Свободный полет по железной дороге

Воплощение

– Зайка, смотри  в боковое зеркало, когда обгоняешь.
– Я миллион раз тебе говорила: не называй меня так! Я нена¬вижу это слово!
– Что ты орешь сразу? Спокойно не можешь сказать? Вправо возьми.  Зайка!
– Заткнись или я буду называть тебя Стасик!
От злости я невольно прибавила газ. Тут же получила реак¬цию любимого.
– Ладно, киска, только сбавь скорость. По серпантину так борзо не катаются.
Я сбросила обороты. 
– Хватит меня доставать или сам сядешь за руль. И мне все равно, сколько в тебе пива! Дай сигарету!
– Ты ж не куришь?
– Ты тоже бросил вчера, а бычок изо рта торчит.
Стас прикурил сигарету и протянул мне.
– Травись, киска.
Я затянулась и словно приняла хук в челюсть. Голова закру¬жилась, затошнило, сердце стало болтаться как попало. Не понимаю, как я раньше курила полпачки в день – и ничего? Сделала еще затяжку и бросила окурок в окно. Стас голосом, намекающим на примирение, предложил:
– Кофе будешь?
– Полчашки.
Сбоку забулькал термос. Через мгновение я увидела бешеную маршрутку и щербинку между зубов на усатом лице. Сочинский водитель стал моим последним впечатлением при жизни.

За коленку укусил овод. От боли я дернула ногой и очнулась. Потирая обиженное место, поднялась кое-как.
Ох, голова тяжелая, зато тело легкое, как только что купили. Интересно, сколько я валялась на этой полянке? Пошарила взглядом по местности, а здесь живенько: не то вокзал, не то лес, не то заброшенный город, в общем, – видеокарта фантастическая.
Шлепаю босиком по горячим рельсам. Над головой смыкаются старые яблони. В этом году деревья расцвели дружно, как по приказу. Сквозь белое кружево почти не видно синих клочков в вышине. Запах мая густой и пряный, хоть на пончик намазывай. Новенькая трава так кишит прямо¬кры¬лыми, что наступить некуда, не совершив убийства. День идет на убыль, легкий ветерок приятно понижает градус тела.
Заброшенная «железка» вьется через дворы. Можно беспечно шлепать по ней и пялиться по сторонам, не опасаясь наезда сзади. Кажется, тут никого нет, только бесхозная реклама, вольные кошки да пустые вагоны. Вокруг все приглушено и обволакивает, точно покрыто мхом. Лишь оконные стекла дерзко играют оранжевым глянцем  и выглядят бодрячком.
На глаза попался открытый киоск, заросший по самую крышу лопухами. Что-то выглядит он заброшенным, да и продавца не видать, но прилавок хвалится изобилием, искушает. А денег нет и карманов, где эти деньги водятся, тоже. Я, недолго мучаясь, стырила из киоска бутылку с водой и тут же ее вскрыла. В отместку минералка зашипела и прыснула мне на юбку, злюка. Сейчас я ее проглочу, проглочу, не помилую.
Напилась да побрела дальше. Разбитые шпалы поросли подорожником. Между ними счастливое расстояние в шаг.
– Иду просто так, иду просто в такт, иду просто вдаль, сколько хочу, столько я и иду.
Мне будто пять лет. Снова любой предмет – явление, всякая муха – личность. Эх, красота! Здесь все существует в сердечном согласии с моим организмом.
Где-то вдалеке тратит мотоцикл, а еще поезд бормочет,  вгоня¬я меня в легкий ступор. Надо же, неужели на этой станции есть разум? Необходимо его найти и вступить с ним  в контакт.
Наконец я досыта насладилась движением и свернула к реке. Ветки яблонь потрепали меня по волосам на прощанье.
Зной еще опаляет песчаный бережок. Осмотревшись, я скинула шмотки и прыгнула в воду. Поплыла, проглотив визг, балуя себя свободой и разными дурачествами. Счастье – есть, а еще плыть и дергать ногами в разные стороны.
Тут надо мной нависла тучка. Спустя минуту тонюсенькие иголки дождя вонзились в речное тело. Пузырики на воде ло¬па¬ют¬ся с тишайшим, деликатным звоном – чудная музыка для тех, кто понимает. Вода стала теплой, выходить не велит. Вот уж небо совсем заволокло. Глубина в реке потемнела и в ней появилась враждебность. Все, наша дружба – врозь, эвакуируюсь на сушу. С трудом натянув на себя мокрую одеж¬ду, я задрожала на ветру и внезапно очнулась.
– Але, я где?
От этой мысли пространство мгновенно стало большим, а я маленькой. Слушая свои шаги, поднялась по заросшему склону к домикам. Уюта на улице поубавилось, окна погрустнели. Спиной ощущаю пустоту. Желудок свело не то от  голода, не то от неопределенности положения.
После дождя запахи становятся ярче. Среди ароматов мокрой травы и прибитой дождем пыли потянуло жареной рыбой. Кажется, это ужин, сваренный человеком. Так и есть, вот сейчас позвал такой характерный звук – ножом по сковородке. Я потянулась на скрябание. В синих сумерках, словно маяк заблудшему судну, подмигнул одинокий огонек.
За колючими кустами вьется мощеная дорожка в чей-то двор. Там, на летней веранде, три льстивые кошки маются у стола. Сутулый господин с длинным носом трудится над электрической плиткой. Толкаю калитку, прохожу без церемоний, поскальзываюсь на булыжнике, хватаюсь за мокрый куст и получаю душ в лицо. Вместо «здрасьте» вырвалось:
– Блин!
Тут-то меня и заметили. О' кей, делаю хозяину приветливый фейс и вежливо интересуюсь:
– Простите, Вы не подскажете, как пройти к вокзалу?
Мужчина долго смотрит на меня, улыбается и постоянно кивает. Китаец, что ли?
– А какая станция вас интересует, железнодорожная или,    может быть, автобусная?
– Э, да знаете, мне любая подойдет, наверное. Я просто тут немного не ориентируюсь.
– Подскажите, какое направление вас интересует?
– Мне в Воронеж.
Мужчина радостно вскрикнул:
– А! Ну да, ну да, понятно! Ну, естественно, в Воронеж, ну да, конечно. Вы проходите, не волнуйтесь, сейчас разберемся. Знаете, я вот тут ужинать собираюсь, не составите ли мне компанию, раз уж так вот пришлось. А после я вам покажу дорогу, обязательно, ну а как же…
Я замялась. Говорила мама – не бери конфет у незнакомого дяди. Но владелец сковородки выглядит интеллигентно, вроде, не вурдалак. А вот голод – тот еще монстр. И дождь переждать под крышей не помешало бы.
Улыбаюсь картошечке изо всех сил.
– Да, спасибо, пожалуй, я проголодалась.
Хозяин обрадовался, засуетился.
– Садитесь сюда, в креслецо, вот так. Давно здесь гуляете,   барышня?
– Да нет, не очень, не знаю, часов-то нет.
Мужчина засмеялся, раскладывая рыбу по тарелкам.
– Конечно, нет часов. Ох, простите, я не представился, меня зовут Василь. А вас как величать, сударыня?
– Алена.
– Ну вот и славно, Алена, это прекрасно, да. Наливочку будете, вишневую, одну капельку? Вы вся промокли, надобно согреться, так как?
Я пожала плечами, а он наполнил рюмку.
– Пейте, не сомневайтесь, сам изготовил, чистейшая, целебная, очень даже.
Василь поднял стопку.
– Значит, за знакомство. Я очень, очень рад. Да, вот так Алена, ну что ж, как вам здесь понравилось? Видите, душа моя, местность наша – просто рай.
Наливка оказалась забористая, сначала согрела горло, потом связала ноги и в конце расслабила голову. Необходимо срочно закусить. Жадно набивая рот горячей картошкой, я на время потеряла способность соображать. В ответ у меня п¬о¬лу¬чилось только:
– Угу.
Повисла пауза, мы едим, кошки преданно считают проглоченные куски, дождь иссяк, а в огороде хором заорали лягуш¬ки. Хорошо!
Хлеб черный, свежий, ноздреватый, бочок рыбки подбит жирком. Зальем их слегка наливочкой. Теперь – картошечка, попалась поджаренная, сочная и хрустит. Огурчик малосольный, – дай-ка откушу ему пупок, окажу свое уважение. Горчичка зеленая, заморская, на ломтик ее – и в рот. Теперь все повторить пару раз, и вот он – вздох облегчения. Наконец-то в желудке появилась приятная тяжесть, а в голову вяло вернулся мозг. На дне тарелки появилась картинка. Съем последний кусочек и все, только маслице хлебушком вытру с нарисованного пастушка.
Василь тоже на финише.
– Кофейку?
Я развалилась в кресле, давая простор животу.
– Давайте. Очень вкусно, огромное спасибо. Откровенно говоря, мне жутко хотелось есть.
Он кивнул удовлетворенно.
– На доброе здоровье.
Хозяин – сама любезность. Подозрительно. Я решила испод¬тишка его разглядеть. Василь высокий, худой, но широкий в кости, глаза добрые, лицо свойское. На вид – безобидный, породистый «ботаник».
Уже почти стемнело. В буром мареве взошла луна. На столе появились две фарфоровые чашки. Отхлебнув душистого напитка, я вновь обрела вежливость.
– Места у вас действительно чудесные. Двор необычный и жасмин особенный. Но знаете, немного пустынно как-то.
Хозяин оживился.
– Ну да, ну да, я вас понимаю. На первый взгляд, так и есть. И в самом деле, здесь мало обитателей. На трех ближайших улицах я один проживаю, вот так значит, да.
Что за бред. От смущения я решила пошутить.
– А что случилось? Здесь не зона отчуждения, надеюсь?
– Ну что вы, здесь рай, а не то что там. Так вы что ж, не знаете, куда вас занесло?
Я продолжила юморить.
– Это, конечно, глупо выглядит, но представьте – нет. Все-таки не пойму, отсюда всех выселили? Это случайно не Чернобыль? Ха-ха.
Василь тоже развеселился.
– Скорее, еще не подселили, да.
Его смешок напоминает чириканье. Может, он птичий оборотень? И вообще, вся картинка сюрреалистичная. Нужно  отсюда выбираться. Я привстала с места.
– Василь, благодарю вас за хлеб, за соль, но мне пора. Вы покажете дорогу к вокзалу? А то уже темно, а фонарей-то на улице нет.
Он помолчал, покрутил губами крендель и мягко сказал:
– Вы, сударыня, в некотором роде, дома уже. Как бы вам это объяснить? Главное, не волнуйтесь, поймите меня правильно, вокзал искать не стоит, нет. Это  конечная остановка, как я полагаю, да. Здесь не просто райский уголок, а, смею заметить, рай, настоящий, как он есть, во всей красе. Вы, милая, в раю, – вы меня понимаете?
Повисла долгая пауза и бесконечная тупость на моем лице.
– Нет.
– Ну, в раю, на том свете то есть.
Я отшатнулась.
–В каком смысле?
– Ну, в этом: вы умерли, да, вот какая оказия.
Я криво ухмыльнулась и влипла в стул.
– Ха, фигня какая-то.
Мужчина настаивает на своем.
– Вы умерли, понимаете? Попали на тот свет, сюда, к нам,       в рай. Вам повезло в некотором роде, вот так как-то.
– Да ладно! – сказала я басом.
Он грустно закивал головой. Я встала, возмущенно направилась к выходу и вслед поймала:
– А вы-то помните, как здесь оказались?
Я замерла в половине шага от калитки. Внезапная картинка вспыхнула у меня в уме и ослепила,  – и все,  время встало!
Ясно вижу: я за рулем, впереди дорога, Стас, мы ругаемся, вдруг навстречу машина, и я путаю газ с тормозом. Дорога переворачивается и… – темно. Потом я просыпаюсь: без   машины, босиком, одна, в этом странном месте. Так вот какой сон я забыла. Или, может, это не сон? Я что, правда, того? Да ну, чушь какая-то.
Я постояла, переварила холодный ком внутри, медленно вернулась к столу.
– Но я не умирала! Я не помню, чтобы там что-то такое, прям – смерть.
Он добродушно кивнул.
– Ну и хорошо. Вероятно, ваша кончина была легкой и быстрой. Вот так, моя дорогая. Это же замечательно! Это, несомненно, удача. Вы не мучились, не боялись, так-то вот, а теперь уж что ж…
Недоверие, досада, удивление – вот неполный список ощущений на эту минуту. Абсурд какой-то, дешевый Голливуд. Бежать надо отсюда, немедленно. Я резко развернулась на выход. Василь  кричит вдогонку:
– Напрасно вы это, заблудитесь только! Эх, ну оставлю вам свет на веранде! Возвращайтесь, я буду вас ждать, обязательно, непременно!
Я сердито хлопнула калиткой. Решительно направилась туда, куда ноги понесли, бормоча себе под нос ругательства.
– Идиот, больной совсем. Может, это резервация психов вообще? Оставляй хоть сто огоньков, клоун. Если бы я умерла, то я бы умерла и меня бы не было, а я есть, вот она. Рай, тоже мне – руины одни вокруг, без фонарей. Наверное, я попала в телешоу «Розыгрыш», потеряла память после аварии или того хуже. Даже думать боюсь. Я остановилась,  повертелась в темноте, зло топнула ногой.
–  Да где тут выход отсюда?
Не зги не видно, я стала спотыкаться. На обочине, под темным кустом сирени, нащупала плоскость лавочки, плюхнулась на мокрую деревяшку. Задница немедленно замерзла.  А, все равно теперь, зато сидя лучше думать. Ярость постепенно уступила место любопытству. Тут как раз из-за тучки тихо выползла луна. Место стало еще более зловещим.
Я выдохнула, сбалансировала чувства. Все нормально, все хорошо, смешно даже. Случай-то прикольный, представляю себе, ржака потом будет славная. Да что я в самом деле, как дура повелась, нужно вернуться и попросить сотовый. Этот Василь агрессивным не выглядит, ну убегу в крайнем случае. Или, может, палку с собой взять? Натыкаясь на все подряд,   я побрела обратно. Куда тут вообще? Слава богу, обещанный огонек светит. Уверенно поднялась по ступенькам на веранду. Хозяин мирно кормит кошек, а вовсе их не ест. Повернулся ко мне, просиял.
– Я уже хотел вас искать. Увы, ваше состояние вполне понятно, да. Такие известия трудно принять сразу, но все же не стоит бегать по ночи где попало. Присаживайтесь, поговорим ладком, так-то.
Я проигнорировала все его реверансы.
– У вас можно одолжить телефон, буквально на два слова?
– Конечно, возьмите. Но дело-то вот в чем: здесь местная связь. Вы не дозвонитесь к родным, нет, милая девушка, это никак. Что вы?
Не слушая его, я набрала номер Стаса – не берет, родителей – вне зоны, подруги, сестры, знакомой – все тоже: абонент недоступен, вызов такси – мимо, милиция – пусто. Я отдала сотовый.
– Он у вас не работает?
Василь развел руками.
– Возьмите другой.
После этих слов на столе из воздуха появилась новая «мобила». У меня по ягодицам забегали мурашки. Я робко опустилась на краешек кресла.
– Как вы это сделали?
– Что? А – это, телефон? Да здесь такое в порядке вещей.        В раю доступно совершать акты высшего творчества. Не все подряд, конечно, но неважно, потом разберетесь, это так. Попробуйте, у вас тоже получится, я вас уверяю.
Моя кровь спустилась в ноги.
– Что попробовать?
– Да что угодно, сотворите любой предмет, представьте его, только явственно и с желанием, и всего-то.
Леденея от ужаса, я представила мой сотовый рядом с двумя другими. Секунда – и он возник из ничего. Я отпрянула от него, как от гадюки. Василь понимающе кивнул, вздохнул, молча разлил наливочку по рюмкам.
– Еще по маленькой?
– Ну, – сказала я глухо.
Первая стопка ушла залпом, вторую я налила сама. И, как говорится, за усопшую, не чокаясь. Ладно, спокойно, будем разбираться. Наверное, я сплю, или опять-таки, я сплю, –  третьего не дано. Нет, лучше расслабиться и не гнать волну. Хозяин навис надо мной и с любопытством наблюдает мои потуги. Меня колотит так, что зубы стучат, но я все еще пробую шутить.
– Василь, ну хорошо, допустим, вы правы и я – «того», а где  тогда другие праведники? Это что, такой маленький рай, типа – сабантуйчик на двоих?
– Вы ошибаетесь, барышня. Рай  огромный и многоликий. Но, видите ли, какая штука: к нам на поляну попадают отшель¬ники по натуре, те, кто любит уединение и природу.     А вы, вероятно, из их числа, раз уж сюда прибыли. Такая вот история.
–  Почему это?
– Потому как, по вере вашей – воздастся вам. После кончины каждый воплощается в наиболее комфортной для него среде. Могу поспорить, что при жизни, в миру, вы предпочитали одиночество и мечтали оказаться в местечке, похожем на это, а? Я угадал?
Я горько повела плечом. Василь продолжил:
– Выходит, мы с вами родственные души. Так что, добро пожаловать, дорогая, вот! Да не убивайтесь вы так. Вот  расцветет, и вы поймете – здесь красота, и все не так уж плохо, знаете ли.
Наконец алкоголь подействовал, немного отпустило. Я тупо слушаю «ботаника» и будто смотрю кино, а в голове – войлок. Василь присел рядом.
– Алена, а посмотрите на все с другой стороны. В рай попадает не всякий, вам вот посчастливилось, а это вообще, это  я вам скажу, не каждому, да. Может, еще по рюмочке?
Он наполнил стопки.
– На ты?
Я тяжко вздохнула. Выпили, подержали паузу. Тонус упал ниже ватерлинии.  Я застыла и гоняю мысли по черепу, пытаясь пристроить их к нужному месту, но не выходит. Василь что-то болтает, уговаривает, но я его не слышу. Что ж, умерла так умерла. Внезапно на меня навалилась страшная усталость и захотелось немедленно уединиться.
– Василь, а где тут можно поспать?
Он развел руки.
– Устраивайся где хочешь, дорогая, заселяйся где понравится, вот так. Правда сейчас не видно ничего. А хочешь,       я покажу уютный домик на побережье, тут рядом?
Я кивнула. Он потянул меня к выходу.
– Пойдем, а там выспишься, оглядишься, все будет хорошо.
Василь взял фонарик и мы пошли со двора. Вскоре выбра-лись на широкую улицу. И тут темнотища. В небе подсвечивает луна, на асфальте белым фосфоресцирует разметка перехода – вот и все ориентиры. По бокам от тротуара молчат многоэтажки, больше похожие на черные картонки. Лишь одна маленькая кафешка выглядит обжитой, мигает лампочками и распространяет по округе волны южной попсы. Провожатый радостно повернул на огонек.
– Это Жорик там. Пойдем, я вас познакомлю.
Я уперлась.
– Давай потом, что-то я переела впечатлений.
Василь согласился.
– Правда, так, ну что ж, тогда туда.
Он указал на темную, орущую дыру между высотками.  Навер¬ное, там и находится хваленый пляж. Мы вступили  в это черное «никуда».
На берегу оказалось, что отличить сушу от водного рубежа можно только по звуку. По правую руку – ревет пропасть, а в ней неоновые полоски изгибаются вверх и вниз, как гигантские губы. Видимо, это гребешки штормовых волн. А выгля¬дит так, словно космическое чудовище шипит на нас и хочет сожрать.
Василь посветил на маленькие домишки в рядок. Мы повернули во двор одного из них, зажгли лампочку на крыльце. Двери оказались не заперты. Внутри вполне гламурно. Провожатый гостеприимно простер рукой.
– Так-то вот, прошу, располагайся. Если захочешь, завтра переедешь в другой. А пока вот тебе, милая, телефон с моим номером, как проснешься, позвони обязательно, да?
Я повалилась на двуспальную кровать. Василь потоптался   и спросил:
– Так я пойду, если тебе больше не нужен, а?
Я отрицательно покачала головой. Он кивнул и направился к двери.
– Ладно, отдыхай, пожалуй, ну и всего доброго, пока, пока.
– Пока.
Смотри-ка, какой деликатный, сразу ушел. Оставшись одна, я нашла ванную. Горячий душ и подушка – вот что надо человеку с такими неприятностями, как у меня. Помылась, прилегла, собралась поразмыслить, проанализировать что  к чему, поплакать, наконец, да куда там. Под морской бриз сон свалил меня мгновенно.




Второе воскресение

На рассвете, еще не открыв глаза, в пробуждающемся сознании я заметила черную тень. Присмотрелась и узнала        в ней вчерашний  кошмар.  Резко села на постель: какой ужас – я все еще в раю!
Когда столбняк прошел, встала и распахнула окно. За ним действительно красуется пляж. Обреченно наблюдаю, как  лазурная волна лижет белоснежный берег. Надо же, местное небо синее, чем море, точно сошло с туристического проспек¬та. А это что еще за ерунда портит впечатление? Зачем тут мой воронежский подъезд и соседская «шестерка» под окном? Клочок битого асфальта смотрится нелепой аппликацией на безупречном песке. Поодаль, над знакомой помойкой промышляют чайки. Я покосилась на «верх». Любопытно, ругаются ли здесь матом или за «феню» придется ответить?
В комнате тоже все смешалось. Тут и там валяются вещи из прошлого, приземляя райскую роскошь. Это окончательно сбило меня с толку. В голове покривилось. Я упала обратно  в подушки, в депресняк, в тоску, в вечность. На потолке чернеет отпечаток ботинка, которым год назад я убила паука. Красавец, неужели и без тебя я не смогла тут обойтись?
В дверь позвонили. Чертыхаясь и никак не попадая ногой  в тапок, натянула халат наизнанку. Какая скотина приперлась в такую рань, у меня еще сосуды в судорогах. И на том свете нет покоя. Подшаркивая, подошла к двери, посмотрела  в глазок. А оттуда – добрый голос.
– Это я, Василь, не бойся.
Кто ж тебе сказал, приведение, что ты не страшный? Мысленно повторяя  себе «не открывай», отодвинула засов, повер¬нула ключ. Дурное сновидение ввалилось в комнату.
– Ну, как спалось на новом месте, а? Ты что-то бледная такая, вылитая русалка, да.
Я не ответила. Василь уселся в кресло, прищурился.
– Я тебе звоню, звоню, уже полдень, видите ли. Да, в самом деле, сударыня, я беспокоился!
Глядя в сторону, я мрачно выдавила:
– Надоело умирать каждый день с утра пораньше.
Он хмыкнул.
– Ну да, ну да. Это бывает, это ничего, привыкнешь. Угостишь гостя кофейком-то?
Я прошла на кухню, взяла жестяную, закопченную турку, подумала: «И после смерти от нее, скотины, не избавиться». Пока варила арабику, Василь сунул свой нос мне через плечо и скривился.
– Алена, позволь предложить тебе хорошие зерна, да?
Я молча отошла от плиты, жестом разрешила хозяйничать. На столике из ниоткуда появилась нарядная турка с заморским ароматом. С непривычки меня передернуло. Я покосилась на свою алюминиевую с кривой ручкой, не зная что предпочесть. Это как выбор – между прошлым и будущим. Все же взяла «Венскую карамель» мелкого помола. Пора разо¬браться, что означает словосочетание «нормальный кофе». Глотнула, не вижу особой разницы, понты все, хотя…
Гость тоже потянулся за чашкой.
–  Ну как?
–  Ммм…
Василь кивнул и сотворил круассаны на тарелке, придвинул ко мне с комментарием:
– В принципе, есть, пить и спать здесь не обязательно, потому что мы больше не биологическая форма жизни. Но вкусненькое успокаивает нервы, ну и вообще.
Я уставилась на него с недоверием.
– Почему же я тогда голодная?
Он махнул рукой.
– Это все привычки сознания, как фантомная конечность, да. От них можно избавиться при желании, как от курения, вот так-то. Правда, никто не спешит, ведь еда – это удовольствие, по крайней мере у нас в голове, и не вредно теперь, ха-ха.
Я покосилась на блюдо и подумала, что это разумно.         Василь уставился на бельевую веревку через всю кухню, произнес благодушно:
– Вот так, значит, ты жила, ну что ж, ну что ж, ничего.      Видишь ли, твой рассудок во сне сформировал вокруг себя привычную обстановку. Это защитная реакция, да. Ну ничего, это пройдет, пройдет.
Я хмуро вздохнула. Он осторожно поинтересовался:
– Как же тебя взбодрить, дорогая?
Я отвела взгляд. Василь пристал еще сильнее:
– Расскажи о себе немного, что ли. Ты машину водишь? Под окном –  это твоя?
– Ага, моя ненависть.
– Прости, я не  понял, почему так?
Я ответила с чувством:
– Каждый день сосед смердил на ней спозаранку. Чтоб ей колеса оторвало. Она на мазуте ездит, сто пудов, изничтожила бы железяку.
Василь оживился.
– А вот это – прекрасная идея, да! Думаю, нам стоит этим заняться немедленно, вот так.
Я вяло отмахнулась, но гость потащил меня во двор.
– Садись, милая, на лавочку и дай полную свободу своему творческому началу, не стесняйся, смелее. Это твоя территория, вот так. Смотри на машину и думай, что ты хочешь с ней сделать, ага?
Я пожала плечами.
– Не знаю.
– Хорошо, я помогу. Нуте-с, колеса оторвать, да? Ха-ха.
Покрышки с грохотом полопались, разлетелись на кусочки да и пропали. Я невольно улыбнулась: приятно все же. Признаюсь, я всегда об этом мечтала.
– Ладно, я сама.
Сосредоточилась и представила как «Жигуль», будто под прессом, сжался в блинчик. Через мгновение картинка      материализовалась. От глубокого удовлетворения я фыркнула и порозовела. Мой гость обрадовался.
– Видишь как настроение поднимается, да? Включи фантазию, ну давай, милая, давай!
Ладно, уболтал, оторвусь. Тут железные останки рассыпались на много маленьких кусочков с механическими ножками. Смешные детальки сами побежали на мусорку, вскарабкались на нее и упали внутрь бака, причитая при этом      «ой-ей-ей». Василь зашелся хохотом.   
– Да ты талантливая, барышня. Кто бы мог подумать, а? Нам с тобой не будет скучно, это без сомнений. Что-нибудь еще хочешь тут изменить?
От похвалы внутри меня завелся нервный бесенок. Довольная произведенным эффектом, я с энтузиазмом продолжила. Для начала дырявый асфальт свернулся в рулон, словно ковровая дорожка, и забронзовел. Под ним образовался гранитный постамент с надписью: «Асфальтоукладчик, имя твое не забыто, г…»
Остались подъезд и помойка. Что ж, я просто удалила их, как гнойный аппендицит. Даже трудиться над ними неохота, настолько надоели. Легко вздохнула и сделала театральный жест рукой. Все, занавес коллективной жизни! Василь одобрительно кивнул.
– Что ж, спектакль замечательный, да. Главное, чтобы завтра это все снова не вернулось, так-то вот.
Я махнула рукой.
–  Без них проживу как-нибудь. Где там наш кофе?
Мне захотелось шоколада. Я загадала самый лучший, но на столе появился «Российский» темный. Само собой, ведь нас, простых граждан, швейцарским не кормили. Мы его и представить себе не в состоянии.
Василь спросил:
– Чем будешь заниматься?
– Не знаю, подумать надо.
– Хочешь, пойдем знакомиться с местными?
– Нет, я одна хочу побыть, порыдать.
– Ну да, конечно, правильно.
 Он засобирался домой.
– Раз тебе уже лучше, пожалуй, я пойду. Звони без промедлений, если что, да?
Я кивнула.
– Ну, не провожай, душа моя, я сам, сам, сам.
Сразу, как только дверь за ним захлопнулась, вернулась тоска. От нечего делать пустила одинокую слезу и стала думки гонять да строить башенки из рублей.
Стас, солнышко, где ты? Выходит, я нас убила. Последнее, что всплывает в памяти, это как мы ехали в отпуск, в Адлер, было здорово, а потом раз – и все, дальше рельсы, яблони…  Возможно, я погибла, а он нет. Иначе почему тигренок не со мной? Может, он ранен или даже в коме, но как это узнать? Вдруг я никогда его больше не увижу? Что мне здесь делать одной, вечно? Такая мысль ужасно меня расстроила. Я не привыкла к состоянию, когда ничего нельзя исправить.         В сердцах толкнула ногой стол. Монеты со звоном покатились по полу. Вражья сила. Когда денег хочется, их вечно нет, а когда они есть, их уже не надо.
Я погоревала еще часок, устала, решила поесть. Сотворила колбасу, ветчину, курицу, салат, йогурт, сыр, сок, да и торт, пожалуй. Ну. а как же? У меня ведь поминки практически. Как там у Маршака: пожар тушили пирогами, и блинами, да сушеными грибами. Все из детства, и в том числе и хороший аппетит. Объелась, послала остатки в космос, зевнула и заплакала. После принялась спорить с небом, вспомнила родителей, порыдала, наколдовала килограмм украшений, надела их все разом, накрасилась и прямо в саду, на траве, обливаясь горючими слезами, уснула. К вечеру пришла в себя, пошла умыться. В душевой из зеркала на меня уставились опухшая баба и бриллианты в помаде. Мрак.
Вообще, стресс – это не мое состояние, он во мне неустойчив. Да и в любой проблеме находится свой утешительный приз. Уйдя из мира живых, я сделалась волшебницей, почти владычицей морскою.
Я решительно вышла во двор, и вот оно – первое загробное утешение! Передо мной предстало зеркало в полный рост.   Я скинула тряпки и придирчиво себя осмотрела. Наметив   область приложения сил, взялась за себя, как Микеланджело за кусок мрамора. Елки-метелки! За это стоило умереть ненадолго. Женщины меня поймут. Мне предстояли самые захватывающие пара часов после кончины.
Но, странное дело, после длительных манипуляций мой  облик почти не изменился. Оказалось, я не готова расстаться с собой, любимой. Привыкла, что ли? Конечно, шелковистость кожи повысилась и зубы сияют новеньким глянцем, но в целом –  как не была Пенелопой Круз, так ею и не стала. Мое родное отражение – пока единственный, близкий мне человек в этом непонятном раю. Так что нам пока нужно держаться друг за друга.
               
Ангел

За первую половину следующего дня я скоренько прошла все стадии привыкания. К вечеру душа в целом успокоилась. Ко времени, которое англичане называют «файф-о-клок»,     я почувствовала необходимость кое-что выяснить. Пора принимать гостей.  Позвонила «ботанику» и занялась возней по хозяйству. Хорошие манеры нигде не лишние.
Василь вошел в заплетенные цветами ворота, как в триумфальную арку, полюбовался  садиком, оценил меня взглядом и одобрительно покачал головой.
– Невозможно привыкнуть к тому, как быстро женщины справляются со стрессом, это так.
– Просто поразительно, су¬да¬ры¬ня, да. Поглядите-ка, все так уютно устроила, яблоньки тут, да и сама свежа, точно        утренняя роза, не иначе.
Я пригласила гостя за стол.
– Да, Василь, чего уж там капризничать. Моя загробная жизнь пока складывается удачно. Предлагаю это отметить.
– Конечно, конечно, с чем нынче сдобу подают?
– С чем хочешь. Я буду с вином и тихой грустью.
– Ха-ха, а у меня с картошкой. Чудесная выпечка, чудесная!
– Грех жаловаться, волшебство – первый сорт. Хотелось бы все же понять, как оно получается. Меня это немного смущает. Нам, бывшим пионерам, это кажется «не по понятиям».
Василь усмехнулся, кивнул.
– Что ж тут неясного? Творчество – врожденное свойство человека, унаследованное от Отца Небесного, вот так-то.      И чем выше развитие человека, тем больше его созидательная способность, это несомненно. Можно утверждать, сударыня, что ты перешла на другой уровень и приобрела новые качества, так-то вот. С чем тебя, дорогая, и поздравляю сердечно. Отныне ты можешь творить по своему разумению неодушевленные предметы, некоторые явления природы, но не более. Такая вот оказия, да. Творить живое тебе пока недоступно, никоим образом.
– А тебе?
– Э, да никому здесь, лишь тем, кто повыше, там.
Он поднял палец к небу.
– Только так, не иначе.
– Все равно не въехала?
Он удивился.
– Да что тут не понятно? Бог создал нас по своему образу      и подобию, а он, знаешь ли, умеет это все, он – Творец! И мы, значит, должны стать такими, как он, когда-нибудь. Надо развиваться все время, вот, и воплотить в себе замысел   Божий, стать существом совершенным и в конце концов приобрести свойства Творца. Но это не завтра, естественно. Уяснила?
– То есть, он умеет творить по собственному желанию,        и мы понемногу учимся?
– Точно схвачено, да, так и есть.
– Но как? Откуда я знаю, как это делать?
– Видишь ли, здесь работает другой способ познания, немного необычный, разумеется. Ты все воспринимаешь помимо логики и доказательств, уж есть такой парадокс. Происходит это так: видишь – значит, знаешь, говоришь, мыслишь – стало быть,  творишь, вот какая штука.
Я откинулась на спинку лавки и в голос выдохнула:
– Круто. А почему на земле нельзя?
Василь поправил.
– Это в смысле в миру?
– Да, там.
– Чтобы зло не умножать. Там грешники и праведники все вместе, грешат вовсю, да что ты, разве можно? Разреши им что будет? А сюда попадают те, кому зло противно по природе своей, вот так-то. Они и не будут пакостить.
– Праведники что ли?
– Ну еще не совсем, а только на пути к этому. Но все же, это – как закончить школу, сдать экзамен и поступить в вуз, видишь? Вот попадаются и двоечники, бывает, а как же, не без этого.
– И куда их девают? В ад?
Василь возмутился:
– Ну зачем сразу так? Ну что ты? За каждого пристало бороться до конца, до Страшного Суда, за каждого! В чистилище их, мерзавцев, вот, может, одумаются, шанс-то есть у всех, вот так! Так и только так!
– Прям как на «зону». И что, перевоспитываются?
– Бывает иногда, но не часто. Там, знаешь, сложно все, ну да что ж. Грустно конечно, да. Особенно, когда родственники, и – вот тебе на.
Внутри меня все напряглось. Я вспомнила Стаса, но тут же отмахнулась от этой мысли. Глупости, этого не может быть, а вслух сказала:
– Классно, радует, конечно, что я больше никогда не буду мыть посуду! Все, дембель!
Гость улыбнулся и шумно отхлебнул чай из чашки. Солнце утонуло в море. Вечерний бриз принес упоительную свежесть. Жизнь понемногу налаживается. В этот момент меня отвлекло неясное движение на берегу. Светящийся силуэт скользнул по пляжу, остановился возле ворот, пропал, а через  секунду вырос перед нами на грядке с гвоздикой. В воздухе повис неизъяснимо приятный аромат.
Еле слышно я спросила:
– Василь, что это?
Он шепнул:
– Это Ангел гуляет. 
Мерцающий бестелесный образ все время меняется и ускользает от взора. На мгновение прекрасный идеальный лик обозначился ясно, и я припомнила что-то важное, но тут же забыла. Как жаль.
Трава, где явился дух, стала такая контрастная, что видно любую прожилку на лепестках, всякую капельку и букашку. Вроде бы все так же, но как-то волшебно. Словно я раньше была слепая и видела все в общих чертах, а теперь прозрела. Почему я этой красоты не замечала, ведь всегда было так… или нет? Возникло чувство подлинности. На светлый лик   хотелось смотреть жадно, поглощать его всей кожей, насыщаться радостью, как голодному едой. Но секунд через     десять Ангел пропал.
Некоторое время  я изображаю соляной столб, не имея ни малейшего желания двигаться. Василь, кажется, говорит что-то. Ну к чему такой момент портить? Нехотя перевела взгляд на гостя, прислушалась, что он там лепечет.
– О, обожаю видеть чей-то первый раз. Ты бы себя, сударыня, видела. Ха-ха.
– Наслаждайся.
– Ну да, ну да.
Я потрясена и мне не хочется об этом рассуждать, но пауза стала неудобной. Из вежливости я поддержала беседу.
– Знаешь, мне померещилось, мелькнуло в памяти что-то знакомое.
– Может статься, это знакомое чувство, а?
– Какое?
– Благодать. Ты ведь это испытывала, когда он был рядом с тобой, да?
– Наверное, что-то в этом диапазоне. Но почему он молчал? Ангелы с нами разговаривают?
– Конечно, иногда такое случается, да.
– И часто они показываются?
– Нет, не очень, духи живут немного повыше, да.
– Послушай, а это вот, свечение вокруг него, правда есть     и так переливается?
Василь кивнул.
– Поэтому нимб на образах и рисуют, вот ведь. Да, у нас-то оно тоже есть, если приглядеться, только слабенькое, да. Ночь¬ю особенно заметно, видишь, ну?
Я подняла руку перед собой. Действительно, вокруг нее едва просматривается легкий золотистый флер, похожий на дымок. Прищурилась – у Василя тоже есть едва заметное сияние. Я заключила:
– Надо же, у тебя другого цвета. Почему, интересно?
– Что ж, это зависит от состояния, вот. Когда уж ты расстроишься, так оно будет темным, фиолетовым там или того хуже. Понимаешь? 
Я помахала ладонью, свечение размазалось в воздухе.
– Обалдеть, на радиацию похоже. Ладно, лучше расскажи про Ангелов.
«Ботаник» с охотой согласился.
– Что же, разумеется. В иерархии небесного воинства всего девять ангельских чинов. Разбиты они по три, то есть на три триады, так-то. Ясно?
– Не особенно.
– Ну, просто там есть не только Ангелы, а еще Архангелы, Серафимы, Власти, Чины, Силы, Престолы, Херувимы и     Начала, вот так. 
– Чин – это что, разновидность?
– Грубо, скорее – должность, место в иерархии. Вот, например, Ангелы – это девятый чин в третьей триаде, понимаешь? Выше них – Архангелы, ну и так далее. Вообще, Ангелы ближе всех к людям, это уж так и есть. Их считают вестниками, ну они нам вести от Бога приносят. А еще бывают Ангелы-Хранители или такие, что пробуждают у людей вдохновение, внезапные озарения, да.
А самое интересное, когда они появляются в виде ветра,  огня или вот еще – облачный столб такой, знаешь? Очень красиво. Но они все нас любят, очень. Да что ты! Опекают, как заботливые родители, и помогают всячески. Вот такая  история получается. Что скажешь?
– Я в коме.
Василь слегка поморщился.
– А?
– В смысле мне нравится, я в шоке, в трансе, в нокауте.
– Ну да, ну да.
Я махнула рукой.
Сегодняшний исход дня куда лучше вчерашнего. По берегу россыпь чаек, копошатся в прибое. На море полный штиль.   Собеседник больше не кажется умалишенным.
Окончательно стемнело. Василь прервал мое лирическое    оцепенение.
– К слову, все собираюсь спросить, чем ты занималась          в  миру, милая?
– Какая разница? Допустим, кино снимала.
– А, выходит, режиссурой, вот оно что.
– Еще сценариями.
– Просто удивительно. Прости милосердно, но для работника культуры ты (как бы это сказать?), немного грубовато выражаешься, а?
Меня это задело.
– Василь, пушкинский язык официально похоронили. Теперь у нас в ходу англо-острожный.
– Какой?
– Лагерный, блатной, языкус-вульгарикус. Это нормально.
– В самом деле? Как же такое возможно?
– Культура жмется к потребителю, желает быть понятой   и купленной, ясно?
– Хорошо, что я умер, ох, ну и ну. Но ты хотя бы сдерживалась, любезная.
– Я за свободу выражений.
– Выражения.
– И этого тоже. Не желаю лицемерить. Я то, что я есть, и этим довольна. Присмотрись к себе, твой псевдодворянский засорен словами-паразитами, как колхозное поле сорняками.
– Ну да, ты права, конечно. Извини, я устарел и не должен навязывать свои взгляды, это факт. Что ж, лагерный, так  лагер¬ный, ничего не поделаешь, да?
Василь вздохнул.
– А давай, дорогая, я все же познакомлю тебя с местным бомондом, что думаешь?
– Согласна, но лучше завтра. Мне еще немного не по себе.
– Ну да, ну да. Скучаешь по родным?
Я не ответила. Он неловко поднялся и спросил:
– Я, пожалуй, пойду уже?
– Как хочешь.
Василь кивнул и отправился к воротам, но с полпути вернул¬ся назад.
– Алена, получается, это твой Ангел-Хранитель приходил,  и не просто так, а с весточкой, вот тут. Поздравляю, тебе вручили благословение на службу, держи-ка вот. Это посла-ние  я на траве увидал, там где дух стоял, такое вот дело.
– Дай посмотрю.
Я взяла шелковистый листок, а на нем написано:

«Архангелы – учители небесные – направляют человека, научают избирать верный путь, пригодный для него.

1. Михаил-архистратиг – предводитель воинств Ангелов    и людей в их вселенской битве с Сатаной. Оружием Михаила служит пламенный меч.
Михаил: он есть первый служитель Божественной славы, страж, защитник и забрало Божией чести.
Дозволяет тебе искать учения и службы среди его войска.

2. Гавриил – служитель Божественной крепости и изъявитель сокровенных Божиих тайн мира.
Дозволяет тебе искать учения и службы на пути познания и сокрытого таинства».

Я подняла глаза на «ботаника».
– Почему тут только два Архангела?
– Э, милая, тебе позволено выбрать одну из этих двух служб, видать, по твоим способностям – и все, вот так.           Остальное тебе не предлагают, что уж тут поделать.
– Василь, а какие службы еще бывают?
– О, всего-то их семь, Архангелов то есть: Михаил, Гавриил, Рафаил, Уриил, Салафиил, Иегудиил, Варахиил. Все они – восьмой чин в третьей триаде.  Ну и раз Архангелов семь, то      и служб тоже семь, уяснила? У каждого своя, значит, да.     Архан¬гелы научают человека узнавать волю Божию, помогают понять, какой жизненный путь нам Бог определил, ну и все такое. У каждого-то своя дорога, оттого мы все и разные, так уж надо, видно.
– А у Ангелов имена есть?
– Есть-то есть, да не про нашу честь, вот так. Они их скрывают, да. Поскольку считается, что раскрытие имени духа уменьшает его могущество, вот. Только у Архангелов имя известно, только у них, да.
– Когда же я должна определиться с этим?
Василь замахал ладонями.
– Да ничего ты не должна, милая. Тебе дозволяют, да и только. Ты, если захочешь, то выберешь себе службу по вкусу. Но нужно понять, это большая милость, да. Спешить вовсе не обязательно, нет. Посмотри, как другие трудятся, да  и выбирай себе, пожалуй, хоть целый год.
– А ты кому служишь?
– Архангелу Рафаилу, небесному целителю и утешителю страждущих. Короче, я лекарь, так можно выразиться.
– А раньше кем был?
– Так врачом, а как же.
– Поэтому со мной возишься?
– Да что ты! У нас такая редкость – новички. Эта забота       в радость, а не в тягость, так-то вот.
Еще раз я пробежала глазами по бумаге. 
– Думала, в раю не батрачат.
Василь засмеялся.
– Правильно, не работают, да так и есть. Здесь выбирают любимое дело и занимаются им сколько хочется, не более.  Никаких тебе начальников, служебных графиков, правда      и денег тоже не платят, так что ж. Зато здесь наиполнейший коммунизм: от каждого по способностям, каждому – по потребностям, как мечтал гегемон, уяснила? А так что ж, ничего не делать – с ума сойдешь. Кабачки мы разве? Нет, так скучно будет, дорогая.
– Ну и славно.
На этом Василь раскланялся.
Я потащилась к морю в надежде встретить Ангела еще разочек. В миру люди не так себе его представляют. Наяву крылатый дух безумно красивый. Любоваться на него – большое наслаждение. Кабы раньше я своего Хранителя увидела, то постаралась бы больше не расстраивать. Уж очень он хорош, словно заветная мечта.
Шлепаю по воде и думаю, почему это нам в миру его по  утрам не показывают для душевной зарядки. Такая благодать все мозги в один миг прочищает. Ведь бывает, что человек   в борьбе за прекрасное будущее все уже перепутал давно, ходит и везде свинячит. А если спросить его, зачем он это  делает, то ответит, что просто хочет добиться счастья. Такая вот дикость – сломать в себе все хорошее ради этого хорошего. Но появись такая красота, то он перед ней замрет и склонится, а в голове у него наступит порядок, потому что истине не нужны аргументы.

Полет № 1

Явление Ангела настолько меня окрылило, что грусть-тоску как рукой сняло. До меня окончательно дошло то, где я и что со мной случилось. Правда, убиваться по этому поводу отчего-то больше не хочется. Напротив, в сильном перевозбуждении, в эйфории, почти в экстазе ношусь по пляжу, время от времени поглядывая на звезды – вдруг какая из них полетит и окажется сияющим духом.
Когда стало ясно, что никто не полетит, нашлась другая   забава – игра в чародейку. Под покровом ночи я решила испробовать свои новые, волшебные, возможности. Первое, что приходит в голову, так это – додать себе недоданное, испытать неиспытанное, – в общем, отпустить свою самобытную дурь на волю. Начала, конечно, с золотых монет и драгоценностей. Уж я их и лопатой ворочаю, и в воздух подбрасываю, но неинтересно почему-то, не греет.
Чем бы еще потешиться? Ага, вот идея: нужно устроить северное сияние, а то жизнь закончилась, а я его так и не увидела. Короче, – сияй! Ну ничего себе блестит! Да, но от  счастья я еще раз не скончалась. Ангел был лучше.
А вот еще, лабиринт, говорят, в Англии есть, забавный такой. А пусть он будет. Ого, большой какой! Пойду, пройдусь. Немного однообразно на самом деле. Что-то это занятие бесит. Может, у меня клаустрофобия? Сгинь с глаз долой.
Вот что я точно всегда хотела, так это – стать невидимой. Опа! Правда получилось. Обалдеть. Ох, а это: следы на песке появляются сами по себе. Путевая развлекуха! Ура, ура!
Все, надоело бегать. Хочу померить короны всякие. Вот эта золотая, со змейками, модная вообще. Она мне идет, но тяжелая, шею сломишь. Как они ходили в них, короли эти, неудоб¬но как-то, уши больно. Лучше попробую венецианские маски. Мама дорогая, да в них дышать нечем. Лицо потеет. Наверное, они там прыщами в своей Венеции покрываются. Да ну их. Все, устала.
Пора устроить ужин султана. Я рухнула на персидский ковер, вокруг полетели подносы с яствами, заиграла зурна.      Я объелась, закинула ноги на гору подушек, и такая вдруг меня скука одолела, аж противно. Что за пошлость? Цунами, что ли,  устроить? Ай, а волна-то уже на меня пошла!
– Тихо, стоять!
Двадцатиметровая толща морская замерла стеной у береговой кромки. Прикольно. Я подошла, засунула руку внутрь – мокрая, так я и думала. Взяла рыбку, посмотрела ей в глаз, положила обратно. Отошла подальше и предупредила жидкую стихию:
– Детка, ты не бери на себя лишнее, аккуратно смой только мои художества, договорились?
Я отошла в сторонку, как повелительница пучины, опустилась на пенек, приготовилась и дала отмашку.
–  Пли!
Поток со страшным грохотом слизнул всю роскошь в море  и ушел. Меня окатило брызгами. Воздух наполнился озоном, а при нем, как известно, легче дышать.
Надо же, прошло часа три, а как жизнь прожила. Весело, но скучно. Лучше бы оказаться снова в нашей тачке, вдвоем    со Стасом. Пить с ним дрянной кофе из термоса, мчаться по разбитым дорогам в Адлер и целоваться. Вот это – кайф достойный. Поплетусь в одинокую, холодную кровать. Что еще  остается?
Вернулась домой, разделась, легла, как на смерть. Жду не то аплодисментов, не то нежного забытья. Луна светит          в глаза, не спится. Что с этой койкой не так? Попробовать ее повернуть к лесу задом или ногами кверху? Да ну его к лешему, сон этот. Я ведь не обязана соблюдать режим. Начальников-то нет. Спросить с меня некому, а завтра, кажется, снова выходной. И я опять отправилась на воздух.
Тащусь вдоль берега, зачерпывая ногами песок и прикидываю, как бы мне про Стаса узнать. В голове все вертится один дурацкий мотивчик: «Мне так нужен твой голос, твой шепот, твой взгляд. Я так хочу повернуть время назад. Я все еще болен тобой. Я все еще болен тобой…» 
И тут я его увидела!
Можно сказать, столкнулись нос к носу –  я и паровоз.
Он уставился на меня из темноты, такой большой, добрый, свойский, как белый слон. Я осторожно потрогала его пыльную морду.
– Привет.
Мне показалось, он тоже рад. Мы постояли друг напротив друга, присмотрелись. Никогда я не ездила в кабине машиниста, а ведь хотелось. Я спросила у паровоза:
– Можно покататься?
И почувствовала, что он точно не против. Я вскарабкалась по крутой лесенке наверх, с трепетом села за «штурвал» своей мечты и нежно попросила:
– Поехали.
В печке кочегарки вспыхнул огонь. По составу пробежала судорога, будто в него вернулась жизнь. Старый курилка выдохнул дымом и медленно пополз куда рельсы глядят. Первый раз я на месте паровозного командира. Чувство такое, словно я – хозяйка древнего дракона.
Ночь кромешная. Фары освещают только придорожные кусты, шпалы в мазуте, да блестящие рельсы. Больше ничегошеньки не видно. Правда, из темноты периодически выпрыгивают яркие пятна придорожных домов, почему-то они всегда желтые. Остальной пейзаж закутался в черное             и замер. Смотрю в пустоту не моргая. Эта простая картинка кажется странной и гипнотизирует. Ехала бы так и ехала вечно.
Не знаю, за что я так люблю железную дорогу. Может, за эффект обновления? Бывает, трясешься, валяешься на полке, отдыхаешь, а в то же время меняешь свою жизнь практически без усилий. Поспал ночь – и бац! – другая декорация, незнакомые люди, обстоятельства, новые впечатления. Можно примерить чужой образ, никто не догадается.
Но сейчас меня театр не интересует. Вот если бы к утру   паровоз притащил меня к родному вокзалу, в Воронеж… Подумала и усмехнулась. Я, как тот котенок с улицы Лизюкова, все время хочу домой, только мне не светит.
Слушая перестук колес, душа моя постепенно унялась, пришла в унисон с телом. Я начала клевать носом, пристроилась на боковую полку и вырубилась, а на рассвете нашла себя в вагоне на набережной, недалеко от дома. Спать хочется, да бока болят. Увязая в мокром песке, я отправилась досматривать сон на кровать. Паровозу выразила свою признательность и надежду, что мы теперь друзья. Как здорово, что я его нашла.

Райское общество

После обеда пришел Василь.
– Ну так, ну так. Я вижу, ты пришла в себя, а? Уже  гото¬ва познакомиться с соседями?
Я пожала плечами.
– Можно. Интересно взглянуть на праведников.
Я подумала, а ведь и правда любопытно. Мне всегда казалось, что они зануды квадратные, скучные, предсказуемые рыбы без страстей. Но мое появление здесь поставило это мнение под вопрос.
Первая вылазка при свете дня. Город оказался совершенно в моем вкусе, я бы здесь ни щепки менять не стала. Трех-, пяти¬этаж¬ные дома пустые, заросшие травой, с облупившимися архитектурными излишествами позапрошлого века, но  современной рекламой. Встречаются высотки такие же беспризорные, как ветер в поле. Асфальт потрескался и больше напоминает дизайнерский газон. Но посреди этой вольной дикости витрины сверкают веселым глянцем.
По пути попался книжный супермаркет. Захотелось зайти внутрь и порыться на полках. Я повернулась к Василю.
– Он действующий?
– Букинистический? Конечно, и даже очень популярный. Это безусловно так, да.
В большом зале полумрак и прохладно. Литература без привязки к темам горками сложена на полу, столах. Я обрадовалась возможности заполучить книжку, на которую раньше у меня не хватало денег. Но что происходит? Почти ни одного знакомого автора. Вот очень красивая обложка.
–  Филиппов И.А. Василь, кто это?
– А, это все местные пишут. Что ж, если хочешь, возьми и  читай на здоровье. Вот интересный автор, взгляни…
–  Я потом зайду, пороюсь тут одна, спокойненько.
–  А, ну да, конечно, понимаю. Что ж, тогда отчаливаем, да?
Минуя гастроном, кафе и парк, мы добрались-таки до цели. Дом Жорика выполнен в лучших традициях юга России. Нас приняла гостеприимная веранда, заплетенная виноградом. Во дворе красуется большой мангал, широкий стол со следами вчерашней радости и  персональный, знойный климат.
Василь по пояс влез в открытое окно.
– Жорик, приветствую, любезный. Ты опять тут устроил Африку, а? Я к тебе даму привел знакомиться, так-то. Выходи, дорогой, и прошу тебя, сделай нам чуточку попрохладнее, будь другом.
Из комнат послышался радостный возглас:
–  Новенькая?!
Секунда – и в дверях показался невысокий жилистый мужчина. Внешность у него типичного сочинского частника. Лицо добродушное, широкое, взгляд острый, с хитрецой, густая растительность по всему телу. Из одежды, как водится на юге – шорты, майка и шлепки. В распростертых руках уже искрятся хрустальные бокалы с узорами. Приветствуя нас, он предъявил все сто двадцать своих белоснежных     зубов. Представился ласково.
–  Георгий.  А вас, красавица, как?
–  Алена.
– Бесконечно счастлив, бесконечно. С женщинами на нашем плацдарме туговато, они больше предпочитают места поприличней. Рад, рад. Василь, где такого красивого новобранца подобрал?
Его напор меня немного смутил, и я включила автоматическую вежливость.
 – Мне тоже очень приятно.
Хозяин принялся исполнять «танец гостеприимства».
– Присаживайтесь к столу, сейчас Жорик все устроит            в лучшем виде, поболтаем, «потрем за наше».
На столе мигом исчез беспорядок, появилась пыльная черная бутылка. Мы уселись в тень, на лавочку под громадным орехом. Жора с видом крутого бармена разлил красное вино по бокалам. Со стороны мангала потянуло вкусным дымком. Перед нами образовалась зелень на блюде и тарелка с козьим сыром. Хозяин принес мясо и объявил  тост:
– Выпьем за прекраснейшую из покойных!
И заржал как конь. Убедившись, что никто больше не смеет¬ся, фальшиво поправился:
– Простите, я часто несу всякую чушь. Бываю груб и неотесан, но в душе я нежен, как пятка младенца. Еще раз прошу прощения, давайте за знакомство!
Бокалы со звоном встретились. Жорик добавил:
– Выпьем за наше тридевятое царство!
Хоть я и не разбираюсь в напитках, вино мне понравилось. Мужчины же со знанием дела мычат и крутят губами, изобра¬жая восторг. Василь поинтересовался у Жорика:
–  Где же твой друг Семен? Может, нам к нему наведаться, как ты думаешь, а?
Георгий вскочил, протестуя:
– Нет, ни в коем случае! Алена, не ходите к Семе, он бабник и разобьет вам сердце. Лучше давайте на брудершафт.
Признаться, я терпеть не могу этот бессмысленный ритуал, но свои «фи» я решила оставить на потом. Мы пропустили еще по рюмочке. Хозяин дыхнул мне в лицо.
– Теперь на  «ты»?
Я кивнула. Жорик вальяжно откинулся на спинку лавки, сорвал гроздь винограда у себя над головой и спросил:
– А скажите, Алена, грудь ты себе уже увеличила, а?
Мне захотелось ему врезать.
– Разве и в раю подобные вопросы не дают мужчинам     покоя?
– А-а-а-а, не дают! – обрадовался Жорик.
– Так точно, не дают, понимаешь?
Василь вмешался.
– Ну-ну, не злодействуй, не то нам станет интересно, сколько литров водки тебе потребовалось для адаптации,    а, любезный? Рассказывай, давай.
Хозяин легко признался:
– Двадцать.
– То-то, пьяница, а вот Алена только третьего дня тому прибыла, а уже вполне освоилась, без всяких сомнений, да. А все почему?
– Ну почему?
– У женщин смычка между полушариями лучше работает, от этого психика гибче, чем у вас, мужиков-неандертальцев. Так-то, голубчик.
Жорик поправил:
– У нас, мужиков-неандертальцев. Согласен, я деревянный, неделю пил, не отрицаю, это гадко, но это в прошлом. В среду, значит, представилась. Браво, браво! Ну ладно, мир.  Хотит¬е музычку?
Мы не успели ответить, как из магнитофона запел дудук    и хозяина расслабило.
– Вы только послушайте, какая бесподобная мелодия! Она слишком  хороша даже для рая.
Я кивнула и решила наладить мосты.
– Мне тоже нравится. Георгий, а вы кто по профессии, я имею в виду здесь.
Он разлил вино по бокалам и серьезно произне¬с:
– Я мент по жизни, и по загробной тоже. Занимаюсь тем же, что и всегда, –  ловлю нечисть.
Тут голос его окреп по-военному.
– Сказать по-другому, воин! Служу Архангелу Михаилу! Ты уже в курсе? Михаил – он есть первый служитель Божественной славы, страж, защитник и забрало Божией чести!
Пока я усваиваю эту пламенную речь, хозяин, не дожидаясь тоста, выпил один и крякнул. Тут Василь обрадовался    и сразу же меня выдал.
– А вот и Алене тоже предложено служить Михаилу. Это так чудес¬но! Правда, да? Ха-ха.
Жорик заорал на всю улицу:
– Отлично! У, стажер, я научу тебя портянки заворачивать! Ты как, не трусиха?
– Нет, я психованная.
– Сработаемся.
– Посмотрим.
Жорик скривился.
– Да? Ладно, а что, Алена, как там, в миру обстановка? Какая нынче мода?
– В моде сегодня конец света.
– В смысле? Я не понял.
– В прямом. Народ ждет конца времен.
– Когда?
- На днях обещали, в декабре двенадцатого года.
Жора закатился в истерике.
– Опять?
– Снова. Вообще, ничего смешного.
Наконец мент прокашлялся и спросил:
– Неужели к этому серьезно относятся?
Я вылупила глаза для убедительности.
– Все зажиточное население строит бункеры.
Тут даже Василь захихикал.
– Позвольте, как же это возможно, пережить конец света    в коробочке? Это же – конец, все, ничего не станет и…
Жорик его перебил:
– А у них там не конец, а кончик.
Мне не понравилась такая шутка.
– Фу, как пошло.
– Извини, извини, ты права. Просто мы тут одичали, не то что там, в миру, – цивилизация. А еще что новенького?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Многое. Например, в России…
В это время открылась калитка и послышалось: «Кто это тут без нас безобразничает»?
Жорик вскинулся встречать гостей.
– Да ну, мы только водку курим. Э, парни, привет. А у нас новенькая,  Алена, будет моим напарником. Вот такая девчонка! Кто обидит, зарежу.
К столу подошли двое интересных мужчин. Хозяин поспешил их представить.
– Милая, этот вот гарный хлопец – Сема, мой лучший друг, а этот рыжий нахал – Кристиан. Не обращай на них внимания. Так о чем это мы?
Тот, что лучший друг, – высокий, томный красавец, с низким голосом – взял меня интимно за пальчики и, глядя в глаза со значением, представился:
– Семен.
Я улыбнулась:
– Алена.
Про себя подумала: «Очень знакомый портрет. Вдруг он мой прапрадедушка»? Но разобраться в этом не пришлось. Долговязый Кристиан ужом влез между нами.
– Сема, не протягивай щупальца, девушка явно не для тебя, посмотри какие у нее умные глазки, как у Аркаши-ювелира. Сударыня, позвольте. Кристиан – практически Андерсен, писатель. Вообще, я свободная, творческая личность. А этот Семен всего лишь благодать раздает. Подумаешь, кому она здесь нужна? Тут и так сплошная благодать, вы же видите?
Георгий схватил его за тощую шею и усадил насильно    рядом с собой.
– Чего ты распушился, не мешай взрослым разговаривать.
Кристиан вырвался, но не встал.
– Манеры у тебя, как у водопроводчика. И будь вежлив, убавь градус, у меня возникает чувство, что я окорочок. Двадцать пять комфортно или, может, все ко мне, на остров?
Жора выразил протест:
- Сам сиди в своем болоте. Сема, сыграй что-нибудь.
Тот не стал чваниться, взял гитару, тронул струны, посмотрел мне в подбородок и тихо сказал:
– Алена, для тебя.
Признаться, я не люблю домашнее творчество. Приходится пялиться на «музыканта» с умильной миной, а потом лживо хвалить, как правило, ужасное исполнение. Особенно раздражает бардовский репертуар. А за исполнение шлягера «Солнышко лесное» могу убить на месте. Но на этот раз – совершенно другой случай. Семен играет бесподобно, профес¬сионально и что-то совсем небанальное.
Не успела я полностью выразить свое восхищение, как во двор вошли еще гости. И слава богу, на этот раз – две молодые женщины: Ксения и Ева. Какое облегчение! А то уж         я подумала, что это какой-то мужской рай, и моя персона сюда попала по ошибке.
Обе дамы хороши во всех отношениях, блондинка и брюнетка, просто классика жанра. К тому же, отнеслись барышни ко мне благосклонно. То ли это спектакль, то ли женщины  в раю неправильные? Я ведь не уродина, как могу им понравиться? Ладно, с этим позже разберусь, а пока нужно присмотреться и выбрать себе подругу, не то я свихнусь тут  в одиночестве.
У Евы светлые, мягкие волосы, обычное славянское лицо, фигурка худенькая, женственная, одета в спортивные    шорты и майку. Ей больше подошло бы имя Маша или даже Маруся.
А вот Ксюша – это явление. Некрасивых женщин с таким именем вообще не бывает. В каждой Ксении есть какая-то заковырка, а в этой – целая загогулина. На вид ей лет сорок. Низкий, приятный голос, смуглая кожа с веснушками, большое количество необычных украшений, а сама теплая, как мама. Под ее певучий говор с разными прибаутками впадаешь в легкий транс. Она очень классная, но потянуло меня все же к Еве.
Мы осторожно перемолвились общими фразами, как бы ощупывая друг друга. Пойти дальше никто не решился.     Налаживать общение в женском обществе дело непростое. Тут много подводных камней. Со стороны обычно все смотрится мило и безобидно. Тем не менее, дамский коллектив – это ласковое логово мелодично шипящих змей. Так было      в миру, с чего бы нам, девочкам, здесь менять свои правила?
Но тут Жорик произвел на свет еще одну бутылку, такую же грязную, как и раньше, и вечеринка пошла полным ходом. Мальчики выпендриваются, девочки снисходительно улыбаются, а тот, что лучший друг, выжигает на мне глазами узоры. Влюбился, что ли?
Надо признать, местный бомонд – люди приятные, незадиристые, хотя странно, что такие обычные. Я была уверена, что праведники, по крайней мере, набожные, молятся постоянно или, может, заслуженные какие. Оказалось, они обычные люди, от святости не светятся. Глядя на эту тусовку, легко забыть о том, где ты находишься. Я как будто и не умирала, а так, за угол погулять пошла. В общем, посидели хорошо.
Далеко за полночь я откланялась. Семен навязался в провожатые. Кто бы сомневался. Да пусть себе сандалии топчет. Телефон со своим номером подарил, еще один. Буду теперь коллекционировать их по цвету. В целом, парень он нормальный, даже с юмором, только нервный и молчаливый, короче – со странностями.

Полет №2

Под утро мне приснился дурной сон. Словно я выхожу из квартиры, распахиваю дверь, а за ней прямо на пороге стоит монах в черном. Он ухмыляется и говорит голосом Стаса:
– Конечно, в раю скучно.
Испуг заставил очнуться, я резко села на постель. Поразительно, до чего отчетливые ощущения, словно наяву. Пошарила взглядом по углам, на всякий случай осторожно позвала:
– Стас…
С облегчением упала назад в подушки. Но видение какое-то недоброе.
В щелку между шторками протискивается рассвет. Люди, потушите солнце, я еще посплю. Через сорок минут выяснилось, что мое желание невыполнимо. Как надоело: и здесь бессонница. Вот сейчас мне действительно не хватает подружки. Как было бы кстати поныть кому-нибудь в грудь. 
Зашла в душ. Подставляя горячим струйкам голову, застонала от удовольствия. Вода – самое лучшее, что есть на свете! Вышла в полотенце во двор. Чем заняться? Жорику звонить еще рано. Схожу, пожалуй, в книжный магазин, пороюсь        в завалах. Люблю выискивать интересненькое на полках еще с тех времен, когда ходила в детскую библиотеку.
Безымянная улица, дома без номеров. Споткнулась о здоровенный корень дерева. Еще бы, трава почти по пояс, двор  зарос, как необитаемый остров. Лавку совсем не видно.     Зеленая интервенция опутала стены, запустила свои щупальца на лестницу, словно спрут. Ласточка вылетела из распахнутого окна. Порывом ветра сорвало с яблони цвет, лепестки кружатся в коротком танце – изысканный, ароматный дымок.
Котяра на скамейке едва продрал глаза, судорожно вытянул лапы и перекатился на спину. Застыл в позе убежденного кайфоискателя и зажмурился снова. Вот это правильная  философия. Кошки любят жизнь, а я за это люблю кошек.   Эй ты, плюшевое животное, пыль с шерсти почаще вытряхивай, ленивец полосатый.
 
Кажется, я заблудилась. Хотела срезать напрямик, через дворы, но чтобы ходить по этой географии, нужен большой опыт. Напротив летнее кафе. Разгребая некошеный луг, прокладываю тропинку под красный зонтик, на красный стул  у красного стола. Цель захвачена. Смахнула с пластмассовой мебели насекомых. Пора и позавтракать. Аппетит   разыгрался так, что дело дошло до картошки с солеными огурцами.
Над высоткой показался кусочек солнца. Подняла бокал      с апельсиновым соком, приветствуя сияющий диск. Светило пронзило лучом молочные небеса, в высоком хрустале заиграл золотой огонек. Вот и поздоровались. В темных витринах скользнула нежно-голубая тень Ангела. Похоже, только мы с ним гуляем этим благословенным утром.
И так меня за душу взяло, что кусок в горло не лезет. Колбаса – это как-то банально для такого момента. Хочется чего-то высокого, омлета с креветками, что ли. Я не знаю, чем   закусывают восторг. Но все же справилась, проглотила благодарные слезы вместе с помидоркой. Перевела дух и успокоилась мало-помалу.
В зарослях медуницы притаился синий глаз. Я его знаю, это семафор. На рельсах утоптанная дорожка – видно, не одна я тут бродяга. Пойду по ним куда выведут.
В миру я заметила одну странность. Если ты идешь по улице с радостью в организме и улыбаешься во весь рот, то это вызов, форменная провокация. На каждом шагу ловишь на себе мрачные взгляды прохожих. Хочешь оскорбить публику еще больше? Спой что-нибудь веселенькое просто так, на легком ходу. Такой поступок обществом приравнивается      к хулиганству. Сразу узнаешь о себе много нового от добрых людей, в общем, огребешь по полной.
Полагаю, в этом месте радостью никого не убьешь. Я решила это проверить и замурлыкала простой мотивчик. Как  я ошиблась! Правило есть правило, оно для всех одно. Уже    в конце первого куплета на меня зарычала мелкая собачонка. Я возмутилась.
– Не выйдет, кудрявая дрянь, не ты тут диктуешь условия.  В раю должно быть все по-другому.
Я встала напротив нахалки и, пренебрегая мелодией, заорала громче. Псина залаяла. Пришлось перейти на крик чайки. Злыдня, сбиваясь с лая на вой, аж подпрыгивает от натуги. Глазные яблоки у нее вывалились наполовину.          Я еще усилилась. Тут сзади раздался голос:
– Бог в помощь.
С перепугу мы обе заткнулись. Даже думать боюсь, кто там, за спиной. От досады и позора заломило в висках. Где ж ты был, когда я бабушку через дорогу переводила? Ладно, раз уж под землю провалиться не получилось, придется терпеть. Я сделала себе лицо и повернулась.
На капоте горбатой машины сидит Семен и отвратительно улыбается. Дворняжка чихнула и удалилась по делам: альфа-самец пришел, чего с ним связываться. Я спросила как можно равнодушнее:
– Что ты тут делаешь?
– Вот, хотел подпеть, да не поймал тональность.
– Кому подпеть?
– Собачке, конечно. Ты слишком доминировала, особенно когда перешла на ультразвук. На животное было больно смотреть. Я чуть не расплакался.
Мне вдруг непреодолимо захотелось домой. Я махнула на Сему рукой.
– Ну ладно, вы тут с псинкой тренируйтесь, а я ухожу. Передай ей, что наш дуэт распался. Уступаю тебе свое место.
– Спасаешься бегством?
– Спасаюсь, ты угадал.
Я двинулась напролом через кусты. Семен догнал, попытался взять меня за руку.
– Подожди, постой. Ты что, обиделась? Я этого не хотел.
Я вырвалась и не ответила.
– Алена, не уходи так.
Я чувствую, что веду себя, как идиотка, но не могу остановиться. Прибавила шагу. Через пару минуту оборачиваюсь, его не видно. Отстал. Обессиленная, я села в траву. Почему   у меня все не складывается? И тут на меня навалилось все. Сначала отпуск зимой…– что делать на море в декабре? Потом убила Стаса, сама умерла. Жорик зло подшучивает,  теперь и Семен тоже. Кто это выдержит? Мне нужна разрядка. Я попыталась пустить слезу. И у меня даже получилось выдавить полторы малюсеньких капельки, но это все. Надо же, и здесь непруха.
Кусты зашевелились, вышел Сема, плюхнулся со мной    рядом, тихо спросил:
– Что с настроением?
Я посмотрела в сторону.
– Не знаю, просто стремно.
И тут эти соленые потоки из глаз брызнули залпом. Когда не нужно, они тут как тут, и главное – их невозможно остановить: словно плотину прорвало. Я едва сдерживаюсь, чтобы не начать рыдать в голос. Сема меня обнял, я уткнулась ему  в грудь и выдала на-гора. Минут через десять накал начал спадать. Всхлипы стали реже, у неизбывного горя показался предел. В конце я тяжело вздохнула и затихла. Семен молча гладит меня по волосам. Мы посидели так еще минут пять, затем я отстранилась и сказала просто:
– Спасибо.
– Ничего, все нормально. Может, чайку?
– Угу. Только пойду,  умоюсь.
Я направилась в подъезд, что оказался рядом. Зашла в первую попавшуюся квартиру. Несмотря на то что ее давно захватили растения, вода в кране течет – и даже горячая. Я полюбовалась на свое отражение в зеркале. Опухла, конечно, нос словно у бегемота, глаза красные и маленькие, как у злобного гнома. Да, несомненно, я – красавица. Контрастная вода, немного тональника, черные очки – и порядок.
С чего это меня так понесло? Попала в рай и должна быть счастлива, что не случилось чего похуже. Надо ценить что имеешь. Я вздохнула. Попробую больше не истерить.
Семен устроил маленький пикник на траве. Постелил плед, разлегся сам, чай из пол-литровой кружки принимает.           Я присоединилась. Он посмотрел на меня, как родной.
– Полегчало?
– Да, поревела я знатно. Давно так не получалось.
– Не бери в голову. Первое время со всеми бывает, перепады настроения, психи, страхи. Все через это проходили.
– И ты?
– Чем я лучше других?
– И прям плакал?
– А то, орал как белуга.
– Не верю.
– Правильно. Я по-другому самовыражался, но тоже бурно. Потом привык, нашел друга и как-то утряслось.
– Мне тоже подружки не хватает.
– Ева нормальная девчонка, присмотрись к ней.
Я пожала плечами.
– Сем, расскажи о себе.
– Что, например?
Я громко отхлебнула горячий чай, поморщила лоб.
– Кем ты был в миру? Вообще все.
– Ты будешь разочарована. Моя жизнь очень банальна.       Я изобретатель. Делал кое-что для атомной промышленности. После одной дурацкой аварии получил дозу, несовместимую с жизнью. Все, больше ничего не успел.
– Я думала, ты музыкант, так потрясающе играешь.
– Наверное, я всегда им был. В детстве закончил музыкалку по классу фортепьяно, но дальше это существовало в виде хобби. Все времени не хватало. Знаешь, изобретательство и  сочинительство – это где-то рядом, в одном секторе головы, в этом нет противоречия. Так часто бывает – человек рисует и одновременно у него способности к математике.
– Так ты еще и сочиняешь сам?
– Точно.
– Обалдеть!
– Уже здесь я серьезно занялся музыкой и счастлив наконец. В миру слишком много условностей, поведенческих схем, ненужных правил. Состояться там – дорогого стоит. Всегда приходится выбирать между «должен» и «хочешь».
Я подобралась к самому интересному.
– А ты был женат?
– Да, успел зарегистрировать гражданский акт любви.
– Ты так говоришь, с издевкой…
– Моя супруга всего через месяц утешилась с моим другом. Я тоже недолго убивался. Ее можно понять, ей было только двадцать.
– Ты ее любил?
Сема пожал плечами.
– Наверное, любовь разная бывает.
– Поясни, какая?
– Да всякая. Вариантов тысяча: эгоистичная, жертвенная, мимолетная, порочная, отраженная, грешная, безусловная, высокая, страстная, выдуманная, братская… Продолжать?
– Не надо. А у тебя какая была?
– А можно не отвечать на этот вопрос?
Я вздохнула. Действительно, какое мне до этого дело? Просто интересно.
– А дети есть?
– С этим тоже абзац.
– Ну, а братья, сестры, родители?
– Были родители, но старенькие. Я поздний ребенок.
– Избалованный, залюбленный, значит.
Он улыбнулся.
– Ужасно.
Мне бы хотелось узнать, где они теперь, но я не решилась спросить. Вдруг эта тема окажется неприятной. Я сообщила:
–  Допрос окончен.
Перевернулась на спину. Колоски склоняются над лицом. Откусила травинку и сжевала. Хорошо у нас на поляне –  вышел за порог и валяйся в траве. Пикник на дому. По небу плывут круглые тучки.
– Сема, а почему ты про меня не спрашиваешь ничего?
– Я и так все знаю.
– Откуда это?
Он молчит. Я решила его спровоцировать.
– Сочиняешь, просто тебе неинтересно слушать о других, ты эгоист и нарцисс.
Он посмотрел на меня долго, усмехнулся.
– Согласен, все мужики – козлы.
– Ладно, если уж ты такой проницательный, то расскажи про меня сам.
Семен улегся на спину, сомкнул руки под головой, потянулся, с явным удовольствием начал излагать:
– Ну, ладно. Ты хулиганка и фантазерка. Все время влипаешь в разные нелепые истории по причине вредного характера. Ты сама путаешь, где реальность, а где виртуальное пространство. Это выдает в тебе высокий, творческий       потенциал, который еще не раскрылся. Но твоя харизма…
В знак протеста я села и подняла руки.
– Стоп, ерунда, общие фразы, так про каждого можно       наболтать сколько угодно.
– Ладно, у тебя остались сестра и родители. Ты работала режиссером на телевидении, снимала документальные фильмы. Готовила авторский проект, на который возлагала большие надежды.
Краска залила мне щеки.
– Откуда ты знаешь?
– Еще я знаю, что ты красавица и лучше всех.
Я смутилась окончательно и не нашла ничего лучшего, как бросить в него пучок травы и снова сбежать.
– Тебе Василь рассказал. Все, теперь мне точно пора. Солнце встало, дел полно. И вообще, ты странный.
Он ничего не ответил, остался лежать в траве и глазеть       в небо. Интересно, про Стаса он тоже в курсе? Почему-то мне бы этого не хотелось.



