думать об этом.

Подошла к заждавшейся лошади. Погладила ей по морде, положила на ладонь ломоть чёрного хлеба с солью.  И она бархатными своими мягкими губами благодарно начала его жевать.

- Пойдём, Сивка,  домой, не может сегодня хозяин тебя вести, - шепнула я ей.
Отвязала я верёвку, На руку наматывать не стала, держала слабо, но коротко.  Я шла почти на цыпочках. Так была она высока, а я мала ростом. Сивка покорно шла за мной, но почему-то косила глазом и поворачивала назад голову.
Это моя дочка шла за нами по пятам. Слава Богу! Привела на конюшню.
Она помогала нам выжить в трудные девяностые годы.

 И потом, когда не будет Сивки, я буду с жалостью и до слёз смотреть на голодных,  неприкаянных и уже никому не нужных лошадей Их будут разбирать только на время вспашки своих огородов. А потом будут отгонять палками от стогов. Будут лаем заливаться брехливые собаки.
А я буду выбегать на дорогу и выносить лошадям куски хлеба.

Какой-то человек привозил сюда страусов и элитных лошадей. Страусы не прижились. А потом он бросил лошадей почти без кормов.
И они, как нищие,  бродили  от деревни к деревне, от стога к стогу, ночуя в холодных туманах ...
Я разрешила поить их водой из школьной кочегарки.
Звала их, маня хлебом.
Но они уже никому не верили.