Прописка

К роскошному ресторану бочком присоседился магазин «Центрторга». Сколько раз я имела гаденькую фантазию проникнуть в магазин невидимкой и взять все что захочется, попросту – ограбить.  Я решила:  мечты должны сбываться. 
Рекламная раскладушка у входа сообщает: «То полезно, что в рот полезло». Скорее всего, это ментовское творчество. Пнула ногой эту пошлятину, с легкой стенокардией прошмыгнула в стеклянную дверь.
В зале работает кондиционер, наигрывает фоновая музыка – все в лучших традициях. Покатила тележку по рядам. Как все же силен во мне комплекс бессребреника. Руки невольно тянутся к дешевому и практичному. Будто бы у меня в принципе нет права есть балыковую колбасу. Словно жареная семга испортит хорошего человека. Нарочно наберу деликатесов и буду давиться ими, пока не привыкну. Вот банки с икрой – маленькие, блестящие, железненькие такие. Понятия не имею, какая икра круче, красная или черная? Возьму обе…
Тут, как дубинкой под коленки:
– Ну что, воруем?
Жорик развалился на месте кассира и буквально цветет от счастья. Такой процесс обломал! Попутно зацепив самый дорогой коньяк, я подкатила с добычей к негодяю. Выложила продукты на  кассу.
– Начальник, пакет дай, большой. Два давай. И не погань нежные девичьи грезы.
Жорик выудил снизу пачку пакетов.
– Я думал, девочки о мальчиках мечтают, а не пожрать.
Я не сумела скрыть злость.
– Сначала пожрать,  потом о мальчиках.
– Да ладно, не стесняйся, все такие. Этот магазин для того и стоит, больше ему здесь делать нечего, и так всего хватает.
– Что ты этим хочешь сказать?
- Да ничего. Крис поначалу игровых автоматов на каждом углу натыкал. Только через месяц бедолагу отпустило. Брось ты это все. Дело есть.
– Нет, я отнесу домой.
– Понимаю, голодное детство, отсутствие дней рождения, вот еще тортик возьми.
– Всего у меня хватало, а тортик дай сюда. Со сливками?
– А как же! Вы, дамочка, много жрете для праведницы.
– А вы пьете.
– Какая строптивая! Прям как я люблю.
Я поджала губы, молча направилась к выходу. Жорик, прихватив бутылку пива, успел заскочить вперед и распахнуть передо мною дверь.
– Ну все, не свирепствуй. Признаю, я необычайно остроумный, и не все это могут оценить по достоинству, но сейчас не об этом. Пойдешь со мной на врага?
В этот момент дорогу преградил военный внедорожник. Жорик похвалился.
– Шикарная тачка, правда?
Я ухмыльнулась.
– Раздолбанный газик на балансе? Понимаю. А это твоя большая ментовская мечта?
– Огромная и воплощенная. Кстати, как насчет моего предложения?  Да брось ты свои авоськи, потом еще наиграешься. Я тебе больше мешать не буду. Тырь, наслаждайся сколько хочешь. Не упирайся, садись уже.
Я поставила пакеты на асфальт и влезла в машину.
– Вот пристал.
Жорик метнулся за руль, интересуясь на ходу:
– Нервишки крепкие?
– Вообще нет.
– Значит, будет весело, напарник.
– Далеко направляемся?
– Хочешь, слетаем Папу Римского арестуем?
– Лайтово. А надо?
– Так, для острастки, проверим, есть ли у него алиби. По правде, работать приходится все больше по грязным, темным подворотням, а не по столицам.
– Тебе это нравится?
– А то! И тебе понравится. Чистоту наводить любишь?
– Скажем, грязь не выношу.
– Вот, пойдем уборкой займемся, наведем марафет.
Я подумала: почему бы и нет, все равно делать нечего,         и молча согласилась.
Жора, не разбирая дороги, мчится, как оглашенный, прямо в поле. Нас подкидывает так, что я боюсь откусить себе язык.
– Куда это мы?
– На вокзал к порталу.
Машина с бешеным ревом взлетела на холм и вырулила на проселочную дорогу. За жиденькой рощицей показалось удивительное строение. Джип с ужасным визгом завернул на стоянку. Мент безбашенный! Видать, некоторых горбатых и могила не исправит.
Здание вокзала скорее напоминает дом с аттракционами. Финиковые пальмы в кадках, скульптуры эпохи Сталина выкрашены мелом – чей-то привет ушедшей эпохе. А вот  наше поколение оставило автограф: плазма почти на всю стену гарантирует хорошие проценты по кредитам. Пластиковый робот в накрахмаленной накладке предлагает поднос с резиновыми пирожками. От них не в тему так и пахнет пережаренным социализмом. Зал ожидания тотально окружен колоннами в египетском стиле. Похоже, все местные самовыразились тут как могли. Надобно и мне внести свою лепту.  Думаю, манекен в костюме гамбургера подойдет.
Жорик прервал творческий процесс и потащил меня на перрон. Как раз вовремя: к первому пути, пуская дым из ноздрей, влетел сверхскоростной поезд. Его тормозной путь стал коротким, но ярким и запоминающимся. Интересно, здесь все такие сумасшедшие?
Сидячий вагон европейского класса оказался очень комфортабельным. Уютные кресла смачно нас съели. Состав мягко, почти незаметно начал движение, но уже через минуту меня резко вдавило в сиденье. Я бросила взгляд в окно. Такая нереальная скорость – все сливается, аж голова закружилась. Мне стало не по себе, затошнило и захотелось сойти с поезда. Но я не могу попросить пощады у этого монстра, не доставлю ему такого удовольствия, не дождется. Как можно нейтральней я посмотрела на Жору.
– Что так быстро?
– А, это портал такой. Приготовься, сейчас мы распадемся на молекулы, а после прохождения восстановимся. Будет немного неприятно.
Я сжалась до состояния шерстяного клубка. Мент полюбовался на мое бледное лицо, выдержал длинную паузу и с  пафосом заявил:
– Сейчас появятся золотые ворота и сияние. Готова?
Я затравленно кивнула и зажмурилась.
Тут Жора закатился смехом, как дитя в цирке.
– Расслабься, это все понты, шутка, юмор, извини. Я просто окрестности хотел показать, ну там всякое такое.
– То есть?
– Не дуйся, считай, это очень смешной прикол.
Мое настроение упало.
– С какого места ты начал шутить?
– Недавно. Кстати, вот наша остановка.
На дрожащих ногах я вывалилась на перрон. Он оказался подозрительно знакомым. Похоже, мы прибыли в точку отправления. Я закипела.
– Клоун, тебе что, делать нечего? Замашки у тебя, как           в тюряге! С меня хватит!
Я разворачиваюсь – и на выход. Жора развел благодушно руками, перегородил мне дорогу.
– Ладно, все, все, прости. Считай, это была прописка. Ты же новенькая, так всех разыгрывают. Не удержался, соблазн – великое дело. Теперь ты наша, все, больше не буду. Ну постой же, не психуй.
Я нехотя притормозила. Жорик сообразил, что меня отпустило,  и заявил:
– Теперь серьезно. За мной!
Не дожидаясь реакции, мент развернулся и айда без оглядки по рельсам! Я вздохнула и не знаю зачем потащилась за ним вслед.
Возле будки ультражелтого цвета воин притормозил, указал в направлении леса и торжественно объявил:
– Вот прозрачность!
– Какая еще прозрачность, что ты несешь опять?
Я просканировала глазами всю округу, но ничего такого не обнаружила. Опять, козел, играется?
– Ну и где тут что?
– Да ты так не увидишь, не старайся. Это такое место, где возможен переход из одного мира в другой. Называется такое явление – прозрачность. Я его называю КПП, мне так привычней. Их много разных бывает. Смотри сюда.
Я подошла ближе. У сторожки смотрителя сбоку приколочены деревянные ступеньки. Начинаются они у тропинки    и ведут буквально в пустоту, в никуда. Ни порожка в конце, ни притолоки, только маленькая площадка, и баста. Воин поднялся на этот скрипучий подиум. Сделал шаг в воздух     и пропал из виду. Через мгновение вновь объявился. Повторил этот трюк на бис и спустился назад.
– Усекла?
– Это не больно?
Жора заржал.
– Вот женщины. Да не больно, не больно.
– А куда через нее можно попасть?
– С разных КПП можно пройти в разные места: чистилище, геенну огненную и туда, откуда мы все явились. Здесь как раз вход на родину. Кстати, у нас принято говорить не умер, а стал прозрачным.
– Я бы домой сходила.
Жорик уселся на пыльную лавку возле стрелки и возразил:
– Э, не-е-ет. Не все так безоблачно, девушка. На сие действие у тебя нет разрешения. Освежи в памяти, что было сказано? Можешь попробовать себя в качестве воина, так?
– Ну.
– Чистилище – ваш удел, красавица.
– У меня еще там про тайны.
– Это к Виктору, не ко мне.
Я решительно устремилась к ступенькам.
– Проверим.
Поднялась, резко шагнула в пустоту. Что-то больно ударило в лоб, отшибло пальцы ног, качнуло назад. Я едва удержала свое тело вертикально. Жорик, естественно, захлебнулся радостью.
– С разбегу давай, только каску надень.
Я уставилась на него исподлобья.
– Ты-то проходишь.
– Цыц, салага, мне можно, я Дубровский.
Пришлось смириться, но если подумать, то у меня еще остались вопросы.
– Жор, покажи тогда чистилище, что ли.
– Вот чего не пойму – зачем мне такого напарника приставили, в локонах и на каблуках? Что мне там с тобой делать? Нашатырь за тобой таскать?
Я посмотрела на него криво.
– Не загоняйся, начальник.
Жорик глубоко вздохнул.
– Уговорила, сейчас будет фокус, не испугаешься – поговорим дальше, идет?
Я подкатила глаза.
– Хватит мне голову целый день морочить, пошли уже.
– Ишь, какая смелая. Ладно, рота, – подъем!
Он снова затопал по железной дороге. Ничего не осталось, как догонять. Купила на автобус билет, придется ехать. Тут ко мне пришла одна мысль.
– Жор, слышь? Что ж тут сторожа нет, а если нечисть сюда полезет? Раз туда попасть можно, значит и оттуда тоже?
– Нет, этот трюк не получится. Тяжеловаты они для нашего уровня, недостаточно прозрачны. Как говорится, рад бы  в рай, да грехи не пускают. Есть один реальный вход – ворота. Только там охрана – офигеешь. Да и то пройти могут только падшие ангелы, а всякая шелупонь дома отдыхает.
– Ясно. Как ты сюда пролез? Сам-то не очень похож на родниковую воду.
– Обман зрения, я чудо как хорош.
– Да ладно, покажешь ворота в рай?
– Тебе все сразу приспичило или как?
– Или как.
Георгий остановился.
– Радуйся, прибыли. Точно готова?
На самом деле я трясусь, но показывать это не в моих правилах. Набрала воздух в легкие.
– Ес, сэр!
–  А ты вредная, это хорошо, сработаемся.
Нужная нам прозрачность оказалась дверным проемом       в старый вагон. Он мирно ржавеет под елочкой в тупике. Местный юморист заботливо повесил у входа табличку: «Памперсы». Рядом с ней болтается известный пакет на крючке. А форсу-то, форсу!  Жора ткнул пальцем в дверь.
– Прошу вас, сударыня.
Я ответила тем же:
– Только после вас.
– Ну как знаете.
Воин сделал движение вперед и исчез с глаз долой. Я решила: эх, прокачусь – и рванула на груди кольцо. Пожалуй, лучше б я дома чай пила.
Еще до того, как что-то показалось, в нос ударило невероятное зловоние, да такое, что брызнули слезы. Жорик молча протянул мне респиратор. Я вцепилась в него, как напуганное дитя в мамину юбку. Но дышать все равно не хочется,    и это еще цветочки. Вокруг бесконечное число тел, сваленных как попало в кучи, и они смотрят. Кое-где ямы, наполненные  останками, горят, дымятся и тлеют. Огонь здешний весьма необычный, ослепительно белый и без жара. Над поганым зрелищем стоит отвратительный  треск. Но самое замечательное – так это кратер посреди мерзкого пира. Над ним без перерыва взлетают внушительные клубы огня. Равнина  вокруг похожа на гигантскую воронку. Все очень медленно движется по спирали в центр и порциями осыпается в топку.
Я вцепилась в руку Жорику.
– Что это такое?
– Помойка человеческая. Здесь уничтожается третий сорт. Извини, я циник. Геенна огненная – просто куча человеческих отходов, не подлежащих реставрации, ясно? Я кивнула. Среди смердящих развалин и тут и там слоняются странные субъекты. Ищут, копошатся, что-то вытаскивают. Жорик показал пальцем на одного.
– Демонические сущности, подбирают себе добро разное: руки там, ноги, головы. Их тут гоняют периодически. Вот, полюбуйся.
В этот момент сверху несколько молний дали разряд прямой наводкой по побирушкам. Предсмертный визг, метания живых факелов доконали окончательно. Меня затошнило. Не вымолвив ни слова, я выскочила вон.
Запашок теперь от меня будет! Слава небесам, на свете еще есть свежий воздух, а здесь он чудо как хорош. В близстоящем лесочке выводят трели апрельские птицы. Какое наслаждение! Я купаюсь в звуках с лечебными целями, стараясь уловить каждый полутон. Это просто бальзам на душу. Нет, ну гадко там, однако!
Жорик смотрит сочувственно.
– Валокордину тебе ведро, да?
– Я в порядке.
– Оно и видно, сядь на лавочку, очухайся.
Я послушалась. Жора пристроился рядом на рельсах.
– Как впечатления?
– Что ж так воняет!? Ох, мамочка! Запах разложения и тот не такой ужасный.
– Естественно, вся органика в могиле осталась. Этот запах другого рода, невещественный. То, что ты видела, – мертвые души. Чем гаже сущность, тем больше смердит. А от благородного человека и дух приятный.
– Огонь тоже странный, какой-то нереальный.
– Он тоже невещественный. Да ладно, ты молодцом. Не дрейфь, туда вообще не ходят. Нам там делать нечего. Это просто экскурсия была, вводный курс молодого бойца.
– Жор, а как они туда попали?
– По собственному желанию.
– Что за ерунда?
– Не бери в голову. Только выродившуюся, абсолютно безнадежную дрянь сожгут. В этом есть суровая жизненная правда и производственная необходимость. Но! Заметь: всех, у кого еще есть хоть один шанс исправиться, отсылают          в чистилище на перевоспитание. Там не так мерзко. Еще есть ад, но туда добрым людям дорога вообще заказана.
– Перевоспитывают,  говоришь? Кому ж так везет?
– О, это отдельная тема. Бывает, граждане встают на сторону зла сознательно или не очень, и после смерти плавно, незаметно для себя,  вливаются во вражеские ряды. Поверь, там – не Майями. Тебе не понравилось бы.
– Да я и не рвусь.
– Умница. Еще существуют небеса и престол Господний.
– Это все?
– Фиг его знает.
Жорик встал, подал мне руку.
– До хаты? Нагулялись для первого раза. Второй-то будет?
Я пожала плечами.
– С этим нужно переспать.
– О' кей.

Полет № 3

Выросла клубника по пояс в этом году, не проберешься       в ее зарослях. Подошел отец,  стал собирать ягоды в банку.  Я обернулась.
– Пап, ты?
А он мне:
– Привет, ну ты куда подевалась? Мы тебя ищем, ищем.
– Я здесь, все нормально. Как ты думаешь, чье у меня лицо?
– Не знаю. Все, дочка, мне пора. Вон моя электричка уходит.
Проснулась с тяжелой головой. Посветила на часы: только четыре утра. В это время я всего пару раз вставала, да и то на вокзал. Поезд, поезд… Что-то мне такое снилось… Ах, да – отец. Жаль, что он переживает и не догадывается, что я в полном порядке.
Самое неприятное в смерти то, что люди воспринимают ее как фатальный конец. У них в голове не укладывается, что был человек – и не стало его, причем навсегда. Ключевое слово – не стало. Вот если кто уехал насовсем, то это ничего. А так, жила-была личность, любила, страдала – и в одно мгновение превратилась в мусор, который нужно быстрее закопать. Мозг подозревает противное тождество: человек – мусор. Это кажется ужасным абсурдом. И правильно кажется.
Как бы семье весточку передать, чтобы зря сердце себе не рвали. Наверняка, местные знают какую-нибудь хитрость. Надо будет их расспросить. Грустно очень, пойду, подышу. Посмотрю заодно, куда это меня занесло.

Предрассветный час, зябко. Вокруг целые улицы ничьих домов. Мертвая тишина, только провода гудят, да мои кроссовки шаркают. Сразу наткнулась на странную улицу. В голове словно прозвучала пыльная, забытая нота. Все дело       в том, что дворики здесь точно такие, как в моем детстве. Музей памяти под открытым небом. Двухэтажные «хрущевки» выкрашены желтым по облупившейся штукатурке. Русские надписи на цоколе. На подоконнике кошка жрет цветок в горшке. У подъезда торчат засиженные лавки для солидных теток. На лестнице, как всегда, прохладно и затхлость.
Квартира номер пять. Могу поспорить, что ключ – под половичком. Точно, есть, да кто бы сомневался. В комнате еще темно. Нажала на кнопку выключателя, лампочка загудела под пластмассовым абажуром. Я осмотрелась. Ага, – типовой социалистический уют. На телевизоре программка, на кроватях кружевные подушки горкой. Я покачалась на пружинах – неудобно. Как тут раньше спали и при этом ходили без горбов? Прошла на кухню. О, газовая колонка, похожа на тетю Клаву в критические дни. Маленькой я ее боялась – колонку конечно. В холодильнике «Полюс» докторская колбаса по два сорок. Сделала бутерброд. Интересно, кто распускает слухи о том, что раньше этот продукт был вкуснее? Ерунда, враки. Это от голода. Просто еды было меньше. На подоконнике в трехлитровой банке размножается чайный гриб. Все как у приличных людей. Так мы и жили, вечно стремясь отсюда вырваться. Вдруг стало так тошно, что-нибудь резкое захотелось со всем этим сделать.
Вышла вон, оглянулась и  увидела людей на скамейке. Что-то с ними не так, все одного роста и на одно лицо, одежда тоже, как под копирку. Подойду, пожалуй, посмотрю. Мамочка, они же мертвые! А в беседке еще покойники! Стало страшно так, что зубы застучали. Я бросилась вон не разбирая дороги, перемахнула огород, заборчик и встала как вкопанная на крутом берегу реки. Принялась было спускаться к воде, чтобы переплыть. Да что это я, в самом деле?! Вернулась. Сотворила мостик. Сиганула на другой берег и послала  переправу в астрал. Теперь меня не догонят.
Плюхнулась на первую попавшуюся лавку. Драная Мурка посмотрела на меня, как санитар на пациента, спрыгнула со скамейки и, брезгливо подергивая лапами, ушла прочь. Вот я и вспомнила детство золотое. Не люблю прошлое, старое, ветхое, пыльное, отжившее. Держусь в стороне от антиквариата. Душа всегда надеется на завтра. Прошу призраков,  даже очень симпатичных, больше не беспокоиться.
Однако, где это я потерялась? Это точно рай? Слева огромный купол висит над тополями, сам по себе. Справа высотка без стены. Все квартиры, как на выставке, вместе с домашней утварью. Забавно было бы смотреть, если б там люди жили. Передо мной улица с железной дорогой. Рельсы вообще здесь повсюду: пересекают дворы, виляют по лесу, тянутся прямо через супермаркет. Город больше похож на крупную железнодорожную станцию.
Я побрела по шпалам. Путь лежит через торговый зал. Часовой отдел сверкает циферблатами. Кто ж так пошутил? Ничего бесполезней будильников в раю не бывает. Разве что мастерская ритуальных услуг или роддом.
В проломленной стене розовый просвет. Уже восход? Фонари медленно гаснут. Птицы разорались. Вышла на широкий проспект. Вместо асфальта васильки по пояс. Отпущенные на волю машины прячутся в крапиве, греют на солнышке спинки. Посмотрела на часы, пятнадцать минут шестого. Все спят, и некому меня найти. Если бы мой паровоз ко мне приехал, но ведь ему не позвонишь по телефону. Где ты, Дракончик?
 Мне стало одиноко и захотелось плакать. Вместо этого       я стянула шоколадный батончик в киоске, нервно разорвала обертку и зло укусила. Спустя минуту издалека послышался низкий бас паровоза. Потом в утреннем тумане засветились фары. Мой Дракон приехал меня спасать. Значит, нужно его только позвать? Это отличная новость.
Он остановился рядом, и я чуть не бросилась его обнимать. Села на ступеньку и попросила отвезти меня домой. Паровоз тронулся. Он все понимает, такой надежный и брутальный.  Я от него в восторге.
Не успели мы набрать скорость, как навстречу попался взлохмаченный Крис и  перегородил нам путь.
– Развлекаемся?
Остановила транспорт и жестом предложила место рядом.
– Крис, я думала солнце встает, а это твоя рыжая голова светит. Что тебе не спится?
– Грибы собираю, не заметно?
Он присел рядом со мной.
– Подкинешь до берега?
– А ты угостишь омлетом с шампиньонами?
– А то, шутишь? Я лучший в мире приготовщик грибных деликатесов.
– Не приготовщик, а приготовляльщик.
– Приготовитель.
– Ладно, шеф-повар, поезд отправляется с первого пути первой платформы.
– Чудненько.
– А серьезно, что ты тут бродишь?
– У меня литературный запой, искал вдохновение, но не нашел. Устал, хочу спать, спаси меня.
– Легко.
Машина очертила полукруг, поползла к морю.
– Кристиан, тебе придется заплатить за проезд.
Он улыбнулся.
– Разве ж я дикий, не понимаю? В чем у дамы интерес?
Я подкатила глаза, порылась в памяти.
– Тогда скажи, как найти одного человека или узнать что-нибудь о его судьбе.
– А где он, в миру?
– В том-то и дело, что я не уверена. Может он там, может, здесь.
– Это к Виктору, он присматривает за Книгой Бытия, все про всех  знает. Ты не хочешь сказать, кого потеряла?
– Угадал, не хочу.
– Еще вопрос. Можно ли послать весточку для семьи, чтобы не нервничали? Есть секретный способ у местных?
– Есть, но тебе не понравится.
– Ну пожалуйста, будь другом,  скажи как.
– Дорогая, это исключительно во сне. Только там и можешь со своими пообщаться.
– И больше никак?
Крис отрицательно помотал головой.
– Приснись им и скажи все, что о них думаешь и сразу просыпайся, чтобы не догнали.
– Ладно, я попробую.
Тут я вспомнила про покойников.
– Слушай, я так испугалась. Там за рекой мертвые во дворе сидят. Что за бред?
Кристиан захохотал.
– Это восковые фигуры. Там скульптор живет, Иван.
– Кошмар.
– Представляю себе. Ты на них ночью напоролась?
– Утром, еще сумерки были.
– Со мной то же самое было. Давай ему отомстим, нашлем на него жару градусов сорок пять, пока он спит. Все быстренько растает.
– Неудобно как-то. Да фиг с ним.
– Как хочешь.
На пляже пассажир пересел на лодку и отчалил. К семи утра я приплелась домой и повалилась на кровать. Какое счастье, что мне не надо на работу и завтра, и послезавтра, и через двадцать лет. Йо-хо!

Книга Судьбы

За завтраком я заморочилась вопросами. Что теперь делать и куда податься? Просто Чернышевский какой-то. Идея! Есть ведь «ботаник»! Я схватилась за телефон.
– Привет, Василь, ты занят?
– Добрый, добрый денек, сударыня. Ты чем-то встревожена, я угадал, а?
– Немного. Мне срочно нужен совет.
– Что ж, приходи, пожалуй. Конечно, а как же.
– Чудно, спасибо, уже бегу.
Никогда не любила водить машину и здесь привычки менять не стану. Велосипед – отличный транспорт. Поездка на нем – одновременно и зарядка, и прогулка, и то, что нужно по бездорожью.
Василь встречает меня у ворот.
– Ну что ж, щеки пунцовые, глаз горит, очень, очень рад.
– Привет. Куда велик поставить?
– Да брось где хочешь, только не на кошек, да. Ты выглядишь перевозбужденной. Случайно не влюбилась, а ?
– А если влюбилась, что мне за это будет?
– Да ничего, увлекайся на здоровье, так-то. Садись-ка, выпей чай с настоечкой, вот так. 
Я плюхнулась на лавку.
– Ну, повествуй, дорогая, не тяни уже.
Я сумбурно вывалила «ботанику» все про Стаса. Василь, вздыхая, бултыхает ложечкой чай и помалкивает. Я смутилась, добавила что-то несуразное о чувстве долга. Он поджал губы, держит язык за зубами и создает в кружке водоворот. Тут я почти пожалела, что пришла, настроение упало. Но лекарь, наконец, слово вымолвил:
– Ну да, конечно, так чем я могу, так сказать, помочь?
– Я слышала, есть такая Книга Судьбы, и в ней можно все узнать про человека. Где бы ее найти?
– Что ж, пожалуй, есть в библиотеке. И хотя это тебе не поможет, провожу, если желаешь. Желаешь, да?
– А то! Я подалась вперед. Давай прямо сейчас?
Василь грустно оглянулся на незаконченный текст в «компе». Вздохнул.
– Ну давай, что ж, у тебя, похоже, горит где-то, да?
– Пылает синим пламенем.

Престранное место эта библиотека. Как говорится, не дом   и не улица, скорее луга заливные, а может, океан мелководный или то самое «море  по колено». И куда только взгляд достает, от островка к островку ведет лабиринт мостиков и прячется  в мангровых зарослях. Пышная зелень склоняется над проходами, образуя коридоры. Над водой нависают затейливые беседки. А в них прилавки, столы, заваленные всякими книгами. Редкие посетители жуют, болтают и читают,  лежа на  траве. Все это похоже на большой пикник.
Вход на мост преградили зеркальные ворота с надписью: «Отражение есть способ познания». Ниже изображение цветущей ветви и светильника со свечой внутри, что означает сокрытое таинство. Василь сделал неопределенный жест рукой, приглашая войти.
– Вот и библиотека, уж тут-то все есть: по темам, по эпохам, да. Пожалуйста, что только душе угодно, всего в избытке, тут тебе и Книга Судьбы, и многие, спрятанные от людей, знания, вот так-то.  Ну что ж, нам туда.
Круглая беседка из красного дерева расположилась немного в стороне от сети мостов и буквально парит над омутом. Круглый стол накрыт синей скатертью. На нем стопки книг   в беспорядке, чай в подстаканнике, бутерброды с сыром, ноутбук. Сквозь кованый ажурный пол видно темную воронку воды. Глядя ей в самую суть, мне стало жутковато.
Хозяин всего этого – худой, улыбчивый мужчина в белой тенниске и шлепках на босу ногу. Он приветствует нас, как любимых родственников, обнимает и предлагает почаевничать. Василь подтолкнул меня вперед.
– Вот, Алена, знакомься. Это Виктор – хранитель всякой мудрости, да, такой уж человек.
После обычной в этих случаях минуты радостной бессмыслицы я присела, пошарила глазами по литературному хаосу.
– У вас тут красиво. Даже похоже на рай немного.
Хранитель улыбнулся.
– А где не похоже?
– Да я еще не осмотрелась толком. Правда, уже сбегала        в геенну огненную.
Мужчины посмотрели с удивлением и, кажется, недовольно. По-моему, я что-то не то сболтнула, от этого растерялась и сказала невпопад:
– Кстати, там так неэстетично.
Виктор строго спросил:
– Кто тебя туда водил?
– Никто, я сама нечаянно попала, на пять секунд.
– Врать нехорошо.
– Знаю, мама говорила, но это чистая правда.
Виктор кивнул, усмехнулся и, по-моему, не поверил. Нужно срочно съехать с темы и, я нашлась:
– Кстати, мне тоже предложили служить Гавриилу.
Виктор подобрел.
– Чудесно, тебе повезло. Нет ничего более захватывающего, чем познавать тайны мироздания. Что ж, милости просим, будь как дома. Я выделю тебе отдельный кабинет для занятий, да хоть вон тот, все равно пустой.
Он указал на синюю беседку неподалеку. Кайф, рядом с ней и лужайка есть.
– Спасибо.
– Ты уже решила, с какой темой работать начнешь?
– Пока нет.
– Конечно, я поторопился. Тебе ведь осмотреться нужно? Может, что-нибудь уже интересует?
– Есть кое-что. Книга Судьбы, например. Можно на нее взглянуть? Где вы ее храните?
Виктор, намазывая масло на булочку, указал ножом куда-то себе за спину.
– Да вон там лежит.
На краю стола в небольшом деревянном кювете покоится фолиант, обтянутый светлой кожей. От волнения у меня аж затряслось в животе.
– А можно ее полистать?
– Да смотри, если надо.
Я перебралась поближе к сокровищу и с трепетом прикоснулась к обложке. Никаких излишеств и надписей. Открыла наугад. Мягкие кожаные страницы оказались абсолютно чистыми. Но уже через секунду красные буквы врассыпную побежали по развороту а потом выстроились в текст. Стало немного не по себе, вспомнила сплетни о том, что книга написана кровью и на человеческой коже. Надеюсь, врут. Но     о чем тут говорится?
В таком-то году родился младенец женского пола. Дальше имена родителей. Ого, да это обо мне. Точно, вот про школу: «…весьма прилежна, но не ладит со сверстниками…» Затем все про мой характер: как я поступала в институт с помощью взятки, но при этом ни слова о моем красном дипломе.
Вот еще о работе: «…обнаружила высокий творческий потенциал и стремление к поискам превосходного, но несколько честолюбива и сребролюбива…» Значит, вот как?    А я так гордилась удачной карьерой и высокой зарплатой  тоже. Видно, здесь другие мерки.
Дочитала до конца и удивилась, как много за мной косяков, о которых я и не догадывалась. Это надо же, как люди хитро устроены! Все, что я сделала хорошего, помню прекрасно, а пакости всякие в голове не задержались. Прямо сюрприз, что я такая неидеальная. В целом, не понимаю, как с таким портретом меня сюда взяли. Интересно, Виктор это читал?  Я покосилась на него и почувствовала себя голой. Чтобы скрыть стыд, уставилась на пол.
Внизу, под кованой решеткой, закручивается прозрачная вода. Капли выпрыгивают и падают мне на ноги. Водоворот под беседкой завораживает, гипнотизирует, от него даже не хочется отводить глаз. Рядом волнуются длинные водоросли, мелькает красненькая рыбешка.
 А этот хранитель очень приятный человек, даже не взглянул на меня, чтобы не смущать. Ладно, почитаю на другой странице. Нет никаких оглавлений, наверное, нужно загадать человека. Стас, Стас, Стас. Пусть будет про него. Открываю, опять то же самое. Набежали буквы и образовали  текст про меня. Следующие три попытки закончились аналогично. Видимо, пришло время спросить у умных людей.
– Виктор, подскажи, пожалуйста, как узнать об одном человеке?  Все время моя страница попадается.
Хранитель обрадовался, захихикал и потер ладони.
– Ну правильно, так и должно быть. А ты что думала? Твой человек сам о себе почитает, а потом тебе расскажет, если  захочет, разумеется.
–  Да он в миру, наверное.
– Здравствует, значит, – ну тогда его повесть еще не закончена. А тебе это зачем?
– Мне нужно узнать про его судьбу.
Виктор засмеялся.
– Вот народ, понапридумывает всякой ерунды. Да нет никакой судьбы. Сказки это. Что твой знакомый натворит         в жизни по собственному желанию, то и запишут. Каждому человеку дарована свобода воли от рождения. Головы вам дурят там гадалки всякие. Вот чайку лучше попей и печенье бери песочное с миндалем, очень вкусно.
Я не ожидала такого поворота.
– Да нет, мне просто нужно понять, что с ним случилось, живой он или нет.
Виктор улыбнулся еще шире. Похоже, он по любому поводу  радуется.
– Так ты что, не знаешь? Кто ж тебе понадобился?
–  Стас.
– Твой возлюбленный? Извини, но он скончался вместе       с тобой, но попал в чистилище.
Это удар с разворота, с ноги. Я такого не ожидала.
– Не может этого быть! Это ошибка! Откуда ты это взял!?
Виктор пожал плечами.
– В отличие от остальных, мне доступны все тексты в этой книге. Работа такая.
– Ужас! Но почему в чистилище? Что он сделал такого?
– Непомерная гордыня, тщеславие и блуд, хуже этого уж    и не бывает.
Я возмутилась и хлопнула по книге.
– Не до такой же степени? Судя по записям, я тоже не Ангел в белых одеждах.
Хранитель расцвел еще больше.
– Это точно, как и все мы. В миру безгрешных нет. Поверь, даже святые не без изъяна.
– Почему тогда я здесь, а он там?
– Как говорят в суде, все дело в тяжести содеянного. Стас  не раскаивается и даже не осознает свои пороки. Ему придется пройти путь очищения.
– Как долго?
– Никто не знает. Может, он вообще не сможет с этим справиться. Лучше не жди. Ведь вы не супруги, а так, – блуд один. То, что между вами было, не стоит никаких жертв.
Краска бросилась мне в лицо. Виктор погладил мою руку.
– Не переживай так. У него еще есть шанс.
Я проглотила слезы.
– Ему можно помочь?
– Нет, дорогая. Это его личный крест.
Страшная новость встала во мне колом, и я с ней не смирилась. Что бы там ни было, выход найдется. А пока выпью  чашу горькой правды до конца.
– Виктор, ты что, про всех помнишь?
– Ну, про всех, не про всех… Кто еще интересует?
– Людмила, подруга у меня была. Она долго болела, ну и…
– Сожалею, но она там же.
– Да что такое? А Люда почему?
– Зависть, ужасный блуд и сплошная корысть.
Я мысленно выругалась. Дальше даже спрашивать боязно.
– Ладно, предки мои где? Например, бабушка и дедушка.
– Они здесь. Можешь повидаться. Пиши адрес, чета вместе, как и раньше. Рядом с ними еще много людей из вашего родового клана.
Я записала координаты, поблагодарила и поняла, что мне пора. Необходимо срочно выплакать свое горе. Даже не     выдержав паузы вежливости, я раскланялась. Василь отправился со мной. Разговаривать не хочется, но все же у меня есть вопросы к «ботанику». На обратной дороге я устроила ему допрос с пристрастием.
– Ты ведь знал, что в Книге Жизни я могу прочитать только о себе? А мне про это не сказал.
– Конечно так, безусловно.  Но тебя бы это не остановило, не правда ли? Что ж, зато ты побывала в библиотеке, получила ответы на многие вопросы, а я повидался с другом.       И потом, вы, барышня, лишились ненужных суеверий. Ну разве это не прелестно, а?
– Прелестно, прелестно. Но что мне теперь делать?
– Смириться, молиться, не отчаиваться и радоваться, что сама цела и имеешь возможность встретиться с родней. Видишь, есть и хорошее, так-то вот.
Я обдумала сказанное. Пожалуй, он прав, но за Стаса я еще поборюсь, не в моих правилах сразу сдаваться. Как только    я приняла это решение, от сердца сразу отлегло. Я что-нибудь придумаю, как всегда. С этой идеей прошли пару километров в тишине. Но молчать всю дорогу стало неудобно. «Ботаник» бросил свои дела, таскается за мной, поддерживает, а я веду себя грубо. Стоит нарушить неловкую паузу.
– А этот Виктор симпатичный.
Василь обрадовался.
– Да уж, это точно. Он служит Гавриилу – изъявителю сокровенных Божиих тайн мира, это почетно, вот так-то. А сам простой такой, человечный, его тут все любят, да.
– Круто. Такой обычный, даже не подумаешь, что важная птица.
– Какое там, он настоящий кладезь мудрости, прямо колодец без дна. А внешность, что ж – пустяк. Ведь настоящее  величие в простоте, истинно так, да?
– В миру говорят, имидж – ничто, жажда – все.
Василь засмеялся.
– Ну да, ну да. Только я не понял, чего?

Полет № 4

После похода в библиотеку я все грустила и строила планы по спасению Стаса. К вечеру устала так, что уже эмоции    закончились. Я тупо вытаращилась на окно. Тоже мне рай. Считается, что тут тихо, спокойно и даже скучно. Ходи себе по лугам, как дура, цветочки собирай. Думаю, мне строго показан срочный отдых – или крыша уедет. И потом, сказано      в писании: «Шесть дней трудись в поте лица своего, а седьмой день отдай Богу». Я решила сбежать на волю, в пампасы.

Как только на асфальте покажется пятно мазута, блеснет синим рельс, так мое сердце начинает исполнять польку-бабочку. Вот опять, увидела «железку» и сразу – приятная дрожь в поджилках. Радуюсь словно лесной мишка, который удачно набрел на пасеку.
На этой железнодорожной развязке сложная паутина дорог. Подозреваю, тут никому толком не известно, куда они ведут.  Осмотрелась. Пойду на ультрамарин. Чем не направление? Бесцельно гулять по шпалам – уже удовольствие. Привокзальное радио с прононсом объявило что-то в пространство, авторитетно, но непонятно. Из дымки манят семафоры, приятно напрягая нерв.
Вот то, что мне нужно – дружественный паровоз. Ждет меня, вижу по хитрым фарам. Потерла ему бочок, села на ступеньку, попросила тронуться. Он словно того и ждал. Тихий толчок – и мы поплыли. Высокая трава бьет по ногам. Разгоняемся, выходим на позицию, ориентир – зеленый глаз на горизонте, набираем темп, поехали!
Железная дорога – это лучший в мире концертный зал. Широкая горизонталь панорамы похожа на  протяжную ноту соль. На нее удачно ложатся африканские ритмы колес. Высокая си периодически вклинивается бегущими навстречу фонарями. Внезапное, истеричное соло электрички бархатным гудком поддерживает тепловоз. Поворот, соль меняется на фа диез,  мелодичный проигрыш, и  снова соль-минор.  Мимо промчал скоростной поезд, сверкая на солнце серебристым бочком, ухнул басом. Ну, и так дальше.
В приключениях главное – не знать, куда шпалы навострились. Новизна, неожиданность, свободный вектор – вот          в чем кайф. Принимаю душой все, что встретится на пути: это ржавое чудовище для перевода стрелок с кривой шеей, пыльный тополь, белый орнамент забора, арки высоковольтных линий – все в цвет, все в тему. Дорога для меня не просто перемещение с места на место – это способ движения в жизненном пространстве, философия и клевый релакс.
Экзотика здешних мест будоражит мой организм. За бортом не то сонный бред, не то Китай-город, не то разгул воспаленной фантазии. Похоже, в здешней архитектуре только один принцип – чтобы  прикольно было.
Как жаль, что рядом нет Стаса. Уж мы бы тут сколотили компанию, устроили театральное действо. Художнику есть где развернуться, твори-вытворяй – не хочу. Никто слова не скажет, публика понимающая. Я соскучилась по родной небритой щеке, рукам вечно в краске. Надеюсь, ты здоров         и очень по мне убиваешься. А я найду-таки способ тебя     вызволить.
В движении самое дорогое – само движение. Пусть конечная станция обещает новое счастье, но я до нее нарочно не доеду. Выйду здесь, пусть будет легкая незавершенность.  Сегодня таков мой каприз.
Шагаю по узкой тропинке на восток. Оттуда с порывами ветра доносятся обрывки музыкальных фрагментов. Зеленые декорации расступились, обнажая открытый стадион. Круглая арена заросла травой по пояс. Беговые дорожки потрескались. Ни спортсмена, ни писающей собачки вокруг. Зато с шести сторон над душой нависают каменные фигуры олимпийских богов. Исполинские истуканы, они просто образец самоуважения.
Высокие осветительные конструкции крестят лучи в вечернем небе. Неясно откуда, льется нежная мелодия, совершенно не подходящая к этому месту. Звучание необычное: гитара, скрипки и легкий бит. Голос вообще замечательный, будто зов африканского колдуна, пустыня, горький шоколад.
Озираясь, выхожу на поле и чуть не налетаю на возникший  передо мной стол. Вспорхнула и легла белая скатерть, встали два стула. Это похоже на приглашение. Понятно, что меня заметили. Я присела, почему бы нет. Сверху по рядам спускается мужчина. Лицо кажется знакомым, но издалека не разобрать. О, так это Семен.
– Привет, Алена.
– Привет, это ты слушаешь музыку?
– Нет, я ее сочиняю.
Он махнул рукой наверх.
– Там мой инструмент.
– А почему в таком месте?
– Здесь акустика отличная.
– У тебя очень красивый голос.
Мне показалось, он смутился.
– Благодарю. Вот увидел тебя, решил, пора перекусить. Ты составишь мне компанию?
– Пожалуй.
– Что ты будешь?
Я задумалась. Есть мне хочется, но не наворачивать же щи  в такой романтичной обстановке, вдруг парень имел в виду соловья и розы. Я решила уточнить ситуацию.
– А ты?
– Холодный компот и горячий поцелуй.
От неожиданности я напряглась.
– В смысле?
– Тебе то же самое?
– Нет, последнее заменить пирожным.
– Почему, мой десерт фирменный, от шеф-повара.
– Перебьюсь.
Семен поднял стакан.
– За твое воплощение. Ты уже освоилась?
– Вообще-то, за такое шампанское пьют.
Семен обрадовался.
– Шампанский компот – это очень оригинально.
В бокале тотчас зашипели пузырьки. Семен поболтал фрукты в вине и сделал глоток.
– У, симпатично, особенно сливка хороша.
Я не удержалась и тоже выпила. Странный вкус. Передо мной появились эклеры. Взяла один.
– Мои любимые.
– Я знаю.
– Да все ты знаешь. Ты что, за мной подглядываешь?
Семен усмехнулся. Я настаиваю.
– Маньяк, скажи правду.
– Правду?  Хорошо, ты мне нравишься, очень.
При этом он посмотрел так, что я растерялась. Выпила сок, взглянула на Семена с интересом.
– Ты что, флиртуешь со мной?
– Причем изо всех сил.
– Ну ты даешь. Лучше не надо.
– Разве я тебе не нравлюсь?
– Ну…
– Это временно.
– Ты дерзкий, а Жорик говорит, что к тому же еще и бабник. Это правда?
– Вот видишь, я тебя уже интересую.
Я взглянула повнимательнее. А он и в самом деле классный. От всей фигуры, как сквозняком, тянет свободой. В глазах контроль и интеллект. Я деланно восхитилась.
– О, да! Семен, ты прекрасен, как молодой Зевс.
– Согласен, только все наоборот. Это он почти так же хорош, как я.
Покосившись на изваяние громовержца я поежилась.
– А молнию в глаз давно не ловил?
– Сам пусть боится.
Я снова кинула взор на исполина.
– Давай не надо, мне как-то не по себе. Так и кажется, что он сейчас разозлится и всех затопчет.
Сема засмеялся и неожиданно предложил:
– Хочешь, я тебе паровоз-амфибию подарю?
– Не надо. У меня уже есть «железный друг». А друзей не предают. Кстати, ты кем служишь?
– Я воин Иегудиила.
– Бесподобно, а кто это?
– Служитель Божественных хвалений и исповеданий, помощник в подвигах и трудах, укрепляющий тех, кои труждаются в чем-либо для славы имени Господня, и мзду им за то от Бога ходатайствующий и уготовляющий.
– Как ты это выучил?
– Три ночи не спал.
– У, благодать, значит, раздаешь?
– Бывает.
– А мне кусочек?
– Для тебя все что пожелаешь.
Я подкатила глаза, порылась в памяти.
– Даже не знаю, все есть. Мне надо подумать пару дней.
– Подумай.
Выглянул месяц, запахло кошачьей мятой. Мы поедаем фисташки из одного кулька, наши пальцы соприкасаются, вызывая пикантные чувства. Испугавшись собственных мыслей, я засобиралась.
– Все, я хочу домой.
– Можно я тебя провожу?
Я не знаю, почему согласилась и зачем наврала.
– Только до паровоза, и то потому, что темно, я боюсь.
– Давай покажу другой путь, он гораздо ближе.
Райские кущи расступились и вслед за ночным светилом мы побрели по шпалам, по дороге, которая на самом деле оказалась вдвое дальше. Враль, все подстроил, с ним нужно быть начеку.

В чистилище

Совершенно не хочется связываться с Георгием. Его ментовской юмор меня раздражает. Но деваться-то некуда.         Я тяжелехонько вздохнула и потянулась за телефоном.
– Доброе утро, Георгий.
Из трубки рычание:
– Утро добрым не бывает.
– Хороший завтрак помогает, я в курсе.
– Соскучилась?
– Жор, только ты мне можешь помочь в одном очень деликатном деле.
Из трубки хриплым басом:
– Не тяни, рожай уже.
– Мне нужно попасть в чистилище, ты меня проводишь?
– Да без проблем. Жди через час возле реки, если ты такая смелая. Прогуляемся куда скажешь.
    
От воды пахнет сыростью, небо заволокло. Видно, у всех сегодня настроение в полутонах и творческий кризис.
Шлепаю по сырому берегу в сторону коренастой фигуры, которая энергично машет мне рукой. Кажется, Жора сигналит мне возле моста. Но про этот шедевр деревянного зодчества нужно сказать отдельно. Он больше похож на недоделанный лабиринт. От основного полотна в разные стороны отходят ответвления и обрываются над водой. Такие маленькие аппендициты для желающих утопиться.
Я поздоровалась с Жориком, и мы поднялись на одну из этих площадок. По бокам на столбах раскачиваются зеленые фонари и жутко скрипят. К перилам прикреплен кусок жести, на нем нарисована абракадабра. Воин остановился у края. Видимо, решил провести инструктаж.
– Пришли. Это прозрачность. Но имей в виду, в чистилище гулять только рядом. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Ты без оружия, а там не Бродвей. Мои команды слышать и слушать беспрекословно. Самостоятельных решений не принимать, в дерьмо не лезть. Шизофрения заразна.  Уяснила?
– Да, пошли уже.
– Сначала ответь.
– Так точно, начальник. Я все запомнила, буду хорошей.
– Ох, бабы. Сейчас делаем шаг вперед, в реку.
– Мрак.
Я вцепилась ему в руку и рухнула в воздух. Тут же сменилась картинка, и мы оказались на тверди посреди виадука. По инерции я присела. Георгий отнял ладонь.
– Не боись, я за тебя отвечаю.
Мы спустились на землю и зашагали по тропинке вдоль железной дороги. Сыплет мелкий противный дождик.       Вокруг горы мусора, оборванные провода, сплошное запустение. Народу – никого, но в общем, ничего особенного. Такой пейзаж можно встретить в любом уголке нашей необъятной родины. Вид вокруг, казалось бы, заурядный, но что-то все же напрягает. Мне захотелось это выяснить.
– Жор, послушай, я чувствую, здесь как-то не так, но не пойму что.
– Птички не чирикают. В этой зоне их вообще нет и животных тоже. Еще звуки приглушенные и запахи.
Меня слегка передернуло.
– Кажется, не только «теле» слабое, но и «видео» тоже           не очень. Вроде как контраст и яркость с экрана убрали.
Жорик посмотрел на часы.
– Ладно, где живет твой красавец?
Я удивилась.
– Ты меня спрашиваешь? Может, обратиться в адресное  бюро? Где тут, кстати, выход в город?
Воин поднял брови.
– Милая, ты что, родину не узнала? Оглянись, здесь все почти так же, как в том месте, где ты жила! Люди, которые попадают в чистилище, не могут ничего сотворить нового, им это не дано. Вокруг этих несчастных моделируется их привычная обстановка, та же, что была в миру, только с налетом их внутреннего тяжелого состояния. Да еще эти отморозки усугубляют обстановку, пока здесь находятся. Так что, если твой любимый жил в Воронеже, то и чистилище для него – это такой вот псевдоВоронеж. Выходит, адрес у потерпевшего прежний. Хорош глазеть, веди, давай.
Я посмотрела вокруг повнимательнее и поразилась. Мой родной вокзал! Как я его не узнала? Правда, вокруг разруха, рельсы ржавые, в вагонах выбиты стекла, здания облезлые. Я едва не выругалась, да только махнула рукой в сторону привокзальной площади.
– Туда, на маршрутку.
Обстановка вокруг настолько угнетающая, что у меня появилось желание вооружиться.
– Жора, дал бы ты мне пистолетик, что ли.
Он усмехнулся.
– Эта фигня здесь бесполезна. Ты хочешь пулей убить мертвого? Обхохочешься.
Я недовольно покосилась на воина.
– Сам нарядился, как агент в «Матрице».
– Это что еще за лабуда?
– Кино есть такое. Там тоже все бегают в черных плащах и очках, пижоны. Я все смотрела и думала, что за бред? В такой одежде драться-то неудобно. Лажа какая-то получается. Темный ты, Жорик.
Воин остановился, бросил взгляд по сторонам.
– Я светлый. Ладно, зырь.
Он приподнял длинную полу плаща, под ней обнаружился короткий меч в ножнах.
– Насчет очков ты права, это понты.
– Опа, ты что, его прячешь специально?
– А ты как думаешь? Здесь таких, как мы, очень не любят. Ты не распространяйся о том, откуда мы пришли и что здесь   забыли.
– Ладно, а мне саблю?
– Пользоваться умеешь? Нет? Значит, мала еще.
Я сдалась.
– Жора, а ты в миру до каких чинов дослужился?
– Э, милая, я сорок два годика проработал в органах. А количество звездочек на моих погонах тебя бы приятно поразило. Понятно?
– Сколько, сколько? Сорок два? Ничего себе, а выглядишь на тридцать.
– Имею право, я честный мент. Нам всем теперь по тридцать.
– Не, мне теперь восемнадцать.
– Да как хочешь.
На остановке мается только одно такси. Я пошарила по карманам и растерялась.
– Слушай, неужели здесь такие же товарно-денежные отношения, как в миру?
– Еще хуже. Нищета и безработица.
– Кажется, у меня нет ни копейки.
Жорик открыл дверцу машины.
– Не боись, я богат. Лучше скажи, куда ехать.
– В Северный район. 
Уселись на заднее сиденье. Я посмотрела на водителя и обмерла, не веря своим глазам.
– Ой, мамочка, что это?
На спине у мужчины надувается что-то мерзкое и при этом сопит. Я забыла дышать от изумления. Жорик наблюдет мой испуг снисходительно.
– Нравится?
Я, прикрыв рот рукой, тихонько ужасаюсь.
– Оно нас видит, по-моему, и, кажется, слышит.
– Естественно, она нас видит, особенно тебя.
Воин заржал. Я уточнила:
– Она?
– Лярва, мелкая нечисть, цепляется насмерть, сволочь, не отдерешь. Некоторые гроздьями таких за собой таскают.
– Боюсь спросить, а зачем она присосалось?
– Догадайся с трех раз, лярва – духовный паразит.
Жорик наклонился и с наслаждением прошептал мне в ухо:
– Между прочим, в миру дряни тоже полно, только там их не видно. Творец из милости подослепил людей немного.
У меня зачесалось сразу все тело.
– Ужас, неужели и на мне что-нибудь висело?
– Обязательно, если ты предавалась порокам. Признайся, Алена, ты предавалась, а? Какие грехи твои любимые?
Я оттолкнула напарника локтем.
– Знаешь, а на тебе и сейчас прилипло. Мужчина, у вас вся спина в лярвах.
– Ладно, не обижайся, шутка юмора.
– Лишь бы ты был счастлив. Жор, а эта на нас не бросится?
– Нет, она меня боится, знает, что я могу вынести ей приговор и привести его в исполнение немедленно, по законам военного времени. Правда, киска?
Георгий показал лярве «козу». Гадость моргнула бесцветным глазом, сжалась и медленно сползла по водителю вниз.  Воин остался доволен.
– Во, сечешь?
– Жорик, миленький, убей эту дрянь, пожалуйста. Вдруг она на меня прыгнет.
– Привыкай, боец, их тут больше, чем человеко-единиц. Как раз пивдурдом проезжаем. Полюбуйся, какая прелесть, какое разнообразие видов, прямо паноптикум.
Я повернулась к окну. На улице у серой стены с дыркой вместо окна тусуются мужики. Их тела так густо облеплены всякой дрянью, что сразу не разберешь, где люди, а где нечисть. Вокруг лужи разлитого пива, осы и одна грязная дама «под мухой». Жирная лярва шлейфом волочится за ней, собирая всю грязь с дороги. Я отвернулась, не в силах выдержать отвращения.
– Жора, меня тошнит.
– Да брось, ты только взгляни, как они обожают друг друга: человек и его темная сущность! Это ж симбиоз в природе. Сколько нежности, любо-дорого посмотреть! Эх, почему я не художник! Какой натюрморт в пейзаже.
Я высказалась с жаром:
– Вот уверена, если бы алкаши в миру такое видели, то   сразу же бросили бы пить.
Жора манерно покачал головой.
– О-о-о, как же! Наивная. Если бы пьяньчуги при жизни прозрели, то выпили бы с лярвой за твое здоровье. А что, чем не компания? Собутыльник, который всегда под рукой – удо-о-обно и весело.
Я отмахнулась.
– Ладно, приехали. Притормозите, пожалуйста, здесь.
Водитель мрачно на меня покосился, остановил машину. Жора вручил ему стольник, захлопнул дверь, взял меня под локоть и зашипел в ухо:
– Ты так здесь не разговаривай, а то спалишься.
– Почему?
– На «вы», на «будьте любезны», пожа-а-алуйста. Проще нужно быть. Останови, чувак, – и все. Поняла? Куда идти,  показывай.
– А что будет, если нас обнаружат?
– Ничего не будет, пока ты со мной. Но могут побить. Причем только тебя.
Пройдя метров сто, я притормозила.
– Прибыли уже. В этой пятиэтажке он раньше жил.
Удивительно, до чего паршиво выглядит знакомый дом. Дверь в подъезд отсутствует, а та, что ведет в квартиру, обгорела. Вместо звонка торчат провода. Вся стена вокруг украшена фольклором.
Георгий брезгливо пнул закопченные останки ногой. Фанерка треснула, но удержалась на петлях и замке. В ответ – тишина. Повторный пинок тоже ничего не дал. Я вспомнила.
– В это время он, скорее всего, в мастерской.
– В какой такой мастерской, он что, автослесарь?
– Нет, художник.
– Вон оно как. Далеко отсюда?
– Ну, как сказать…
Мы вышли во двор. Жорик взглянул на время.
– Может, спросишь у кого?
– Ну, ладно. Тут рядом у меня подруга жила, она должна что-нибудь про него знать.
Жора согласился.
– Разумно, партнер.
По улице ветер носит бумажки. Качели лежат на боку,     задрав железные ноги. Интересно, здесь живут дети?

Людкин дом стоит такой же обшарпанный, как все вокруг. Ее окна на первом этаже открыты настежь, и оттуда слышится знакомый голос. Мне показалось, что лучше будет вначале потихоньку заглянуть к ней и послушать.
Мы с подругой отыграли немало праздников в этой комнате, а теперь ее не узнать, она практически пуста. Неприбранная кровать да полная пепельница на полу – вот и вся утварь. Людмила сидит на корточках в углу и разговаривает по телефону. В голосе звучит истерика:
– Да ладно тебе, успеешь потом. Ну давай я приду, просто поговорим. Нет, ну просто нужно поговорить, понимаешь? Ну, котик, я умоляю. Я не могу без тебя, я тут сдохну сейчас. Хватит отмазы придумывать. Ну, ладно, козел!
«Котик», судя по всему, бросил трубку. Людка выругалась, швырнула телефон, попыталась плакать, но у нее не получилось. Она заметалась по квартире, что-то стала искать       в скомканной постели, не нашла, выругалась и прильнула ухом к розетке. Замерла на минуту и снова принялась переворачивать кровать вверх дном. Наконец направилась к выходу. У подъезда она наклонилась, побродила, подняла окурок, зажгла его и жадно затянулась.
Неподалеку, подволакивая ногу, прогуливается молодой мужчина. У него дикий, блуждающий взгляд исподлобья, стеснительная улыбка на младенческом лице, – в общем, он производит впечатление сумасшедшего. Людка послала парня в долгое эротическое путешествие и собралась вернуться в дом. Я решилась ее окликнуть.
– Привет, подружка.
Она обернулась, узнала, подошла вальяжно. Лицо ее сразу стало надменным. Я подумала: ох, мамочка, как же она изменилась. Фигура расплылась, руки трясутся, фиолетовые круги под глазами. Людмила смерила меня взглядом.
– Посмотрите, кто к нам прибыл. Что, тоже окочурилась? Ну, милости просим. Что-то ты подзадержалась, подруга, твой тут уже с другими «телками» зажигает.
– А где он сейчас?
– В мастерской прячется. Здесь ему нельзя появляться, тут его ждут конкретные парни.
– За что?
– Гения из себя корчить меньше будет. А ты, я вижу, упакована, сигареты есть?
– Не курю.
– А, я забыла, ты же зануда: не пьешь, не куришь, в случайные связи не вступаешь, – а все равно к нам, да?
Она ядовито улыбнулась.
– Обидно, правда? Жизнь-то зря пропала, прошла без радости, без удовольствий.
Люда состроила глазки менту.
– А у вас, мужчина, не найдется закурить?
Жорик улыбнулся во все сто тридцать два зуба и вытащил тысячу из кармана.
– Простите, мадам, я тоже зануда. Но могу слегка подкинуть вам на табачок.
Людка растаяла.
– Какой красавчик.  Может, ко мне? Посидим, как люди. Что мы, чужие, что ли? Отметим встречу, как положено. Давай,    я в киоск мухой слетаю?
Я остановила ее.
– Знаешь, мы очень спешим.
Она горько усмехнулась.
– Здесь некуда торопиться, дорогая.
– Люд, понимаешь, я не отсюда, не из этой зоны. Я только забежала на минуточку узнать, как ты тут.
– Ах, вот как! Не отсюда, и судя по прикиду, неплохо устроилась, подруга. Ну и где, если не секрет?
Жора больно сжал меня за локоть, но я не вникла в его предупреждение и рассекретилась.
– Люд, только никому, пожалуйста, ладно? Я теперь в раю,  в настоящем, понимаешь? Там, на небе.
Она ехидно ухмыльнулась.
– Где, где? Что ты несешь? Какой рай? Твоя психушка так называется, что ли?
– Зачем ты так? Я серьезно.
– Не морочь мне голову, вечно у тебя больные фантазии.
– Люд, поверь, он есть. Вот Жора тоже оттуда. Мы вместе пришли.
Подружка оглядела Жору, ее улыбка прокисла. Я все не унимаюсь.
– Ну как тебе доказать?
– Допустим, я верю. Здесь тебе что надо?
Напарник еще раз стиснул мне руку, но я ее вырвала.
– Мы воины Архангела Михаила, по делу тут, ну и разведать про тебя и Стаса.
В этот момент мне показалось, что у Людки во взгляде промелькнул страх. Она тут же изобразила вежливость.
– А что ты хочешь узнать? У меня все прекрасно. Я наконец встретила мужчину своей мечты, он полностью меня обеспечивает, балует. Я даже до остановки на такси езжу, вообще пешком не хожу. Вот только поправилась немного, сейчас хочу в бассейн записаться.
Она нервно подожгла потухший бычок, злобно сверкнула глазами. И вдруг напала.
– А ты как была сука, так и осталась! Всегда знаешь, как пристроиться к теплому месту!
От неожиданности я растерялась. Соседское окно распахнулось. Жадная до зрелищ баба вывалила свою толстую грудь на подоконник, поелозила ею, устраиваясь поудобнее. Странный парень тихонько, как-то боком, подполз к нам ближе. Сам нежно щурится, а на лбу уродливые наросты, похоже на рожки. Я толкнула Жорика вбок. Он кивнул. Между тем, Людка сорвалась на крик:
– Ты гадина высокомерная! Ты все делала для того, чтобы   я чувствовала себя ущербной рядом с тобой! Ты вечно выпячивалась, а всех вокруг презира-а-а-ала! Думаешь, никто не видел? Что ты приперлась сюда? И тут похвалиться надо, на моей могилке самбу сплясать? Ну давай, начинай, рассказывай, какая ты классная, в отличие от нас, скотов. Сволочь, да пошла ты!
Она развернулась и бросилась в дом, громко хлопнув дверью. Тетка в окне заявила медовым голосом:
– Опять вешаться пошла.
Я обернулась к ней.
– Почему опять?
– Каждую неделю вздергивается, истеричка. Разжалобить хочет. Ничего, санитары приедут, снимут, откачают. Двумя смертями не помрешь. Позорится только. Вон, у Венечки уже коллекция фоток, как она на веревке болтается. Он ими весь интернет обвесил. Вень, покажь. Там и прикольные есть.
Парень с рогами, интимно улыбаясь, вытащил из драпового пальто пачку снимков «поляроид» и предложил нам      ознакомиться со своим творчеством за две тысячи рублей. Это выбило меня из ступора. Я уже приготовилась вмазать этому козлу, но Жорик настойчиво потянул меня за руку.
– Нам пора.
Пришлось подчиниться. Уходя, я оглянулась. Люда смотрела вслед из окна и плакала. Показалось, она робко махнула рукой. У меня больно защемило сердце. Жорик обнял меня за плечо, стараясь быстрее увести прочь.
– Все, на сегодня хватит впечатлений. Идем домой.
Молча поймали такси, доехали до вокзала, взошли на мост.  КПП сигналит нам зелеными огнями сквозь туман. Еще шаг – и мы дома. Спустились на берег. Жорик посмотрел на мое угрюмое лицо.
– Что, Алена, хреново тебе?
Я кивнула.
– А хочешь коньячку по пять капель?
– Угу.
– Присаживайся, отдохни.
Он оторвал два огромных лопуха, постелил на песок. В руках оказалась бутылка «Армянского» и две стопки. Воин недовольно проворчал:
– Зря ты ей открылась, я ж просил держать язык за зубами.
– Я считала, что могу ей доверять.
Воин вздохнул тяжело.
– На «зоне» воины Михаила очень популярны в обратном смысле. Нас там не любят, боятся и пытаются ловить поодиночке. Они  думают, что мы местная, тайная карательная организация. А ты еще и оружием не владеешь, это опасно. Ну, а в рай никто не верит практически. Вот ты уверена, что бес нас не сфотографировал?
Я припомнила рогатого парня Венечку с «поляроидом»       и немного напряглась.
– И что теперь будет?
– Надеюсь, обойдется. Впредь, если не будешь меня слушаться, втянешь в беду нас обоих.
Мы выпили, и через минуту меня отпустило. Но все-таки еще тяжело.
– Жор, ну почему все так, а?
Он вздохнул, закупорил бутылку и подбросил ее в воздух. Коньяк исчез.
– Ты о Людочке?
– Ну да.
– Сказано: «Каждому воздастся по вере его».
– Это нужно переварить.
Река тихо влечет свои воды на запад.  Воздух свеж, объемен и насыщен далекими звуками. Я выдохнула грусть и наполнила легкие утешением.

Кристиан

Я расстроена. Под вечер на меня так накатило, что стало  невозможно усидеть на месте. Быстро выскакиваю на улицу  и вперед, бежать. Скорость успокаивает, особенно если в наушниках ритм и ветер в лицо. Но сейчас мне и это не  помогает. Пусть лучше ливень вольет!
Потоки хлынули на землю, словно на небе кто-то открыл все краны. Подставила им горячие щеки. Ледяная вода обняла меня всю сразу, побежала по спине, по пяткам. Кроссовки  потяжелели и зачавкали. Глаза залило тушью. Пожалуй хватит, слишком много сырости.
На пристани безлюдно. Я повалилась на дно лодки, закрыла глаза и не стала смотреть, куда мчится «моторка». Да какая разница! Вокруг море: вкривь да вдоль. В голове крутится что-то вроде: «Выбора нет, выхода нет, тоже мне – рай, как мне фигово…»
Любой запас адреналина рано или поздно иссякает. Мой тоже не резиновый. Мотор заглох, я остановилась и впала     в ступор в неудобной позе. Минут пять изучаю, по какой траектории по мне стекают холодные струи: с мокрых волос на шею, по плечу на руку, с пальцев капают на колено,            а дальше по ноге в обувь.
– Да, выбора нет, выхода нет. Промокла вся насквозь. Да какого вообще!
В конце концов мне стало себя ужасно жалко. Не могу    решить, что делать дальше, переодеться или поплакать? Лучше первое. Я что, не имею права грустить в сухом белье? Сотворила зеленый матрасик. Нет, пожалуй, пусть будет  голубой. Так легче думать, не отвлекаясь на телесные        неудобства. Прилегла,  смотрю на воду, рыбешки снуют в прозрачной воде. Вспомнила Семена, про паровоз-амфибию, – это удачная идея. Сейчас бы упасть на дно морское и лежать там, как томная сардина. Я свернулась калачиком, укрылась пледом.
– Но, все-таки, блин, выхода нет, ничего нет…
Незаметно я уснула где-то в синих водах, одна как перст. Пригрезилось, будто я нашла большую нору. По деревянной лестнице спустилась в подземный мир. Кругом ни души, только голая степь. И посреди этой пустоты стоит стул, на нем сидит грузная, вальяжная женщина средних лет. Она прищурилась одним глазом, а второй у нее сильно косит. Ох, да это вообще не человек,  она – моя Судьба.
Я бросилась ей в ноги, умоляю послать мне любовь. Мадам поджала губы.
– Так я давала уже.
Я пытаюсь поймать ее взгляд.
– Прости, у меня ничего не получилось. Ну, пожалуйста, последний разочек…
Она выгнула бровь, отвернулась.
– Ну, не знаю…

Очнулась, стала вспоминать сон. Что там было в конце? Как она ответила? Ну почему я никогда не помню самое главное! Сжалилась тетенька или нет? Ладно, я все равно докопаюсь до правды. Закрыла глаза, сосредоточилась и отключилась опять.
Толчок – я проснулась. Моторка уткнулась в песок явно обитаемого  острова. Сумерки, и непонятно, не то уже утро, не то еще вечер. Сколько я дрыхла? Вдалеке, над зарослями вьется дымок.
Сошла на берег, привязала лодку к коряге. А здесь миленько: пляж белоснежный и вид чудесный. Рядом с этим есть еще дюжина живописных островков. После сна мир больше не кажется плохим местом. Новые впечатления – это то, что нужно. Пойду на разведку.
Из кустов выглядывает давно некрашеный деревянный забор. Следую вдоль него, до калитки, закрытой на палочку. За ней обнаружился сад не сад, а престранное место. Дождь моросит, немного свежо для морского побережья. Толстенный ковер спелых яблок примял высокую траву. Тлеет кучка валежника. Костер дымит и шипит, не желая умирать под каплями.
Раздвинула ветви и уткнулась носом в серые стены. До чего  причудливый дом – сплошь покрыт нарядной лепниной. Маленькие фигурки эльфов в крошечных нишах изображают бытовые сценки. Ой, неужто человечки шевелятся? Может, это листья дрожат на ветру? Нет, они точно меняют позы, улыбаются и провожают глазами. Я знаю, что фокус, но все равно мурашки по спине.
Вот уж и двор, и вся сказочная панорама: повсюду остроконечные башенки, готические окна, синяя черепица. Передо мной не то приземистый дворец, не то чудная каменная изба. За ней еще одна, с широким навесом. А там, у компьютера, трудится Кристиан, в очках и душегрейке. Рядом, на столе разлегся жирный кот, тоже рыжий – видно, числится    в соавторах. Золотой цепи ему не хватает, тогда бы картинка стала законченной. Я рассекретилась:
– Привет.
Крис чуть со стула не упал.
– Алена, как ты меня нашла?
– Это не я. Меня лодка принесла сама, пока я в ней спала.
– Умная лодка, знает, где кормят. Ну, здорово.
Крис поднялся навстречу.
– Проходи, садись, гостю место.
– Спасибо. Не знала, что ты так уютно устроился.
Это, конечно, реверанс вежливости. На мой взгляд, здесь холодно и даже мрачновато. В зарослях квакает пруд. Зябко. Трава мокрая. Нужны резиновые сапоги. Что ж, у каждого свое представление о прекрасном.
Уселась на лавку за кованый стол. Рядышком чадит закопченная печь, а в ней мерцает огонек. Крис ухватом снял сковородку с рыбой и плюхнул передо мной.
– Это утренний улов, как раз подошел. Ты садись, рассказывай, что да как. Руки можешь там помыть. Если бы он не ткнул пальцем в сторону колонки, я бы ее и с ищейкой не нашла: кран по самую макушку скрылся в мясистых лопухах.
Кристиан подал на стол салат и высокие стаканчики с виноградным соком, затем гордо осмотрел сервировку.
– Знаешь, рыба – самый правильный продукт на свете. Прошу восхищаться – осетрина на открытом огне!
– А есть ее можно или только восхищаться?
– Сначала восхищаться.
Рыба и вправду хороша – сладкая, сочная. В магазине такую не купишь, а эту я бы каждый день ела. На десерт попросила кофе. После такого удовольствия тянет потрепаться, посплетничать.
– Крис, интересные у тебя жильцы: эльфы, гномики.
– Это я сказочками балуюсь. Люблю сочинить парочку историй на ночь. Удивилась?
– Не обидишься, если спрошу? Скажи, а в каком возрасте ты сюда попал?
Кристиан махнул рукой.
– О, и ты туда же. Ладно, в одиннадцать, все равно сдадут. Что? Я уже вырос как пятнадцать лет, а вы все достаете. Что во мне не так?
– Прости, но все же любопытно, если сюда попадают дети, то как они тут живут? Короче, тебе помогал кто-нибудь?
– У меня здесь предки есть. Я с ними жил до шестнадцати, потом захотел один. Они нормальные, просто я вырос. Но бывает, что у ребенка никого нет, тогда его усыновляют. Желающих всегда полно. Пойдем, лучше остров покажу.
Я подумала, что это многое объясняет. Ведет себя, как вредный подросток, а в душе живет ранимый мальчишка, даже нежный, волшебные истории себе на ночь сочиняет.    Набрав в подол футболки персиков, я двинулась за ним.
На обрыве в море выдается маленькая площадка. Над ней распростерся старый орех. Мы опустилась на траву. Кристиан принялся агитировать:
– Вот отличное место для вдохновения. Я здесь молитвы  сочиняю, несу службу Архангелу Салафиилу.
Я огляделась.
– У тебя тут нет никаких икон и вообще ничего.
– А зачем? Я смотрю отсюда на море и вижу Господа во всем великолепии его творения.
– Где?
– Глаза свои протри. Не замечаешь Божественную красоту? Это и есть величие Творца.
– А, ну ясно.
Действительно, вид тут открывается сногсшибательный. Закат летит оранжевой птицей, зачерпывая крылом гладкие воды. Острова, расположенные амфитеатром, мерцают и манят. Огни дрожат в море тонкими длинными иголками, словно срисованные с картины Чурлениса. Чайки белым конфетти рассыпались в лазури. Хорал, торжество! Тут и  немой запоет.
Я не смогла культурно передать своих чувств.
– Потрясно! Ты оградку поставь, а то взлечу, не стерплю.
– Ну, ты уж, мать моя, сдержись как-то.
Я раскинула руки и крикнула:
– Э-э-эх!
Высоко в небе появились две сияющие точки.
– Крис, смотри, что это светится?
– Это Престолы, третий чин первой триады, носители славы Божией и величия. Они преисполнены его сами и передают нам.
– Как ты их отличаешь, их же почти не видно?
– Очень просто. Если ты замираешь от восторга, созерцая  красоты Божиих творений, если настроение близко к экстазу, словно священный трепет, то значит, рядом летают   Престолы.
– Это да, бывает так красиво, что хоть благим матом ори.
– Вот это они и есть. А представь, Престолы все время          в таком состоянии и даже больше, а нам только блестки        в сердце бросают.
– Я б с ума сошла от такого накала.
– Я б тоже.
Мы проводили Ангелов взглядом, пока они не растаяли      в небесах. Наступило блаженное онемение. Перед лицом такого величия не хочется думать о неприятностях.
Солнечный диск коснулся морской глади, а у меня развязался язык.
– Крис, скажи, вот паломники молятся на «священные» камни, разные капища, и это, говорят, реально работает.
– Ты язычников имеешь в виду?
– Почему? Простых людей. Например, в Англии объявили одно дерево святым, исполняющим желания, и повязывают на него разные ленточки. Но при этом они же не язычники – так, туристы. Кстати, иногда желания исполняются.
Кристиан горько усмехнулся.
– Вопрос – кем? Молятся камню, а в нем живет дух, нечистый, смею заметить. Но ведь чудеса – это так модно.  Хорошо бы «не париться», раз – и волшебство. О, волшебный баобаб, чудо-юдо дивное, я офигеваю в страшном трепете!
– Какой ты все-таки злюка. Народ это делает просто так,  по глупости.
– А по мне, так дурость – ужасный грех. Пойдем, я тебе еще одно место покажу.
Я поднялась, выбросила персики, ответила с ехидцей:
– Да ладно, лучше нимб свой песочком почисть, а то потускнел, праведник всея райской обители.
Он выкатил глаза и пощупал свою макушку.
–  А что, он больше не слепит? Какая досада.
Мы спустились по тропинке на берег. Кристиан столкнул в море лодку и пригласил прокатиться до соседнего острова. Я запрыгнула на борт, спросила:
– Темнеет уже, не поздновато для прогулки?
– В сумерках там – самое оно.
Я развернула конфету и отправила в рот.
– Крис, я извиняюсь очень, но с каких это пор глупость считается грехом? Разве человек виноват, что он дурак?
Сказочник взялся за весла. Судно легко заскользило по спокойной воде. Крис посмотрел на меня скептически.
– Ты вообще-то знаешь, что такое грех?
– Ну и что это, по-твоему?
– Грех – это нарушение Небесного закона. Он происходит   в момент создания условий для взаимодействия с сатаной.  А проще говоря, это то, что разрушает тело и душу самого человека или других людей. Конфетку мне дай.
Я высвободила шоколадное сердечко от фантика и скормила его Кристиану. Разглядывая причудливые декорации вокруг, вдохнула соленый, свежий воздух и, зевая, заметила:
– Ой, как все сложно. Слушай, а что если человек считает, будто делает хорошо, а получается вред один, но нечаянно. Это тоже грех?
- Да, мать моя, так и есть. Если плоды деяний несъедобные, ищи в мотивации скрытый грех, например, эгоизм.
– А мой психоаналитик считает, все, что делает человек, он делает для себя, и добро в том числе.
Крис кивнул.
– Лихо вас в миру обрабатывают. Не любовь, а секс, не сострадание, а корысть. Твой псих-аналитик просто курский соловей. Ты бы его спросила, когда мать готова отдать за ребенка свою жизнь, она об ордене Славы думает?
– Ну, он бы сказал, что она заботится о продолжении рода, а это – базовый инстинкт.
– Что ты несешь? Алена, инстинкты у коровы, а человек – существо одухотворенное.
– А он бы ответил, что душа – понятие не научное, иллюзорное и верят в нее те, у кого депрессия или низкий психологический тон.
– Ты что, весь курс ереси выучила?
– Я ни при чем, это телевизор болтает круглосуточно. Хочешь не хочешь, а прилипнет.
– Знаешь, я думаю, что в миру где-то процентов восемьдесят телевидения обслуживает низменные потребности людей. Только не обижайся.
– Естественно, оно же хочет в массы, а массы желают        гаденького. Просто – бизнес, ничего личного.
Крис засмеялся и причалил.
– Все, прибыли. Замри и любуйся.
Перед нами встал высокий островок, обнесенный каменной стеной. Мы вошли в ворота с гордой надписью: «Остров сокровищ». Вокруг, среди пышной зелени, прячутся прилавки, навесы да шатры. Множество огней освещают дорожки. Кристиан забежал вперед и с энтузиазмом рассказывает:
– В этом парке я собрал все известные чудеса из сказок, а кое-что сам придумал. Узнаешь вещичку?
Я раздвинула ветки орешника. Там в малюсеньком теремочке покоится потрепанная сумка из красной кожи.
– Это что?
– Сума-дай ума.
– У, понятно, круто.
Рядом красуется шелковая палатка. Я отодвинула полог, Крис поспешно преградил мне дорогу.
– Не трогай, это гусли-самогуды.
– А то что? Они реально заиграют и будешь так плясать, что не остановишься?
Крис махнул на меня рукой.
– Ты как ребенок.
Я выкатила глаза.
– Это я как ребенок?!
– А кто? Я что ли?
По-моему, на это совершенно нечего сказать. Я просто решила ни к чему больше не прикасаться. Крис повел меня вглубь острова, порхая вокруг своих чудес, как мотылек. Да уж, тут есть на что поглазеть: в мешочке ворочается неизбывное счастье, на прилавке выложены склянки с красотой и умом, поперек тропинки возлежит камень-долголет. Кристиан с придыханием рассказывает о коллекции волшебного оружия. Глаза у него горят не хуже китайских фонариков, развешанных тут повсюду. Я пропустила мимо ушей свойства меча-кладенца. Мне больше хочется поковыряться в шкатулке с колечками.
Он заметил, на что я отвлеклась, и предложил:
– Я могу тебе одно подарить. У меня их много.
Это сигнал.  Я немедленно запустила руки в ларец.
– А что в них волшебного?
– Так, ничего особенного. Это перстни на удачу, разные тут есть. С бериллом – на везение в бою, с опалом – на успех в суде, с жемчугом – на удачу в торговле. Вот, возьми с изумрудом, – во всем будет фартить.
– Спасибо.
Я немедленно натянула его себе на палец и с облегчением подумала: «День прошел не зря».
– Крис, а оно правда работает?
– Обижаешь. У меня все по-честному, без обмана.
– Знаем, знаем, у волшебника Сулеймана…
Мы обошли весь парк, сокровища закончились. Уже совсем стемнело, на деревьях мерцают светлячки, в траве поет сверчок. Спустились на берег. В темных водах вьется огонек. Крис показал на него рукой.
– Это вместо маяка – свет с моего молельного места. Ну что, плывем обратно?
– Угу.
– Я отвезу тебя домой, а то потеряешься.
Лодка закачалась на  легкой волне. Остров сокровищ медленно закрыл свои тяжелые ворота. Я взглянула на проплывающий мимо утес и спросила:
– Вот чего я никак не пойму, так это – зачем молиться?
Крис фыркнул.
– Тоже мне тайна. Неужели правда не знаешь?
Мне стало неловко. Я помычала, покрутила ладонью в воздухе и соврала:
– Фифти-фифти.
– Молитва – это творческий акт высшего порядка, доступный в миру. Через него чудеса и благодать совершаются.
– Почему ж тогда не всегда сбывается о чем просишь?
– Так уметь же надо. Нельзя просить наказывать, карать кого-то, даже своих врагов. Не советую манипулировать другими, вроде того – пусть полюбит, разлюбит, отдаст, продаст, пойдет там, сядет тут, и прочее. Это все насилие над людьми и исполнено не будет.
– О чем же тогда можно?
– Элементарно: проси для всех только хорошего. И потом, молиться сердцем нужно, а не ртом. В беседу с небом душу желательно вкладывать. Главное, не стоит часами словоблудить. Бог и так знает, в чем мы нуждаемся, ты только раскройся ему навстречу. Должен случиться акт присоединения к благодати, и все получится.
– А своими словами можно?
– Вообще-то, чувства надо уметь выражать. Слово ведь свою творческую силу имеет. Знаешь, хорошая поэзия – тоже молитва. Вот послушай: «Ах, если бы в нашем мире не пряталась в тучи луна, не облетали вишни! Тогда б я спокойно жил, без этой вечной тревоги…»
Крис внезапно повернулся и с воодушевлением предложил:
– А хочешь, я для тебя молитву напишу?
– Хочу.
– О чем ты мечтаешь больше всего?
– О любви, понятно, остальное-то все есть.
– Заметано.
– Крис, а тебе нравится кто-нибудь?
Он проговорил в сторону:
– Ева, но она ко мне ровно дышит.
– Крис, ты – супер. Тебя, миллион гарантий, полюбит самая лучшая девушка в раю, вот увидишь.
Лодка уткнулась носом в берег. Приплыли.
Здесь повсюду сушатся рыбацкие сети, у пирса подсвечивает белый баркас. Я сошла на песок, потянулась на морские просторы, спросила:
– Тебе одному там не тоскливо?
– А тебе в своем гнездышке?
Я подняла руки вверх.
– Извини, глупый вопрос.
Крис заправил весла.
– Все, бывай, я погреб.
– Пока, спасибо.
– Пока, пока.
Через минуту суденышко пропало из виду, но плеск от    весел слышится отчетливо. Какой длинный день. Я скинула шмотки и плюхнулась в волны. Вода после заката еще не  успела остыть. Смой, дорогая, с меня все тревоги. Я легла на спину, взираю на небо. Месяц запотел, завтра опять будет жарко. Вдруг с берега голос:
– Тебя спасать не надо?
Я повернулась.
– Кто там? Семен? Ты что подкрадываешься? Я от испуга чуть не захлебнулась.
– Выходи из жижи, разговор есть.
Нехотя я вылезла на сушу. На берегу приятно обдувает ветерок. Еле-еле натянула одежду на мокрое тело.
– Что за полундра?
– Пойдем к Жорику посидим, он про привидения расскажет, манты поедим, в шахматы под луной поиграем. Время-то еще детское. Соглашайся.
Я решила – да, пожалуй. И пошла, и ела, и думала, когда же этот день уже закончится.

               
Полет № 5

Перед рассветом я вышла к своему паровозу, прицепила        к  нему деревянную платформу, уложила на дно охапку сена и бросила сверху одеяло, запрыгнула туда сама и дала себе зеленый свет. Дракон с лязгом дернулся и покатил помаленьку. Я развалилась, как барыня, на душистой куче. Красота!
В городе все спят. Мимо борта проплыли последние постройки. Аривидерчи, у меня суббота, еду наслаждаться   Божественным. А вот и оно – раскинулось широко. Я потянулась, зевнула, теперь можно расслабиться.
Надо же, а утром оказывается классно. Вокруг фантастика! Если нарисовать такое, никто не поверит. Туман укрыл землю так густо, что кажется будто ее нет. Поэтому одинокие деревья растут как бы из неба. Странные декорации, безмолвные и неподвижные – чистый сюрреализм.
Под монотонное ворчание колес покачиваюсь на белых облаках в деревянной люльке. Никого, только комары пищат да птицы просыпаются. А я, пожалуй, вздремну часок – спешить-то некуда. Сквозь сон успеваю удивиться тому, что крыши  домов  висят в воздухе, как грибы в сказочном лесу.
Разбудил легкий толчок: остановка. Зачем только? Так сладко спалось. А, впереди переезд, семафор показывает красный. Туман уже растаял, стало теплее. Я сбросила одеяло, села, вернулась в сюжет.
Возле насыпи дворняжка положила голову на лапы, смотрит на меня враждебно, еще и бурчит сварливо. Это вызов. Пришлось вылупиться на нее в обратную. Сука сморгнула одним глазом, зарычала. Я решила – такое нельзя терпеть. Назло твари сотворила сэндвич с ветчиной, повертела им     в воздухе и, глядя прямо ей в глаза, со стоном наслаждения откусила, не забывая комментировать свои чувства:
– А запах, у!
Скотина, чтобы показать, мол, и мы не бедные, отвернулась и стала грызть мозговую кость. Мимо провизжала бешеная электричка. Бутерброд закончился, вагон тронулся, диалог прерван. Да ладно, я не вредная. На прощанье кинула блохастой кусочек колбаски, но злодейка даже не понюхала. Животное, а фасон держит. Интересно, обидно ей, что она собака? Или, может быть, псина тоже все имеет по своему желанию? Рай ведь все-таки, он для всех – блаженство. Если так, то и ладно, то и хорошо.
Проезжаю городок, не велик не высок. Вокзал удивительным образом напоминает все железнодорожные станции мира одновременно. Потом разберусь  почему. А сейчас паровоз сбавил ход до скорости ленивого пешехода. Я соскочила на перрон за «радостью пассажира». Купить в пути  пирожки и кукурузу – это очень важный ритуал. Считай, тридцать процентов интереса.
Бабок с сумками нет, но кто-то, знающий толк в путешествиях, позаботился обо всем. На низеньких прилавках что твоей душе угодно: холодный лимонад, рыбка копченая, мороженое, вода, шоколад и другие вредные удовольствия. Набрала всего и побольше. Стараясь не рассыпать семечки из кулька, догнала платформу, уселась, устроилась со всеми харчами и придала локомотиву ускорение.
Дорога вьется через бор. Он мрачный, высоченный, весь опутанный ежевикой, словно колючей проволокой. Я почувствовала себя беззащитной пятилетней девочкой. Корабельные сосны скрипят в тишине. Повсюду кто-то шуршит, шушукается, потрескивает. Интересно, здесь водятся дикие звери, и хотят ли они меня съесть? Надеюсь, их кормят чем-нибудь получше? От страха у меня всегда пробуждается бешеный аппетит. Проглочу пирожок с вишней, да горяченький с картошкой, потом с капустой. Закидаем адреналин свежей сдобой. Деревья надо мной склонились аркой, намекают на плен. Страшно и весело, или страшно весело – не пойму. Проехали! Вырвались! Мы с паровозом – живые! Ура! Можно выдохнуть и расслабиться.
Я снова в поле. Куда ни кинь взгляд – пшеница. У дороги железная колонка с водой – наверное, с живой. Разве в здешних местах может водиться другая? Стоп, машина! Я умылась, расправила спину, – отлично, продолжаем путь.
Еду, не думаю ни о чем, мысли бродят в голове сами как  хотят. Я за ними наблюдаю со стороны и удивляюсь: надо же, как мне в череп такая ерунда приходит? Вот например, «корреляция»… Что это за хрень, и как она мне в мозг попала? А «сыворотка правды» и «верфи» там откуда?
Откинулась навзничь, глядя в небо, потерялась в синих раздольях. Колеса стучат, как родные, или это сердце бьется внутри  меня?  Возможно, я – поле, а может, и воздух, или вообще все вокруг. Да какая разница, мы все – одно?
Вот это я называю – отдать дань Божественному.
К вечеру так навалялась на сене, что уже позвоночник болит. Повстречала несколько диковинных городков, насмотрелась всяких причуд. Вот переезжаю мост, за ним снова луга. А не пора ли девушке домой? Но назад тащиться далековато. Об этом я как-то не подумала. Должен быть способ вернуться по-быстрому. Позвонить разве Семену? Он мастер по коротким дорогам. Набрала номер.
– Привет, я заблудилась, поможешь?
Уже знакомый и уже приятный голос мне отвечает:
– Ты где?
– Я не знаю. Где-то здесь.
– На паровозе?
– Угу.
– Сними на телефон местность и вышли.
Просят – сделала. В ответ:
–  Жди меня там, я тебя найду.
И исчез из эфира. Ладно, сбавила скорость, плетусь еле-еле. Надоела природа, утомило волшебство, шоколадные конфеты в коробке закончились, шея затекла. Хочу домой.
Только теперь я вспомнила о Стасе, вернее то, что забыла  о нем напрочь. Как случилось, что за целый день я ни разу не взгрустнула по милому?  Я плохая!
Тут кто-то отделился от леса на велосипеде. Да это же он –  в красной рубашоночке, хорошенький такой. Сема подкатил, забросил свой велик на платформу, влез сам и упал со мной рядом, шумно потянул носом.
– А дух какой, цветочный. Может, ну его – домой? Давай еще покатаемся?
Я подумала: «Докатились уже, дальше не куда». А вслух сказала:
– Как ты быстро меня нашел.
– Беженка, ты все время рядом с домом кружишь.
Повернулся ко мне и уставился.
– А можно я тебя поцелую?
От такой наглости я разозлилась.
– Нет!
– Почему?
– Тупой вопрос. Написано в умной книжке: «Умри, но не дай поцелуя без любви…»
Семен сделал удивленное лицо.
– А ты меня разве не любишь?
– А я тебя пока не люблю.
– Как мне нравится это слово.
– Какое.
– «Пока».
Я толкнула его в бок.
– Нахал. Будешь приставать, пойдешь пешком.
– А я и пешком буду приставать.
Я высыпала на него кулек семечек. Семен закрылся руками.
– Все, все, сдаюсь. Расскажи, как в библиотеку ходила,      узнала что хотела?
Я тяжко вздохнула, настроение сразу улетучилось.
– Да, но, к сожалению, тот человек, кого я искала, сейчас     в чистилище.
– Что будешь делать?
– Сходим с  Жориком туда, посмотрим что к чему.
– Хочешь, я с тобой пойду?
– Нет, не нужно, я уже с ним договорилась.
Про себя подумала: «Семену не стоит знать про Стаса. Почему, сама не знаю, надо так».
Засыпая, я призналась себе честно: «Сема меня зацепил, но это ничего не значит. Вдруг он и в самом деле бабник?           И  потом, у меня есть Стас…»

Свидание в «желтой» зоне

Птицы орут необычно громко, я бы даже сказала, со стереоэффектом. Наверное, соседи устроили начало мая. Откуда-то с улицы вещает Московское радио: «Время двенадцать часов. Начинаем передачу В рабочий полдень». Люблю ретро. Блаженно потянувшись, вытолкнула с дивана одну ногу на пол, вторую пожалела, замерла. Зайчики на стене… Хорошо у нас в раю, как в деревне у бабушки.
Сотворив кофе и пирожок, уселась перед телевизором. «Райские новости». Что это может быть такое? Но не успела закончиться заставка передачи, как позвонил Жора.
– Не желаешь прогуляться в желтую зону?
– Куда?
– Да в чистилище. Тебе еще надо?
– Конечно, давай. А почему оно желтое?
– Дурдом потому что. Стрелка через час, у реки, будь.
Безо всяких «прощай, любимая» мент бросил трубку.      Пирожок сразу стал невкусный. Я выбросила его в вакуум, стала собираться. Ясно ведь, что не все так просто в этой дур-зоне. На этот раз я запаслась тугим кошельком, черными очками и косынкой. Жорик при встрече оценил.
– Агент 007, шифруешься?
– Чем мы хуже других?
На улицах чистилища сегодня чудовищная жара и пыль.  Несмотря на это Жорик потеет в своем плаще, бедный. Дорога к мастерским не принесла новых сюрпризов. Десять минут на такси и вот он – храм искусства. Последнее «прости» ушедшей эпохи со всеми характерными  атрибутами: общие туалеты, холодные батареи, пустой буфет, доступные натурщицы, поголовное пьянство и братание. Я уже не говорю про мусор. Грязь тут весьма специфическая. Залежи ненужных вещей перегораживают коридоры, напрягают балконы и чердак, коксуются и превращаются в торф. Видимо, это накопления на случай войны, чтобы было чем буржуйку протопить. На первом этаже расположен выставочный зал. Как раз сейчас открытие экспозиции, фуршет и все такое. Стас наверняка там, и мы с Жорой решили полюбопытствовать.
В залах искусственная прохлада, но мне сразу стало не по себе – так много вокруг шныряет нечисти. Прошлись туда-сюда, везде модные произведения под девизом: «Сам дурак, ничего не понимаешь».
Молодая художница, явно под кайфом, дает интервью. Показывая на изгаженные унитазы в рядок, объясняет:
– Я долго трудилась над этой инсталляцией, ведь вода – это жизнь, источник всех благ, и бла, бла, бла…
Жорик сделал брови домиком.
– А дерьмо причем?
Я ухмыльнулась.
– Это художественное дерьмо, не каждому дано так по…ть!
– Что ж ты мне не сказала, что мы в цирк идем, я бы шарики купил и эту… кукурузу.
– Попкорн?
–  Ага, его.
Кучка людей окружила скульптурную группу из восковых целлюлитных задниц в чудесных ракурсах. Георгий наклонился, завис над ними, внимательно разглядывая «самую суть», пробурчал:
– А в этой попе какой смысл?
– Смысл глубоко в попе.
– Это ты типа пошутила? Пошло, мадам.
– Извини, какое произведение, такое и суждение.
Тут на «шедевр» прыгнула лярва и, хихикая, стала показывать неприличные жесты. Милейшая дама преклонных лет взяла лярву на руки и просюсюкала:
– Ну что ты, Юзечка, это же храм искусства, иди к мамочке.
Я выпала в осадок и зашипела Жоре в ухо:
– У них что, эта дрянь – домашний любимец?
Жорик обрадовался.
– Ага, а здесь весело, глянь туда.
Золотой фаллос в человеческий рост красуется на постаменте с надписью: «Идол».  Я потянула Жору за руку.
– Пойдем отсюда, вон там, кажется, картины.
Следующий зал приветствовал публику плакатом: «Бог умер, Бога больше нет». От душных произведений веет скандалом. Воин скривился.
– Это что, соревнование «Кто больший извращенец»?
Я махнула рукой.
– А, ничего особенного. В миру то же самое. Думала, тут что-нибудь поужасней придумают, позлодеестей.
–  У них дерьмо закончилось. В выгребной яме старатели достигли дна.
Я сильнее потянула его за рукав.
–  Брось сердце себе надрывать, смотри сюда.
Нашлось-таки одно талантливо исполненное полотно. Возле него галерейщик яростно распекает автора:
– Какая душа, когда в кармане ни шиша! Никому здесь твоя душа не нужна. Здесь придурков не держат! Ты пойми, люди просто устроены, им нужен секс, деньги и насилие – все!       Не выпендривайся, разговаривай с народом на его языке!
Художник явно не ожидал такой оценки. Его трясет, голос дрожит, на лице выступил пот.
– Я думаю, что вы неправы!
– Да тебе не надо думать! Будешь думать то, что я говорю, а если нет, то я устрою так, что ты и бутылку в мусорке не найдешь! Гений сраный! Не с кем работать. Куда ни плюнь – сплошь наркоманы, проститутки и гении! Думать они хотят самостоятельно, суслики голожопые! В этом мире кто платит, тот и думает! Ты сначала заработай деньги, стань уважаемым человеком, а потом и голос подавай, щенок!
Злые щелки торговца бегают по сторонам, детские влажные губы нелепо краснеют на пухлом старческом лице. Жорик завелся:
– Это что за наглый баклан?
– Это Либерман, продавец талантов. Я его помню. Пойдем, Стаса здесь нет.
– Слушай, может, огненный вихрь наслать на этот чудный храм искусства?
– Остынь.
У выхода я наткнулась на Арину. Вместе мы учились в  институте. Особенно не дружили, она предпочитала мужскую компанию круглые сутки. На четвертом курсе Арина уехала  с кем-то за город отмечать окончание сессии и пропала. Мимо нее я постаралась проскочить, прячась за спиной  Жорика. Но он заметил мой маневр.
– Что за дама?
– Да так, сокурсница. Мне так ее жаль. Она, конечно, блудливая была, как кошка, но добрая и невредная. Неужели ее не могли простить?
– Простить? Не теряйся в понятиях. Ты разве не поняла? Каждый попадает туда, где ему роднее. Представь, что Либерман окажется у нас. На ком он станет самоутверждаться? Копить злато у нас ни к чему. Так он власти лишится и смысла жизни. Человека удар хватит.
– Если всех все устраивает, то почему Людмила вешается без конца?
– Да нравится ей страдать. Могу поспорить, что и в миру она вечно истерировала по поводу и без. У нас для нее публики было бы недостаточно, а здесь она в софитах.
Я недоверчиво поджала губы. Жорик заметил и продолжил:
– Они сами не хотят ничего другого и не верят, что оно есть, ну или как-то так. Короче, вещи – место.
Мы покинули выставку и поднялись на второй этаж, заглядывая в каждую комнату. Здешние художники не отличаются оригинальным взглядом на мир, да и вообще, они практически однояйцевые близнецы. По крайней мере,          у всех поголовно борода лопатой. Почему так, неизвестно. Может, от нее талант становиться ярче? Сие – загадка. Только стоит кому-нибудь назваться художником, как первым делом он выращивает растрепанные клочья на лице. Сидят потом юные «старцы», водку пьют, плачут, да слезы бородой вытирают. Вообще, если она есть, кисточкой можно и не владеть – ты вроде и так художник. Нужно бороду сделать символом искусства и повесить эмблему на входе. А еще лучше  – монумент  в бронзе, чего там мелочиться.
За дверью с табличкой «Красный экзорцизм» идет худсовет, обсуждают новую картину, посвященную Рождеству. Все уже «в зюзю». На полотне мрачное, невнятное изображение. На автора, вероятно, снизошло  высшее откровение, и он решил им поделиться со всеми.
– Да поймите, люди, не было никакого Христа! Бога нет       и рая тоже нет! Кто его видел? Все это – сказки о загробном мире. Мы умерли, а что изменилось?
Я подумала: «А хороший вопрос».
Следующие «покои» нараспашку. Картины разбросаны как попало. Автор лежит в луже краски и неотрывно смотрит на потолок с мухами. Видно, что жизнь насекомых он изучает уже не первый час. Я схватила Жору за руку.
– Постой, кажется, я нашла своего.
У входа в его комнату топчется заспанный бородатый брюнет в трениках. Фанерная дверка пляшет под его кулаком, но не сдается, как старый больной пес, охраняя хозяина. Мужик орет благим матом:
– Стасян, открывай, больничка пришла, тв. м., лечить тебя будем, слышь? Прошло тридцать секунд без ответа, грохот повторился. Наконец с той стороны прозвучало:
– Да пошел ты!
– Ну и черт с тобой. Надумаешь, а ее, матушки, уже не-е-ет.
– Иди в …
Бородач удалился. Я постучала. Оттуда:
– Сказал – отвали, что непонятного?
Видно, потеряв терпение, Стас распахнул дверь и наткнулся на меня.
– Ты?
Я смущенно улыбнулась.
– Можно войти?
Стас изобразил рукой приглашение. Жорик остался за дверью, предупредил:
– Жду пять минут и вхожу.
Я кивнула. В комнате мы постояли с любимым обнявшись, присели на хромой топчан. Родной человек, мне так не хватало этих небритых щек. Ну вот, поцеловала его и стало  легче. Я осмотрелась.
– Ну, как ты тут?
Окурки в красках, палитра на полу, простыня на окне. Все это сильно и специфично пахнет. Компьютер ноет от перегрева. Серая тень мелькнула под стеллажами, послышался вздох. Из темноты гнусная лярва ревниво сверкает  глазами. Мне стало не по себе.
– Это что, твоя?
Стас посмотрел растерянно.
– Не бери в голову. Я думал, что ты выжила в этой аварии.
– Нет, я даже не успела понять что случилось.
– Я тоже.
Слава Богу, он не в курсе, что погиб из-за меня. Стас меня крепко сжал, улыбнулся.
– Тогда где ты пропадала столько времени?
Я оглянулась на дверь и перешла на шепот:
– Понимаешь, я после смерти попала в другое место.
– Не понял?
– Как бы это… я живу там, в раю, но это строго между нами.
– В каком раю?
– Ну там, в настоящем.
– У, а здесь по-твоему что?
– А по-твоему что?
Стас отстранился, встал и нервно зашагал от окна к стене.
– Я не знаю. Параллельный мир, например. Тут считается, их много: ничего же почти не изменилось, хотя, фиг… его знает. Иногда все слишком похоже на ад.
Я подошла, обняла его за плечи, постаралась объяснить как можно мягче:
 – Это чистилище. Мне повезло пробраться сюда, к тебе,    на минуточку.
– Вот как?
Повисла тяжелая пауза. Он закусил губу, бросил на меня недоверчивый взгляд.
– А я, выходит, недостоин, а ты у нас хорошая оказалась?
Стас открыл окно и шумно втянул воздух в легкие, потом повернулся и объявил:
– Знаешь, а тут считают, что рая нет.
– Мне жаль, я не понимаю, почему так получилось, ты ведь самый лучший и талантливый. По сравнению с тобой…
Он перебил:
– Ты серьезно про рай, не сочиняешь?
Я замотала головой.
– Похоже, что я шучу?
Мой милый осмотрел мой наряд и заключил:
– Выглядишь ты гламурно. Ну и как там у вас?
– Хорошо.
– Кто б сомневался.
В голосе читается плохо скрываемая обида. Я поспешила оправдаться:
– Стас, я вытащу тебя отсюда, я все для этого сделаю.
Он вздохнул, отвернулся, помолчал минуту, потом громко включил браваду:
– Да ладно, не парься. Наверное, все справедливо? Я всегда мечтал только об одном – прославиться. По большому счету, меня больше ничто не волнует по-настоящему, – прости, но и ты  в том числе. Я никого не осчастливил, даже себя, вот и наказан!
У меня сдавило горло.
– Ты раньше такого не говорил.
– Да чего теперь скрывать? Я умер, сдох, куда уж больше, чего теперь лицемерить?
Идиот, он просто врет, чтобы было легче расстаться.
– Стас, ты так не думаешь, я тебе не верю. То, что между нами было, мне ведь это не показалось?
– Извини, я не говорю, что к тебе ничего не испытывал, просто славу я люблю больше. Я и сейчас хочу ее так, что зубы сводит, понимаешь? И я добьюсь своего, рано или поздно, увидишь.
– Ответь, зачем тебе это?
Стас вскинул брови и посмотрел так, словно эта мысль ни разу не приходила ему в голову.
– Не знаю, надо и все. Вот такой я дебил. Может, у меня сбой в программном обеспечении.
Он покрутил у виска.
– Возможно, для тебя большая удача, что ты оторвалась от такого парня, как я. У тебя появился отличный шанс. А я женат на работе.
Он достал пачку «Пэл-мэл».
– Курить будешь?
– Нет. Скажи, у тебя кто-то есть?
Он затянулся, скривил недовольно лицо.
– Вот только на эту тему не заморачивайся, не надо. Ты у меня одна. Иди ко мне, малышка.
Жорик ввалился в комнату, демонстративно посмотрел на часы. Я протянула Стасу кошелек.
- Вот возьми деньги, тебе они нужнее. Нам пора.
Художник заметно повеселел.
– Очень кстати. Прости, не дуйся, в конце концов, тебе больше повезло: то все нуждалась вечно, а теперь вот – забурела. Это я должен злиться.
Стас обнял меня, прикусил мочку уха. Я увернулась, ничего не могу поделать со своей обидой. Захотелось быстрее уйти, пока не разревелась.
– Все, пока.
Он провел по моей спине сверху вниз.
– Ты еще придешь?
Я кивнула, махнула рукой, и еще хватило сил удалиться       с достоинством.

Георгий хотя и бывает иногда грубоват, но всегда чувствует момент, когда не стоит доставать человека. К вокзалу доехали молча. Я сосредоточилась на том, чтобы слезы стекали как-то внутри меня, с той стороны глаз. Только нос предательски наполняется влагой, приходится шмыгать.   По дороге на мост понемногу вышла из ступора.
– Жор, скажи, можно ли человека вызволить отсюда?
– Иногда бывает такое.
– Как?
– Да никак. Ты тут ни при чем. Он сам должен измениться, понимаешь?
– Ну допустим, а дальше?
– Потом он получает благодать. Но с твоим это не сработает. Стасик прохвост и эгоист законченный.
– Не говори так о нем, он гениальный художник.
– Ну конечно, раз у него такие красивые губки и попка.
– Что, успел заметить? –  съязвила я.
– Естественно, он же неотразимый, только немножко Нарцисс, а так, безусловно, гений!
– Талантливые люди должны сосредоточиться на себе, чтобы добиться цели, в конечном итоге, это оправданно.
– Ну, понятное дело. Так чего ж ты ревешь уже полчаса? Неужели до тебя дошло, что вы оба любили одного человека – Станислава Великого. А тебе небось обидно, да?
– Ты откуда знаешь?
– Слышал, как он поделился с тобой своими предпочтениями. Красавец!
Я промолчала. Жора приказал:
– Забудь его, так всем будет проще.
– Это легче сказать, чем сделать.

После такой жары в «желтой зоне» необходимо искупаться. Хорошо, что  пляж под боком. Освежилась и прилегла в тень, на широкую лавку в саду. Жаль, что любовь, которая не сбылась, не уходит немедленно, а долго бьется в стены больной совой. Полное опустошение и хочется спать.

Стас

Как только за Аленой закрылась дверь, Стас рухнул на диван и запрокинул голову. Все эти разборки высасывают много энергии, словно он сдал пол-литра крови. Что тут        в бумажнике? О, щедро. Если постараться, этого хватит на год спокойной жизни, а за это время он сможет доделать новую коллекцию, и это будет бомба, удар системы «Град». После его новой выставки всем станет не здорово.
Художник выдохнул с облегчением, помассировал шею, подумал: «Все не так уж плохо на сегодняшний день, если есть еще в кармане пачка ассигнаций».
На улице брызнул дождик. Вот с погодой тут – абзац. Почти все время слякоть и темно. Ничего, везде живут люди: и в тюрьме, и в преисподней. Тут еще терпимо. По сути, для благополучно усопших почти ничего не изменилось. Те же рожи вокруг, только мерзости всякой прибавилось. Особенно в первый раз было страшно. Однажды он проснулся, а над ним на потолке распластался огромный монстр и смотрит прямо в глаза. Стас замер от ужаса на несколько минут, прикидывая, стоит ли проснуться еще раз. Потом очухался, прогнал лярву, но напрасно. Она всегда возвращается. Стоит   зазеваться, тебя уже караулят.
Со временем он перестал на них остро реагировать, эмоции притупились, ко всему ведь привыкаешь. Неприятно, конечно, когда эта дрянь ночью подползает. На этот случай Стас держит зажигалку у изголовья – огонек нечисти не по вкусу. Еще он серебряное распятие стал носить. Сказал бы кто раньше про такое, дал бы в челюсть.
Художник включил электрический чайник: нужно кофейку сварить, собрать глаза в кучу. Прижал себя слегка в области паха: Алена возбудила. Нужно позвонить Ирке, пусть придет, снимет напряжение, иначе оно не даст нормально работать. Это тело вечно чего-то просит – то жрать, то спать, нянчись   с ним без конца, сколько времени улетает в пропасть.
Жаль, Аленка больше не с ним, отличный был секс. Правда, она часто истерила. Почему женщины не понимают своего места? Хорошая баба – друг человека. В глубине души все это знают, но делают вид, что «телка» – самостоятельная, полноценная единица. Такой вот вселенский заговор.          Да ладно, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось.   И в самом деле, кому понравится быть просто телом? Вот     и лезут несчастные из кожи вон, доказывают, что у них еще и мозг имеется.
Художник налил кофе из турки в стакан. Выпил первую порцию и закурил снова. Этот маленький кайф у него никто не отнимет, даже здесь.
Дура – дурой, а попала в точку. Зачем, действительно, ему нужна слава? Он представил себе, как это будет, но особо картинка не согрела. Важен сам факт и то, что он надерет задницу всем этим придуркам, которые по недоразумению тоже мнят себя художниками. Смешно просто. Неужели так можно заблуждаться на свой счет? Пьяное, бездарное быдло. Каждый искренне полагает, что он талантливее других, но тщательно это скрывает. Еще один всемирный заговор психов. Скоро все станет на свое место. Еще пару усилий – и он пойдет в отрыв.
Стас кинул взор на свои новые картины, удовлетворенно затянулся. Мастерство не пропьешь, но можно еще чудней придумать, выпендриться по полной, пусть удивляются, козлы бездарные.
Маэстро вальяжно взял трубку телефона, набрал номер.
– Иришка, привет, зайка.
На том конце ответил заинтересованный голос:
– Стас, ты куда пропал?
– Да все нормально, не парься, я работал. Ты хочешь сейчас увидеться?
– Спрашиваешь! Я соскучилась, аж коленки трясутся.
– Ну приходи вечерком, поваляемся, киношку посмотрим,  а завтра с утра посидишь немного голенькой, я порисую, ага?
– Слушай, салатик прихватить?
– Как хочешь, можно, в принципе.
– Тогда жди, целую-прицелую.
– Давай.
Стас открыл холодильник. В темной глубине сиротствует яйцо и выдохшееся пиво. Нормально, Ирка приготовит. Нужно сходить в магазин за продуктами. Заодно и винца прикупить, отметить приход «бабок». Он поискал взглядом куртку. Погладил щетину на подбородке. Заглянул мимоходом в зеркало, в голове мелькнуло: «Хорош, подлец! Почему я этим не пользуюсь?» На мгновение ощутил себя благородным и статным.
Стас вышел на улицу. В кустах опять кого-то насилуют, достали уже орать без конца. О, Серега идет, сейчас денег  будет просить.
– Стасян, привет. Ха, у тебя вид, будто ты разбогател, а?  Говорят, к тебе твоя бывшая «телка» наведывалась, расфуфыренная, с телохранителем?
– Тебе, «баклан», что надо?
– Не очкуй, я восхищаюсь, как ты девок на пальце вертишь. Что они все в тебе находят?
– Я красивый.
– Кто ж спорит. Руб дай, чтоб дождик не пошел.
Стас вручил сотню.
– Свали.
– Все, уже исчез, ха. Ну, ты конь!

Охранник в универсаме с порога,  уперся в Стаса тяжелым взглядом, потащился за ним по залу, следопыт хренов. Художник занервничал, но вступать в стычку не  решился. Козел, сопровождает меня, как конвой заключенного. В тюрьме эта скотина работала, что ли? Стас быстро наполнил корзину и вышел. Но настроение слегка подпорчено. В нашем болоте нужно научиться не замечать некоторые вещи.
Так, значит, рай все-таки существует. Интересно посмотреть одним глазком. Хотя, что там может быть такого?      Наверняка, скука смертная. Если все там правильные, оцифрованные   такие, то делать там нечего. Человек интересен своими «тараканами» – в этом весь изюм. Деньги, разве что, там водятся, – это очевидно, и это неплохо. Здесь с этим       гораздо хуже, чем  в миру. Хронический кризис, за пятак удавят. Все дефицит и дорого. Это и неудивительно, почти никто не работает, остается загадкой, откуда вообще что берется.
Грех бывает сладкий как мед, особенно с бабами. Интриги, измены, драматические примирения, безбашенные поступки – все это будоражит кровь. Соблазнить и заставить страдать – это тоже искусство. А в раю что может быть хорошего? Все чинно, пресно, прозрачно. Запретная любовь, страсть такая, чтоб наизнанку вывернуло – вот что нужно.
На Ангела я бы, пожалуй, посмотрел из профессиональных соображений. Наверняка, он интересней, чем я его изобразил. А с «капустой» жить везде хорошо. Все равно обидно. Чем я небу не угодил? Пашешь, пашешь всю жизнь, не убивал, не грабил – и все не праведник. Они там сами знают, что хотят?
Спрятал бумажник за картину, подумал, перепрятал в батарею. Выгрузил продукты. Натюрморт – любо-дорого посмотреть. Если Алене это ничего не стоит, возможно, еще купюр подкинет из любви к искусству. Она теперь боярыня Морозова у нас. Ладно, разберемся.
Пока Ирка не пришла, устрою просмотр. Закурил, сел напротив последней работы с открытой банкой пива. Нет, это полотно круто получилось, сам не ожидал. За спиной протяжный вздох и возня. Опять дрянь из щелей полезла. В  коридоре пьяная драка. Того и гляди дверь с петель сорвут. Суки, не дадут сосредоточиться на высоком. Когда же все  оставят меня в покое?
Поздним вечером, в растерзанной постели, Стас сел в подушки и закурил. Ирина легла головой ему на живот и попросила сигарету. Пряная похоть медленно покидает тело. Художник покосился на вкусную фигуру натурщицы. Нормальный у нее изгиб бедра, высокий, как свадебный торт со сливками. Завтра в портрете использую цвета крема и карамели – будет удачный ход. Все-таки секс живо прочищает мозги. После него жизнь воспринимается проще. Тело, как любой механизм, нужно держать в порядке.
Алена строит из себя наивную девочку. Ах, невообразимо, ты хочешь прославиться? Да быть такого не может! Милая,  я раскрою тебе тайну: этого все хотят, только лицемерят. Что в славе плохого? С бабами всегда так. Понапридумывают себе иллюзий и проедают плешь. Не желают, дуры, взглянуть на жизнь здраво, по-взрослому.

Стас переключил канал на футбол, покосился на преданное, щенячье лицо подружки и почувствовал легкое раздражение. Ну переспали – и шла бы к себе домой уже.
– Ир, ногу с меня убери, жарко. И где там твой салат обещанный. Тащи сюда.
               
Полет № 6

Сейчас далеко за полночь. Вокзал, словно мохнатый тарантул, притаился в паутине дорог. А вот и я – ночная жертва, попалась и сижу тут на лавочке, жду чего-то. Мне обидно – и все. Не так я представляла нашу встречу. Он как чужой: холодный, жестокий. Может, разлюбил?
Вокруг меня – черная тишина. Пейзаж отсутствует, вернее, его не видно, зато хорошо слышно. Ветер носит по станции нечто невнятное из радио. В высоковольтных опорах гудит напряжение. В темноте лязгают вагоны. Вместо луны фонарь на столбе, светит прямо в глаз. Надоело отворачиваться, подняла камушек, прицелилась, раз – и нет больше лампочки. Теперь, в общем, уютно.
Кто тут громко дышит? А, пес без породы без племени, притрусил, цокая когтями по асфальту, навязался в компанию. Эх, ты, Бобик-шерстка клочками, тоже грустишь? Он осмотрелся, что-то себе покумекал и занял пост возле лавки. Ладно, будем вместе слушать ночной разъезд.
Так о чем это я? Точно, насчет Стаса. Ну зачем ему слава,     я же лучше… или нет? Нам вместе бывало так сладко. Зимой снег сыплет в окно, весь город становится словно враждебный ледовый замок. Но на маленьком диванчике под одеялом, рядом с любимым есть одно горячее местечко и поэтому ничего в мире не страшно.
Родная складка между бровей, мягкие губы, вечная рассеянность. Стас казался отвязанным, интригующим, я думала, что понимаю его. Он не говорил про эти дурацкие идеи стать знаменитым. Какой ему в этом кайф? Он просто ошибся. А, может, я ошиблась на его счет. Из левого глаза покатилась одинокая слеза.
– А теперь я его убила.
Мимо промчался товарняк. Пес вскинулся и тявкнул разок-другой,  снова улегся на лапы, повернул глаза к небу так, что белки в темноте засверкали. Я поежилась – прохладно.     Подоб¬рала ноги на лавку. Вдруг это животное подслушивает мои мысли? Ишь, как ушами ворочает.
Еще загрохотал состав, сверкая окнами. За ним потянулся длинный мелодичный шлейф. Какой-то чудак покатился на север, промелькнул за минуту, яркий и громкий, как музыкальная шкатулка, и опять вернулось сиротское затишье. Вот ведь, кому-то сейчас хорошо. Я вздохнула, свернулась калачиком. Пес почесался и тоже принял позу эмбриона.
На память пришло: поезд в теплые края, к морю, я с родителями первый раз еду в купе. Из попутчиков только молодой человек. Всю дорогу он молча просидел в углу, не отводя от меня глаз. Вдруг на одной станции выскакивает на перрон –  и пропал, а вещи остались. Мы подумали, что он отстал, но когда состав уже набрал скорость, парень вернулся с красивым богатым букетом. Преподносит цветы моей матери и  говорит: «Это вам, за вашу дочь». И больше ни слова не сказал. Мы все обалдели. А на следующей остановке он вышел. Мне тогда было двенадцать, я не помню толком его лица, но его глаза меня поразили – большие, черные       и грустные. Что-то еще было во взгляде, но сколько я не стараюсь, не могу высказать, слов не находится. Только я и сейчас его ясно вижу. Возможно, с тех пор у меня странная тяга к железным дорогам. Все хожу тут по путям, ищу сама не знаю что.
Ой, в небе Ангел пролетел. Ему тоже не спится? К кому, интересно, он спешит? Любопытно, есть ли между духами сердечная привязанность, свидания, признания, любовные муки? Думаю, каждая душа может быть очарована.
Тьма надо мной необъятна, сколько еще там разных небес? И наверняка повсюду есть нежное томление. Вечная любовь, как сверкающая эстафета, летит в пространствах, тут и там вспыхивая маленькими звездочками. Может, меня тоже задело, и я слегка подсвечиваю в ночи?
  Утро будит бесцеремонно, лезет красным под веки. Похоже, вчера я заснула прямо на этой жесткой скамейке. Попытаюсь перевернуться. О нет! В мою спину словно воткнули штакетник. Эй, откуда на мне этот тепленький плед? Даже догадаться боюсь.
 Села. Двортерьер убежал по своим промысловым делам. Ну и мне пора убираться отсюда. Мое помятое тело не соответствует этим розовым красотам. К тому же, холодно на рассвете. Я закуталась в чей-то шерстяной подарок – и всем пока.               
Симеон

 Нет ничего лучше весеннего дождя. Сема распахнул окна настежь. Дом вздохнул полной «грудью». В саду густо зацвели одуванчики. Сема часто устраивает себе май. Его постоянно поражает, как стремительно все происходит весной. Не успел насладиться запахом тополиных почек – уже черемуха околдовывает своими прелестями. На один день  отвлекся – каштаны стоят со свечками. В воздухе бродят, смешиваются живительные соки, дразнят, возбуждают, очаровывают. Все в природе намекает на особые обстоятельства.
В это время Семен часто бывал счастлив беспричинно. На этот раз для особого настроения есть весомый аргумент – конечно, Алена. Он столько лет представлял ее рядом с собой, что она превратилась в фантом, который давно живет рядом своей жизнью. Так что, когда эта девчонка объявилась наяву, ему пришлось собирать эти два образа в один. 
Бывает, что мечта сбылась и разочаровала, казалась яркой жар-птицей, а воплотилась воробышком. На сей раз совсем другой случай. Живая Алена встряхнула его мозг, как пыльный коврик, потрясла тело, заставила душу болеть.
Один неприятный вопрос, в порядке бреда. Неужели он убил ее своей любовью? Так хотел быть рядом, что невольно оборвал ей жизнь в миру. Нет, полный вздор. Семен истребил эту идею на корню. Такого не может быть, потому что быть такого не может, и конец истории. Он не мог причинить ей вред.
Конечно, так не делается, нельзя влюбляться в живых. Но так случилось и все. Говорят, что иногда и ангелы теряют голову от земных женщин, что запрещено. Вранье, скорее всего. Хотя, кто знает про это наверняка? Жизнь вообще штука запутанная.
Запах бензина неприятно ударил в нос. Это Жорик приехал. Надо срочно сделать ему экодвигатель. Его драндулет на   поляне – как ядовитая гусеница на чайной розе.
Жора припарковался и зашумел:
– Здорово, сердешный!
– И тебе не хворать. Загони свою тачку на яму, я ее так не отпущу.
– Успеется. Чай тут дают с мясом?
– Ты знаешь где сесть.
Жорик приземлился за широкий стол под белой яблоней.
– Как сам? С Аленой еще не поговорил по душам?
– Рано пока, она не готова. У нее в голове сидит большой «таракан» – Стасик.
Жора крякнул.
– Как ты это терпишь? Давай я ему святую инквизицию устрою?
– Чтобы у него ореол мученика появился? Избавь.
– Мы с Аленой вчера у него были. Тот еще паразит.
Семен зашагал вдоль стола, подбирая предмет покрепче, чтобы дать ему затрещину от души. Козлом отпущения оказалась дверь. Семен несколько раз всадил кулак в середину. Ручка отлетела, появилась приличная вмятина. Сема мрачно упал на лавку.
– Жорик, убей меня, я болен.
– Вижу.
– Меня разрывает.
– Понимаю.
– Не понимаешь. Я так хочу к ней прикоснуться – хоть ори. Таскаюсь за ней повсюду. Алена на своей волне, меня даже не замечает. Сегодня ночью заснула на лавке у вокзала.         Я просидел рядом до утра, смотрел. Невыносимо тянуло        к ней. Чего мне стоило стерпеть! А она, святая простота, пузыри пускает, бормочет ерунду. Хуже всего, когда она дотрагивается по-дружески. Меня сто тысяч вольт прошибает,       а нужно делать незаинтересованный вид.
Жорик наморщил лоб.
– Эк тебя скрутило, страшное дело. Друг, я присмотрю за ней, не сомневайся. Этот дрищ, Стасик, к ней клешни больше не протянет… никогда – слово офицера. Ты веришь мне?
– Да при чем тут... Она сама о нем грезит.
– Это ненадолго. Он уже в отказ пошел. Чувствую, там баба есть, а может, и две.
Сема всадил кухонный нож в стол на треть.
– Утешил бы кто этого страдальца поскорее. Жор, не пускай ее туда одну. Там дряни полно. Аленка беспечная, сначала наворочает, а потом только думает.
– Не психуй, красный полтергейст на шухере. Но мне интересно, как долго ты будешь тянуть с объяснениями?
Семен с отсутствующим видом скрестил руки на груди. Жора настаивает на своем.
– Хуже всего, если женщина привыкнет к тебе, как к другу, тогда все – финиш. Ты для нее больше не мужик, а так – плюшевый мишка.
– Вдруг я ей не нравлюсь?
– Кто? Ты? Ты псих? Нужно быть без мозгов…
– Не продолжай.
– Ты прав, извини. Что там с авто?
– Заводи, разберемся. Отвлекусь немного.
На целых пару часов Сема почти забыл о своей занозе. Правда, то и дело вздыхает и уходит в себя. Жорику хорошо известно это состояние – у него-то вообще хронический случай. Он хлопнул друга по плечу и посочувствовал:
– Да, брат, любовь – штука жесткая.
Жорик вытащил из кармана открытку.
– Кстати, тебе Лерка передала.
Семен бегло ознакомился с аккуратным текстом, бросил картинку на стол.
– День Ангела у нее, приглашает.
– Пойдешь?
– А как же. С Аленкой познакомлю. Представлю ее Лере как свою невесту.
– Чудишь?
– Жора, это называется стратегия. Моя будет ревновать, что ей полезно, а Валерия, надеюсь, отстанет. Достала уже, пиявка. Заодно и потанцуем.
– Ты жучара. Лерку не жалко? В такой день и так жестоко приземлить.
– Удовольствия это мне не доставит, если ты об этом.     Однако, в любовных делах нужна предельная ясность или проблем не оберешься. Представь, завтра девчонки сами познакомятся, и Лера начнет молоть моей про свои фантазии. Якобы мы с ней любовники. Алена и так меня за бабника принимает. Вот это называется – спутать себе все карты.
– Так-то ты прав. Лучше держать ситуацию под контролем.  Зло, но справедливо. Стоит зазеваться, как любовная лодка норовит обрасти прилипалами, за ней нужно приглядывать.
Семен вылез из ямы.
– Зацени, какой движок я тебе поставил – огнем дышит и пахнет лесом.
– Тебе верю.
Жора остался доволен машиной. Рассыпая обещания утопить всех в Киндзмараули, радостно отчалил.
Семен поднялся на крышу. Здесь у него все есть для вдохновения: инструменты, матрац, круговая перспектива, тень от старого кедра и трехметровая плазма. Ее-то он и включил.
На экране смешная шатенка поет собаке, потом спит на лавке. Теперь Алена укрылась с головой, только кончик носа торчит. Девчонка – как все: красивая, но ничего сверхъестественного, а дыхание перехватывает. Семен подумал: «За что мы влюбляемся? Бывают гораздо эффектнее, но она единственная, другой быть просто не может. Это же ясно как белый день. И почему он почувствовал это сразу, с первого мгновения? Увидел ее и узнал, а она его нет. Главное, как у нее получается столько лет поражать его воображение? Алена – это просто космос какой-то».

Сделка

За поеданием сгущенки меня осенило. Я точно знаю, как вытащить Стаса из желтой зоны. Через пять минут жму на звонок в дверь под виноградом. Жорик вышел заспанный    и недовольный. Молча сел к столу, налил себе холодный квас, выпил залпом. Жестом показал на кувшин – мол, угощайся. Вместо приветствий я услышала упреки.
– Звонить сначала надо. Чего это ты так расфуфырилась?
– Для дела. Извини, я на секунду. Одолжи мне оружие на пару часиков.
Жорик заржал как конь на выгоне. Я знала, что так будет, но все-таки  уперлась.
– Мне положено, я ведь, вроде, стажер.
– Что задумала, колись?
– Тебе не понравится. Я сама все сделаю, но мне нужна эта  железная штучка.
Я показала на меч. Мент погладил свою колючую шею, повернулся всем корпусом ко мне, уставился  тяжелым взглядом прямо в глаза.
– Рассказывай.
Я мышкой села за стол и почувствовала себя, как на допросе. Он потребовал:
– Ну, я жду.
Помявшись, я выпалила скороговоркой:
– Я придумала, как помочь Стасу.
– Так и знал, излагай.
– Послушай, если он хочет славы, пусть он ее получит. Ему нужно в этом поспособствовать. Он переболеет ею, как корью, и все – вылечится.
Жорик икнул и закатил глаза.
– Как же, держи карман шире.
Я решила подбавить красноречия.
– Ну сам посуди. Например, ты стал популярным. Либерман перед тобой заискивает, журналисты пристают, фанаты не дают прохода, но это все чужие люди. Ты им не нужен, да и они тебе, по большому счету, тоже. Поклонники любят образ, успех, а не человека. Стас вернется после выставки, а дома пусто, никто не ждет, не радуется вместе с ним. Он поймет, что популярность – это приятно, но не более, и что он по-прежнему одинок.
Мент зевнул.
– И вспомнит о тебе и заплачет.
– Ну типа того.
– Пламенная речь, но бредовая.
– Почему?
– По кочану. И как ты его пиарить собираешься?
– У нас же есть деньги. Найму Либермана. Пусть в кратчай¬ший срок раскрутит Стаса.
У Жорика сверкнули хитрые щелки.
– Ага, хотя идея наивная, вредная, но смешная. Пожалуй,    я со своей «штучкой» поучаствую, поржу.
– Почему наивная? Все логично.
– Для тебя, но Стас – другой человек. Ему могут очень понравиться никчемные журналисты, ненужные фанаты и прочая дребедень.
– Увидим.
– Ладно, финики съешь пока, я пойду  умоюсь и тронемся.

Знакомая дорога к мастерским. Снова слякоть, серость. Обтрепанный город оброс ночными клубами и салонами магических услуг. Их тут, как бородавок у жабы.
Без стука я распахнула дверь в кабинет Либермана, справедливо полагая, что демонстрация силы не повредит. Гном гневно возмутился:
– Какого черта ты вламываешься? Выйди отсюда быстро!
Его нервы остались незамеченными. Я манерно уселась      в кресло, ожидая реакции на мой портрет. Либерман просканировал брендовые туфли, сумку, посчитал караты           в  моих сережках, оценил вошедшего следом за мной Жору   с кейсом и резко перешел на «вы».
– Что вы хотели?
Я, сколько смогла, добавила спеси в голос:
– Вас рекомендовали как успешного продюсера. Я вас хочу нанять, Вадим Яковлевич.
– Э, я не продюсер, прошу прощения, а галерейщик, занимаюсь изобразительным искусством.
– Вы знакомы со Станиславом Филимоновым?
– Поверхностно.
– Нужно помочь парню приподняться. И не просто получить известность, а так, чтобы в короткий срок он превратился, ну скажем, в зеркало нашей эпохи или что-то  в этом роде.
Либерман вальяжно откинулся на спинку кресла, иронично скривился.
– Боюсь, это слишком хлопотно.
Жора с пафосом распахнул кейс, продемонстрировал красивенькие пачки денег, туго уложенные в ряды. Через двадцать секунд крышка чемоданчика со щелчком встала на место. Чудесное видение пропало. Я прокомментировала:
– А вы не бойтесь. Много хлопот, много денег. Взгляните. Это только задаток.
У Вадима Яковлевича глазное дно просияло сусальным золотом. Под пиджаком что-то нервно шевельнулось. Он невольно почесался, но быстро отдернул руку. В голосе появилась патока:
– В принципе, ничего невозможного нет. Стас талантливый художник. Как скоро вы хотите результат?
Я посмотрела в окно скучающим взглядом.
– Через месяц, я думаю.
– Но это мало времени совсем.
– Назовите цену.
Галерейщик начал торг.
– Необходимо привлечь большое количество людей. Расходы там всякие на…
Я перебила:
– Сколько всего?
Либерман попал в трудное положение. Он привык долго   заговаривать зубы клиенту и от замешательства никак не может перейти к делу. Чувствует, что говорит лишнее, но остановиться не в состоянии.
– Мне нужно составить смету, посчитать, подумать. Я не     в силах так сразу…
Мне стало ясно, что бедолаге нужно помочь.
– Так вы беретесь или нам искать другого специалиста?
Сама мысль существования каких-то там специалистов   оскорбила Либермана до глубины души, но он хорошо держится, только пот на носу выступил.
– Нет, конечно, я возьмусь, это моя работа.
Он написал сумму на бумажке и, сам поражаясь своей наглости, подвинул ее ко мне. Я взглянула на нее мельком, кивнула. Совершенно безразлично, какая там стоит цифра. Пусть подавится от счастья. Это убедило Яковлевича окончательно. Он стал серьезен, как на собственной свадьбе. Преданно ловит каждое мое слово.
– Завтра в двенадцать мы у вас с авансом и договором.  Можете пригласить на встречу своего юриста.
– Да, разумеется.
– Есть только одно условие. О нашей сделке не должен знать сам художник.
– Это возможно.
Без церемоний мы вышли вон. Едва завернув за угол, Жора заржал.
– Ты где так понты кидать научилась?
Я скривилась, как моченое яблоко.
– Какой он противный все-таки. У него под одеждой лярвы ерзают, что ли?
– Не без этого.
– Фу, не могу.
– Ладно, к Стасяну пойдешь?
– Нет, не хочу, чтобы он сейчас меня видел такую. Потом сопоставит факты и догадается. Появлюсь на выставке          и удивлюсь – ах какой успех! Ну надо же!.. и все такое. Давай лучше забежим на пять секунд к Люде. Я ей тут передачку приготовила.
– Не вздумай, это очередная чушь.
– Если не хочешь, так и скажи, я сама сбегаю.
Жорик обреченно выдохнул, помотал головой.
– Пошли, мать Тереза. Хочешь сама убедиться, валяй.

Из Людкиного открытого окна слышен пьяный смех и любовная возня. Шторка наглухо занавешена, да мне и не хочется видеть ничего из того, что там происходит. Я постучала по железному откосу и позвала подружку:
– Люд!
Оттуда:
– Занято!
Следом раздался дурной хохот и мат. Пришлось ломиться еще настойчивее.
– Люд, выйди на минутку, это очень срочно.
– Кто там? Алена, ты что ли?
– Я.
Ворчание, шорох. Она вышла, млея кумачом, потная, в футболке наизнанку.
– Прости, подруга, не приглашаю. Вы, ребята, немного не вовремя. Ты бы прежде позвонила с того, пардон, с этого, вашего света.
Она закатилась от смеха так, что никак не могла прикурить. Только зажжет огонь и поднесет его к сигарете, как снова на бедняжку накатывает приступ веселья. В конце концов она справилась, вытерла слезы и затянулась.
– Что за срочность?
Я вытащила из сумки сверток, отдала ей. Она развернула   и едва не подавилась дымом.
– У, столько «бабок»! В жизни не видела. Это что, мне?
– Тебе техпомощь.
Люда уставилась на меня выпученными глазами.
– За что?
– Почему бы нет, если есть возможность?
Она оглянулась на окно и стала запихивать пачку в маленький карман на юбке. Но она отказалась туда лезть.     Тогд¬а деньги отправились Людке за пазуху. Лицо ее стало беспокойным.
– Береженого Бог бережет. У нас тут публика – описаешься. Спасибо тебе, это очень кстати.
Она окинула меня блуждающим взглядом и наткнулась на серьги с бриллиантами. Я спохватилась – надо было их снять. Людкина благодарность стала медленно трансформироваться в отчужденность. Затем она оценила остальной прикид, и бледная злоба накрыла ее, словно тень. Я почувствовала себя виноватой. Чтобы сгладить ситуацию, принялась уговаривать подругу:
– Послушай, у тебя тоже есть шанс выбраться отсюда. Знаешь, я хочу помочь тебе с этим.
Кусая губы, Люда враждебно спросила:
– Ну и как?
– Тебе всего лишь нужно сделать небольшую работу над ошибками: подкорректировать поведение, раскаяться – и все. Тебя простят. Я даже знаю, в чем именно проблема.
Подруга начала кипеть.
– Любопытно, и что же это по-вашему?
По ее реакции я поняла, что иногда лучше жевать, чем говорить, но было поздно. Я пролепетала:
– Зависть, корысть и блуд.
Видно, из-за алкоголя Людмилу понесло.
– Я что-то не въехала? Ты что, меня воспитывать собралась? Будешь мне рассказывать, какая я есть? Да? Ты за этим сюда приперлась? Опять, как обычно, по привычке унизить меня, самоутвердиться за мой счет?
– Люд, прошу тебя, не заводись, я действительно переживаю и хочу поддержать, и только. Других мотивов у меня нет.
– Зачем тебе это надо?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я пожала плечами.
– Ну как… ради нашей дружбы. Что тут неясного?
Людка захохотала.
– Идиотка, ты правда веришь в дружеские чувства между «телками»? Открою тебе страшную тайну: все бабы – конкурентки и в душе все ненавидят друг друга, поэтому придумали такую вещь, как ве-е-ежливость. Чтоб друг друга нечаянно не передушить.
Столь абсурдные идеи меня поразили.
– Ты это не серьезно.
– Я тебе больше скажу, ты мне нужна была для того, чтобы в кафе одной не светиться, одалживать деньги, да сливать на тебя дурное настроение по телефону. Я тебя выбрала потому, что ты лохушка и не можешь отбивать у меня мужиков. Как сексуальная соперница ты – полный ноль. С тобой было удобно гулять. Все сливки доставались мне. Я на твоем фоне блестела, как алмаз. Усекла?
– А теперь воняешь, как дерьмо.
Это Жора устал слушать и встал между нами.
– Алена, пойдем.
Людка стала бордового цвета, зашипела:
– Проваливай, сука, пока тебя тут не помяли.
Дальше пошел непечатный текст. Я тоже не осталась в долгу. Мент силой потащил меня прочь. Вдогонку я поймала: 
– С тебя еще «бабки»! Чтоб быстро притащила! Ты же праведница у нас, хор-р-рошая, жа-а-алостливая!
Дальше – истерический хохот. Я повернулась и высоко   показала средний палец.
В такси я долго не могу прийти в себя.
– Жор, ты что-нибудь понимаешь в этом зоосаде?
– Я тебе говорил, шизофрения заразна. Полюбуйся на себя, ты матом ругалась, трясешься вся от злости. В таком          состоянии ты и прозрачность не пройдешь.
– Да я только хотела помочь.
– Алена, всем известно, что благими намерениями выложена дорога в ад.
– Что ж, теперь получатся, сочувствовать – это плохо?
– Хорошо. Но мозги включать надо, кому и как. Ох, намучаюсь я с тобой. Как ты дожила до таких лет целая?
– Извини, я быстро обучаюсь, ты объяснил бы.
На мосту Жора велел мне встать и успокоиться. Мы свесились с перил поглазеть на окрестности. Коричневая с серым панорама, словно из фильма «Живые мертвецы». Ну может быть, я немножко преувеличиваю.
Наставник продолжил читать мне нотации:
– Я тебе сейчас одну притчу расскажу. Представь, что ты идешь мимо болота, а в трясине человек тонет, но помощи   не просит. Не обращай на него внимания, отправляйся куда шла. Если бедолага подает лишь одну руку и говорит: «Вытяни меня», – так же отвернись и ступай восвояси. Видимо, ему не очень надо оттуда вылезать. Утопающий не приложит достаточно усилий для своего избавления. В результате сам увязнет и тебя за собой утащит.
Но когда несчастный простирает к тебе обе руки, умоляет спасти его, остановись и помоги. Надеюсь, ты это поняла не буквально?
Мало-помалу злоба во мне сменилась сожалением, а потом досадой.
– Знаешь, в миру Люда такая не была.
– Да была, была. Просто здесь ей лицемерить незачем, вот и скинула маску. Тебе нужно научиться в людях разбираться. Не дрейфь, напарник, это придет, молодая еще. Главное ты меня слушай, ну хоть через раз.
В этот момент я впервые почувствовала в Жорике отеческую заботу и надежного друга, а не грубияна. Пожалуй, больше не буду звать его «мент». Он – воин и, кажется,      хороший человек.

Либерман

В душе Вадим  Яковлевич любит искусство. Он даже эстет  и немного сентиментален. Но, прежде всего, он реалист.   Поэтому полотна, написанные патокой, его раздражают. Сам он похож на антикварную статуэтку – до того он маленький  и ладненький, весь ухоженный, до последней детальки          в своем гардеробе. Очень любит золотые побрякушки. За глаза его прозвали гномом. Либерман это знает и одобряет. Ему импонирует этот хитрый и практичный персонаж.
Больше любых талантов Либерман ценит умение жить, крутиться, держать в руках сотни паутинок и дергать за них в нужный момент. От осознания своей гениальности в этом вопросе он чувствует себя приподнятым, словно на воздушной подушке. Он как будто скользит по обстоятельствам, удачно уворачиваясь от проблем. После очередного виража в толстом теле такая гибкость появляется и тонус высокий, – в пору запрыгать в фокстроте по залу.
Сейчас как раз такой момент. Пролетая по пустой галерее, он не сдержался и сделал несколько па.
– Куда идет веселый гном? А гном идет купаться… в золоте. Ха-ха-ха.
Смех у галерейщика – настолько редкое явление, что как-то не прилепляется к нему, не идет и напоминает чихание кошки. Все равно от души отлегло. Так, необходимо собраться с мыслями и спланировать стремительный взлет этого Стасика. Вот уж, действительно, красивая задница – тоже талант. Смог уцепиться за секс, одобряю, будем работать. Жизнь проста, как медный пятак: сила, власть, деньги и секс. И не надо умничать. Все остальное – уход от действительности для тех, кто так и не повзрослел и боится посмотреть правде в глаза.
Подходя к мастерской Стаса, Вадим Яковлевич услышал его болтовню по телефону:
– Из рая она приходила. Значит, он есть, иначе…
Либерман резко распахнул дверь.
– Большой, а в сказки веришь. В этой жизни рая нет, а бывает только плохо или еще хуже. Положи трубку. Будет серьезный разговор.
Он поискал глазами на что бы сесть, но не нашел и брезгливо встал посреди комнаты. Стас закончил трепаться, приготовился к неприятностям. Гном засунул руки в карманы.  Голову он выкрутил так, что умудрился смотреть на художника свысока, несмотря на то, что ниже его чуть ли не на полметра. Что ж, должность обязывает. Думаете это легко? Он едва себе шейную грыжу не схлопотал, тренируясь перед зеркалом.
– Значит, так. Сегодня отбираешь двадцать работ. Утром  будем фотографировать и картины, и тебя. Поэтому никуда не уходи. К часу придет имиджмейкер, займется тобой. Деньги – не твоя проблема. Через месяц у тебя выставка        и последующий тур по городам.
– Но у меня не готово.
– Так, родной, ты меня слушай. Ты хочешь стать известным и богатым?
Стас тупо уставился на гнома. Как это возможно? Художник приготовился работать в поте лица для своей славы, выстрадать для нее сколько потребуется, бороться, а тут – на тебе – подвох какой-то, левый. Но сегодня речевой аппарат действует отдельно от хозяина. Стас услышал, как его рот сам открылся и сказал:
– Очень хочу, Вадим Яковлевич.
– Тогда так – слушаться и не задавать вопросов. Делать все быстро, точно и не пить. Ни капли до вернисажа. У нас мало времени. Потом зальешься сколько влезет. Ясно?
– Да, конечно.
Про себя Станислав подумал: «Надерусь сегодня вечером   в слюни, обязательно». Вслух спросил:
– Но какие полотна готовить?
– Собери все, утром приду, разберемся.
Либерман вышел по-английски, спиной ощущая немой восторг. Даже такому цинику, как он, приятно побыть Дедом Морозом. Знал бы этот придурок, что всякое чудо обязательно кем-нибудь хорошо оплачивается.

В полдень Либерман уже ждет нас у двери. Я, Жорик и чемоданчик холодно проследовали в кабинет. Из-за стола приподнялся в приветствии упитанный юрист. Пока он шелестел договором, гномик запер дверь и принялся считать деньги. Результат его взволновал. Через десять минут осмотр закончен, бумаги подписаны. Галерейщик принялся было  обсуждать план действий, но я остановила.
– Вы имеете полную самостоятельность действий. Нам  интересен только результат.
Либерман вздохнул с облегчением.
– Это упрощает дело.
– Тогда до встречи.
– Всего доброго.
Вместе с юристом мы покинули галерею. Гном закрылся    и через секунду уже звонит по телефону. Машина прославления завертелась, колесики побежали по известной траектории, выпекая нового гения из  человеческой глупости.
На улице снова жара, как в преисподней. Все попрятались  в тень. Одна консервная банка загорает у остановки. Жора наклонился к водиле.
– Мужик, домчишь до вокзала?
– С ветерком – за триста.
– Включай ветерок.
По привокзальной площади гуляет мусор. Рекламный плакат сорвало. На нем бродяга валяется «в отключке» – ногой   в луже, головой на букве Б.
Мимо нас проходит траурная процессия. Впереди несут  огромный портрет. Сам покойник явно против похорон. Но не имеет возможности отказаться – ему забинтовали рот. Вообще, он весь спеленутый, точно мумия, и страшно вращает очами из гроба.
 Лично я удивилась.
– Жора, поясни этот абсурд.
– Пересортица гуляет? Местные забавы, акция по-вашему.
Надо же, больше похоже на парад. Вся тусовка в белом цвете: и гроб, и одежда, и венки, и крест. На лицах маски. Одна фотография в толстой черной раме. Я всмотрелась в нее.
– Кажется, личность знакомая. Жор, у них и кладбище есть?
– Само собой, но тебе лучше не знать, чем они там занимаются. А то аппетит потеряешь.
– Скажи.
– Бывают такие гадости, увидишь – прилипнут к мозгу        и долго потом подсасывают эмоции. Никак не избавиться, вроде жвачки на ковре.
 Я трясу Жору за руку.
– Узнала, это мой бывший начальник. Изменился-то как! Наконец-то он выпросил себе «люлей». Видно, справедливость в природе есть.
– Не описайся от радости, благочестивая дева. Кончай глазеть, нам пора.

С каменным лицом я преодолела дорогу назад, быстро вбежала в дом и сразу в душ. Спряталась под холодной водой и только тут расслабилась. Надеюсь, в ванной никто не увидит мою подлую радость. Плохая, она прорывается во мне, хорошей, трепещет и поскуливает, как щенок при виде косточки. Улыбаясь до ушей, я сказала:
– Все-таки я гадкая и злорадная.
Осторожно покосилась на потолок – как бы меня отсюда не выперли. Успокоившись, прямо в простыне, села выпить кофейку. Медленное поглощение этого напитка способствует нужному мыслеобразованию. Путешествие было не из приятных, зато теперь я уверена, что вытащу Стаса оттуда.
Остаток дня хочу посвятить коврику на песке, морским  купаниям и сладким грезам. Подставив спинку под солнышко, я закрыла глаза и размечталась. Подробно, в картинках представляю себе, как пройдет выставка. Стас все поймет, раскается. Однажды он получит благословение, придет ко мне, будет умолять простить его. И…
На самом интересном месте забренчал телефон. Жестоко так выдергивать человека из приятных видений-привидений. В трубке не оказалось ничего сверхсрочного. Это Семен решил испортить мне кульминацию.
– Привет.
– Здорово.
– Ты завтра свободна?
– А что?
– Могу предложить тебе сказочное путешествие к Дереву Жизни. Оно растет в том самом райском саду и тебе пора это увидеть.
Кажется, смена обстановки мне не повредит. Я устала от кошмаров последних дней. Ответила:
– Красиво поешь. Небось, себя в гиды предлагаешь?
– Беру недорого – один поцелуй в лобик.
– Мародер. Ладно, я согласна быть счастливой. Во сколько состоится поход?
– Не стану скрывать, я смущен тем, сколько времени ты  валяешься в постели по утрам. Но что ж  с тобой поделаешь? В двенадцать, короче.
– Как одеваться?
– Обольстительно.

Дерево Жизни

Говорят, что в раю нечем заняться. Враки. Я даже осмотреться вокруг не успеваю. Жилище в беспорядке. Вот и сейчас уже полдень, а я очень занята – сплю. Телефон разбудил – вражья сила. В миру его отключала, видно, и здесь без этого не обойтись.
– Слушаю.
– Привет, это Семен.
– Угу, здорово.
Полундра, я  забыла о прогулке.
– Как ты? Уже отдохнула?
– Нет.
– Ну и славно, мы договаривались встретиться.
– Прости, я еще валяюсь.
– Отлично, я за тобой зайду.
– Но…
На том конце решили, что разговор закончен. Вот нахал! Трубки бросает. Ладно, ему издалека добираться, еще есть время нормально позавтракать. На тело приняла горячий душ, в тело – холодный чай и завернулась в простынь.
Завтрак, он же обед, состоит из двух котлет и пюре. Еще бочковой огурчик и бородинский хлебушек. Влезла с тарелкой и с ногами на диван. Где пульт? Без телека у меня пищеварение хуже. Это уже рефлекс. Что тут за новости, чем удивите? Вдруг слышу голос:
– А я, наивный, думал, что нимфы питаются цветочной пыльцой и нектаром.
Я чуть не подавилась. Смотрю, а это Семен стоит, дверной косяк подпирает, с белой розой наперевес. Я взглянула на   часы. Обалдеть! И как он только успел примчаться за двенадцать минут?
В такой момент девушке главное – сохранять лицо. Нерасчесанные волосы и отсутствие макияжа, а также рот, набитый картошкой, еще не повод терять царскую осанку.        Отвлеките мужчину лестью от своих нечищеных зубов. Прием уже отработанный.
– Семен, ты прекрасен под этим одеколоном, как зеркальный карп под белым соусом. Кстати, я думала, что закрыла дверь на замок.
– Э, ты растяпа, все нараспашку. Заходите, люди добрые, берите что хотите. Угости огурчиком, пахнет на весь дом.
– Сильнее твоего цветочка?
– А это, я всегда так хожу.  А ты думала тебе?
Сема положил розу на постель, стащил с тарелки огурец, хрустнул и направился к выходу.
– Я тебя в саду подожду, напрягись и стань красивой.
Нет, ну это нормально вламываться вот так? Да пусть топчется под порогом на здоровье. Я, не торопясь, доела, умылась, надела зеленое платье «хамелеон» с галстучком. В юности у меня было такое, но оно порвалось практически на второй день. Покрутилась перед своим отражением. Класс! Я в нем похожа на ящерку из сказки Бажова.
Змейкой скользнула к выходу, предстала у ворот перед   Семой, жду его обморока. Он перестал возиться с мотоциклом, криво посмотрел на мой наряд, молча подал шлем. Ну что ж, он не оценил мою чудесную шелковую шкурку, а я – ноль внимания на его навороченный байк. Справедливость – это очень важно.
Заняла место второго пилота, обхватила широкую спину борткомандира, зажмурилась от ужаса, тронулись. Ненавижу двухколесный транспорт! В миру ни за что бы не села на этого раскрашенного убийцу. Теперь главное – не смотреть по сторонам.
К месту мы скорее припрыгали, чем доехали. Я так и не поняла, в чем прелесть катания. В отбитой заднице, что ли? Семен припарковался, повесил шлемы на ветку.
– Теперь пешком, расслабься. Ты что, боишься мотоцикла?
– С чего ты взял?
– У меня будет опоясывающий синяк в области груди.      Ты вцепилась, как удав в мышку,  думал – задохнусь.
– Да я трусиха, растрепа и пою – обхохочешься. Ты доволен?
– В восторге.
Прошлась, размяла ноги. Вокруг удивительный лес.
– А здесь необычно.  Далеко идти?
– Настраивайся, Алена, эта прогулка на весь день. Если    устанешь, скажи.
Я искоса посмотрела на Сему: красив, негодяй. Не могу   поверить: я, эдем и интересный мужчина в одном флаконе. Даже не мечтала о таком.
– Сема, это вот и есть Райский сад, где Ева там была?
– Тот самый.
– Круто.
Озираюсь вокруг, «раскрыв варежку». Похоже, здесь представлена вся флора, какая только бывает на белом свете.    По пути попадаются маленькие озера, горки с водопадами. Птицы яркие, причудливые, совсем не пуганные. Деревья     с плодами тянут к нам ветки – «съешь мое, не знаю что». Как бы козленочком не стать. Семен словно мысли мои прочитал, сорвал этот чудный фрукт и предложил отведать.
– Это вкусно.
– Только после вас. Змей вот так угостил девушку – и вот...
– И что вот?
– Ну, ты маленький еще. Хорошо, дай сюда, искуситель.
Он усмехнулся.
– Не бойся, я тебя не больно искусаю.
Я понюхала.
–  Аромат волшебный, ни на что не похож.
Шли долго, но в конце концов утоптанная тропинка привела к светлой поляне. На ней нас встречают сказочные ворота. Никогда бы мне не хватило фантазии представить себе         и бледную тень того, что появилось перед нами.  Гирлянды речных цветов искрятся капельками росы. Ароматные косы аркой сплетаются вместе с тонкими ручьями и щедро ниспадают в травы. Сам вход перекрыт водопадом, но в его глубине угадывается твердая преграда. Под быстрыми струями что-то дрожит, колеблется, похоже на древние надписи. Все зыбко, плывет, меняется. Солнце сквозь ветви играет с текстом. Случайный луч света высветил фразу на  непонятном языке. Прошла секунда-другая, на воду упала тень и буквы исчезли. 
По бокам ворота охраняют Херувимы. Ангелы блистают, паря над землей. Они укрывают свои лики крылами, дабы    не поразить человека грозным величием. Мечи их огненными струями уходят в землю.
Я встала как вкопанная, струсила,  не смею подойти ближе. Спустя несколько минут воды с шумом раскрылись, подобно театральному занавесу, и стражи отступили.
С восторгом и трепетом прохожу сквозь два бурлящих каскада. На миг в зеркальных струях отразился лик, похожий на льва, или мне показалось?
– Сема, какие странные Ангелы.
– Странные?
– Я видела что-то звериное в отражении.
– А, понятно. Это Херувимы – второй чин Ангелов в первой триаде. Они стражи, охраняют Дерево Жизни. У каждого два лица: с одной стороны человеческое, с другой – львиное.
– Обалдеть, я в шоке. Они только охраняют?
– Херувимы способны принимать высший свет и созерцать Бога. Еще они владеют искусством сообщать дарованную им самим мудрость. Их так и называют – светящаяся Премудрость. В первой триаде есть еще Престолы – третий чин        и Серафимы – первый чин. Все они отличаются непосредствен¬ной близостью к Богу.
Вокруг снова лес. Я иду под сильным впечатлением, спотыкаясь на каждом шагу. Видение все время стоит перед глазами. Внезапно наткнулась на обрыв. Деревья расступились и открылся потрясающий воображение вид. Я встала на месте, будто подстреленная. Семен отстал немного, дал пережить культурный шок. И только когда я замычала междометиями, сообщил:
– Наслаждайся, перед тобой Дерево Жизни.
Зрелище по своим масштабам еще грандиознее первого. Это нечто колоссальное. Перед нами расстилается широкая долина. Парная дымка покоится на разнотравье. В мягком воздухе, насыщенном влагой, тонут звуки.
Вдалеке растет Дерево, как город, сплетенное из тысяч могучих стволов, сросшихся в одной любовной схватке. В его темных складках летают птицы, отдыхают Ангелы, таятся звери. Буйство это, как один великий колос, стремится вверх, в необъятную листву. Темно-зеленая крона скрывается где-то в небесах, за облаками. Там, в высоте, мерещатся ярусы небесных городов, населенных сонмами Ангелов. Крылатые духи повсеместно мерцают в лучах солнца. А ветки Дерева простираются над всем и почти достают до нас.
Между его корней  бьют родники с живоносной водой. Они сбиваются в ручьи, образуют многие русла речушек, а те,      в свою очередь, растекаются в разные стороны. Прозрачные, веселые воды увлекают за собой плоды, обильно падающие с ветвей. Нектар капает с листьев, питая вокруг все живое.
Я словно приросла к месту. Жадно впитываю восторг, наполняясь легкостью и покоем. Чувство такое, словно блудная дочь вернулась к родительскому порогу, и моя душа        в один миг отдохнула.
Потихоньку мы спустились в долину. Смотримся здесь, как маленькие муравьи у подножья горы. Семен поднял фрукт, похожий на персик.
– Эти плоды и листья Дерево дает двенадцать раз. Свои на каждый месяц, они даруют телу вечную жизнь, укрепляют здоровье. Угощайся. А вот – Живая Вода.
Семен зачерпнул из источника искристой влаги, и она заиграла на ладони, как пригоршня бриллиантов на солнце.
– Она очистит душу, вылечит раны, наполнит силой и мудростью и сделает тебя бессмертной.
Я приняла все как великую милость, не веря в то, что происходит. С раннего детства мы слышим про живую и мертвую воду, но разве кто думал, что сказки – это взаправду?
От воды меня расслабило окончательно. Я упала в мягкую траву, приняла позу звезды. Хочется просто смотреть и молчать. Хорошо, что Семен не пристает с разговорами: приземлился рядом и ушел в себя.
Блуждая взглядом по веткам, я пытаюсь угадать, где же все-таки вершина? Но она Бог знает в каком небе затерялась, да и существует ли вообще? В глубине листвы что-то прячется, мерцает. Может, страшные тайны мироздания?
Оцепенела, растворяюсь в блаженстве. Наверху тихий гомон, движение – там своя жизнь. В уши льется удивительная гармония, и не то чтобы песня, а непонятно что – неизвестная музыкальная организация, но чудесная и магическая.
– Сем, эти звуки откуда?
– Силы поют. Их тут множество, вон летают, видишь?
– Это Ангелов так называют?
– Угу. Пятый чин во второй триаде. Для них Бог – чудотворец. Они постоянные свидетели того, как побеждается естества чин. Да притом Силы могут вникать в самую глубину этих чудес, им открыта их высочайшая цель.
– Красиво, аж крышу сносит. Слушай, если Ангел будет обедать и уронит яблоко, а оно попадет мне в лоб?
Он улыбнулся.
– Попадет – считай, благословили, но в принципе они не едят яблок. Духи бестелесны, вообще у них там другие радос¬ти заведены.
– Какие?
– Это нам недоступно. Мы, как другая форма жизни, их штучек не поймем.
– Пока не попробуем?
– Да кто ж тебе даст?
– Слушай, а люди Ангелами становятся?
– Не сочиняй. Ангелы – слуги Бога. А нас Создатель задумал выше, и кабы не первородный грех, то Адам и Ева достигли совершенства и стали бы равны Богу.
Семен повернулся ко мне и уставился своими темными очами из-под ресниц.
– Милая, зачем тебе перевоплощаться в Ангела? Кого мне тогда обнимать? Разве тебе так плохо?
От такого откровенного взгляда мне стало не по себе. Он точно в меня влюбился. Нарочно так смотреть не получится. Ужас, как теперь себя вести? А все было так чинно, благородно, как бы по-дружески…
Придется признать: у меня есть дурацкая особенность. Если мужчина вызывает во мне симпатию, то на первых порах я принимаюсь ему дерзить, чтобы он, не дай бог, об этом не догадался. Одно из двух – или я трусиха, или чересчур наглая. В любом случае, с этим ничего нельзя поделать. Вот опять началось – я покраснела и нахамила.
– Это твои половые трудности. Не пора ли по домам, а то есть охота.
Семен усмехнулся, расстелил скатерть, поставил корзинку с продуктами.
– Тогда представь, что ты на пикнике.
– Здесь  – что, жевать можно?
– А почему нельзя?
– Ну, особая святость места там…
– Девушка, питайся себе на здоровье. И не путай уважение  с раболепием.
– Сам такой.
– Алена, не бойся Бога. Страх и любовь взаимно исключают друг друга, иначе это – полный привет. Ему не нужно, чтобы мы изображали пресмыкающихся. Он хочет видеть в своих детях  достоинство.
– Ладно, считай уболтал.
Не знаю, что победило – красноречие Семы или голод, но   я с наслаждением впилась в куриную ножку.
– А у нас в церкви все время запугивали: «…да убоишься,  да убоишься…»
– Ты убоялась?
– Нет, я разозлилась.
Сема засмеялся.
Не знаю, сколько еще продолжался этот беспрерывный  релакс. Только все когда-нибудь заканчивается. Пошел на убыль и наш день. Семен встал, протянул мне руку.
– Пойдем домой, роса выпала, скоро стемнеет.
– Как, уже? Так быстро время пролетело.
Поедая виноград из корзинки, двинулись через поле к воротам. Небеса окрасились в густой синий и яркий розовый.
Над теплой землей собирается вечерний туман. Низко,        с криками, носятся птицы. Я вздохнула всем телом.
– Наверное,  красиво здесь ночью.
– Если хочешь, придем, проверим.
– Там видно будет.
               
Маяк

Сегодня я продолжаю пребывать в состоянии тяжелого транса. Вчерашняя прогулка не прошла даром. Я уравновесилась, словно тибетский лама. Что воля, что неволя – все равно.
У меня вообще организм своеобразный. Иногда он успокаивается почти насмерть, все процессы замирают. Я даже дышу через раз. Потом вдруг тело возбудится не на шутку  и давай работать, как атомная турбина, правда, недолго. Но в такой момент мне кажется, что я взглядом лампочки могу сшибать.
Вечерние новости вывели меня из оцепенения. Сидя в позе лотоса, я пью себе чай у голубого экрана: надо ведь наконец познакомиться с местным телевидением. Показывают тренировочные бои воинов Иегудиила и Михаила. Вот это парни!  В пору себе челюсть бинтом подвязать. Я, как работник искусства, испытываю эстетическое наслаждение от созерцания прекрасного – это восторг без вожделения. Ну или как-то так, сами доврите.
Передача закончилась, мои глаза медленно потухли. Вот это да! Живенько тут все. Пожалуй, пора занырнуть в волну, освежиться. С разбегу я плюхнулась в море. Правду говорят: ночью вода теплее воздуха. Я ее не чувствую кожей. Учитывая, что вокруг ни зги не видно, впечатление такое, будто   лечу в невесомости.
Внезапно я оказалась в круге яркого света. Что за шутки  дурацкие? Маяк, расположенный неподалеку, обычно не  работает, но именно сейчас ему вздумалось водить лучом  по моей воде. Я отплыла в сторону – белое пятно скользнуло следом и замерло. Меня немедленно облепила целая банда рыбешек. Я почувствовала себя жирной акулой в косяке. Луч пополз в сторону кораллов, явно приглашая осмотреть подводные красоты. Любопытно, конечно. По дну ползает краб  и еще кто-то, похожий на розу, но водоросли слишком напоминают змей, только что не шипят. В черноте мерцают зловещие огоньки. И вообще, я не ожидала, что тут такое перенаселение, думала, будто я в космосе, а оказалось – во вражьем тылу. Мне стало страшно и я выскочила на берег.

Пересекла пляж, захватив одежду, взобралась на горку.       У моих ног снова появился круг света и пополз вверх по тропинке. Меня явно приглашают в гости на маяк.  Почему бы нет? Еще никогда я на нем не бывала. Мне кажется – это загадочное место. Любопытно, смогу ли я подняться по винтовой лестнице? Болтают, что она чересчур длинная и крутая, дыхалки не хватит.
У входа меня неожиданно встретил распахнутый лифт. Короткое путешествие вверх к сердцу маяка? Да! В маленькую каморку? Да! Загадочную и желанную? Да!
Мне представились морские клады, полумрак и всякое такое. Двери распахнулись, и пришлось расстаться с последними стереотипами. В комнате оказался высокотехнологичный разгул и никаких сокровищ, ну разве что Семен.
В моей голове мелькнуло, что это все похоже на свидание. От такой мысли я опять превратилась в нахалку. Словно во мне на потайную кнопку нажали. Секунду назад была милой девушкой, раз – и стала хамкой трамвайной. Ничего не могу  с этим поделать. Так что Сема и поздороваться не успел, как получил свое.
– В зарницу играешься?
– Я тоже рад тебя видеть.
– Ты зачем меня ослепил?
– Рыбок хотел показать, в гости пригласить.
– Когда я нуждаюсь в компании, то звоню по телефону.
– Рыбки понравились?
Тут на столе я увидела телескоп и возмутилась.
– Это что такое? Ну-ка, пусти.
Отодвинув хозяина в сторону, я попыталась занять его   место. Сема спросил:
– Это захват?
– Жестокая расправа.
– Сам сдамся, только не трогай компьютер, я не сохранил последний трек.
Я уселась в кресло и потянулась к телескопу, по пути задев пару дисков. Они шлепнулись на пол, и Сема не выдержал:
– Алена, я все покажу, только не трогай ничего или я тебя свяжу, извини.
Я оценила степень его отчаяния и осталась довольна.
– Живи, так и быть.
Он выдохнул, сохранился в компе, потянулся к кофеварке.
– Что-нибудь выпьешь помимо моей крови?
Я фыркнула.
– Не надо. Показывай, давай.
– Что?
– Все.
– Ты сама видишь, здесь я немного сочиняю, смотрю в телескоп и еще...
– Куда смотришь?
– В смысле? А, ну вот, например, там твой дом.
– Кошмар, он даже не скрывает, что шпионит. Я в шоке.
Сема притворно удивился.
– А что такого? Это засекреченный объект или что?
– Дай взгляну.
– Да пожалуйста. Налетела,  хулиганка какая-то. Любуйся.
Я полюбопытствовала. В окнах – круговой обзор. Набережная как на ладони. Мой двор видно в мельчайших деталях, да и Жорика, и вообще все. Интересно, только слишком высоко, аж голова закружилась. Я предложила:
– А давай посветим в парк?
– Может не надо, пусть кошки отдыхают.
– Ладно. Знаешь, на такой высоте меня тянет вниз.
– Боишься, что ли?
– Мне кажется, что я туда прыгну.
– Для этого, как минимум, нужно вскарабкаться на окно     и разбить стекло.
– Еще твоя башня качается.
– Да, прямо ходуном ходит. Не выдумывай.
– Меня тошнит.
Сема присел рядом и взял меня за руку.
– Посмотри на горизонт и все пройдет.
– Нет, не пройдет.
– Посмотри и представь, что это не окно, а телевизор, а ты дома на первом этаже кино смотришь. Ну как? Работает?
– Не знаю. Вроде бы, да.
Семен потянулся к компьютеру.
– Я тебе поставлю что-нибудь из непонятого.
– Валяй.
Зазвучала тихая, нежная мелодия, похожая на приятные поглаживания, с постепенно нарастающим ритмом. Страх незаметно сменился возбуждением.
Я вообще люблю электронную музыку, а эта вполне на уровне. Постепенно меня разнежило настолько, что я стала получать удовольствие от пейзажа. В самом деле, здесь очень необычно. Стрижи стайками носятся мимо окон. Редко можно увидеть их так близко. Волны бьются внизу             о камни, добавляя музыке шарм. А на небе – звезды с кулак.
Сема спросил:
– Ну как, все еще хочешь махнуть за окно?
– Если только полетать. Классный трек.
– Хочешь диск?
– Давай. Ты меня загипнотизировал.
– Сейчас расколдую.
– Не надо, и так хорошо.
– Правда нравится? Или ты вдруг вежливой стала?
– Прикидываешься? Это очень круто. А, ну ясно, тебе аплодисментов захотелось.
Я захлопала в ладоши.
– Браво, маэстро, ты гений, гений, гений!
– Опять хамишь?
– У тебя что, комплекс неполноценности? Мне реально нравится. Да это вообще не музыка, а гильотина. Ты лучше, чем Тиеста, стопудово.
Сема разомлел и стал изображать скромность.
– Да ладно. Это слишком щедро, поцелуя хватит.
– Ты опять?
Он заканючил:
– Ну пожалуйста.
Семен подставил небритое лицо.
– В щеку. Музыканту нужен допинг. Я копал.
Я засмеялась, чмокнула куда пришлось и попала прямо       в глаз. Сема охнул и закрыл его рукой.
– Ну, Алена! Это было от души.
– А не надо приставать.
– Ладно, кофе хочешь?
– Можно.
Он зажег маленький светильник над кофеваркой и завозился с чашками. Мотыльки тут же стали биться в стекло. Комната заполнилась ароматом. Я спросила:
– Ничего, что кофе на ночь?
– Здесь спать вообще не обязательно, это все предрассудки. В такую ночь надо творить. Хочешь, вместе напишем что-нибудь веселенькое?
– Ты что! Какой с меня менестрель? Я по другой части – где-то в разговорном жанре.
– Ну и наболтай что-нибудь в микрофон незатейливое.
Я засмеялась.
– Новости погоды?
– Отличная идея. Говори сюда, я пишу.
Начался проигрыш, затем пошел тихий ритм. Я вздохнула и сболтнула какую-то чушь про то, что в раю минус тридцать. Семен кивнул.
– Еще добавь: тебя нет.
– Тебя нет.
Он повозился пару минут и вышел неплохой этюд со вздохами. Я оценила.
– Нормально, только как-то слишком… того.
– Интимно?
– Вот именно. Гражданин Моцарт, у вас есть что-нибудь      в мажоре?
Семен вздохнул, поковырялся пальцем в затылке и протянул неопределенно:
– Да-а-а.
Неожиданно для себя я спросила:
– А какие у тебя недостатки?
– Хочешь знать, чем я болею?
– Угу.
– Ну, я ревнивый немного.
– Немного?
– Как мавр.
– Ого, ты что, не уверен в себе?
Семен скривился и вспылил.
– Не говори штампами. Почему сразу – неуверен? Просто    я горяч, словно вспышка на солнце, свиреп, как бешеный ежик.
Я покосилась с недоверием.
– Бешеный ежик – это ужасно.
– Да, но я очень жестко держу себя в руках.
– Да ну? Например, на что ты способен, если девушка тебе изменит?
Семен задумался, в глазах промелькнула тень.
– Отпущу ее на все четыре стороны.
– Врешь? Бешеные ежики так не поступают.
– Что ты о них знаешь? И вообще, измена – значит, изменилось все. Если девушка разлюбила, это, конечно, обидно, но за что мстить? За то, что я оказался не так хорош, как она хотела?
Я посмотрела с большой долей скепсиса. Он  поморщился  и добавил:
– Ну да, я вру. Это я так хотел бы, а вообще – разорву всех      в мелкие клочья.
Тут я вспомнила Стаса и его флирт с другими девушками. Он утверждал, это необходимо для тонуса и вдохновения. Меня взяла злость.
– Сами гуляете – ничего, как от вас гуляют – так разорву. Бесит аж!
– Э, ты что завелась? Тебе я изменять не буду.
– Все вы …
Семен подхватил:
– Козлы, да?
– Да!
Повисла напряженная пауза. Сема включил японскую флейту, повернулся и посмотрел как-то грустно.
– Знаешь, если мужчина любит по-настоящему, то другие ему просто не нужны. Это медицинский факт.
Я ответила с издевкой:
– Неужели? Значит, меня никто не любил.
Он спросил со значением:
– Откуда ты знаешь?
Я покосилась с подозрением.
– Ой, только не надо вот это.
Сема поджал губы.
– Это тебе не надо казаться стервой.
Я занервничала.
– Это сейчас модно.
– Тебе не идет.
Помолчал и добавил:
– Представь себе, бывает истинная любовь, о которой ты, похоже, ничего не слышала.
– Ты идеалист, и в таком-то возрасте!
– Да, я такой! Хочу полный аншлаг! Остальное надоело все, было уже и неинтересно, не греет, скучно!
Я посмотрела на него с любопытством и поймала себя на мысли, что хорошо бы так оно и было. Семен выдохнул          и  заговорил мягче:
– Извини, я был груб.
– Ты тоже извини, что-то меня понесло, не знаю почему.
– Все ты знаешь. Ладно, мир.
После длинной паузы я примирительно спросила:
– Дружба, жвачка? Если хочешь, теперь ты скажи про мои недостатки?
– А что тут рассказывать? Ты гордячка, вот и вся повесть.
– Да?
– Да.
– Индюк самонадеянный.
– Ты гордячка, заносчивая и вспыльчивая.
– А ты бабник.
– Врут, собаки. Я хороший.
– Еще ты …
– А ты умница и красавица.
– Все, мне надоело ругаться, я пошла.
– Дверь там.
Я схватила подаренный диск и резко вскочила в лифт. Вслед услышала:
– Забавно смотреть, как ты рубишь шашкой сорняки на заднем дворе.
– Тебе нравится? Ну, ты еще получишь массу удовольствия!
– Я знаю.
 По дороге домой все злилась и разговаривала вслух:
– Из-за чего ругались, вообще не понятно. Что происходит? Это ведь он в меня влюбился, а мне какое до этого дело,  изменяет там он или нет? Мне все равно, вообще не волнует ни разу! По фиг просто! Без-раз-лич-но!!!

В гости к бабушке

Вот теперь, когда я запуталась в себе окончательно, мне срочно требуется близкий человек или подруга. Какая-то добрая душа должна немедленно погладить меня по голове и заверить, что я хорошая и, безусловно, во всем права, даже если это не так. Решено, поеду к бабушке, она утешит, накормит, напоит и спать положит. Вернусь как новенькая. Да что и говорить, любовь к родителям эгоистична – это факт.
Всю ночь тряслась на полке, теперь спина, как гладильная доска. С удовольствием спрыгиваю со ступеньки, зеваю на восход. В утренних часах есть своя прелесть – четче ощущаешь себя в пространстве. К тому же, между тобой и природой меньше мелькают зеваки, никто не мешает внутреннему диалогу. Создается приятное впечатление, что ты хозяйка мира. Ну хватит о глупостях, дело-то серьезное: я приехала в гости к предкам. Прощались навеки, а вон оно как повернулось.
Маленький вокзал жмется на пригорке. Сразу за ним разворачивается дивная панорама. Все как на блюдечке –            и даль, и ширь. Славный городок на берегу узкой речки прячется под вековыми дубами. Ноги сами поторапливаются под горку. Со сладким предвкушением встречи перебираю варианты возможных приветствий.
В детстве при появлении гостей я имела дурацкую привычку спрятаться в укромном месте и выпрыгнуть оттуда, когда никто не ждет. Наверное, я плохо понимала значение слова «тахикардия».
На середине моста я остановилась. Захотелось перевести дух и оглядеться. По противоположному берегу в рядок построились одноэтажные домики. У всех трубы в железном кружеве, у каждой калитки лавочка. Спереди двора – тропинка к речке, сзади – садик. Сразу видно, живут порядочные люди. Не то что у нас на поляне – сплошное своеобразие.
Улицы в селении переживают сиреневый натиск. Дух стоит такой, что вспоминаешь о химической атаке. Петухи затеяли перекличку. В избах ленивое пробуждение.
Номер семнадцать украшает деревянные ворота – стало быть, мне сюда. Выдохнула и скрипнула дверкой. Конечно,  я по адресу: кто еще может засадить весь двор пионами,   если не бабуля? Широкое крылечко, посижу немного на ступеньках, а то волнуюсь что-то.
Человек всегда отражается в своем окружении. Например, моя бабушка – это неизменно пирожки с картошкой, раскидистые яблони, окна к солнцу, клубника и, конечно, переизбыток всего и во всем.
Не успела я толком приготовиться, как из сада выпорхнула молодая женщина и бросилась мне на шею с криками:
 –  Деточка моя!
Стиснутая крепкой родительской хваткой, я как-то умудряюсь спросить:
– Ба, это ты?
– Не узнала меня?
Я вырвалась из удушения и познакомилась с этой маленькой, худенькой девчонкой. Быстроглазая, туфельки на каблучках – точная копия бабушки-невесты с желтой, потрепанной фотографии. Переминаюсь в некоторой растерянности. Во мне еще живет привычка быть ребенком, с которым нянчатся. В глубине души я ожидала кусочек детства, а получилось что? Я на полголовы выше няньки.
– Ба, ты шикарно выглядишь.
Она прослезилась и потащила меня в дом. В комнатах тот же большущий круглый стол у открытого окна, солнечные блики елозят по стене. С порога громко позвали деда. Молодой красивый мужчина бросил свои удочки, и тут наступил полный тарарам.
Спустя три часа пироги с молоком поедены, все родственники помянуты, моя жизнь в миру подетально разобрана – отшумело. Предок собрался-таки на рыбалку. Бабушка сделала вывод, что ему очень хочется растрезвонить радостную новость по реке.
Во дворе, заросшем травой, мы богато накрыли стол: скатерть белая, мед янтарный, огурцы малосольные, котлеты душистые, компот малиновый – все в лучших традициях.
– Ба, зачем столько стульев?
– Дед уж справился небось. Сейчас родня потянется на тебя поглазеть. Тут наших восемь дворов. Может, и ты здесь осядешь, под боком?
Я отвела глаза.
– Нет, не могу. У меня там обстоятельства некоторые.
– Как его зовут?
– Кого?
– Обстоятельство.
– Не знаю, еще не выбрала.
– Хороший хоть?
– Оба, да.
Бабушка внезапно оглушила хохотом. Она всегда так смеется. Никак к этому не привыкну. Если у вас нервы слабые, то можно и заикой стать. Другой человек вначале фыркает для разгона или тихонько прихихикнет, в крайнем случае, хотя бы вдохнет и сощурится, а уж только потом зальется во весь голос. Моя же бабушка с места в карьер как закатится   еще и голову запрокидывает, чтоб легкие простор имели. Для людей неподготовленных это большое испытание.
В особенности, потому что ей одной известно, когда пора повеселиться.
Мы присели сплетничать у малины. Я поведала о своих страданиях по Стасу, рассказала о новых друзьях, о Семене.   В ответ неожиданно получила нежный подзатыльник и    суровое наставление:
– Бестолковое дите, хороший человек к тебе тянется, а ты еще кочевряжишься!
Я обалдела.
– Ба, ты кого имеешь в виду?
– Семена, конечно. Тот-то не зря в чистилище угодил, – значит, он плохой. Бог – не Ерошка, видит немножко. Нечего      о том и думать. К тому же, не муж он тебе, слава Богу. Поддать бы тебе, чтоб мозги выправить.
– Ты уж поддала.
– Мало.
Странно, но на сердце отчего-то отлегло. Видать, оплеуха иногда – самое то.
– Ба, а чем дед занимается?
– У него полно дел: рыбалка, святому помогает – скучать ему некогда.
– Не ругаетесь?
– Чего нам делить? Я знаю, что ему не нравится, он знает, что меня раздражает, – выходит, поругаться можно только нарочно.
– Так у вас любовь, до сих пор?
Она вздохнула, отмахнулась.
– Не знаю я, как по-вашему любовь, про любовь. Прилепились друг к дружке – не раздерешь, вот и все.
Секунду она подумала.
– Я наперед вижу что он скажет, как поступит, о чем думает, даже на расстоянии.
– Так не скучно?
– Мы сидим, на себя смотрим, что ли? Смолоду  работать привыкли, бегаем с утра до вечера. Когда скучать-то?
– А страсть как же? Хочется ведь, чтобы всегда при нем сердце ярче билось.
– Ага, добьешься и будешь, как Валька. Помнишь, на нашей улице сумасшедшая ходила? Все ей подавали. Так от вашей страсти она дурочкой сделалась.
Я возмутилась:
– Ба, ну что ты глупости говоришь!
– Не веришь? Знаешь, какая это нагрузка на голову?
– Все, все, понятно.
– Понятно тебе? Алена, ты за страстями не гоняйся! Человеку лучше всего покой и счастье.
– Ну конечно, ты забыла добавить: и достаток. Все, проехали. Сама разберусь.
– Ух, разума у вас нету. Пойми, где лад – там и склад. Вон     у нас с дедом – дети, внуки – все в порядке. Сами живем, не тужим. Уж куда лучше, чем вечно бегать с блудливой мордой. Тьфу, позор.
Стало ясно, что спорить бесполезно.
– Успокойся, я буду умница и красавица.
Она поджала губы, вздохнула горько, потянулась за фотоаппаратом. Сказала примирительно:
– Ладно, давай я тебя щелкну. Только не надо позировать, сиди как сидела.
Не успела я сложить бровки краником, как глаза ослепила вспышка. Тут и гости пожаловали. Отмечаю легкое искажение на своем лице, получилась приветливая улыбка при выпученных глазах. Но это не исправить, невозможно, нет. Еще бы: древние пращуры, которых ты никогда не видела,             а только представляла себе по слухам, влетели шумной, молодой стайкой, обступили и оценивают с любопытством свое потомство. Сижу как на выданье, очами вращаю, хочу оказаться хорошей. Минут через десять моя личина одобрена и дошла очередь до здравницы и грибочков.
Дальше все, как всегда – пустая болтовня ни о чем, шутки невпопад. «Ах, какая стала – невеста совсем. Да на кого ж ты похожа? – Да на тетю Катю…» Хорошо на стульчик не попросили встать и рассказать стишок с выражением.
Все это было бы ни к чему, если бы не замечательное чувство единения с кланом. Ты ешь, несешь чушь и заодно наполняешься теплом и поддержкой родных людей. От этого наливаешься силой и ставишь в голове жирную галочку – моя  мафия бессмертна. Эгей!
Так чинно и благородно прошел день, солнце село в яблони, запел соловей. Дед разошелся со ста граммов, нахваливает внучат с той же яростью, с какой бил фашистов в сорок втором. Бескомпромиссные у меня предки.
Двое ортодоксов терзают дуэтом гитары. У чердака, на карнизе кошки в рядок, спасают хвосты. А как же, по двору идет топотуха – не то цыганочка с испанским приветом, не то фирменный стиль тети Дуси, – в общем, душевно сидим.
Луна сделала круг и закатилась все туда же, в сад. Кузнечики устали орать, да и не только они. Гулянье утомилось. Народ, по сто раз прощаясь, потянулся домой. Хорошо устроены русские люди: пять литров жгучей воды да десять часов ерунды и все – братья навек. Рецепт прост и надежен.
К полудню меня разбудил желудок. Он в компании с носом, не спрашивая моего на то разрешения, подбил мое спящее тело тащиться на запах. В майке и трусах, на ощупь я села за стол, посопела, решила поднять одно веко. В блюдечке с постным маслом увязла пчела. Отломила ватрушку, подставила нахалке сдобное плечо и выкинула утопленницу в окно. Все жадность до чужого добра.
Чем тут кормят? Пирожок с повидлом – никогда, ненавижу. Оглянулась украдкой, никто не видит? Разломила другой – с капустой, положила на место. Следующий пирог с рисом пресек мои безобразия. Все-таки я впала в детство, – ну             и пусть, последний раз это случалось лет пятнадцать назад. Как себя не побаловать?
Бабушка вошла и занялась причитать, какая я худенькая да бледненькая. Я киваю, знаю, что желает видеть меня племенной дояркой с кумачовой щекой. В мою тарелку украдкой подсовываются разные кусочки. Она с просительным взглядом заговаривает зубы в надежде, что я ничего не замечу и все проглочу. Чем больше манипуляций ей удается, тем счастливей она выглядит. Вопрос встает ребром – ее полное удовлетворение или пожить еще. Баста! Голова как чугунок, живот как беременный клоп, – ох, крепка родительская любовь!
После этого старинного ритуала отправляемся меня выгуливать. Просторные улицы, все три, поросли подорожником и кашкой. Шествуем парой посередине проспекта, кланяемся каждому двору. Со всякого дома – привет.
Спустились к реке. Берега в камышах и медунице. Прозрачная волна плещется в песчаной колыбельке. Извилистое русло словно играется в прятки между вековых сосен.  В таких местах легко представить русалку.
Над осокой повисли кепки. Бабуля махнула рукой.
– Мужики рыбачат с Чудотворцем.
Я опешила.
– С кем?
– С Николаем Угодником.  Не знаешь, что ли?
– Он что, здесь живет?
– А где ж ему жить? Вон на горе один дом, отсюда смотри.
Я схватила ее за руку, потащила к рыбакам.
– Покажи его, пожалуйста, скорей.
– Что ты цепляешься, как дите, иди нормально.
На краю подмостков, рядом с рыбаками, стоит высокий   худой мужчина лет сорока с необыкновенно прямой спиной. Волосы у него как смоль, зачесаны назад, глазницы большие, глубокие, взор коричневый, добрый и спокойный, одежда черная, с орнаментом по воротнику и манжетам. Никакой  тебе седой бороды у него нет и в помине. Зато шарм присутствует в полном объеме.
Он обернулся на приветствие, посмотрел «космическим» взгля¬дом. Я жутко растерялась и вместо слова «здравствуйте» уронила:
– Спасибо.
Интересно, он в курсе, как часто я бегала к нему в церковь с последней надеждой? Николай улыбнулся, ответил:
– На доброе здоровье.
Я покраснела, совершенно не зная как себя вести. Бабуля легонько подпихнула меня в спину.
– Это наша внучка Аленка.
Чудотворец кивнул.
– Ну, и слава Богу.
Предки стали объяснять, чья я дочь, да кто кому приходится, а я все пялюсь на Угодника, не веря своим глазам.
Наконец дед отдал улов, и бабуля увела меня, онемевшую, домой. Я подумала: как же это, с утра – чудо творить, а после обеда – рыбу ловить. И ни тебе сияния вокруг, ни одежд        в крестах, сам в простоте. Однако, я же его сразу узнала.
Уже во дворе бабуля бросила рыбу в воду и спросила:
– У тебя что, живот болит?
– Почему, как что, сразу болит живот?
– А что болит, где, покажи?
– Да ничего не болит, просто я в шоке.
– Ну, это не смертельно. Чего ты в шоке – Николая увидела?
– Да, вообще, я все тут по-другому представляла. Казалось, что святые живут по-особенному, отдельно, в каком-то сиянии, облаках, да лис его знает. И эти, евреи тоже. Они ведь избранный народ, вроде. Считалось, будто они на особом положении. А у нас там есть один – как все.
Бабуся моя захихикала. Я возмутилась:
– Интересно, что смешного? Не ты ли сама мне это внушала?
– Не я.
– Ты, ты! Ты говорила: не тронь эту, как ее, соседку Тосю. Типа, она особенная, еврейка, за нее бог накажет. Что рукой машешь?
– Ну, ошибалась. На самом деле, все мы дети Адама, одинаково все от него произошли. А отец детей не различает на особенных и поганых. Вот у меня семеро было, всех люблю,  а те, кто послабее, их еще и жальче было.
– Получается, что все мы жертвы грамотного доисторического пиара.
– Ну тебя, я таких слов не понимаю.
– Или развода.
– Чего? Что ты там талдычишь?
– Это я так, не обращай внимания.
– Я только одно знаю: настоящее величие в простоте.
– И так понятно.
– Каких тебе тогда отличий надо?
– Лично мне никаких.
– И Николаю не нужно.
– Наверное, типа того. И что он весь вот такой, совершенно обыкновенный, да?
Бабуля кивнула.
– Абсолютно.
Я посмотрела в окно, и пирожок чуть не вывалился у меня изо рта: по облакам, к своему дому не спеша шагает Николай.

Через пять дней отпуска от души понемногу отлегло, пора уже отчаливать. Провожать меня до вокзала пошли всей улицей. У вагона суматошные прощания, громкие обещания, пампушки в дорогу, слезинка на рельс. Свесилась со ступенек. Долго изображаю рукой крылышко, пока моя «банда» не превратилась в точку на горизонте.
Осталась в купе одна, и не одна, на лице еще умильная улыбка, в голове последние разговоры, еду с ними в компании – хорошо!

Демон-аристократ

По приезде, не успела я дух перевести, как позвонил       Жорик.
– Привет, ты где гуляешь неделю?
– Предков повидала, а что?
– Это дело. Дуй ко мне, покажу кое-что любопытное.
Я бросила сумки. Душ, яичница с ветчиной, свежая одежда – и на передовую. Даже неплохо после расслабухи немного встряхнуться.
Жорик в майке доедает дыню. Подвинул тарелку с ароматными ломтиками ко мне.
– Хочешь?
– Откушу кусочек.
Пока я смакую аромат, он вытер руки и раскрыл ноутбук.
– Я тут записал передачку одну в чистилище. Это местный хит про экстрасенсов и разных чудаков. Полюбуйся.
На мониторе женщина в камуфляжной форме на три размера больше чем надо рассказывает, почему она выглядит так молодо и свежо:
– Я умираю каждые три месяца вместе с природой и воскресаю с началом нового времени года.
Со стороны зрителей покатились смешки и издевки. Тетя разозлилась. И хотя лицо ее можно назвать миловидным, глаза пугают своей пустотой и холодом. Это просто два     полуприкрытых враждебных коричневых пятнышка. Мне стало очень неприятно на них смотреть. Я невольно стараюсь закрыться рукой или отвернуться. Жорик легонько толкнул меня в плечо.
– Смотри, пропустишь.
Пришлось терпеть. Дальше женщина сообщила, что сейчас как раз переходный период, и она продемонстрирует преображение в прямом эфире. Тетя сделала несколько движений руками, вдохнула и быстро пошла вперед. Голос ведущего прокомментировал:
– Экстрасенс всегда остается молодым, поскольку постоянно мумифицируется.
Я невольно дотронулась ладонями до своих щек. Между тем, тело тетки стало искажаться. В области переносицы  и дальше прямо вниз оно словно сдвинулось или там образовалась какая-то щель. Изображение в этом месте не совсем четкое, будто смазанное. Диктор скомандовал «стоп». Кадр замер. Потом картинку показали в виде каркаса и повертели  в 3D. Чтобы всем стало очевидно неладное.
Я бросила дыню, аппетит пропал. Мне стало не по себе.
– Жор, может, это монтаж?
– А ты сама не чувствуешь подлинность? Никаких ощущений нет? Ничего не кажется?
– Жутковато и смотреть тошно, я закрывалась. По-моему, это чертовка какая-то.
Жора закричал:
– Вот оно, вот поэтому тебя и взяли к Михаилу! Ты их чувствуешь, это, знаешь, не каждый, вообще! Молодец, можешь! Когда фокус, тогда бы ты от экрана не отворачивалась, глазки свои не прятала.
Я прислушалась к «телеку», как там ведущий передачи объясняет этот феномен:
– То, что сейчас делает эта женщина, вызывает пространственное возмущение в созвездии Ориона. Мы все имели удовольствие наблюдать про этот сектор в космосе в выходные,  в специальной передаче.
Жорик повернул экран к себе, повозился, поискал другой файл. Я захотела досмотреть.
– Ну подожди, Жора.
– Хватить пустой треп слушать, дальше ни слова правды. Взгляни, что я отснял на разведке.
Воин показал мне свой ролик.
– Она, эта дамочка – демон-аристократ, класс феникса. Все     вокруг истощает и палит. Вот так выглядит сейчас «Дом мушкетеров», где она работала.
– Какой дом?
– Вроде тематического ресторанчика.
На фотографии здание, больше похожее на двухэтажную перевернутую ванну с окнами. Оформлено в голландском стиле, правда, только по цоколю. Вверху же, точно белый  бочок  купальни, с нелепыми ставнями  из темного дерева.  Я такого еще не видела.
– Это ж не Прованс, по-моему.
– Местная мода. В этом городишке архитектура – грохнешься об земь. Там все шедевры на одну морду. Обрати внимание, вокруг все дома в порядке, а этот горел и почти разрушен. А вот избушка, в которой наша тетя живет. Этот дом по стилю и состоянию сильно смахивает на пепелище. Жорик перешел на следующее фото.
– А вот так она хочет жить. Это ее новое место работы.   Купила себе кафе.
– Тоже ванна?
– А то, все по моде. Это тебе не хухры - мухры.
Жора захлопнул ноутбук.
– И так все время. Люди, все кто рядом с ней находятся, быстро угасают.
– Она осознанно это делает?
– Не она, говорю же. Тетка – это только оболочка. В ней  демон, он и жрет все вокруг.
– Как жрет?
– Как ты дыньку, с аппетитом. Алена, ты еще не въехала? Демон на помойке, наверное, шкурку подобрал и нацепил.
– Я не идиотка.
– Тетеньку нужно «гасить». Нечисть такого ранга обязана сидеть в аду.
– Зачем тогда на «телеке» светиться – типа экстрасенс?
– Реклама. Клиенты потянутся караваном, а она будет внаглую собирать жатву. Ты обратила внимание, сколько     в чистилище всяких магических забегаловок? Среди этих гадалок и экстрасенсов можно удачно потеряться. Там           в основном все аферисты, воровки в магическом законе.   Работенка для участковых. Настоящих кадров мало, но попадаются. Короче, если ты готова, то пошли.
– Ты мне оружие дашь?
Жора посмотрел на меня критически, сожмурил ротик.
– Нет, напомни потом позаниматься с тобой. На вот тебе факел, если что.
Воин протянул предмет, похожий на фонарик. Я покрутила его в руках.
– Очень смешно.
– Отставить юмор. Сюда жмешь и выходит пламя, в рожу его, усекла? Но, думаю, до этого не дойдет.
– Давай.
– Только давай без давай. Держись строго за мной, не высовывайся. Ясно?
– Да поняла я все. Так точно, шеф. Я воль, майн фюрер.
– Хорошая девочка.

Под видом отдыхающих мы с Жорой зашли в тетино кафе, присели на летней веранде. Отсюда прекрасный обзор местности и можно быстро смыться.
Наша экстрасенша, в больших черных очках, шелковом платке, стоит перед соседним столиком, аки ангелочек.         В руках у нее планшетка с записями. Хозяйка выясняет         денежные вопросы с подчиненной. В голосе слышатся нервные, истерические нотки, хотя произносимый текст вполне мирный. Она покосилась на нас, и личина у нее передернулась. И тут произошло нечто из ряда вон.
Поднялся сильный ветер, все кто был на веранде, стали показывать пальцем на небо и кричать «смотрите, смотрите»! Я тоже полюбопытствовала. На западе небосвод потемнел до мрачно-синего. Из-за домов снизу вверх стремительно выползают и, как в убыстренной съемке, формируются грязно-оранжевые тучи. Картинка очень похожа на глобальный взрыв. Тут раздался крик. Я обернулась, а наша тетка стоит уже без платка и очков. Лицо у нее все в потеках крови.  Она за него хватается и орет, будто психичка:
– Он меня прыснул, он прыснул!!!
Не могу оправдать свое поведение, но у меня началась паника. Я швырнула в нее кактус в горшке, потом графин с водой, попятилась и бросилась наутек. У меня появилась непреодолимая потребность немедленно вырваться из ограниченного пространства. Я заметалась в поисках двери на улицу, не нашла ее и перемахнула через ограждение на веранде. За спиной нарастает истошный крик и становится нестерпимым. Небо окрасилось темно-фиолетовым.
Заскочив за угол, я осознала, что бросила Жору одного. Но на то, чтобы собрать остатки мужества и вернуться, мне   потребовалось время. Невероятным усилием я заставила себя повернуть назад. Страх сковал мои движения, я почувствовала себя тряпичной куклой. Каждый новый вопль прибивает меня к месту. Я взяла всю свою волю в кулак, достала факел и, испрашивая храбрости у Архангела Михаила, ускорила шаг. Как ни странно, молитва мне помогла, ужас наполовину отступил. Но было поздно геройствовать. Крик оборвался на высокой ноте. Все закончилось и без меня.
Жора, в языках пламени, наклонившись к умывальнику, моет водой шею. Вокруг него все повалено и разбито. Воин умылся, не спеша вышел из костра, цел и невредим, молча спустился  во двор, сел на ступеньки, отхлебнул из трофейной бутылки.
– Фу, какая гадость.
Он сплюнул и швырнул ее об забор. Стекло не разбилось, только звякнуло. На землю вытекла жидкость, по запаху  напоминающая керосин. Жора перевел дух, усмехнулся.
– Ну что, сдрейфила?
Я покраснела и побелела одновременно.
– Прости, в следующий раз я буду готова. Я просто не ожидала такого.
Он махнул рукой.
– Сбежала, может, и к лучшему. Только под ногами мешалась бы. Еще и за тебя волнуйся. Крепкий гад попался,       потрепал нервы.
Он потянулся, глаза блестят, довольный, громко похлопал себя по груди.
– Адреналинчик, хорошо!
Я пошарила взглядом.
– А куда он делся, этот, вместе с теткой?
– Не видишь, что ли?
Там, куда Жорик кивнул, в земле чернеет метровая воронка. Я отправилась посмотреть. Дна не видно. Воин подошел, отодвинул меня от дыры.
– Дай-ка факел сюда. Треба закрыть.
Я подала. Воин посветил и в яму попала струя пламени. Земля словно съежилась от боли. Проход сжался и пропал. Жора перекрестил место огнем. На почве остался отпечаток.
– Все, занавес. Еще не передумала учиться бою?
Я посмотрела на него с восхищением.
– Ну ты монстр!
– Нормально.
– Слушай, ты не рассказывай никому, что я это… испугалась немножко.
Он засмеялся.
– Не скажу. Вообще, ты мужик, вернулась еще. Я думал, ты уже дома сидишь, пряники ешь. Да ладно, этот страх не твой. Демон мороку наводит, все боятся, парни в первый раз      писаются. У тебя случайно штаны не мокрые? Ха-ха.
Я уставилась на него волком.
– Почему не предупредил?
– Забыл, серьезно, без обид.
– Да ну тебя на фик.
– Не злись. Завтра позанимаюсь с тобой. Пора оружие в руки брать, напарник.

Полет № 7

Тепловоз покачивается плавно, как люлька. В вагоне тепло. Черной ленивой гусеницей состав ползет сквозь белое      марево. Снег залепил окно до половины. Крупные мокрые хлопья щедро просыпались вниз. В двух шагах ничего          не видно, да и смотреть не на что. Уже полдня мелькает один и тот же пейзаж. Хорошо для медитации: сугробы да размытый горизонт.
Меня разморило в купе, а Сему в кабине машиниста. После такого дня здорово, что можно, не объясняя причин, помолчать рядышком, но отдельно. Мы с Семеном решили, что вечное лето тоже не здорово, и отправились в зиму.
Я слегка в смятении: он мне нравится чуть больше, чем хотелось бы. С ним легко, мысли вслух произносить не обязательно, договариваться ни о чем не нужно. Словно у нас один мозг на двоих. Вот и сейчас даже через два вагона между нами ощущается тонкая связь, как веревка. Кажется, дерну за нее – он и обернется. То и дело ловлю себя на предательских мыслях – Семен да Семен. Пойти пообщаться, что ли? Все-таки семь дней не виделись с тех пор, как поругались. Вот я уже и дни стала считать? Когда это случилось?
По приезде подошла к телефону, хотела набрать его номер, сдержалась, но отвернуться не успела, как он сам позвонил. Если бы Стас понимал меня так же.
Посплю, подремлю, поваляюсь, снова посплю – полная капитуляция, йог позавидует. Тем временем окно стало синим, и за ним что-то черненькое юркает. Не пора ли чайку или размяться? Отправлюсь-ка я к машинисту.
 Семен развалился в кресле, ноги на приборной доске. На маленьком столике два стакана чая. Красный горячий напиток, как положено в подстаканниках. Я присела рядом.
– Ждешь?
– Угу. Скоро будет одна любопытная станция. Ты пей –             и на променаж.
– У тебя тут чудный обзор, на все четыре стороны.
Семен потянулся, зевнул, отхлебнул из граненого стекла.
– Да, полный кайф, могу поделиться и бубликом тоже.
Тут по пути следования выросло и наплывает темное      нахлобученное пятно. Семен сбавил ход.
– Наша остановка.
Мы надели куртки и выкатились на мороз. На перроне темно, ни души. Малюсенький вокзал скукожился и впал       в зимнюю спячку, лениво поглядывая слепым окном из-под снега. Кто ж тут живет?
С черного неба спускается белое войско. В чистом поле темнеют юрты, а над ними вьется дымок. Большие сугробики вокруг стали фыркать и пускать пар. Оказалось, это олени спят. Сема объявил, что мы идем смотреть на Живой Огонь, и потащил меня за руку к самой большой юрте.
Внутри шатра тепло, в очаге открытый огонь, но хозяина не видно. Семен сбросил куртку, я тоже разделась. На         низеньком столике, больше похожем на подставку, приготовлен чай. Сема сел по-турецки, налил себе в пиалу.
– Будешь?
– Нет. Лучше скажи, что мы тут забыли?
Сема кивнул на очаг.
– Познакомиться с этим костром.
Я подошла ближе к теплу, простерла над ним ладони.
– Это что, он?
– Ты ничего не замечаешь?
– Пожалуй, не видно дров и угля. Он горит сам по себе.
– Умница, в правильном направлении двигаешься.
– Еще он белоснежный, красного и синего цветов не хватает. Я угадала?
Семен изобразил нанайца.
– Глазастая, однако. Знакомься, Алена, это источник невещественного, небесного пламени. Такие огнища во всех уголках рая есть, но главный – у Престола Господня.
– Прикольно, а что с ним делают?
– Много чего: закаляют мечи, плетки, другое оружие.           В Пасху Живой Огонь нисходит на землю как символ жизни вечной. Он опаляет, уничтожает нечисть и укрепляет дух воина, ну и так далее…
– В чистилище он тоже горит?
– Угу, ты отдыхай, грейся.
Я повалилась на груду расписных тюфяков. Интересные орнаменты на этих перинках, явно со смыслом. Горячий воздух приятно окутал мое тело. Чувствую, голова тяжелеет и кружится.
Громко дышат олени во сне, потрескивает огонь, слышно, как падает снег. В потолке круглая дыра. Через нее мохнатые белые хлопья летят на очаг, сверкая, встречаются с дымом и в нем тают. Пламя, весело играя языками, клубится, растет вверх, ползет по потолку. На меня падают искры.   Боязно, но не могу пошевелиться – я в оцепенении. Надеюсь, Огонь и вправду неопаляющий, иначе я скоро сгорю.
Подошла сестра, присела рядом, обняла.
– Приветики. Ты чего Стаса в дом не пускаешь? Он там,        у порога топчется, замерз совсем.
Кивком я показала на Сему.
– Это он не пускает.
– А кто он?
– Файер. Как там родители?
– Ничего, картошку жарят. Ой, что он делает?
Перепуганная Алеська выскочила на улицу. Я оглянулась   и замерла от страха. Семен выхватывает из костра большие шары огня и бросает их в стены. Пылающие диски отскакивают и красиво летают по комнате. Сталкиваясь между собой, они рассыпаются фейерверком. Вся комната наполнилась блеском, стало очень жарко. Под потолком огненный вихрь. Ужас накрыл меня, как цунами. Даже в глазах покраснело. Судорожный вдох – и я очнулась.
Оказалось, это сон. Я на лежанке, в юрте и никакого пожара нет. Сема сидит там же. Желтые отблески на лице придают ему таинственности. Как будто древний шаман у ритуального костра. Какой он красивый, зараза, – полюбуюсь, пока    не заметил. Поднял голову, встретились глазами, легкая        неловкость, я улыбнулась, он тоже.
– Подремала?
– Сон очень странный приснился.
– Вещий.
– С чего ты это взял?
– Шутка. Расскажешь?
– Сестра приходила.
– Понятно. Ты как?
– Угу.
Захотелось подойти и примоститься рядом.
Теперь Огонь кажется мирным и нарядным. Ослепительные искры падают из белоснежного пламени, это напоминает бенгальский огонек. Поводила над ним рукой, не жжет.
– Красивый такой. Сем, почему я не загораюсь?
– Он невещественный, вообще его называют Живоносный,  и он обладает разумом, поэтому своих не трогает.
– Да ладно! У пламени мозг? Чудны дела твои, Господи.
Помолчали.
– Пойдем?
– Давай.
За пределами жилища мягкий мороз. Очень тихо, только снег скрипит, да в высоком небе стадо космических коров звенит колокольчиками. Иначе, откуда такая благость. Мистическое  место.
Родной паровозик! В нем так уютно. За бортом снова       начался снегопад. Единственный фонарь на перроне, как привидение, скользнул назад, картинка пропала, все черное, баста, домой. Устроилась рядом с машинистом. Перестук колес похож на северный бубен. Кажется, я еще не отошла от видений. Но запах ветчины быстро возвращает в реальность. Ужин сейчас в самый раз. Потянулась за бутербродом.
Белые мухи атакуют лобовое стекло. Завораживает их  бесконечное движение. Так бы ехала всю жизнь туда –         не знаю куда.

Зеленый дом Евы

Паровоз блестит глянцевым бочком на солнце. Обожаю новые направления. Дракон промчал мимо жилых и не очень построек, врезался в дремучий лес. Ветки цепляются за вагон. Листьев в окно налетело. Справа по курсу возник указательный столб с надписью: «Зеленый дом Евы – три километра»  и стрелка. А поеду в гости, почему бы нет. Тем более, что тут рукой подать, еще одно полено в топку – и все, моя остановка.
Платформа маскируется под дикую природу. Я едва угадала в лопухах разбитые ступеньки вниз. Иду на дымок. За малиной прячется допотопный фонтан, с бронзовым дельфинчиком. Весь зарос кувшинками, но вода чистая, иначе откуда там рыбки. А вот и забор с калиткой нараспашку.
Двор утопает в безумном количестве роз. Они заплели весь дом до самой макушки. Воздух пропитан тонкими ароматами розового масла, базилика и мяты. Голубые окошки      бле¬стят, словно глаза у младенца. Теперь ясно, как выглядит жилище настоящей женщины.
Ева собирает упавшие яблоки в корзину. Ксюша тоже здесь, хлопочет у стола. Я приняла позу вежливой гадюки, скромно постучала в открытую калитку. 
– Добрый день в хату.
Девчонки встретили меня радушно. Ева улыбнулась просто и искренне, тем самым сбила мне программу.
– Алена, как добралась?
Я показала на север.
– Нормально, мой паровоз там, в кустах отдыхает.
Они загалдели наперебой:
– Хорошо, что приехала, а то мы уж не знали, как это понимать. Ты давно здесь, но не спешишь с нами пообщаться, может, не хочешь?
Ева поддакнула:
– Здесь многие предпочитают одиночество. Вот мы и не лезем в глаза, ждем, пока ты сама сделаешь шаг навстречу. Но нам ужасно хочется познакомиться поближе.
Ксюша кивнула.
– На поляне очень мало женщин.
Она ласково взяла за руку и повела к столу.
– Говорят, ты с Жориком в чистилище ходишь? Получила позволение служить Михаилу? Это такая редкость.
Ева усадила меня в кресло.
–  Да уж, женщин в воинство почти не берут. Думаю, ты особенная, да? Занималась единоборствами?
Я не ожидала такого разворота. Незаметно выбросила ядовитое жало в кусты и рассекретилась.
– Нет, не знаю что и сказать.
Ксюша улыбнулась.
– Наверное, у тебя хорошее чувство юмора. Только с ним реально ходить по желтой зоне и не свихнуться. Угощайся.
Она положила мне на тарелку красивый кусок лимонного пирога. Ева села напротив, разлила чай по чашкам и приготовилась слушать.
– Расскажи скорей о своих впечатлениях. Как там, в желтой зоне, на женский взгляд?
Я пожала плечами.
– Представьте, что все порядочные люди вышли покурить на соседнюю планету, а остались исключительно психи и подпортили пейзаж немного, а если точнее, то до неузнаваемости. Еще там нечисть мелкая ползает, высшее творческое начало у граждан подавлено, и животных нет. Вот такая картинка: не то острог, не то сумасшедший дом.  А так – словно домой слетала.
Ева вздохнула.
– Печально, у меня там кое-кто застрял. А что вы там делали? Демонов ловили?
– Не поверишь, на вернисаж ходили.
Девчонки выпучили глаза.
– Куда ходили? Там что, и искусство имеется?
– Я же говорю, там все, как в миру, только в китайском    исполнении.  Я даже город свой не узнала – так загажен.
Ксюша спросила:
– А картины-то нормальные?
– Ну если ты представляешь себе современное искусство, инсталляции и прочее.
– Я в этом ничего не понимаю.
Ева ее успокоила:
– Никто ничего не понимает.
Мне захотелось заступиться за «прекрасное». Все-таки        я была без пяти минут жена художника.
– Знаешь, критики пишут, что…
Ева перебила:
– Критики пишут, а что им еще делать? Работа у них такая. Они хвалят, люди за ними повторяют: ах, какой колорит, какая концепция, а там ничего нет, пусто. Все это напоминает сказку про голого короля.
– Не все так плохо. Бывают очень даже интересные вещи.
– Очень редко. В основном это пафосная декларация        банальности, вроде того, что стекло стеклянное. И из этого так раздуют, как слона из мухи, наворочают инсталляций  на миллион. И не жалко им денег?
Ксения вступила в спор.
– Девочки, не в этом дело. Я однажды была в музее современного искусства, так еле ноги унесла. От произведений тамошних просто лавина негатива со всех сторон. На третьем этаже мне так плохо стало от этого, я заметалась,  выход ищу да не найду. Голова закружилась, дышать нечем,  в жар бросило. Состояние, похожее на паническую атаку.
Мы промолчали – крыть нечем. Ксюша отхлебнула из чашки и продолжила:
– Эти художники все страдают, кто кого перестрадает, страдальцы хреновы. Посмотришь на их шедевры, так            и жить вроде ни к чему. Зачем это?
Ева усмехнулась.
– Вот объявится какой-нибудь гегемон, и все снова замрут в радостном экстазе.
– К чему такие крайности, есть же золотая середина?
Ева попыталась поумничать.
– Просто сейчас эпоха заката западной культурной модели. Она умирает…
– Да никак не помрет, уже сто лет. Этот больной нуждается в срочной эвтаназии, – перебила Ксюша.
Я решила их остудить.
– Перестаньте спорить. Как говорится, все проходит, и это пройдет. Лучше покажите мне сад. Вот эта розочка совсем черная, даже без оттенков. Я таких не видела.
Хозяйка нехотя отвлеклась от разговора.
– Ты понюхай.
– Ух ты! Аромат бархатный, густой. Ты что, коллекционируешь сорта?
– Роза – символ Архангела Варахиила. Он раздает высшие блага земледельцам, а я у него на службе. Помогаю кое-кому в миру.
– Классно. Ксюша, а ты служишь?
– Рафаилу, я медик.
– А, это чудесные исцеления в миру, слышала.
– И не только это.
– Значит, вы обе бываете там, дома?
Девушки дружно замахали руками.
– Даже не думай! Никаких просьб, это запрещено.
– Ладно, раз так строго, не буду.
Ева предложила:
– Пойдем, мы тебе лучше город покажем?
– Какой?
– Этот.
– Это что, город?
Они засмеялись.
– Еще какой.
– Тут и жители есть?
– Человек семь найдется.

Главная улица по колено заросла ромашками и зверобоем. Растения заплели столбы и провода, как новогодние гирлянды, свисают прямо нам на головы. Дома совершенно утонули в зелени. Догадаться, что это строения, можно только по абрису. Но фонари горят, витрины подсвечивают из-под дикого винограда, а кое-где и окошки сияют абажурами.
Проспект уперся в горбатый мостик. Ева потянула меня      в сторону. Туда не пойдем. Там дождь все время. Костя-писатель любит сырость, когда у него вдохновение, а оно      у него каждый день до девяти вечера.
Мы свернули в переулок к единственному нормальному  дому. Необычайно красивое здание щедро украшено мозаикой из смальты. Вместо крыши голубой купол. Окна закрыты резными белыми ставнями. У меня так и потянулась рука   потрогать блестящие камушки.
– Класс какой!
Ксюша пояснила:
– Здесь ювелир Аркашка живет. Он нелюдимый, тоскует очень. У него жена в миру осталась.
Ева добавила:
– Верность ей хранит, ждет. Говорят, у нее тоже никого нет. Видно, у них истинная любовь.
Я вспомнила это выражение. Семен что-то такое говорил.
– Ева, истинная любовь – что это значит?
– Это и есть тот идеал, источник жизни, высшее творческое начало, к которому стремится все живое. Кстати, она бывает только взаимной и может длиться вечно, а чем больше любви ты получаешь, тем прекрасней становишься.
Я поморщилась.
– Что-то не очень верится в вечное.
Ксюша вмешалась.
– Так это же не застывшее чувство, оно имеет свое развитие. Понимаешь, человек – падшее существо, но сила истинной любви может возродить его изначальную природу, помочь преодолеть первородный грех, стать подобно Богу и полностью открыть в себе его творческое начало.
– А без нее процесс не пойдет?
– Естественно. Бог ведь и есть любовь. Откроешься чувству – значит откроешься Богу.
– Я так понимаю, в широком смысле этого слова?
– Правильно понимаешь.
– Засада.
Ксюша хитро улыбнулась.
– Тебе-то что беспокоиться? У тебя уже и ухажер появился.
– У меня с ним нет ничего.
Они развеселились.
– С кем?
– Ни с кем ничего нет.
– Тогда почему Семен от тебя не отходит дальше, чем на двадцать метров? Сторожит от диких зверей?
Они расхохотались. Ева махнула рукой.
– Алена, не относись к этому серьезно, Сема – бабник.
Ксюша толкнула ее в бок.
– Что ты несешь?
– А что? Все равно она узнает. Кстати, Сема сейчас с Лерой встречается.
У меня неприятно кольнуло в груди.
– С какой Лерой? Кто такая?
Ева показала на меня пальцем.
– Выдала себя, раскололась.
Ксения категорично заявила:
– Не расскажем, пока не признаешься. Золотко, порадуй нас, он ведь тебе нравится?
– Какая вам от этого радость?
– Просто скажи честно, да?
– Не знаю, ну да, наверное.
Она  меня обняла ласково.
– На Лерку не обращай внимания. Они встречаются только  в ее фантазиях.
Ева вставила ехидную реплику:
– Но волосенки она тебе все равно повырвет. У нее с юмором плохо. Давайте присядем?
Над столиками в летнем кафе душистый навес. Плетистые розы на кованой решетке густо усыпаны желтыми цветками. Чудный уголок. Мы решили отдохнуть и выпить кофе.
– Алена, ты не переживай. Если что, мы за тебя. Лерка нам чужая, а ты теперь наша.
Ева кивнула, пережевывая.
 – Угу. Ты не смотри, что мы тут на поляне дикие, на самом деле мы как одна семья.
– Это радует, спасибо, но я не боюсь. Если что, я сама ее расколдую.
Ева одобрила.
– Правильно, нечего уступать. Из вас с Семой идеальная  пара получится. Это я как доктор говорю.
Я изумилась.
– Ты тоже врач?
– Я – психоаналитик, была раньше. Девочки, а давайте еще по тортику врежем, фигура-то не испортится. Мы примерным поведением, посмертно, заслужили право объедаться сладким. Ура! Чур, я угощаю. Пожалуйста, вот – вишневый.
Ксения отказалась.
– Я не очень люблю сладкое.
– Алена, а ты?
– Тоже не особенно. Ева, ты поосторожней, а то твоя тезка увлекалась сладеньким и ее попросили отсюда вон.
– Ты это про что?
– Про Адама,  Еву и десерт.
– Ну положим, выгнали ее не за обжорство.
– За что ж тогда?
– Они просто съели один малюсенький запретный плод       с Дерева Познания добра и зла.
–Ну и я про фрукты.
Ксюша предложила:
– Хочешь, покажем тебе это Дерево?
Ева закивала.
– Да, давай, я тоже не видела еще. Пойдем прямо сейчас?
Ксения возразила:
– Нет, это далеко. Давай послезавтра днем.
– Заметано.
Я скоренько допила кофе, и мы отправились на променаж, в самую чащу города.



На танцы

Обожаю предзакатные часы – солнце уже не жарит, все   вокруг окрашивается в золотистый цвет, синие тени еще прозрачны, воздух густо пропитан теплом, ласково поглаживает тело. Становится комфортно и легко. Хочется бесцельно болтаться по улицам. А вот и повод появился: Семен зовет прошвырнуться туда-сюда. Пойду, пожалуй. Грех     испортить  такой дивный вечер, валяясь на диване.
Ах, Семен, неужели ты врун? Все же стоит быть осторожнее и не увлекаться парнем с такой репутацией. Не желаю заработать печать на лоб с номером триста пятнадцатая. Но сейчас не об этом, нужно подобрать наряд. Правда, зеркальце? Юбка клеш, сандалии на платформе, хвост на затылке, – по моим ощущениям, мне сегодня шестнадцать. Подвела стрелки, изобразила беззаботность и мотыльком выпорхнула в большой мир.
Из пункта А бегу вприпрыжку по проспекту, зажигая      «зеленый» на встречных светофорах. Пешеходная «зебра» сама стелется мне под ноги. Из пункта В навстречу мне идет Семен. В точке пересечения немедленно возник фонтан         с  русалками – так принято на приличном свидании.
Он подошел, стал тополь подпирать.
– Мадам, у вас, кажется, сегодня ветерок в голове?
– Ну легенький такой.
– Что хочешь? На тусовку или  газировку пить и  целоваться в подъезде?
– Хочу оторваться по полной.
– Я знал, поэтому прошу занять места согласно купленным билетам.
Семен сделал театральный жест. Тут же из переулка выкатился Дракон, посигналил фарами, пыхнул дымом и вывалил к нашим ногам ступеньки с ковровой дорожкой. Мы поднялись в кабину машиниста. Семен за главного, а я в образе кондуктора противным голосом объявила в микрофон:
– Наш поезд отправляется с единственного пути. Конечная  остановка – крутая туса!
Грянул «Марш славянки», вагон дернулся, как эпилептик, высек сноп искр, живо набрал скорость. Мимо пробежали площадь, улица, набережная. За ней путь перекрыл гигантский желтый плакат: «Впереди зона вашего альтер эго». Вагон на скорости врезался в бумагу, как пуля в масло. Локомотив дал победный гудок.
На моей фигурке возник белый фартучек, в волосах наколка, в руках поднос. Я предложила:
– Холодные напитки, конфеты, жвачка.
– Обожаю буфетчиц. А чулки на тебе есть?
– Дурак, не приставай! Я стюардесса. Не видишь, что ли?      А кстати, куда это мы едем?
– К  моей знакомой. Лера зовут. У нее сегодня день Ангела.
Я поджала губы.
– Что, бабник, мне глазки строишь, а у самого Лерочки по всему раю понатыканы!
Семен засиял от удовольствия.
– Поревнуй меня еще.
– Не дождешься. И сколько же ей лет исполняется, триста?
– Не знаю. День рождения тут не отмечают, не принято. А день Ангела – это когда ты стала прозрачной.
– Причем здесь Ангел?
– Потому что его стараниями ты здесь оказалась. Первый раз человека он сюда приводит.
Я подумала: «Не помню ничего подобного». Вагон мчится вдоль моря на всех парах. Музыка орет так, что можно       оглохнуть. Семен указал  вперед.
– Нам нужно на ту сторону.
Я всматриваюсь вдаль, там никакого другого берега нет, как и дороги, впрочем. Куда он собрался? Не сбавляя хода, мы ворвались в залив. Семен крикнул:
– Паровоз-амфибия!
Волны накатывают на «железку», соленые брызги орошают лицо! Весело! Начался закат. Небо слилось с морем и в нем отразилось. В лазурном пространстве повис розовый круг. Наперерез солнечной дорожке стремительно летит наш вагон.
Вот уже залив позади. Перед нами симпатичный городок. Ветром треплет флюгеры на красных крышах. Английские розы нависают над заборами. Окна как витрины, домики как игрушки, кругом чистота и порядок, не то что у нас. Похоже, здесь обитают порядочные люди или немцы, по крайней мере. Семен притормозил у городских ворот.
– Выходи, дальше пешком пойдем.
– Далеко тут?
– Да нет.
В городском парке по периметру накрыты столы в лучших традициях Снейдерса. Все остальное – танцпол. Посреди   высокая сцена. Молодежь оттягивается под ритмы сверхмодного диджея. Я просто онемела.
– Так он же…
Семен закончил:
– Недавно прибыл и украсил наши серые будни.
И добавил:
– Талантливый парень, скучно не будет.
– Обалдеть!
Семен кивнул в сторону миловидной блондинки.
– А вот и виновница торжества.
Во мне царапнуло:  хорошенькая. Она нас увидела и, играя ямочками на щечках, вышла  навстречу. Семен улыбнулся девушке.
– Поздравляю, принцесса, будь вечно прекрасна.
В ответ Лера бросилась ему на шею.
– О, Семочка, дай обниму, солнце. Я уже боялась, что ты не придешь. Мы тут уже с пяти в полете.
Сема повернулся ко мне.
– Познакомьтесь, это Лера – классная девчонка, а это моя невеста Алена.
От такого заявления у именинницы улыбка потеряла равновесие. А я выпучилась на Семена, словно рыба. Но в его глазах читалась просьба ему подыграть. Что ж, если так надо, то я молчу. С плохо скрываемым торжеством протянула   Лере руку. В конце концов, а зачем она на нем виснет?
– Присоединяюсь к поздравлениям, надеюсь, мы станем подружками.
Кажется, Лера так не думает. Едва коснувшись моей ладони, девушка холодно извинилась и ушла к другим гостям. Вышло грубо. От смущения я решила съязвить.
– Ей что, наш подарок не понравился?
Сема ухмыльнулся.
– Боюсь, что так.
Ситуацию исправили друзья Семена. Они вывалились из толпы и запричитали:
– Народ, посмотрите кто к нам пришел! Это Алена, мы знаем.  Прошу нас любить и жаловать. Аленка, будь как дома,    и бла, бла, бла…
Диджей прибавил драйва. Какая-то фря тут же увела Семена танцевать. Меня затащили в круг неизвестные люди.        Я поддалась и поймала ритм. Цветные лучи чертят хаос на небе. Ночь густеет, градус веселья повышается. Диджей по просьбам тусовки пятый раз врубил «Двадцать седьмое небо». Синий на черном качается горизонт. Наконец, наступило танцевальное изнеможение. Остановите мое тело, оно меня убьет! Хотела уйти, но при звуках нового транса вновь почувствовала жажду движения. В конце концов, наступил момент освобождения. Сбросив все напряжение последних недель, я выдохлась и в блаженстве рухнула на скамью. Сема подсел с куском торта на тарелке и тыкает мне в рот десертной ложкой.
– Ну что, полегчало? Вот попробуй.
– Дай сюда.
Съела кусочек.
– У-у-у-у-у, волшебно.
– Ты как?
– Давай уйдем?
– Ты обещала мне танец.
– Когда это?
– Зажала?
– Ну давай. Правда, меня уже ноги не носят.
Семен потянул за руку.
– А мы будем медленный танец, лирический. Можешь     использовать меня как диван.
Я положила руки ему на плечи.
– Это как Лерочка? Прямо улеглась на тебя. Что это было?
– То, что ты видела. Я дал ей отбой.
– Без вранья про невесту нельзя было от нее отделаться? Хоть предупредил бы.
Семен состроил удивленное лицо и прижал меня еще крепче.
 – Почему сразу вранья? Может, это правда.
Я отстранилась.
– Нахал ты, Ромео.
– Что-то ты долго не вырывалась.
– Все, я домой.
– По-английски?
– Да хоть как.

Обратно катимся не торопясь, наслаждаясь тишиной и прибоем.  На востоке светает. Глаза слипаются, не дают душе развернуться. Давно замечено: рано утром непреодолимо клонит в сон. В четыре утра сопротивление вообще бесполезно. Устроилась в кресле поудобней.
– Сем, город какой-то странный. Это тоже, что ли, рай?
– Рай, рай.
– Почему такой?
– Наша поляна тебе странной не кажется, а нормальный город ей не такой.
– Просто он слишком обычный, как в миру. Здесь должно быть по-другому. Мы же волшебники.
– Какие люди – такой и рай, спи.
– Сема, я придумала игру.
– Какую?
– Давай сочинять, из чего люди сделаны. В каждом городе, где мы побываем. Например, здесь они фарфоровые.
– А у нас?
– На поляне?
– Да.
– Водяные.
Семен подумал и возразил:
– Это ты водяная, а я из огня.
– А Жорик?
– Из уголовного кодекса. Спи уже.

Знаете, бывает такой сладкий сон, что, просыпаясь, не    хочется ни шевелиться, ни глаза открывать – блаженное оцепенение. Слушаете медленно приходящие звуки. Потом незаметно опять проваливаетесь в  забытье, но не совсем. Сквозь дрему чувствуете ветерок на лице или что-нибудь еще. А после пробуждения не хотят шевелиться онемевшие руки и ноги – настолько вас разморило.
В носу щекочет. Пришлось все же очнуться. Смотрю, а кровать стоит в траве по самые подушки. По лицу карабкается муравей. Вокруг белый день и голова трещит. Привстала, огляделась. О боже!
– Семен, что ты делаешь в моей постели?
Он пробубнил в наволочку:
– Размечталась. Сплю.
Я попыталась хоть что-нибудь вспомнить про ночь, но        в башке пусто.
– Кошмар какой-то.
Он повернулся, радостно посмотрел на мою панику.
– Да не психуй, ничего такого не было. Ты заснула, я тоже устал и нетрезв. А вдруг ГАИ? Нельзя же так ехать. Смотрю – полянка.
– Какое ГАИ? ГИБДД уже давно.
– Это что, новый мат?
Я села.
– Мог бы себе топчанчик сделать, отдельный.
– Я тебя охранял. Мало ли? Лес, волки. Пока добегу, уже и косточки твои обглодают. Не бойся, я к тебе не приставал. Зачем ты мне нужна?
Я успокоилась.
– Пить хочу.
Семен великодушно повел рукой. Появился автомат с кофе.
– Нет ничего проще, угощайся и мне принеси.
– Ну ты… Сам принесешь.
Он словно не слышал.
–  Мне водички холодненькой.
Рядом пристроился автомат с газировкой образца семидесятых. Я тоже захотела «шипучку». Поковыряла пальцем монетоприемник. Уже и забыла, как те деньги выглядят, сделать – не получается.
– А пятак где?
– А ты кулачком, вспомни детство золотое. Да шучу, тебе нальет бесплатно.
Я долго полоскаю посудину, подставила ее под краник,    оттуда зашипел лимонад. Сема внимательно наблюдает за моими манипуляциями.
– Что ты там вымываешь, забыла, как всей страной из    одного стакана пили?
– Мышечная память.
Выпила половину, остальное выплеснула прочь.
– Фу, я думала, она была лучше.
Семен засмеялся.
– Не мучайся, на минералочку.
Я полюбовалась на самодовольного Семена в перинах, вспомнила про свои синяки под глазами, размазанную тушь  и испугалась своего вида. Кажется, мне пора домой. Я направилась к Дракону.
– Так, я хочу в ванну.
– Капризная.
– Все, ухожу.
Я вскочила на ступеньки и дала отмашку вперед. Сема сел  и закричал:
– А как же я?!
– А ты на кровати доедешь, у тебя получится, ты у нас такой талантливый.




Дерево Познания добра и зла

Новые подружки устроили мне ликбез. Ксюша считает, что я стала жертвой путаницы вокруг вопроса «секс и грех».        В миру большинство думают, что запретный плод – символ секса. Причем случился он у Евы неизвестно с кем: то ли        у нее со змеем, то ли с Адамом, то ли с Архангелом, которого олицетворяет змей. В одном все сходятся: корень зла – женщина. По понятным причинам, нам девочкам такой расклад не нравится. И вот мы трое отправились к Дереву Познания добра и зла, чтобы разобраться.
Местный пейзаж совсем нетипичный для рая. От станции сорок минут спотыкаться вдоль каменистого вала, потом    через колючий кустарник – и ты у ворот. На них нарисовано Дерево – на одну половину в пышной листве, а на другую – голое. Его корневая система очень развита и уходит в воду.
Это проход сквозь насыпь на ту сторону. Его также охраняют двуликие Херувимы с огненными мечами. Интересно,   откуда они знают, кого пускать, а кого нет?
Тут Ксюша решила нагнать на нас страху. Она обернулась  и перегородила дорогу рукой.
– Сейчас увидите то место, из-за которого история человечества пошла в разрез с генеральным планом. Готовы?
– Давай, шокируй.
– Отлично.
Она пропустила нас вперед. Мы вошли в подземный тоннель. Его сырые стены украшены блеклыми фресками на   тему прародителей. Под ногами хлюпает вода. На выходе встречают еще два Ангела. Потом  открывается марсианская панорама. Везде, куда достает взгляд, лежит пустынный   скалистый берег. Ни птиц, ни зелени, ни стрекота насекомых, ни запахов – словно мы в космосе. Только ветер гоняет белый песок между камней. Посреди пустоши зияет гигантская воронка, до краев наполненная водой. Тучи почти касаются темной глади. Кажется, что до них можно допрыгнуть.  Я оглянулась растерянно.
– А где Дерево?
Ева потянула меня к обрыву.
– Да вот же оно. Только не падай.
У края нагромождение выступов. Я схватилась за один, чтобы не свалиться в озеро. И только теперь до меня дошло:     то, что я вначале приняла за скалы, оказалось окаменевшей корневой системой. По всему берегу она выступает из земли, причудливо сплетается, словно змеиная свадьба, и сползает   в кратер. И уже под водой из нее формируется огромный ствол, растущий вертикально вниз. В глубине едва угадываются грандиозные ветви. Они похожи на паутину и почти все голые. На некоторых все-таки имеется листва и даже растут плоды. Ко дну, если оно конечно есть, амфитеатром спускаются ступени. Пытаясь разглядеть получше, я чуть не съехала на край. Ксюша схватила меня за руку.
– Осторожно, вода мертвая!
Я отпрянула.
– И что будет?
– Не знаю, я купаться не пробовала, но, полагаю, ничего  хорошего в этом нет.
– Выходит, теперь вода – сторож, а не змей. А как же их достают?
– Плоды?
– Ну да.
Ксюша пожала плечами.
– Зачем?
– Действительно, что это я.
Ева напомнила:
– Так, что там насчет секса, или что ты хотела рассказать?
Ксения показала рукой на кратер.
– Так сами все видите. Ева съела тот фрукт, познала зло       и добро и все – дальше известно.
Я отрицательно покачала головой.
– Не-не-не! Что это такое, съела и познала?  Как может ума прибавиться от фрукта? Я скорее поверю, что Ева прелюбодействовала со змием и через секс передались вредные гены, поэтому людей называют порождением ехидны. Это как-то правдоподобнее.
Ева возразила:
– А Дерево тогда вообще причем? Чего его тогда охранять? Они могли заняться этим где угодно.
Я засмеялась.
– А фрукт оказался афродизиаком. Да, не сходится.
Ксюша добавила:
– Кстати, Адам тут тоже тогда лишний получается, а Каин, выходит, сын змея?
Ева съязвила:
– Поэтому и такой противный. Это как раз похоже.
Я подхватила:
– Это объяснило бы, отчего все мужики такие козлы.
Ксюша возразила:
– Хватит вам, дурочки. Причем тут секс?
Ева сделала умное лицо.
– Ну при том, что это грех.  А нет, я знаю, знаю! Змей лишил Еву девственности, а она была замужем за другим. А потом она совратила мужа.
Я выкатила глаза.
– Да что ты говоришь? Замужняя девственница… Ты уж   вообще Адама за лоха выставила. Он что, плюшевый? А ничего, что Бог сам им сказал – плодитесь и размножайтесь?
Ева быстро нашлась.
– А изменять – грех! Она ему изменила!
– Если все дело в сексе, то причем тут познание добра и зла? И почему после этого они стали смертными?
– Они через секс смертью заразились.
– Это был древний СПИД.
Поднялся хохот. Ксюша возмутилась:
– Кончайте балаган. На вас что, испарения так действуют? Мертвой воды надышались?
Я покосилась на озеро. В самом деле, от него ползет дымка и светится. Я попятилась.
– Ладно, рассказывай быстрее и пойдем отсюда, а то мало ли что. Пар тут какой-то.
Ева уточнила:
– От испарений мозг некротизируется.
Мы опять захохотали. Ксюша присела на камень.
– Так и быть, слушайте. Только не ржать каждую минуту. Итак, мир двуполярен. Добро и зло существуют в тесной связи. Дерево Жизни – это один полюс, а  Дерево Познания добра и зла – другой, и оно, по своей сути, является Деревом смерти. Поэтому Бог сказал Адаму: «Если съешь с него плод, то смертию умрешь…» Другими словами, станешь смертным. Ясно вам, дурочки?
Мы с Евой в один голос спросили:
– А причем тут познание добра и зла?
– Это интересный вопрос. Дело в том, что в Дереве заключается абсолютное зло. И только познав его, ты можешь    понять, что такое добро. Например, если ты не видела темноты, как тебе объяснить, что такое свет?
В этом деле есть одно важное обстоятельство – вкусить зло и победить его в себе может только совершенная душа. Лишь у нее хватит сил с этим справиться. Адам и Ева были привиты к Дереву Жизни, и так должно было оставаться до тех пор пока, их развитие не закончится. Но они нарушили запрет и обрекли своих детей на много мук, а мир теперь такой, каким мы его видим. В этом и состоит первородный грех.
Ева спросила:
– Получается, змей «дал гранату обезьяне». Кстати, уходя, они прикрыли свое тело, почему?
– До грехопадения их любовь была истинной, то есть невинной. Теперь же они узнали и другое: похоть, страсть         и прочее, и устыдились своих чувств и своей наготы.
– С ума сойти! Вот почему нам всем так хреново живется.  Но змей-то зачем это сделал? И как он очутился в раю?
Ксюша покачала головой.
– Ну, ты совсем темная. Это был Архангел, который охранял Дерево. Он приревновал людей к Создателю. Ведь Ангелы – всего лишь помощники Бога, а человек был создан, чтобы стать ему равным. И тогда бы крылатые духи служили и нам, как Богам. По сути, дав людям плод, этот завистник хотел убить Адама и Еву. Он обольстил ее лживыми речами. Недаром имя ему – Лукавый. После всего, что случилось, его тоже изгнали и превратили в змея. Тогда он решил сам стать    Богом. Это и есть гордыня – страшный грех.
– Как ужасно.
– Да, и теперь много страданий примут люди, пока изначальная душа возродится и очистится.
Меня озарило.
– Как же можно винить Еву, если она такая наивная была? Это как трехлетнего ребенка обмануть.
Ксюша возразила:
– Папу надо слушать.
– А ты своего всегда слушалась?
Постояли, помолчали. Грустно все как-то получается. Чтобы разрядить обстановку, я решила пошутить.
– Значит, все-таки поедание фруктов?
Ксения улыбнулась.
– А что тебя так удивляет? Известно, что попадает нам внутрь – становится нами. Мужское семя, проникая внутрь женщины, меняет ее настолько, что она рожает.
– Ну, это не в ту внутрь.
– А яд? Так меняет тело, что прямо насмерть.
– Все, сдаюсь, убедила. Только зачем Ева дала отраву мужу? Разве она его не любила?
– Это просто. Зло, оказавшись в ней, сделало ее эгоистичной. Это уже была не та Ева, что раньше. Она испугалась быть изгнанной в одиночку.
Я вдруг поняла.
– Правильно, ни у кого в голове не укладывается, что от простого фрукта так портится характер, вот и придумывают всякие версии.
Ева добавила:
– Это змей вранье распускает через своих поклонников.  Недаром у него язык раздвоенный. Это говорит о двойсвенной природе его речей.
В эту минуту я увидела, что чудесный дух спускается с небес к воде.
– Смотрите, Ангел.
Девчонки подняли головы. Я произнесла мечтательно:
– Красиво. Сколько раз их вижу, никак не привыкну.
Ангел постоял на кромке берега, посмотрел на нас, потом широко расправил крылья и улетел. Я удивилась.
– Девчонки, оказывается, крылья у них складываются,        ну надо же.
Над озером сверкнула молния, и вместе с раскатом грома хлынул дождь. Кратер быстро стал наполняться водой. Озеро, расширяясь во все стороны, поползло к нашим ногам. Мы      с визгом побежали к выходу.

Вернулась домой под вечер. День перенасыщен впечатлениями. Их еще по полочкам разложить нужно. От такого   потока информации голова пухнет. Я представила себе картинку, как мои мозги не умещаются в черепе, будто кипящая каша в кастрюльке. Это я вспомнила сказку про волшебный горшочек, который варил без остановки и затопил едой всю улицу. Мысленно я запихиваю руками избытки серого вещества обратно в череп и радостно поглаживаю по голове.       Ох, умища-то, умища прибавилось. Сегодня я насытилась всем и больше ничего не хочу. Позволю себе хоть один вечер провести вверх ногами у телека.
Но этот день явно не желает заканчиваться. У ворот меня уже ждет Семен. Он сидит на поваленном дереве, копошится в ноутбуке. При моем появлении захлопнул крышку.
– Привет.
Я даже обрадовалась.
– Меня ждешь?
– Ты против?
– Нет, просто устала, поужинаешь со мной?
– Давай.
Мы сели в саду, накрыли стол. Я поделилась с ним впечатлениями о прогулке. Он внимательно слушал. И тут меня словно в бок толкнули.
– Сема, объясни поконкретнее, благодать – это что?
– Да просто человек получает за усердный труд награду.
– Какую?
– Материальный достаток, здоровье, все у него налаживается, наступает благоденствие. Но главное – ему дают защиту и содействие в его трудах.
– А любовь?
– Влюбить насильно? Девочка моя, ты парами притравилась на экскурсии? 
Тут Сема спохватился.
– А почему ты спрашиваешь?
Я смутилась.
– Если не секрет, как ты это делаешь?
– Венчаю золотым венцом.
– А плетка тебе зачем?
– Отличная порка для демонов.
– У, а как ты людей выбираешь?
– Тех, кто труждаются в чем-либо для славы имени Господа.
– А если человек своим искусством прославляет Бога, это считается?
Семен сверкнул недобрым взглядом.
– А как же. Только если действительно так обстоит дело.
Я почувствовала, что сейчас лучше заткнуться, но меня уже понесло.
– Можно ведь прославлять через холст и краски?
– Знаешь, с этим не каждый художник справляется.
– Понятно.
Тут лицо у Семы стало жестким, очевидно, что разговор лучше не продолжать.
Оставшись одна, бегаю от калитки к порогу, изображаю  маятник. Вопрос стоит так: просить Семена благословить Стаса или нет? Причина тому не влюбленность в художника, которая уже поблекла слегка, тут другое. Чем больше мне  нравится Семен, тем острее чувство вины перед Стасом.        И откуда оно взялось? Что за напасть? Я точно знаю, если    не помогу бывшему любовнику, то долго буду страдать ерундой. Вообще, я запуталась в причинах и следствиях.



Полет № 8

К северу от нашей поляны на целых пять километров протянулся роскошный сад. Кто его сюда посадил? Спасибо тебе, хороший человек. Дракон медленно вполз в него, словно большая зеленая гусеница, поедая все попавшиеся по пути плоды. Роль ненасытной челюсти досталась мне. Сижу я на крыше и набиваю рот черешней. О, абрикосики пошли. Нет, столько есть нельзя, пузо лопнет.
Вокруг чириканье, стрекот, коленцы разные – просто птичий форум. Одни кричат пить-пить-пить, другие, – скъюз-скъюз ми, ты пил-пил! Еще, еще, так, так, так, пить хочу, пить хочу. Я поддалась общему настроению, вскрыла бутылку с газировкой. Холодные пузырьки нежно щиплют горло. Тут же услышала: «Ишь, ишь, ишь, в кювет, в кювет ее, так, так, так, плетью, плетью».
Чирикайте, завистники, а я пока побалдею. Ах, этот запах скошенной травы – так вкусно! Кто ее здесь скосил, зачем?   Я робко встала на крыше. Под ногами подрагивает паровоз. Моя перепуганная тень ползет по траве. Ветер в лицо. Пейзаж как на ладони. Йо-хо, я укротительница Дракона!
– Друг, дыхни огнем!
Паровоз послушался, и облако дыма сбило меня с ног.          Я упала на четвереньки в поисках кислорода. Подобно борцу на ковре, постучала по железной крыше, прося пощады.    Подумала: «Хорошо, что он не понял меня буквально».
Прокашлявшись, подползла к трубе и закрепила на ней флаг зеленый с белыми крыльями. Держась за него, стою, обозреваю владения. Сливы налево, лимоны направо, груши прямо по курсу.
Дорогу перебегает кривоногий павлин. Захотелось его поймать или хоть напугать, пусть покричит. Говорят, у них голос противный. Я слезла с Дракона и побежала за райской птичкой с криками:
– Эй, Павлик, Павлик, цып-цып-цып, эй, але, подожди!
Но он удрал, причем, молча. Видно, не слыхать мне райского пения, не судьба. Все, я так устала, аж ноги трясутся. Влезла обратно на крышу, буду загорать. 
Проехали сад, повернули к морю. С правого борта объявился малюсенький, но пафосный вокзал. Станция называется «Столица». Ничего особенного: одноэтажный ренессанс и  компания жухлых бобиков на перроне.
Сзади раздался гудок, нас догоняют. Брутальный поезд поравнялся, надменно помелькал шторками в окнах, похвалился пассажирами на матрасиках и ушел вперед, деловая колбаса.
Да на здоровье. А я никуда не спешу. Мы вообще тут кузнечиков «нюхаем». Потом задумалась, почему именно колбаса деловая? Ни плюшка, ни пампушка, а именно колбаса? Интересно, как это выглядит? Я приметила пустой поезд на запасном пути и заменила ему вагоны на гигантские сосиски. Оценила. Ничего делового, похоже на товарняк с бензином. Местные собаки тут же облаяли мой продовольственный обоз. От счастья с ума сошли, что ли?
 Приехали, пляж. Море играет серебристыми чешуйками   на солнце, прямо-таки манит в свою прохладу. Я спорхнула   с Дракона и, скидывая на бегу шмотки, бросилась в пучину.
– А-а-а-а! Кайф, кайф, кайф, еще, еще, класс, класс, класс,      а вам ку-ку, ку-ку. Вот это я точно в раю!
Болтаюсь в воде до изнеможения, пока волна меня не      выплюнула. Теперь песочек, пришло время – гриль. Я опрокинулась на спину и уставилась себе в красные веки. Сквозь них на меня пялится солнце. Это напоминает поцелуй через платочек. Тут с соседней елки мне послышалось:
– Стас, Стас, Стас, тюк-тюк-тюк.
Прямо по темечку. Противная птичка, а может, это моя    совесть запела? Не вовремя как-то.
– Стас, Стас, Стас, тюк-тюк-тюк.
Я резко села.
– Да, блин, напомнила.  А было все так лайтово!
Интересно, Семен все еще на меня злится? Вчера он так   напрягался, словно знал, о ком я говорю. Может, ему рассказал кто-нибудь? Жорик, например. Нужно проверить. Я решила проверить и взяла телефон.
– Привет, Жор.
– Привет, что звонишь?
– Ты про Стаса Семе не говорил?
– Нет.
– Точно?
Голос в трубе зарычал:
– Точно. А что, надо было?
– Мы ж договорились.
– Так что ж нервничаешь? Спи спокойно, дорогой товарищ, граница на замке.
– Ладно, пока.
– Пока.
Почему я ему не верю? С дерева снова послышалось:
– Стас, Стас, Стас, тюк-тюк-тюк.
Я запустила в трещотку маленький камешек.
– Не каркай!
Птичка улетела, а я задумалась, давно ли мысли о Стасе причиняют мне дискомфорт? Но заниматься самоанализом    в такой чудесный денек могут только больные. С этим вердиктом я  разогналась и нырнула в пену морскую. «Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас…»
Интересно, русалки – это рыбы или животные? Как же страшно им, наверное, ночью в этих водорослях. Как они плавают? Нужно попробовать. Я сомкнула ноги и нырнула. Дно ласкают солнечные зайчики. Мальки не пуганные, хоть подзатыльники им раздавай.
Я легла на волну, вдохнула небо. Качаюсь в водяной люльке. Так можно уснуть и утонуть. Накупавшись до морщинистых пяток, я вышла на берег легче, чем была. Пуд моей печали, видно, в море растворился. Солнце пошло купаться,      и мне  пора домой.
Я вскочила на подножку Дракона и мы сорвались с места. На сумасшедшей скорости проезжаю «Столицу». Покусанный колбасный поезд отменяю, пусть будет стеклянный – хоть не завоняет к утру. Местные бобики опять недовольны: им не угодишь, – консерваторы.
Цветы липы кружат и падают на траву. Красный диск медленно планирует за горизонт. Ветер, насыщенный далеким звоном колокола, мчится мне навстречу. Все движется в удивительном танце.
Врываемся в сад, облако птиц взмывает в небо. Кажется, Дракон оторвался от рельсов – вспомнил, что и у него есть крылья. Я тоже открылась пространству, беспечна и легка. Ритм, драйв, скорость! Ура! Свободный полет по железной дороге!
– Разойдись!!! Атас!
Дракон тоже закричал протяжным басом:
– Э-э-эх! Прокачу!



Маша

Привидится же такая муть. Будто я беру карты из двух     колод по очереди и кладу их на кукольную сцену. Они оживают, превращаются в маленьких королей и дам, выходят       к зрителям и кланяются. Если из зала публика кричит  «выиграл», то актер поднимается по золотой лестнице на крышу,  но если – «проиграл», тогда зрители забивают бедолагу камнями, а его трупик уносят рабочие сцены.
Главное, противное видение, никак не улетучивается из головы. Чтобы поскорее отвлечься, включила телек. На экране захватывающее зрелище – показательные бои воинов архистратига Михаила. Атлетические парни, обнаженные по пояс, жонглируют пылающими мечами, как искусные файеры. На втором этапе воины сражаются друг с другом. Я открыла рот, забыв проглотить котлету. Вот это тема!
Представляю, как сама, с грацией дикой кошки, вращаю   огненный меч. Интересно, он тяжелый? Да я стажер, в конце концов, или нет! Разве не я – гроза демонов без пяти минут?  Все, мое терпение лопнуло, пнула стол ногой, бросила тарелку в ничто и немедленно рванула обучаться. Где этот Жорик? Он мне наставник или как?
Вдавила кнопку звонка целиком  – ни ответа ни привета. Позвала хозяина в окно, прошлась туда-сюда. Жора, ты мне нужен, дорогой! Опа, за углом прячется калитка во внутренний двор, и не заперто, значит, можно войти. Батюшки, да тут художественная мастерская! Кто бы мог подумать?
С суровым выражением лица, словно на допросе, Жора   пишет картину маслом. Сам в наушниках, с голым торсом, греет на солнышке свои бесчисленные татуировки. Ручищи   у воина громадные, волосатые, а кисточка малюсенькая. Он старательно водит ею по полотну, губы его при этом сжимаются и прыгают в невероятном кульбите.
Под навесом целая выставка, в основном портреты одной    и той же женщины. Краски на холстах по-восточному яркие, техника непрофессиональная, но все же картины очень трогательные, в них есть искреннее чувство. Мне стало неловко, словно я подглядываю за тем, как Жора раздевается. Захотелось незаметно исчезнуть, но тут меня застукали. Жорик    поспешно прикрыл холст, освободил свои уши и вперился     в меня тяжелым взглядом. Я подняла руки вверх.
– Прости, не хотела тебе лезть под кожу. Я кричала, стучала, топала. Тут дверь была открыта, извини. Если хочешь, сейчас уйду, считай – меня здесь не было.
Воин раздраженно вздохнул. Видимо, выгонять гостя из дома ему не позволяет кавказская этика.
– Ладно, остынь, но смотри, держи язык за зубами.
– Нет проблем.
Я присела рядышком на краешек лавочки. Жорик подошел  к деревянному столу, налил в два стакана холодного чая         с лимоном, один подвинул ко мне.
– Что хотела-то?
– Я?  Да это неважно, потом. Гога, а у тебя здорово получается, прямо не ожидала.
Он резко откашлялся, отвернулся. Через пару минут вдруг вскинулся.
– Мент родился.
– Угу.
Он кивнул на портрет.
– Она красивая, да?
– Очень. Не скажешь, кто это?
– Жена.
Я изумилась. Таких тертых парней, как наш воин, трудно заподозрить в нежных чувствах.
– Жена. А где она?
Жора накинул рубашку, забрал у меня пустой стакан            и потащил за руку. На ходу зацепил хозяйственную сумку      с каким-то добром.
– Пойдем.
В пойме реки сыро, сочная трава по колено. Стало неприятненько – а вдруг тут змеи кусаются? Хотя, какие змеи в раю? Их же отсюда выперли. В камышах тонут неприметные сходни в реку. Жорик ткнул в подгнившие доски пальцем.
– КПП. Идем.
Я подчинилась.
– Ты тут главный.

Мы перешли на вражью сторону. Здесь сплошное запустение и разруха. Небо заволокло низкими тучами. Пустошь, глазу даже зацепиться не за что.
Уже пятнадцать минут тащимся по пустырю. Вокруг       немного мусора, чуть-чуть пожухлой травы, восемь столбов  с проводами и больше никаких впечатлений. За вялой, пыльной лесопосадкой спряталось щупленькое строение. Утоптанная тропинка ведет прямо туда.
 Стоит в низине не сказать чтобы дом, а так – большой    белый ящик. Плоская крыша, пустые проемы окон, дверь   заперта. Дети играют в такие кукольные дома, сделанные     из обувной коробки, с прорезями вместо окон. Внутри помещения стоит страшный шум. Приблизившись, я сообразила, в чем тут дело.
Худая женщина с распущенными волосами бьется всем    телом о стены. На бледном лице окаменело тупое отчаяние. Внутри дома почти ничего нет, лишь несколько тряпок валяются на полу. Потолок в ржавых пятнах, без лампочки. Руки у несчастной все в синяках. Спустя несколько минут она устало опустилась на пол, криво застыла. Жорик повалился на лавку, буркнул, не глядя на дом:
– Моя Маша.
Это и без того ясно, так что гром небесный меня не поразил. Я присела на корточки.
– Жор, она тебя не узнает?
– Нет.
Мученица весьма хороша собой, несмотря на темные круги под глазами. Тип – чувственная брюнетка. Настоящую красоту не скроешь и под рваниной.  Это как раз такой случай. Жорик начал рассказ:
– Я погиб в Чечне, был в командировке. Тогда там шли боевые действия. Маша осталась одна. У нее, кроме меня, вообще никого не было: ни родителей, ни сестер. Оказалось, некому поддержать в горе. Она покончила с собой. Не выдержала, глупая, повесилась. Надеялась, наверное, что ее страдания на этом закончатся. А оно видишь как? Кабы перетерпела, сейчас были бы вместе. А так обрекла себя на муки.
Жора подошел к дырке, поискал взглядом глаза жены.    Мария снова принялась метаться. Жорик отвернулся.
– Не могу смотреть.
– Почему ты не зайдешь туда?
– Она закрылась изнутри.
– И что, не выходит?
– Выходит иногда.
– У.
– Бывает она спокойная, потом вдруг плачет, зовет, но   никого не видит. Она все время на своей волне.
Я осмотрелась. Прямо во дворе, на кирпичах, стоит ванна    с занавеской. Под навесом веревка с бельем и телевизор на гвоздике, покрытый толстым слоем пыли. Деревянный стол украшает засохший букет и грязная посуда. Рядом прикособочилась раковина на сухом дереве. Оно сильно наклонилось и скрипит прямо в душу. Впечатление угнетающее.
Георгий смахнул со стола все в мусорный мешок, выложил из сумки фрукты, пакеты с едой, накрыл продукты клеенкой, по-хозяйски собрал грязную одежду, разбросанную по земле, а сверток с чистой бросил на лавку. Я спросила:
– Жор, может, ей шкаф притащим? По частям не будет трудно, а здесь соберем.
– Не надо. Нам вообще вмешиваться нельзя; по большому счету, вход сюда заказан.
– Как же ты сюда попал?
– Секрет.
– Я не понимаю, это что же, она одна здесь все время? Кто-нибудь за ней ухаживает?
–  А как же – те, кто в «карман» попали.
– Куда?
Жора почесал за ухом.
– Особую зону в чистилище. Она в простонародье «карман» называется. От слова карма, ну и как бы закуток в обстоятельствах, из которых трудно выбраться. Это как карцер в тюрьме. Их там много разных.
– Кошмар.
– Да не жалей ты грешников. Это ж только для тяжелых,  кого по-другому не проймешь.
– И много этих карманов?
– На каждый порок свой найдется.
Жора присел на бревно.
– Вот например, кто за ней ходит. Иногда встречаются    такие эгоисты – ни о ком в миру не заботятся. Типа, живут для себя, фишка у них такая, сейчас модно. Скоты, бросают детей, больных родителей. Этим чуркам после смерти и подсовывают задание – ухаживать за беспомощными, да как следует. Клин клином вышибают.
– Долго?
– Пока сострадать не научатся, не проникнутся чужой      болью, как своей. А чтобы процесс проходил бодрячком,        в кармане получают они по полной программе. Там, как         в тюряге, живодеров не любят. Такая вот исправительная трудотерапия.
– Жор, а если эти люди не захотят ни за кем ухаживать?
– Прям, их специально прогибают. Ставят в такие обстоятельства, что им все равно некуда деться. Кто не дурак, тот догадается в чем дело, на исправление пойдет. Кто тупой, – не обижайся.
Я возмутилась.
– Что за тайны? Почему об этом прямо не сказать? Мол,  исправишься – получишь прощение.
– Да какие секреты, Алена? Помнишь, как ты Ирочку свою агитировала за праведную жизнь? Куда она тебя послала? Всем все разжевывают, фильмы показывают, библии пишут. Люди смотрят в книгу – видят фигу. Сама, что ли, не знаешь? В миру многие Бога всерьез воспринимали? Ну, и в чистилище то же самое. От человека все зависит. Если сам очухается, сделает выводы, то у него есть шанс.
– Сколько времени нужно, чтобы простили?
– Причем тут регламент. Как гражданин придет в адекват, так и сразу.
– А если нет?
– На нет и суда нет. Свалку видела? Кто не хочет ничего      в себе менять, не будет упомянут в Книге Жизни.
– Книге Судьбы, ты хотел сказать?
– Нет, это другая литература.
– Жор, давай сломаем этот ствол. Все равно он засох, скрипит, аж зубы ломит.
– Срубал уже, сто раз. Восстанавливается, гад. Похоже, он – часть ее кошмара.
Я потопталась возле с досадой. Руки чешутся устроить тут все получше.
– Слушай, а Маша получит прощение когда-нибудь?
– Шансов мало. Самоубийство – тяжкий грех.
– Может, тебе лучше забыть о ней?
– Не знаю. Честно сказать, устал я от этого, и рад бы вычеркнуть, но сердцу не прикажешь.
– Что делать будешь?
– Молиться. Вот тебе повезло. Не успела представиться, как попала в нежные руки Семена – редкая удача. Цени это, женщина. Он тебя так любит, что ты можешь считать себя     в безопасности. Такая любовь, как путеводная нить, – вытащит из любого дерьма.
– Ты ж говорил, что он бабник?
– Дурочка, он по тебе сохнет уже сто лет.
– Сто лет? А ничего, что я его знаю две недели?
Жора выпучил глаза, на лету проглотил слова. Стало ясно, что он проговорился. Я потребовала:
– Э, давай, заканчивай, раз начал.
Жора с досадой почесал за ухом и рубанул рукой воздух.
– Так и быть, но строго между нами. Идет?
– Колись, одной тайной больше, одной меньше. Сегодня день откровений. Все равно ты мне уже доверился.
Жора повернулся и со значением погрозил пальцем у меня перед носом.
– Значит так, давно меня подмывает тебе сказать. Ты бы    по сторонам лучше смотрела, а то не замечаешь ничего, кроме своего Стасика-мордасика.
– Ну?
– Несколько лет назад Семен тебя в миру увидел, и крыша   у бедняги съехала. Все ходил, подстрадывал за тобой. А как ты в аварию попала, сказал мне: «Жора, бойся своих желаний. Я все время хотел, чтобы она была со мной».
– Как это? Он что, подглядывал? Ужас какой.
– Ой, ой, ой, какие мы нежные.
Я покраснела.
– Почему он сам не признался?
Жора съязвил:
– А ты почто о своем Стасике ему не доложила?
– А ты, получается, в курсе всего?
– Семен мне друг. Понимаешь значение этого слова?
Я обдумала ситуацию. Вывод – ну и ни фига себе! Теперь многое становится понятно.
– И что, у него не было женщин все это время?
– Слишком много тупых вопросов. Ну откуда бедняга знал, что ты когда-нибудь здесь объявишься? Был у него кто-то, естественно, но так, не срослось, ерунда все. А тут сама   Алена представилась, собственной персоной, и не куда-нибудь,  а к нам, на поляну. Прямо на голову свалилась. Семка чуть  не взорвался. У него надежда появилась, понимаешь? А ты все про своего Стасика жужжишь, жужжишь, как заведенная. На кой ляд он тебе сдался? Запомни, из чистилища мало кто выкарабкивается. А если твой и выйдет, то, может, через двести лет. Нет, конечно, бывают случаи лебединой верности, никто не говорит. Да было бы по кому убиваться. Ты готова ждать его столько?
Я испуганно пялюсь на Жорика и четко понимаю, что нет, не готова. А он продолжает:
– Только учти, я ничего тебе не рассказывал. Просто за друга обидно. Хороший человек пропадает, а она все по своему козлу убивается.
– Не называй его так.
Воин не ответил, отвернулся и пошел к окну проститься       с женой. Я немного обалдела. Без успеха пытаюсь убрать       с лица блаженную радость. Этот Семен просто маньяк        какой-то. Легонько нутром подпрыгнула – ух! Тихонько    перевела дух.
Через пару минут Жора коротко бросил:
– Уходим.
На обратной дороге воин показал рукой на пустырь.
– Здесь друзья наши жили. Там через двор тоже, Серега, служили вместе.
– Где теперь это все?
– Нигде. Такая картинка, это все, что осталось от моего    городка в Машкиной голове. Воплотился только ее бред на момент суицида. Наверное, ей казалось, что она одна в      целом свете и выхода нет. А я теперь мучайся, глядя на это. И знаешь, бывают случаи гораздо хуже. Такая жуть иной раз      вокруг самоубийцы образуется, даже я, мужик, и то меня всего корежит.
В этот момент мы перешли КПП. Остановились на берегу. Жора смотрит на меня жестко.
– Я рассчитываю, что ты не будешь трепаться.
– Мне что, теперь землю есть? Говорю тебе, будь спокоен,   я не крыса.
Он удовлетворенно кивнул. Напоследок я заметила:
– Ну ты подкинул мне гранату в мозг.
– Переживешь. Все, бывай, я до хаты.
– Пока, шеф.
– Постой, Алена, ты чего утром приходила-то, что хотела?
– Начать тренироваться с оружием.
– Утром начнем, будь готова.
– Буду.
Дома я долго смотрела в ночное небо. Мне весело и грустно одновременно. Луна почти полная. Рассказ о Семене поразил меня до глубины души. Не может быть, чтобы я внушала   такие чувства. Просто не верится. Что во мне такого особенного? Неужели можно так втрескаться в меня? Я взглянула на Сему по-новому. А на сердце у меня словно мед растопили, и он капает, капает, стекает по ногам. Когда тебя так  любят, ты и сама себе начинаешь нравиться. Я покосилась   на мерцающее в ночи светило.
– Съела? Ты всего лишь луна, а я вдохновение.
У нее скривилось лицо, на рот набежала тень. Я бросила ей через плечо:
– Не ори.
И гордо пошла домой.

Больше всего Маша ненавидит ночь. А та все приходит        и приходит. Солнце мелькнет на минуту, и снова наползают сумерки. Женщина жмется в угол темной комнаты и старается не шевелиться, несмотря на то что сильно затекли ноги. Она чувствует, что напротив нее, в пустоте, кто-то сидит        и ждет. Маша не глухая и слышит, как оно ворочается,      сопит. Главное, не дышать слишком громко и не спать.
Однажды Маша заснула, так оно тут же подползло и стало тянуть к ней белые веревочные руки с ладонями на концах. Оно хочет ее задушить. Маша оцепенела. Ей невыносимо страшно. Она все видит, понимает, но не может пошевелиться, будто она живой мертвец. Кричать тоже не получается.       Изо всех сил женщина пытается сдвинуться с места, позвать       на помощь или ударить головой о стенку, чтобы кто-нибудь   услышал стук и избавил ее от кошмара, но нет, не выходит. Кажется, это длится бесконечно. Видно, на этот раз ее сковало насовсем.
Когда силы уже на исходе, вдруг получается поднять руки.  Маша быстро хватает веревки и отматывает их от себя. Они такие длинные, словно стометровые. Наконец она справилась, отбросила их, но плети отпружинили и снова тянутся  к ее горлу. Это повторяется снова и снова, пока первый луч света не проникнет в окно.
Мария почти забыла, когда это началось. Иногда всплывает в памяти острая боль, а под ней есть что-то еще, может, нежность? Перед глазами мельком проносится портрет мужчины, но Маша быстро отмахивается от видения. От него страшно колет в середине головы, словно туда спицу вставили.
Женщина знает, что отсюда необходимо сбежать. Каждый день она пытается это сделать. Только забывает способ, но он точно есть. Это какой-то текст, похоже на шифр. Иногда  Маша вспоминает и даже записывает несколько слов на стене, но все время сбивается и не может закончить.
Прощальный луч закатного солнца упал на штукатурку. На ней гвоздиком нацарапано: «Отче наш, да святится имя твое, …царство твое, да будет…».

Дождливая ночь

Прошедший день лег на душу слишком ярким впечатлением, и к ночи я разразилась непогодой. К дождю очень подходит виолончель. Густой, низкий голос тревожит те уголки души, куда обычно не заглядывают. Струнные – всегда  изысканное лакомство для ушей. Пикантно, как шоколад с перцем. С крыши льется вода. Подставила разные банки под капли, стало похоже на перезвон китайских колокольчиков.
Кривая молния разрезала мокрую тучу. Органный раскат грома привел душу в тонус. То, что нужно. Еще аккорд, и еще – грандиозно!
Ветки сирени истерично бьются в стекло. Волна шипит на пляж и, кажется, решила его отшлепать. Глубины моря ревут, как иерихонская труба. Вот это соло, вот это адреналин!
Стою в дверном проеме – партер, первый ряд. Жадно втягиваю в легкие запах озона и тополиных почек. Фиолетовое  небо полоснула вертикальная стрела. Мы с ней сейчас – один организм. Чувствую, заряжаюсь, как батарейка.
Говорят, Серафимы и Херувимы любят являться в образе молний. Однажды ослепительный шар электричества остановился рядом и пристально посмотрел мне в лицо. Это был  захватывающий тет-а-тет.
Второй час ветер треплет измученный сад. Потоки мутной воды утопили ступеньки, достигли порога. По коридору разметало мокрые листья. Небо устало и сбавило обороты.     Ливень уступил место вкрадчивому шуршанию капель. Крыша мурлычет, словно кот-Баюн. Если заснуть, пропустишь редкое наслаждение. Свернулась в клубок, ловлю каждый шорох. Засвистали синицы, значит, волшебному действу скоро занавес, а жаль.
Под шум дождя сладко думается. Вспоминаю прошедший день, он меня поразил. Но сегодня случилось нечто особенное. Во мне поселилось что-то новое, маленькое и дрожащее,   может быть, предчувствие?
Каков Семен, однако? Удивил.
Проснулась, темно. Дождь набрал новую силу. Счастливая, я повернулась на другой бок, пусть блаженство длится вечно. Носом зарылась в подушку, но не забыла выставить ухо, чтобы не пропустить ни одной капли. Вязкая дрема запеленала меня, но вдруг в окно постучали. Я вздрогнула, притаилась. Хорошие люди в такую погоду дома сидят. Надеюсь, приснилось? Нет, теперь точно слышу.
Леденея, подкралась, распахнула створки. Там, в темноте, мокрый Стас улыбается, на голове капюшон, лицо в каплях – такой родной.
– Не боишься грома, когда ночью одна?
Я не верю своим глазам.
– Ты промок весь уже. Как ты меня нашел?
– Можно войти?
– Конечно, иди туда, к двери, я открою.
Бросилась к порогу в расстроенных чувствах, словно меня застукали с другим. Но поздно стесняться. Стас здесь – значит, само все разрешилось. Что ж, видно, не судьба. Рванула дверь на себя – в ночи никого. Прошлепала на крыльцо босыми  ногами. Позвала в черноте:
– Стас, ты где?
Пустота промолчала. Минута, другая, вдалеке прогудел   поезд. Помялась с минуту, ноги замерзли. Вздохнув с облегчением, захлопнула дверь. Медленно вернулась к окну.        Из сада ирисы смотрят враждебно. Какое вам дело? Плюхнулась на кровать, сижу как на выданье. Что это было? Сильно хлопнула створка рамы, искорками разлетелись   осколки стекла. Очнулась в холодном поту, вскочила. Похоже, все это мне приснилось. Ветер поднял занавески, словно  флаги на параде. Нужно закрыть фрамугу, иначе и вправду разобьется.
Однако любопытная у меня реакция на милого. Сдается,      я была не очень-то рада, если не сказать по-другому. Это что,  разве я ему изменила уже?
Засветился экран телефона. Пришла эсэмэска. Что там? «Ливнем смыло мост у вокзала». Кто отправитель? Понятно – Семен, легок на помине.  Завтра отвечу, не могу сейчас.
Дождь утих, вышла сильная луна. По полу метут длинные тени. Обнялась с одеялом, считаю блики на стенах. Как это все мучительно.
Перевернулась. Нечего себя жалеть, не одна я такая, здесь   у многих подобные проблемы. Если копнуть, так, вероятно, у каждого кто-нибудь застрял в желтой зоне, или того хуже. Вроде бы я и не виновата, а на душе пакостно.

Белый день все исправил. Растаяли призраки по углам.        В солнечном свете все показалось несущественно. Налила кофейку. Кстати, нужно позвонить Семену, узнать про ночной тайфун «Катрина».
– Сема, привет, что с мостом приключилось?
– Извини, я не в курсе.
– Ты же сам мне прислал смску в четыре утра.
На том конце смех.
– Отрадно слышать, что я тебе снился.
– Так ты нет, разве?
– Абсолютно.
– Похоже, глюки.
– Не мудрено, такая ночь была, ты не боишься грома, когда ночью одна?
У меня дежавю. Он произнес слова Стаса. О нет, лучше не задумываться много по разному поводу. Нужно что-то ему ответить.
– Я была не одна. Мы с дождем музыку сочиняли.
– Жаль, что меня с вами не было.
– Пока, фантазер.
Про себя подумала: «Может, и жаль».
Медленно я положила трубку. Ну дела, сон во сне. Что-то неладное со мной творится. Поедая булку и кефир, протаптываю круг по часовой стрелке, словно кот ученый. Насытилась, но смятение не прошло. Нужно переключиться, подумать  о чем-то приятном.

Храм

Не выспалась, не поела, настроения нет, а Жора уже гоняет меня по берегу. Протестовать поздно, сама напросилась. Как говорится, по ночам нужно спать. Вот и Сема на бревнышке развалился, зевает и комментарии раздает:
– Жор, ты ей без оружия сначала покажи, на палках.
Я возмутилась:
– Не надо на палках, он не тяжелый.
Меч действительно легкий, что совершенно неожиданно, поскольку на вид он окладистый и мощный. Это какой-то не известный мне металл. Наверное, я глупо выгляжу: грация     у меня коровья и майка с котятами. Жора в сотый раз терпеливо показывает одно и то же движение.
– Все, сама повторяй, пока не получится.
– А у меня что, не так разве?
– Резче надо, резче, резче. Представь перед собой врага.   Кого ты ненавидишь?
Сема вмешался.
– Не воспитывай в ней злость. В бою нужно оставаться         с холодной головой. Алена, вообрази, что ты танцуешь      пасодобль, немного форсу – и порядок.
Я вспомнила свои занятия по хореографии и вошла в       кураж. Мужчины хором завыли:
– Вот можешь, когда хочешь, ну!
Жора продемонстрировал еще прием.
– Вот такой пируэт исполни-ка.
На этот раз я быстро справилась.
Наставник похвалил.
– Ишь ты, молодец.
Сема вкусно отхлебнул кофе.
– Просто к женщинам подход знать нужно.
Я подошла, отняла кружку.
– Ой, ой, это ты на себя намекаешь? Откуда у нас такой, большой опыт?
– Почему намекаю? Прямо говорю.
Жора забрал у меня напиток и вернул Семе.
– Все, по местам стоять, делай еще раз, сначала, оба приема вместе. Показываю. Раз и два. Повтори.
– Раз и два.
– Ну, ничего. Давай еще двадцать раз, вперед.
Пришлось снова трудиться. Уже сносно получается. Жора объявил:
– На первый раз хватит. Тренируйся, чтобы дошло до       автоматизма, поняла?
– Да, это легко, я вообще не устала, давай еще.
– Отставить.
– Сем, а плеткой меня научишь драться?
– Зачем?
– Тебе что, жалко?
– Гораздо важнее психологическая подготовка. А то испугаешься, бросишь оружие и сбежишь.
Жора поддакнул:
– Опозоришь наш полк. Хотя нет, вчера Алена меня вообще удивила.
Я просверлила его взглядом. Воин осекся, соскочил на    другую тему.
– Кстати, ты знаешь, как справляться со страхом?
– Ну и как?
– Во-первых, молитва, во-вторых, выключи эмоции, вспомни таблицу умножения, например.
Семен перебил:
– У девчонок это не прокатит, они могут считать и бояться одновременно.
Жора задумался.
– А что ж с ней делать?
– Пусть представляет себя амазонкой, войдет в роль и будет супер. Женщины все артистки.
– Главное, чтоб потом вышла из роли.
Сема поднял брови.
– Это да.
Я махнула на них рукой.
– Сама разберусь. Пойду досыпать.
Семен попросил:
– Возьми меня с собой, я тоже устал.
Я не обернулась. Жора заржал.
– О-о-о! Я готов целовать песок, по которому ты ходила. Идем, Сема, нечего ей порожки слезами поливать.
Семен вздохнул вдогонку:
– Говори за себя. Алена, я не гордый, я полью и подушки тебе взобью!
Я ответила:
– Мозги себе взбей!
Засмеялась и тихо добавила:
– Или еще что-нибудь.
Хлопнула дверью.  Все, спать, срочно.

К обеду я проснулась другая, бодрая, с желанием свернуть горы. Мне захотелось быть лучше и навести красоту вокруг. Я вспомнила дом Евы и решила, что тоже не лыком шита.   Не прошло и полчаса, как за воротами просигналил байк.      Я бросила двигать шкаф в поисках идеального места и отворила дверь. На крыльце Семен ковыряет пальцем мой замок.
– Привет.
– Здорово.
Он взял меня за руку.
– Мост и правда смыло, поехали, покажу.
– Врешь ведь.
– Вру, давай так, погуляем.
– Где?
– Храм видела?
– Не-а.
– Ну, а чего ждем?
Сема потащил меня к байку.
– Э, подожди, я там перестановку делаю.
– Ерунда, хочешь, я тебе дворец построю?
– Нет, большие размеры меня пугают.
– Я забыл, что ты маленькая, садись, а выглядишь, прям как большая.
– Сем, ты на машине кататься не пробовал?
– На ней туда не проедешь.
В самом деле, место, куда мы прибыли, слегка напоминает непроходимые тропики. Солнце едва пробивается к земле сквозь густую растительность. Деревья в плену у бесчисленных лиан. Сема оставил байк на полянке.
– Дальше пойдем пешком.
– Почему ты ездишь на одном и том же драндулете, когда можешь менять их  хоть каждый день?
– Аленка, вещи обрастают историями, и бывает, мы привязываемся к ним, словно к друзьям. Я заметил, ты тоже          не спешишь пересесть на следующий паровоз, предпочитаешь один и тот же.
– Дракона?
– О, у него уже и имя есть?
– Но, мой-то, меня понимает с полслова. Подозреваю, что  он разумный.
Семен засмеялся.
– Ну, пусть будет так.
– Ты что, не веришь?
– Верю, верю, не шуми.
– По глазам вижу, что нет.
– Вглядись получше.
Он остановился, повернулся, навис сверху, как коршун, и съел меня взглядом, жадным и бесстыжим. Стало душно.      Я оттолкнула нахала.
– Проехали, думай как хочешь.
Дальше идем молча. Стал слышен шум прибоя. В просветах между деревьями мелькнула лазурь. Семен подал знак остановиться, сказал шепотом:
– Тихо, смотри.
Он поманил меня в укрытие, за шиповником, устроился так, чтобы его не было видно. Я опустилась рядом.
– Сем, от кого мы прячемся?
– Тсс, смотри сюда.
Впереди на высокой скале хорошо просматривается широкая площадка. На ней возле самого обрыва белоснежной свечой возвышается храм. Из открытых окон слышится смех, льется нежнейшая мелодия. Внизу об утес бьется прибой.      Я и не думала, что мы так высоко забрались.
На поляне три Ангела затеяли шутливую потасовку. Самый смешливый схватил товарища за руку и камнем рухнул          с обрыва вниз. Парочка скрылась в волнах и долго не показывается. Я вопросительно посмотрела на Сему.
– Они не утонут?
– Это же духи, у них и легких-то нет.
 К играм присоединился третий Ангел. Он метнул в море шаровую молнию. Разряд ушел под воду, на секунду осветил глубину. Оттуда с хохотом взмыли вверх двое и скрылись      в облаках, а через секунду уже оказались сзади нападавшего. Ангелы бросаются шаровыми молниями друг в друга, словно снежками, и вообще, ведут себя, как школьники на переменке: шумят, толкаются.
В это время к ним прилетели еще четыре духа, и возня прекратилась. Один из Ангелов изобразил пантомиму, будто он канатом подтягивает к себе тучку. Что интересно, облако       в самом деле приблизилось к нему. Тогда другой сделал вид, что большими ножницами обрезал веревку. Первый нарочно упал, якобы потерял противовес. Облачко тут же отлетело  на свое место.
Некоторое время компания еще балагурит. Но вот в храме распахнулись ворота, оттуда вылетел Ангел с мечом и завис  в воздухе. Он развернул между своих ладоней светящееся изображение, похожее на голограмму. Вся компания тут же принялась спорить. Каждый показывает свою картинку, горячо на чем-то настаивая. Я опомнилась, захлопнула рот и     перевела дух. Семен засмеялся.
– Тащишься?
– Слушай, у них тут что, фестиваль или так тусуются?
– Понятия не имею, но Ангелы часто сюда прилетают. Обычно в полдень.
– Что-то я ни слова  не разберу. Тарабарщина какая-то?
– И не пытайся, это вообще не земной язык.
Вдруг небеса раздвинулись и появился столб света. В нем, словно в огненном вихре, блистает роскошный Архангел.  Белый огонь струится в складках одежды, ослепительными клубами разлетается в стороны, но никого не опаляет.            Я только ахнула. Восторг прибил меня к земле.
– Вот это да!
Сема шепнул:
–  Это Уриил, небесный свет и огонь, покровитель тех, кто посвятил себя наукам и искусствам.
– Я в шоке, вот это тема! Красавец! А что это за пожар?
– Этим огнем он возжигает сердца Божественной любовью, освещает познанием.
– Вот это мощь! 
– Смотри.
Уриил простер руку над храмом, и его стены просияли пламенем. Из открытых окон полилась поистине волшебная    мелодия, настолько прекрасная, что захотелось просто        заткнуться и послушать. Я замерла, стараясь не пропустить ни звука. Не знаю, сколько времени длился этот восторг.    Когда музыка стихла, не хотелось выходить из оцепенения, но очнуться пришлось. Семен легонько толкнул в бок.
– Как тебе?
– Отпад. Под такие ритмы я бы целыми днями кайф ловила.
На этом все закончилось. Архангел скрылся в небесах,      оставляя за собой огненный шлейф. За ним унеслись и все другие духи. Спустя пару минут полянка опустела.
Я перевела дыхание, покосилась на Семена.  Мы остались одни, и сразу возникла неловкость. Зачем он пялится на меня все время? Видит, что я напрягаюсь, но пялится. Это выводит из равновесия. Ладно, я и дальше буду делать вид, будто не замечаю. Отстал бы уже. Поднялась, отошла на пионерское расстояние, отряхнула платье, спросила:
– Нам туда можно зайти?
– Конечно.
Если архитектуру собора в принципе можно назвать традиционной, то интерьер выглядит немного необычно. Первое, что бросается в глаза, – обилие света и зелени. Пол каменный. Между истертыми плитками пробивается травка. По стенам, к куполу, карабкаются плетистые розы. Икон нет, но на узких столах вдоль кафедры много зажженных свечей. Впечатление такое, будто они не сгорают. В два ряда расставлены маленькие скамеечки в барочном стиле. Их сиденья обтянуты красным бархатом. На хорах виднеется чудесной красоты инструмент, немного напоминающий орган. На месте алтаря высокое окно в форме креста, залитое ярким светом. В воздухе стоит насыщенный запах благовоний.
Семен поднялся к инструменту и наиграл мотивчик, затем спустился вниз.
– Тут акустика отличная. Нравится?
– Необычно, но красиво. Сем, здесь службы идут?
– В традиционном понимании нет. Но бывает по праздникам что-то вроде этого.
– Зачем тогда нужен храм?
– Зачем и всегда – молиться, жениться, да мало ли. Вообще это место для общения с Богом.
Он зажег свечу и поднес ко мне.
– Мы с тобой, например, придем сюда венчаться.
– С чего ты взял?
– Ты не сказала «нет».
– Я «да» не сказала.
Он усмехнулся.
– Это временно.
Я фыркнула. Сема провел рукой над огнем.
– Взгляни, он невещественный.
– Итак понятно. Слушай, это что за красивенькая комнатка?
– Исповедальня. Будешь мне исповедоваться?
– Да сейчас, прям, любопытный какой.
– Можешь мне все не рассказывать, у меня только один очень важный вопрос.
– Вот и оставь его при себе.
– Облегчись, милая, и будет тебе счастье.
– Обойдешься.
Он засмеялся.
– Трудная ты.
– А ты настырный.
– Еще какой.
– Не стыдно приставать к девушке в храме?
Сема хмыкнул.
– А у меня серьезные намерения, мне нечего стесняться.
Я не нашлась чем парировать и, чтобы не рассмеяться,      нарочно разозлилась.
– Бред какой-то, пошли на поляну.
– Как скажешь.
Домой добирались молча. У калитки Сема обнял меня за  талию и спросил, как обычно:
– А поцеловать?
Я поджала губы.
– Бог подаст.
И надменно ушла в дом. Таясь за шторкой, проводила Сему взглядом. Схватилась за свои щеки – они горят. Вот доставала! Прилепился, как банный лист. А потом муть по ночам всякая снится, – жесть вообще…
Весь оставшийся день я пытаюсь отогнать от себя одну    навязчивую картинку – Семенов нахальный взгляд. Он, словно отпечаток в мозгу, преследует меня повсюду – на тарелке с салатом, в шкафу, с экрана телевизора. Прочь, видение, уйди, дай кино посмотреть, не загораживай кадр. Но черные глаза смеются и не думают убираться. Да что за наваждение!
 Вечером позвонил Крис, попросил выйти на пляж. Я вскочила в шлепки, включила фонарь во дворе. Правда, сегодня    и так светло. Луна повисла над поляной, как в триллере, – на такую выть хорошо.
У берега на приколе знакомый катер, скрипит уключинами. Кристиан, романтичный словно бригантина на фоне волн, протянул мне конверт.
– Это тебе, я обещал, я таки сделал.
– Что это?
– Как что, молитва.
– О, ты всерьез написал ее для меня?
Крис показал гордый профиль.
– Разумеется, можешь падать ниц.
Я засмеялась и толкнула его в плечо.
– Хватит выделываться. Давай, правда, попьем чайку с тортиком в саду?
Крис оглянулся испуганно, как пацан.
– А у тебя там никого нет?
– Сему боишься? Нет его. Пошли, посмотришь как я живу. Чайку попьем, плюшками побалуемся.
Мы отлично поболтали, до полночи. После, когда он ушел,  я достала листок. На нем написано:


Четыре ветра несут меня над долиной.
Солнечный ветер опалил меня страстью огненной.
Морской ветер оросил мою душу слезами солеными.
Третий, со стороны пустыни, иссушил любовной тоскою.
А четвертый, из небесного сада, искупал в нежном
томленье.

Четыре великих ветра подняли меня над землей.
Не найти назад мне дороги.
Долгими реками проливаюсь я на пороге твоем, Отче.
Крошечный светильник – от Твоей неизбывной любви.
Подай мне, Господи.

Малую свечу надежды зажгу в своем сердце.
Четыре великих ветра тайно мне шепчут:
Сбудется любовь. Аминь.   



               
Дауншифтер

      Пока я топчусь на обломках здравых мыслей, телефон разрывается, требуя к себе внимания.
– Привет, это Ева.
– Привет.
– Сегодня вечеринка у Жорика, придешь?
– По поводу?
– Смотрины. У нас новенький. Говорят, интересный парень.
– А кто еще будет?
– Семен придет, если ты об этом. Или наоборот, тебя смущает  его присутствие?
Я психанула.
– С какой стати? Это ему, может, не по себе, а мне абсолютно все равно.
– Конечно, верю сразу, ха-ха, тогда в шесть увидимся?
– Заметано.
Я посмотрела на часы. Уже полпятого. Не успела отойти    от трубы, как снова-здорово. Высветился номер Семы. Меня посетил легкий мандраж. Я, как могла, выровняла голос         и   ответила просто и вежливо:
– Привет, что надо?
– Я тоже рад тебя слышать. Жора приглашает страшные   истории послушать, паренька показать. За тобой заехать?
– Если на двух колесах, то я не поеду.
– Хорошо, на восьми будет достаточно устойчиво?
– На танке, что ли?
– Я слышу ты не в духе? Милая, я приеду на нормальной машине, тебе понравится.
– Потянет.
– Во сколько тебе удобно?
– Без пятнадцати шесть.
– Буду, пока.
– Пока.
Не в духе, ну естественно. С чего мне радоваться? Если         у меня сплошная паника, даже идти не очень хочется, но придется, любопытная потому что.
Полшестого. Сидя на капоте машины, Сема уже ждет за   воротами. Ишь ты, деликатный какой, не хочет меня дергать раньше времени.
Я встала перед зеркалом, оценила прикид. Да уж, оделась, как обулась. Все наглухо запечатано, словно у водолаза. Лицо будто непробиваемый сейф. Кому не нравится – пусть          не смотрит, а мне сегодня и так сойдет. Мысленно поместила себя в зеркальную колбу и вышла к Семену.
При виде меня левая бровь у него вопросительно взлетела. Видно, с перепугу он распахнул передо мной дверь в салон машины. Я молча уселась. Сема не стал лезть под кожу, просто положил мне на колени коробочку. В ней оказалась      маленькая кинокамера. Я взяла.
– Спасибо.
– Не стоит, я там усовершенствовал кое-что. Когда будешь  в тонусе, объясню. Я подумал, тебе это пригодится.
– Ну...
– На здоровье.

Новенького зовут Игорем. На вид ему еще нет тридцати. Он сразу нашел общий язык с Кристианом и даже поселился на соседний с ним остров. Внешность у новопреставленного, как у столичного хлыща: бритые виски, накачанное тело в татушках, открытая майка. Правда, первое впечатление всех обмануло.
Общество уже в сборе, ждали только нас. Сам хозяин             в радостном возбуждении.
– Второй жилец за месяц – обалдеть. Такого еще отродясь не бывало. Мрет интеллигенция.
Я и Семен поздоровались с народом, прислушались к разговору. Игорь в красках нахваливает поляну:
– У вас еще лучше, чем там, где я зависал последнее время. Вообще я дауншифтер, забился в лесу, устроился там нормально так…
Ксюша поинтересовалась.
– А что это, даунфиш…, как там правильно? Это что, секта такая, что ли?
– Дауншифтер – движуха такая, способ эмиграции внутри страны. Когда обеспеченный человек пресытился дерьмом     и порвал отношения с цивилизацией.
У наших глаза на лоб полезли. Игорь решил разжевать бестолковым информацию.
– Сейчас даже олигархи все продают, уезжают в тайгу, на природу, ведут натуральное хозяйство и забивают на гламур, потому что от него уже реально воротит. Я, вообще-то, не так продвинут. Спутниковая на избе висела и «инет» при мне, но в остальном я – полный отшельник.
– И как ты дошел до жизни такой?
Это Ева попыталась флиртовать, но новенький, кажется, не понял, стал оправдываться:
– Ха-ха. Сами тут окопались, престранный народец, чисто фрики все, ну в хорошем смысле. Мне по вкусу.
Никто больше не засмеялся, повисла вопросительная пауза. Игорь хмыкнул удивленно.
– Что не так? Я устал. Агрессивная среда вокруг, она как бы жрет твои нервы. В миру сейчас только одна цель – успех, а хочется простоты. Такая вот фигня.
Жорик похлопал парня по плечу.
– Да ты не нервничай, все нормально. Как ты помер-то?
Игорь вздохнул.
– Закономерно. Купил в глуши хутор. Год жил отлично, распрямился, диссертацию стал писать. Потом меня нашли братья по разуму и шлепнули из-за доли в бизнесе. Козлы, попросили так отдал бы, задешево. Вот и все. Обычное дело. Да и ладно, тут еще круче, для опытов все есть.
Новичок откинулся на спинку кресла с видом довольного всем человека. Жора выпучил глаза и возмутился.
– Ну и нравы нынче на Родине.
Ксюша поддакнула:
– Все как у классика: «В деревню, в глушь…».
Мент перебил:
– Да я не об этом.
Василь взял ее за руку.
– Ксюшечка, интеллигенция всегда в России бегала то по  заграницам, то в народ, то в Сибирь. Теперь вот по лесам, по землянкам, так сказать. Тут уж ничего не поделаешь, это национальная черта характера – бегать от проблем, да.
Жора мрачно подытожил:
– Значит, стреляют…
Ева повернулась ко мне.
– Ты мне ничего про это не рассказывала.
 Я покачала ногой.
– А что говорить? Ну да, ускорение напрягает немного.
Игорь подался вперед и уточнил:
– Много! Нормальные люди маскируются под ветошь, а элитные придурки селятся в брошенных деревнях и по утрам бригадами ходят здороваться с солнцем, а потом строят дома из навоза. Остальные делают деньги.
Семен засомневался.
– По-моему, ты сгущаешь краски.
Ксюша подхватила тем же тоном:
– Выходит, что все в купцы подались?
Игорь ухмыльнулся.
– Не-а, в людоеды, ха-ха.
Василь возмутился:
– Что ж это такое? Виктор, что ты скажешь, молчишь все, а?
Библиотекарь словно очнулся.
– Ничего особенного. Нормальный ход вещей в стране, где материальное первично, а о духовном забыли.
Игорь вставил словечко:
– Не забыли, а забили, ха-ха.
Библиотекарь продолжил:
– Общество потребления превращает человека в машину по производству изготовления гаек или написания текстов,     – неважно чего, лишь бы побольше и побыстрее. Такая среда слишком враждебна для личности. В результате у людей    образуется сильный душевный голод, и они бегут туда, где могут его утолить.
Жора навис над Виктором.
– Ну, это понятно, а хреново так почему?
– Ну ты, Георгий, вообще… Потому и плохо. Государство обязано понимать, что падение нравов – это вопрос стратегический. Оно-то и должно сделать проблему бездуховности приоритетной.
Новенький обрадовался.
– А, точно, точно, там сейчас загоняются по национальной идее, никак вектор для народа не нащупают. Нет идеи и все тут, обидный вакуум, ха-ха. Сначала хотели американскую мечту у янков стырить, но что-то не прокатило.
Ева предложила:
– Чем плоха идея просто возродить великую Россию и не позориться?
Сема возразил:
– В такой формулировке мало шкурного интереса, за ней народ не потянется. В целом звучит красиво, но каждого лично не касается. Аленка, ты со мной?
Я решила отшутиться.
– Россия – страна волшебных парадоксов, это большая желтая зона.
Ксюша отмахнулась.
– Не утрируй, не настолько все мрачно.
Игорь встал со мной рядом и навис над Ксюшей.
– Настолько, поверь! Пипл ужасно гордится своим быдлячеством, песни про это слагает, блин, кино снимают! Гоблины вообще рулят!
Виктор перебил:
– Нет, нет, лозунги – это совсем не обязательно. Много есть стран, которые обходятся без всяких там особых миссий и ничего, процветают, это же очевидно.
Семен поморщился.
– А мне кажется, нашему человеку очевидное слишком скучно, ему драйва подавай, суперидею. И чем она безумней, тем лучше. Вот мы коммунизм уже строили, давай теперь Марс заселим, к примеру.
Жора вскочил с места.
– Сема, ты мне друг, но ты не прав! Не нужны никому твои суперидеи! Люди не такие идиоты, как ты думаешь!
Сема разгорячился.
– Жора, о чем ты? Наш человек сначала напьется из унитаза до икоты, отравится дерьмом насмерть и только после этого, если еще жив, прозреет и возродится! Экстрим, в этом и кайф! А просто так русскому белый свет не мил!
Жорик покраснел от злости.
– Ты сам-то русский?!
– А-то ба. И я такой!
– Может, ты один такой?! Как только таких сюда пускают?!
Сема парировал:
– Я обаятельный.
Вмешался Виктор.
– Не переживайте так, все наладится. Знаете по какой причине американская мечта в России не прописалась? Потому что у нашего человека ярко выражено творческое начало,      и сугубо материальная идея не кажется ему такой уж привлекательной.
Жора заржал.
– А, да, да, ты хотел сказать, у наших есть не только рот       и жопа, а еще – душа. И ей мало просто обогащаться, она от этой скудости страдает и бегает по лесам, смысла ищет. Правда, Игорек? А?
– Стопудово.
Воин рубанул воздух ладонью.
– И точно найдет!
Жора обвел всех взглядом.
– Эх, все же я выпью за Родину. Кто со мной?
Гарик посмотрел на него скептически.
– Я бы не был таким оптимистом.
Воин заорал:
– А что ты предлагаешь!? Ну давай сколотим отряд справедливого полтергейста и устроим крестовый поход на Родину! Мы, сердитые приведения, порвем главного гнуса, да?
Игорь развеселился.
– Ха, главного. А кто это, по-твоему?
Ксюша закатила глаза.
– О нет, сейчас опять власти начнут ругать, это так пошло.
Василь поддакнул:
– Ксюня, это еще одна национальная традиция.
– Найти крайнего?
– Не без этого, не без этого, милая.
Ева накинулась на Игоря.
– Что же ты, если все так, как ты говоришь, не пытаешься бороться, а просто сбежал?
Игорь сначала закрыл голову руками, а потом возмутился:
– Ну, не все же бойцы, как ты! Я ученый, ясно?
– Ученый, в …. печеный!
Тут начался полный тарарам, все заорали разом, не слушая друг друга. Я втихаря вытащила кинокамеру и стала снимать. Игорь и Кристиан надели себе на головы картонные коробки с прорезями для глаз и поскакали вокруг нас на палках с лошадиными головами. Гарик в костюме Бэтмана размахивает пластмассовым бластером и кричит:
– Бей орков, спасай Россию!
Крис в образе пионера бьет деревянной колотушкой в африканский барабан и отвечает:
– Их орды!
Гарик вопит:
– Нет, всего лишь легион!
– Да это же не они!
– И правда, это же овцы божьи. Они даны человеку в пищу!
– А кто сказал, что мы люди? Мы тоже овцы!
Гарик выстрелил шариками по кустам.
– Нет, я мутант, я Бэтмен!
– Тогда прячься, эти овечки наступают. Смотри какие у них клыки. С них капает кро-о-овь!
– Ого, они тоже мутируют! Спасайся кто может! Давай их всех постреляем!
– Давай и себя тоже!
– О нет, я не хочу!
– И я, сегодня футбол. Ой!
Игорь налетел на забор и упал. Кристиан споткнулся об него и рухнул рядом. Послышался невеселый смех, но обстановка все же разрядилась.
Ксюша сказала примирительно:
– Что вы все разом напали на бедного парня? Хватит уже. Чего вы от него хотите?
Жора помог  Гарику подняться и буркнул:
– Ничего, просто за державу обидно. Ты не виноват, мы от бессилия орем. Ладно, предлагаю вина выпить.
Ева отвернулась.
– Тебе бы только выпить по любому поводу.
Жорик психанул.
– Ну давай не будем!
Образовалась неприятная заминка. Все расстроены. Жора поставил на стол чайник и самсу.
– Хоть чайком побалуйтесь, что на сухую митинговать.
Виктор первый потянулся к чашке, улыбнулся всем.
– Друзья, не стоит так убиваться, ничего нового не произошло. Во все времена идет лишь одна война, а передовая проходит через души людей. Только две силы есть на белом свете – добро и зло. И неважно, во что они рядятся на этот момент.
Кстати, если говорить об особом предназначении России, то это не такая уж и химера. В стране еще сильны религиозные традиции, они-то и помогут найти  новый путь к духовному возрождению. Лично я  верю – жив еще русский дух!
Жора вздохнул.
– Теперь точно выпью.
Ева согласилась.
– Ладно, давай. Мы все психи, конечно. Предлагаю помириться и принять Игоря как своего, он ведь хороший парень, на самом деле.
Новенький засмеялся.
– Точно, я классный, ну не боец, ну и что, не всем же быть героями.  Мой окоп в науке.
С этим, как говорится, не поспоришь. Народ притих и даже согласился поднять бокалы за мировую.
Когда страсти улеглись, Игорь подсел ко мне.
– Слушай, так ты недавно здесь?
– Ну да.
– Тогда у нас много общего. Что ты делаешь вечером?
Семен взял меня за руку.
– Полегче, Гарик, эта девушка занята на вечность вперед.
 Я покраснела и фыркнула. Игорь отодвинулся.
– Понял, не дурак. А блондинка тоже? 
– Ева свободна, но у тебя могут быть проблемы с Кристианом. За Ксенией ухаживает Василь.
– Засада, а еще девушки есть?
Сема успокоил.
– Ты не будешь разочарован.
– Слышь, Семен, адреса, явки подкинешь?
– Да забирай, я уже вне игры.
Семен обнял меня за талию.

Возле моих ворот Сема спросил:
– Как тебе Игорь?
– Нормальный парень. Неудобно вышло. Вместо теплой встречи наорали на него всем хором, будто это он Россию пропил, лично.
– Ты права, неказисто вышло. Жорику опять вожжа патриотическая под хвост попала.
– Ты с ним сильно поругался?
– Считай, уже помирились. Мы свои люди, разберемся.
– Хорошо.
– Странно, нам больше не жить в той стране, а душа за нее болит. Там действительно сейчас так хреново?
– Как сказать. С материальным нормально, растут понемногу. Но с духовным действительно – абзац.
Сема грустно улыбнулся.
– Надо же. Раньше все было с точностью до наоборот: духовность на уровне, а материальное ущербно. И это несмотря на полную победу материалистов. Хотя казалось бы, да?
– Точно, полный абсурд. Все равно я Россию люблю.
– Родина…
– За что только?
– За то, что там рождаются такие девчонки, как ты. Нигде таких больше нет. Другие, всякие есть, а таких нет.
 Сема нежно тронул мои волосы, я шарахнулась так, что ударилась спиной о калитку.
– Кто о чем, а голый о бане. Ты можешь быть серьезнее?
– Не-а.
Он обнял, я вывернулась.
– Ну пока, до завтра, я спать.
– Пока.
Я пулей метнулась в дом, провернула замок на три оборота. Сердце бьется. Что я делаю, я что, его боюсь? Бред какой-то. Не включая свет, посмотрела в окно. Стоит. Чего ждет?      Поехал наконец. Ох мамочка…
               
Полет № 9

На следующий день, спозаранку, хлопнула калитка. Ого, кто это там приперся в такую рань? Я выглянула во двор.    Ну кто бы сомневался? К дому по тропинке направляется Сема, свежий, как морской бриз.
Да елки-палки! Горной козочкой я выпрыгнула в заднее окошко и через сад бегом на другую улицу. Опомнилась         я уже в паровозе. Плотно закрыв за собой дверь, крикнула Дракону, задыхаясь:
– Трогайся, давай, что стоишь?!
Дракон быстро набрал скорость. Я ринулась в конец вагона, прильнула к стеклу в двери, смотрю, как убегают шпалы. Увы, я не могу объяснить свой поступок даже самой себе. Просто сбежала и все. Почему? Не знаю.
Открыла дверь, села на ступеньки. А прикольно так ехать. На память приходят стишки: «…и конечно, прошлого немного жаль…», что-то там «…убегает вдаль…» и так далее. Интересно, Семен зачем приходил? А вдруг он видел, как я улепетывала? Я покраснела до пупка. Кошмар, стыдобище, больше вообще туда не вернусь. Сейчас уеду куда глаза глядят    и поселюсь там. Тут повсюду отлично. Действительно, что    я уселась на этой поляне, без прописки и регистрации, как бобик на привязи. Рай огромный, наверное. В самом деле,  какого он размера? Может, краев в принципе нет. Карту кто-нибудь видел?
Ой, что за бред у меня в голове, сумятица, кавардак и сплошные загоны. Я уже не в состоянии переваривать поток эмоций и событий последнего времени. Мне позарез нужна пауза. Я вздохнула и уставилась вдаль.
Встречные столбы с галопа перешли на шаг. Мы разве тормозим? Вагон слегка толкнуло, он выпустил дух в чистом  поле и замер. Навалилась тишина, кажется, из живых здесь только кузнечики. Я соскочила на землю. Это что, бунт? Обошла моего Дракона вокруг. Выяснилось, что мы уперлись в тупик. Если подумать, то, может, и к лучшему.
Место – абстракция какая-то. Рельсы обрываются аккуратно перед телефонной будкой. Такие монстры существовали в миру лет двадцать назад. Обшарпанный аппарат с крутящимся диском.  Интересно, он работает? Сняла железную трубку, в ней гудки. Отпад! Повесила обратно. Какой-то    чудак, видно, ехал, потом с ним случилась истерика, как в той песне – «…и переждать не можешь ты трех человек у автомата…» Он и сотворил этот раритет.
Я вдохнула ароматы разнотравья, потянулась. Легкий ветерок сдул с меня остатки паники. Свобода и красота до горизонта. В таком романтичном месте так и подмывает совершить глупые поступки. Я долго сопротивлялась, но снова вошла в кабинку и набрала его номер. Стою и слушаю, как орут мои легкие. Закрыла рот рукой, – можно ведь дышать   потише? После четвертого гудка он ответил:
– Слушаю.
Я молчу и думаю: «Что я вытворяю?»
– Аленка, это ты?
Если прервать звонок сейчас, тогда он точно догадается, что это я. Подождем. У Семы немного интимный, низкий голос с трещинкой, он так и ложится мне на душу. И прямо этим голосом он и спросил:
– Я приду к тебе вечером, откроешь на этот раз?
Мне потребовалось срочно вдохнуть, и я немедленно ударила по железной клавише. Стоп – контакт! Какая я дура! Зло хлопнула ржавой дверью. Выкатилась в поле и упала      в траву.
Вверху безразличные облака караваном тащатся на восток. Между мной и небом облако мошки. Наступило состояние полного непонимания себя. Я словно вышла из тела, посмотрела на Алену со стороны, пожала плечами и заключила:
– Привет, шизофрения.
Через полчаса мне стало немного лучше, даже появилась цель в жизни – пообедать в приличном месте. Я бросила прощальный взгляд на будку канареечного цвета и душистое поле, поднялась в вагон. Дракон все понял, фыркнул и стал пятиться назад. Мы докатились до разъезда и повернули  куда-то на восток.
Я занимаюсь любимым с детства делом: валяюсь на верхней полке, высунув голову в окно. Ветер отчаянно дует в ухо. Глаза отсчитывают количество пробегающих мимо домиков. Колеса бормочут: «Лечу в трам-тара-рам, в трам-тара-рам». Попробовала им подпеть, но предатели сказали «А туда-то рас-туда» и перескочили на другую тональность. Мимо промелькнул красивый вокзал. Эй, железный друг, а куда ты   меня тащишь?
Солнце вышло из зенита, у хороших людей – ленч, пора бы и приехать куда-нибудь. Я загадала: первая большая станция – и мы тормозим. Вот, дорог заметно прибавилось, мы    с Драконом оказались в обществе других поездов. Мой прибился к запасному пути. Я попросила его не скучать и спрыгнула на испачканный мазутом гравий.
Город оказался похож на сотни таких же населенных пунктов в миру. Обычные магазины, машины, киоски. Люди          в вечном броуновском движении, не обращают друг на друга внимания. На секунду я усомнилась, что я все еще в раю. Может, я нечаянно пересекла измерение? И приехала в какой-нибудь Тамбов? Чтобы проверить свою версию, стянула         с прилавка бутылку воды на глазах у всех. Никто и ухом не повел. Порядок, я там где положено.
Все спешат по своим делам, я уже отвыкла от такой толпы. Сопротивляюсь навязанному ритму, замедлила шаг, одела наушники. Симпатичный магазин вечерних нарядов тоже никуда не бежит. Отразилась в витрине: похоже, я в ней одна имею значение, остальные транзитом. Перед стеклом потренировала жесты стюардессы.
Приятно все же пошляться по незнакомым улочкам. Но не отпускает впечатление, что я снова в миру. Вероятно, местный народ – сплошь консерваторы, прозрачность для них – еще не повод что-то поменять. По-моему, они сделаны          из циркулей.
В тенистом скверике влюбленные парочки и фонтан. Хотела бросить монетку, да нет уж, пожалуй, одной поездки сюда хватит на всю вечность. 
Спустилась на пляж, а тут отдыхающих, как морских котиков в Антарктиде. Искупаться все-таки придется, жарко.
Появилась из волны, упала обсохнуть. Молодой чудак строит мне глазки, вращает ими, словно фулани во время брачного танца. Отвернулась, мне тут со своими четырьмя    очами никак не разобраться. Настырный ухажер подкатил, принял позу Тарзана и протянул визитку.
–  Ты, лайтовая чика, лови мой месседжь. Я профильный чел, не вирус. Ты со мной не зависнешь.
Я посмотрела на него тяжело и долго.
– Мужчина, я по-хохлацки не понимаю.
Он извинился, обмяк, уронил визитку, спешно поднял, превратился в ботаника и сбежал. Мне, видно, тоже пора на     паровоз. Стряхнула песок с коленей, натянула платьишко. Нудные вы тут все.
На улицах качаются тени, из окон пахнет ужином, в открытом автомобиле хрипит шансон, под развесистым тополем целуются подростки. А я хожу по городу одна.
Внезапно почувствовала себя безнадежно чужой в этом пейзаже. Стало очевидно, что мой дом на поляне по призванию,  а не по географии.
Сбежала почему? Просто нужно время, чтобы принять это. Пора назвать вещи своими именами. Попробую еще раз. Нужно время, чтобы принять то, что я влюбилась. Я не хотела, но так вышло. Да, я влюбилась. Вот, я себе призналась      и стало проще.  Пущу все на самотек. Как будет, так и пусть. Стас.., а что Стас? Надеюсь, это его не убьет. Естественно,       я все для него сделаю, так будет легче себя простить. Станем считать мою помощь откупной.
Поднялась на борт родного вагона. Возвращаюсь. Солнце садится. Вспомнила, что он придет вечером, и таки полундра, я опаздываю. Села на место машиниста. Придется тебе, дорогой железный друг, на время стать сверхскоростным и модным. Лети как стрела!
Домой я вернулась так же, как и вышла – через окно. На подокон¬нике меня уже ждет душная охапка белой сирени.               

Свидание на пляже

Села на краешек кровати, прислушалась. Наконец на улице, неподалеку от дома, зарычал мотор. На телефоне загорелся огонек, пришла эсэмэска: «Выползай». Я вывалилась по пояс в окно. У ворот Семен на тракторе и с транспарантом:         «За слияние искусства с трудящимися села». Радостно подумала: «Дурак!» На чужих ногах выскочила навстречу. Сема  заглушил мотор и подал мне руку. Я улыбнулась.
– Перестань, я не поеду на этом драндулете ни за что.
Семен заглушил мотор, спрыгнул. Гарный хлопчик –  в расстегнутой до пупа клетчатой рубахе, кирзовых сапогах,          в руках бутылка без этикетки, в сетке  бумажный сверток.       Я впала в хулиганский кураж.
– Сема, что это за колхоз имени «Красного негра»?
– Ищем к вам креативные подходы.
– Ну попробуйте, творческий вы наш.
Он показал авоську.
– Расслабимся?
– Где ты набрал этот хлам?
– Украл. Пойдем на пляж, посидим.
Зажженные фары на песке высветили дорожку. Она вывела нас к огромной поваленной коряге. Сема развернул газету, достал сало, хлеб, налил мутную жидкость в стаканы.
– Виски когда-нибудь пробовала?
– Нет, я не хочу.
– А под огурчик?
– Ладно, один дринк.
Он немного налил в граненые стаканы, предупредил:
– Только осторожно, огненная жидкость уже погубила   индейцев.
Я, как учили во дворе в детстве, вдохнула в себя поглубже  и опрокинула залпом. Дрянь оказалось очень крепкой.      Семен подсунул бутерброд.
– Закусывай, это ж почти самогон.
– Кошмар, такое невкусное пойло.
Сема спросил деловито:
– Ну как, по ногам дало?
– Вообще отказали.
– Это чтобы ты больше от меня не бегала.
Я напряглась.
– Ты что, видел?
– Как ты утром удирала? Нет, что ты.
Я покраснела.
– Это хорошо.
Уже через секунду меня повело. Под плеск прибоя потянуло на простоту. Молчание стало теплым, свойским, неловкость пропала. Сема достал допотопный транзистор. Вытаскивая метровую антенну, чуть не попал мне в глаз.
– Ой, прости, не хотел.
Обнял как-то неловко. Посмотрел мне куда-то в печенку.
– Знаешь, ты лучше всех. Эта песня специально для тебя.
Я кивнула. Из радио сквозь помехи хриплая женщина объявила в нос:
– А сейчас, по просьбе заслуженного механизатора Семена, для самой красивой девушки Алены прозвучит композиция легендарной группы «Битлз» под названием «Герл».
Периодически пропадая в астрале, эфир романтично        застонал: «О ге-е-ерл…»  Я улыбнулась и выразила общее мнение:
– Отпад!
Семен кивнул.
– Съешь сальце, хорошие девочки закусывают.
– Сем, ты правда механизатор?
– Только в душе.
– Заслуженный?
– Абсолютно.
– Что абсолютно, да или нет?
– Абсолютно неважно.
– Ты прав, дай еще огурчик.
Он вручил мне двухлитровую банку в руки. Я порылась       в ней среди укропа, выудила крепкого молодца в пупырышках, хрустнула.
– Сем, а в честь чего пьем-то?
– А я не знаю, так, волнуюсь чета.
– А че так?
– А ты, вроде, не знаешь?
– Не-а.
Песня закончилась, Семен ловит новую волну, попалась психоделика, вздохнул тяжело.
– Вот ты все с Жориком исчезаешь куда-то, что у вас там за дела такие?
– А ты что, ревнуешь?
– А ты не видишь?
Я кокетливо подняла глаза.
– Не знаю, ты все хохмишь, может, ты несерьезный?
– Э, давай еще по наперстку.
– Наливай.
Сема опрокинул стопку, понюхал рукав.
– На самом деле, мадам, вы меня бесконечно волнуете и это очень, очень серьезно, ты даже не представляешь как. Вот только молчи сейчас, не надо там, ничего…
А я и молчу, переживаю момент. Что ни говори, а приятно. Губы невольно ползут по щекам. Надо успокоиться. Море волнуется раз, море волнуется два, брызги падают на горячее лицо. Волной достало босую ногу, вода теплая, хорошо, весело. Он спросил:
– Еще по чуть-чуть?
– У вас в деревне все так пьют?
– Ну и правильно, ну ее к лешему.
Сема выбросил бутылку в астрал.
– Давай лучше обниматься?
– Ага, а вдруг ты мне родственник? Знаешь, у тебя такое знакомое лицо. 
– Да просто ты мечтала обо мне всю жизнь.  Наверное, я тебе снился каждую ночь.
– Точно. Ты еще приставал во сне, целоваться лез.
– Да, я и сейчас могу.
Семен потянул меня за руку к себе, но тут из темноты      послышался голос:
– Эй, молодежь, чем вы тут занимаетесь?
Объявился Жорик. Как же это без него! Встал над душой     и ухмыляется.
– О,  тут полный банкет!
Сема пробасил недовольно:
– Приперся, гад. Иди куда шел.
Жора будто не слышал.
– Угостите лихоманкой?
Я кивнула.
– Мы ее выбросили. А так, яда хорошему человеку не жалко.
Воин присел на песок по-турецки.
– А компании?
Сема вздохнул и отвернулся.
– Тебе че надо?
– Я не к тебе. Алена, примешь меня в компанию?
– А то ба.
– Ладно, слушай анекдот.
Жора затянул нудный рассказ про войну, а я и не слушаю, исподтишка Семена разглядываю. Ох, эти очи черные, очи жгучие – пропала я. Покой мой смущен, разорван в клочья, но не выдам ему своих чувств. Гордая я – и точка. Сема поймал мой взгляд, да только усмехнулся.




Книга Жизни

Закинув ноги на шершавую ветку яблони, я замурлыкала что-то несуразное, но бодренькое. Настроение отличное, как бы мне поразвлечься до вечера? Есть одна подходящая мысль. Нужно отправиться к Виктору, он у нас премудрый, расскажет что-нибудь.  И к службе надо присмотреться. Но сначала – праздничный обед и омовение.
Вода такая вещь, что смывает все вредное, даже лишние нервы. А посему я с разбега плюхнулась в море и отдалась волнам на расправу. Они поматросили меня как следует, потрепали и выкинули на песок, уставшую и просоленную. Мой живот ввалился от голода, аж трусы падают.
Как хищник, рву зубами куриную ляжку. После кофе наступило облегчение, а вместе с ним пришел философский        настрой. Нога на ногу, руки под боки, взгляд в горизонт.    Голодный зверь уступил место человеку.
Когда сердце прокачало обогащенную витаминами кровь до мозга, в нем обнаружились насущные вопросы. Выдвигаюсь  в путь немедленно.
  В библиотеке всегда эксклюзивный климат – комфортно      и безветренно. Над бытием, словно грозовая туча, витает   коллективное и индивидуальное бессознательное. Ловко порхаю через горбатые мостики, словно воскресный эльф. Люди как бы есть, но отсутствуют, поздороваются, только если собьешь кого. Для начала я забежала в свою беседку, посидела в ней как деловая за пустым столом, постучала по деревяшке, покрутила головой по сторонам. Кажется, никому нет дела до моей кипучей деятельности. Ну что ж, поработала – пора и честь знать. Вприпрыжку я помчалась к Виктору.
Смотритель уткнулся в ноутбук, очки медленно сползают    с  кончика носа. В момент их падения я постучала в перила.
– Тук-тук, здравствуйте вам.
Виктор снайперски ткнул пальцем в переносицу, окуляры сели на место.
– Аленка, рад тебя видеть, чайку или ты так, мимо бежишь?
Я плюхнулась на лавку.
– Приземляюсь, я в пункте прибытия. Чай – это хорошо, это правильно. Мне зеленый с жасмином, а в общем, все равно.
– Угощайся, дорогая. Ты сегодня в приподнятом настроении, приятно посмотреть. Так зашла или поболтать?
– У меня один, но очень каверзный вопрос. Книга Судьбы   и Книга Жизни – это разные вещи?
– А как же, милая, а как же. Мало того, еще существует Книга Бытия и многое есть еще. Ты, видно, хочешь понять в чем тут разница?
– Точняк, босс.
– В Книге Жизни помянуты имена тех, кто обретет жизнь вечную. Но не сверкай очами любопытными. Сия великая Книга хранится особо. Сам Архангел Гавриил со своими    Ангелами стерегут ее в небесах. И раскрыта будет Книга    перед престолом Господним только в день Страшного Суда.            И предстанут все и будет им объявлено.
– Во как! Что объявлено?
– Как что? Будет сказано, кто останется в жизни вечной    после конца времен и заселит новый мир, а кто отправится     в геенну огненную.
– А, ну да. Еще Книга Бытия есть, я не ошибаюсь?
– Что до Книги Бытия, то в ней описано происхождение мира и человека, и грехопадение, и так дальше, – всего пятьдесят глав.
– А про конец света, Апокалипсис, где написано?
– Это в Откровениях Иоанна Богослова, последней книге Нового Завета. Это чтиво доступно для нас, но сама Книга Апокалипсиса за семью печатями, охраняемая страшной стражей. В день, когда будет снята первая печать, вострубит Ангел и начнется конец времен.
– Типа дадут занавес. Надо же, сколько разных Книг. А еще что у вас есть почитать?
Виктор пошутил:
– В Греции все есть. Поброди, выберешь себе по душе.
– Угу.
Я посмотрела под ноги. Темная воронка воды гипнотизирует. Отчего вода непрозрачная? Грязной ее тоже не назовешь, она словно насыщена – может быть, информацией? Виктор вывел меня из транса.
– Пей чай-то, остынет. Вот еще печеньице.
– Угу.
Я набила рот.  Виктор спросил:
– Тебя что-то еще беспокоит?
– Есть моменты. До сих пор хожу под впечатлением от     геенны огненной. Так и не поняла: эти несчастные души мертвые или нет? Мне почудилось, они на меня смотрели, просто мороз по коже.
– Хорошо, я объясню. Души, которые ты там видела, выродившиеся. Теоретически они еще живые, но омертвевшие  настолько, что абсолютно потеряли всякое творческое начало и способность к развитию, и сами стали источником зла. Демонов видела там?
– Да, рыскали зачем-то.
– За тем, чтобы похитить падшую душу и воплотиться         в ней. В своем облике он ведь не может объявиться. Вот тебе одна причина, чтобы сжигать этих несчастных.
Я спросила:
– Тебе что, их жалко?
– Как сказать…  Когда-то их тоже мама рожала, любила.
Я представила Гитлера хорошеньким младенцем, но не смогла убрать с его лица усы сопелькой. Попыталась еще раз. Нет, не стыкуется, одна хрень выходит беспонтовая.
– Виктор, а кто это решает, кого в отвал, а кого нет?
– Представь себе – никто. Грешники настолько отягощены, что, как говорится, ни в какие ворота не лезут. Другими словами, не может такая сущность пройти через прозрачность чисто технически даже в чистилище.
– У них точно нет шансов?
– О шансах при жизни нужно было заботиться. Покаяние, причастие, например, облегчают душу, но этих, видать, оно давно уже не интересовало. Говорю тебе, те души совершенно омертвели от зла.
Я решила: вот теперь, вскользь, спрошу о главном.
– А в чистилище кто людей отбирает?
– Опять-таки, конкретного лица, ответственного за вход       в «зону», нет. Как же тебе объяснить? Работает все тот же  механизм. Вот послушай, все живое стремится захватить как можно больше ресурсов для развития. Представь себе старт бегунов. Одни пробегают всю дистанцию и достигают цели,  а другие добираются только до половины – до чистилища, например. Что, непонятно?
Я пожала плечами. Виктор повернулся ко мне вместе          со стулом, сказал значительно:
– Смотри, смысл жизни в миру – это путь к совершенству. Он в победе духа над телом, над его инстинктами и зависимостями, над первородным грехом, заключенным в человеческой плоти. Душа должна развиться в теле, как в яйце,  и затем вылупиться из скорлупки. Если у нее это получилось, она способна подняться к нам для дальнейшего формирования.  А конечная цель каждого – стать совершенным, как Бог.  Другими словами, стать Творцом.
– Это что такое, мы все станем богами?
– Ну не все, разумеется, но потенциал есть у каждого.
Я подскочила и возбудилась не на шутку.
– Обалдеть, семь миллиардов Богов! Это же очень круто!
– Хватила, семь миллиардов. Для этого еще потрудиться нужно, но не всякий имеет такое желание. Вот возьми книгу, почитай. Сразу все не поймешь, но некоторая ясность все же в голове появится.
Я повертела в руках толстенный фолиант. На корешке    написано: «Воплощение».
– Спасибо, будет чем заняться длинными осенними вечерами. Интересно, а сколько нужно развиваться, чтобы уже стать наконец  Богом?
– До тех пор, пока не сможешь принять в душу всю тьму      и весь свет, сможешь овладеть ими, и свет в тебе победит тьму, и родится великое творческое созидание, как бесконечный вектор силы, доброй воли и истинной любви.
У меня вылезли глаза.
– У-у-у, судя по всему, мне еще долго потеть.
Хранитель по-доброму потрепал меня по волосам.
– Эх, неуемная сила. Как дела у Семена?
От неожиданности я покраснела.
– Почему у Семена? Я-то откуда знаю?
Виктор подсунул мне в блюдце медовый пряник и дружески похлопал по руке.
– Ну будет тебе, я просто спросил, давненько его что-то не было видно.
Я сосредоточилась на лакомстве, пытаясь согнать предательский румянец. Виктор взглянул внимательно.
– Ну, я, конечно, не гадалка, но очень давно живу и могу предсказать, что вы, милая девушка, на пороге больших     перемен.
Я хмыкнула возмущенно.
– За месяц я успела умереть и воскреснуть, чего уж больше?
Виктор вздохнул на темные воды.
– Истинная любовь больше всего!
Пряник застрял в горле. Я закашлялась.
– Это что, в китайской Книге Перемен про меня написано?
Смотритель улыбнулся.
– Нет, на челе твоем, отроковица, большими красными     буквами горит.
Я съязвила:
– А может, это будет Стас?
Виктор хитро прищурился.
– А ты бы сама как хотела?
– Да ну тебя.
Хранитель залился счастливым смехом. Ну почему влюбленные всегда вызывают хохот? Я залпом опустошила чашку и озвучила глубокую мысль:
– Ладно, мне пора, потому что мне нужно идти.
– Заходи почаще, всегда буду рад.
– Ага, пока.
– Постой минутку.
Я повернула назад.
– Что?
– Семену привет передай.
– Угу.
Я густо покраснела и быстренько смылась подальше. Меня застукали, словно двоечницу. Нужно сдерживать свою реакцию. Да ладно, шила в мешке не утаишь. Небось, за спиной уже все сплетничают.
Влюбленность красуется на мне, как новое платье. Я иду,    а народ шушукается: «Смотрите, смотрите, какое на ней     чудесное увлечение новое и расцветка редкая, нежная, чувства  затейливые, ручной работы. Ах, как оно ей к лицу!»
 
Меня отвлекла табличка на беседке: «Есть ли душа у       животных». Ух ты! А правда, есть? А что еще тут забавного? Пошла по другому кругу мостиков. Ого, – «Трактат о времени», «Суть отрицания», «Магия белая?». Почему под вопросом? Другими словами, делится ли она на белую и черную?  А вот любопытная штука – «Истинная любовь» лежит без присмотра.  Я схватила книгу и огляделась. Так, где тут указатель на выход?
В этом лабиринте потеряться – как нечего делать. Выберу день и завалюсь сюда ума набраться, на вон той полянке, возле личного кабинета. Там и травка колосится зелененькая, призывная такая. А сейчас у меня  срочное дело.

Магия

У реки не так знойно. Я присела на бережок, положила     голову на руки. До чего здесь много цветов: тотальный розовый натиск, конкурс благоуханий. Слегка кисловатый запах шиповника соревнуется с салонным ароматом садовой красавицы. Чрезмерная в своей роскоши, англичанка выпустила лепестков больше, чем у капусты, и выглядит, как великая мать плодородия. Изящные, черные бутоны источают магический флер и пахнут загадками. Нежная струйка благовоний кружит голову,  волнует, томит, намекая на тайное счастье.
 Брызну речной водой на это хрупкое очарование, одену цветы в бриллиантовый наряд. Но красотки взирают на меня свысока, всем видом показывая: не стоило хлопот, мы и  нагие прелестны.
 В траве послышались шаги – сюда кто-то идет. Над царственными кустами взмыл рой медоносных поклонниц. Сколько же их тут? Видно, от роз без ума все женщины на свете, даже пчелихи. Нарисовался Жора, наклонил голову, угадывая мое настроение.
– Настоящая Аленушка у омута, картина маслом. Что сидим, о ком грустим?
– Я ответила манерно:
– Созерцаю, питаюсь красотой, но это, Георгий, не всем доступно. Без обид.
– Куда уж нам, беспризорникам, мы ж не понимаем. Девушка съела три свиные котлеты и теперь закусывает видами.  Готова развеяться?
– Жора, это ты, небось, кровавую бойню с демонами          весельем называешь?
– А что, чем не седьмое ноября? Хватит рассиживаться.      За мной, стройся в шеренгу – и не отставать, стажер.
Воин направился к прозрачности, не оглядываясь. Я крикнула ему вслед:
– Эй, подожди, я хоть обуюсь!
 
По центральной авеню небольшого приморского городка     я едва поспеваю за Жориком. Он обещает фееричное театральное шоу. Но настроение больше подходит для мелодрамы. Штормовой ветер хулиганит, пытается отодрать от фасадов водосточные трубы, выворачивает гражданкам зонтики. В такую погоду хорошо ужастик смотреть вдвоем под одеялом да семечки щелкать.
За огромными окнами кафе скучно жует свадьба. Безутешные брачующиеся чинно шуршат салатом. Никогда не понимала старинной русской традиции – пожрать по любому поводу. Свадьба, Новый год, похороны, – все равно: пир на весь мир. На поминках уже, кажется, кусок в горло не лезет, ан нет! – тот еще банкет! Интересно, если бы не кормили, сколько б тогда нашлось желающих проводить усопшего?    Я догадалась: «Ну правильно, хавчик – это приманка!»
Напарник притормозил.
– Нам сюда.
Жора свернул во двор и остановился в растерянности.
– Э, я не понял. Куда салон делся?
– Какой?
– Волшебный. Тут притон у них был еще три дня назад,    теперь – книжный магазин.
Я осмотрелась, в затылке заломило как-то неправильно.
– Жор, тут все дворы одинаковые, свернули не туда.
Напарник двинулся навстречу дворнику.
– Мужик, где салон магических услуг?
Тот поставил коробку с опавшими листьями на землю и махнул в сторону арки.
– Там, давай покажу за палтоз.
Жора вытащил из кармана денежку, пополоскал ею на ветру. Скомандовал:
– Вперед!
У меня снова появился дискомфорт в голове. На секунду показалось, что у дворника из-под брючины торчит не нога    в ботинке, а голая крысиная лапка, обтянутая человеческой кожей. Я уже раскрыла рот, чтобы включить сирену, но ужасное видение пропало.
Дворник тащит нас через захламленные лазейки. Мы едва за ним поспеваем. Наконец вышли на широкий двор колодцем, глядь – а провожатый исчез. Салона тоже не видать. Жора жутко разозлился.
– Народ пошел, уже и деньгами брезгует, лишь бы пакость сделать! Вот куда он делся?!
Место мне не понравилось. Здесь душит такая характерная вонь. Рядом выстроились два совершенно одинаковых дома,  и окна у них как под копирку. В этом, на первом этаже, из-за шторки бабка зыркает, а в том пялится ее близнец. Я дернула воина за руку.
– В небо посмотри.
Он поднял глаза и хмыкнул. Наверху, рядышком, красуются две луны. Жора заключил:
– Ясно, бес водит. Давай назад, за ним.
– Подожди. Он здесь, я чувствую.
– Где?
Я резко повернулась и направила зажженный фонарик в то место, откуда мне что-то жмет в мозг. Пустота загорелась по абрису человека. Раздался визг, живой факел заметался,     обратился крупной крысой и шмыгнул в подворотню, но не добежал – сгинул по пути. Искажение пространства сразу прекратилось. Мы оказались на набережной прямо на краю обрыва. Ого! Того и гляди упадешь в ледяные, грязные волны. Жора не сдержался:
– Ах ты падла! Ладно, я знаю дорогу, тут рядом.
Мы поспешили обратно. На пороге того магазина воин прикрыл меч полой, потом рванул дверь так, что колокольчики чуть не отлетели.
Обычный торговый зал, разве только аквариум великоват. Так и рыбы в нем не маленькие и чересчур зубастые, ненатуральные какие-то.
За прилавком сидит молодуха. Она играет в стрелялку на компьютере, скинула туфли под столом и с наслаждением шевелит пальцами ног. По всему видно, девица себе на уме: жадный ротик, птичий носик, узенькие глазки. Увидев нас, прочирикала:
– Вы по записи?
Жора деловито положил перед тетей такие красивые денежки, от которых лицо у нее окончательно сожмурилось, прямо в куриную попку. Рука с черным маникюром съела купюры и указала на проход за шторкой.
В темном коридоре несколько дверей. Из глубины квартиры доносится запах рыбного супа. На фоне волшебных заклинаний звучит бесстыжее звяканье ложки о кафельный пол,  затем ворчание и непечатная речь.
Жора тихо приоткрыл первую комнату. В щелку видно свет пыльных звезд на потолке, черный плюш на окнах, слышится приглушенный разговор, – все, как обычно водится в магических забегаловках.
Зато у мадам-гадалки весьма примечательное, похожее на бегемота, лицо. С одной стороны, оно тупое, а с другой – преисполнено великого пафоса. На нем где-то прячутся     маленькие бумажные глазки, болтается висячий нос сливкой. При этом тетка все время кивает, важно и неспешно. Потом вдруг резко, трагически запрокидывает голову вверх и замирает. Ржака знатная. Ее клиентка, потея даже сумкой, повторяет одно и то же:
– Не могу поверить.
Видно, много американских фильмов смотрит, у янков тоже с доверием проблема. Мадам строго, как учительница, сверкнула глазами.
– Ваш супруг сейчас в раю.
Вдова взвыла. Ведьма  ее одернула.
– Да перестаньте плакать без конца. Вы его утопите. Он уже в ваших слезах захлебывается.
Жорик тихо прокомментировал:
– Он может захлебнуться и умереть еще раз.
Я добавила:
– Логично, он же не рыба.
Несчастная в ответ суматошно крестится и одновременно плюет через плечо. Мадам поморщилась.
– Дорогая, не плюйтесь, вы попадете в супруга. Он же стоит прямо у вас за спиной.
Я повернулась к напарнику.
– Жора, это не ты?
Георгий брезгливо скривился. Вдруг колдунья преобразилась. Зрачки в отекших веках стали острыми, как иголки.       В радужке не отражается ни одного блика. Лицо сделалось маской. Чертовка подвинула вдове стакан с жидкостью          и вкрадчиво приказала:
– Выпей воду намоленную.
Та безвольно потянулась за пойлом. Жорик отодвинул портьеру, прошел в комнату, поднес палец к губам.
– Тсс, граждане, тихо.
Взял из рук тетки зелье и выплеснул его в угол.
– Не пей, козленочком станешь.
После схватил ведьму за волосы и с размаху приложил ее лицом об стол.
– А вот тебе и печать на лоб.
Гадалку вытошнило какой-то дрянью. Серый комок, выпавший у нее из горла, хотел было бежать, но Жора пресек      попытку – наотмашь саданул мечом по бесу. Запахло паленым дерьмом. Мадам потеряла сознание. Воин повернулся    к вдове, сделал ей страшные глаза.
– Брысь отсюда.
Посетительница влипла в стул. На лице у несчастной ужас сменился недоумением, затем прорезался рассудок. Она резво схватила со стола свою тысячу и выскочила вон. Я громко удивилась.
– Что, все?
Напарник отмахнулся.
– Да это так, мелюзга. В тете бес сидел из семейства горгоны. Таким дамочкам главное в глаза не смотреть. Тогда у нее власти над тобой не будет.
– Раньше не мог сказать?
– На прозрачных это не действует. Но еще не вечер. Тут где-то прячется настоящий геморрой.
За следующей дверью пусто. Интерьер, точно в детской страшилке. Все черное: и стены, и потолок, и свечи, и большой перевернутый крест. Все словно ваксой намазано. На тумбе не то мумия, не то бюст своеобразный. Когда Жора  подошел близко и встал к нему спиной, шея у скульптуры вытянулась, как у гуся. Голова ожила, оскалилась и попыталась укусить воина в шею. Я оттолкнула напарника в сторону.  Он обернулся, душевно выругался и сжег это чудо.
В двух следующих помещениях никого не оказалось, только за последней дверью нас ожидала престранная картина.  В просторной кухне, на большом столе лежит карта города. Над ней склонился сухонький мужчина. Он сыплет на нее земляные крошки и что-то приговаривает. Там, куда они падают, вспыхивают искорки, и на бумаге появляются прожженные точки. Жора вломился в комнату и спросил с сочувствием:
– Трудимся?
Колдун явно не ожидал такого наглого вторжения. От удивления в первую секунду он стал похож на испуганного ребенка, а во вторую в его лице проступили черты перерождения. Сквозь кожу проклюнулся демон.
Маг зарычал, как до смерти напуганный кот, и неожиданно резво сиганул к окну, но запутался в шторках и шпингалетах. Этого хватило, чтобы пресечь побег. Жора наотмашь саданул лезвием по злодейской руке в перстнях, потом полоснул колдуна по спине. Тот завизжал, как раскаленная дрель, и занялся невещественным пламенем.
Из тщедушного тела выскочил демон и, извиваясь как змея, зашипел. Георгий закрутил меч так, что возник огненный смерч. Ослепительное лезвие буквально ввернулось      в нечистого. Следующим ударом воин отсек ему голову. Она сгорела, не долетев до пола. Сам демон вспыхнул, как факел, и исчез в огне за пару секунд, без остатка. Воздух постепенно очистился. Жорик спрятал оружие.
– Занавес.
На кафельном полу в позе улитки скрючился чернокнижник. Он уже потух, но ему явно плохо, он обессилел, точно сдулся. Воин посмотрел на него с жалостью и презрением, потом на банки с пауками и змеями.
– А форсу-то форсу… Никакой фантазии. Чем бедные животные виноваты?
Я взглянула на карту.
– Ух ты. Что за фигня?
Жора запалил дырявую бумагу.
– Это карта города. Туда, где крошки земли упали, потом мог возникнуть пожар.
– Обалдеть. Жорик, а почему маги так любят черное?
– Грязь на темном меньше видно.
– А как демон назывался?
– Этот из Аспидовых, соблазняет людей властью. Вертел нашим колдунишкой как хотел.
Воин сорвал черную портьеру с окна. Серый свет упал на пыльный пол.
– Вот, Алена, полюбуйся на этого червяка. Он жаждал власти над другими, а сам стал тряпичной куклой на руке демона. Нечистый его завлек, обещал дать силу и нагло наврал. Свобода личности не в его вкусе.
С этой фразой Жора наклонился к колдуну и прокричал ему прямо в ухо:
– Что, хотел стать крутым, всем отомстить, доказать, да?! Дурак! В тебя бес вселился, как солитер, захватил твои мозг, тело и душу!
Несчастный ничего не ответил. Жорик, планомерно уничтожая вредные книги, продолжил ворчать:
– Видишь, Алена, этого чудного дядечку? Это ж пустая консервная банка, шкурка от змеи и больше ничего.
Мне стало немного жалко мужичка. Больно уж он худой      и мелкий и колотит его, как эпилептика. Я сунула ему свою  бутылку со святой водой.
– Жор, что теперь с ним будет?
– К утру очухается, но способности к магии пропадут       надолго. Есть шанс раскаяться. У нас, в отличие от врага,   народу предоставляется свобода выбора, а там его дело. Но прогноз неутешительный. Этот перец – рецидивист. Все чисто. Пойдем отсюда на свежий воздух, там поговорим.
Неожиданно нарисовалась старуха. Она улыбается колдуну,  тянет к нему сухенькие ручонки.
– Ничего, ничего, сейчас супчику поешь горяченького. А то будешь знать, как баловаться…
У меня возникло отвращение. Я принялась безжалостно крушить интерьер. Ну не нравится мне этот цвет. Жора потянул меня к выходу.
– Да брось ты эту бутафорию, фуфло это все.
На улице моросит противный дождь. Небо затянуло грязно-синим. Прохожие плоские и грустные. Я подумала: «Здешний народ точно сделан из серого, мокрого картона». За спиной из салона раздался истошный крик, полный боли, а затем отборный мат. Жора оглянулся.
– Слышишь, мадам пришла в себя, орет, как резаная.
– Еще бы, такой бизнес поломали.
– Сейчас картошечки с салом навернет, успокоится.
Жора поймал «мотор». Пока ехали в такси, я вспомнила скрюченную фигурку мага. Поделилась с Жорой:
– Жалко колдуна, маленький, как подросток.
– У него еще есть шанс подумать. Дурак будет, если не воспользуется.
– Жор, а эти, магические заклинания, реально работают?
– Как сказать? Если ты их произносишь, значит даешь внутреннее согласие на сношения с адом. А его два раза не приглашают. Не боись, солдат, сквозь прозрачного все мимо    летит, к нему не цепляется. Тут есть суровое правило –       подобное липнет к подобному.
– Так ведь никто не безгрешен.
– Само собой, но главное – не дрейфь. Наша армия всех сильней.
– Тебе хорошо говорить, ты вооружен и сильно опасен.
– Алена, да пойми, они нарочно запугивают: кости, рога, мистики напустили, таинственности, – это психологическое оружие. А шуганешь легонько – и все, тишина. Ты сама видела, понтов больше. Открытый бой не уважают, все хитростью, исподтишка, обманом. В миру они ловят людей на их пороки, как рыбу на крючок.
Я посмотрела с сомнением. 
– А как же сглаз, например, порчи, проклятья там всякие?
Жора разгорячился.
– Да на испуг берут, там больше вранья, чем правды. По   сути, люди пугаются не демонов, а собственных страхов. Так что делай выводы, напарник. Если сам в себя врага не впустишь, он не пройдет.
– Защита от них есть?
– Вот пристала. Не злодействуй, не бойся, – вот и вся защита. Ну еще причастие. Божья помощь не помешает. И все, что тут непонятного?
– Как будто это так просто?
– Просто, если ты нормальный человек, то у тебя  естественное отвращение к греху, а если нет, то сочувствую. Иди, молись, кайся, меняйся, ну и там всякое такое, по списку. Ты их боишься, что ли?
– Кого, магов?
– Да.
– Уже меньше.
– Тебе вообще стыдно дрожать, воин неба. Это они тебя должны опасаться. Бесы – существа низшего порядка, а ты совершенна, в проекции. Но, вообще, ты молодец. Как ты этого козла на берегу вычислила. Талант!
– Да ладно, не преувеличивай. Я просто чувствую всякую неправду вокруг.
– Как?
– Не знаю. Затылком, кажется: у меня там жмет от нее.  Может,  у меня там антенна.
– Обалдеть, это нам здорово пригодится. Ты будешь искать, а я мечом работать, – очень эффективно. А то я никак понять  не мог, зачем девчонке воином становиться? Видишь, все же службу зря не предлагают, а только по способностям.
 
Так закончился этот поход. Что теперь я думаю о магии? Раньше мне казалось, что все мы – случайные жертвы. Достаточно поселиться не в тот дом, познакомиться не с тем человеком, пройти не по той улице – и все, попалась. Ауру исковеркают, проклятий нашлют – и привет. Оказывается, все зависит от нас самих, а это сильно меняет дело. Приятно знать, что ты – хозяин своей жизни. Зажим внутри меня ослаб, теперь я смотрю на этот «цирк» гораздо проще, без суеверного трепета. И кажется, у меня проснулся охотничий инстинкт.

Полет № 10

Кривые потоки дождя искажают вечерние огни в окошке. Дракон нежно несет меня в ночь. Я уютно забилась на полку с ногами, положила голову на ладони. Уходящий день     принес странные впечатления, их необходимо разложить          по местам.
Маленький плеер на столе тихо подпевает паровозу. Удивительно, до чего диджеи любят ритмы в стиле стука колес. Сейчас как раз один такой играет, его ритм почти совпал        с настоящим перестуком за окном. Забавно получается, такое своеобразное стерео.
Остановились. Дракон знает что делает, – видимо, состав пропускаем. За бортом большие дома, в них полно светящихся окон. Маленькие огоньки жизни. Там сейчас любят, варят, ругаются, в нарды играют. А мне и тут неплохо, одной.
Мимо просвистела электричка, яркая, легкая. Дракон дернулся и поплыл. Он у меня философ, знает, что в дождь приятно грустить, медленно и печально, а не носиться, как угорелый.  Вот приглушил свет, почухал.
Отхлебнула горячий, терпкий чай, вспомнила поверженного мага. Отсюда выглядят смешными все эти черные пыльные тряпки, паучки сушеные, змейки дохлые в колбах. Тоже мне магия, от сквозняка дохнет. Посветишь фонариком на этот МХАТ потусторонний, а там ничего таинственного         и нет. Все просто, как дырявая кастрюля.
Настоящая магия – это любовь. Вот что невозможно        понять и нельзя отрицать. Уж ее-то препарируют, как криминальный трупик, объясняют и так и эдак, но чего-то главного никак не зацепят. Самая суть от умников всегда ускользает.
Они так стараются – целая индустрия при деле: силикон, феромоны, там нарастили, тут отрезали, по психологии загнались, чакры почистили. Ходят киборги озабоченные,  хотят любви, а получается в основном секс. Обидно, да?
Дождь закончился, за окном темно. Дракон, притормози, будь другом. С лязгом открылась тяжелая дверь. Под ногами мокрый гравий. Свежо, даже слишком. Кто ж так расстроился, что пролился дождем на целых сто километров. Ветерок еще осенний, лезет за шиворот. Везде будто сажу размазали, черное на черном, как в моем подсознании.
Есть в таких местах нечто особенное. Захотелось прогуляться. Я пошла по шпалам впереди паровоза. Дракон плетется следом. Смешно, не хватает только взять его на веревочку, для прикола. Но, боюсь, обидится. В миру копила деньги на хорошую машину. Теперь вот обзавелась тачкой по душе. Ишь, как пыхтит.
Шаги слышны на всю округу. Сумасшедшая акустика, даже мысли отдают эхом по полю. Я только подумала, а между столбами уже пронеслось: «Ау, Сема, где ты, любимый». Прицепилось к проводам и загудело: «Я обмираю по тебе, Семочка».
Конечно, ему скучать некогда, ушел куда-то на службу.       У него командировка в миру. А мне что придумать? Если бы не он, я бы сейчас не скучала, а кино смотрела, семечки щелкала и была бы всем довольна. Чем только я не занималась раньше.  Увы, все теперь не в цвет без милого.
Во мраке хорошо мечтать, глаза закрывать необязательно.  В уме смотрю кино про нас, как Семен бросит мне под ноги охапки цветов и объяснится в любви. Все залито светом.        Я, конечно, такая красивая…
Минуточку, еще раз, в другом платье, это не подходит. Нет, не так, все по новой. Блин, никак фасон не подберу! Вот, только с пятой попытки все получилось. А что на голове?
На выборе прически пленка окончательно заела. С досады аж темечко заломило. Кадр со счастьем потерся от злоупотребления. Еще бы, прогнать тридцать раз, то макияж не тот, то поза. Ладно, начну сначала.
Ох, кот побери, чуть не грохнулась! Воспарила так, что про землю забыла. А она, родимая, напомнила о себе родительской помординой. Оглянулась – чувство такое, что меня подслушивают.
– Дракон, это ты мои мысли подглядываешь? Молчишь, партизан?
Отбой. Устала, пора на полку. Давненько я не спала в купе как порядочная.
– Друг, сегодня домой не поедем. Покачай меня где-нибудь, а утром привези на поляну.
Я съела ужин туриста, расстелила постель. Дремота меня почти затуманила, но тут зазвонил телефон. На дисплее час ночи, написано – «Сема». Подпрыгнула, мысленно прокричала: «Ура»! И ответила томно:
– Привет.
– Ты не спишь?
– Нет пока.
– Извини, я не мог заснуть без твоего голоса.
– Ты вернулся?
– Звоню с того света. Шутка. Только перешел границу, иду домой.  А ты чем занималась?
– Я уехала в себя, болтаюсь где-то в пространстве. Уже         в постель забралась.
– Когда тебя ждать?
– Не раньше, чем утром.
Семен вздохнул, помолчал.
– Не знаю, говорить тебе или нет. Ты так далеко.
Я села, чувствую важное что-то.
– Не скажешь – умру от любопытства.
– Знаешь, я к твоим предкам ходил, посмотреть.
Я затаила дыхание.
– Ну?
– Они нормально, не беспокойся.
Я прерывисто выдохнула.
– Слава богу. Родители не плачут?
– Уже нет. Более-менее успокоились. Я им весточку там   оставил.
– Какую?
– На компьютере поменял заставку на ту фотографию, где ты на Ибице отрываешься, вся в белом, с крылышками. Помнишь, ты еще этот кадр подписала: «Я в раю».
У меня потекли слезы. Я ответила глухо:
– Помню.
– Ты плачешь?
– Нет, я в порядке. Спасибо. Они увидели?
– Да, и по-моему, все поняли.
Я шмыгнула носом.
– Ты все-таки плачешь. Давай я приеду?
– Не надо, это пройдет сейчас. А что они сказали?
– Алеся в сетях сидела. Сначала подумала – глюк. Но я ей не дал работать и еще три раза это фото подсунул. Она «комп» перегрузила, а там – новая заставка с этой же фоткой, и все жужжит как надо. Тогда до нее дошло, что это не вирус. Ну, твоя сестра переполох подняла, естественно. Все прибежали, посовещались и решили, что это письмо от тебя. Отец сказал, будто он так и знал, что ты в раю, потому что его  дочурка – самая лучшая в мире.
Я засмеялась.
– Куда там.
– Нет, я поддерживаю, так и есть.
– Спасибо, я не думала, что такое возможно устроить.
– Кое-что можем.
– Не понимаю, как?
– Точно не знаю, но на электронику в миру влиять получается, если очень постараться. Мы сами там вроде электронной версии. Ну, не совсем так, но около того.
– Все равно не въехала?
– Вот станешь большая, пойдешь в школу к Виктору и узнаешь. Кстати, Алеся в твою квартиру собирается переехать.    У нее и мальчик новый, хороший пацан.
– Как зовут?
– Артем.
– А мама как?
– Она решила пойти на пенсию, заняться дачей.
– А папа?
– Он нет.
– Я так скучаю.
– Не плачь, милая, все ведь хорошо.
– Ты еще пойдешь туда?
– А что?
– Ну так.
– Прости, но эти штучки нам делать нельзя. Я и так нарушил все что можно. Только ради тебя и только один раз,   хорошо?
– Ладно. Мне больше и не надо. Я уже успокоилась, на       самом деле.
– Умница.
Поезд мирно бормочет, горит ночник, все располагает         к откровенности. Я решилась.
– Сем, откуда у тебя информация о той фотографии? Я ведь про нее не говорила.
– Да не бери в голову.
– Сем, а я и адрес свой тебе не говорила.
– Да?
– Сема, а я про это уже знаю, Жора рассказал.
Из трубки глухо:
– Ты о чем?
– О тебе и обо мне – я знаю.
– Все?
– Да.
На том конце пауза. Я решила не мешать. Он собрался           с мыслями и спросил:
– Что думаешь?
Я засмеялась.
– Что ты маньяк. Мне интересно, ты за мной подглядывал?
Опять молчание, достаточно красноречивое. Меня бросило в жар. Семен с ложью в голосе заверил:
– Нет, конечно.
– Ты гад.
– Согласен.
– А за другими девчонками?
– Да на кой леший они мне сдались, другие?
– Все так говорят.
– Хочешь, поклянусь синтезатором?
– Не клянись, это грех.
– Я и так из-за тебя по горло в грехах. Ничего уже с этим   не поделать.
– А ты можешь службу поменять?
– Алена, ты мне настолько не доверяешь?
– Если поразмыслить, то не настолько.
– А вообще доверяешь?
– Кажется, да.
– Спасибо.
– А ты мне?
– Где-то так же.
Я засмеялась.
– Будем тренироваться.
– Начнем с утра. Ты точно далеко?
Я выглянула в окно.
– Проехали городок с названием Кушки. Знаешь, где это?
– Эк тебя занесло. Ну катайся, пока я добрый.
– А то что?
– Увидишь.
– Я тебя не боюсь.
– Правильно, ты не боишься, ты из меня веревки вьешь.
– Ладно, пора спать.
– Ты хочешь?
Я соврала.
– Угу.
– Тогда пока.
– Пока.
– Можно я тебя поцелую?
– Виртуально можно.
Сема усмехнулся.
– И то сало.
– Пока.
– Целую нежно.
Вот и объяснились.
Я встала. Какой там сон? Адреналин! Меня им отравили! Прошла в кабину машиниста, отпустила скорость до максимальных значений. Перед стеклом пронеслось нечто большое и белое. Я ахнула и притормозила.

Ворота в рай

Почему телефон всегда трезвонит, когда я ем?
– Да.
Из трубки басит Сема:
– Привет, милая, ты проснулась?
Пытаясь скоренько дожевать и проглотить, я выдавила:
– Угу.
– Ты хотела посмотреть ворота в рай? Пойдем, погуляем.
– Уже обуваюсь.
– Через час у тебя.
Семен подкатил на своем «байке» самым бессовестным   образом. Знает ведь, что я боюсь двухколесных зверюг. Наверное, ищет повод почувствовать мои руки у себя на талии.
В дороге я размышляю о том, что между нами появилось опасное напряжение. Юмор граничит с хулиганством, смех похож на истерику. Мы избегаем прикосновений и прямых взглядов. Диагноз ясен, это – самое тяжелое, вязкое состояние в  отношениях, этакая стагнация, когда назад повернуть уже невозможно, а вперед двигаться страшно.
Похожие ощущения бывают перед прыжком с трамплина – поджилки трясутся, но уйти позорно. Зрители на берегу видели, как ты с пафосом поднималась по лестнице, теперь – отвечай за понты, прыгай.
Покосилась на Семена: что он чувствует? Все, стоп. Старушка, ты загоняешься. Что бы там ни было, оно все равно придет к своему логическому концу. Расслабься и плыви      по течению.
Тормозим, приехали. Вокруг стоит вековой лес. Стволы дубов в три обхвата, кусты дикой жимолости, папоротник в человеческий рост. Я пошутила, но получилось, кажется, глупо.
– Семен, ты привез меня в непроходимую чащу, чтобы съесть?
– Пойдем, Красная Шапочка, мы уже рядом.
Не знаю, как он ориентируется: ни тропинки, ни дорожки. Все ноги себе поцарапала. Надеюсь, сейчас откроется зрелище, достойное этих жертв. Представляю себе – сияющие двери, в  драгоценных ясписах, ну или как-то так.
Ура, выбрались на свет божий. На окраине леса озерко.   Поле в голубых цветочках, вдалеке слышатся раскаты грозы и более ничего нет.
– Сема, где же чудо заморское, обещанное?
– Сюда смотри.
Мы прошли еще немного на запад. Странное дело, небеса становятся все ниже и где-то вдалеке клином смыкаются        с землей. Там происходит что-то драматическое.
В густых воздушных клубах то и дело рождаются и сверкают электрические разряды. Линейные молнии вонзаются        в землю, а шаровые разлетаются в разные стороны. Гром почти беспрерывно потрясает небеса. Вокруг летает множество Херувимов и сотни других Ангелов. По всему видно – наша граница на замке. Вот тебе и расписные ворота с изумрудами. Мы остановились на почтительном расстоянии. Подходить ближе что-то не тянет.
Меня заинтриговали крылатые духи, которых я раньше      не встречала.
– Сема, скажи, кто здесь кто. Херувимов я узнаю, а другие?
Семен развалился на траве.
– Присядем? Смотри, эти, грозные Ангелы вверху, называются Власти – шестой чин второй триады. Они самые ближайшие свидетели Божьего всемогущества, проникаются им и несут в себе. Власть, которой они облечены, невыносима для Люцифера и всех его полчищ и обращает их в бегство.
– А там в стороне, над лесом?
– Господствия – четвертый чин, строители и попечители мира. Они научают людей промышлять над своей душой, господствовать над низменными страстями, утеснять плоть, давая простор духу.
–  Запах такой стоит, приятный…
– Благодать распространяется.
– Вон те, которые молнии извергают, кто?
– Это – Начала. Седьмой чин третьей триады. Их имя означает, что они начальствуют и следят за установленным   Божественным порядком. Еще они управляют природными стихиями: дождем, молниями, громом, ветром, огнем, водами и так далее.
– Круто, а в нас разрядом не метнут? Вдруг мы им не очень понравились?
– Не бойся, я тебя пощадю и защитю.
– Ух ты, кто это, такой роскошный, не похож ни на кого?
– Архангел Михаил. Тебе повезло, его редко увидишь. Видно, прилетел к своим солдатам шеренгу подравнять, воротнички проверить.
Завороженная, я не могу оторвать от него глаз.
– Он такой красавец, я просто теряю сознание!
Семен толкнул меня в бок.
– Эй, посмотри на меня, я тоже симпатичный парень.
Я нарочно не обратила не эту реплику внимания. Мечтательно спросила:
– А чем Архангелы занимаются?
– Вместе с Началами управляют человеческими иерархиями и мироустройством. Еще их называют «учителя небесные». Да хватит на него пялиться, или сейчас домой тебя отвезу и на замок закрою.
Я с удовольствием продолжила прикидываться дурочкой.
– Как можно ревновать к Ангелу? Я, как работник искусства, испытываю эстетическое наслаждение от созерцания прекрасного. Это восторг без вожделения. Другое дело – ты      сидишь рядом, теплый, лесом пахнешь.
– Продолжай, не останавливайся.
– Так вот, хотела спросить, что это в облаках, словно лестница из воздуха?
Семен нехотя взглянул в указанном направлении.
– Это ярусы небесные, а сверху престол Божий. Иерархия там у них.
Я притворно сокрушаюсь.
– Надо же, и там неравенство.
– Не заговаривай мне зубы. Бог сотворил всех разными,      и ты это знаешь, так надо.
– Почему?
– Чтоб глаз радовался. Что ты глупости спрашиваешь? Мы неодинаковые, но это не значит, что одни лучше других, просто у каждого своя роль в этом мире.
В этот момент Архангел подлетел еще ближе. Я искренне не сдержала восхищения. Из моего рта посыпались сплошные междометия:
–  Ух, вау, ой-е-е-е-ей, вот это да!
Семен встал и потянул меня так, что чуть не выдернул        из одежды.
– Ты что, нарочно? Все, мое терпение лопнуло.
Он попытался схватить меня на руки. Я вырвалась и с хохотом побежала к озеру.
– Да, специально! Не могу налюбоваться на архистратига.
– Догоню, выпорю.
– Ты же кричал, ревность – это недостойно мужчины.
– Я передумал.
Семен взялся за плетку. Я взвизгнула и помчалась со всех ног, выкрикивая на ходу:
– Ты что, псих?!
– Угадала!
Я сотворила над головой Семена мешок пшеничной муки    и весь опрокинула ему на голову.
– От неожиданности он на секунду замялся, выпучил глаза, черные на белом, и зловеще объявил:
– Тебе конец.
Я рванулась к единственной лодке на берегу озера. Прыгнула в нее с разбега и отчаянно пытаюсь сохранить равновесие. Суденышко раскачалось и вот-вот перевернется.     Семен страшно крикнул:
– Осторожно, здесь вода мертвая!
Я шарахнулась и упала за борт. Леденея от ужаса, с диким ором, бросилась на берег, лихорадочно отряхиваю и рву         с себя платье.
Семен полюбовался на мои обезьяньи прыжки и сообщил, довольный:
– Я пошутил.
Пока я злостно ругаюсь, он напоказ разделся и медленно вошел в воду. От этого зрелища я забыла все бранные слова  и заткнулась. Сема нырнул, поплыл, я присела как пришибленная переварить впечатления. Хорош, негодяй. Опять-таки, как работник искусства, ну дальше уже всем известно.
Опомнилась и, чтоб переодеться в сухое, спряталась в папоротнике. Натянуть мокрое платье на голое тело оказалось     не просто. Вдруг слышу сзади:
– Ну что, мир?
– А ты уже остудился?
– Я тебя прощаю. Мне просто понравилось, как ты на меня сейчас пялилась.
Справившись наконец с непокорной одеждой, я вышла из укрытия к нему.
– О чем это ты?
Мокрый, почти голый и жутко наглый, Семен волнует меня до придыхания. Гад, взглянул высокомерно, ухмыльнулся.
– На том берегу было слышно, как у тебя от восторга глаза полопались.
Я вздернула нос.
– Ты бредишь, у тебя любовная горячка и слуховые галлюцинации. Иди, пополоскай голову в омуте.
Я многое еще собиралась высказать, да помешали. На поляну приземлился блистающий Ангел. Протянул Семену  золотой венец и говорит:
– Симеон, даруй Божие благословение отроку Андрею, преуспевшему в науках, для славы небесной.
Воин Иегудиила принял венец, и Ангел улетел. Притихшие, мы отправились к двухколесному другу.

Едва влюбленные скрылась за деревьями, к первому вестнику вышел второй крылатый дух, посмотрел людям вслед.
– Слушай, я чуть в дуб не врезался, когда твоя муку Симеону на голову высыпала.
– Твой тоже не Белоснежка, подглядывал, пока моя в кустах переодевалась.
– Да, парочка – обхохочешься, потеха просто.
– Точно, эстрадный вертеп.
Два сияющих Ангела-Хранителя с любовью смотрят вслед  удаляющемуся мотоциклу. Первый помрачнел.
– Беда. Они так распсиховались, того и гляди покалечат друг друга нечаянно.
– Похоже на то. Я сейчас еле-еле корягу успел уничтожить возле лодки. Моя об нее чуть головой не ударилась.
– И я целыми днями за своим мотаюсь. Представь, вчера  ночью он на электричке, стоя на крыше, на бешеной скорости, адреналин выгонял. Укатал меня до молний в глазах.
– Ты присматривай за ним, а то он от ревности тяжелеет. Уйдет в прозрачность и ку-ку.
– А у твоей Алены понтов не многовато ли?
– Есть немного.
– Немного?
– Ладно, ладно, не станем же мы ссориться?
– Ты прав, лучше объединиться и контролировать. Иначе   из этой любви ничего путного не выйдет.
– Будет очень-очень жалко. Ну все, пора их нянчить, летим.
– Погнали.

Возле моего двора Семен меня высадил. Отдавая ему шлем, я обернулась лисой и попросила:
– Семушка, солнышко, возьми меня с собой на эту процедуру. Мне очень-очень-очень-очень интересно.
– Нельзя.
– Ну, ми-и-иленький…
Он размяк, как бублик в кипятке, не в состоянии сопротивляться. Обнял меня и губами поискал мои губы. Я не стала вырываться, но подставила щеку. Сема тихо сказал на ухо:
– Возьму, если поцелуешь.
Я также тихо ответила:
– Поцелую, если возьмешь.
– По-взрослому?
– Даже очень.
Семен резко от меня оторвался, вскочил на свой «байк», рванулся с места, поднимая пыль, сделал маленький круг, приостановился и крикнул:
– Завтра вечером заеду за тобой!
И был таков.
Я проводила Сему взглядом и повалилась в саду на матрац в приятном изнеможении. Валяться долго не пришлось, адреналин требует выхода. Сбросила одежду – и на пляж! Песок между пальцев, с разбега – в волну! Накрыло с головой, слышно только собственный пульс.
Интересно, я могу утонуть?
Подпрыгнула и стремительно вниз, повторяя себе, что черные глаза – это еще не конец света. Усилие, вверх,  включили звук, мелькнул клочок синего. Легла на воду. Опять голова не в адеквате, но какая во мне упоительная аномалия!
Нужно изгнать из себя контролера и расслабиться, иначе   не понять своих чувств. Но голова трезвая и злая, как наблюдательный пост. Где же тот отчаянный, кто выкрутит предохранитель. Нырнула – звук глубины, как шепот подсознания, прислушалась. Ритм с постоянным нарастанием бьет в тело. Это по жилам уже пошло вожделение и захватило гипофиз. Где-то в области затылка отсутствует равновесие. Движение  с шумом вверх. Вздох. Ветер глушит рассудок, – ну и пусть, зануда, он никогда не бывает прав!
Холодная вода бодрит и возбуждает к жизни.

Ева

Позвонила Ева и позвала искупаться в озере. Почему бы     и нет? Отличный момент посплетничать. Мы долго добирались в какое-то волшебное местечко. Наконец вековые сосны расступились и пропустили нас к озеру. В полном восторге  я упала на траву.
– Ой, посмотри какая полянка!
Ева согласилась.
– Все, решено, здесь тормозим.
– Тут классно. Загорать будем?
– Разумеется, ты в купальнике?
– Ну его, тут никто не ходит.
Ева скорчила страшную рожицу.
– Кроме серого волка.
На берегу маленького лесного озера под плакучими ивами трава манит свежестью. В зеркальной воде колеблется полдень. Белоснежный песок устилает прозрачное дно. В зарослях лилий – уютный приют для русалок. По берегам вьется петуния, наползая плащом на черную малину. Посреди водной глади, на солнышке нежится резная беседка. Я сделала определенный вывод.
– Не зря тащились в такую даль.
Ева сбросила одежду.
– Я же говорила, не пожалеешь.
Мы кинули коврики и подставили спинки теплу. Я оценила совершенные формы подруги и поинтересовалась:
– Ты здесь поменяла внешность?
Она ухмыльнулась.
– Ты же не поверишь, если я скажу нет.
– Ладно, если тебе не хочется, не признавайся.
Ева фыркнула.
– Я только поправила то, что жизнь во мне убила за тридцать семь лет.
–Ты была замужем?
Ева убрала со спины длинные светлые волосы, ответила       с легкой грустью:
– Одного любила без успеха, с другим жила последний год, но так, гражданским браком. Нарожать блондинистых       детишек так и не получилось.
– Почему?
– Сначала училась на красный диплом, потом ушла с головой в работу. В тридцать два я стала доктором наук с параметрами модели. Да еще мама-учительница предъявила мне образ Наташи Ростовой как ультиматум. От всего этого мужики шарахались, словно от чумы. Для них я – случай сложный и непонятный.
– Лопни мои глаза, так ты доктор наук? Уважаю. В какой области?
– Психология.
– А, ну понятно, безбожница.
– Кто бы говорил! Телевизионщики – самые циничные  люди в мире. Вы вне конкурса.
- Я, между прочим, очень хорошо отношусь к психологии,   к психиатрии, к психоанализу и к психам, и к…
– Ладно, слушай дальше. Ну вот, встретился мне такой,    типичный представитель младшего научного состава. Заявил, что он интеллигент в первом поколении, на основании того, что закончил вуз. Но, как говорится,  количество образования не говорит о красоте души.
– И что в нем не так?
– Как тебе объяснить? Страна Советов вывела новый вид человека, называется «трутень робкий». У моего тоже была подавленная природа. Существо непонятное – ни эстрогена, ни тестостерона. Прогибался подо всех, а потом пил, чтобы не чувствовать себя ничтожеством. В результате, как это часто бывает, неудачник стал отыгрываться на мне.
– Не пробовала его «приподнять»?
– Ага, чтобы выглядеть слабее, чем он, оставалось только    в кому впасть. Но я не могу, это не мои биоритмы. Вообще, почему я должна скрывать свой ум и ветошью прикидываться? Не лучше б было ему начать развиваться, догнать меня и перегнать? Ведь прогресс гораздо логичнее, чем регресс. Ты так не думаешь?
– Не знаю, если ты его любила, то…
Ева нервно засмеялась.
– Любила? Кто может полюбить такое убожество, кроме мамы? Да и та тяготилась сорокалетним пьяным дитем.        Я считаю, никто нас не обязан любить такими, какие мы есть. Хочешь нравиться – соответствуй, как-то так. Потом, еще эти замашки домостроевские.
Тут я согласилась.
– Это да, полный отстой.
– Самоутверждался на мне. Потом драки пошли, ай, даже  не хочу вспоминать.
– Я разозлилась и села.
– Он что, тебя бил?
– Пытался, да пукнул и надорвался, земля ему пухом.
– А как он умер?
– Не поверишь. Пьяный дышать забыл, во сне.
– Обалдеть. А ты?
– От болезни, ничего особенного.
– Скучаешь по нему?
– Смеешься, что ли? По кому? Если бы я могла, то в миру издала бы закон: с девушками разрешать встречаться только достойным мужчинам после соответственной проверки.
Я оценила.
– О, это крутая хохма. И как же парней сортировать?
– Просто. Каждый год пусть комиссию проходят из врачей, психологов и общественных представителей на звание мужчины. Доказал, что не дебил, – можешь влюбляться, жениться, что хочешь; а если нет – иди, гуляй, Вася, и никакого секса. 
Со смеху я покатилась по песку.
– Ты это серьезно?
Ева села и горячо принялась убеждать:
– Что тут такого? Это научный подход. Во многих племенах существует ритуал инициации, и ничего, только на пользу.
В истерике я схватилась за живот.
– Я умираю, сейчас лопну.
Ева все разглагольствует:
– Между прочим, их хромосома мутирует, мужчина как вид вырождается. Необходимо срочно заняться их принудитель¬ной селекцией.
– Перестань, ты меня доконаешь.
– Что я сказала?
– Милая, это фашизм. Может, еще и инкубаторы построить?
– Может. Лагеря вроде спартанских.
– А армия им на что?
– Упал, отжался – маловато будет. Я считаю, что необходима срочная программа по восстановлению мужской популяции на государственном уровне.
У меня начался новый приступ хохота.
– А женской не надо?
– Нет, девочки более способны к самоорганизации. Мы        и так их уже обогнали, но не говорим об этом из материнской жалости, чтобы не травмировать их слабый организм. Нужно восстановить авангард, коим, в идеале, является мужчина.
Успокоившись, я вздохнула и вытерла слезы.
– Евочка, похоже, ангелы тебя срочно прибрали в рай, чтобы ты в миру дров не наломала. С таким умищем да энергией вдруг президентом станешь? Мужичкам тогда не поздоровится, жалко их.
– Что ты так за них трясешься? Все они сволочи.
– Мамочка, и это говорит психолог, доктор наук? Кошмар!
– Нет, вообще мужчины в том виде, что их задумали, мне нравятся, только где их встретишь теперь.
– Конечно, конечно. Пациент, расслабьтесь, в речке искупайтесь, холодненькое ко лбу приложите.
– Ладно, пошутили – пора и искупаться.
Ева поднялась, прошлась по траве.
– Тебе хорошо говорить, вон Сема какой.
– Ладно, давай нырнем, я вся в песке.
С криками и брызгами я бросилась в озеро, поплыла.            С берега шумит Ева:
– Как водичка?
– Прыгай сюда!
– Сейчас.
Подружка на цыпочках входит в воду: блондинка, никакого темперамента. Ева сотворила надувной матрац и манерно     на него улеглась. Я пристроилась к ней под бочок и мы       отправились в дрейф. Водичка ласковая, теплая, как подогретая. Она немедленно смыла мрачные мысли Евы.
– Ох, какая прелесть, а то я целыми днями сижу за «компом», аж задница отваливается.
– А ты ее бинтиком подвязывай.
– Сейчас тебя скину.
– Не надо. Во что играешь?
– В смысле?
– На «компе»?
– Я статью пишу.
– Какую?
– Обида и механизмы ее замещения.
– Вау.
– Что вау? Ты легко умеешь прощать?
– Не особенно.
– Вот, и я считаю, это самое сложное, особенно противное чувство вины.
– Серьезная ты тетя, ну и как это делается?
– Нужно отделить зло от человека…
– А! Спихнуть вину на демонов? Ха-ха-ха, это мудро. А на них что ж злиться-то? Что от них еще ожидать?
– Примерно так, только это ни фига не смешно.
– А что, и субъекта, захваченного демонами, жалко становится, да?
– Да, и за него молиться надо, но ты как-то все слишком  упрощаешь.
– Складно свистишь, начальник. Только идеи у тебя слишком модные.
– Я разрываю шаблоны.
– Да, уж с этим не поспоришь.
Тут Ева вскинулась радостно.
– Кстати, поздравляю вас с Семеном.
– С чем?
– А говорят, вы жениться собираетесь.
От возмущения я чуть не захлебнулась.
– Чего? Кто это говорит?
– Лерка сказала, что он тебя невестой назвал, на днюхе.   Зажали помолвку?
– А, это просто Сема от нее отделаться хотел. Я тут ни причем, просто подыграла ему.
– Жаль, я думала у вас уже все сладилось. Ты ж гуляешь       с ним целыми днями. Еще скажи, что вы дружите.
Я вздохнула с чувством.
– Ох Ева, я даже не знаю, как назвать то, что между нами происходит. Это – беда!
Мы приплыли в нарядную беседку. За деревянным кружевом нас встречает круглый стол и лавочки. Я с удовольствием уселась в тенек, расстелила салфетку.
– Пора бы и пообедать.
Ева сочинила чай и пирог с творогом. Я откусила кусочек.
– У, вкусно как!
В темном бору кричит кукушка. Ева принялась считать:
– Кукушка, кукушка, сколько мне веков осталось? У, полно.
Я потянулась блаженно.
– А мне нравится перспектива жизни вечной, меня как-то сразу отпустило. Огромное облегчение и за квартиру платить не надо, красота!
Ева согласилась:
– А кто бы мог подумать, да? Подлей чайку.
–  Точно. Слушай, ну тебе так от мужиков досталось, я просто в ужасе.
– А тебе разве нет?
– Знаешь, мне больше повезло. У меня был дедушка и отец  что надо.
Ева кивнула.
– Счастливая. И с Семой тебе здорово подфартило. Красивая из вас пара получится.
– Это еще не известно.
– Да ладно, все знают, одна ты не в курсе.
– Не в курсе чего?
– Того, что ты втюхалась в него по уши.
Я набросилась на нахалку, завязалась шутливая потасовка.
– Дурочка, это он в меня втрескался! Я не виновата, что       у него крышу сносит!
Ева засмеялась.
– Не виноватая я, он сам пришел, да и остался!
– Ты нормальная? Мы даже не целовались еще!
Ева захохотала, откинувшись навзничь.
– Еще?
– В смысле, вообще.
– Да ладно, чего ты упираешься, ну встречаетесь, что тут такого?  Ведешь себя, как подросток. Это смешно, наконец.
– Ну хорошо, признаюсь, я влюбилась, но если ты разболтаешь, я тебя утоплю.
– Что за тайны, не понимаю?
– Во-первых, мужикам очень вредно знать об этом раньше времени.
Ева засмеялась.
– Гордость наша мешает, понятно, а во-вторых?
– Тебе весело, а три недели назад я совсем за другого замуж собиралась.
Ева забыла про пирожок от удивления.
– Ого! С этого момента поподробнее.
– Если только строго между нами.
– Естественно, об этом не переживай.
После длинного рассказа про Стаса и Семена я заключила:
– Так что, если честно, подружка, то я пропала. Караул,   тону! Главное, не заметила как. Думала, что позволяю ему  за мной бегать, а сама увязла по самое горло, задыхаюсь и не знаю что мне делать.
Ева мечтательно закатила глаза.
– Ну надо же, только объявилась, а уже по мужику на каждом свете, а тут…
– А по тебе Кристиан сохнет.
Ева ехидно сощурилась.
– Издеваешься? Конечно, не всем же так везет – с корабля – и на бал…
– Брось, я уверена, ходит твой Адам тут, за кустами. Скоро встретишь. Кстати, первая женщина была блондинкой. Так что у тебя бонус. У мужского населения твой образ на подкорке записан. Съешь лучше пирожок с луком, утешься.
Ева откусила пирог так, что от него одна попка осталась.
– Ладно, есть одна идея. Тебе нужно понять, что ты ответственности за Стаса не несешь.
– Жалко его.
Ева посмотрела на меня, как на пациентку.
– Ты в миру лишайных собак не подбирала, чтоб лечить?
– Ну, нет, но…
– Забудь, я так и думала, просто попыталась. Тогда нам нужно сходить к Илье.
– Кто такой?
– Да так, ухажер один, он Архангелу Уриилу служит, оказывает покровительство тем, кто посвятил себя наукам и искусству. Всякими художниками заведует. Не бойся, мы ему скажем, что Стас – твой дальний родственник. Пойдем?
– Прямо сейчас?
– Чего тянуть?
– Валяй.
– Давай через березовую рощу, там сейчас земляника.
Мы отправились по земляничной тропе. Как там в сказке было? – одну ягодку вижу, за другой наклоняюсь, третью примечаю. Когда рот уже свело от кислого, позвала Ева: 
– Алена, сюда. Пришли уже.


Илья

На опушке леса –  просторный, огороженный двор. На воротах красуется медный леопард. Я прикинула высоту забора, хмыкнула:
– От кого он так шифруется? От диких, кровожадных зверей или от нас?
Ева покрутила у виска.
– Он своеобразный человек, совсем отшельник. Короче,   зовут его Илья, в миру он занимался  классическим танцем, немного нудный, слегка барин, но красавчик редкостный       и интеллектуал. У него во лбу сто аршин.
– Умненьких любишь?
Ева пожала плечами и позвонила в звонок. Через минуту Илья распахнул ворота, и у меня упала челюсть. Судя по всему, хозяин – штучка редкая. Не умея скрыть любопытства, я вцепилась в него глазами. Что сказать про это фарфоровое произведение? Красив, как херувим, изящный, даже слишком. Лицо трагически одухотворенное, словно с полотен Врубеля. Не хватает таблички «руками не трогать». Ну   а так, сразу видно – хороший человек, манерный, правда. Немного раздражает его привычка вскидывать голову и поправлять волну черных волос. Не люблю, когда у нас, женщин, воруют жесты.
Мы проследовали на открытую террасу в колониальном стиле, расселись в столь чудесные кресла, что в них, наверное, и пукать-то святотатство. Илья предложил кофе, бисквиты и скандинавское хоровое пение – полный фарш. Пришлось следить за языком. Я, вообще, девочка образованная и даже где-то с воспитанием, но влияние среды, знаете ли. А еще, выпендриваться не люблю. Но беседу со светским львом поддержать смогу, хоть и противно прикидываться трепетной.
Спустя несколько минут из сада вышел снежный барс и, красуясь, улегся у ног Ильи. Какой хозяин, такой и любимец – воображала. Даже непонятно, кто чьи манеры копирует. Познакомившись, затеяли бесконечный словесный реверанс. После третьей чашки, подавляя изжогу, я надела свою        выходную улыбку.
– У вас забавно. Ландшафтным дизайном увлекаетесь?
Илья посмотрел на верхушки сосен, предложил:
– Мы можем перейти на «ты», если вы не против.
– Конечно.
Он подпер щеку тонкими пальцами с маникюром.
– Это миниатюрная модель эдема в моем исполнении.
Я едва сдержала эмоции: «Эко хватил, создатель». Но садик и вправду чуден до невозможности. Цветочный ковер благоухает. Стильные беседки прячутся в удивительных зарослях. Любой дендрарий позавидует такому разнообразию флоры. Но кажется, вся эта роскошь принадлежит кошкам. Их тут полно и все пятнистые, словно маленькие леопардики. Я покосилась на хозяина: он сам сильно смахивает на большого кота. Только драйва в нем нет, зануда, головоед. Но ресницы!.. Выше всяких похвал, метровые, ишь, размахался, будто гейша веером. Неужели он подружке нравится? А что, она тоже усидчивая. О чем они там трепятся? Я включила слух. Ева обсуждает какой-то фильм.
– Ну почему чернуха? В конце концов, этим автор хотел  показать, как отвратительна жестокость в семье.
Илья парировал:
– Воспитывая ненависть к ненависти, все равно воспитываешь ненависть.
– Хорошо, что ж теперь зло вообще не показывать? Делать сусальные картинки?
– Зачем такие крайности? Просто не нужно зло смаковать, основной посыл должен быть к  добру, которое ему противостоит. Дай человеку надежду.
– Так мы начнем отрицать признанные гениальные произведения, в основе которых…
Илья раздраженно перебил:
– Гениальные? Знаете, Пушкин был прав, гений и злодейство несовмест¬ны.
Ева тоже ответила на нервах:
– Не знаю, не уверена.
Чувствуя легкую агрессию в голосе девушки, барс задергал хвостом. А Илья и бровью не повел, только сложил пальчики в пирамидку да зрачки вздул. Что значит светская выучка. Дернул подбородком и выдал лекцию.
- Зло – эгоистично. Это всегда проекция самого себя на  окружающий мир, а добро ищет отражение Вселенной в себе. Ты вообще понимаешь смысл слова «творчество»? Сотворить – означает быть с Творцом, то есть, с Богом.
Эти слова у меня вызвали облегчение. Ну конечно, так         и есть, а то я уже думала, что сама дура и путаюсь в двух   соснах. Бывает, посмотришь кино – и знаменитое, и награжденное сто раз, и все вокруг восхищаются, – а у меня от него на душе сплошная разруха. Тридцать три убийства, пять     изнасилований и двадцать покушений, – и все из самых прекрасных побуждений. Хуже всего, если такой фильм сделан талантливо. Противные впечатления прилипнут, как жвачка   к волосам, не отдерешь.
Илья в сотый раз поправил прическу жестом, который сделает честь любой красавице. Барс потянулся и зевнул. Хозяин потрепал его за холку и продолжил распекать несчастных работников культуры.
– Чем больше талант, тем ближе к Богу и тем выше ответственность. Друзья, надо же как-то соответствовать. Творчество – это служение, миссия, которая требует душевной чистоты. По большому счету, художник – это посланник   Бога. Талант ему даден, чтобы поднимать людям веки, а не для собственной славы и обогащения. В его жизни должна быть только одна ценность – свет Божий.
Ева с иронией усмехнулась.
– Да какое там. Видели мы этих «засланцев», тусуются вечно с бутылкой. Одна халтура и водка на уме!
Он поджал фигурные губки.
– Причем тут богема? Называют себя художниками все   кому не лень. Настоящий творец – это всегда личность.       Их  не так много, чтобы в кучи сбиваться.
Еве надоело быть аутсайдером в споре, она послала мне взглядом «SOS». Самое время повернуть стрелку на рельсах. Я вклинилась в разговор.
– Илья, ты ведь Уриилу служишь, оказываешь покровительство тем, кто посвятил себя наукам и искусству?
Он благосклонно кивнул, а я ухватилась за свой интерес.
– Знаешь, у меня есть один человек, очень талантливый,       в чистилище.
Тут я расписала Стаса, как матрешку. Но чем дольше я говорю, тем плотнее смыкаются прекрасные губы Ильи. Когда вверх поползла одна бровь, я напряглась, но тут взлетела другая, стало ясно – не прокатит. Поиграв лицом еще немного, хозяин заговорил:
– Можно узнать его имя?
Я сказала:
– Видишь ли, я собственно, не в силах ему помочь, даже   если бы очень хотел. Но я и не считаю нужным поощрять  человека, который самым важным в искусстве находит собственное самолюбование.
Я поразилась.
– Откуда тебе это известно?
– Я отлично представляю себе, о ком идет речь. Он слишком тщеславный. Более того, Станислава по истечении      сорока дней скорее всего ожидает «карман». Это особые   условия, при которых он все же будет вынужден изменить свои взгляды на жизнь.
Мой тонус упал окончательно.
– За что?
– За маниакальную жажду славы, ради которой он пренебрег всем на свете и своей жизнью в том числе. Это почти как самоубийство. Человек не может и не хочет любить никого, ни ребенка, ни котенка не обласкал. И его никто не оплакивает, никто за него не молится.
Это заявление меня сильно кольнуло, но я продолжаю      сопротивляться по инерции.
– Неужели ничего нельзя сделать?
Илья строптиво вскинул чуб.
– Стас презирает публику, пытается ею манипулировать, принимая всех за идиотов. Согласен, толпа дураками изобилует, но они неподходящая область для приложения сил. Мелковато для большого мастера.
Я уже поняла, что дело не выгорит и окончательно сникла. А Илья все продолжает забивать гвозди в крышку гроба.
– Если по истечении сорока дней рядом с ним не окажется никого, кто бы мог пробудить его душу к любви, то скорее всего его ждут тяжелые времена.
– Ты женщину имеешь в виду?
– Да хоть щенка блохастого. Станислав талантлив, но душа пуста, нет Божьей искры, одни только трюки на холсте.
Я так расстроилась, что отключилась от текста. Похоже, этот булыжник в мой огород. Я ведь ни разу не помолилась за него. Почему мне не пришло это в голову? Выходит, что я его убила, а потом еще и предала. Я живо представила, как его мучают в этом «кармане», и мне стало совсем нехорошо.
Солнце уже садится в ели, а Илья все разглагольствует, взглядом наминая коленки Евы. Надо же, умненькие тоже туда же. Перебить неудобно, но когда же он закроет свой рот? Кажется, этот речитатив затянулся.
– А то, что он талантлив, так с него и спрос больше. Видишь ли, в искусстве главное – живая душа. 
От его голоса в голове потяжелело. Вот мастер груза. Даже барс его уснул. Хотя рассуждает здраво. Внутренне я понимаю, что этот королевский фазан прав, да только от этого     не легче. Я поймала паузу в словах и подвела мрачные итоги.
– Значит, он там надолго?
Илья развел красивые руки в стороны. Это почти танцевальное па выражает все вежливые отговорки разом.
– Никто не знает. Чистилище – это шоковая терапия. Может сработать в одно мгновение, а может никогда.
Слушать дальше мне стало неинтересно. Выручила подруга, придумала повод срочно уйти. Мы скоренько раскланялись  и покинули отшельника.
Только за нами закрылись ворота, как я выдохнула:
– Жесть!
– Это уж точно. Ты бледная. Сильно расстроилась?
– Не то слово!
Ева резко остановилась и хлопнула себя по лбу.
– Кстати, Семен тоже может дать благодать Стасу.
Я попятилась.
– Ты что? Как ты себе это представляешь? «Семен я тебя люблю, но еще мне жалко Стаса и я хочу его к нам сюда. Из нас получится чудесная, шведская семья».
– Скажи, что родственник.
– Знаешь, я на днях стала почву прощупывать, а Сема так напрягся. Мне кажется, что Жора все ему рассказал, хотя и обещал молчать.
– Естественно, они же друзья в доску. Слушай, лучше      выкини этого Стаса из головы, да и дело с концом.
– Легко тебе говорить.
– Да-а-а.               
Помолчали. Тут Ева стала допытываться.
– Как тебе Илья, правда хорош?
– Красавец, отрицать невозможно. Но такие длинные косы языком заплетает, аж зубы сводит. Что у тебя с ним?
– Менуэт.
– Танго не получилось? Тоска!
– Ой, не говори. И где только у него самого жизнь, кровь, эмоции? Критик несчастный.

Поездка в стеклянный дом

Рыбки плавают в прозрачной соленой воде, кораллы, блики на песке и все такое. Это единственная картинка в телевизоре, которая не угрожает мне душевным травматизмом. Уже далеко за полночь, а я пялюсь в экран, но совершенно ничего не вижу. Как же так? Я совсем было успокоилась, а теперь у меня случился рецидив. Ева права, чувство вины самое тяжелое из всех. Только смирилась с тем, что я убийца  поневоле, как оказалось, что еще и предательница.
В ушах постоянно звучит: «Если по истечении сорока дней рядом с ним не окажется никого, кто бы мог пробудить его душу к любви, то он отправится в «карман». Пробуждать к любви – это ведь моя роль? Разве нет? Но я уже не могу ему помочь, как говорится, люблю другого. Получается, я предала Стаса в решающий момент. Разве что Семен, ради меня…  Нет, нет, нет. Это – как кислотой на розу.
Ушедший день к ночи превратился в душного монстра.       Я закрыла глаза и снова побежала не оглядываясь. Нужно смотреть под ноги, в лесу темно и можно споткнуться о ветки. Вот та самая тропинка, выходит к реке. Колкий, сырой песок набил¬ся в обувь.
Дощатый мостик довел до середины реки и оборвался. На самом конце я делаю шаг дальше. Под ногой оказалась      невидимая твердь. Слава богу, она на своем месте! Оглядываюсь назад, в расплывающуюся реальность, и ухожу в другую. Река, а может это океан, разлилась повсюду. Мост под ногами проявился, как большой водный змей на темном теле мерцающей воды. Он длинный, как китайская стена. Придется топать целую вечность. В глубине что-то мелькает. Вот опять, теперь с другого бока.
Да, там человек плывет. Наклонилась, пытаюсь рассмотреть. В черноте мелькнуло мертвенно бледное лицо Стаса. Он смеется и тянет ко мне руку. Но его ударило головой об опору моста и он пошел ко дну с гримасой ненависти. Я кричу что есть силы:
– Ты сам виноват!!!
Образовалась гигантская воронка. Она напоминает дикое животное, слишком свирепое и тупое, чтобы оставаться с ним наедине. Мост стал трещать и качаться. Я помчалась медленно, на чужих ногах к заветной калитке на другом берегу. Маленькая, дощатая, с облупившейся бирюзовой краской, она будто светлый маячок на фоне мрачного неба.
Еще одно отчаянное усилие, толкаю вожделенные створки и прыгаю в проход. Здесь мое убежище. Я в безопасности перевела дух, сбросила туфли, шлепаю по мокрой траве вдоль тихой улицы. Вначале мой новый город был неясным уголком внутри меня, но постепенно рос и становился настоящим. Вот и мой дом. Я хочу войти в него, но не могу найти дверь. Пытаюсь влезть в узкое окно, мне больно и… просыпаюсь, вся мокрая.
Еще несколько минут не открываю глаз, вспоминаю детали сна. На сердце тяжесть, голова как куб. Встала, сварила кофе, попыталась отмахнуться от кошмарного видения, да куда там. После первой чашки подумала: нечего спать носом в подушку – еще и не такое приснится. После второй стало ясно, что  я иду к Семену с поклоном, делать нечего, или оно меня съест. Стоило подумать об этом, как  жар ударил в лицо  и принялся медленно сползать в ноги.
Стою у зеркала, ищу подходящий образ. Сегодняшнее свидание – экстрим. Главное – найти прикид в тему. Внутренний голос вопрошает:
– О чем ты думаешь, милая? Не ходи.
Отвечаю:
– Отстань, я с тобой сегодня не разговариваю.
Вот в этом длинном платье я достаточно «с приветом», чтобы у меня не спрашивать смысла, и довольно привлекательна. Растрепанные небрежно волосы. Корсет выделяет грудь. Нет, не платье, – короткие шорты и сверху платок на бедра. Вот теперь я точно всех запутала. И, наконец, высокие сандалии с каблуком. Там, где вопросы не решаются, их легко продавливает каблучок.
Рухнула в кресло. Что-то я веду себя как дура, да и выгляжу, пожалуй, тоже. Хорошо еще красной помадой не намазалась. Вся моя истерика и так на мне. Глубокий вдох, успокоилась. Джинсы, майка – и все. Достаточно ненормального блеска     в глазах: семафорят,  как у кошки на охоте.
Вышла к железной дороге. Дракон сегодня будет черный,    с низким мужским голосом. Заняла место машиниста. Поехали! Триумфальная арка  из серых столбов навстречу. Набрала скорость, тяжелым снарядом рву паутину проводов. Медленно падаю. Где разорваться?
Тело мобильно и настроение вроде бы ни при чем, но тревожная мембрана во мне исподволь напевает что-то  неприличное даже во время сна. Жужжит постоянно, как оса над вареньем.
У-у-ух! Влетела в тоннель, зависла в темноте. Так, наверное, чувствуют себя космонавты: движения не видно, только     судороги железа под ногами.
Нужно принять решение. Нужно, а почему? Пусть решение примет себя само. Я женщина, я не обязана!
Просвет, развилка. Каменистый берег на окраине города выступает полуостровом далеко в море. В дымке виднеется мост. Крутой вираж, оседлали мост. Рывок – и мчимся над водой.
Подо мной по волнам стремительно летит катер, по небу ползет серебристая точка самолета, в облаках качается утренний призрак луны. На широком покое три скорости, три     направления. Если уловить все движения одновременно,      то впадаешь в транс.
Прибыли. Остров. Гудок, еще два, – мое «здрасте вам». Жду на ступеньках локомотива. Я же не являюсь в гости без приглашения. Семен подходит, небрежно улыбаясь. До чего много пафоса у этих мужчин. Но я тоже не ситцевая.
– Привет, извини, что без приглашения. У меня к тебе деликатное дело.
– Привет, милая, позавтракаешь со мной?
Меня слегка потряхивает. Точно ничего в горло не полезет, как бы и водой не подавиться.
– Чайку попью.
– Давай покажу дом.
Я пошла за ним. Любопытно, как он живет.
Справа виден маяк, слева – почти стеклянный дом среди кедров. Внутри жилища технологичный минимализм. Если бы не растения, было бы жестковато в этом разгуле хай-тека. Стеклянные стены придают дому эффект жизни на природе. Все сдержанно и логично. Я озираюсь в надежде найти       укромное место.
– Красиво. Сем, но явно мужское жилище, холодное, не хватает уюта. Я бы добавила немного текстиля, чуть-чуть цвета.
– И капельку женской ласки. А ты перебирайся ко мне         и  набросай здесь дурацких ковриков.
Я посмотрела в грустные, темные глаза. Он что, серьезно?
– Я подумаю над вашим предложением.
Второй этаж немного приветливее. Тут притаились две спальни в японском стиле. Большое место занимает кабинет, навороченный техническими шедеврами. Из него есть выход на крышу, заросшую дикой травой. Над половиной кровли нависает огромный кривой кедр. Посредине валяется матрац со скомканной постелью. Чай на полу, маленький красный клавесин. Покуда я интересуюсь квадросистемой, хозяин поспешно собирает разбросанные повсюду бумаги с записями. Вообще, эта площадка словно принадлежит другому человеку, нашему брату, художнику.
Посмотрела на Семена с любопытством. А он не так прост. Лицо спокойное, но в темных колодцах бьется маленькая, секретная заковырка. Чтобы не увидеть еще больше, отвернулась, перевела разговор:
– Ты увлекаешься техникой?
– Только необычной. Вообще, люблю что-нибудь придумать руками.  Пойдем, посмотришь все.
Спустились. Во внутреннем дворе встречает просторная мастерская, тоже стеклянная, вся напичкана станками и враждебными для понимания женщины штуками. Думаю, мое любопытство уже удовлетворено.
– Сема, кто-то собирался угостить чаем?
– Давай, тут есть один приветливый уголок.
Хозяин усадил меня на летней веранде. Сквозь густые ветки яблонь пробивается солнце. Судя по тому, как надрываются птицы, здесь конец мая. Семен разлил горячий напиток  по чашкам, придвинул нарезанный сыр.
– Рассказывай, почему не спится.
Я сосредоточилась на крошках, разбросанных по столу.     Не так просто говорить с мужчиной, в которого втюрилась,   о другом. Ну все, украдкой выдохнула, спрятала потные    руки под столешницу и, слушая себя как бы со стороны,   мучительно стала объяснять:
– Понимаешь, в миру у меня был близкий друг.
Надо же, я не сказала гражданский муж или любовник.
– Сейчас он в чистилище, но это просто недоразумение. Стас очень талантливый, творческий и не делал подлостей.
Говорю и не верю, что у меня открывается рот:
– Я понимаю, что просить тебя о помощи некрасиво с моей стороны, но мне это очень нужно!
Лицо Семы затвердело, как бетон под палящим солнцем.  Он спросил деланно равнодушным голосом:
– Что хочешь?
– Дай ему благословение? Мне хочется вытащить его оттуда к нам.
 На всю округу прозвенел смачный звук этой «оплеухи»,   но Семен выдержал удар.
– Тебе это позарез надо?
– Да, я измучилась, мне кошмары снятся.
Еще один шлепок наотмашь. Кто пустил женщину в рай?
У Семы побелели радужки глаз. Он выпрямился и ответил жестко:
– Знаешь, я не собираюсь потакать твоим капризам. Твой герой того не стоит.
Я сделала еще одну попытку.
– Сема, я просто умоляю, пожалуйста. Мне это крайне важно,  понимаешь?
Он отвернулся.
 – Ты не могла бы звонить в следующий раз, прежде чем являться в шесть утра?
Влепил мне в обратную и дальше сухо:
– Кстати, у меня есть неотложное дело – выспаться, так что аудиенция закончена.
А вот и пинок на дорожку. Стало ясно, что дело – дрянь.      Я еще не видела Семена таким злым. Его тон меня задел.   Сохраняя остатки самолюбия, я встала и гордо бросила:
– Извини.
Сохраняя царскую походку, вышла вон, не оглядываясь.  Поединок закончен вничью. Все живы, но изрядно побиты.
Уже в вагоне я побледнела. Только теперь до меня дошло, как все это выглядело и что он мог подумать. Все же я идиотка законченная. Чего я ожидала? Семен, конечно, праведник, но ведь не святой. Сейчас он решит, будто я до сих пор сохну по Стасу. По-хорошему, нужно вернуться и все Семе объяснить. Сказать, что люблю его, а Стаса жалею. Но я почему-то продолжаю тупо сидеть на краешке лавки, как приклеенная. Много чести – у него в ногах валяться. Не родился еще тот мужчина, которому я раскрою чувства первая.
Поезд грустно тащит меня от любимого прочь, отмеряя   между нами пропасть. Я посмотрела на полуостров с тоской.
               
Полет № 11

Всегда полагала, что в раю беспрерывно млеют от счастья. Сама же сплю по три часа, вскакиваю, как лунатик, потом снова ложусь. Это что – блаженство, по-вашему? Вот опять, полночи крутилась в постели, наматывая простыню на голое тело, как паутину на кокон. Очнулась в шесть и слоняюсь  ни жива ни мертва.
Вышла в сад. Цветущая слива заслоняет грозовое небо.    Посмотрела на синюю тучу сквозь ветки и решила покрасить ее фиолетовыми полосками наискосок. Получилось  неплохо. Я повернулась к дереву.
– Ты думаешь, я сбрендила?
В ответ оно махнуло серебристыми листочками, мне на нос упали холодные капли. Что оно имеет в виду?
Чем занять свою непутевую голову? Закуталась в теплый халат до пят, побрела вдоль моря. Сонная волна нехотя тошнит на песок. Видно, ее тоже кошмарит.
Я вспомнила смутные картинки ночи. Вроде я пошла в кино. Просовываю в кассу пятитысячную купюру, прошу билет на дневной сеанс. Тетенька в окошке велит выбирать между   комедией и мелодрамой. А я ей – подайте всего и побольше. Ан нет, говорит, мелодрама уже началась, а комедия закончилась. Ну и ладно, я ушла кататься на льду. Вот такая муть.
Присела на знакомое бревно. Отсюда хорошо видно белый глаз на маяке. Под ложечкой заныло. Уже прошел целый день, но Семен не подает признаков жизни. Видно, сильно обиделся. Я тоже лучше умру, чем первая обнаружусь. Только хреново все так…
Поеду на Драконе, сброшусь с обрыва. Это шутка, конечно. Холодно, ветер поднялся, сейчас начнется ливень, нужно  домой. Засунула ладони в рукава, подняла плечи. Начинает    капать за шиворот. Зашла во двор и шарахнулась от неожиданности. Мой забор подпирает злой Жорик.
– Доигралась?
У меня защемило сердце.
– А что?
– Я не пойму, ты на двух стульях сидеть любишь или просто нравится издеваться над хорошим человеком?
Мне совершенно нечего сказать, я отвернулась и почувствовала ком в горле. Жора направился на выход, жестко бросил через плечо:
– Если ты без своего Стасика жить не можешь, так и         отправляйся к нему, насовсем.
Слезы брызнули сами, я не хотела, крикнула менту вслед:
– Да не нужен мне твой Стасик совсем! Я Сему люблю, понятно  тебе, дурак!
Воин резко развернулся, подошел, схватил меня за плечи     и сильно встряхнул.
– Стоп, вот с этого момента излагай четко и только правду.
Но кроме рыданий я ничего не могу ему предложить. Жора вздохнул, неловко прижал к себе.
– Не реви.
Я припустила еще больше. Он усадил меня за стол, помаялся, налил стакан воды.
– Ну ты это, кончай. Самому тошно. Объясни, как получилось-то у вас. Слышь?
Наставник присел передо мной на корточки. Я растерла   последние потоки по щекам. И сказала в нос:
– Не знаю. Мне было стыдно. Это ведь я его убила, там, в машине, нечаянно. Такая авария – ужас. Он снился в воронке, тонул, страшно так. Всегда снится. Его в «карман» отправят, из-за меня. Я подумала: если как-то ему помочь, так может всем легче будет? Я ж не знала, что Сема так взбесится. Он просто не понял. Наверное, нужно было ему все сразу рассказать? Он слушать не стал вообще ничего, псих ревнивый! Я не знаю что делать.
Жора встал, прошелся вдоль дома и обратно и заключил:
– Ну, все ясно. Не дрейфь, напарник, утрясем как-нибудь.   И не такие дела решали. Я ушел, ты это, ляг, поспи, что ли?
С надеждой я посмотрела ему в след. Воин вскочил в свой внедорожник и газанул бешеной перепелкой. С неба прыснул ледяной дождь. Пришлось ползти в дом.
Комочком я свернулась под одеялом, зажав в кулаке телефон, сначала слушала дождь, потом тетеньку в телевизоре,        – не разобрала ни слова, побродила по кухне, столовой ложкой выела серединку торта. Сказал бы кто, что в раю бывает так гадко, не поверила бы.
К обеду судороги небес ослабли. В природе наступило     относительное перемирие. Четыре серые стены меня убивают. Покататься, что ли?
Дракон уставился на меня жалобно, открыл свое дружелюбное чрево. Ему я намекнула, мол, вези, куда сам знаешь, смирно села возле окна. Друг застучал колесами, дал гудок басом. Я забросила упрямые ноги на противоположную лавку, уставилась в горизонт. Лучшей медитации и не придумать. Постепенно тяжелая грусть приобрела романтичный оттенок, красиво заполнила купе.
Не знаю, сколько времени пялюсь на просторы. Внезапно по воздуху подкралась некая мягкость, и в пространстве все как-то  сдвинулось. Оглядываюсь в смущении и вижу, как в купе входит крылатый дух и садится напротив. Я обмякла: так близко он еще не показывался. Сдается, это мой Ангел-Хранитель. Он приходил ко мне с посланием. Наверное, я его достала, раз он объявился.
– Прости, я вредная девчонка.
Он отвечает полупрозрачной, грустной улыбкой. Мне      чудится, я слышу его мысли. Не очень четко, но все же.     Кажется, говорит про то, что никому не стоит доказывать свое превосходство, что Семен великодушен и, конечно, поймет.  Все у нас будет хорошо. Дальше какая-то смутная фраза про смирение, про любовь, будто в ней нет места гордости, и что-то еще важное.
Над его ладонями появился шарик из цветных искр. Они  перемещаются внутри воображаемой сферы, образуют разные узоры, прямо как в детском калейдоскопе. Хранитель протянул эту забаву мне. Я приняла и пока на нее удивлялась, Ангел тихо исчез. На душе наступил почти штиль. Огоньки, отражаясь на стенах, разогнались, разлетелись и пропали. Но вокруг осталась какая-то непонятная идея.         Я еще ее подумаю, потом. А сейчас образовалось срочное  дело – за окном возник тот самый мост.
Я переполошилась: мы едем к Семену? Со всех ног бросилась в кабину машиниста. Точно, прямиком туда и несемся, на всех парах. Эй, стоп, машина! Дракон тормозит недовольно, с лязгом. Мы зависли над морем на середине моста. Я села перед лобовым окном и, не мигая, вперилась в стеклянный дом на полуострове. Через час оцепенения осознала, что все же пока не готова и дала задний ход.
Дома я вспомнила про подаренный Семой диск. Пока его искала, ударилась в панику, вдруг он потерялся. Ура! Нашла, вставила в плеер, повалилась в подушки. В кровь поступила его музыка. Меня захлестнуло. Внезапно я так сильно почувствовала все что звучит в наушниках, что сделалась больной. От потрясения я зажала губы руками. Словно           я проникла в самого Сему, стало даже немного неловко, вроде я нарушила его интимное пространство. Знаю точно, если бы я умела сочинять, то написала бы то же самое, один в один. Сема будто подглядел у меня сокровенное, то, о чем не      высказать словами, потому что не бывает таких слов.
Тут меня осенило. Он же абсолютно родной мне человек, близкая душа и ему больно, а я так глупо кочевряжусь.     Решительно, не давая себе одуматься, я соскочила с кровати    и вышла на улицу.

Ревность

Как только вагон повернул за утес, в руках у Семена оказался топор. Он принялся хаотично рубить стол и лавки, на которых сидела Алена три минуты назад. Часа через полтора от них остались одни щепки, но жар в груди только возрос.
Сема поднялся на крышу, пересек ее во всех направлениях, сел. Оформленных мыслей нет, просто невыносимо и все.     В голову лезут дурные картинки, где она с ним. Черная,     нелогичная сила накрыла голову тазиком и вертит Семеном как хочет. Он знал, что ревнив, но такого, откровенно говоря, от себя не ожидал. Где-то очень глубоко, еле слышно, как   из-под земли, голос разума ему кричит: «Эй, ты, дурак, все  не так, как кажется».
Да, в этом все и дело. Семен столько ее ждал, проявляя    чудеса терпения. И вот, когда она стала почти его, все перевернулось в одну секунду. Он же видел своими глазами, что она к нему горит. Между ними уже было что-то большое,   казалось, остается протянуть руку и они навсегда будут   одно. Неужели он ошибся, и она просто кокетничала по своей естественной, женской природе: нужно, не нужно, пусть.  Одним поклонником будет больше, в хозяйстве пригодится. Или, того хуже, Алена обольщала, чтобы использовать его по назначению и вытащить своего хмыря из чистилища?
От последней догадки у Семы начался новый приступ злости. Он встал и пинками сбросил с крыши всю аппаратуру. Она тяжелая и долго упиралась, пришлось попотеть. Уставший, он повалился на спину и стал собирать грозовые тучи над поляной.
Одна только тема не дает покоя: чем Стасичка лучше?     Зачем человеку достоинства, если они ничего не значат?          К чему так стараться быть хорошим? Говорят, что женщинам нравятся плохие парни, – может, это правда? Тогда они заслуживают того, на что жалуются.
Так или иначе, он не способен принять то, что она любит другого. Вот раньше мог, а теперь нет, больше не получится – и точка. Это тупик,  в который он уперся лбом, непрошибаемый тупик.
Небо совсем заволокло. Накрапывает восхитительно мерзкий дождик – мелкий, холодный, нудный, – то, что надо.    Семен закрыл веки: пусть капли остудят горячее лицо.      Зазвонил телефон, неважно. Прошла минута, трезвон повторился. Как же долго! На пятый раз Сема тяжело встал,           не глядя на дисплей зашвырнул трубку в море и снова упал на спину.

Жора набирал номер раз двадцать, что за дела? Они же         с Семой договорились? И с настроением дрянь какая-то.      Не суть – разберемся. Воин запрыгнул в свой «танк» и вырулил на дорогу к полуострову. Во дворе и в доме – никого.    На веранде побоище, топор красноречиво торчит из двери.    О нет! Я так и думал.
– Сема! Отзовись, железный дровосек!
На крыше своей завис небось. Точно, так и есть, лежит, мокнет, руки скрестил под головой. Неужели всю ночь так    и провалялся?
– Эй, дружище, ты что, ванны небесные принимаешь или помирать собрался?
Семен не дал реакции. Жора обошел вокруг.
– Дорогой, скажи, в чем подвох, я здесь для этого. Не молчи, ты мне душу рвешь.
Тишина.
– Сем, ну хватит, колись  давай?
– Отвянь.
– У, совсем плох. Нужна реанимация.
Жорик налил полстакана коньяка, протянул Семе под нос. Тот секунд тридцать принюхивался, сел, опрокинул залпом. Мент налил пятьдесят граммов себе.
– Я тоже полечусь, а то тут с вами с катушек съедешь.
Минуту помолчали. Воин спросил:
– Алена?
Сема резко отвернулся.
– Она его любит, гада, до сих пор. Я ничего не могу сделать.
– С чего ты взял?
– Приходила просить за Стасину шкурку, говорит, ночей   не сплю, страдаю вся, горю.
– У, ну ясно.
Жора направился к выходу, оглянулся.
– Ты, это, поляну не спали, нам тут жить еще.

Через час Воин вернулся. Так, новых разрушений нет, уже хорошо. Сема сидит в искомой позе, тупо жмет на одну и ту же клавишу раздолбанного синтезатора. Жора скомандовал:
– Все, подъем, есть оперативная информация. Я сейчас был у Алены. Вывод такой – вы две упрямые ослицы, и вас нельзя оставлять без надзора взрослых.
Семен обернулся. Что он несет?
– Говори.
Жорик опустился на корточки перед другом.
– Короче, она тоже психует, у вас элементарно получилась путаница. Объясняться нужно уметь человеческим языком,    а не птичьим. А вот сейчас – внимание!
Жора выдержал театральную паузу и объявил:
– Она тебя любит!
Семен не поверил своим ушам. Как любит? Жадно уставился на друга. Тот наклонился, выпучил глаза, разгорячился.
– Брат, клянусь! Алена сама мне кричала, что любит тебя,    а не Стасика этого.
– Ты ничего не переворачиваешь? Так и сказала?
– Какой сказала! Проорала на весь двор!
Жизнь медленно возвращается в разбитого Сему. Он выдохнул тонну всякой дряни одним разом.
– Гога, повтори точно, как было. Может, ты ее недопонял?
– Я тебе что, идиот?
Жорик подробно и в лицах передал встречу с Аленой.     Семен вскочил и стал маяться по крыше, то мрачнея, то оживляясь. Как только с его головы свалился пыльный   мешок, на его месте он обнаружил свою неадекватность.  Сема присел и сделал неожиданное для себя открытие.
– Я придурок.
Жора кивнул.
– Это точно. Я тебе как мент со стажем говорю, от ревности люди так дуреют, что совершают антисоциальные действия. В следующий раз не торопись с выводами, как бы картинка не выглядела. Сначала спокойно разберись, а уж потом круши все подряд. Ну что, воскрес, кровожадный ты наш?
Похудевший за ночь Семен блаженно щурится. У него наступила эйфория.
– Ты меня из петли вытащил, я тебя обожаю.
Жорик постарался скрыть, что ему очень приятна Семкина благодарность.
– Пустячок. Мы же свои люди. Может, еще по пять капель, за воскрешение?
– Валяй.
Выпили. Семен окончательно успокоился. Наконец вернулся дар речи. Но все же остается одна малюсенькая заноза, и он решил ею поделиться.
– Знаешь, Жор, у меня самооценка на момент упала ну просто в грязь. Я не мог понять, меня оболванили или я и     в самом деле наивный. Всегда думал, что продуманный мужик, а тут лох получаюсь.
– Случается. Доверять людям надо больше.
Семен уперся.
– Да, доверяй, но проверяй. Я, наверное, схожу с ней к этому Стасику, посмотрю сам, какие у них там романы, как это все в реалиях выглядит.
– Брось, хватит чудить. Опять проблему ищешь?
– Да нормально. Мне все равно там нужно дать благословение одному парню.
– Когда?
– Вчера.
– Ты посмотри на себя. В таком состоянии ты не пройдешь заставу, увязнешь по уши.
– Плевать, если я ей окажусь не нужен.
– У, совсем больной! Все, я с тобой пойду.
– Не надо, я пошутил.
– Придурок.
– Что есть – то есть. Но, Гога, поверь, этот урок не прошел для меня даром. Мой самоконтроль теперь на уровне.
Георгий недоверчиво покачал головой.
– Делайте что хотите. Сейчас к ней пойдешь?
– Нет, мне нужно прийти в себя.
– Тогда я по делам. Держи меня в курсе. Вот тебе новый телефон красивенький. Ну, бывай.
– Спасибо, брат.
– Да ладно.

Очная ставка

Не успела я добежать до поворота, как наткнулась на      Семена. Оба встали как вкопанные, смотрим друг на друга, не знаем, как начать разговор. Я решилась первая.
– Прости, я виновата. Нужно было сразу все объяснить.  Понимаешь, я бы не посмела тебя просить, но дурацкое чувство вины, оно меня доканывает.
Семен перебил:
– Напротив, ты извини, я был очень резок с тобой. Теперь    я готов помочь и сделаю это прямо сейчас.
Я замахала руками.
– Нет, все, проехали, не стоит.
– Я это сделаю в любом случае, ты со мной или нет?
– Перестань, не ходи туда.
Сема повернулся и зашагал к реке, а там прозрачность.    Ничего не осталось, как догонять.
– Подожди, я с тобой.

Вечер, слякоть и скучно, душная улица медленно погружается в серую, шершавую тьму. Фонарей – полтора на улицу. Нечисть гроздьями подпирает каждый угол. По дороге       повсюду встречаются яркие афиши с лицом Стаса.
Желтая зона не ожидала блестящего прихода Симеона, воина Иегудиила. Как только мы вышли из тачки, местная дрянь зашипела и быстро расползлась в стороны. Семен   ухмыльнулся.
– С нами поздоровались. Куда теперь?
– В художественные мастерские, да уже пришли, – я показала через дорогу.
Голубая панельная четырехэтажка, последний плевок     советской эпохи. Дом довольно обшарпанный и сиротский, но все еще имеет вахтера. Правда, непонятно, зачем он там сидит, если вечером, когда его нет, сразу – опа, полный аншлаг. Заходите, люди добрые, берите что хотите. Огромные железные двери проржавели, на урнах кто-то плясал, на клумбе растут окурки, в фойе длинные списки должников. 
В «нумерах» таланты трудятся сверху натурщиц. На весь этаж тянет жареной картошкой, луком и дешевым табаком – у служителей искусства вечерняя трапеза.

Пока Ирка пускает пузыри на диване, Стас уже вовсю шуршит кистями по холсту. Последние дни перед выставкой        у него проснулся азарт, жажда работы, граничащая с истерикой. Он, практически не вытаскивая сигарету  изо рта, уже истощил себя до предела. Глаза ввалились и блестят, лицо почернело. Если бы не Иркина стряпня, то уже штаны бы веревочкой пришлось подвязывать. Все же баба – друг человека, но не об этом.
Стас заканчивает очередную работу, прихихикивая от удовольствия. Это настоящий хит – крутой, парадоксальный   абсурд. Так искажает мозг, просто блеск. Стас сам удивился, как он смог такое придумать. Народ нужно поразить, и этот выстрел – прямо из гаубицы.
Каждый раз как он отставляет работу к стене для просмотра, у него в уме цена холста увеличивается в разы.          В эфире раздается щелканье кассового аппарата. Стас почувствовал себя забронзовевшим. Вот пруха пошла! Он схватил тряпку, вытер написанный фрагмент, нет, можно еще чуднее, чтоб наповал. Вот так, вообще все набекрень. Однако, я – велик! Пусть убогие полюбуются.
С каждым мазком он нравится себе все больше и больше. Через два часа работа над холстом пришла к логическому  завершению, а самодовольство достигло апогея. Стас прибрал картину наверх (пусть сохнет), поставил на треногу Иркин портрет. Если быть точнее, то на подрамнике – портрет ее задницы. Но все прилично, в рамках, позволяющих называть это искусством, только ракурс необычный.
Художник еще раз сверил ощущения от картины. Да, получилось. С одной стороны, вроде как порочная девка, и в самом сюжете читается осуждение. Но вкусная подача формы, обласканная кистью розовая пятка с красивым бликом вызывают интерес и желание. Художник явно чувствует иначе, чем декларирует, он попросту любуется моделью. В этом есть что-то – прием, конечно, не новый, но стопроцентный.
Ладушки, срочно нужно пожрать, иначе желудок помешает голове, а Стас рисует именно ею, а не кисточкой. Он вытер руки, сунул в рот последнюю сигарету, поджег и взял кошелек. Мастерскую закрывать не стал: никто сам не сунется.     С тех пор как он стал работать на Либермана, его статус резко повысился.

Дверь в  комнату Стаса открыта, но его самого нет.  Светится монитор компьютера, сильно достает запах краски,         несмотря на открытое окно. Я не сразу заметила на диванчике спящую девушку в скомканных простынях. Кумач бросился мне в лицо. Такое ощущение, что я наткнулась на гадюку в своей постели. Вот это неожиданность! Такой позор и на глазах у Семена. Приперлась спасать бывшего, а ему уже       и так здорово. Такие жертвы – и ради чего? И почему я решила, что все только от меня зависит? Вот же, есть кому будоражить сердце Стасянчика, побуждать его к любви. Как все глупо. Может, сбежать, пока хозяин не вернулся?
Семен взглянул на эту сцену и молча поднялся на пристроенный полуэтаж посмотреть картины. Я, не зная что делать, застряла между драпировкой и стеллажами.
На треноге незаконченный холст, и на нем красуется обнаженная модель, вероятно та, что развалилась на нашем    диване. Ее лица не видно, но она блондинка и стройная. 
Шаги по коридору, вернулся Стас. Не замечая нашего присутствия, положил на стол сигареты, пакет с гамбургерами, включил чайник. Пока тот закипает, сел напротив незаконченного холста и, разминая в руках сигарету, устроил просмотр. Я решила, пора рассекретиться, вышла на середину. Стас вскочил, бросил быстрый взгляд на топчанчик, изобразил  радостное удивление.
– Привет. Ты как тут? Вот видишь, немного неловко получилось. У меня натурщица заснула, много работаем. Это Ирка, ты не помнишь? А, не суть. Извини, если тебе это неприятно. Издержки профессии. Только не накручивай себя,          у меня с ней просто новый сюжет, живопись, не более того.
Я не нахожу, что ответить, куда ни посмотри – везде криминал. На столе два грязных бокала, недопитая бутылка вина, на люстре лифчик. Что делать в такой ситуации, может, подыграть ему или дать в морду? «Мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас». Она и разлучила. Зачем я здесь? Как стыдно…  А Стаса все несет без остановки.
– Ты не поверишь, меня наконец заметили. Сам Либерман готовит мне выставку через неделю, а затем мы едем с    экспозицией в круиз. Моя работа выиграла конкурс          «Открытие  года». Я в шоке. Меня тут закидали предложениями в интернете. Цены резко подскочили. Это просто фэнтази какое-то.
Я наблюдаю за любовником и не могу понять, как я могла им увлекаться? Сейчас он выглядит пустым и глупым, все щебечет и щебечет.  Да  заткнешь ты свой фонтан или нет?
 Девчонка проснулась, щурясь и прикрывая голое тело,     села с претензией:
– Стасик, что за дела, проходной двор устроил, блин.         Ты хоть бы занавеску задернул, вообще хамство.
Шторка резко запахнулась. Я почувствовала себя оплеванной. Мой бывший возлюбленный продолжил, не обратив на подружку внимания. Глаза горят. Сигарета, уже третья,        на изготовке. Похоже, успех его сделал невосприимчивым     к окружающей среде. Конечно, ведь его картины желает приобрести очень престижная и дорогая галерея, и бла, бла, бла. Счастливчик громко, на «экзотическом» русском, выразил свои чувства. Видимо, от восторга ему осталось только материться. Девчонка оделась и, глядя на меня с вызовом, удалилась из мастерской. Семен спустился и внимательно слушает весь этот треп. Стас обернулся.
– О, а это кто? Э, мужик, выйди отсюда, нам с Аленкой нужно наедине перетереть кое-что.
Сема посмотрел на меня, потом на часы. Остался на месте. Стас, видимо желая обозначить свою территорию, потянул меня к себе. Я оттолкнула. Он разозлился.
– Что не так, не пойму? Ты чем опять недовольна? У меня  с ней работа!
Я развернулась к нему спиной, направилась к выходу.       Он одернул меня за рукав.
– Я с тобой разговариваю. Что за привычка отворачиваться по поводу и без?
Семен красноречиво встал между нами. Стас почесал лоб.
– Шел бы ты. Мы тут без тебя обойдемся  как-нибудь.
Семен спросил:
– Алена, ты слышала? Он без меня обойдется.
– Слышала, пошли отсюда.
Художник осекся, почуяв неладное, но не стал обострять ситуацию. Тем более, что у этого парня с плеткой совсем     не слабый вид. Дабы сохранить свой фасад, Стас напомнил:
– Эй, жду на выставке. Ты придешь?
Я не ответила. Семен обнял меня за талию и увел, недвузначно давая понять что мы с ним близки. Стас подумал: «Вот сука». Ревность царапнула ему по мироощущению.
Ничего не обсуждая, мы направились к такси. Мне жутко  не по себе, на желудок давят два увесистых кирпича: Ирочка и то, что мой позор видел Семен. Стараюсь не поворачиваться к нему лицом, и спасибо, что помалкивает.
Уже у дороги обернулась, есть причина. Стасик высунулся из-за двери и заорал:
– Что-то ты быстро сбежала и потискать не дала?! Больше не любишь, что ли?! Может, ты теперь этому даешь?!
У входа курит тусовка. Поднялся противный хохот с похабными комментариями. Кажется, местные сплошь сделаны из дерьма. Ну, это слишком унизительно. Я рванулась не разбирая дороги. Семен резко развернулся назад, вытаскивая на ходу кнут. Через секунду за спиной послышались крики, щелчки, отборный мат и топот.
За киосками я наскочила на странную компанию. Еще бы, на них и наступишь – не заметишь: черная помада, одежда, волосы, как в детской страшилке. Мрачные клоуны преградили мне дорогу и заключили в кольцо.
– Крошка, тебе очень пойдет саван.
Я не успела толком испугаться, как темноту ослепила изогнутая молния и врезалась в лицо некроманта. Щелчок – и вторая вспышка подсекла другого, под колени. Тусовка бесшумно сгинула, как стайка летучих мышей в ночи. Я обернулась. Огненный кнут в руках Семена медленно перестал светиться. Воин свернул плеть и заправил ее за пояс. Меня затрясло. Так часто бывает, когда бояться начинаешь потом, после драки. Сема крепко меня обнял, прижал к себе.
– Прости, что оставил одну.

Случилось так, что это маленькое происшествие увидела Людочка. Она как раз покупала пивасик и курево в соседнем киоске. Эта картинка ей очень не понравилась. В зареве     невещественного огня мелькнуло красивое лицо мужчины. Он обнял Алену с такой нежностью, что у Людмилы помутнело в глазах. Гадина, и деньги, и рай ей, и мужика себе такого оттяпала. За что этой дуре все? Ладно, я тебе устрою     «шоколадную» жизнь. Люда не поленилась, перешла дорогу      и сорвала афишу с дверей выставочного зала.
Часом позже, прилично наквасившись, она ждет братву возле дома Стасика. А вот и они – гоблины, нервной стайкой пружинят по двору. Люда крикнула:
– Эй, господа!
– Че, телка, ты че, борзая?
– Художника искали?
Шайка обступила ее лавочку.
– Ну?
Люда развернула рулон с портретом Стаса.
– У него выставка скоро. Здесь координаты.
– Ну и че?
– А знаете, кто у него спонсор?
– Не томи.
– Воины Михаила.
Судя по тому, какой продолжительности непечатный текст прозвучал в ответ, информация мужичков заинтересовала. Они не шутя возбудились и подались к какому-то Валерону. Люда осталась одна, закурила. Все, дело сделано, только    радости от этого не прибавилось. Она оглянулась, горько   засмеялась и сказала вслух:
– Ни стыда у меня, ни совести, ни горя, ни радости.
Да и вообще, хреново так, что даже вешаться неохота. Стемнело, сыплет мелкий дождик со снегом. Людмила ковыряет тонкий ледок в луже под лавкой. Ее пьяное тело задеревенело, а мозг все не отключается. Она зло швырнула пустую бутылку об забор.
– На хрена мне такая жизнь, да еще вечно?
Что тут делать ближайшие сто лет? Надоело все. Может, правда исправиться – и в рай? Хорошо бы, но лень. Где я,       а где рай. А и там, наверное, делать нечего. Пойду, вылью      в себя еще пол-литра, может, засну.

Прошли прозрачность. Семен, преодолевая неловкость,   решил прояснить ситуацию.
– Насчет Стаса давай обсудим.
– Да ладно, ясно уже, не надо сейчас, – сказала я мрачно.
После наспех простилась. Мне еще нужно умудриться как-то проглотить эту прогулку.

Полет № 12

Наконец я дома. Дверь – на замок, шторы – задернуть,     лицом – в подушку. Стыд лучше переносить в темноте.           В оцепенении прошло минут пятнадцать.
Перевела дух. Значит, Ирочка. Интересно, Стас меня любил хоть немного? В теле дискомфорт, словно нужный орган оторвали, еще – гадко и мерзко. Но если объективно, разве      я имею право возмущаться, сама такая. До чего люди странно устроены: сама ему изменила, еще и не довольна.
Все равно обидно! Как-то некрасиво мы разошлись, нехорошо. Может, сестра была права? Она всегда утверждала, что расставание красивым не бывает. Как говорится, с любой проблемой нужно переспать. Я так и сделала. Прошедшие сутки были на редкость тяжелыми, поэтому долго уговаривать себя не пришлось.
С утра, я еще глаз не открыла, как на меня навалилась сплошная смута: и облегчение, и горечь, и стыд, но уже          в бледных оттенках, – видно, выцвели от солнца. Я выпила   горячего кофе, повалялась, еще подремала, потом снова     побаловалась чашкой колумбийского. На часах полтретьего дня, это повод плавно стечь с кровати на диван. К четырем    я врубила вялую музыку, к половине пятого обрела способность ходить. В голове несварение. Куда себя деть? Восемь двадцать. Выйду, проветрюсь.
Солнце прячется за дома, город захватили фиолетовые   тени. Вот подходящая высотка, торчит здесь, как гвоздь        в подошве. К пейзажу не подходит, зато к настроению в    самый раз. Коль уж нет поблизости обрыва для молитв, заберусь на крышу поближе к небу. Жаль, к нам не завезли электричку с крылами, но лифт тоже сойдет. Двадцать седьмой этаж, приехали. По лестнице, в люк и опа – другая реальность.
Ого, я кажется на вершине мира! Вся райская деревня как на ладони, утопает в ультрамарине. Башню атакуют стайки стрижей. Ужинают на бреющем полете. От их пронзительных криков у меня мгновенно наступает транс, стоит услышать – и замираю, как медовая статуя, обтекаю и таю сладким. Вот и сейчас мое сознание повело. Присяду, пожалуй, настрою антенны на мыслительный процесс.
Странное дело – устроилась поудобней, собиралась трагически пережить позор и все такое, но даже думать об этом       не хочется. Тяжелый рубец на сердце не вышивается, а так, пара кривых стежков. На душе просто противно, словно раздавленную крысу на дороге увидела. Похоже, любовь ушла от нас с милым одновременно, если она вообще была. И плакать тут не о чем.
Я сложила ладони у сердца, представила в них бумажного голубя, секунда – и птица упала мне в руки. Вообразив, что это Стасик, я поцеловала его в клювик и подбросила в небо.
– Прощай, мой шизокрылый. Желаю тебе любви большой и чистой.
Птичка вспорхнула, ну и привет. Я раскинула руки и         закричала что было сил:
– Ура! Я в свободном полете!
Конечно, все получилось не так изящно, как в кино, но есть и плюсы. Я не стану романтично грустить о нем у окна длинными осенними вечерами. И чувство вины сгинуло куда-то. Я осмотрелась. Эй, ты, жуткое чувство, ты где? Ау, может, за трубой прячешься? Нет его, нетути, ка-а-айф какой! Пожалуй, самое время окунуться в новые отношения. Опарафинилась я, конечно, не по-детски, ну да ладно, с кем не бывает. Зато теперь я танцую.
Покрутила маленький приемник, поймала нечто легкомысленное, вошла в ритм. Крыша – нереальное место: хоть голая пляши, никто не увидит. Я дала волю затравленному             за последние два дня самовыражению. На третьей композиции уже подпеваю, на четвертой тело поймало ритм, на восьмой я свалилась. Сил нет. Видимо, нервы истребили весь   гемоглобин.
Вокруг пикируют птицы – то ли они со мной кружат, то ли    я с ними летаю. Кстати, о крыльях. Не может быть, чтобы      в раю и чего-то нельзя. Я будущий творец или кто? Нужно только получше разогнаться. Зуб даю – взлечу. Я отошла на один край, побежала и прыгнула. Хорошо, что хватило ума маты подстелить. Вот! Этим обычно и заканчиваются самые вдохновенные порывы – лицом об керамзит. Ладно, я не     сокол, но душа-то все равно просит высоты. Идея! Тут можно поставить неоновую надпись. Видно будет отовсюду.        Я призадумалась над текстом. Пожалуй, подойдет: «Свободный полет», в ультраголубом. Буквы пришлось растянуть по ширине крыши. Они получились огромные. Я, бесконечно довольная, склонила голову и любуюсь. Ну, хоть что-нибудь мне сегодня удалось. Кстати, тут на поляне вообще мало    огней, мрачновато, это срочно нужно исправить. Сказано – сделано, теперь спускаюсь вниз.
На город быстро ложатся сумерки. Я иду, словно фея света. По дороге зажигаю фонари на столбах, подсвечиваю витрины, фонтаны на площади. В голове тоже помаленьку проясняется. Из переулка вывернул Дракон. Как это я обошла его вниманием? Не волнуйся, сейчас ты у меня станешь самый тюнинговый в мире. Немного фантазии, капельку нежности, и паровоз теперь – красивейший мужчина в раю. Весь в гирляндах, словно рождественская елка. Погладила его по родной железной морде. Заработал: ты меня понимаешь, как никто на свете. Тебе я могу доверять. Мы с тобой – классная команда.  Я вскочила на ступеньку.
– Поехали к морю, подышим.
Пока тащимся по темной набережной, пришло в голову, что шпалы должны светиться разными оттенками. Да будет так. Опа, отлично смотрится.
У моего дома сделали привал. Вот засиженное бревно,      отсюда видно все, что надо: маяк, мост и полуостров. Сема, похоже, на месте. Глаз на башне горит и подмигивает. Я улыбнулась и, словно он может увидеть, помахала ему рукой.
Сема, Семочка, Семен, Симеон, солнышко. Моя душа в тихой неге. Предчувствие счастья – уже само по себе удовольствие. Выпью его медленно, смакуя, как дорогой коньяк,        с перерывами. Знаю, что меня ждет главная в моей жизни любовь, и я не намерена торопиться. Дорог каждый миг        и момент ожидания, – он особенный. Такое бывает только  однажды. Скоро, уже очень скоро. От этой мысли невозможно усидеть не месте. Вскочив на подножку, я дала паровозу волю. Ветер бьет в лицо, отрывает волосы.
– Эй, железный друг, тебе, как приличному Дракону, давно пора научиться изрыгать пламя.

Семен дал Алене время разобраться в себе после чистилища. У него с плеч будто глыба свалилась, и зовут ее Стасик. Сема окончательно убедился, что любимая больше им не болеет, и это просто отличная новость. Сейчас на маяке он окунулся в музыку, словно в голубой бассейн. Душа высвободилась от ревности и кричит вдохновением.
Семен попробовал первые аккорды, взглянул в окно. Под маяком сумерки обволакивают поляну. У музыканта появилось ощущение невесомости. Это сакральный момент: только что была тишина и понедельник, буднично тикал метроном, но вот со звуком синтезатора родилось волшебство       и наступил восьмой день в неделе. Эдакий тайный карман во времени, только для творцов.
Семен набросал легкий, нежный отрывок. Перед глазами встал образ Алены. Под ребрами у парня возник жар и поднялся к лицу. На мелодию тут же лег напряженный ритм, словно скованный до поры.
Музыкальная фраза повторилась несколько раз, в разных вариантах – и о'кей, есть тема. Сема понял, что ухватил нужную нить. Он ее поймал и дальше гармония сама, родненькая, стала складываться в нужные ноты, только успевай записывать. Этот процесс даже нельзя назвать сочинительством или работой –  это чистое восхищение. Семен попал в нужный поток, и он нес его по волнам настроения. В такие минуты парень совершенно забывает о себе, он сам целиком становится частью музыкального пространства так, что и не разберешь, где руки, ноги, а где клавиши.
Семен растворился в звуках. Его тело непроизвольно двигается в такт ритму, оно летает где-то в абстрактных мирах. Пару нот вниз – и музыкант сделал вираж вправо и вбок, Вселенная понеслась навстречу с бешеной скоростью.       Немного изменим тональность – и взмыл ввысь, к свету, там мощный аккорд – и взрыв, потом плавное падение с торможением. Семен почувствовал почти экстаз, очень схожий       с любовным наслаждением.
После полутора часов творческих атак он упал в кресло почти без сил. Музыкант давно заметил, что час «восхищения» тождествен разгруженному товарняку. Сема поставил свой трек на начало – послушать, что получилось и снова,     незаметно для себя, ускользнул в упоительный мир.
Он перебрал все струнки своей любви, все ее образы, все оттенки, но не насытился ими. На душе с некоторых пор вечно ноет одна сладко-тревожная нота.
Уставший, Семен посмотрел на ночные улицы. Внезапно на единственном в округе небоскребе появилась громадная     неоновая надпись: «Свободный полет». Она повисла над  округой, как знамение, как красный флаг над Рейхстагом. Сема подался вперед и замер. Ясно, что это ее работа. Только она тут способна столь широко себя проявлять. Алена даже не осознает свои действия как отдельный творческий акт, она просто так живет. Она и есть само творчество, в первозданном виде, без оценок и блудомыслей.
Значит, свободный полет – то есть, она свободна. Теперь Семену стало очевидно: только что открылась потайная дверь и приглашает его войти. Он едва подавил в себе желание немедленно помчаться к любимой. Сдержался, не стоит торопиться. Скоро, очень скоро все непременно случится. Она  теперь его женщина, их души уже соединились. А пока  он счастлив и тем, что знает это. Резко выдохнул, аж руки вспотели. Сема помигал прожектором. Аленка поймет.
Сегодня магический вечер. Завороженный Семен наблюдает, как расцветает огнями вся темная поляна. Он пытается предугадать, что любимая натворит в следующую минуту, но это ему не удается. Только что железная дорога загорелась бегущими огоньками и понеслась по большому кругу, замерла на набережной и пошла на второй вираж. Блистающий путь обогнул большую часть поляны, повернул к центру и остановился в районе парка. В нем явно происходит какая-то интрига. Все, терпение иссякло, Сема нажал кнопку лифта. Через минуту «байк» взревел, как голодный гепард.

По моей просьбе Дракон притормозил. В парке, брошенном дворниками лет сто назад. В нем явно не хватает женской руки.
Давно замечено, что после стресса хочется постирать,      убрать квартиру, а в особых случаях помогает только          капитальный ремонт. Восстановление зоны культуры и отдыха – как раз подходящее занятие для нервной разгрузки.
Да, запустили парк. Вначале я истребила мусор и выложила дорожки плиткой. Потом сотворила сцену, похожую на открытую шкатулку. Заиграла механическая мелодия, бархатный занавес взлетел, куклы ожили и разыграли пьесу про любовь. Неплохо смотрится.
Вот еще одна классная идея. Раз – и десятиметровый резиновый коробейник, качаясь, побрел по аллеям. Сам загребает ручищей огни из подвешенного через плечо лотка и бросает их на деревья. Шикарно получается. Ветки засверкали весельем. Отлично, но парк без фонтанов и каруселей          все равно что поцелуй в лобик. Секунда – и тысячи водных струй ворвались в небо. Ржавые лошадки на аттракционе вздыбились, заржали и побежали по кругу, пукая синими фейерверками.
На момент, когда я принялась за лавочки, на аллею вышел  Семен. Я встала напротив, с вызовом. Уровень адреналина зашкалил. Дерзкая хулиганка во мне так и рвется наружу.  Наверное, сработала самозащита. Чтобы не выглядеть жалко после вчерашнего позора, я снова превратилась в нахалку.
Семен подкатил вразвалочку, оценил масштаб катастрофы.
– Неплохо. Кролика-убийцу сделать не пробовала?
Я съехидничала:
– Ты же был занят.
– Готовился к встрече с тобой. Разве я не сказал? 
Сема взглянул на парковые часы. Давно усопшие стрелки вздрогнули, побежали и встали на одиннадцати вечера.        Из циферблата выскочила механическая кукушка, хрипло пробасила «привет, толпа» и улетела в лес. Он кивнул.
– Видишь, я вовремя. Милая, почему ты еще не душишь  меня в объятиях?
Я сказала себе: это вызов. Рядом с Семой немедленно появилась желтая урна с мигалками и заныла сиреной. Я показала в ее сторону.
– Выбрось эту дурь из головы.
Семен развалился на лавочке и заявил:
–  У меня в голове – ты, только ты и ничего, кроме тебя. Как думаешь, это дурь?
Динамики в разных концах городского сада затянули в нос: «Белая стрекоза любви…». На засохшую клумбу прыснул  горячий ливень, пошел пар. Семен сказал грустно:
– Видишь, природа плачет.
– Кипятком?
– А ты как думала, злая девочка?
– Бедненький.
– Да, я такой.
– Нюни распустил.
Перед Семой возник клоун и окатил его струями слез из   резиновых глаз.
Семен выпучился и вскочил.
– Сейчас я тебя буду воспитывать.
С визгом я бросилась наутек и врезалась в Жорика, который неожиданно нарисовался под фонарем. Пришлось прятаться  у него за спиной. Жора крикнул:
– Всем лечь на землю, милиция!
Осмотрелся.
– Что за музыка? Кого хороним?
Семен рухнул на скамейку.
– Гога, у тебя талант появляться не в тот момент.
– Я вообще гениальный парень, а что?
– Не видишь, у нас тут серьезный разговор.
Георгий растерялся.
– Так я это, думал, война началась.
– Закончилась, вот отмечаем.
– И я ж поэтому. Пригласить зашел. Собираемся у меня    через час. Будут все.
– По поводу?
– Сема, поверь, по очень важному поводу, но это секрет.
Я поинтересовалась:
– Форма одежды какая?
– Парадная, естественно.
– Тогда я переодеваться.
Жора обнял друга за плечо.
– Сема, ты бы музычку организовал, а ?
– Да ну тебя. Что ты вечно бдишь в кустах? Я тебе что,     несовершеннолетняя дочь?

Война полов

Пока у шкафа я топчусь на обломках здравых мыслей, время бежит. Мина заложена, отсчет пошел, а я все еще не похожа на мечту джентльмена. Секунда – и я под душем. Натирая руку мочалкой, поймала себя на том, что пытаюсь        содрать кожу. Стоп, нужно успокоиться. Огород я сегодня   не вскапывала,  значит, незачем тело истязать.
Мокрыми ногами прошлепала к зеркалу, на ковре получилась лужица. Ай, не до того. Какой изобразить портрет? Рваные шорты, майка, фосфоресцирующая белым, – это подходяще. Там ведь будут танцы? Волосы растрепаны, я независимая и дерзкая, и пусть понимают как хотят. Нет, это тупо,   я похожа на подростка.
Пожалуй, сегодня я стану куклой фарфоровой и очень дорогой. Тяжелое колье, розовое кружево на пачке, ресницы    в потолок, – да уж, сзади не хватает зловещего кукловода         и нарисованной слезы на щеке. Кошмар, а ведь некоторые так и ходят.
Что вообще одевают на вечеринку? Маленькое черное…нет, нет, нет! Осталось пятнадцать минут. Я грохнулась в кресло. Надо же, и здесь носить нечего, хоть голая иди! Все, есть идея. На мне появилось короткое желтое платье с одним плечиком и такого же цвета сапожки. Левое ухо украсила длинная серьга с черным бриллиантом. Волосы пришлось поднять в высокую прическу. Бледные губы и ярко выделенные глаза завершили образ.
В принципе, я осталась собой довольна. Получилась городская сумасшедшая в состоянии анамнеза. Вполне соответствует настроению. Ох, как я уже опоздала! На чем ездят            в таком виде? Отлично, вот моя коробчонка – желтый «Шевроле». И вперед, к потрясениям!
На этой улице светятся только звезды и дом Жорика. В темноте я приближаюсь к нему, как космический корабль к орбитальной станции. Спинным мозгом чувствую: что-то сейчас будет…
На широком дворе празднично и уютно. Цветные фонарики прячутся в листве, красиво подсвечивая виноградную лозу. На длинном столе царит восточное изобилие. Жорик колдует над мангалом, – видно, он всегда предпочитает рукотворный шашлык волшебному.
Под высоким орехом Семен извлекает ритмы из нового    музыкального чуда техники. Сегодня он диджей и автор светового шоу. Кольнуло: сколько же у него талантов? Так,    пожалуй, и до комплекса неполноценности недалеко. Мои поцелуйчики с девочками, дружеские объятия с мужской   половиной. Синтезатор пропел:
– Привет.
Это от Семы. Я кивнула в его сторону, улыбнулась, подсчитала количество оваций. О'кей, выход удался. Взяла сок, присела на качели послушать о чем спор. Василь навис над Кристианом всем своим авторитетом.
– А я, как врач с огромным опытом, заявляю, что психика мужчин и женщин мало чем отличается, вот так.
Ксюша поддакнула:
– Именно, кроме сексуального поведения и всего, что с этим связано, да.
Василь подтвердил:
– Да, в остальном все те же амбиции, конкуренция и так   далее по списку и никак иначе.
Кристиан  закрылся руками.
– Напали, гады, двое на одного. Ты сам говорил, что мы  думаем разными полушариями, поэтому у них больше эмоций,  а у нас логики.
– Я также говорил, что смычка между полушариями у женщин гибче, поэтому они – более интуитивны. Но это опять физиология, а я тебе – о  психологии.
Крис не сдается.
– Вот эта физиология и дает разницу в поведении.
Ева повысила голос:
– Ну допустим, что вы логики, а мы интуиты, ну и что? Чем ваш способ мыслить лучше? Почему подчиняться должны мы, а не вы? Нечего ответить? Так и скажи, что физическое превосходство дает вам право на власть, да?
Крис пытается ее перекричать:
– Кто-то же в семье должен быть главный? Как в отряде без командира?
Ева завопила ему в ухо:
– Главный – закон божий! А муж и жена – равные половины одного целого! Никто не главнее!
Ксения вступилась за подругу.
– Я понимаю, идеи превосходства очень заманчивы. Только объект для самоутверждения мужчины выбирают не тот.  Мало ли есть куда силы приложить. Хочешь быть первым – стань лучшим. Иди вон на войну сходи, а то придумали,       на слабых отыгрываться.
Кристиан пробурчал недовольно:
– Ну, как скажешь, доктор, если так надо для здоровья.     Гарик, наших бьют, что ты отмалчиваешься?
Игорь пожал плечами.
– Не знаю, друг, с одной стороны, в цивилизованных странах вопрос так уже не стоит, там демократия. Но наши       девушки кричат о равенстве, а сами вечно хотят брутальных самцов. А как только их повстречают, так начинают с ними градусниками меряться. Не складывается пазл. Девчонки,    вы сами-то знаете, что вам надо?
Ева подалась вперед.
– Мы-то все знаем, это вы не догоняете. Нужен рыцарь,     но чтобы уважал даму. В чем тут противоречие?
Крис изобразил избалованную блондинку.
– О, мой рыцарь. Ты их видела? Они писали в доспехи.
Жорик бросил поливать свой шашлык и подошел к нам.
– Зря ты, Крис, дамочки бывают такие. Вот у нас в отделении служила одна хищница, так …
Ева скривилась.
– Георгий, не начинай на полчаса. Мясо сгорит.
Жорик возмутился:
– Что ты меня перебиваешь, женщина, э!
Он махнул вилкой, вернулся на свой пост. Ксюша снова вступила в спор.
– О чем тут говорить? И так ясно, что социум веками навязывает женщине дурацкий образ, в котором ею легче манипулировать, и  это настоящее насилие.
Василь обнял Кристиана за плечи.
– Давай лучше спросим у Виктора, что там в умных книгах про это есть, а?
Он согласился.
– Ну давай спросим.
Виктор поморщился.
– Ваша дискуссия надуманна. В этом нет вопроса.  Разница между мужчиной и женщиной дает хороший вектор для развития обоих. Так и задумано.
Ева возмутилась:
– Тогда почему мужики пытаются доминировать?
– Действительно, в современном мире существует неравенство полов, и мужской шовинизм – факт. Это тяжкая ноша за первородный грех. Выгоняя людей из райских чертогов, Бог с великой скорбью предрекал Адаму: « В поте лица     будешь добывать хлеб, пока не вернешься в землю, из которой ты взят…» А Еве: «В боли будешь рожать детей. И муж твой станет господствовать над тобой…» 
Кристиан обрадовался так, что вскочил со стула.
– Ну вот, значит все правильно, место девчонок – на кухне.
Мы с Евой закричали хором:
– Твое место – на пашне, за плугом! Иди, паши!
Я посмотрела на Сему и подумала: «Дураки, о чем они спорят? Не знаю, на какой кухне чье место? Мое точно – в объятиях этого парня». Семен поймал мой взгляд и ответил    нежной мелодией. Она прозвучала, как признание. До сих пор мне не приходилось слышать такого красивого объяснения в чувствах. А народ не замечает нашего диалога, все шумит не по делу. Виктор жестом  остановил гомон.
– Минуточку, я не закончил. Изначально Бог сотворил Адама и Еву равными. В раю они были равными. Шовинизм – это последствие проникновения зла в человека. И Создателю угодно, чтобы люди преодолели его и стали такими, какими он их замыслил, то есть равными. А тот, кто настаивает на своем господстве по половому признаку, препятствует воле Божьей.  Вообще, чем дремучей личность, тем больше склонность к насилию и подавлению.
Наступила пауза. Игорь соврал:
– Вот и я о том же.
Жора вскинулся.
– Уважаю, Витя, ты – голова! Так разложил – все заткнулись. За это тебе первый шашлык, дорогой.
Крис вытащил последний козырь.
– С вашим феминизмом ни матерей, ни жен не осталось,   одни идейные кругом.
Все девочки сделали «фу-у-у-у».
– Мамочки тебе не хватает. Вот тебе материнский подзатыльник, наслаждайся.
Ксюша отвесила Кристиану шуточную оплеуху. Игорь что-то громко протестует, но я опять слушаю вполуха, мне       совершенно не до этой чепухи. Все время я невольно сталкиваюсь с Семой взглядом. Злюсь на себя, хочу не смотреть      в его сторону так часто, но не могу. В этой кутерьме я воспринимаю только его голос. И чувство такое, будто я медленно тлею.
Ева тормошит меня за руку.
– Ты что, как отмороженная? Я тебя зову, зову уже полчаса.
Я очнулась.
– Что тебе надобно, девушка?
– У, совсем дело плохо. Народ интересуется, что ты думаешь по этой проблеме?
Мне пришлось вставить реплику:
– Современная женщина понимает, что в отношениях ей часто угрожает потеря индивидуальности, поэтому боится вступать в брак.
Со стороны Семена механический голос синтезатора     пропел:
– Не бойся.
Я покраснела, Жорик заржал как конь, остальные попрятали ухмылки и смешки по сторонам. Обстановка разрядилась. Кристиан развел руками.
– Сдаюсь, победили. Я не тиран, я просто голодный. Где этот ваш шашлык-башлык?
Жорик вскинулся.
– Да вот он! Все к столу, дамы и джигиты, прошу.
Георгий вынес огромное блюдо с мясом и зеленью и сорвал аплодисменты. Семен зарядил бодрую мелодию на цикл и вышел к столу. Казалось, тема дня исчерпана. Но тут Ева на голубом глазу подлила масла в огонь.
– Василь, а что ты говорил про смычку, творческий потенциал, он что – у женщин больше? Тогда получается, мы более совершенные существа, а вы – первый блин комом.
Мужской состав дружно и категорически заорал. И только Семен незаметно нашел мои пальцы, сжал их и тихо и только для меня сказал:
– Ты точно само совершенство.
А я еле слышно ответила:
– Сам такой.
Жорик, стараясь перекричать всех, поднял руки.
– Внимание, предлагаю веселый, жизнеутверждающий эксперимент! Соревнование! Прямо здесь и сейчас, мальчики против девочек. Измерим творческий потенциал. Есть        добровольцы?
Все оживились, идея понравилась. С мужской стороны   вышел Кристиан. Провел рукой себе по горлу и выпятил нижнюю челюсть.
– Девчонки, вам конец, я Терминатор.
Ева встала напротив, руки в боки и смерила его взглядом.
– А ты помнишь, что с ним сделала женщина?
Семен взял с собой бокал и отправился к инструменту  обеспечить нам вдохновение. Жорик скомандовал отодвинуть стол в сторону.
– Итак, объявляю танцевальный батл. Первая пара – Крис и Ева. Семен, жги!
Диджей дал забористый ритм. Пара, с драйвом, вышла         в круг. Оба оказались первоклассными танцорами. Ева двигается в стиле айренби, выдавая скрытый темперамент, женственность и чувственность. Вот тебе и ученый сухарь. Кто бы мог подумать, что в ней такие залежи страсти под крокодиловой кожей.
Кристиан ответил безудержным джамп-стайлом. Его танец выглядит, как спектакль, – наполнен юмором и неожиданными находками. В целом он смотрится креативнее.
Напряжение нарастает, сочувствующие перекрикивают бой барабанов. Время вышло, звучат аплодисменты. Жорик объявил: в этом раунде победил мужчина. Раздалось разнозаряженное «у-у-у».
Воин поднял руки.
– Все, все. Теперь соревнуется пара – Семен и Алена. Послы¬ша¬лось хихиканье, публика явно заинтригована. Видно, от нас народ ожидает особой оригинальности. И мы не обманули их надежды.
Семен поставил нежную лирическую мелодию. Вышел ко мне, красивый, как белый пароход на закате, обнял за талию, молча увлек в медленном покачивании. Чувствую, что у него в руках сейчас растаю, как Снегурочка в мае. Двор поплыл. Изо всех сил я стараюсь не задохнуться. Семен ласкает почти болезненным взглядом и тихо шепчет на ушко:
– Ты на меня больше не злишься?
– А ты больше не будешь ревновать?
– Буду. Я запру тебя на маяке и никому не разрешу смотреть. Помнишь, как в сказке: сидела Марья-царевна в высокой башне, а Серый Волк ей прислуживал.
Я опустила глаза. Крис возмутился:
– Эй, соревноваться надо. Это же батл!
Василь сказал:
– Неожиданно.
Ева наполнила бокалы.
– Какая красивая пара.
И через минуту:
– Жора, а ты говорил, мы собираемся по поводу, – по какому, интересно?
Георгий почесал затылок.
– Разве? А вы еще не догадались? Сегодня праздник любви – помолвка Семена и Аленки. Давайте выпьем за их здоровье! Все закричали «ура»! От неожиданности я резко повернулась и нечаянно толкнула Ксюшу. Та опрокинула  красное вино себе на платье, громко расстроилась. Я смутилась      настолько, что стала пунцовой. Не выдержав неловкости      и напряжения, извиняясь, попятилась и выскочила вон        со словами:
– Я сейчас.
Семен бросил:
– И я сейчас.
Помчался вдогонку. Только мы скрылись в темноте, как вся компания ударилась в дикий хохот. Виктор вздохнул и подвел итог:
 – Это вам, друзья, ответ на все ваши инсинуации. Вот для чего мы разные. Любите друг друга, дети мои, и все.
Василь заметил:
– Не знаю, что делать с этой парочкой, они так напряжены, что того и гляди наломают дров, ей-богу, да?
Ксюша, убирая пятно, пробубнила:
– Вот уж и первая кровь.
Игорь сквозь смех:
– То небо в полосочку, то снег, то молнии, – с ума сойти можно. Их надо срочно поженить, а то они скоро сметут тут все вокруг.
Ксюша буркнула:
– Ага, как же, видишь – они никак между собой не договорятся, оба с характером.
Крис поднял руку, как на уроке.
– О, меня осенило! А давайте запрем их в темной комнате на пару дней, может, поладят, а?
Жорик показал Кристиану кулак.
– Глаз выбью.  Сема – мой друг, а ты завидуешь, рыжий.
Виктор произнес мечтательно:
– Друзья, ничего не нужно делать. Это все так трогательно  и случается нечасто. Давайте просто насладимся моментом.
Игорь, продолжая смеяться, возразил:
– А то ба, треш – тоже развлечение. Завтра они всю долину раскурочат, но чего уж там, давайте насладимся.
Георгий заявил:
– Починим, ничего страшного. Сила страсти равна силе разрушений. У нас на Кавказе такое бывало: что ты, такая страсть – горы трупов! Лучше дружно наполним бокалы за любовь, долой войну полов, ура!
Крис посмотрел в темноту, улыбнулся и подумал: «Ничего не долой, это так весело. В душе он тоже за равенство, но должен же кто-то делать тему. Удачи тебе, Алена».

Семен догнал меня на пляже. Молча пошел рядом. От дома Жоры доносятся насмешки.  Я сбросила сапоги на песок.
– Жесть.
Сема попытался взять меня за руку.
– Да ладно, они дураки. Мы их бросим.
Я молча вырвала ладонь, распустила волосы, сорвала серьгу и швырнула в темноту. Сема сказал:
– Не сори. Искупаться хочешь?
Я не ответила, упрямо продолжая мерить пляж шагами. Он кивнул.
– Понятно, куда путь держим?
– За кудыкину гору.
– Прекрасно, а вот и она.
Тут же у меня под ногами стал ощущаться подъем. Я резко остановилась.
– Ты что, издеваешься? Мне вообще не смешно.
Сема сказал мягко:
– И мне не смешно. Заканчивай истерику.
– Это ты придумал про помолвку?
– Жорик, его импровизация. А тебе что, не понравилось?
– Это подстава, меня не спросили.
– А я бы хотел, чтобы это было правдой.
Я замерла. Это что, предложение? Семен ласково обнял   меня. Законы жанра требуют, чтобы я его оттолкнула, но   руки повисли, как безвольные плети, и всей моей вредности не хватит сделать это. Он прислонился губами к моему виску, прошептал:
– Хватит от меня бегать, я все про тебя знаю.
– Что ты знаешь?
– То, что ты чувствуешь. От этого не спрячешься ни за кудыкину гору, ни за гордость твою, величиной с Гималаи. Нет, но если ты хочешь, то покапризничай еще. Я подожду.
Я замерла, волнение путает мысли.
– Почему?
– Почему я терплю то, что ты исполняешь? Потому что люблю тебя.
Порыв ветра, кровь в висок. Он обнял крепче.
– Потому что ты мое сердце, родная душа. Ты, наверное, плоть от моей плоти, смотри, у меня аппендицита не хватает, вот здесь.
Семен раздвинул на себе рубашку, показывая шрам.             Я улыбнулась.
– Нет, это ты кость от моей кости, у меня зубы  мудрости отсутствуют.
Семен поднял мое лицо, заглянул в глаза.
– Да хоть бы и так. Я согласен быть твоей пломбой, пупком, второй макушкой, штопать тебе носки крестиком, взорвать всю преисподнюю. Только будь всегда со мной, пожалуйста.
У меня перехватило дыхание. Я не выдержала напряжения  и отстранилась. Семен удержал.
– Подожди, не уходи.
Притянул к себе, нежно прикоснулся губами к губам, потом снова и снова. Первый поцелуй – волшебство, которое помнишь всю жизнь. Этот я точно не забуду. Как там, у поэтов: «Все стало вокруг голубым и зеленым…» Больше не знаю, что и сказать. Пляж закружился, – наверное, у меня случился тяжелый обморок.

Ангелы ударили друг друга по рукам, лежа на ближайшей тучке. Один говорит другому:
– Налаживается?
– Слава Богу. Но, боюсь, рецидив еще будет.
– Разумеется, если твоя не прекратит куражиться при виде любимого мужчины.
– Нет, если твой не поймет, что она не недвижимость,      которой он владеет.
– Конечно, она же движимость.
– Вот, какой Хранитель – такой и человек, вредные оба.
Первый засмеялся.
– Интересно, как люди поладят, когда даже мы спорим?
Второй примирительно  улыбнулся.
– Утрясем как-нибудь, не впервой.
До утра мы бродили по пляжу в обнимку, то и дело целуясь. На душе точно плотину прорвало, наступила эйфория. Мы купались, дурачились, болтали чушь. Нашли мою сережку, похоронили ее в песке, как символ ушедших проблем, и наказали ей прорасти самоцветным деревом.
На рассвете Семен проводил меня до калитки. Мы долго стоим, обнявшись, не в силах разойтись по домам. Напоследок Сема спросил:
– Что ты сегодня собираешься делать? Меня рядом полдня не будет.
– Куда ты собрался?
– Служба. Надо благословить парнишку одного.
– А…
– Я до сих пор этого не сделал. Нужно исправить.
– Ты обещал меня взять с собой.
– Ты не передумала?
– Нет.
– Ну, хорошо. Выспись. После обеда, часа в четыре, я за     тобой зайду.
– Слушаюсь.

Горячая постель жжет, сон не приходит. Слишком много скопилось эмоций. Я натянула трико и кроссовки, выскочила в рассвет.
В пять лет я боялась упасть во время бега, мне казалось, что мои ноги не успевают за туловищем. Была уверенность, что  я реально могу взлететь, но отчего-то сдерживаюсь. Вообще, я долго верила во всякие небылицы. В то, что на страшных заводах из красного кирпича перерабатывают человеческие тела, а по ночам оживают куклы,  кошки умеют разговаривать, но скрывают.
Теперь я мчусь по пустому шоссе вдоль бесконечной  фосфоресцирующей полоски. Впереди дорога, одна в чистом   поле. У меня снова ощущение невесомости. Земли словно нет. Жадно рвусь вперед, но не могу насытиться движением. Справа и слева тяжелые, розовые небеса дают мощное стерео. Ритмы накладываются один на другой, весело споря в стиле хард-рока. Звучит самый сумасбродный мотивчик на свете. Уверена, я могу так бежать до небесного края.

Подружка

Что-то больно кольнуло в плечо и разбудило. Святая       Мадонна! Моя постель завалена розами, и на подоконнике охапка, и на полу. Свежие цветы еще в росе. Сема, стало быть, бросил в открытое окно. Собрала их в букеты, поставила        в ведра. По комнате витает запах счастья. Я почувствовала себя красивой. Валяюсь на кровати вальяжной тигрицей.
 На подоконник грудью навалилась Ева.
– Пустишь на чай?
– Заползай, не заперто.
Подружка пристала еще от двери:
– Ух ты, достойный розарий. Ну, что вчера было?
Я перекатилась на живот.
– Слушай, никак не пойму, как это кошки лежат, подогнув под себя все четыре лапы сразу. Это же неудобно.
– Если ты не хочешь, чтобы про вас все знали, то я никому не скажу, но мне-то можно?
Я барахтаюсь, пытаюсь принять кошачью позу. Ева потеряла терпение.
– Алена, не томи! Уверена, у вас что-то было. У тебя глаза горят, как противотуманные фары.
Я повозилась еще немного и сдалась.
– Да вообще неудобно ни фига. Лучше лежать по-нашему, по-тигриному.
Ева даже с темы сбилась.
– Это как?
Я изобразила.
– Нужно вытянуть все четыре лапы в бок и балдеть, помахивая хвостом.
– Ты нарочно мня путаешь? Все, я ухожу, я обиделась!
– Не-не-не, я пошутила, останься, Евочка.
Она сердито уперла руки в боки.
– Ну и?
Я потянулась блаженно.
– Ну, и таки да.
Подружка завизжала, захлопала в ладоши.
– Да? А что да? Прям это?
– Нет, мы только целовались.
– Ну и как?
Я упала на спину в подушки, закатила глаза.
– Смертельно. Я до сих пор под жутким кайфом.
– Это заметно.
– Сильно?
– От поворота на пляж.
Мы засмеялись. Ева рухнула рядом на кровать.
– Господи, как я хочу так же! Где же мой мужчина? Я, навер¬ное, высохну прежде.
– Не боись, я буду тебя поливать компотом.
– Ладно, выкладывай. Что он тебе сказал?
Я подкинула подушку к потолку.
– Сказал, что любит.
– А ты?
– А я зажала.
– Поросенок.
– Успеется. Он сегодня возьмет меня с собой в чистилище на благословение.
– Здорово, но ты помнишь, что завтра Рождество?
Я подскочила.
– Блин, забыла, естественно: снега-то нет.
–  Повеселимся, тортиков поедим.
Я сморщилась.
– От этого изобилия меня все чаще тянет на картофельный супчик.
– Это да. Счастье бывает разным. Ко всем родня приедет, гости, повидаемся. Обычно мы гуляем всей поляной в парке. Я надеюсь на какой-нибудь романчик с интересным объектом мужеского пола.
– Готовиться нужно?
Ева встала, пошла на кухню.
– Где тут кофе дают?
– Ой, извини, сейчас все будет. Пошли в саду попьем.
Мы уселись за стол под яблоней. Устроили завтрак. Я взяла помидор. Сказала ему:
– Ну, привет. Ты такой красный и блестящий, а через секунду станешь стыдно подумать чем. Но, милый, такова жизнь, ничего личного.
И откусила сразу половину. Брызнул сок. Ева увернулась.
– Полегче. И правда, от любви глупеют. Кстати, знаешь, что по общему сговору в ближайшие семь дней на поляне будет зима и снег? У нас рождественские каникулы. Мы так всей поляной решили. Потом снова кому как нравится.
– Я только за.
Ева свернула бекон в трубочку и ловко отправила в рот. Продолжила говорить, пережевывая слова:
– Елку будем наряжать в семь, в парке. Украсим все, каток зальем. Потом ангелы прилетят. Пойдешь?
– Есть выбор?
– Нет.
– Вот именно. Ох, объелась.
Ева смахнула остатки в «виртуал», откинулась на спинку лавки и потянулась.
– А куда вы отправитесь с Семой, в желтую зону или в мир?
Я грустно вздохнула.
– Наверное, в психушку. У меня нет доступа на родину предков.
– А у Семы есть, я знаю.
Я вскинулась.
– У меня идея гениальная! Мне нужно стать воином, как он, тогда я тоже смогу бывать у своих.
– Расчет неверный. Ты не получишь такого счастья, пока они живы. Иначе проблем с тобой не оберешься.
– Засада. Выходит, у Семена никого не осталось? Надо же.
– А тебе не все равно?
Я неопределенно пожала плечами.
– Ну...
Ева погладила меня по руке.
– Скучаешь по своим?
– Еще как.
– Смирись, нет способа с ними общаться, сие невозможно. Мы теперь совсем другая материя.
– Бывают же контакты? Я не знаю, спиритизм там или привидения, экстрасенсы всякие. Они что-то видят?
– Брось, это все небылицы. Настоящие контакты приносят только вред и той и другой стороне. Лучше не лезь к ним.
– Какой вред?
– Пусть твои родные проживают свою жизнь. Чем меньше их дергать, тем быстрее зарубцуется душевная рана. Хуже нет, когда один уходит из мира, а другой убивается до конца своих дней. Основная цель каждого – развиваться, стать     совершенным. От горя люди забывают о себе, и у них меньше шансов попасть сюда и соединиться с близкими.
Помолчали, я перевариваю текст. Ева мягко продолжила:
– Не будь эгоисткой, ты уже здесь, а им еще нужно себя   готовить к этому, и депрессия в этом деле не помощник. Ты же знаешь, придет время и вы встретитесь.
 – Ты права. Так я ж и хотела передать, что я в шоколаде, чтоб они сердце зря не рвали.
– Успокойся и Сему не мучай такими просьбами, не вводи парня в грех.
Про то, что он уже натворил, я промолчала.
– Убедила, не буду, проехали.
– Ну и умница. Лучше соображай, что своему завтра под елочку положишь.
– Не представляю, что подарить парню, у которого все есть.
Ева хитро улыбнулась.
– Жены нет, например.
– Мне что, предложение ему сделать под пение Ангелов?
– Как вариант.
Я так возмутилась, что вскочила.
– Еще чего, не дождется! Не родился тот мужчина, кому       я первая такое скажу. У меня еще осталось достоинство,         я как-никак женщина.
– Гордыня у тебя, а не достоинство.
– И что в ней плохого?
– Да все. Истинная любовь – когда в отношениях восхищаются не собой, а друг другом. Ты себя выше него ставишь. Ему, значит, это сделать можно, а для тебя такое, видишь ли, унизи-и-ительно.
– Да. А мне в падлу!
– Ты вчера про равенство что-то лепетала, а?
Я не нашла чем крыть.
– У, не знаю, маникюр с моей аорты убери. Вообще, хватит меня воспитывать, а то поругаемся.
Ева поджала губы.
– Да как хочешь, за тебя же волнуюсь.
– Давай не так активно, да!
– Хорошо, ты права, я давлю. Но все-таки подумай об этом на досуге, пожалуйста.
– В выходные, после обеда, обязательно.
Дальше разговор не склеился. В некотором напряжении мы разошлись, каждая по своим делам. На душе стало противно. Как-то часто я ссорюсь с людьми, нужно с этим        заканчивать. Если разобраться, Ева действительно говорила дельные вещи и без корысти, а пользы для. Характер у меня, конечно, не сахар, я вспыльчивая, но ведь  и отходчивая. Взяла телефон и сказала в трубку жалобно:
– Алло, Ева?
– Я.
– Подружка, я больше не злюсь, а ты?
Она засмеялась.
– Я тоже, не страдай.
– Мир?
– И дружба. Счастливо сходить в зону.
– Спасибо, жди с сувенирами.
– Что ты имеешь в виду, породистую лярву? О, нет, избавь.
– Ладно, до связи.
– Пока, дорогая.

Полная капитуляция

К прозрачности мы с Семеном плетемся в обнимку, не спеша. Он что-то поясняет про особый интерес зла к выдающимся людям и о каком-то противостоянии, изгнании.          Я знаю только одно – мне хорошо рядом, пусть бубнит что ему вздумается, лишь бы идти так подольше. На все его    вопросы  киваю, словно я еще в рассудке.
Нужная застава оказалась в универмаге, за дверью «Техническая комната». На вражьей стороне мы вышли в очень  оскверненном скверике. Порывы ветра с мокрым снегом и мелким дождем – это не погода, а редкостная дрянь. Я плотнее прижалась к моему, он горячий. Долго терпеть не пришлось, по пути попалось такси.
Город, вроде бы, смутно знаком. Но как узнаешь в такой разрухе? Пейзаж, словно после войны. Семен обнял меня       и спросил потихоньку:
– Как думаешь, из чего здесь люди?
– Из слякоти.
Он ухмыльнулся.
– Если не хуже.
– Сем, мы где?
– В псевдоПитере. В настоящем бывала?
– Очень давно. Бедное Петра творенье. Кстати, где он       теперь обитает?
– Да где ж ему быть? Здесь и мается, сердешный.
– Обалдеть, он ведь был великим человеком. Разве это не считается?
– Грешник он великий для начала. Чины стать прозрачным не помогут. Даже наоборот, чем выше должность, тем больше ответственность.
– Я в шоке.
– Давай я тебя тихонько поцелую, и шок пройдет.
– Угу.
Остаток пути мы украдкой целовались, закрываясь воротником. Мотор тормознул возле горбатого мостика. На улицу не хочется выходить, но придется. Место, куда мы прибыли, приятным не назовешь. Половина стекол в доме выбита, по ступенькам гуляет сквозняк. В коридорах кучки снега и лужи, сплошная помойка. Я даже не удивляюсь бесчисленному   количеству нечисти вокруг. Сема подхватил меня за руку.
– Не поскользнись.
– Тут что, лифт не работает?
– Издеваешься?
– Нам на какой этаж?
– На пятый, хочешь на ручках понесу?
– Не надо, боец, мы на войне.
Мы снова остановились поцеловаться. Это просто наваждение какое-то. Вокруг грязь, нечисть, а у меня на душе все   розовое. Семен отстранился.
– Стой тут, мне нужно немного прибраться. Видишь, сколько дряни у его двери?
– Почему? Если этот Андрей хороший?
– А чтобы не был таким.
Я осталась ждать на лестнице, а Сема поднялся на площадку четвертого этажа. То, что произошло в следующие десять минут, я не забуду никогда. Зрелище разыгралось не для слабонервных.
Симеон щелчком расправил длинные плети. Они вспыхнули на концах, и снизу вверх пополз белый огонь, закручиваясь в семь ослепительных спиралей. По углам зашипела всякая мерзость. Их тут целый полк. Облепили даже потолок и стены, как летучие мыши пещеру.
Внешне Симеон спокоен, расслаблен, но молниеносная петля вокруг головы выдала в нем скрытый нерв. Щелчок –     облако искр вспыхнуло, ослепило на миг, и медленно падает, мерцая. Нечисть навалилась на воина вся разом. Плети взлетели белой птицей, и несколько гадов быстро исчезли в пламени. Симеон легко, с ленивой грацией заплетает огненные кольца. Уши закладывает страшный визг. Твари прыгают на него, но сгорают на подлете, не в состоянии преодолеть пылающую сферу вокруг воина. Бой продолжается несколь¬ко минут, а нечисть все лезет изо всех щелей. Сколько же ее тут?
Пляшут ручные молнии вокруг своего повелителя, осеняя его ореолом, жалят и жгут все подряд. Еще несколько кульбитов окрест, и по ступенькам побежали горящие змейки. Пол и стены чеканит жесткий ритм. Красный танец в огне.
Я и дышать забыла. Он и впрямь не хуже Громовержца.  Почему говорят, что мальчики любят глазами? Девочки тоже, и еще как! Нас оставляют без пульса красивые мысли  в глазах, нежная сила и сажень свободы в плечах.
Площадка очищена. Сема прокладывает путь к пятому этажу. Робко следуя за ним на приличном расстоянии, не хочу пропустить ни секунды зрелища. Дверь номер четырнадцать вся облеплена гнусными тварями. Еще пара минут – и в подъезде не осталось ни одного демона.  Всех, кто не успел сбежать, воин отправил домой, в преисподнюю. В воздухе запахло озоном, вонь исчезла, словно помещение хорошо проветрили. Симеон не спеша свернул кнут, толкнул дверь  и зашел в квартиру.
Обстановка в комнате более чем скромная. Молодой человек, явно аскет, чистит допотопную компьютерную мышку. При виде нас юный гений замер как сидел. Начался процесс передачи благодати.
Симеон встал у парня за спиной. В его руках оказался золотой невещественный венец. Комната тут же утонула в желтом свечении. Воин надел драгоценный убор на голову пацана, хлопнул везунчика по плечу и молча повернул на выход. Тот очнулся от оцепенения, обалдело пощупал свою макушку, но рука прошла сквозь венец, который  просиял еще секунд пять и угас. Мы вышли.
Семен прокомментировал:
– Теперь он под нашей защитой, ни одна дрянь к нему не сунется. Парень сможет спокойно работать и если все будет хорошо, то станет прозрачным и получит прощение.
– Если справится с работой?
– Со своей натурой.
– Он что-то важное делает?
– Да. Ты как, испугалась?
Я промычала невнятно и спряталась в шарф. Мы вышли на улицу. Снежинки тают, уже приближаясь ко мне, я горю.  Меня потрясло такое представление. Это был последний,   недостающий штрих к портрету моего идеального мужчины. Присмиревшая, всю дорогу обратно молчу и тупо улыбаюсь, стараясь прикрыть веками свой обалделый восторг. Сема же ведет себя как ни в чем не бывало, будто это не он только что перебил сотню-другую демонов. И представить не могу, как  он в одиночку ходит сражаться в свои командировки.    Я бы так не смогла.
У моего дома мы расстались, мне необходимо все осознать        и отдышаться. Вечером, утаптывая прибрежную волну в песок, подвела итоги. Итак, расклад такой: соединиться с другим человеком действительно сложно. Вначале не доверяешь, боишься измен, ревности, его «тараканов», оказаться глупой и еще сто разных вещей. Ты упорно цепляешься        за комфортное состояние покоя и свободы. Пока остаешься независимой, тебе не угрожает немой телефон и это, съедающее изнутри, желание. Оно заведется в тебе, как паразит,  лишит здравых мыслей, нарушит все твои планы, перекроит жизнь как попало, на свой вкус. Тогда только успевай – дыши глубже. Но главное, вдруг он тебя не поймет, и ты останешься одна в муках тушить свой пожар.
Эти разумные доводы – надежный иммунитет против увлечений, твоя крепостная стена. Но она и минуты не выстоит перед восхищением. Бойтесь, девочки: это страшное чувство! Если мужчина вызывает восторг и сияет, как солнце, поздно метаться: твоя охрана побита и разбежалась, китайская стена пала. Остановись и прими все что будет. Сегодня со мной это случилось.
Я объявляю полную капитуляцию.

Рождество

Всю ночь во сне ела малину. Ягоды красные, крупные, росли повсюду. До сих пор сладкий вкус во рту. К чему бы это? Порылась в соннике, – любовная неразбериха. Глупости,        у нас уже разбериха.
Но что-то в природе точно не так, я заподозрила каверзу. Свет в комнате небесно-голубой, ровный, тихий, нежный, словно хорошее предчувствие. Посмотрела в окно, а там все замело новеньким снегом. Вот это достойный анонс дня! Торжество уже на дворе. Ура, ура, ура! Именно так я и представляю себе безупречную зимушку. Местные, видимо по русскому обычаю, справедливо хотят видеть этот день       морозным и вьюжным. Одобряю всецело.
Сад присел под тяжестью снега. Белые мухи затейливо вьются, точно конфетти. Пуховые сугробы прямо-таки просят – поваляйся, милая, помни нам гладкий бочок. Посреди сада нахлобучилась небольшая елка. Сама в искристом кафтане и огоньками мигает. От нее гирлянды тянутся во все стороны, светятся и отражаются на снегу. Сюрприз от Семена, не иначе. Настроение подпрыгнуло сразу баллов на триста и, наверное, ударилось головой о потолок. Просто именины сердца! Сегодня точно случится что-нибудь ужасно волшебное.
Следующий час я играю в однорукого пирата. В левой руке трубка телефона с голосами родственников и друзей, в правой попеременно: кофе, расческа, крем и другие утренние  условности. Кажется, всех поздравила. Теперь самое главное – позвоню Семену. Что ему сказать? Не успела я с мыслями  собраться, как снова-здорово – Ева на проводе.
– Привет, с наступающим.
– И тебе не хворать, дорогая.
– Как вчера сходили?
– Даже не спрашивай, я подавлена и не так самодовольна, как обычно.
– Чем тебя так придавило?
– Ева, если бы ты его только видела. Красив, подлец, просто молодой Зевс молниями на прогулке балуется. Он        играючи, эстетично так, раскидал гору всякой шушеры и бровью не повел, будто чайку попил. Я чуть не описалась от восторга. Короче, я уничтожена и мне нечем крыть. Он слишком хорош.
– Другими словами, ты влюбилась еще больше. Я правильно понимаю?
– Полный привет.
Ева засмеялась.
– Поздравляю.
– Рыдать надо. У меня начинаются комплексы.
– Глупости. Он от тебя без ума.
– Думаешь?
– Уверена.
– А вдруг нет?
– Перестань молоть чушь. Ладно, собирайся, встретимся на площади в шесть.
– Давай.
Не успела я повернуться, снова звонок. На этот раз в трубке оказался Семен.
У меня замлело все тело разом.
– Привет, Аленка, как тебе пейзаж?
– Бесподобно, просто вид с открытки.
– Я старался.
– Спасибо.
– Мне хотелось, чтобы ты проснулась и ахнула.
– Ты настоящий волшебник.
– Дома ничего не заметила?
– Нет.
– У тебя тепло?
– Правда, а как это?
– Секрет фирмы. А елочку у себя в саду видела?
– Да, она из моих лучших снов.
– Под ней тебе подарок. Только подожди, не убегай. Погово¬ри со мной еще немного. Я соскучился, засыхаю без тебя.
– Я тоже. Знаешь, вчера ты был просто Бог. У меня так и стоит в глазах эта картина. Даже не верится, что самый лучший мужчина в мире – и мой.
– Лучшая ты, а я так, тень от твоей тени.
– Неправда.
– Правда, ты просто себя не знаешь.
Я постаралась выдохнуть неслышно.
– Аленка, когда тебе удобно встретиться?
– Во сколько там начинают?
– Вечером, часов в шесть.
– Я приду к шести сама, хорошо?
– Ладно, я жду тебя там. Целую, моя Снегурочка.
– А я тебя, очень нежно.
Трубка выскользнула из потной ладони, шмякнулась под стол. Да ну ее. Я наскоро сотворила валенки, запрыгнула        в них на босу ногу и выскочила за дверь. Где тут подарки   раздают?
Внизу, под широкими лапами, качается большой пряничный домик. В нем что-то есть. Исколов себе руки, я вырвала      добычу у елки и бегом в тепло. Жалко портить такую красоту, но по-другому не достать. Я откусила крышу. У, имбирь, мед, и корица – вкуснятина. Тут коробочка, перевязанная лентой. Распустила бантик, опа, – диск. На нем надпись: «Твой портрет». Метнула его в дисковод и врубила погромче.
Из динамика звучит одна и та же музыкальная линия в разных тональностях и аранжировках. От одного фрагмента        к другому меняются инструменты и стили, но основная тема остается. В конце все перемешивается в невероятном сочетании, но прикольно. Видимо, автор хотел сказать, что у меня противоречивый характер. Надо же, а мне казалось я совсем другая.
Потом разберемся. Стоит срочно придумать подарок для  него. Чего бы он хотел? Может, механическую курочку, которая клюет пшено и несет золотые яички? На фига ему это золото? Он же не гном. Я помаялась по кухне и вспомнила, что сняла скандал у Жорика, когда объявился дауншифтер. Я схватила камеру и через тридцать минут уже разглядываю свое произведение. Получилась симпатичная игрушка на елку – маленький стеклянный телевизор. Нажимаешь на кнопку, а на экране самозабвенно ругается тусовка, Кристиан и Игорь скачут на палках. Все как в жизни, только головы людей я заменила на мультяшные. Жорик и Семен орут друг на друга смешными голосами.  В конце падает снег, и я посылаю ему поцелуй пухлыми нарисованными губами. Очень прикольный видеоролик вышел.
 Часы показывают двенадцать. Времени – вагон. В праздник принято вести себя праздно, то есть ничего не делать. Устрою себе безупречное Рождество, какое только может случиться с человеком.
Вначале с разбегу я плюхнулась на кровать, изобразила    пятиконечную звезду. Вторым номером провела испытания матраца на непробиваемость. Затем прокричала все, какие знала, песни про зиму, все три, не заботясь о мелодиях. Особенно вот эту люблю: «Снег кружится, летает и тает, и поземкою кружа, заметает зима, заметает все, что было до тебя», – класс, вообще!
Когда надоело орать, наступило время шоколадного пира. Желаю, чтобы кровать завалило сладкими подарками в золотистых бумажках. Раз – и чудо. Кругленькие конфетки в фантиках со звездочками, фигурки в домиках и без, корзиночки с фруктами и в шоколадной глазури, – вот это тема! Вся перемазанная сладостями, жадно вкушаю смешную киношку по «телеку». Через четыре часа я навалялась досыта и так  устала отдыхать, что теперь мне движений подавай.
Следующий этап – покрутиться перед зеркалом. Нужно быть идеальной и поразить Семена до глубины души. О, это задачка не из легких. Девушки в раю – сплошь красотки и уж, конечно, к празднику расстараются. Отличиться можно, только если ведро себе на голову наденешь.
Сил на преображение ушло немерено, но результат ничего себе. Я, разумеется, не снежная королева, а так, снежинка,   но очень милая. Все, пора тусить!
Девственная  простыня сугробов безупречна и сверкает. Как не хочется ее портить! С сожалением я ступила за порог, пошла заплетать следы в косы. В природе – нарядная тишина. В теле медным колокольчиком бьется радостный комочек. На душе светло и бело, как в снежном небе.
Посреди парка растет старая гордая елка на радость всей поляне. Сегодня ей много чести. Вокруг суета. Наши, весело переругиваясь, вешают украшения. Я обнялась с девчонками, потолкалась с Жориком, кивнула Игорю, раскланялась с Василем, чмокнула Кристиана в щеку и встала, как вкопанная, перед Семеном.
– Привет, с наступающим.
Семен повторил за мной слово в слово, как пересмешник. Потом неуклюжим медведем заграбастал меня в плен.           Я шепнула ему куда-то в воротник:
– У меня для тебя подарок.
Отдала телевизор.
– Включи его.
Сема смотрит и тихо смеется, лицо его стало добрым.    Просмотрел и спрятал украшение где-то у себя в тулупе.
– Спасибо за поцелуй, но я не прочувствовал, придется    исполнить наяву.
Я ответила кроткой овечкой:
– Придется, но не здесь. Видишь, как на нас все пялятся, будто в цирке? Отпусти.
– Не могу.
– Так и будем стоять всю ночь?
– Давай смоемся куда-нибудь в укромное место?
– Это мой первый праздник в раю, так хочется посмотреть. Давай оттянемся?
– Ладно, я готов тебя удивить.
– Да ну?
Семен, озираясь, спросил:
– С чего начнем?
– Глянь, как они дерево украшают, по-китайски.
Он согласился.
– Давай свою елочку нарядим, покажем всем, кто тут, на  самом деле, Дед Мороз?
– Ты хотел сказать, креативный Дед Мороз?
– Хотел.
Мы решили самовыражаться немного в стороне. Я подошла к делу творчески.
– Основание должно быть основательным. Как думаешь?
Тут же на снегу встал двухметровый ледяной конус. Семен одобрительно кивнул.
– Годится. Веток не хватает.
Тут из нашего ствола выросли трубы и запели. Мне даже понравилось.
– Сем, а чем будем украшать?
– Огоньками, конечно.
Он набросил на дерево гирлянду из смайликов. Они кривляются и подмигивают. Я решила, пусть еще и подпевают. Получилось  гламурно.
Сема шепнул мне на ушко:
– Знаешь, я давно хотел тебе одну вещь подарить.
Он полез себе за пазуху, вытащил сердце и протянул мне. Внутри хрустальной игрушки рубинового цвета огонек чертит кардиограмму. Стоило взять сердечко в руки, как пульс забился испуганной канарейкой. Сема прикрыл его рукой.
– Не выбрасывай, а то оно умрет от тоски.
– Ни за что.
Тут небеса протрубили  праздник. Сема обнял меня и показал вверх.
– Смотри, началось.
В заснеженном небе заблестели искорки. Словно звездопад, сонмы ангелов спускаются с неба.  В вышине ярусы Ангелов выстроились в хоры, запели Херувимы. Благодать окутала землю. Все стало нежно-белым: и снег, и чувства. Полетели Архангелы, блистая крыльями. За ними во вспышках молний появились Начала. От них повсюду разлетаются шаровые молнии. Они мечутся у нас над головами, сталкиваются и с треском рассыпаются. Раздался смех и визги.
С последним разрядом появились Силы, и от их песен       наступил нестерпимый восторг, экстаз, не знаю что, но если слушать долго, то сердце разорвется наверняка. За Силами вышли Власти и Господствия. Я подумала, что все это похоже на парад. Тут небо просияло, и шестикрылые Серафимы стремительно стали носиться по небу, оставляя за собой широкий огненный шлейф.
Семен шепнул мне:
– Их называют – пламенногорящая любовь.
Вновь запели Херувимы. И наконец появились Престолы, исполненные торжественности. Наступила кульминация.   Небеса открылись, и в невыносимой лазури просиял неясный облик. Свет так велик, что смотреть невозможно, все равно, что разглядывать солнце. Это длилось мгновения, затем свет пропал и сонмы духов устремились вверх, будто звездная  армия дала старт.
По поляне прокатилась волна радостных криков. Наступило Рождество. Площадь зажглась фейерверками. Поднялся переполох, шампанское, здравицы. От этой кутерьмы меня закружило. Жорик притащил здороваться своих родственников. Армянская компания налетела на нас, как Мамай на честную деревню. Пришлось брататься. Жора, уже навеселе, заорал прямо мне в ухо:
– Эй, молодежь, что это у вас за пугало такое?!
Мы с Семой переглянулись. Мой мужчина нежно остановил вторжение.
– Друг, ты не разбираешься в дизайне.
Жорик посмотрел озадаченно на «елку», потом на меня.
– Нет разве?
– Сто процентов.
– Ладно, я парень простой, необразованный. Тогда как      насчет вместе шампанского выпить?
– Конечно, дружище.
Все подтянулись к напиткам. Роскошный праздничный стол поражает изобилием. Ледовый навес над ним больше похож на резной хрустальный теремок. Да и весь парк выглядит очень нарядно. Коллективные усилия не пропали даром. Вдоль широкой ледяной горки замелькали цветные лампочки. Снег отражает огни и выглядит пестрым ковром. Море свечей в лампах вносит особый флер. Из динамиков постукивает мажорная мелодия.
Семен представил меня друзьям как свою невесту. Армяне дружно спели многоголосное: «О-о-о-о!» Потом мой увидел какого-то Тиграна и давай с ним что-то перетирать. Я немно¬го заскучала, но тут Ева потянула меня за руку.
– Это очень срочно, пойдем, пожалуйста.
Подружка оттащила меня за беседку и жарко попросила:
– Полюбуйся, какой кадр залетел на наш огонек.
– Где?
– Да вон, двое парней возле Ксюши. Это ее родня, по-моему. Я проследила за ее горящим взглядом. Действительно, хлопцы достойные, выше всех на поляне чуть не на голову, накачанные, косая сажень в плечах. Ева скорчила жалобную мину.
– Умоляю, подойдем к ним вместе, я одна боюсь. Только быстрее, пока их никто не перехватил.
Я съязвила:
– Мужики ведь все сволочи, разве не ты говорила?
– Ты тоже так говорила, а сама вон целуешься, стоишь.
– Ну, я…
Подружка нетерпеливо толкает меня в бок.
– Пойдем, этот вон очень красивый, подлец.
– Ты про которого?
– Светлый, высокий.
– А как же Илья?
– Да ну его, нудный. Я его боюсь.
– Ладно, пошли.
Молодые люди встретили нас с интересом. Мы чинно,    благо¬родно познакомились. Парня, приглянувшегося Еве,  зовут Алексей и выглядит он точно так же, как Алеша Попович – богатырь ни дать ни взять. Его брат, тоже не слабый паренек, назвался Никитой и заявил без церемоний:
– Алена, учтите, я имею на вас виды.
Я улыбнулась.
– Шустрый какой.
– Я человек военный, люблю ясность.
– Ясность в том, что тебе не светит.
– Увидим.
Хотела я ему нахамить, да тут увидела ужасную картинку: прибыли еще гости, а среди них Валерия. Она немедленно проникла в кольцо дружелюбных армян и прилипла к Семену. Любимый оглянулся на меня, но продолжил болтать         с друзьями. Выходит, пока я тут устраиваю личную жизнь для Евы, у меня из-под носа жениха уводят. Интересный марьяж получается. Мне стало нехорошо. Я схватилась за подружку.
– Смотри, что делается.
Она оценила обстановку.
– Не психуй, у нее нет шансов.
Прошло минут пять, а Лерка все вьется возле Семена, хватает его «под кренделек». Мое терпение уже на исходе.
– Ева, почему он ей не вмазал до сих пор?
– Иди, подойди, обозначь свою территорию.
– Сейчас прям бегу и волосы назад. Не могу, давай жахнем.
– Ладно, давай жахнем. Мальчики, не пора ли поднять бокалы за Рождество?
От шампанского в организм вернулся кураж. Да что я в самом деле, как мерзлый пенек? Гулять так гулять. Пойду, отодвину эту ворону от кормушки.
Только я направилась к Семену, как веселая компания потащила его к горке. Лера буквально повисла у Семы на шее, хохочет, как больная. Он пытается ее с себя снять, но как-то вяло, неубедительно. Я напряглась: мог бы и получше        сопротивляться. Что она делает? Нахалка толкнула его на лед и упала вместе с ним. Они скатились с горки практически в обнимку. Хохот, причитания, два голубчика барахтаются внизу. Сема встал и подал ей руку вместо того, чтобы отшлепать. Совсем нехристианские чувства в эту минуту затуманили мое сознание. Захотелось выдрать сопернице волосы. Вместо этого я улыбнулась Никите и предложила вчетвером покататься на качелях. Идея понравилась всем, кроме Евы. На моем лице она заметила «боевую раскраску». Подруга решительно потащила меня в сторону.
– Не делай глупости.
Но меня уже было не остановить.
– Нет!
– Алена, просто уведи его и все, не будь дурой!
– Еще чего, я за мужиками не бегаю! Никита, ты со мной?
Ему словно приказ дали, что и говорить – с военными так.  А вот и подходящая карусель, работает по принципу центрифуги – то, что нужно. Войдя в круг, я закапризничала, мол, боюсь, боюсь. Ухажер оказался сообразительный, ограждая меня от падения, обнял и прижал к себе. Мы вместе ухватились за одну стойку. Началось сумасшедшее вращение.      Поскольку ни поручней, ни сидений нет, центробежная сила непреодолимо стаскивает нас из круга вон. Поднялся нешуточный визг и привлек к нам внимание. Угу, Семен заметил, отлично, пора падать. Я перестала держаться, и мы благополучно отлетели в сугроб, хохочем, возимся в снегу, пытаясь подняться. Боковым зрением замечаю: мой любимый смотрит и аж синий от злости. Я довольна, месть удалась. Получи, фашист, гранату. Как ты, так и я.
Тут бы и остановиться, но нет, дальше – больше. Я делаю вид, что повредила коленку при падении. Никита счастлив помочь, снимает мне валенок и с пристрастием ощупывает мою ногу. Балансируя на одной, я облокотилась на его спину и цвету, как майская роза. Сема, с видом грозовой тучи,     направился к нам. За ним семенит Лерка, безуспешно пытаясь отвлечь на себя его внимание. Семен подошел, по-хозяйски подхватил меня на руки. Сказал ледяным тоном:
– Ушиблась? Ничего, я тебя домой отнесу.
Но я ужасно зла на него и вырываюсь. Секунд пять мы     испепеляем друг друга взглядами, пока я не потребовала:
– Поставь откуда взял.
Он спросил с угрозой в голосе:
– Серьезно, ты этого хочешь?
Барану ясно, что нет, но дурацкая гордость велит довести дело до конца.
–Хочу.
Семен бросил меня обратно в сугроб, к ногам ошалевшего Никиты. Сверху на меня упала метла. Он прорычал:
– Сама долетишь?
Мне не больно, но жутко обидно. Раз так, я встала, приняла горделивый вид и швырнула ему под ноги его хрустальное сердечко.
– Подари своей новой невесте. Видишь, она ждет, оседлала тебя и не слезает весь вечер.
– Как пожелаешь.
Я не удостоила его ответом, повернулась и царственно    зашагала прочь. Ева подхватила сердечко и спрятала себе       в карман. Никита вскочил, преградил Семену путь.
– Эй, ты кто такой?
Мой толкнул его обратно в снег.
– Сиди, не вмешивайся.
Никитку словно подбросили вверх. Он ринулся на Семена   в справедливом гневе. Завязалась отчаянная потасовка. Дружественные армяне немедленно рванулись их растаскивать. Три минуты возни – и все пошли выпивать за мировую, но Семен покинул парк.

Отойдя на почтительное расстояние, я рухнула на лавку. Меня трясет, хочется поплакать или вернуться и ударить его со всей силы. Подоспела Ева, Лерку зачем-то с собой притащила. Та давай извиняться.
– Прости, это все из-за меня. Я не знала, что у вас все серьезно. Каюсь, думала отбить, но он ни при чем, я сама приставала. Семочка не хотел.
Я молчу, не в силах унять злую дрожь. Какой он ей Семочка? Лера присела рядом и оправдывается:
– Понимаешь, он давно мне нравился. Мы встречаться начали, но ты перебила. Мне тоже пришлось несладко. Так что     в некоторой степени это ты, дорогая, села не в свой вагон. Теперь мы квиты.
Меня словно по лицу хлестнули. Это что? Она намекает про Дракона? Это мое личное дело. Я даже с Евой не делилась своими свиданиями с паровозом. Захотелось поставить на  место эту умницу. Я съязвила:
– А тебя не останавливает то, что твоим этот вагон никогда и не был? Ты на перроне стоишь, ждешь, завидуешь. Решила, раз тебе билета не досталось, дай-ка пассажирке подгажу, да?
Лера зажалась, прищурилась и бросила неискренне:
– Извини, если что. Пока.
– И ты не кашляй.

Валерия едва сдержалась, чтобы не нахамить этой выскочке. Сил хватило с достоинством выйти из парка, пересечь улицу и забежать в кафе. Она швырнула сумочку на столик, расстегнула полушубок, села и заплакала.
В маленьком зале темно. Лера не стала включать люстру,    и так все видно. За огромными окнами иллюминации достаточно. Там все мигает, играет, шумит. Она вытерла слезы, выдохнула, посмотрела на розовый снег за витриной.
Девушка едва подавила в себе желание разреветься снова. Ей ну до смерти обидно. Лера никогда не терпела такого    поражения и, главное, от кого? Была бы эта Алена нормальная девчонка, но она же ведет себя, как подросток, если не сказать, как дура. Слухи уже далеко дошли, что новенькая     с приветом, чудит, на поездах катается, лезет в глаза изо всех сил. Видимо, бедняжка уже и не знает, как еще привлечь к себе внимание. Еще говорят, что недотрогу из себя корчит. Это вообще смешно. Взрослая женщина, у нее ведь был кто-то. Хотя, может и нет. Кто на нее позарится?
Они тут на поляне все клоуны, конечно. Один Семен производит впечатление адекватного мужчины. Просто не верится, что он затеял с этой всерьез. Наверное, экзотики захотелось. Ничего, сейчас наиграется, я потом о себе напомню, когда время придет.
Существует, конечно, мнение, что некоторым мужчинам нравится типаж – женщина-ребенок, но не до такой же    степени. Ишь, как заговорила: «Твоим этот вагон никогда и не был». Детка, откуда ты знаешь? Душу перед ней выворачивать не захотелось, но на самом-то деле все было, причем в лучшем виде, дорогая, – тебе и не снилось.
Лера прошлась по кафе, налила себе бокал шампанского, Рождество все-таки. Выпила половину, остаток выплеснула на пол. Гадость какая, положено пить игристое, но не люблю. Коньяк лучше. Закусила шоколадкой, подошла к зеркалу.
Не понимаю я мужиков. У такой красотки, как я, в принципе не может быть конкуренток. Волосы длинные, светлые, идеальное лицо, параметры модельные, сексуальная в каждом движении, низкий, с хрипотцой голос, – от него все с ума сходят. Что касается характера: практичная, умная, все схвачено до мелочей, всегда в форме, не истерит, в постели знает что делать. Хозяйка превосходная, ничего из себя не придумывает, отлично понимает, что хочет от жизни, и умеет этого добиться. Валерия поправила макияж. Если посмотреть здраво, то она вообще безупречна. Какого лешего этим мужикам еще нужно? 
Она взяла сумочку, направилась к двери. Нужно вернуться с гордо поднятой головой и взять ситуацию под контроль. Не сидеть же одной в праздник. Вообще-то, там есть с кем развлечься и без Семена. Девушка резко застегнула молнию на полушубке, деловито шагнула за порог.

Лера ушла. Мы сидим в тяжелой паузе. Гнев мой утих      понемногу. Наконец, Ева высказалась:
– Ты хоть понимаешь, что стравила мужиков в такой праздник? Сегодня ведь Рождество! В голове не укладывается.  До чего некрасиво, фу – гадость!
Только теперь я опомнилась. Что я натворила? Это кошмар! Вслух неуверенно сказала:
– Какой праздник без мордобоя?
Ева возразила:
– Отличный!
Я подняла руки вверх.
– Сдаюсь, виновата. Они с Леркой валялись на льду, меня как  душным корытом накрыло, я не соображала ничего.
– С чего бы это? Знаешь ведь, он тебя любит.
– Просто он весь вечер не подходил.
– Не весь вечер, а минут десять. Видишь, его друзья приехали. Он должен был оказать им внимание? Сама бы подошла, приобняла Семку, обозначила свою территорию, Лерка бы  и отступила. Зачем эти провокации?
Я робко возразила:
– Мог бы ее отшить. Не на цепях же его держали. И вообще, напряжение последних дней зашкаливает. С этим нужно как-то бороться.
Ева вздохнула, сменив гнев на милость, обняла.
– Ладно, что с тобой поделаешь?
– Он тоже, красавец, кинулся в драку. Я думала, он, как скала, держит психоз при себе.
– Да он и есть скала. Таким, как сегодня, Сему еще никто тут не видел. Но он ведь тоже не железный. Никита облапил тебя всю у него на глазах. Кто бы стерпел? Коленка у нее болит. Хорошо, хоть не задница.
Мне стало стыдно.
– И что теперь делать?
– Успокоиться, утро вечера мудренее. И он пусть остынет.
– Знаешь, я одна хочу побыть, а ты возвращайся. У тебя есть шанс с Лешей.
– Нет, и не проси, я тебя одну не оставлю.
– Пожалуйста, мне правда очень нужно погрустить. Я домой схожу, приведу себя в порядок, позже подойду.
Ева помялась, сунула мне в руку Семеново сердечко и ушла.
– Больше не бросай.
– Будь на связи.
– Удачи.

Полет № 13
               
Я сделала вид, что ухожу, помахала Еве рукой, но как только она скрылась из виду, вернулась на лавочку. За снежными декорациями слышится хохот, хлопушки, тосты, музыка. Праздник набирает силу, а я на темной аллее одна, как дура. Блин, сама себя наказала. А могла бы сейчас там зажигать вместе с Семой. Глупо получилось. Вернуться стыдно. Может, он успокоится и пойдет за мной? Ага, сейчас, разбежался. Что за бред происходит всю дорогу. В миру столько ерунды со мной и за год не случалось. Какая муха меня укусила? Подумаешь, мужик от ноги отошел. Он виноват, разумеется, но     с него и половины моих выступлений хватило бы. С сердечком, конечно, перебор, лишнее. Я посмотрела на мерцающий огонек – бьется, а говорил, что потухнет. И с Никитой не     комильфо. Я его использовала втемную.
О, салют дали, а я даже поесть не успела. В желудке заурчало, ноги замерзли. Гады, веселятся. Мне стало себя так жалко. Домой не хочется, что там делать? Я уронила на Семин подарок скупую «мужскую» слезу.
Еще через полчаса стало очевидно, что никто меня не разыскивает. Похоже, я его сильно достала. Вспомнила всю       неприятную сцену сначала: мрак, но главное – все видели.    Я почувствовала себя мокрой кошкой с поджатым хвостом.
Дрожа всем телом от холода, я подкралась ближе к гуляющим, спряталась за деревьями. Пританцовывая, долго всматриваюсь из укрытия в лица. Семы там нет. Домой, что ли, пошел? Естественно, после такого концерта ему небось тоже не по себе. Видно, остается замерзнуть и умереть, назло всем, прямо тут, в сугробике. Пусть негодяи поплачут. Тут я вспомнила, что с этим тоже напряженка, я ж теперь бессмертная. Вздохнула, повернулась к своей тени на снегу        и предъявила ей:
– Ну что, довыделовалась?
Она не ответила, и я отправилась туда, куда глаза глядят,   по глубоким сугробам. Настоящий друг всегда рядом, когда тебе хреново, и сейчас он светит сквозь заснеженные ветки двумя родными желтыми фарами. Я побежала к нему, ковыляя, словно на культяпках. Ступни отмерзли напрочь.
Железный друг выглядит немым укором с шапкой снега на макушке. Я огрызнулась:
– Что смотришь? Сама знаю. Печку включи скорей.
Цепляясь за ледяные поручни, кое-как вскарабкалась в кабину. Скинула валенки, положила ноги на радиатор. Пошел пар. Я выдохнула в голос:
– А-а-а.
Мне показалось, что Дракон осуждает меня каждым болтиком. Пришлось оправдываться:
– Ну да, виновата, что теперь?
Сделала чай, прикинула, да и влила в него ликер. Через три минуты охмелела и обрела способность трезво мыслить.
– Что замер? Поехали к нему, в ногах валяться. Будем пробовать душить свой гонор.
Дракон дернулся и заскользил. Я вздохнула и зашипела:
– Душ-ш-шить гордыню за тощее синее горло.

На полуострове темно и ни души. Я решительно иду каяться. Когда-то надо начинать. Кто в моем теле хозяйка, я или гордость? Постучала в стеклянный дом – ни ответа ни привета. В окнах мрак. Толкнула дверь – открыто. Невежливо вваливаться, но мне очень надо. У порога скинула сапоги и шубейку, а тут тепло, это радует. Прошла по всем комнатам, с пристрастием заглядывая в каждый уголок. Семы точно здесь нет. Не вопрос, подожду. Решила меняться – пойду до конца, а то боюсь, завтра сдуюсь.
Снова спустилась вниз. Забралась на диван с ногами под плед. Включила «плазму» на стене и напряглась: на экране  домашнее видео. Сема с Жорой на речке, жарят шашлык.  Сема веселый, в одних трениках, растрепанный, следом парни устроили тренировочный бой, победила дружба, ржут как кони. Мой самый красивый.
Вдруг я увидела в телеке, как сама сплю на лавочке у вокзала, потом валяюсь на крыше паровоза, – и в таком духе еще сорок минут. А мне и  невдомек, что я была в кадре. Неужто он действительно ходил за мной по пятам?
Экран потух, я не шевелюсь, сижу в темноте еще немного. Наконец громко заявляю тишине:
– Я, кажется, свинья.
Как я могла подумать, что он обратит внимание на другую. Бедненький, я тебе все нервы испортила. На кресле лежит Семина футболка. Обнявшись с ней, я свернулась калачиком и незаметно для себя уснула.
  Посреди комнаты меня ожидает сюрприз – безразмерная охапка белой сирени. Букет, словно заправский душитель, испускает свои чары над моею бедной головой.
Я жутко устала. Простыня, как вражья сила, – уж я ее комкала, комкала… Все равно сон не идет. Снесла крышу вон, и, лежа, сортирую облака – перистые справа, кучевые слева. Они все тянутся бесконечной чередой, будто титры в кино. Лежу, ленюсь в приятном онемении.
Тут надо мной раскрылся шатер цвета речной лилии. В траве зашуршал дождик. Мысли, как вода в ручье, льются сами по себе. Прикажу, пусть петунии скроют изгородь. Темно-зеленые плети поползли по земле, по стенам. Бледная кожица цветов дрожит под каплями росы.
Бегу, запираю на тяжелые засовы старинные кованые ворота во двор, железную цепь с крючком – на петлю, в два узла. Не помогает, чувствую уязвимость. Дрожь под ребрами,        и мне с ней не справиться. Беспокойный комочек бьется,    мается у меня в животе.
Я прячусь в палатке, вдруг – вспышка, внезапный шум. Приподняла тяжелый полог. Белая стена воды сделала призрачным сад. Потоки набрали силу, обрушился ливень, уничтожая мое убежище.
Стою под водой и вижу, как замки на воротах рыжей ржавчиной медленно стекают в траву. Неприступные засовы рассыпаются в прах. Порывом ветра смывает последние обломки дверей. Потоки уносят забор и даже упавшее поперек дороги дерево. Шквалом уносит прочь потрепанный шатер.  Я осталась одна под дождем. Холодные струи обвили мое тело, проникли, кажется, и под кожу.
Ураган закончился. Лилии стряхнули влагу и раскрыли    бутоны. По моим ногам снизу вверх поползли бледные цветы. Бедра, грудь и шею медленно заплетает брачный наряд. Но внезапный порыв ветра разорвал это душное платье        и развеял. Лепестки кружат над садом, снегом опускаются вниз. Я вытянулась к небу.
Нежно-розовое солнце от горизонта до горизонта смотрит на долину, наполняя меня жаром. Я напиталась им, как     батарейка. Пламя играет в теле, просвечивает сквозь кожу. Коснулась дерева, на ветках заплясали красные язычки. Огонь все растет внутри, и скоро я не смогу его сдерживать. Страшно, ведь вокруг все сгорит, а в голове пульсирует:      ну и пусть.

Очнулась. Вьюнки связали мне руки. Цветной ковер сплошь покрыл стеклянный дом, сверкает росой на восходящем солнце, оно льется сквозь стены. Я творила во сне? Вот я себя выдала, хорошо что дом не спалила. Рванула себя из травы. На руках остались полоски, словно я  резала вены. Пока заметала следы, показалось, кто-то идет.
Я быстро собрала себя в кулак, одним прыжком подскочила к столу, мгновенно поставила чай. Но как не стараюсь, не  могу унять биение сердца. Буду пить и молчать, чтобы из   открытого рта не вылетел пульс. Прошла минута, другая,   подозрительно тихо. Распахнула дверь, за ней никого. Села на место. Что я делаю? Я сошла с ума? Нужно успокоиться, ничего не случилось. Просто я влюбилась, бедная, по уши,     а это так расстраивает нервы.
Чего мне бояться? Я ведь знаю, что мое чувство взаимно. Нет, но вот в этом-то и ужас. Любовь пришла, встала напротив, словно шаровая молния, будешь дергаться – поразит. Бежать некуда, начался обратный отсчет. Семь утра, а Семена все нет. Возможно, он у Жоры. Я поискала сотовый и обнаружила, что он потерян, а номер его не помню. Ну вот еще! Зашла в ванную, умылась,  посмотрела на себя в зеркало: черные круги под глазами, да и вообще я сейчас на Джульетту не похожа, разве что «с бодуна». Зябко и голова болит, мне пора сматываться, привести себя в порядок. Я смахнула все со стола и бросилась наутек.
 Дракон верно знал, что приду, натопил жару, аж пар валит из окон. Я похлопала его по зеленому старенькому бочку.
– Привет, с Рождеством. Погостили – и хватит. Рулим быстрее до хаты.
Он издал протяжный инфразвук. На душе поблажело. Тык-дым, тык-дым, тык-дым, гоп ца-ца. Поляна спит так, как только возможно дрыхнуть на рассвете седьмого января.       В морозном, свежем воздухе чудится похрапывание. Даже птички нахохлились. Эх, сейчас залягу и все разборки потом.
 Милый дом, у меня все-таки красивая елка. Ладно, сначала нужно доспать и вернуться к себе, в тело. Я хлопнула дверью, повернула замок, сбросила одежду по дороге в спальню,    зарылась в одеялах и все – меня нет.

Бесконечная ночь

После потасовки Семен в ярости, в бешенстве, в исступлении. Она унизила его при всех и ушла так, словно принадлежит роду Романовых. А я – холоп, должен подбирать с земли свое разбитое сердце. Сема бросился напролом через заросли, лишь бы подальше отсюда. Сзади послышался топот.
– Дружище, подожди.
Жора оставил своих гостей и поспешил за другом.
– Слушай, это ты зря, давай пойдем, выпьем, обсудим,     неудобно как-то. Парни ждут.
– Если я вернусь, то прибью этого выскочку.
– Кого из них?
– Обоих.
Жора развел руками.
– А с чего это тебя так несет? Я не понимаю, что криминального Алена сделала? Она только повторила все за тобой и ничего больше. Вы гармоничная пара. Все время копируете друг друга.
– Не понял, ты за кого?
– Чего ты не понял? Сема, ты покувыркался в сугробе с Лерой, поржал, Алена увидела и повалялась с Никитой. Это провокация тебе назло, баш на баш. Ах да, она еще сердечко кинула. Так ты ее, бедняжку, швырнул на снег, словно паршивого котенка.
– Лерка сама на меня вешалась.
– Я знаю, а Алена не знает. Что она подумала? То, что ты поставить нахалку на место не смог, или что ты играешь на два фронта? Очнись, дружище. Валерия специально приперлась вам подгадить, а ты повелся, как лох. У, бабы коварные, хуже гюрзы, особенно отвергнутые. Она тебе, падла, с самой обворожительной улыбкой жизнь поломает, сплюнет и пойдет козинаки есть. Что вмазала тебе Алена – молодец. Напарник у меня с характером, уважаю.
Жора споткнулся, упал в сугроб. Вскочил, стряхивая снег    с одежды, догнал Сему.
– Да стой ты. Эй, ты же мужик. Нужно охранять свои отношения, в том числе от баб.
– Отвали, не в этом дело.
– Тогда в чем дело? Послушай…
По мере того как Жора толкал речь, шаги у Семена становились все короче, запал мельчал. Наконец он встал и крикнул на друга:
– Ты вечно все перевернешь с головы на ноги! Тебя послушать, так она – святая инквизиция, а я отступник!
– Ты же первый начал!
– Да что я сделал?! Даме руку подал?!
– Ты не подать должен был, а поддать! И зачем ты Алену     в снег бросил?! Это все равно что ударить!
– Не знаешь зачем?! Психанул!
Сема саданул кулаком в фонарь.
– Ладно, ты прав.
Жора улыбнулся самодовольно.
– Да, я всегда прав, потому как неподкупный и справедливый. Ясно тебе, дундук?
Семен сел в сугроб, стал оправдываться:
– Понимаешь, Гога, я просто не обратил внимания на эту Лерку. Тигран приехал, – ты же знаешь, сколько мы вместе прошли. Я понял, что прокололся, когда эта бестия запрыгнула и стала на мне кататься.  Но было поздно.
– Ты не мне объясняй.
– Я так и знал, что эта пиявка меня еще подставит.
Жора кивнул.
– Ты говорил, помню.
– Мне что, бить ее надо было, если она слов не понимает?
– Э, когда тебе надо, ты птицу на лету матом сшибаешь.
– Я хотел по-человечески, женщина все-таки.
– Молодой еще. Трудно бабу послать, когда тебе глазки строят, но надо. Приходится выбирать, что тебе важнее,    любимая женщина или хренова вежливость.
Семен помрачнел и замкнулся. Жора подмерзает и топчется  рядом по кругу.
– Вот только в штопор не входи. Давай вернемся к ребятам, погреемся. Завтра разберешься, как отойдешь.
– Не могу, мне нужно к Алене.
– Э, тебе не стоит кипятиться.
– Все, я уже остыл.
– Точно?
– Абсолютно.
– Отвечаешь?
– Не суетись.
– Ну тогда удачи. Я пошел.
– Извинись за меня.
– Будь спокоен.
Они хлопнули друг друга по плечу и разошлись.
В горячке Семен дошел до пляжа. Отсюда рукой подать до жилища Алены. Десять минут ходу и вот знакомая калитка.  В окнах нет света. Может, спит или просто плачет? Бедняжка! Сема сказал себе:
– Я осел.
Дверь тоже заперта, телефон не отвечает. Кто бы сомневался? Ей ведь больно и она разочарована, думает, что я бабник или козел. Зря я ее бросил на снег, это перебор.
Сема обошел хоромы, нигде не видно движения. Озираясь, он толкнул дверь. Врываться в дом некрасиво, но ему очень надо. Внутри помещения пусто.
– Аленка, котенок, ты где?
Ее нет ни в комнатах, ни в подушках, ни в ванной. Он набрал номер Евы.
– Алена с тобой?
– Домой пошла.
Сема вышел во двор.
– Где ее носит?
Холодно, однако. Напустили мороза, любители русского фольклора. Сема сотворил внедорожник у ворот, влез в него  и включил печку. Снег быстро залепил лобовое стекло. Сема нахлобучился и растворился в думках. Неожиданно его ослепило фарами. Включил дворники, на стекле появилось окошко. Вот это фокус! Полночный жених Никита примчался бодрой лошадью.
Соперник хлопнул дверцей и деловито потрусил к дому.    За несколько секунд в сознании Семы произошла потрясающая воображение эволюция: от «убью гада» до «мы – люди цивилизованные, спокойно все выясним, разберемся без драм». Сема вышел, облокотился на забор, снисходительно наблюдая за брачными танцами Никиты вокруг пустого жилья. Ишь, мерзлыми цветочками размахивает. В кармане, небось, бутылка против женской бдительности. Никита  настойчиво стучит в дверь. Сема не выдержал.
– А ты ее ножкой.
Вторженец обернулся, он неприятно удивлен, но быстро  нацепил нахальный вид и подошел вразвалочку.
– Дежуришь?
Сема ядовито ухмыльнулся.
– Проваливай, видишь ее нет?
– А я не гордый, подожду. Девушка того стоит.
– Заметь, моя девушка.
– А ты ей кто, муж? Насколько я понял, она от тебя ушла     и права на нее не предъявляй, не надо.
– А тебе она кто? Час назад познакомились, а ты уже к леди в дом ночью ломишься. Некрасиво.
– Зато швырнуть леди в сугроб – охренеть, как красиво.
– Ты первый ее с качельки об землю приложил.
– Она на меня упала, а не на землю. Я об этом позаботился.
– А, подставил свое мягкое тельце?
– Мягкое у тебя, а у меня все твердое, можешь удариться. 
– Проверим?
Никита выкатил челюсть, подошел вплотную и прорычал:
– Четенадо?
– Э, уголовник, ушел отсюда!
Ник наступает.
– Я спрашиваю. Четенадо?
Сема стал предельно зол.
– Чтоб ты понял своей твердой головой, что тебе ловить здесь нечего. Быстро ушел спать.
– Пусть она сама решает, кто тут лишний.
– Зачем девушку напрягать по пустякам. Ты сам пойдешь.
– Уйдешь ты, считаю до двух. Раз, два.
Мужчины схватились, но драка оказалась короткой. Ник  зацепил гирлянду, та потянула за собой елку. Дерево рухнуло прямо на бойцов. Иголки в лицо и битые игрушки их слегка остудили. В саду мелькнула крылатая тень.
Сема встал, примирительным тоном сказал:
– Пойми, парень, ты случайно вклинился в чужой сюжет.
Ник парировал:
– Если все так, как ты говоришь, тебе нечего бояться. Она мне откажет и вы будете счастливы, во веки веков.
– Что, русские не сдаются?
– На это не рассчитывай. Если б не Рождество, я б тебя здесь раскатал.
Сема сделал вид, что согласен.
– А то ба. А теперь проваливай. Завтра придешь за отказом.
– Мне и сегодня спешить некуда.
Никита, вытряхивая снег из-за воротника, покинул двор, демонстративно сотворил машину и сел в салон. Семен сплюнул.
– Волшебник хренов.
 Влез в свой джип. На площади еще вовсю идет гулянка. Интересно, где Алена? У Евы, скорее всего. Подружка просто ее не выдает. Главное, отсюда не уедешь, пока этот бык упирается. Тихо включил радиолу. Идиотская ситуация. В Рождество ни с любимой женщиной гуся поесть, ни с друзьями выпить, даже не дома поспать, а сторожить малознакомого бугая.  Абсурд какой-то!
В чем-то он прав. Если подумать, брачных клятв Алена не давала, никому ничем не обязана. В такой ситуации мои психи кажутся неуместны. Она вполне может встречаться с кем захочет, да хоть бы и с этим борзым молодцем. У него и румянец во всю щеку, сексуально активный, гад.
Ситуация SOS!
В самом деле, глупо все так. Неужели мы до такой степени не доверяем друг другу? Почему я повелся на ее выходку? Психанула девочка, но я-то мужик. Где мое самообладание    и рассудок? Ясно, что с ее стороны это была провокация,        а я снова оказался не готов. Сам себя не узнаю. Устроили   балаган на всю поляну, сплошной срам. Клянусь, это было     в последний раз. Надо заканчивать смешить людей. Сегодня же сделаю ей предложение.
А если она не пойдет за меня? Не захочет и все. Надо прекратить буянить, а то напугаю девочку, сбежит. Как влюбилась, так и разлюбит. С девушкой, как с кошкой, можно только лаской. Как говорится, строить нужно не женщину, а отношения. Сема мрачно подвел итог.
– Смешно.
Гляди-ка, гад какой упорный, спортсмен, наверное. Однако, как же его выкурить отсюда? Сам он, ясно – не уйдет.
Тут Никита из вредности включил дальний свет прямо     сопернику в лицо. И очень зря. Сему ослепило, он разозлился, не долго думая надел очки, ремень безопасности, немного сдал назад и втопил педаль в пол. От столкновения фары обеих машин разлетелись вдребезги. Никита сделал похожий маневр, но Семен увернулся, получив скользящий по багажнику. Он с бешеной скоростью выкрутил руль, развернулся и въехал Нику в бок. Того прижало к забору. Никита попытался высвободиться, но тщетно. Пробуксовав минут пять, его машина только закопалась в снег. Никита попытался выйти, но дверь от удара заклинило. Он оказался в западне. Пошла борьба своеволий, но силы оказались равны. Ник сдался.
Сема с чувством удовлетворения медленно вылез из джипа, небрежно хлопнул дверцей, рисуясь, сел на капот. Из поверженной железяки противника полилась длинная неприятная тирада. Семен улыбнулся, кивнул, изобразил рукой жест в стиле «ну давай, давай». Никита и выдал еще сверху. Сема лениво скривился.
– Малыш, у тебя все равно бы ничего не вышло. Алена       не любит белобрысых.
В ответ послали. Семен сделал удивленное лицо.
– Ты что, расстроился?
– Быстро меня выпустил!
Сема продолжил тоном воспитательницы:
– Не стоит, в раю полно красивых девчонок, и тебя кто-нибудь однажды полюбит, нужно только очень верить.
– Слышь ты, козел, самый умный, что ли?
Семен пожал плечами.
– Видимо, да.
– Ты покойник!
– Уже давно. И знаешь, что я понял за эти годы? Не в трицепсах счастье.
Никита выругался, вздохнул, примирился со своим положением. Через минуту спросил Семена:
– Да, водишь ты, как зверь. Где так научился?
– Да нигде, я просто гениален от природы.
– Пижон.
– Не без того. Ладно, сейчас отъеду, можешь выкатываться.
Семин джип освободил путь для Никиты. Тот выбрался на свободное место, вышел из машины и сообщил:
– Я же сказал, не спешу.
Сема почти с восхищение заметил:
– Ну ты клещ! Ладно, дрейфуем дальше.
Некоторое время мужчины занимались ремонтом машин. Потом засели каждый в свою. Время к утру. В округе стихли все звуки. Сема пригрелся и задремал. Очнулся, посмотрел на соперника – Ник тоже вырубился. На часах шесть двадцать. Как все надоело, спина болит, ноги затекли.
 Сема пошел на хитрость. Открыл окно и сделал вид, что болтает по телефону. Никита очнулся, захлопнул рот, приоткрыл окно. Сема подумал: «Что гад, проглотил наживку?»  Сказал в трубку:
– Да, Жор, нормально.
Тут он сделал вид, что старается говорить потише. Ник    напрягся, но изображает, будто не слышит. Сема громко шепчет:
– Где Алена? А, уехала к бабушке? Надолго? Не знаешь?  Не, я сейчас домой, посплю, потом поеду к ней. Голова трещит. Ну пока.
Сема хлопнул крышкой телефона и завел мотор. Поравнялся с окном Ника, тормознул и вежливо попрощался:
– Счастливо оставаться.
У Никиты на лице образовалась насмешливая победная гримаса.
– И тебе удачно позавтракать.
Парень в хорошем темпе газанул вдоль по побережью. Сема не поверил своим глазам. Неужели купился? Такой детский развод. Он точно спортсмен. Ну, пусть покатается. Сутки      на это у него наверняка уйдут, а то и двое.
Семен снова позвонил Еве.
– Скажи честно, Аленка у тебя?
– Честно, нет.
– Слушай, если Никита попросит у тебя адрес Аленкиной бабушки, то дай.
– Да я его не знаю.
– Придумай какой-нибудь подальше отсюда.
– Но…
– Не спрашивай.
– Ну ладно.
– Спасибо, я должен.
Ох, ну и ночка. Сема пригладил снег во дворе, скрыл все следы происшествия и уехал.

Следующие четыре часа Семен метался по всей поляне,     но без успеха. Алены и след простыл. Абонент не отвечает, дверь не открывает. Он вернулся домой, вконец вымотанный и с мрачной догадкой. Неужели и вправду она уехала              к бабушке? Надеюсь, это не так и она, как обычно, носится где-нибудь на своем Драконе.
Сема, не раздеваясь, повалился на диван и забылся поверхностным сном. Еще через четыре часа он очнулся, резко сел и минут пять тупо смотрел в окно на метель. Он представил красочно, во всех оттенках, что могло случиться с любимой. Как человек творческий, Семен обладает богатой фантазией, и теперь она решила его уничтожить, подсовывая ему в голову самые дикие картинки. В первых сюжетах Алена навсегда покинула поляну в поисках места, как можно более отдаленного от него. В последних ему уже мерещится, что она ушла одна в чистилище, на вернисаж, потяжелела и застряла там навсегда, или того хуже, подверглась нападению. Семен мотнул головой, отгоняя дурные видения.
– Гадость.
Он встал и заходил от окна к двери.
– Да ну нет, фигня какая-то.
Потом  снова набрал номер Евы.
– Прости, что разбудил. Ты в курсе, где Алена? На поляне? Ты уверена? А где? Не знаешь? Все, пока.
Жора не отвечает почему-то. Дрыхнет, неверное. Где же ее искать? Что делать?
Сема залез в свой внедорожник и, несмотря на вьюгу, решил обыскать все уголки в округе, пока не найдет Аленку. К вечеру тревога усилилась. Он не знал, что и думать. Да какая там ревность, не до того уже. Захочет быть с другим – пусть, он переживет как-нибудь, лишь бы с ней ничего не случилось страшного. Тараня сугробы, Сема повторяет, как         заклинание:
– Только бы цела, только бы цела, больше ничего не надо, только бы цела.
Когда отчаяние уже достигло предела, он наконец наткнулся на Дракона.
– Ну, слава богу!

Вернисаж

Иногда во сне приходят невероятные образы. Как говорится, порвешь пузо, но не придумаешь. Сегодня именно такой случай. У дверей  моего дома противостояние. В воздух поднялись две стаи птиц. Я выхожу за порог и вижу: слева – стайка черных воронов, справа – синие горлицы в русских народных костюмах. Сарафаны на них надеты парчовые голубые расписные, кокошники с жемчугами, украшены богато, а поверх них платки, шитые серебром и золотом. Все птицы крупные, в реальности такие не водятся. Я стояла и уж так изумлялась, что забыла конец сна. Была ли схватка между стаями?
Разумеется, что еще может присниться после всего пережитого? Разбитая, почти больная, я жадно глотаю обжигающий кофе. Восьмое января, пятнадцать часов шестнадцать минут. Праздник, как всегда,  получился паршивый. Ну хоть бы раз, один-единственный разочек он удался. Ненавижу праздники. Вечно готовишься, а сказка не сбывается, сплошное разочарование. В остальное же время можно себе жить-поживать  да добра наживать.
В этот раз и я купилась на елочку, подарки, – думала, раз        в раю, то все будет по-другому. Ну когда же, если не теперь?   А то ба! Сразу два, на тебе, на!
На всякий случай я выглянула в сад – случайно птиц наряженных там нет? Мало ли, место тут странное. Но за окном не горлицы, а только вьюга воет, да Жорик бежит, черный на белом. Злая, я поплелась открывать дверь. Опять нотации  читать будет. Вместо приветствия кивнула и повалилась         в кресло. Он бодрячком проскакал по комнате, зацепил конфету, навис надо мной.
– Алена, ты здорова?
– Излагай.
– Помирились с Семкой?
– Я его с тех пор не видела.
– Оно, может, и к лучшему. Разбираться нужно на холодную голову. Собирайся.
– Куда?
– Ты что, забыла?
– Ну?
– К Стасику твоему, на выставку. Там в четыре начинается.
Ну конечно забыла. Я вскочила.
– О нет! Я не пойду! Мне это больше не надо. Даже не думай. Нет, нет и нет!
Жорик скомандовал:
– Быстро бриллианты нацепила – и на вернисаж.
– Я не хочу, что непонятного?
– Давай, давай, давай. Дело есть дело. Я гостей бросил, что само по себе невозможно, а ты в капризы.
– Жора, я охладела к идее спасать кого бы то ни было.
– Так, ты эту кашу заварила, тебе и расхлебывать. Как говорится, мы в ответе за тех, кому поручили.
– Шутник. Семе это не понравится.
– А мы ему не скажем. Нужно поставить точку в этом деле.
– Я не собираюсь ему врать.
– Скажешь, если спросит, но потом.
– Не хочу.
– Рыбка, за свои дела нужно отвечать. Ты пойдешь и полюбуешься, что у тебя вышло из твоей дурацкой самодеятельности, и это принципиально.
– Какая разница, все равно уже ничего не исправить.
Жора решил спекульнуть.
– Имей в виду, если в зоне что случится, на тебя страшный грех упадет.
Жду в машине.
Воин хлопнул дверью, я сижу, не в силах встать, и у меня дурное предчувствие. Делать нечего, придется топать. Ладно, спущусь в последний раз и забуду туда дорогу, как страшный сон. Пусть живет как хочет.

В желтой зоне сегодня особенно знойно, ни ветерка. Еще на вокзале моя тревога усилилась. Захотелось повернуть назад, да где уж там. Напарник железною рукой тащит меня прямо  к проблемам.
Весь путь до мастерских усеян рекламными растяжками      и плакатами с изображением Стаса. У входа в выставочный зал тусуется весь местный бомонд. Публика еще не отошла от вчерашнего и мечтает только о том, как бы скорее опохмелиться. На газоне топчется сбитая кучка напряженных гоблинов. Ну и рожи!
Открытие уже началось. Либерман постарался, нагнал небольшую армию журналистов. Стасик дает интервью. На лице вспышки от фотоаппаратов, блеск удовольствия. Следом Вадим Яковлевич залился речью, сильно злоупотребляя словами «типа», «достояние нации», «великий», «алмаз», «благоговеть» и «звезда». Старается, честная сука, отрабатывает.  Я повернулась к Жорику.
– Кстати, деньги ему нужно отдать.
– Воинам Архангела Михаила необходимо помнить, что под влиянием неправедных желаний люди стремятся захватить больше, чем им дано. Это является выражением черты падшей природы.
– Не мути.
– Отдам, хай, подавится.
– Жор, давай хоть картины посмотрим.
Прошлись по залу. Я похвалила.
– А ведь неплохо.
Жорик промычал нечто нечленораздельное. И тут возбудился не на шутку.
– Эй, мы на «плазме», в прямом эфире. Дергаем в кабинет, незачем тут светиться.
Стас словно плывет по волнам своих грез. Вот оно, случилось: столько лет поисков, работы на износ, унизительной нищеты и все-таки все было не зря. Ведь заметили, отдали должное. Дрожа всем нутром, он подумал: «Я – велик и всегда догадывался об этом. Я долго носил в себе эту тайну, но пришло время и все узнали, что я – велик. Даже до Либермана дошло, что меня нужно уважать». Стасу кажется, что он парит над толпой. Душа его наконец успокоилась. Все стало на свои места, как оно и должно быть.
Тем временем оратор закончил и пригласил всех к столу.  Словно на беговой дорожке дали старт. «Интеллигенция», толкаясь, рванула к халяве, щедро предложенной на десяти столах. Воин ухмыльнулся.
– Столько жратвы этот зал отродясь не видел, действительно – событие века. Нужно будет пропиариться – обращусь к Либерману.
Вадим Яковлевич легок на помине, скользнул пируэтом –    и уже рядом, приглашает рассчитаться. Проследовали. Галерейщик протянул отчет о проделанной работе. Я взглянула для порядка, кивнула Жорику. Тот поставил увесистую сумку на стол, расстегнул замок.
– Пересчитывать будешь?
Галерейщик залип над златом.
– А как же, Либерман порядок любит.
Горки пачек складываются в аккуратный квадрат. Он кивнул. Все путем. Судя по всему, нам осталось узнать, что чувствует сам художник, и долой отсюда.
В дверь громко постучали. Застуканный гном оторвался от своего сокровища, испуганно зыркнул по сторонам и на мягких ногах подкрался к двери.
– Я занят, зайдите позже.
Оттуда Стас собственной персоной.
– Это я.
Гном выдохнул облегченно:
- А-а-а…
Не успела я пикнуть, как Вадим Яковлевич повернул ключ.
– Заходи быстрее, я закрою. Кстати, познакомься со своими спонсорами. Это сюрприз, но думаю, уже можно. Вот эта милая дама решила выкопать тебя из помойки. Она заказала твой взлет, наверное, ей твоя задница понравилась. Ха-ха, так что будь признательным, не то сидел бы и дальше в    небытии.
Кабы я знала, что тут начнется, не связывалась бы вообще. Стас просканировал денежную кучу на столе, оценил мой прикид, пробежался глазами по договору и посинел.
– Значит, это все ты устроила?
– Привет, Стас, извини, что сразу не сказала и поздравляю, работы прекрасные.
– Я полагал, чего-то и сам стою.
Гном сверкнул недовольно.
– Ты, Стасик, стоишь ровно столько, сколько за тебя заплатили, и все.
Художник ответил с горечью:
– Я думал, заметили мой талант, я ведь столько работал       – и ради чего все?
Жорик некстати вставил свои три рубля.
– Хороший вопрос.
Стас закипел.
– Вот как?
Либерман замахал руками.
– Да так, так. Неважно, чего ты стоишь. Вас, гениев, тут пруд пруди.
Галерейщик показал на дверь.
– Дурак! Ты думаешь, они в этом разбираются? Толпа     любит того,  кого я им подсуну, им все без разницы. Хочешь на спор, возьму любого бомжа с улицы и раскручу так, что он будет стоить дороже тебя? А его мазню объясним тем, что в мастера инопланетянин вселился или его рисунки чистят энергетическое поле. И все на руках его будут носить. Сообразил? Наивный, кому нужны твои шедевры? Все решают деньги  и грамотная подача.
– Значит, все тут классные, кроме меня? Значит, мои картины никому не нужны? Значит, и моя жизнь, и работа – все напрасно? Тогда зачем этот фарс?
Жора выкатил на него глаза.
– Тебя надо спросить.
Стас впал в тихую ярость. Он подошел ко мне, заглянул       в глаза.
– Что, нравится быть благодетельницей, по кайфу, да?
Я отстранилась.
– Перестань.
– Аленушка, откуда такая щедрость? Это же куча бабла. Может, ты меня еще любишь или уже этого, с плеткой?   Брутальный самец, я тебя понимаю. Ты уже с ним спала?    Ну  и как он? Кто из нас круче?
Я тоже завелась и ответила в том же тоне:
– Он прекрасен, как сон.
– Лучше, чем я?
– Ну извини.
Стас истерично засмеялся.
– Надо же, и здесь не повезло, кругом получается я – ничто¬жество. Представьте, я думал, что велик, а это просто моя «телка» развлекается, потому что у нее денег –  жопой жрать? Обхохочешься!
Либерман немедленно встал на сторону руки дающей.
– Э, ты полегче, идиот. Нашелся добрый человек, вложил    в тебя, в помоишника, ты ей ноги должен целовать.
 Тогда художник вырвал ключи у гнома и бросился в зал, выкрикивая:
– Конечно, сейчас всех облобызаю!
 Он сорвал полотно с моим портретом и принялся его яростно топтать.
– Целую тебя нежно, сука, взасос, на, на!
Я бросилась за ним.
– Стас, не надо!
Он зашипел мне в лицо:
– Я хотел, чтобы меня признали, любили, уважали по-настоя¬щему, я хотел всем доказать… А ты устроила тут цирк, у меня за спиной.
Либерман захлопнул дверь в кабинет и бросился к Стасу.
– Придурок, все уже продано, ты мне будешь должен хренову тучу денег. Охрана!
Трое молодцев вырвали испорченную картину. Но в этот момент в зал вломился отряд гоблинов. Нервные парни перевернули стол, стали срывать и ломать картины, выкрикивая матерные лозунги и угрозы в сторону воинов Михаила. Народ визжит и жмется к стенам и балдеет в восторженном страхе. Вот же оно, счастье – и хлеб, и зрелище в одном флаконе. Либерман рванулся к камерам, выкрикивая: – «Теракт! Снимайте! Снимайте!»
Художник в запале лягнул одного из налетчиков. Те словно ждали сигнала, повалили беднягу на пол, тупо и методично стали его пинать утяжеленными ботинками. Я закричала. Жорик ввязался в драку. Он профессионально погасил активность одного бугая за другим. Его поддержала нанятая       Либерманом охрана. У меня трясутся руки, я забыла про меч, стою столбом. Гоблины, обнаружив свое меньшинство, стали покидать зал.
Стас оказался сильно избит. Сидя на полу, он сжался,        закрыл голову руками и некрасиво заплакал. Вспышки света и камеры, сосредоточенные на нем, довели ужасную сцену до предела. Мое сердце сжалось в комок, но я не в силах сдвинуться с места. Зато к нему подлетела Ирка, закрыла собой, заорала на всех трехэтажным, подвальным ямбом.
Либерман моментально сориентировался, сделал оператору патриотичное лицо и заявил, что зал захватили террористы. На «плазме» все еще идет прямой эфир. С той стороны экрана тут же подхватили и развили эту тему. Через минуту по «телеку» объявлено, что в зале заложена бомба. Люди с визгом ринулись на улицу, выбили дверь, опрокинули все, что еще стояло вертикально. Стас, едва ворочая разбитыми губами, выливает на меня желчь.
– Исчезни, я тебя ненавижу, до смерти. Ты все мне испортила, растоптала.
Возбужденный Либерман возразил, потирая руки:
– Ошибаешься, теперь ты точно прославился, дружок. О тебе сейчас год будут звонить все кому не лень. Открытие получилось очень гламурное, нарочно так не сделаешь. О, мы с тобой еще срубим такие бабки! Все ведь застраховано. Ха-ха, Либерман-то умница, все предусмотрел.
Он принялся звонить по телефону. Я очнулась от шока,    подошла к бывшему любовнику.
– Стас, умоляю, прости меня, я такого не хотела.
Он отвернулся, ничего не ответил, зато Ирка отреагировала немедленно.
– Слышь, ты, корова, если не уберешься сейчас, я тебя покалечу. Чеши отсюда пока цела, оставь нас в покое!
Жорик потянул меня к выходу. Либерман жестом показал    в противоположную сторону.
– Ничего, я вас выведу, мы еще посотрудничаем, надеюсь. Не волнуйтесь, все нормально и даже превосходно.
Уходя, я обернулась.
– Прости, Стас, пожалуйста.
В ответ:
– Исчезни!

Возле парадной нас караулит агрессивная толпа. И народ все прибывает. Я подумала, нам конец. Откуда их столько по наши души. У запасного выхода тоже демонстрация. Стайка психованных мужичков топчется с битами и гнусными намерениями. Елки-метелки, мы тут всего полчаса, а уже столько народа хотят нас отмутузить. Видно, в этих местах понять и простить ближнего непопулярно. Общее настроение пульсирует злобой, подрагивая на мышцах, и кажется, оно называется «жаждой крови».  Жора остановился на ступеньках.
– Щас будет кульминация, э-э-эх, потанцуем!
Он показал рукой держаться за ним.
– Стой здесь, не отсвечивай. Запомни, напарник, сразу надо мочить главного.
Я не почувствовала испуга, мне вообще сейчас все равно. Впереди группы выразительная фигура в милицейском кителе на голый торс и спущенных штанах. Но что совершенно замечательно, так это лицо. Сквозь человеческие черты проглядывает звериная морда, вроде как двойное изображение. Из толпы наших фанатов слышится брань и призывы к тесному общению. У лидера в руках два тесака. Немыслимая  харя окончательно вытеснила прежний облик, оскалилась. Кто-то закричал истерично:
– Бей сектантов!!!
Толпа как по команде двинулась на нас. Георгий крякнул, достал из кармана бомбу, выдернул чеку и метнул ее прямо   в центр. Взрыв и волна небесного огня накрыли толпу, разрастаясь по радиусу, пожрала человек триста. Горящие люди бросились с площади вон.
С изумлением смотрю на Жору: ну красавец! На кучку      остав¬шихся воин наступает, играя огнем, как хороший файер. В нем читается легкость и дерзость. Кто до сих пор       сомневался, отступил на почтительное расстояние. Вожак истреблен   и вассалы временно деморализованы.
Жора сегодня в ударе, моя помощь даже не потребовалась. Я осталась стоять на порожках, как забытый хлам. Зевак еще прибавилось, но они держатся враждебной стеной поодаль. Зато телевизионщики тут как тут, уже на передовой, путаются под ногами. Жорик схватил меня за руку и потащил прочь, скомандовал:
– Бегом, пока эти гнусы не опомнились!
Мы подлетели к такси, но заказ делать не пришлось. При виде нас водитель спешно покинул машину и удрал.  Жора сел за руль.
– Ну что, Алена, испугалась?
Я молча пожала плечами. Он поморщил лоб.
– Ладно, теперь держись, главное – вовремя смыться. Сейчас тут весь город будет, спасибо оперативной трансляции.
Воин выжал полный газ.
– Жор, будь другом, Семену про это не рассказывай.
– Что, наигралась в Бога? Я ж говорил, ничего не получится.
– Да почему, что я сделала не так?
– Все. Ты тут не в теме, а лезешь. Алена, пойми, здесь желания исполняются с точностью до наоборот. Это – основной закон чистилища.
– Что ты раньше молчал?
– Хотел, чтоб твоя дурь из башки вылетела, наглядно так, под моим присмотром. А то возьмешь в привычку по преисподним шляться с благотворительными намерениями и тайно. Ты ж у нас упрямая. Тебе говорят не лезь, а ты все за рыбу деньги. Так и сгинешь где-нибудь. Не ты этих бедолаг сюда определила, не тебе и вытаскивать. Забыла, кто председатель этого колхоза?
Краска стыда залила мне лицо. А ведь он прав. Но в свою защиту я жалобно возразила:
– Это не оттого, что я деловая, мне…
– Просто птичку жалко, да? Помнишь анекдот про червяка  в заднице? Его вытаскивают – посмотри, какое солнышко, –  а он – отстань, я здесь живу.
– Я что, помочь не могу никому, что в этом плохого?
– Конечно! По-твоему, никто никого не жалеет, только ты одна добрая? Гордыня это.
– А как же Семен? Он хотел дать Стасу благословение?
– Наврал твой Семен. Знаешь, чего он на самом деле хотел? Посмотреть на ваши со Стасиком отношения, ревнивый     потому что очень. Он благодать просто так не раздает,            а только от имени и по поручению.
– Вы что, с ним в сговоре, с самого начала?
– А ты как думаешь?
До меня вдруг дошло, какая я была дура и как все это       выглядит со стороны. Под веками закипела обида.
– Значит, ты тоже мной манипулировал?
– Нет. Я просто за тобой присматривал, чтоб цела осталась, а задумка полностью твоя.
С этим не поспоришь.
– Сема знает, что мы здесь?
– Нет.
– Почему?
– Он запретил тебя брать, жалеет. Но я знаю, что тебе этот урок необходим, больно ты активная. Прибежала тогда, штучку ей подавай.
Я уткнулась в окно, тихо растерла по щекам слезы. У Жоры потеплел голос. 
– Э, ну ладно тебе, со всеми бывает, не горюй, обойдется. Вот теперь ты точно прошла курс молодого бойца, прописалась, готовый воин.
– Да ну тебя. Это все стремно.
– Тебя никто не просил это делать. Сама нарвалась. Слушать старших надо. Все сама, сама, самостоятельная какая.   Э, напарник, ты давай это, не реви, ты ж боец неба!
– Отстань.
Скорость – то, что надо. Подставила лицо ветру, пусть      остынет. Больше говорить не хочется. Необходимо справиться с противной дрожью внутри тела. Разочарование в себе – самое неприятное из всех. Старая желтая «Волга» стремительно отмеряет километры между мной и прошлым. Позади остается когда-то дорогой мне человек.
Сквозь КПП Жора протащил меня с пятой попытки. Он проявил чудеса красноречия, пытаясь привести меня в чувство. Когда воин напомнил про Дракона и бабушку, мое лицо на секунду порозовело. Жорик заметил и быстро впихнул мое унылое тело в прозрачность. Я упала на снег, по эту сторону бытия. Напарник подал руку.
– Ну ты тяжелая сегодня. Если бы я знал, что так будешь убиваться, то не пустил бы.  Че ты? Все ж обошлось?
– Да причем тут?
Я махнула рукой и подалась восвояси. Жора остался вместе со своим недоумением провожать меня взглядом.
– Не понял.

Полет № 14

Домой я не пошла. Молча нашла свой паровоз, молча забралась на место машиниста, молча попросила его ехать на     вокзал. Оттуда мы завернули на запасный путь и поплелись по кольцевой. Дракон уныло забирает вправо, бесконечно ползая по большому кругу. Метет колкий снег, небо лишилось цвета. Четвертый раз скользим мимо хибарки с гордой вывеской «Пирожковая». Захотелось сладкой, горячей сдобы, – небось, от нее станет легче.
Замусоленный домик оказался пустым и холодным. В комнате сумерки. Выпечкой и не пахнет. Я присела возле стола   и попыталась сотворить ватрушку, но у меня не оказалось творческих сил. Так тяжело, навалилось все сразу. Выставила себя дурой на том и этом свете. Семен меня, видать, бросил. От этой мысли ветер завыл, как голодный волк.
Между мной и зимой маленький квадрат рассеянного света. Я здесь, а она там, бьет веткой в обледенелый подоконник. Со своей стороны я отогреваю пальцем кружок на замерзшем стекле. Получилось окошко в окошке, а что в нем? Вьюга. Вот мы и встретились с ней взглядом.
На рельсах ветер закручивает поземку. В серой пелене железнодорожный тупик слепит желтым глазом семафора.    Обломок доски на заборе качается, жалуясь ржавым, противным голосом. Хочется отвернуться, но я почему-то уставилась на него и залипла. Все крутится в голове одно и то же воспоминание, одно и то же, одно и то же.
Не знаю, сколько прошло времени, как я забилась в этот угол. Но однажды за стеной заскрипел снег. Кто-то большой заслонил собой узкий проем двери. Семен, конечно.
Он вошел, словно из другой жизни. Зазвучал надеждой:
– Алена, цела? Ну слава богу. С тобой все в порядке? Ты что вытворяешь? Где ты была весь день?
Любимый присел на корточки рядом, оторвал мою руку от стекла и стал согревать ее дыханием.
– Ненормальная, хоть бы оделась, уже инеем покрылась, окоченела вся. Пойдем отсюда.
Я, как под гипнозом, смотрю, не моргая, на желтый огонек  в тупике. Семен проследил за взглядом, вздохнул.
– Ну прости меня?
Я напряглась, но не сдвинулась с места. Семен резко встал.
– Я знаю, я дурак. Если ты из-за Лерки, то не стоит. Для меня существует только одна женщина – ты. Остальные – средний пол. Просто она вцепилась мне в шею, как бультерьерша, неожиданно и…
Я его перебила:
–  Не надо, пожалуйста.
Он долго смотрит мне в лицо. Присел обратно.
– Ладно. Не переживай, все утрясется, давай пойдем, сделаем вместе подснежники, да?
– Я не пойду.
– Ну я прошу тебя.
– Нет.
Он обнял мои колени.
– Алена, ты прости меня, я опять психанул не по делу. Я клянусь, больше тебе никогда не будет больно из-за меня. Поверь, я сумею защищать и беречь наши чувства. Скажи, ты меня простишь?
У меня дружно брызнули слезы.
– Я сама виновата. Мне тут не место. Я гадкая, я манипулировала чувствами людей, решила, что могу ими вертеть,    испортила Рождество всем. Меня саму нужно отправить         в желтую зону. Это ты меня прости.
Семен сгреб меня в охапку и стал качать, как ребенка.
– Что ты говоришь, глупенькая.
– Нет, ты не понимаешь, у меня мания величия, цинизм       и вообще. Правильно ты меня бросил. Я бы тоже …
– Дурочка, как я тебя бросил, ты что? Ты с ума сошла!           Я всегда буду с тобой, потому что люблю мою маленькую девочку, люблю до смерти.
– Нет, меня нельзя любить, я ужасная.
Голос у Семы стал хриплый и теплый.
– Можно, еще как. Замерзла?  Иди ко мне.
Он распахнул тулуп, я зарылась в теплый мех, уткнулась Семену в живот. Пахнет родным, надежным, сильным мужчиной. Почти не слушая ласковый бубнеж Семы, понемногу успокоилась. Ох, так и сидела бы тут, как у Христа за пазухой, вечно, и ничего мне больше не надо.
Он все бормочет про какую-то ревность, про Никиту. Но я слушаю только звук его голоса, он меня убаюкивает. Через      какое-то время утихли чувства вины и обиды, произошедшее утратило трагизм. Зачем я так убиваюсь? Ошиблась, ну с кем не бывает? Не со зла ведь. Образ Стаса подстерся, и стало важно одно –  Семен меня увидит зареванной и некрасивой. Смущаясь, я спряталась поглубже. В ответ мой утешитель сжал меня крепко и жарко. Стало так сладко – ой,  кажется, всем все прощаю.
Немного погодя мы, как два пингвина, вывалились из       каморки. Зажмурились, снег слепит, холодно. Сема обхватил меня сзади, закрывая своим кожушком от ветра, и, нависая сверху, пробасил мне в ухо:
– Давай вместе, ну? Зима, уходи, весна, приходи. Ты какие подснежники любишь, белые или голубые?
– Синие.
– Отлично, вредничаешь – жить будешь.
По Семенову велению снег возле пирожковой растаял, ветки, освободившись от гнета, выстрелили вверх. Весна быстро набрала силу. Я нехотя оторвалась от любимого. Он сбросил кожушок на траву и, как ни в чем не бывало, спросил:
– Пойдем домой?
– Ко мне?
– К нам.
– Куда это?
– В смысле ко мне, идем жениться.
– Опять твои хохмы.
– Нет, я серьезно, просто стесняюсь. Подожди, давай так.
Семен опустился на колено, протянул тощий подснежник    и с нарочитым пафосом, едва скрывая волнение, произнес:
– Я люблю тебя больше всего на свете и хочу, чтобы мы стали мужем и женой. Кто-то ведь должен за тобой приглядывать, пока ты тут все вверх дном не повернула, э, перевернула. И не вздумай отказываться, я все равно тебя достану, то есть, я этого не переживу.
Я больше не могу сдерживать смех. Сема встал, нахмурился.
– Это  да или нет?
Я пококетничала для порядка.
– Это да.
– Но все-таки да, ну наконец!
Семен выдохнул, заглянул мне в глаза.
– Тогда можно я поцелую невесту?
– Не надо, я сейчас страшная.
– Опухшая, нос блестит, но я как-нибудь перетопчусь.
Он притянул меня к себе. Все, что было до, утратило краски и звук. Не в силах больше сдерживать порыва, я подалась ему в руки. Он обж мое лицо дыханием.
– Ты больше не будешь вредничать, моя гордячка?
– Какая там гордость, ее больше нет. Чем гордиться, если ты во всем лучше меня. Ты самый сильный, умный и нежный, таких больше нет, ты один, только ты на свете есть.
– Нет, это ты во всем лучше, ты самая, самая, самая. Ты лучше всех, моя хорошая, смешная, я люблю тебя, люблю.
– Я люблю тебя, люблю, люблю.
– Люблю тебя, люблю.
Мы все повторяем эти слова, как заклинания, и никак не можем излить своих чувств до дна. Кружат деревья, распуская яблочный цвет. Будоражит, томится между ветвей      весенней земли аромат, новое дыхание жизни.
Он губами прикасается к моим воспаленным глазам.
– Посмотри, что ты со мной делаешь, мое солнышко. Из-за тебя все растаяло.
– Мне очень нравится твое имя, Симеон. И все-все в тебе нравится.
– Давай больше никогда не ссориться.
– Давай.
– Давай обвенчаемся сегодня вечером.
– Давай. Только переоденусь.
– И я.
В обнимку мы пошли к набережной. Жар наших сердец так велик, что невольно испортил всю рождественскую сказку. Мгла расступилась, выглянуло вишневое солнце, побежали ручьи. Брачными песнями захлебнулись птицы.
Я ненадолго осталась одна, необходимо пережить все это или со мной случиться нервный припадок. В груди что-то мешает. Хочется закричать, но неудобно, вдруг кто услышит. Хотя счастье в кармане не спрячешь. Оно так и вопит соловьями на всю округу.
Он сказал, придет за мной вечером. Нужно  привести свои мозги в порядок. Они выстреливают хаотичными электрическими разрядами, аж светятся в темноте. Что я делаю?     Вместо того чтобы одеваться, уже час бегаю от окна к окну. Нужно бы сесть. Да не могу я!

Венчание

  Все вышло просто. Он пришел за мной на закате.  Оранжевое солнце играет на его лице. Я оглянулась на свое жилище. Окна, двери – все нараспашку. Штормовой ветер гнет ветки   в саду, хлопает форточкой, разметает листья по полу. Равнодушно смотрю, как покатился флакон духов. Драгоценное благовоние медленно вытекает из фигурного стекла, удушливой волной заполняя весь дом. Все здесь уже стало чужим. Та, что сейчас уходит, больше сюда не вернется.
Выпорхнула к суженому в легком светлом платье. Он подхватил меня за талию, увлек за собой. На траву упала роса, намочила нам ноги. Семен что-то шутит, а я просто любуюсь им и смеюсь, как сумасшедшая.
В храме уже полумрак, никого. Только свечи потрескивают на хоросе, под куполом ворчат голуби, да два крылатых духа улыбаются нам навстречу. От узкого окна на каменный пол упала золотая стрела заката. Мы подошли к алтарю, дали друг другу вечные клятвы. Два прекраснейших Ангела надели на нас брачные венцы и осенили благодатью.
На обрыве, возле храма, мы стоим в обнимку, провожаем солнце. Тихие, ласковые сумерки обволакивают берег. На  воды спускается теплый туман, заботливо укрывая все ее тайны. В теплом мареве плещется солнечная дорожка. Чайки поют нам про радость.

По узкой тропинке спустились в долину. В сумерках душно пахнут левкои. Под собой я не чувствую ног. Старый сад стал нам брачной постелью. На ветке кричит, надрывается соловей. Лучший мужчина на свете раскрыл мне свои объятия.

 Я уткнулась ему в грудь и украдкой вдохнула запах. Когда набралась храбрости, подняла лицо. Он целовал нежно, как будто боялся спугнуть. Сначала глаза, потом в уголки губ,     и дальше все стало не важно. Навсегда ушли страх и гордость. Этот сакральный момент перехода от  Я к  Мы. Предчувствие восторга прыгает, бьется во мне. Я знаю, что с этой секунды все изменилось и прежнего больше не будет.

Душистый ковер услужливо расстелился под ногами. Осторожная волна затопила нас постепенно, украдкой подбираясь все выше и выше. Захлебываясь в этом хитром потоке, мы превратились в другое тело, одно на двоих. Медленно, секретным швом, сплавляется клеточка за клеточкой. Сердце  отсчитывает новое время, оно бежит все быстрее, к полной свободе от вчерашних теней. Ах, так невыносимо блаженство, что хочется закричать. Как во мне помещается столько счастья, размером с целое небо?

В пространстве только горизонталь, в душе одна нежность. Больше ничто не в силах оторвать меня от этого мужчины,   от моего мужа. Зачем я так долго жила без него? Кажется,      в этом не было смысла.

Семен смотрит на спящую жену, осторожно трогая пальцем волосы у ее виска. Как может она сейчас спать? У него внутри  таится такое сокровище, что кажется, теперь одним только взглядом он способен сотворить и земли, и реки,       и сам космос ему по колено. Невероятно, как он раньше жил без нее? Разве такое возможно?

Я очнулась, в темноте стук его сердца. Прислушалась,     Ангелы поют так тихо, едва уловимо. Подумала, так хорошо не бывает. Но этот красивый, сильный, нежный мужчина, теперь мой, и это не сон. Сердце подпрыгнуло.

Семен не спит, он слушает ее мысли, как слушают хорошую музыку, которая залечивает все раны и наполняет его душу могуществом. Он подумал, что люди слишком много суетятся, а всего-то человеку нужно, чтобы любимая женщина дышала  в подмышку. Он способен на все, лишь бы ей никогда больше  не было больно. 

Волна бьет о борт опрокинутой лодки, пахнет смородиной. Где-то очень далеко позвал гудок паровоза. Впервые за много лет меня не тянет бежать вслед за ним. Наконец мне хорошо там, где я есть. Прощай, Дракон, не обижайся, я прибыла на конечную станцию. Тихо уткнулась в мужа, покрепче прижалась, закрыла глаза.


Так прошла ночь. Сколько бы ни случилось причин для счастья, человек все равно нуждается в отдыхе. Заря застала   новую пару почивающей в крепких объятиях на траве между дикой сливой и молодой вишней.

Святые духи раскинул над супругами сень, ведь истинная любовь – это таинство и не терпит чужих глаз. Ангелы благословили влюбленных, Симеона и Алену.

« Да назовут ее женой, ибо она плоть от плоти его, кость    от кости. Да оставит сей муж отца и мать и прилепится           к  жене своей, и будут они одна плоть. Во веки веков. Аминь».

Медные трубы

В злополучный вечер после открытия выставки художник пережил настоящую ломку представлений о жизни и о себе. Хрестоматийные суждения о том, что великими становятся по заслугам, рухнули. Все в мире стало казаться дурацким водевилем, недостойным его усилий и внимания.
Стас лежит в темной холодной мастерской, пропахшей красками, и прикидывает, как могли раскрутиться такие монстры, как Рубенс, Рембрандт и остальные. Заново перебирая  в памяти факты из их биографии, с изумлением обнаружил, что некая коммерческая составляющая в их творчестве все же была. Получается, что одного таланта для славы маловато? Сколько же их сгинуло в неизвестности, непризнанных? То, что сам Стас, возможно, не дотягивает до истинного  величия, ему в голову как-то не пришло.
Обновленная картина мира художнику не понравилась. Ему не хочется быть под пятой у благодетелей. Он считает себя выше всех этих плебеев со златом и не желает от них зависеть, а тем более, благодарить их толстые задницы. Возвышенные мечты о славе потускнели, приобрели неопределенный оттенок. Возможно, Алена была права, на хрена нужно это признание, если оно, деланное жирным пальцем Либермана, для глупой толпы. Это называется «перед свиньями бисер метать.» Смысл дальнейшей жизни расплылся в своих границах, потерял направление. Серым утром, полностью истощенный, почти сломанный, Стас забылся коротким сном.
Следующие два дня художник изучал дырки на обоях возле диванчика. От этого занятия его не смогли оторвать ни забота Ирины, ни треснувшее ребро, ни деловитый Либерман с пачкой денег. Стас потерял интерес ко всему, даже к спиртному и сигаретам.
Ира восприняла происходящее как шанс и немедленно прибрала хозяйство в свои руки. На деньги от продаж она внесла задаток за жилье в сносном районе, сама все там обустроила. Оставалось сдвинуть любовника с места, что, между прочим, не так просто. Еще Ирина успевает варить ему бульоны и мазать ушибы бодягой, – в общем, стала художнику родной матерью. Стас воспринял ее усилия как естественный ход событий, например, как дождик в сентябре.
На третий день, утром, пока Ирка бегала за холодильником для новой квартиры, художник запер мастерскую, сел к холсту и задумался. Раз все так бессмысленно, то и выпендриваться, вроде незачем. Стас откинул в сторону всякие посторонние соображения о том, чтобы поразить зрителя мастерством и оригинальностью, и просто порисовал в свое удовольствие. Он больше не писал гениальное полотно, а именно порисовал, как в детстве, для себя, то, что первое пришло на ум.
Часа через три он почувствовал, что депрессия слегка       отступила. По привычке Стас устроил себе просмотр. Отставил холст на приличное расстояние, закурил и уселся составить впечатление от картины. Но стоило ему взглянуть на  работу, как сердце бешено забилось. Ей-богу, это шедевр, без дураков! Лихость, свежесть, мастерство, искренность, сильная эмоция, не банальность просто валят наповал. Художника взяла лихорадка. Сам не зная почему, он спрятал холст подальше от посторонних глаз. Подошел к окну и закурил снова, чтобы не заплакать. Да, нервы ни к черту.
 Еще через полчаса он понял, что произошло – в его жизнь вернулся смысл. Теперь он будет служить искусству, и неважно, сколько за это дадут денег, не имеет значения вся эта возня с известностью. Пусть даже он станет изгоем. В таком обществе, как это, быть им не стыдно. Главное, в душе у Стаса только что родилась надежда на что-то хорошее. Художник сразу почувствовал боль в избитом теле и жуткий, звериный голод.
Ирина примчалась немедленно, после звонка. Яркий блеск  в глазах Стаса ее насторожил. На все расспросы любовник только загадочно улыбается, зато ест все подряд что ни дай. Ирка подумала, вдруг он принял наркотики? Не приведи господи, это в ее планы не входит. Девушка только собралась стать профессиональной женой знаменитого художника, и разные фокусы ей тут ни к чему.
Ирочка принадлежит к тому типу женщин, которых можно назвать «праздничная тара». Внешне девушка красивая,          а внутри – зияющий, космический вакуум, черная дыра. Но, как известно, природа не терпит пустоты и, чтобы жить, Ирке необходимо поглотить чужое содержание, желательно мужское. Вообще, без любовника она себя чувствует, как лоза без подвязи. Бедняжка впадает в депрессию и безудержный, неразборчивый секс. Ира давно искала случая прилепиться  к нормальному парню и полюбить его всем сердцем. Но мужчины то и дело стряхивают ее с рук, будто прилипшую грязь. Девушка не понимает, за что к ней так относятся, ведь она мечтает только об одном – выйти замуж, что в этом такого.  В ней одной любви на десятерых хватит.
В случае со Стасом она воспользовалась моментом, когда тот оказался беспомощным, и мгновенно влезла ему под кожу. Ира сняла гипсовый слепок с его желаний: научилась томно молчать в жемчугах на камеру, отличать мастихин от сангины, бесшумно исчезать, когда он работает, выставлять всех за дверь и печь пирожки. Она даже бегает ему за красками и сигаретами. А если у художника вдруг исчезало вдохновение, то быстрый секс всегда к его услугам. И надо сказать, это сработало. Спустя пять месяцев они поженились.
Ирочка отлично нашла себя в новой роли и быстро приобрела богемный вид. В сущности, несмотря на грубое воспитание, ей всегда хотелось накрывать для семьи стол белой скатертью и подавать яйца «в рубашке», на подставочках.
Через полгода жизнь Стаса круто изменилась. Он стал-таки модным художником, медийным лицом. Благодаря симпатичной внешности его повсюду приглашают: на телевидение, в кино. Может, это и сделанная слава, не настоящая, но он уже стал забывать об этом и незаметно вошел во вкус. Какая в сущности разница. Коллеги смотрят на него злобной завистливой кучкой, откуда-то из другой жизни, и это его греет.
Ирка везде за ним таскается, строит из себя светскую львицу. Была шлюха, а изменилась и не узнать. Стас столько раз пытался от нее избавиться, да она как-то вкрутилась в него, въелась, точно клещ энцефалитный. Постепенно он смирился и плюнул, пусть живет, хрен с ней. Какая разница? Все бабы одинаковые. Эта, по крайней мере, знает свое место, служит ему, как оно и должно быть в природе.
Месяц назад они с Иркой расписались, да пусть, если ей так уж надо. Иногда Стас имеет интрижку, но девки быстро куда-то исчезают. Небось Иркина работа. Да ему без разницы, они и нужны-то на один раз, для куража. А если жена избавляет его от дальнейших соплей, так это только плюс.
После того дня он больше не рисовал для души. Ждал удобного момента. Но закрутилось все как-то: переезд, покупка  машины, заказы. Иногда Стас заходит в свою новенькую мастерскую, закрывается и достает ту картину, смотрит, курит и снова прячет. Придет время, и он сядет за настоящее творчество. А пока это секрет. Нужно дела поправить, раз масть идет. Вообще, деньги вроде как грязь, но незаметно подсаживаешься на них, как на героин, и уже не можешь обходиться без проклятых «тугриков». К хорошему быстро привыкаешь. Да ладно, зачем лицемерить? Все так живут.
Бывает, что Стас вспоминает Алену. Зря он на нее тогда   накинулся. По сути, ничего плохого она ему не сделала, скорее, наоборот. Интересно, вышла она замуж или нет? Баба она, в принципе, неплохая, правда с причудами. Так все более или менее нормально. Немного лярвы одолевают, но за деньги и с этим можно справиться. Он купил хорошие ловушки для этой дряни. У нас не рай, конечно, так и мы – не Ангелы. А и есть ли он, этот пресловутый рай? Кто его видел своими глазами?

Ясли для новых Богов

Это движение – лавина. Кажется, что ноги за мной не успевают, я их даже не чувствую. Да и вообще, моего тела словно нет. Остался только неистовый дух, один на всех.  Молодые Боги внизу и Ангелы у нас над головами – единые в своем порыве, преследуем врага. В облаке огня и ликования нечисть сгорает мгновенно и без остатка. Это даже не бой, а возмездие. Выглядит так, словно большая ладонь стирает вековую пыль с планеты, давая ей вздохнуть великой справедливостью.
Задыхаясь от веселья и превосходства, я очнулась, резко встала. Озираюсь растерянно. Сердце трепещет и просится    в атаку. Я выскочила в сад и маюсь в ночи, точно спаниель, потерявший лису на охоте.
Это видение часто повторяется. Знаю, все так и случится     в свое время.  А пока есть время подготовиться. Те, кто сюда попал, еще не великие праведники, но на полпути к этому. Отец небесный создал человека по своему образу и подобию, и у каждого есть шанс воплотить в себе его великий замысел, развиться, достичь совершенства и наконец стать Богом. Только подумать, на земле живут семь миллиардов потенциальных Богов! По сути, наша планета – ясли для новых Творцов. Ведь это невероятно!
Когда-нибудь мы создадим другие миры, расселимся          во Вселенной и преобразим ее, каждый по своему вкусу. Сердце замирает от такой перспективы. Почему никто          об этом не думает? Люди, очнитесь, поднимите веки, вы    гораздо больше, чем кажется!
Успокоившись, повалилась на скамейку под пирамидальными тополями, уставилась вверх. Деревья при свете звезд похожи на высокомерных исполинов. Они перешептываются с ветром, не удостаивая вниманием тех, кто внизу.
В темноте появилось смутное движение, возник Семен. Сонный, он плюхнулся рядом в траву, притянул меня к себе.
– Куда тебя унесло?
– Опять этот сон.
– А, снова шашкой махала?
– Да я их всех просто голыми ногами затоптала.
– Умница, теперь мне будет не страшно.
Сема чмокнул меня в глаз, зевнул.
– Гражданка-Буденный, может, спать уже?
Я помотала головой.
– У-у.
Сем, а что Жорик будет делать, когда вся нечисть исчезнет? На пенсию пойдет?
– Угу. Переселится на Луну и будет лунатиков воспитывать.
– Их сначала наделать нужно.
– Точно, зелененьких таких, креативных. Пойдем спать.
– Нет, не хочу.
– Ну ладно, оставайся, если тебе на муравейнике удобно.
– Не ври, тут нет никого.
– Кроме темноты. И она на тебя смотрит.
– Да страшно-то как. Ой, боюсь-боюсь.
– Иди ко мне.
Я втянула в себя воздух, пьянящий, как тропический коктейль, и крепче прижалась к мужу. После нашей свадьбы год промелькнул на едином вдохе, а на выдохе просится только одно – Господи, как хорошо! Благословенно творение Твое: эта планета, исполненная тайн. Я благодарна Тебе за Семена, за то, что он есть у меня и вообще на белом свете. Больше мне ничего и не надо.